Достучаться до тебя

Глава 20. Ой-ой

– Диан Демут – твоя бабушка, Хайди. А ее дочь, София, твоя мать, – начал Трумэн Хилл.

Еще вчера, стоя перед этим креслом, я услышала, как Эллиот говорит мамино слово. И вот я снова находилась здесь, где время словно остановилось, и в первый раз слышала мамино имя: София.

– Когда Диан пришла ко мне с просьбой о помощи, мне нужно было отослать ее в Роско или дальше на север, в Сиракьюз, где есть государственные интернаты. Вместо этого я позволил ей уговорить себя принять Софию в Хиллтоп на благотворительных условиях. Она жила у нас совершенно бесплатно чуть больше года, и ей было здесь хорошо. Она была счастлива и нашла здесь своего лучшего друга – Эллиота. София и Эллиот были неразлучны. А я был так рад за Эллиота – ведь у него никогда не было друзей, – что не видел, что происходит. Когда Диан пришла ко мне и сказала, что София беременна, сначала я ей не поверил. А когда она обвинила Эллиота в том, что он отец ребенка, я думал, что это невозможно. – Тут он остановился, а потом добавил: – Ведь они сами были как дети.

Я не смотрела на него, пока он говорил. Вместо этого я не отрывала взгляда от цветка рядом с креслом, того самого, с длинными остроконечными листьями и свисавшими со стебельков чудесными цветочками. Я дотянулась до одного из них и сжала его между пальцев. Легко отделившись от стебля, хрупкий цветок рассыпался у меня в руках. Сморщенные лепестки посыпались на ковер, словно крошечные белые слезы. Цветок был настоящим.

– Шансы, что у Софии и Эллиота родится здоровый ребенок, были очень невелики, – продолжил Трумэн Хилл. – Я считал, что будет правильнее прервать беременность. Но Диан отказалась. Она настаивала, что может вырастить ребенка сама. Я не хотел способствовать рождению еще одного ребенка, который не сможет вести полноценную жизнь, – достаточно было видеть, как страдает Эллиот. Диан умоляла меня передумать, а поняв, что я не сдамся, пригрозила обратиться к властям. Репутация Хиллтопа была бы уничтожена, а я потерял бы все, что имею.

Трумэн Хилл подался вперед. Луч солнца, струившегося в комнату через большое окно за его спиной, упал на стекло его часов, и на стене рядом затанцевал крошечный солнечный зайчик.

– Поэтому мы заключили сделку, – продолжил он. – Я дал Диан достаточно денег, чтобы она увезла Софию в другой город, когда подойдет ее срок. Также я согласился ежемесячно присылать ей деньги, чтобы они ни в чем не нуждались. Диан выбрала Рино, и я открыл там счет, устроив так, чтобы квартира и другие траты оплачивались напрямую с моего счета, – так я мог следить, на что тратятся деньги. Она не должна была связываться со мной ни после рождения ребенка, ни когда-либо еще. С того момента я не должен был знать ничего об их жизни. Я заплатил за это небольшое состояние.

У нас был уговор, и за все было заплачено.

– Я ждал, что Эллиот будет скучать по своей подруге, но думал, что со временем он забудет о Софии, как и о многом другом. Если бы я знал, как ошибался, то, возможно, поступил бы иначе. С тех пор как София уехала, Эллиот никогда не был прежним. Он много плакал и бился головой об стену. И словно этого было мало, чтобы я постоянно чувствовал свою вину, все эти тринадцать лет он каждый день повторял имя твоей матери. Он до сих пор о ней не забыл. Моей самой большой ошибкой было считать, что любовь Эллиота недостаточно глубока, потому что у него нет слов, чтобы ее выразить.

Впервые с того момента, как он начал говорить, я взглянула на Трумэна Хилла, моего дедушку. Под его глазами залегли темные круги, словно он не спал всю ночь, и он массировал свой лоб кончиками пальцев. Наши глаза встретились, но я отвела взгляд. Он вздохнул и снова откинулся на спинку кресла.

– Тринадцать лет Диан держала свое слово, и, пока Эллиот все помнил, я изо всех сил старался все забыть. Как вдруг, ни с того ни с сего, из Невады мне стала звонить некто по имени Бернадетт. Я думал, что это Диан, – я даже был в этом уверен. А когда приехала ты, я решил, что она послала тебя, чтобы снова выжать из меня денег. Но денег у меня больше нет. Остался только Хиллтоп, и, когда меня не станет, Хиллтоп будет всем, что достанется Эллиоту…

Трумэн Хилл на некоторое время замолчал, потом поднял на меня взгляд:

– У тебя есть вопросы?

Правда буквально залила меня, нахлынув огромными волнами и затопив все вокруг. Я не могла найти слов. Какие у меня могли быть вопросы? Только один. Тот самый, с которого все началось.

– Что такое «сооф»? – спросила я.

Он печально улыбнулся.

– Так Эллиот звал твою маму, – ответил он. – Он не мог выговорить «София». И твоя мама не могла. Она называла себя…

Я уже знала.

– Сууф И Я, – сказала я.

– Сууф И Я, – повторил за мной он, словно говоря: «Да будет так».

Трумэн Хилл позвал в кабинет Роя и мистера Диетза, чтобы они рассказали мне остальное.

Все эти годы мы не платили за свет и квартиру благодаря тому, что деньги снимались со счета Трумэна Хилла.

– Где сейчас моя бабушка? – спросила я.

По тому, как они перекинулись взглядами, было ясно, что они ждали этого вопроса.

– Хайди, мне очень жаль. Она умерла, – сказал мне Рой. – В Монтичелло по моей просьбе навели справки в Рино и нашли ее свидетельство о смерти.

В документе, который Рой нашел на имя Диан Демут, в графе «причина смерти» стояло «дорожное происшествие».

– Ее сбил автобус.

– Автобус? – переспросила я.

– Смерть констатировали по прибытии в общую окружную больницу в Рино, штат Невада.

– Это было в феврале?

– Да, девятнадцатого числа, – уточнил Рой.

Девятнадцатого февраля Бернадетт нашла маму в коридоре у себя под дверью, со мной на руках.

У меня в голове словно включилось немое кино. Мама и ее мать, Диан Демут, стоят на углу, чтобы перейти улицу. По какой-то причине Диан отвлекается и ступает на проезжую часть слишком рано, как раз когда из-за угла выезжает бело-голубой автобус. Ветер поднимает подол маминого платья, и она пытается придержать его одной рукой. Слышен чей-то крик. Когда мама смотрит на дорогу, Диан лежит на проезжей части. Откуда ни возьмись появляются люди, они собираются вокруг и пытаются ей помочь. Водитель выскакивает из автобуса и расталкивает толпу, затем наклоняется над Диан в поисках пульса. Среди всей этой неразберихи никто не замечает растерянную молодую женщину с широко расставленными голубыми глазами, прижимающую к груди плачущего ребенка, которая спешит дальше по улице в пустую квартиру.

Все, все, все, Хайди, ш-ш-ш.

Но я, конечно, могла только догадываться о том, что произошло на самом деле, потому что, как я наконец начала понимать, в жизни были вещи, которые мы не могли знать наверняка.

Я позвонила Бернадетт без четверти два. Она долго не подходила к телефону – раздалось больше десяти гудков. Сначала я подумала, что, возможно, ее нет дома, но потом поняла, что это невозможно. Бернадетт всегда была дома. Наконец она взяла трубку, но ее голос звучал странно – я подумала, что виновата плохая связь.

– Ты меня слышишь, Берни? – спросила я.

– Да, я тебя слышу, – ответила она. – Я ждала твоего звонка.

– Мне столько нужно тебе рассказать! Ты не поверишь. У мамы есть день рождения, Берни, и имя. У мамы такое красивое имя…

– Не сейчас, милая, – сказала Берни.

Я совсем не ожидала услышать это в ответ. Я думала, что она сразу засыплет меня вопросами, чтобы скорее услышать, что я узнала. Вместо этого она попросила меня позвать Руби.

– Руби? – переспросила я. – Ее здесь нет, Берни, я сейчас в Хиллтопе. Я же говорила, что поеду с Роем.

– А Руби еще не приехала?

– Нет, Берни, у нее сегодня выходной. Она осталась дома, – сказала я.

– Тогда мы поговорим позже, – произнесла она. – Перезвони мне.

– Погоди, Берни, не вешай трубку. Я хочу рассказать тебе про маму, – настаивала я.

– Не сейчас, солнышко. Перезвони мне потом. – Она отключилась.

Я долго стояла, держа в руках телефон и не понимая, что только что произошло. Почему Берни не захотела со мной говорить? Почему ее голос звучал так странно? Должно быть, она не спала всю ночь из-за мамы. Миновав прихожую, я вышла на крыльцо, чтобы собраться с мыслями, – у меня все еще кружилась голова.

В тот день было так холодно, что мое дыхание застывало в воздухе. Я чувствовала запах горящей листвы. Я посмотрела наверх в поисках птиц, но небо было совершенно пустым. Затем я услышала, как к дому подъезжает машина. Это было такси, на заднем сиденье которого я с удивлением увидела Руби.

Я наблюдала, как она расплачивается с водителем через стекло. Затем она вышла из машины и захлопнула дверь, но, вспоминая это сейчас, я, как ни странно, не слышу хлопка. Казалось, во всем мире внезапно убавили звук. Порыв ветра бросил прядь волос на лицо Руби. Волосы забились ей в рот, и она убрала их за ухо.

Молча она быстро прошла к месту, где я стояла, и обхватила меня руками. Внезапно я все поняла. Печальный туман, который я выпустила из ящика комода, пришел совсем не за Руби. Он пришел за мной. Вонзив в меня холодные пальцы, он окутал мое сердце, пока Руби тихо шептала:

– Бедняжка. Бедная, бедная девочка.