Доверие (СИ)

Глава 26

Быть гостем в собственном теле это… жутко. Хотя Лука и постарался загнать страх как можно глубже, когда понял, что предстоит. Сосредотачивался на разговоре, на движениях Макара или любом другом предмете, что попадал в поле зрения отца. Всё что угодно, только не думать о том, что происходит.

Запертый, словно в клетке, в собственном теле, которое сейчас и вовсе не чувствует. Без возможности пошевелиться или моргнуть самостоятельно. Да даже дышать…

«Поговорили? Может пора заканчивать?»

Даже мыслям он старается придать оттенок уверенности, не показывать, что испытывает. Хотя и подозревает — отец всё равно знает.

«А что если?..» — заполошно мелькает мысль о том, что отцу может просто понравиться в его теле. Будут ли они в этом случае и дальше вместе сосуществовать, как сейчас, или его вышвырнут в мир в виде призрака?

Откуда-то тут же тянет колкой прохладой, хотя только что Лука не чувствовал вообще ничего. Холод обволакивает, словно коконом, тянет куда-то вниз. Кажется, будто такое уже было. Что-то смутно знакомое… То ли в реальности происходило, то ли снилось. Однако выловить из всколыхнувшейся памяти Лука ничего не успевает. Ощущение исчезает так же внезапно, как и возникло, оставляя его одного.

Лука давится вдохом, надсадно кашляя и чувствуя, как внутри заполошно бьётся сердце. На осознание уходит несколько секунд, а потом он оборачивается ведомый ощущением чужого присутствия рядом и лёгкого холодка скользнувшего по взмокшей спине.

Отец стоит чуть в стороне: хмурый и какой-то словно виноватый. Что тут же подтверждается коротким, но искренним:

— Прости.

— Забыли, — выходит резче, чем хотелось бы.

— Не стоит забывать, Лука. Помни этот опыт и… никогда не давай призракам полный контроль.

Сглотнув, Лука растирает влажную шею и тут же следом оттягивает воротник.

— Как он вернётся?

— Так же как и ушёл. Не беспокойся о нём.

Лука кивает, устало откидываясь на спинку кресла. В квартире не слышно ни звука. Видимо оставшимся на кухне не удалось найти интересную тему для разговора, либо, что вероятней, они просто прислушиваются к происходящему здесь.

«И ни черта не понимают».

Тем более сейчас, когда они могут слышать только его.

— Поговорим о тебе?

— И что ты хочешь сказать?

На отца Лука бросает лишь короткий взгляд. Смотреть на него не хочется. По крайней мере, пока свежи воспоминания о собственной беспомощности. Хотя он сам согласился и примерно знал, на что шёл.

— О том, что произошло.

— Ничего особенного. Просто опыт одержимости, — Лука старается казаться небрежным, хотя от одной мысли обо всём этом внутри холодеет.

— Если такое случится, как я уже сказал, не позволяй чужой душе забрать полный контроль. А ещё ты всегда можешь выгнать подселенца.

Лука снова оборачивается к отцу. Тот так и стоит в паре шагов: полупрозрачный, бесцветный, словно тень прежнего себя.

— И каким же образом? Я даже дышать сам не мог! — резко, зло, надтреснуто. Лука замирает, поджав губы, и прислушивается.

И точно. За дверью тут же раздаются быстрые лёгкие шаги, а следом за ними звучит и голос Алисы:

— Лука, всё в порядке?

И что ответить? Сознаться, что ни черта не в порядке? Что он до сих пор не отошёл от случившегося? А тут ещё и Макар лежит на диване словно неживой: бледный, расслабленный, только что руки на груди не сложил.

— Всё хорошо. Выйдем, как только закончим.

«Как будто есть варианты».

Лука хмуро смотрит на отца, слушая, как медленно, словно нехотя, уходит Алиса.

— Просто помни, что твоё тело — только твоё и ничьё больше. И, если бы ты сосредоточился, то смог бы увидеть или ощутить меня. Представь одну клетку с двумя… ну допустим котами. Сравнение ничем не хуже других, между прочим.

— И? — Лука бросает быстрый взгляд на Макара, чтобы убедиться тот хоть и поверхностно, но дышит. Значит всё пока идёт нормально и можно не волноваться. Хотя на душе всё равно неспокойно.

— И, если дверь открыта, то один вполне может надавать другому по ушам и вышвырнуть.

— А если закрыта?

— Ты хозяин клетки. Тебе и решать, открыта она или нет, — отец складывает руки на груди и задумчиво добавляет: — По правде говоря, если не озаботиться защитой, то твоя дверь всегда открыта для посторонних сущностей. И даже больше чем у простых людей. Но большинство сущностей для этого не приспособлены, хоть и тянутся к твоему сиянию, словно мотыльки на огонь. А вот остальные…

— И что за защита? — по спине ползет морозец, неприятный, похожий на тот, что он почувствовал совсем недавно, будучи наедине с пустотой.

— Самый минимум у тебя есть. Тихон всю мелочь отгоняет, стоит им только подойти, ведь ты его человек. А вот крупные… У меня было вот это.

Отец разворачивает левую руку так, чтобы было видно татуировку на внутренней стороне. Лука помнит её, хоть и смутно. Слишком давно не видел. От запястья и почти до локтя узкий щит и какие-то символы в нём.

— Место, размер — не столь важны. Мне хотелось так. Молод был, горяч. Ты рассудительностью больше в мать пошёл.

— То есть мне стоит сделать такую же?

— Тебе выбирать, — пожав плечами, отзывается отец и тут же меняет тему, кивая в сторону дивана: — Кажется, он просыпается.

Лука только и успевает обернуться, а в следующее мгновение уже приходится подхватывать едва не свалившегося с дивана Макара, удерживая, пока он, больно вцепившись в предплечья, заполошно дышит, будто всё это время находился без воздуха.

— Я в порядке, — заявляет Макар прежде, чем Лука успевает хоть что-то спросить. Отстраняется, шмыгая носом, а потом слегка запрокидывает голову. — Чуть-чуть только посижу…

— Что ты узнал?

— Позови остальных, а потом поговорим.

Лука на это лишь кивает, но вместо того чтобы встать и выйти, оставив Макара в комнате одного, кричит:

— Алис, иди сюда!

Звать Глеба он не собирается. Во-первых, потому что тому тут нечего делать, во-вторых, он и без приглашения неплохо придёт. В чём Лука убеждается довольно быстро: стоит только голову в сторону двери повернуть. Стоит, хмуро возвышаясь над головой Алисы.

Белой молнией через всю комнату проскакивает под стол Тихон, видимо решив играть свою роль до конца и не пугать людей внезапными перемещениями.

— Я звал только Алису, — цепляется Лука к переступившему порог Глебу.

Понимает, что надо бы вести себя по-другому: выставить, например, сразу или просто игнорировать, но вместо этого пилит взглядом, невольно чувствуя себя каким-то бараном. Вот только перестать не может. Словно если сделает это, то проиграет в какой-то неизвестной игре.

— Я и сам неплохо прихожу.

«Тоже мне… кошак».

— Лука, я хочу, чтобы он тоже остался, — тихо, но твёрдо просит Макар, давая Луке отличный повод отвернуться, переключив внимание.

— Макар…

Лицо у него уже не такое бледное, как было совсем недавно, и вроде бы стоит радоваться, но… Лука хмурится. Есть то, что говорить при Глебе не стоит, он посторонний и не входит в группу. Макар не может этого не понимать, но…

— Я сказал, что ручаюсь за него.

— Я чего-то не пойму, что происходит? Да, Костя пропал, но в остальном…

— Лука, я хочу, чтобы он присутствовал.

— Пусть его, — раздаётся над самым ухом. Обдает кожу призрачной прохладой. — Ну, узнает он о том, что вы не просто одноклассники и приятели. Доверься, а?

На отца хочется вызвериться. Он же не ради себя упрямится, не допуская Глеба до информации. Однако остальные видимо этого то ли не понимают, то ли не хотят понимать.

«Или не знают» — подсказывает внутренний голос, напоминая, что он ничего не сказала про причину изменений.

«К чёрту! Я просто никому не скажу о том, что увидел в нём потенциал. И с нами не пущу, — сдаваясь, успокаивается Лука. — А если что, пусть сам расхлёбывает».

— Ваше право.

Ощущать себя на перекрестье нескольких взглядов то ещё удовольствие. Лука даже несколько злорадствует, когда фокус смещается и под пристальным вниманием оказывается Макар.

— И что ты узнал?

— Место, где его держат, похоже на подвал, — начинает Макар, забравшись на диван с ногами и подвинувшись в угол, когда Алиса и Глеб сели рядом. — Или пустую кладовку, но под землёй. Маленькая, покрашенная краской комнатка с голой лампочкой под потолком и дверью. Возможно железной. Звукоизоляция хорошая…

Откинувшись на спинку кресла, Лука слушает, как Макар рассказывает про появление старика и про то, как брат вышвырнул его из тела. От последнего факта становится завидно и немного обидно.

Лука косится на замершего неподалеку отца, что тоже слушает, и морщится. У него, потомственного, как оказалось, медиума, «одержимость» вызвала едва ли не панику, а какая-то сова легко сделала всё, что было нужно.

«Это потому что он не считал, что так нельзя» — голосом отца звучит наставление. Лука ёжится от пробежавших по спине мурашек, хотя прекрасно знает — сейчас тело принадлежит полностью ему. И ни одной посторонней сущности там нет.

— А ещё, — вырывая Луку из мыслей, замечает Макар. — Я хотел бы узнать, о каких таких экспериментах говорил старик.

Макар смотрит упрямо и хмуро. Так что сразу становится понятно — он с этой темы просто так не соскочит. И у Луки от этого взгляда сосёт под ложечкой.

Можно соврать. Сказать, что он понятия не имеет, о чём там говорил старик, но…

«Отношения в команде никогда не должны строиться на лжи и недоверии. Тем более, когда ты хочешь от них ещё и дружбы».

— Глеб, выйди.

— Лука!

— Что за нахрен⁈

— Ребят, мы попусту теряем время, — хмуро замечает Алиса.

Лука оборачивается к ней за поддержкой, надеясь, что вот сейчас она скажет, что это можно обсудить и потом, а пока надо решать как найти Костю, но натыкается лишь на решительный, хмурый взгляд и холодное:

— Расскажи всё как есть.

«И мы решим, можем ли мы тебе доверять» — словно повисает в воздухе.

«Доверие? Какое к чёрту доверие?» — болезненно бьётся сердце в груди. На языке неприятно горчит, так что хочется поморщиться. Сейчас ему предстоит расхлёбывать то, что заварил Самуил Борисович предпочтя сыграть втёмную.

— Однажды, несколько лет назад, — прикрыв глаза, чтобы не видеть чужих лиц, начинает Лука. — Когда я был ещё сопливым мальчишкой и совсем недавно попал на базу, мне предложили поучаствовать в эксперименте. Всего ничего и надо-то было: позволить ввести себе сыворотку, что должна развить некую особенность.

Во рту неприятно сохнет и Лука сглатывает. Он помнит тот день, словно это было вчера. Как стоял по струнке перед казавшимся тогда таким большим Самуилом Борисовичем и слушал. Про возможности, про дела которые можно совершить. Он вырос, изменился и перестал верить в супергероев на страже мира, но до сих пор надеется, что сможет людям чем-то помочь. Не один. Не та у него способность чтобы быть одиночкой. Но с командой.

«Если она у меня вообще есть ещё» — напоминает себе Лука.

Со стороны Глеба слышится тихое хмыканье, которое, впрочем, довольно быстро обрывается.

— У меня тогда совсем недавно умерла мать. Погибла из-за того что какой-то придурок счёл её лёгкой и богатой добычей. И я хотел справедливости и силы, чтобы её вершить. Я согласился. Всего-то один укол, подумал я тогда. Может это как паук Питера Паркера укусил. Вдруг я стану таким же крутым?

Лука криво усмехается и тут же вздрагивает, когда к нему на колени мягко приземляется Тихон: горячий, пушистый и родной. Сколько Лука его вот так гладил, прежде чем узнал, что тот домовой? Сколько обнимал, когда было плохо?

— Как оказалось, нас таких мелких и решительных было трое. У каждого выявились свои способности. У меня самые слабые и никчемные. У остальных действительно крутые умелки.

— Что случилось потом? — тихо спрашивает Алиса, но Лука всё ещё не решается открыть глаз.

— А ничего. Меня оставили на базе. Их… увезли работать. Делать то, что хотел делать я — участвовать в операциях, заниматься делом…

«А не тухнуть на базе гоняя себя словно белка по кругу полосы препятствий и стрельбища. И не получать брошенные, словно кость голодной собаке, дела типа проследи, помоги, посиди на телефоне» — мысленно заканчивает Лука, предпочитая не высказывать вслух своё недовольство.

— Мы пару раз связывались, а потом всё как-то так вышло… — сглотнув, Лука пожимает плечами.

Общение между бывшей командой не поощрялось, не давало сосредоточиться, как сказали им всем. А выбраться… Лука из города никуда и не выезжал. Какая тут встреча, когда их разбросало по разным концам страны. Тем более, когда они даже на сообщения перестали отвечать.

— А ближе к осени мне дали задание — найти подходящих кандидатов на новую группу. Они обещали, что, так же как со мной когда-то, проведут разговор, объяснят все положительные и отрицательные стороны, а потом предложат…

Лука представляет, как меняются чужие взгляды, и прячет подрагивающие пальцы в густой и длинной шерсти Тихона.

— Я и нашёл. Троих. Вас, — камнями падают слова на одну из чаш невидимых весов. Луке кажется, что он даже слышит этот звук.

— И передал о нас информацию, — не вопрос, утверждение и столько в голосе Алисы отчаянной злости, что Лука всё-таки смотрит: на бледное лицо, на котором блестят серые глаза, на упрямо поджатые губы. И внутри становится холодно так, будто его снова затягивает куда-то вниз.

— Передал, — а что тут спорить? Тем более, когда его и так вероятно ненавидят. — И попросил дать мне время. Я хотел понять есть ли шанс, что вы на это согласитесь. Посмотреть ещё варианты и, в конце концов, поговорить. Сам. А потом слёг с чёртовой температурой. Когда вышел, узнал, что они решили всё без моего и вашего участия.

— А ты знал, что мы могли умереть?

Лука вздрагивает от тихого, но пробирающего своим смыслом до костей вопроса. Оборачивается к всё так же сидящему в углу Макару: снова бледному и зажатому. Доверие хрупкая штука и, видимо, оно уже пошло трещинами, если и вовсе не осыпалось стеклянным крошевом под ноги.

— Знаешь, что до вас были ещё люди?

Что-то сворачивается внутри и оседает в желудке скользким тугим клубком. Хочется возразить. Он их не видел. До Алисы, Кости и Макара были только они трое. Однако и о том, что будет кто-то помимо него, Лука тоже не знал до поры до времени.

— Старик сказал, что подопытные при нём умирали или сходили с ума. Я не знаю, сколько было до вас… до нас Лука.

— И ты ему веришь? — неожиданно вступается Алиса. — Веришь старику, что похитил твоего брата и, как ты сам говорил, хочет пустить на опыты⁈

— А зачем ему врать?

Алиса фыркает и отворачивается. Ворчит под нос, но так что становится слышно всем:

— Дерьмо эта ваша сыворотка. У меня с детства обострённые слух и обоняние. А от этой гадости я получила только простуду, которой даже не помню когда болела до этого!

Лука чувствует, как внутри разливается тепло. Алиса его не ненавидит.

— Меня признали здоровой, выписали, однако я и половины того что раньше слышала или чуяла не ощущала. Словно всё ещё болела. А потом… Я не знаю, что и как ты сделал Лука там, в пиццерии, но я снова стала полноценной. Почувствовала себя здоровой и полной сил. Так что мне эта ваша гадость только проблем добавила. Тем более… Может Лука тоже получил свою порцию? Ведь у него «слабые способности», а заболел он как-то вовремя.

Лука хочет возразить. Он не вовремя заболел, а по дурости. Если бы не промок накануне, то может ничего бы и не случилось. Однако сказать хоть что-то не успевает. Прерывает отец, внезапно оказавшийся согласным с Алисой:

— А девочка-то дело говорит. Ты бы послушал, а? Может тебе тоже сделали что?

Лука морщится. Ничего с ним особенного не делали. Только кровь взяли…

«А может не только взяли» — услужливо подсказывает внутренний голос и Луке становится холодно. Не доверять своим, а база для него за эти годы стала вторым домом, это…

— Мы после неё стали меняться, — прерывает его мысли Макар. — Костя сильнее, я тоже получил… мелочь. Но температурило нас обоих. Так что думаю, сыворотка всё же действует. Так ты слышал про других, Лука?

— Нет. Я уже говорил. В самом начале я знал только про сыворотку.

— И ты поверил?

— Мне было двенадцать!

— Странно, но… почему-то я тебе верю.

Колко бьют под рёбра чужие слова и растекаются теплом. Хочется сказать спасибо, но Лука не успевает открыть рот. Сидевший всё это время тише воды, ниже травы Глеб наконец-то подает голос.

— Постойте, то есть вам помимо воли что-то ввели, изменили, а вы вот так спокойно…

— Всё моё осталось при мне, — замечает Алиса сухо. — Ничего нового я не ощущаю. И если Лука видит потенциалы и… Скажи, насколько сильны были потенциалы Кости с Макаром? — внезапно оборачивается она к Луке.

— Сияли чуть слабее чем у тебя, но… — мгновение помедлив, он всё-таки выбирает быть честным до конца: — Только когда были вместе. Макара я вообще не видел. Прости, но ты будто был частью мира. Не серое размытое нечто, как большинство. Не водоворот или россыпь искр, как Алиса, а чёткий, пропечатанный рисунок, словно впаянный в канву мира. А рядом с братом ты сиял, добавляя в его искры новые краски.

— Тогда, подозреваю, что Костя бы и так оброс перьями, только позже, — ставя точку, с облегчением выдыхает Алиса и уже более расслабленно, следуя примеру Макара, забирается на диван с ногами. — Ну что? Как будем искать теперь Костю?

— Вы сумасшедшие, — потрясённо выдыхает Глеб.

— Мы судим по делам, — парирует Алиса.

— Так в том-то и дело! Если бы не он, то сидели бы вы в школе на скучном уроке.

— А, если Алиса права, то потом бы в одиночестве переживали свои изменения, совершенно не понимая, что происходит. Глеб, хватит. Мы разобрались. Сейчас другие проблемы.

— Вот уж точно…

Лука ловит какой-то задумчивый косой взгляд Глеба, но впервые не отвечает, предпочтя отвернуться к команде. Ведь, несмотря на то, что с ними сделали по его вине, — они его приняли.

— Предлагаю воспользоваться старым бабкиным методом, — вклинивается отец, заставляя обернуться, вопросительно вскинув брови.

Спрашивать при Глебе у «пустоты» он не собирается. Тот и так не спускает с него глаз.

— Если у Макара такая связь с братом, что он его нашёл и смог воспользоваться телом, а не просто быть наблюдателем, то попробуйте маятник. У Степана хорошая карта города в ящике лежит, можете воспользоваться. Для маятника пусть Макар какую свою вещицу возьмет. Место будет не точное, конечно, но хотя бы узнаете с чего начать.

Лука кивает. Это похоже на план. Осталось только поделиться…

Разложенная на полу рядом со столом карта города невольно притягивает внимание. Лука знает, что задействуют они её не прямо сейчас, но всё равно не может оторвать взгляд. Так и стоит, прислонившись плечом к шкафу, наблюдая.

В голове назойливо крутятся одни и те же мысли: «Выйдет ли? А успеют?» и ни одной, чтобы помогла ускориться.

«Командир, ага как же», — Лука качает головой.

В прошлый раз он тоже был во главе, но там хотя бы было понятно, — он уравновешивал остальных, а тут…

— И что, вы думаете, эта фигня поможет? — незаметно подходит со спины Глеб.

Лука уже несколько привык к его присутствию. Так что даже перестал отслеживать перемещения. Видел только, как тот встал с дивана, когда они расстилали карту, а в остальном положился на Тихона. Тот вряд ли позволит постороннему ходить по квартире.

— А у тебя есть ещё варианты? — парирует Лука, бросив короткий взгляд через плечо.

Глеб стоит совсем близко, странно даже, что Лука не почувствовал его присутствие до тех пор, пока тот не заговорил. Растрёпанный, словно не раз запускал пальцы в волосы, задумчивый. И послать его уже не так чтобы хочется…

«Потому что он и так уже слишком много знает», — напоминает себе Лука хмуро.

— И откуда вы узнаете, что оно сказало правду?

— А мы перепроверим несколько раз, — не глядя, отзывается Макар. Торопится, пытаясь как можно быстрее сделать маятник и заняться делом. И не важно, что выглядеть он будет так себе: тяжело сделать что-то приятное глазу из найденного в ящике с картой белого шнурка и откреплённой от брелка для ключей потёртой птички. Тут главное чтобы подействовало.

Макар даже не стал спорить, когда Лука передал слова отца об энергетике вещи. Просто вышел из комнаты, а вернулся уже с ключами, что скреплял этот брелок.

— Как тебе вообще такое в голову пришло? — Глеб даже и не думает, похоже, уходить или отступать. Так и стоит за спиной материальной тенью.

— Птичка на хвосте принесла.

Устроившийся на отодвинутом вплотную к окну кресле отец хмыкает, но никак это не комментирует, лишь возвращается к наблюдению. Тем более что на пол, поближе к карте и с самого начала устроившейся там же Алисе, перебирается Макар.

— Не хочешь не говори.

— Не хочу, — подтверждает Лука, прежде чем присоединиться к остальным.

Глеба, логично никто не зовёт. Да тот и не напрашивается, продолжая стоять на прежнем месте, и теперь словно нависая.

Передёрнув плечами Лука, отвлекается на Макара. Тот, встав на колени, уже поднимает самодельный маятник над картой. Всего-то и остаётся — сосредоточиться. Что у Макара обычно довольно неплохо выходит.

Лука слышит, как Глеб за спиной отступает, а затем и вовсе садится на диван. Сразу становится спокойней и получается полностью сосредоточиться на происходящем. Хотя Лука понятия не имеет, как должен повести себя маятник. Отец сказал только — они сразу поймут, а потом добавил, что у каждого это происходит по-своему. А на вопрос делал ли тот такое сам, лишь кивнул и промолчал.

Маятник в чужих руках не проявляет никакой подозрительной активности. Ведёт себя, как и должен вести подвешенный на шнурок груз — безынициативно и равнодушно. Лука уже собирается предложить перевернуть карту, ведь Макар дошёл почти до самого края бумажного полотна, но не успевает. Потертая птичка рыбкой ныряет к полу, да с такой силой, что кончик шнурка вырывается из пальцев. Прикипает к бумажной поверхности, словно примагниченная, а когда Макар её убирает, на чистой ранее карте оказывается пятнышко. Небольшое, гораздо меньше поверхности птички, но от этого не менее заметное.

— А ещё раз? Там точно магнита не было? — комментирует Глеб с дивана, тогда как Алиса уже наклоняется посмотреть, что за место им указали. — Да чего? Ты же сам говорил, что перепроверять будете.

— По-моему он вполне конкретно показал, где нам искать, — замечает Макар, поднимаясь и пряча быстро отвязанную от шнурка птичку в карман. — Идём?