Доверие (СИ)

Глава 4

На выходных возвращается упрямое лето. Припекает ярким солнцем, давая ложную надежду на отступление холодов и радуя теплом. Даже птицы воспрянули духом и распелись на разные голоса. Правда земля после ночного дождя ещё не успела полностью просохнуть и под кроссовками, когда Лука выбирается из машины, хлюпает. Вредная лужа очень не вовремя попалась под ноги.

В нескольких метрах впереди высится двухэтажное серое здание. Говорят, раньше тут была военная часть или что-то вроде, а потом её закрыли и продали. В интернете об этом ничего найти не удалось, так что Лука не уверен насколько всё это правда. Зато точно знает, что теперь это здание, как и вся территория принадлежит им. Вернее частному охранному агентству «Бастион». Он-то тут совершенно точно не хозяин.

— Он у себя в кабинете должен быть, — отвлекает отчим. — Закончишь — позвони. Поедем обратно, тебе ещё уроки делать.

— Первая неделя, Степан Викторович, какие уроки?

Забрав с заднего сидения спортивную сумку и закинув её на плечо, Лука замирает на мгновение, оборачиваясь:

— Я хотел пробежаться после. Никуда в городе не торопишься?

— Абсолютно. Скорей уж тут дела найдутся. Иди, давай.

Просить ещё раз не приходится. Внутри от напряжения всё подрагивает, хотя внешне Лука выглядит ещё более отчуждённым, чем обычно. С Самуилом Борисовичем, главой «Бастиона» он пересекается не так чтобы часто и тот до сих пор вызывает у него лёгкий страх, хотя ничего ужасного тот ему не сделал. Да и возраст его уже перевалил за пенсионный рубеж не только по военным, но и по обычным меркам.

Перед дверью Лука появляется, успев лишь бросить в раздевалке сумку. Стучит коротко, замирая в ожидании. Сюда не принято входить не дождавшись разрешения.

Спину холодит сквозняком. Лука непроизвольно ёжится от лёгкого холодка. Чудится ему какое-то шуршание. Однако, оглянувшись по сторонам, он ничего подозрительного не видит. Всего лишь пустой коридор, освещённый люминесцентными лампами: светло-серые крашеные стены, коричневый пол.

Короткое: «Входи» звучит неожиданно быстро, а в кабинете не оказывается никого кроме сидящего за столом Самуила Борисовича: старого, полностью седого, но ещё крепкого мужчины. Собранный, в отглаженной рубашке и, как всегда, с неизменными документами перед ним. Вокруг него клубится ощущение силы, хотя если сосредоточиться и взглянуть, то силуэт окажется подтёрто-размытый с лёгким налётом чётких линий, словно кто-то нарисовал рисунок, заштриховал его мягким карандашом, а потом попытался всё это стереть плохим ластиком, разводя грязь. Никакого намёка на особый потенциал.

Отчим рассказывал, что тот прошёл две войны и Луке кажется именно в этом и кроется секрет внутренней силы.

— Здравствуйте, Самуил Борисович.

Кабинет вокруг обставлен минималистично: два стола сдвинутых буквой «Т», такие Лука видел в кабинетах совещаний в сериалах, что смотрел в детстве с родителями, пара шкафов, да закрытое жалюзи окно.

— Выполнил?

— Почти…

— Причина задержки? — Самуил Борисович отстраняется, сплетя на столе перед собой ладони. Смотрит пристально и хмуро из-под седых бровей. Лука чувствует его недовольство, но отступать не хочется. Это же не отказ выполнять приказ или ещё что-то в этом роде. Просто ему нужна отсрочка. Чуть-чуть больше времени.

Он ещё не убедился в правильности выбора, хотя где-то глубоко внутри и понимает — это они.

— Я хотел бы присмотреться к ним. И к другим тоже.

— Присматривайся. Если найдёшь кого-то ещё — будет прекрасно. А пока, — Самуил Борисович отворачивается на мгновение, чтобы достать чистый лист и ручку. Снова поднимает взгляд на так и стоящего едва ли не по стойке смирно Луку. — Назови мне имена. Мы тоже… присмотримся.

«И зайди к Леониду. Он хотел взять какие-то анализы» — всё еще звучит в голове окончательное напутствие Самуила Борисовича, когда Лука оказывается напротив двери в медкабинет.

Спорить с ним, как всегда, оказалось бесполезным занятием. Друг, как-то рассказывал, попытался, да ничего не вышло. Вот и тут… Имена пришлось назвать.

— Леонид Валентинович, звали?

Сюда он заглядывает уже без всяких проблем: пару раз костяшками по деревянному полотну двери и распахнуть. Если дока нет — дверь запирается. Если что-то делает — то окажется в смотровой, оставив первую часть кабинета пустой.

— О, уже пришёл? Быстро ты отстрелялся, — подняв голову от ноутбука, замечает док. — Как в школе?

Тощий и высокий, так что традиционный медицинский халат висит как на вешалке, тонкие тёмные волосы собраны в куцый хвостик на затылке, а на носу неизменные очки в проволочной оправе. Бледный, с чуть синеватыми кругами под глазами. Док выглядит гораздо моложе своих тридцати пяти и при первом взгляде его скорее принимают за какого-то студента и помощника, чем доктора. Но он уже был здесь за главного, когда Лука впервые переступил порог. И до сих пор таковым и остался. Главным и единственным. Ассистента Лука тут видел только единожды. Хотя, может, они просто не пересекаются.

— Всё хорошо, — не вдаваясь в подробности, Лука пожимает плечами. Всё равно доку не интересно. Это скорее вопрос вежливости. Что подтверждается, когда док тут же переключается, поднимаясь из-за стола:

— Иди в смотровую, я сейчас.

Лука послушно переступает порог отделяющий одну комнату от другой и словно оказывается где-то совершенно в другом месте.

Относительный уют и тепло оставшейся за спиной комнаты сменяется прохладой и белизной. В этом цвете тут решительно всё: от стен и пола, до шкафа, раковины и даже кушетки.

— Готовь руку.

По коленкам неприятно бьёт нижняя полочка столика на колёсах. Лука не спрашивает, зачем нужна кровь. Отучился уже. Всё равно ответ вряд ли получит. Поэтому просто укладывает руку на неприятно холодную подставку и послушно ждёт, пока предплечье перетянут жгутом.

— Поработай кулаком. Молодец.

«Как к ребёнку…»

Морщится, когда игла прокалывает кожу и отворачивается. Ничего интересного в том, как заполняется колба, всё равно нет.

Любви к медицинским кабинетам, как и к больницам, в которых, повезло, почти не приходилось лежать, Лука не испытывает.

Мышцы приятно гудят после прохождения полосы препятствий, а в голове хоть и ненадолго, но воцарилась блаженная пустота. Невозможно думать о чём-то постороннем, когда под ногами скользкая, непросохшая ещё после дождя дорога.

Мысли начинают одолевать уже после. Когда, скинув в раздевалке пропитавшуюся потом и грязью одежду, Лука встает под льющиеся из душа струи воды.

«Мы тоже присмотримся», — недавним воспоминанием звучит в голове голос Самуила Борисовича.

«А что если они откажутся?» — приходит запоздалая мысль.

Что им за резон соглашаться, когда всё есть? Любящая семья, друзья, планы на будущее, уже поставленные цели.

Это у Луки несколько лет назад из семьи остались только кот да отчим и предложение стать сильнее, подкинутое в тот момент, было воспринято на ура. Ему это было нужно. Хотелось не только поквитаться, ведь убийцу мамы уже нашли, но и не допустить такого в будущем. Избавить кого-то от горя и потерь.

Для них же это может оказаться как прыжок с разбега в пропасть. Когда не знаешь, есть ли там дно и далеко ли до него лететь, потому что видимость нулевая. Захотят ли они менять сытую, привычную жизнь? Откликнутся ли на предложение?

Правда, Лука подозревает, что их можно поймать на желании стать супергероями. Особенными, как Человек-паук, Люди Икс или Фантастическая четвёрка.

«Наверное, это круто, если дар выпадает полезным…»

Лука подставляет голову под воду, стараясь не думать о том, с чем не может ничего поделать. Раскрывать карты и рассказывать обо всём ещё рано, да и другие люди сделают это гораздо лучше. Не от него должно исходить это предложение.

«Кто вообще будет меня слушать?»

Тем более, когда говорить придётся не только с одноклассниками, но и с их родителями. Тут точно никто не будет слушать простого старшеклассника. Не тот у него статус.

Кулаки сжимаются сами собой.

Ограничения, этот чёртов статус несовершеннолетнего напрягают.

Завинтив кран, перекрывая воде доступ на свободу, Лука шлёпает по кафелю к оставленному на крючке полотенцу.

Как бы заманчиво не было остановиться и присмотреться к выбранным кандидатам, помимо этого стоит ещё и другие варианты поискать. Такие же яркие, как Алиса Серова или Константин Перов.

«Жизнь автомеханика непредсказуема и трудна» — едва не срывается с языка лёгкое ехидство, когда Лука узнает, что работа «на полчаса» затягивается на неопределённое время.

Он не против добраться самостоятельно. Общественный транспорт никто не отменял. Просто у отчима как бы выходной, а он и так разрывается на две точки: неофициально здесь и официально в автомастерской в нескольких километрах дальше. Вот только кто Лука такой, если отчим сам согласился остаться?

Прислонившись виском к окну автобуса, Лука наблюдает, как садится за горизонт солнце. Вид, конечно, не очень живописный, они успели въехать в город, где уже мелькают многоэтажки по бокам дороги, но всё равно красиво. Особенно контраст алого, словно разлитая по небу кровь, заката и наползающей с востока чёрной, тяжёлой, тучи.

Он выскакивает на нужной остановке, хотя изначально хотел немного пройтись. Звенит зажатым в руке ключом, прибавляя шаг. Попадать под ливень совершенно не хочется. Не растает, конечно, но болеть из-за такой глупости не хочется. Особенно сейчас, когда каждый день на счету.

Первые капли срываются с неба, когда Лука входит в родной двор. Тяжёлые, холодные и косые, они бьют в лицо, словно с насмешкой: «Не успел!». Пропитывают в мгновение ока волосы, стекая неприятными струйками за шиворот. Одежда всё ещё держится, не желая сдаваться воде и так легко промокать. Зато налетевший ветер забирается по неё прекрасно. Холодит кожу, заставляя поёжиться и втянуть голову в плечи. Где-то ещё отдалённо громыхает, расчерчивая небо обрывком молнии. Лука срывается на бег, не желая и дальше мокнуть под разошедшимся дождём, тем более что до подъезда остаётся совсем ничего.

Новая, полноценная вспышка молнии, разорвавшей небо на две неравные части, застаёт Луку на пороге. Металлическая дверь, захлопнувшаяся за ним с тихим лязгом, глушит последовавший за вспышкой раскат, а потом наступает звенящая тишина.

В подъезде прохладно. То ли Лука успел разогреться пока бежал, то ли потому что одежда всё-таки промокла, хоть и, кажется, не насквозь. А ещё темно. Но Луке это не мешает. Лестница никуда не денется. Всего то и надо сделать пару шагов.

Вот только хватает одного, когда Луку накрывает ощущение, будто он переступил какой-то рубеж. В стоящую в подъезде тишину вклиниваются посторонние звуки: разговоры, бормотание телевизора, звон посуды, гавканье. Только одновременно с этим есть и другие. Тихие шепотки, словно помехи в старом радио: шуршат, становясь то громче, то тише. Их так легко списать на чей-то разговор за одной из дверей. Старый телевизор, разговор по громкой связи. Да мало ли…

Холод обнимает за плечи, стоит ступить на первую ступеньку. Оседает прозрачной плёнкой на голой коже. Волосы на затылке шевелятся, когда шёпот внезапно становится ближе, словно кто-то говорит в самое ухо. Да вот только слов так и не разобрать.

Лука сглатывает, непроизвольно сжимая ладони в кулаки, и прибавляет шаг, переступая сразу через две, а то и три ступени. Хотя бояться тут совершенно нечего.

Но стоит об этом подумать, как звук тут же меняется. Шагам Луки вторит чёткое, внятное эхо, будто кто-то идёт по следам. Переступает ступени, намеренно выбиваясь из ритма. Но, когда Лука взбегает на нужный этаж, за спиной ожидаемо никого нет. Пустой лестничный пролёт, а за плотно зарытым окном грозовая темнота, разбавляемая светом уличного фонаря.

А за дверью, в уютном тепле квартиры, ждёт Тишка.

Он тут же подскакивает на все четыре лапы, стоит только Луке перешагнуть порог и щёлкнуть выключателем. Рыпается наружу, но сбежать не успевает, пойманный ладонью под брюхо.

— Нет, Тишк, снаружи противно и холодно. Нечего тебе там делать.

Перехватив кота поудобней, Лука захлопывает дверь, запираясь, и наконец-то расслабляется.

— Давай я тебя лучше покормлю.

Кот беспардонно обнюхивает его, словно ищет что-то, хотя наверняка просто ловит отзвуки свежего грозового воздуха с улицы. А потом спрыгивает с рук, позволяя Луке наконец-то бросить на пол спортивную сумку и скинуть с плеч влажную от дождя ветровку.

Обратно кот так и не прибегает, затерявшись где-то в квартире и, видимо решив, что его кошачья работа по встрече хозяина, выполнена.

«Большой, носатый…»

После горячего душа по возвращении, Лука сидит в полутьме собственной спальни, подсвеченной лишь разве что светом от воткнутого в розетку ночника, да сверкающей молнией за окном, включив вай-фай и колупаясь в интернете с мобильника. Информацию поисковик выдаёт какую-то куцую и мало чего по делу. По описанию внешности того, что Лука видел в спортзале, подходят больше всего гоблины. Вот только эти существа предпочитают подземелья и не любят яркий свет. Увиденному же уродцу яркость ламп вроде бы не мешала.

Поиск по славянской нечисти результата тоже никакого не даёт. В те времена, откуда идут все эти чудики, и школ то не было, так что разделены они по домашним и уличным духам, а так же по думах построек. И ни один из них не подходит. Если не натягивать, конечно. Тогда подойдёт любой. Из злыдней.

Лука ерошит влажные волосы ладонью, зачёсывая чёлку назад и в который раз думает, что стоит, наверное, подстричься. Перещёлкивает страницу, бездумно наблюдая в картинках всяких домовых, дворовых и прочую нечисть.

— А они вообще существуют?

Кто-то так точно да. Не мог щит упасть сам. Если только у Луки не развилась интуиция, что в образе уродца предупреждала бы его о предстоящем событии.

— Бред. Определённо.

Диван, на котором обосновался Лука после душа, слегка пружинит под лапами кота. А вслед за этим в локоть приходится ощутимый тычок, отвлекая от экрана мобильника, — это Тишка решил боднуть свой лобастой мордой, привлекая внимание. И Лука ведётся, перекладывает телефон из одной руки в другую, чтобы пройтись свободной ладонью по белой шерсти. Но вместо благодарности получает тихое протяжное мяуканье и чувствует, что рядом с бедром что-то приземляется. Луке даже пошарить приходится, чтобы найти это что-то. Однако через несколько мгновений в пальцах оказывается снятый перед походом в душ оберег. Простая, но дорогая сердцу, как память, вещица. Отца не стало всего через пару недель.

— Спасибо, конечно, но я бы и сам взял потом.

Лука собирается уже вернуться к телефону, когда Тишка когтистой лапой бьёт по локтю, снова привлекая внимание. Пушистый кончик хвоста активно ходит из стороны в сторону, указывая на недовольство кота, а в глазах читается укор.

— Ладно, ладно… — отложив мобильник, Лука сдаётся, надевая отцов подарок и пряча его за шиворот. — Доволен?

Тишка тут же отступает, словно действительно получил всё что хотел, и спрыгивает на пол. Лука уже было возвращается к поиску, когда слышит тихое, почти на грани слышимости:

— Ну и чего ты к нему пристал, Тихон?

По спине, словно кто-то холодным языком проходится. Вокруг никого, в квартире Лука точно знает, что будет один как минимум до поздней ночи. Однако голос кому-то принадлежит, и он назвал кота по имени.

Первой в голову приходит мысль о телефоне. Может он кому-то нечаянно сбросил дозвон, когда откладывал?

Только на вновь загоревшемся экране нет ни единого намёка на что-то подобное. А последний звонок датируется двумя днями ранее, когда он спрашивал у отчима, нужен ли домой хлеб.

Под ложечкой неприятно сосёт, однако Лука всё равно старается мыслить здраво и продолжает перебирать варианты. Вот только шутить подобным образом отчим не будет, а никого другого в квартире вроде бы после переезда не появлялось. Да и голос кажется каким-то смутно знакомым…

«Может у соседей тоже есть какой-то Тихон?»

Ответа на этот вопрос он не знает, потому что особо с ними и не общается. Здоровается, конечно, но даже имён не помнит.

— Кто здесь? — всё-таки спрашивает Лука у пустоты. Однако она, логично не отзывается, оставляя его и дальше гадать.

Да и Тишка куда-то исчез. Видимо забился в один из своих любимых углов, откуда его, без должной сноровки и не вытащишь.

— Сначала зрительные глюки, теперь слуховые, что дальше? — сам над собой смеётся Лука.

Только вот он знает, что раз у людей есть способности, значит и что-то другое может существовать. И раз Лука видит потенциал людей в этом своём сером измерении, или как там его правильней будет назвать, может и то существо отчасти реально. И тогда увиденное не галлюцинации. Как и услышанное…

Лука непроизвольно сжимает пальцы на висящем на шее обереге, нащупывая его через ткань кофты. Идея приходит почти мгновенно. Странно даже, что он о ней раньше не подумал.

Вдох-выдох. Сосредоточиться.

Комната совершенно не выглядит серой. То тут, то там, росчерками, пятнами и мазками лежит золотистая краска — следы его собственных прикосновений. Не так чтобы много, Лука не успел ещё за прошедшую неделю достаточно сильно наследить. Однако тот же диван выглядит так, словно на него вытрясли с десяток Динь-Динь.

Белым росчерком кошачьих лап, словно Тишка прошёлся не по дивану, а по песку, тянется дорожка следов к двери.

Лука никогда не присматривался к коту, тот вечно исчезал, стоило только задуматься о том, чтобы провести эксперимент. Словно чувствовал всё заранее и не хотел раскрывать какие-то свои, одному ему ведомые кошачьи секреты.

— А вот не надо так делать! — замечает всё тот же знакомый голос.

Лука и моргнуть не успевает, как глаза закрывает что-то холодное, будто кто-то ладонь приложил. Сердце ухает в попытке свалить куда-то в пятки и словно замирает, переставая качать кровь и парализуя лёгкие так, что дыхание перехватывает.

В следующее мгновение всё прекращается, словно и не было. Только мир приобретает свои обычные краски, и всё ещё нет ни намёка на владельца голоса.