Достучаться до тебя

Глава 16. Горячо

Я была на полпути вниз, с рюкзаком на плече, чемоданом в одной руке и банкой мармелада – в другой, когда шериф Рой Франклин, муж Руби, наконец догнал меня. Он заехал за женой по пути с работы.

– Пожалуйста, не забирайте меня, – умоляла я. Он вел меня назад в Хиллтоп-Хоум, крепко держа за предплечье.

– Да успокойся ты, – сказал он, – никто никого не забирает. Я просто хочу с тобой поговорить.

Руби, выйдя на крыльцо, наблюдала, как мы поднимаемся назад по холму. Рой нес мой чемодан, а я держала в руках банку мармелада. Я не плакала, но с трудом сдерживала слезы.

– Можно мне позвонить Берни? – спросила я.

– А кто такая Берни?

К тому моменту мы добрались до крыльца, где нас ждала Руби, и она начала рассказывать Рою мою историю.

– Берни – ее соседка, – сказала она ему. – В Неваде. Рой, она одна доехала сюда на автобусе.

– Твоя семья знает, где ты? – спросил Рой.

– Да. Но Берни будет волноваться. Я давно должна была ей перезвонить. Пожалуйста, можно я ей позвоню?

– Думаю, так будет лучше всего, – согласился Рой.

Мы вернулись назад в кабинет, чтобы я позвонила Берни. К моему облегчению, Трумэна Хилла нигде не было видно.

– Ох, Хайди, – сказала Берни, как только взяла трубку. – Куда ты пропала, солнышко? У тебя все хорошо? Ты мне так и не перезвонила.

Я не выдержала и расплакалась.

– Я в Хиллтоп-Хоуме, Берни, и рядом со мной шериф. Трумэн Хилл ужасный, он ничего не хочет мне говорить. Он думает, что я кто-то другой. Что я хочу от него денег. А мамы нет в их архиве. Берни, я хочу домой! – всхлипывала я в трубку. – Очень хочу домой.

Руби вытащила из рукава своего свитера бумажную салфетку и протянула мне.

Я высморкалась и попыталась отдышаться.

– Дай-ка я с ней поговорю, – произнес Рой, протягивая руку за телефоном.

Я отдала ему трубку и осталась стоять рядом, шмыгая носом и вытирая глаза, а Руби поминутно протягивала мне новые салфетки. Рой отошел в сторону, потянув за собой телефонный провод. Он говорил так тихо, что я не слышала, что он сказал Бернадетт.

Моя одежда насквозь промокла от дождя, и у меня зуб на зуб не попадал.

Руби ушла и вернулась с кухни с чашкой растворимого какао и своим пальто, которое она набросила мне на плечи. Пальто было мягким и теплым, и от него пахло цветами, как от Джорджии, когда она съела «Фиалочку».

Рой говорил с Бернадетт довольно долго, а я пила какао, пытаясь снова не расплакаться.

Наконец он попрощался с ней и вернул мне трубку.

– Мне кажется, я уже знаю ответ, но скажи, солнышко, что говорят его глаза? – услышала я голос Берни. – Это очень важно.

Шериф Рой Франклин был крупным черноволосым мужчиной с сединой на висках и густыми, нависавшими над верхней губой усами. Его большие карие глаза были темными, как молотый кофе в ящичке кофемолки Берни. Когда он улыбался, в уголках его глаз собирались мелкие морщинки.

– Что-то хорошее, – ответила я.

– Я так и думала, – с облегчением сказала она.

Когда я повесила трубку, Рой задумчиво произнес:

– Своеобразная женщина. Но знает, чего хочет.

– Что она вам сказала? – спросила я.

Он сунул руку в карман. Сначала я решила, что он полез за наручниками, и почувствовала комок в горле. Но он только вытащил монетку:

– Орел или решка?

– Что? – не поняла я.

– Орел или решка? Угадай. – Шериф подбросил в воздух монету. Она упала на тыльную сторону его руки, и он прихлопнул ее другой рукой сверху.

– Орел, – сказала я.

Он проверил и кивнул.

– Давай еще раз. Орел или решка?

– Решка.

И снова оказалась права.

Шериф проделал то же самое десять раз подряд, и я каждый раз угадывала.

– Что же это такое, Рой? – спросила Руби.

– Чтоб меня! Все, как она сказала. – Рой пораженно смотрел на меня.

– Как кто сказал? – не поняла Руби.

– Бернадетт, соседка. Она поспорила со мной, что эта вот девочка сможет правильно угадать, какой стороной упадет монета десять раз подряд, и так оно и вышло. Так что мне ничего не остается, кроме как сдержать свое обещание.

– А что ты пообещал?

– Я пообещал Бернадетт, что если Хайди угадает десять раз подряд, то, вместо того чтобы отвести ее в участок, как собирался вначале, я отвезу ее к себе домой, покормлю ужином и оставлю переночевать.

– Рой…

– Что, Руби? Ты же не хочешь, чтобы она спала в участке? Ей двенадцать лет, и она за три с лишним тысячи километров от дома.

– Конечно, не хочу, – тихо сказала Руби. – Просто мы… мы же еще толком не знаем, в чем дело.

– Я знаю достаточно, чтобы понять, что мне делать. И кстати, я бы хотел поговорить с твоим начальником. Куда он делся?

– Он, наверное, в игровой. У Элли сегодня не лучший день, – пояснила Руби. – Он снова бился головой.

– Ты уже знакома с Эллиотом? – спросил меня Рой.

Я кивнула.

– Он у Руби любимчик, если ты вдруг не заметила. Я сейчас вернусь. Хочу немного поговорить с мистером Хиллом.

– Спросите его, почему Эллиот знает мамино слово, – попросила я.

Рой вопросительно посмотрел на Руби.

– «Сооф», – сказала она. – Помнишь, я рассказывала, что Эллиот все время произносит это слово? Хайди говорит, что ее мама тоже его знает.

– Эллиот сказал «сооф», когда меня увидел, – добавила я.

– Эллиот все время говорит «сооф», Хайди. Возможно, это ничего и не значит, – пожала плечами Руби.

– Мне кажется, что значит. Я думаю, что все что-то значит, даже если ты не знаешь что именно, – сказала я.

Рой улыбнулся мне.

– Можешь подождать меня в машине? – спросил он и передал Руби ключи. – Руби, включи обогреватель. Она вся дрожит.

В этот раз Руби несла мой чемодан к припаркованной на холме машине, а я – рюкзак и банку с мармеладом.

Я забралась на заднее сиденье, а Руби села впереди, чтобы включить зажигание и обогреватель.

– Хочешь, я пересяду назад, к тебе? – спросила она, обернувшись.

Я хотела, но помотала головой.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет, – ответила я. – А у вас?

– Сестра, Джилл. Она живет в Норт-Бранче.

– А дети у вас есть?

Мне показалось, что по ее лицу пробежала тень.

– Нет, – сказала она. – Детей нет.

После этого в машине наступило молчание. Салон быстро прогрелся, и от тепла и гудения мотора меня начало клонить в сон. Я уснула, откинувшись на спинку сиденья, и спала, пока машина не остановилась у дома Франклинов и Рой не выключил мотор.

Проснувшись, я осталась сидеть с закрытыми глазами.

– Разбудить ее или попробуешь отнести ее в дом? – прошептала Руби.

– Что значит «попробую»? – притворно возмутился Рой. – Она же совсем пушинка.

Руби рассмеялась. У нее был хороший смех, звеневший, как музыкальные подвески для ветра, которые мы с Берни как-то сделали из набора, который она заказала по почте.

Я не помню, чтобы меня когда-то носили на руках, хотя, конечно, мама и Берни часто брали меня на руки, когда я была маленькой. Рой поднял меня с заднего сиденья и понес в дом, а я, не дыша, крепко сжимала в руках банку с мармеладом, и конфеты внутри тихонько гремели, стукаясь друг о друга. Кроме этого звука я слышала только «сооф, сооф» шагов Роя, когда он осторожно нес меня вверх по ступенькам, на крыльцо и в дом. Мне было жаль, что он наконец отпустил меня и мне пришлось открыть глаза. Это оказалось очень здорово, когда кто-то несет тебя куда-то и тебе не нужно идти туда самой.

Рой и Руби жили в белом доме с желтыми ставнями и цветами на окнах. Сбоку у дома располагалось крытое крыльцо, а во дворе между двух деревьев висел белый веревочный гамак.

Руби провела меня в маленькую спальню в задней части дома, сказав, что здесь я могу переодеться. Но перед этим я спросила Роя, что ему сказал Трумэн Хилл.

– Ничего. Он сказал, что не будет говорить со мной без адвоката, так что мне придется вернуться туда завтра, чтобы узнать, не изменилось ли что-то, – сообщил он мне. – Переодевайся, а Руби пока накроет на стол.

Я меняла носки и белье каждый день с тех пор, как уехала из Рино, как мне и велела Берни, но все еще была в тех же джинсах и футболке с красным свитером, что и в день, когда вышла из дома. На самом деле мне больше всего хотелось залезть в горячую ванну, но я стеснялась об этом попросить. Кроме того, я очень хотела есть. Я запихнула грязную одежду в угол чемодана и вытащила чистые вещи. Также я попыталась причесаться, но слишком давно не делала этого, и волосы у меня совсем спутались, так что я оставила их в покое.

Когда я вернулась в гостиную, Рой читал газету на диване. Руби вышла из кухни, вытирая руки о фартук.

– Если б я знала, Хайди, что ты приедешь, то приготовила бы что-нибудь вкусненькое. Но сегодня нам придется довольствоваться магазинными пирогами. Обещаю, что завтра наверстаю все за завтраком. Обед через пять минут, ребята, – объявила она и вернулась на кухню.

Рой посмотрел на меня и улыбнулся.

– Она хозяйка что надо, – подмигнул он.

– Вы спросили Трумэна Хилла, откуда Эллиот знает слово моей мамы? – поинтересовалась я.

– Яблочко от яблони недалеко падает, – рассмеялся Рой. – Это Бернадетт тебя научила переходить прямо к делу, да?

Я пожала плечами:

– Так спросили?

– Завтра, Хайди, – сказал он знакомым мне тоном – когда им пользовалась Берни, я знала, что не стоит спрашивать дальше.

Ужинали мы за круглым деревянным столом на кухне. Тарелки стояли на матерчатых салфетках с лошадками, а бумажные салфетки с цветочной каемкой были сложены треугольниками под каждой вилкой. Я сидела между Руби и Роем. Пироги были с индейкой и овощами, и через прорези на их верхушке на нежной корочке выступала густая подливка. Еще на столе стояли салат и домашний сыр, а также маленькие мисочки с яблочным соусом, посыпанным коричным сахаром.

Я так хотела есть, что набила рот до отказа, не в силах произнести ни слова. На десерт Руби разложила по тарелкам ванильное мороженое с клубничным сиропом, но к этому времени я уже так наелась, что осилила только полпорции.

– А ты, похоже, устала, – заметил Рой.

– Еще бы, – сказала Руби, – последние три ночи она спала в автобусе. Хайди, я наберу тебе ванну, а потом можешь идти спать.

– Можно я сначала позвоню Бернадетт? – спросила я. – Она заплатит за звонок.

– Конечно, – кивнула Руби. – Покажи ей, где телефон, Рой.

Руби пошла набирать ванну, а Рой отвел меня к себе в комнату, чтобы позвонить Берни. Мы поговорили всего минуту. Я сказала Берни, что Руби и Рой очень хорошо со мной обошлись и что сейчас я пойду в ванную, а потом сразу спать. Она, казалось, была рада это слышать.

– Сегодня я о тебе не буду волноваться, Хайди-Хо, – сказала она. – Похоже, что ты в хороших руках.

Я услышала, как мама позвала Берни.

– Иду, цветочек, – ответила она. – У твоей бедной мамы весь день раскалывается голова. Как никогда сильно.

– Поцелуй ее за меня, – попросила я и добавила: – И передай ей, что я ее люблю, Берни.

«Любовь» не значилась в списке маминых слов, и поэтому я тоже не очень часто пользовалась этим словом. Но в ту ночь я тосковала по маме – возможно, после того, как Рой принес меня в дом на руках, – и мне хотелось, чтобы мама знала, что я ее люблю.

– Передам, – пообещала Бернадетт.

Когда я вышла из комнаты, Рой ждал меня снаружи.

– У тебя есть в чем спать или одолжить что-нибудь? У меня есть большая фланелевая рубашка, а у Руби, если хочешь, наверняка найдется что-нибудь посимпатичнее.

Я сказала, что у меня в чемодане есть вещи, и направилась назад в маленькую спальню, где до этого переодевалась. Но Рой остановил меня.

– Хайди, тебе о чем-то говорит фамилия Демут? – спросил он.

– Демут? – переспросила я.

– Слышала ты когда-нибудь имя Диан Демут?

– Не думаю. А кто она?

– Неважно, – ответил он. – Руби уже давно набрала воду, лучше беги готовься к ванне.

Я ушла в спальню и открыла свой чемодан. Порывшись в нем, я нашла свою ночную рубашку, потом выудила зубную щетку из кармана рюкзака и направилась по коридору в ванную.

Руби набрала в ванну такой горячей воды, что от нее поднимался пар, и добавила в нее пены, вздымавшейся над водой, словно взбитые сливки. Я видела в журналах картинки с пеной для ванны, но у нас никогда ее не было. Однажды, когда у меня была ветрянка, Берни добавила овсянку в воду для купания, чтобы моя кожа меньше чесалась, но она была комкастая и совсем не похожая на пену для ванн. Я долго сидела в ванне, пока у меня не сморщились кончики пальцев, а пузыри в пене не превратились в тонкую мыльную пленку. Затем я вылезла, вытерлась и почистила зубы. Я надела ночную рубашку и попыталась причесаться, но мои волосы еще больше запутались. Я сдалась. По крайней мере, теперь они хотя бы были чистыми.

Когда я вышла, Роя и Руби не было поблизости, и я постеснялась позвать их или попытаться найти, так что вернулась в маленькую спальню и достала из рюкзака ручку и блокнот. Взяв их, я легла поверх одеяла на деревянную кровать и пролистала блокнот, пока не нашла список «Что я знаю о маме».

Что такое сооф? – вопрошала единственная надпись.

Внизу я написала:

Почему Эллиот знает мамино слово?

Я слишком устала, чтобы писать дальше, так что закрыла блокнот и положила его под подушку. Затем я отвернула одеяло и скользнула под него, на прохладную, хрустящую простыню. Я выключила свет и уже почти заснула, когда кто-то тихонько постучал в дверь и темноту прорезала полоса слабого света. В дверях стояла Руби.

– Все в порядке? – спросила она.

– Угу, – сонно ответила я.

– Тебе что-нибудь принести? Водички или еще одно одеяло?

Больше всего я хотела, чтобы она села на край кровати и почитала мне или почесала мне спинку, как Берни, когда я ложилась спать. В автобусе я засыпала, когда придется, будь то днем или ночью. Но здесь, в кровати и в настоящей спальне, я хотела, чтобы со мной кто-нибудь побыл.

– Нет, все в порядке, – ответила я и спросила себя, считать ли это ложью.

– Тогда спокойной ночи, – сказала Руби. – Хороших снов.

– Руби, – позвала я, когда она почти закрыла дверь.

– Да, Хайди?

– Эта простыня не такая, как у меня дома. Она жестче.

– Я вешаю белье сушиться на улице, – пояснила она. – Позади, за домом.

– Она пахнет… небом, – сказала я.

– Никогда бы так не подумала, – тихо произнесла Руби. – Спокойной ночи, Хайди.

Той ночью я заснула с мыслями о людях, которых знала.

Я знала маму, Берни и всех остальных дома в Рино, но теперь я знала еще Джорджию, Роя, Руби и Эллиота. Их лица танцевали у меня в голове, перемешиваясь, как конфеты в стеклянной банке. За секунду до того, как заснуть, я повернулась на другой бок и, когда мои босые ноги скользнули под жесткие простыни, услышала, как голос Эллиота звал меня: «Соооооф».

Рой зашел, чтобы пожелать мне спокойной ночи, – я слышала его, но была слишком далеко, чтобы ответить.

Я плыла вслед за голосом Эллиота в сон, ждавший меня на другой стороне. Это был сон про часы Трумэна Хилла. Зайдя ко мне в комнату, он протянул мне руку, в холодных, белых пальцах которой было что-то, что я не могла разглядеть. Рукав его пиджака задрался, и я увидела у него на запястье золотые часы с голубым циферблатом, но вместо цифр на нем были четыре буквы – С О О Ф, по букве на месте двенадцати, трех, шести и девяти.

– Покажите, что у вас в руке, – сказала я.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Ты никогда этого не узнаешь, – прошептал он в ответ.

Затем он превратился в большую белую птицу с бледными глазами из морского стекла и вылетел в окно.