Драконы моря

Глава первая О сражении, что произошло у Мэлдона, и о том, что случилось после него

Той весной в северных странах было сложено множество кораблей, и кили их были просмолены, так что они долго сохли. Заливы и бухты так и кишели королевскими кораблями, и, когда наступило лето, на море сделалось очень беспокойно.

Стирбьёрн рано отправился через Восточное море со множеством кораблей и людей из Йомсборга, Борнхольма и Сконе. Наконец он достиг равнины перед Уппсалой, где между ним и королём Эйриком завязалась битва. Он пал в самом начале сечи, и люди говорили, что он умер со смехом на устах. Ибо когда он увидел, что шведы готовятся к битве и выстраиваются в боевом порядке, спрятавшись за головами лошадей и выставив высоко копья, а в середине войска в колеснице, запряжённой старыми священными быками, сидит король Эйрик, Стирбьёрн закинул голову и неистово захохотал. В тот же самый момент копьё прошло сквозь край его щита и вонзилось ему в горло. Когда его воины увидели это, они пали духом, и многие из них обратились в бегство, так что Король Эйрик одержал величайшую победу.

Затем король Свейн Вилобородый направился к датским островам с кораблями из Ютландии, дабы захватить короля Харальда, когда тот подсчитывал свой налог на сельдь в Сканюре, ибо король Свейн потерял всякое терпение, а король Харальд не собирался помирать. Но король Харальд скрылся в Борнхольме и собрал там корабли. Между ними состоялась жестокая битва, и тяжело раненный король Харальд обратился в бегство и укрылся в своей крепости в Йомсборге. После этого Датское королевство разделилось на части из-за раздоров, ибо некоторые были на стороне короля Харальда, а некоторые на стороне короля Свейна. Остальные положились на свою судьбу и защищали самих себя, ибо страна погрязла в беззаконии, пока короли воевали.

Но когда лето было в самом расцвете, король Эйрик из Уппсалы отправился на юг с самым многочисленным войском, которое когда-либо собиралось в Швеции, преследуя оставшиеся корабли Стирбьёрна, которые опустошали побережья и грабили деревни в отместку за гибель своего вождя. Король Эйрик замыслил покарать обоих, и короля Харальда, и короля Свейна, за ту услугу, которую они оказали Стирбьёрну. Многие люди считали, что безнадёжное это дело — противостоять человеку, который победил Стирбьёрна и уже был прозван Победоносным. Он преследовал короля Свейна вплоть до его островов, и везде, где он проходил, он оставлял своих ярлов, дабы они правили там. Вскоре разнеслась молва, что умер король Харальд от ран в Йомсборге, оставленный удачей, которая сопутствовала ему всю жизнь. Но два оставшихся короля продолжали враждовать друг с другом. Король Эйрик одерживал верх, но король Свейн упорно сопротивлялся. Люди поговаривали, что королевский замок в Еллинге переходил из рук в руки каждую неделю, но все были согласны, что у короля Свейна больше прав на отцовский ларец с сокровищами.

В Сконе было множество вождей, которые не хотели принимать участие в войне двух правителей, предпочитая позволить им решить, кто из них могущественнее, а самим заняться более полезными делами. Одним из таких предводителей был Торкель Высокий, у которого не было никакого желания служить королю Свейну, но точно так же ему не хотелось быть мелким вождём при короле Эйрике. Итак, он уведомил остальных вождей и предводителей, что, если он соберёт достаточное число людей, то этим летом он обязательно поплывёт на север в Англию и в страну Фризов. Многие считали, что это хороший замысел, ибо Торкель был настоящим вождём и ему сопутствовала великая удача, хотя бы потому, что он сохранил себе жизнь в битве при Хорундарфьорде. Люди из войска Стирбьёрна, которым удалось избежать схватки с королём Эйриком, присоединились к нему, и он долго стоял на якоре в Саунде у острова Хвенд с двадцатью двумя кораблями, но он считал, что ещё недостаточно силён, дабы отправляться в поход.

Среди тех, кто стал под его стяг, был Орм Тостисон, известный как Орм Рыжий из Маунда в Сконе. Он привёл с собой большой корабль с людьми. Торкель помнил его с празднования Рождества в замке короля Харальда и встретил его с распростёртыми объятиями.

Случилось так, что Орму вскоре стало скучно сидеть дома и иметь дело со скотом и батраками. Кроме того, ему было трудно жить в мире с Асой, несмотря на то, что она очень старалась, чтобы ему жилось хорошо. Ибо она до сих пор считала его подростком и докучала ему своими материнскими советами. Он пытался объяснить ей, что за долгие годы привык решать дела чужих людей так же, как свои, но она не прислушивалась к нему. Ничем не увенчались и её ревностные старания обратить его в новую веру и подыскать ему подобающую жену.

Он ничего не сказал Асе об Ильве, так как ему не хотелось выслушивать бесплодные советы, которые, он знал наверняка, посыплются на него. Но это не принесло ему пользы, ибо Аса знала многих девушек в округе, которые бы вполне подошли ему. Их матери придерживались того же мнения и приводили их в дом на смотрины, тщательно вымытых и с заплетёнными в косы красными шёлковыми лентами. Девушки приходили охотно, садились, звеня украшениями, и огромными глазами смотрели на Орма. Но ему не приглянулась ни одна из них, ибо они не походили на Ильву ни умом, ни словоохотливостью, ни красотой, так что Аса потеряла всякое терпение и решила, что даже с Оддом ей приходилось куда легче.

Когда пришла весть, что Торкель собирает людей для похода, Орм, не теряя времени, достал корабль и нанял людей из округи, не обратив особого внимания на слёзы и мольбы Асы. Каждому он был известен как человек, побывавший во многих далёких странах и вернувшийся из своего путешествия со множеством золота, так что ему было нетрудно собрать хороший отряд. Он сказал Асе, что не собирается уезжать надолго, и пообещал, что, когда вернётся, заживёт мирной жизнью и будет работать на хуторе. Аса плакала и возражала, что она не переживёт такого горя и одиночества, но он уверил её, что она проживёт дольше, чем он, и ещё будет сечь розгой его детей, да и внуков в придачу. Но эти слова заставили зарыдать её ещё горше. Итак, они расстались, и Орм уплыл, дабы присоединиться к Торкелю.

Пока Торкель стоял на якоре у Хвенда, ожидая благоприятного ветра, с юга подошли на вёслах двадцать восемь кораблей. И по знамёнам, и по резьбе на носу кораблей можно было понять, что это шведы. Погода была тихой и подходящей для боя, и обе стороны приготовились к битве. Но Торкель объявил незнакомцам, кто он такой, и крикнул, что он хочет поговорить с их предводителем. Шведы подчинялись двум предводителям, равным по власти. Одного звали Йостейн из Уппланда, а другого Гудмунд с Востока. Они сообщили, что пришли на подмогу королю Эйрику, дабы разграбить Данию, и спросили, что ещё он желает знать.

— Если наши корабли вступят в битву, — прокричал Торкель, — победителям достанется мало добычи и с обеих сторон будет убито много людей. Я говорю вам это, хотя я одолею вас.

— У нас на пять кораблей больше, чем у вас, — прокричали в ответ незнакомцы.

— Может быть, — ответил Торкель. — Но мои напичканы людьми, и мы как раз ели наш утренний хлеб, а ваши люди утомлены греблей, что мешает человеку искусно владеть копьём и мечом. Но у меня есть предложение получше, которое будет выгодно для нас всех, ибо я могу назвать более благоприятные места для викингов, чем Дания.

— Мы пришли на подмогу королю Эйрику, — прокричали люди из Уппланда.

— Я не сомневаюсь, — ответил Торкель. — И если я вступлю в битву с вами, то я помогу тем самым королю Свейну. Но если вместо того, чтобы сражаться друг с другом, мы объединим наши силы и поплывём вместе к землям, где есть чем поживиться, мы окажем такую же услугу нашим королям, как если бы мы остались здесь и завязали бой. Ибо в любом случае никто из нас не одержит верх в этой войне, а если мы поступим так, как предлагаю я, мы хотя бы останемся живы и захватим хорошую добычу.

— Складно ты говоришь, — сказал Гудмунд. — Много разумного в твоих словах, и я думаю, что нам лучше приблизиться друг к другу и продолжить беседу.

— Я знаю, что вы оба знатные вожди и знаменитые люди, — сказал Торкель. Поэтому я не боюсь, что вы поступите вероломно, если мы встретимся и обсудим моё предложение.

— Я знаю твоего брата Сигвальди, — сказал Йостейн. — но я часто слышал от людей, что ты, Торкель, более отважен, чем он.

Итак, они условились сойтись на острове у подножия утёса. Йостейн и Гудмунд взяли с собой по три человека каждый, а Торкель пять, у которых были с собой мечи. Людям с корабля было видно, что сперва вожди стояли поодаль друг от друга, а их люди окружали их почти вплотную, но затем Торкель приказал принести шведам пива, хлеб и свинину, и вскоре они сели в кружок и принялись толковать как друзья.

Чем дольше Йостейн и Гудмунд обдумывали предложение Торкеля, тем заманчивей оно им казалось, и вскоре уже Гудмунд ревностно его отстаивал. Йостейн сперва не соглашался, говоря, что король Эйрик злопамятен и всегда ищет повод поквитаться с людьми, которые не оправдали его доверия, но Гудмунд красноречиво описал, что сулят им набеги на восточные острова, и заметил, что о короле Эйрике они позаботятся, когда придёт время. Затем они договорились о том, как будет поделена добыча, дабы позже не возникло никаких споров, и Гудмунд сказал, что столько мяса и разговоров вызывают у человека жажду, и похвалил пиво Торкеля. Торкель кивнул и ответил, что поистине это лучшее, что он может им сейчас предложить, но оно ни в какое сравнение не идёт с пивом в Англии, где произрастает лучший хмель в мире. Затем даже Йостейн признал, что, кажется, эта страна заслуживает того, чтобы они туда отправились. Итак, они пожали друг другу руки и поклялись быть верными своему слову, после чего, когда они вернулись обратно, на носу каждого предводительского корабля было принесено в жертву по овце, дабы им сопутствовала удача в погоде. Все были довольны соглашением, которое заключили между собой их предводители, и слава Торкеля, которая и без того была велика, возросла ещё больше, благодаря мудрости, которую он выказал в этом деле.

Ещё несколько кораблей присоединились к Торкелю из Сконе и Халланда, и когда, наконец, поднялся благоприятный ветер, они отправились в путь на пятидесяти пяти кораблях. Всю осень они опустошали страну Фризов и там и перезимовали.

Орм допытывался у Торкеля и остальных, что же случилось с домочадцами короля Харальда после его смерти. Некоторые говорили, что, по слухам, Еллинге был сожжён, другие, что епископ Поппо спасся на корабле и псалмами успокоил бушующее море, хотя король Свейн преследовал его по пятам. Но никто из них не поведал о том, что случилось с женщинами короля.

В Англии всё становилось как в прежние дни, во времена сыновей Рагнара Кожаные Штаны, ибо на престол взошёл король Этельред. Он недавно достиг совершеннолетия и взял бразды правления в свои руки, но люди уже прозвали его Нерешительным или Неразумным, и множество мореплавателей с севера стекалось к берегам его владений, дабы помочь ему оправдать своё прозвище.

Сперва их было мало числом, и их нападения можно было легко отразить. По всему побережью зажигались костры в знак того, что прибывают викинги, и отважные воины с широкими щитами стремились встретить их и оттеснить обратно в море. Но король Этельред лишь зевал за пиршественным столом, возносил молитвы против норманнов и возлежал с жёнами своих вождей. Он завопил от ярости, когда ему в покои принесли весть, что, вопреки его мольбам, длинные корабли вернулись. Он устало выслушивал многочисленные советы, сетовал на хлопоты, расходы и неудобства, вызванные нашествием викингов, и в то же время ничего не предпринимал. Затем набеги участились, в них уже участвовали многочисленные отряды норманнов, с которыми не могли справиться королевские войска. Они проникали внутрь страны и возвращались к своим кораблям, сгибаясь под тяжестью добычи. Повсюду разлетелась весть, которой многие поверили, что ни одно королевство не может сравниться с королевством Этельреда по богатству и изобилию. И вот уже несколько лет Англия опустошалась викингами.

Но пока ещё у берегов страны не появлялись огромные флотилии, ещё вожди не научились вымогать отчеканенное серебро из казны короля Этельреда. Но в год Милости, 991-й, эти недостатки были восполнены, и затем уже не было отбоя от людей, которым король Этельред платил хорошим серебром, когда они приходили за ним.

Вскоре после Пасхи этого года, который был пятым годом совершеннолетия короля Этельреда, были возжжены сигнальные костры вдоль побережья Кента. Люди с побледневшими лицами вглядывались в утренний туман, затем повернулись и бросились укрывать в лесу весь имеющийся скот. И была послана весть королю Этельреду и его ярлам, что флотилия, каковой здесь не было много лет, идёт на вёслах вдоль побережья, и многие язычники уже начали высаживаться на берег.

Были собраны войска, но они не могли противостоять норманнам, которые, сплотившись в могущественные отряды, опустошали округу, забирая всё что можно было забрать. Тогда англичан охватил ужас перед тем, что они вторгнутся внутрь страны, и сам архиепископ Кентерберийский отправился к королю молить о помощи своему городу. Но когда викинги опустошили всю прибрежную округу и перенесли на борт всё, что они нашли стоящего, они вновь сели на корабли и уплыли прочь. Затем они высадились на восточносаксонской земле и поступили подобным же образом.

Король Этельред и его архиепископ, чьё имя было Сигерик, отслужили более торжественный и долгий молебен, чем обычно, и, когда они узнали, что язычники, ограбив несколько деревень, покинули страну, они, уверившись, что наконец избавились от нежеланных гостей, преподнесли богатые дары тем священникам, которые особенно усердно молились. Вскоре после этого викинги подошли на вёслах к городу Мэлдон, что в устье реки Панта, разбили лагерь на острове и принялись готовиться к осаде города.

Ярла восточных саксов звали Биртнот. Он был знаменит в своей стране. Он был больше, чем другие люди, очень горд и бесстрашен. Он собрал могучее войско и выступил против викингов, дабы убедить всех, что этот способ более действен, чем молитвы об избавлении от захватчиков. Достигнув Мэлдона, он прошёл через город, направился к лагерю викингов, и вскоре их разделял лишь рукав реки. Но теперь ему было трудно напасть на викингов, а им было трудно напасть на его войско. Наступил прилив, и река почти вышла из своих берегов. В ширину она не занимала расстояния полёта копья, так что войска вполне могли осыпать друг друга приветствиями, но, казалось, они не смогут приблизиться друг к другу. Итак, они стояли на весёлом весеннем ветру.

Вестник войска Торкеля Высокого, человек, искусный в разговоре, подошёл к краю реки, поднял свой щит и прокричал:

— Люди с севера, не боящиеся никого, просили меня обратиться к вам. Давайте нам серебра и золота, а мы даруем вам мир. Вы богаче, чем мы, и для вас же будет лучше откупиться данью, чем сражаться с такими людьми, как мы, на мечах и копьях. Если у вас достаточно добра, нам не нужно убивать друг друга. Затем, когда вы купите свою свободу и свободу для ваших семей, домов и всего имущества, мы станем вашими друзьями, вернёмся на корабли и уплывём прочь отсюда. Верьте нашему слову.

Но Биртнот выступил вперёд, потрясая копьём, и проревел:

— Слушайте наш ответ! Вся дань, которую вы от нас получите, — остроконечные копья и отточенные мечи! Я был бы плохим ярлом, если бы я, Биртнот, сын Биртхельма, чьё имя безупречно, не защищал бы мою страну и землю моего короля! Мы должны разрешить всё мечом и копьём, и вы будете перебиты прежде, чем найдёте что-нибудь на этой земле.

Они стояли напротив друг друга, пока, наконец, не возобновилось течение и река не устремилась опять в море. Тогда вестник викингов крикнул через реку:

— Итак, мы тщетно простояли лицом друг к другу так долго. Переходите к нам, пусть наша земля будет полем битвы. Но если вы предпочитаете, чтобы сражение было на вашем берегу, мы перейдём к вам!

Ярл Биртнот не хотел переходить реку вброд, ибо вода была холодна, и он опасался, что члены у его людей закоченеют, а одежда сделается тяжёлой. Но в то же время он хотел начать битву прежде, чем его люди устанут и проголодаются.

Поэтому он прокричал в ответ:

— Я выбираю свой берег полем битвы, но не медлите, переходите и сражайтесь с нами. И лишь одному Богу известно, кто из нас уйдёт отсюда победителем!

Вот слова Биртнотова скальда, который участвовал в этой битве и уцелел в ней:

Люди Биртнота сомкнулись в живую изгородь из щитов и ожидали их. Он приказал им сперва метать копья, а затем, орудуя мечом, оттеснить язычников назад, в реку. Но викинги, как только вышли из воды, выстроились в боевом порядке вдоль всего берега. Люди с каждого корабля держались вместе, и, издав боевой клич, они одновременно двинулись вперёд, а во главе каждого отряда бежал его предводитель. Рой копий полетел в них и поразил многих, но они продолжали неуклонно продвигаться, пока щитом к щиту не столкнулись с англичанами. Началась жестокая сеча, викингов сдерживали с правого и левого крыла и сильно теснили. Рядом с Торкелем Высоким рубились два предводителя, один из них был Орм, а другой Свейн Путник, сын Свейна. Он был знаменитым вождём из Сьяланда, которого король Харальд объявил вне закона и который сражался со Стирбьёрном в битве на Полях Фюри, рядом с Уппсалой. Они вместе с Торкелем напали на отряд самого Биртнота и разбили его. Торкель крикнул своим людям, чтобы они рубили высокого человека в серебряном шлеме, ибо тогда победа осталась бы за ними. В этом месте сразу закипел яростный бой. Свейн Путник двинулся вперёд, прорубая себе дорогу, убил знаменосца Биртнота и нанёс удар ему самому, тяжело его ранив, но сам упал мёртвым на землю с копьём в груди. Многие предводители с обеих сторон погибли. Орм поскользнулся на брошенном щите, который был жирен от крови, и рухнул на тело человека, которого он только что зарубил. Когда он падал, он получил удар палицей по затылку, но один из ближайших к нему людей вовремя бросил на него щит и спас ему этим жизнь.

Когда он пришёл в себя и смог, с помощью Раппа, подняться на ноги, битва в этой части уже стихла и викинги одерживали верх. Биртнот пал, а многие его люди обратились в бегство, но оставшиеся сомкнулись в кольцо и ожесточённо оборонялись, хотя на них наступали со всех сторон. Торкель прокричал им сквозь шум битвы, что он сохранит им жизнь, если они сложат оружие, но они крикнули ему в ответ:

— Чем меньше нас, тем больше будет у нас отваги, чем больше, будет у нас отваги, тем яростнее мы будем рубиться, чем яростнее мы будем рубиться, тем точнее мы будем метиться.

Они сражались до тех пор, пока все не пали мёртвыми на землю, подобно многим их врагам и их предводителям. Викинги восхищались их доблестью и воздали хвалу мёртвым. Битва при Мэлдоне, которая происходила за три недели до Троицы в 991 году, была тяжёлым поражением для короля Этельреда и огромным бедствием для всего королевства. Ибо отныне вся страна была беспомощна перед неистовством и кровожадностью людей с севера.

Викинги похоронили убитых, справили по ним тризну и отпраздновали победу, добытую в бою. Они отдали тело Биртнота скорбному посланнику, который приехал за ним, дабы он был погребён по христианскому обряду. Затем они разослали воззвания в Мэлдон и другие города округи, требуя, чтобы жители заплатили им дань немедленно, иначе их ожидает жестокая кара. Они уже предвкушали, сколько добра попадёт им в руки, уже пересчитывали его как своё собственное, но их обуяла ярость, когда день миновал и никто не пришёл к ним с деньгами и золотом. Они двинулись на вёслах вверх по реке к Мэлдону, подожгли деревянные укрепления на правом берегу реки и, взяв приступом город, разграбили его полностью. Но они были удручены, ибо большая часть добычи сгорела. Тогда они собрали коней со всей округи и решили двинуться внутрь страны, где население полагало, что находится в безопасности от викингов. Вскоре множество отрядов отправились в разные стороны побережья и возвратились в лагерь, нагруженные добычей. Ужас охватил страну, и ни один вождь не отважился соперничать с Биртнотом и вызвать пришельцев на бой. Пленные, которых они захватывали, сообщали, что король Этельред с опухшим лицом скрылся за стенами своей крепости и беспрестанно бормочет молитвы вместе со своими священниками, полностью лишившись разума.

В Мэлдонском соборе, который был сложен из камня, укрылось несколько человек. Когда викинги брали приступом город, они спаслись в башне, и среди них были священники и женщины. Они смогли захватить с собой лестницу, дабы никто не пробрался в их убежище. Викинги предположили, что они взяли с собой много сокровищ, и попробовали убедить их, чтобы те вышли из башни. Но ни огнём, ни силой оружия они не смогли ничего добиться. У людей в башне было достаточно еды и питья, они распевали псалмы и, казалось, находились в хорошем расположении духа. Когда викинги приблизились к башне и принялись увещевать их словом, прося вести себя благоразумно, спуститься вниз и поделиться сокровищами, на них посыпались проклятья, камни и нечистоты. Все викинги согласились между собой, что церковные камни и башня — из тех препятствий, которые не всякий человек может преодолеть.

Йостейн был старым, суровым человеком, алчным до золота. Ему пришло в голову, как сломить сопротивление этих людей: викинги должны подвести к башне пленных и начать убивать их одного за другим, пока люди в башне не потеряют терпение и не будут вынуждены выйти оттуда. Некоторые согласились с ним, ибо он был известен своей мудростью, но Торкель и Гудмунд считали, что это неподобающий для воина замысел, и не желали принимать в нём участие. Будет лучше, сказал Торкель, заставить их спуститься вниз хитростью. Он добавил, что хорошо осведомлён о слабостях попов, знает, как обращаться с ними и заставить их делать то, что хочешь.

Он приказал своим людям убрать большой крест с алтаря в соборе. Затем он подошёл к башне с двумя воинами, которые несли крест перед ним, и, поставив его на землю, крикнул людям, что ему нужен священник, дабы ухаживать за ранеными и, кроме того, дабы обратить его в христианскую веру. Последнее время, пояснил он, его стала притягивать новая вера, и он поступит с ними так, как поступил бы христианин, ибо он позволит выйти всем из башни целыми и невредимыми.

Он уже далеко зашёл в своей речи, когда камень вылетел из башни, попал ему в плечо с той стороны, с которой он держал щит, сбил его с ног и сломал руку. Тогда двое его людей бросили крест и помогли ему укрыться, в то время как люди в башне торжествовали победу. Йостейн, который наблюдал всё это, скривил губы и заметил, что хитрость и обман в войне — не такое простое дело, как это иногда кажется неиспытанным юнцам.

Всех споспешников Торкеля обуял гнев, и туча стрел полетела в бойницу башни, но они этим опять ничего не добились. Орм сказал, что в южных странах видел, как Альманзор дымом выкуривал христиан из башен соборов, и они решили попробовать сделать то же самое. Внутри церкви и вокруг башни они положили дерево и сырую солому и подожгли костёр. Но башня была высока, и ветер рассеивал дым прежде, чем он достигал её верхушки. В конце концов викинги потеряли всякое терпение и решили дожидаться, пока обитатели башни не начнут мучиться от голода.

Торкель был удручён неудачей и опасался, что люди будут насмехаться над ним. Кроме того, он был раздражён что ему придётся праздно сидеть в лагере в Мэлдоне, так как было ясно, что пройдёт какое-то время, прежде чем он сможет ездить верхом и участвовать в боях. Поэтому он хотел чтобы люди, сведущие в искусстве врачевания, пришли и осмотрели его рану. Орм навестил его, когда тот сидел у костра и пил подогретое пиво, а сломанная рука висела без движения на боку. Многие ощупали его руку, но никто не знал, как наложить лубок.

Торкель тихо стонал, когда ощупывали его руку, и сказал, что будет достаточно, если ему пока перевяжут руку и обойдутся без лубка.

— Теперь слова, что я произнёс у подножия башни, оказались правдой, — промолвил он. — Мне необходим священник, ибо попы понимают кое-что в этом.

Орм согласно кивнул и заметил, что большинство священников — искусные целители. После праздника йоля у короля Харальда у него была куда более тяжёлая рана, чем у Торкеля, и священник исцелил его. Кроме того, добавил Орм, он и сам бы не отказался от священника, ибо удар, который он получил палицей по затылку, причиняет ему непрерывную головную боль, так что он начал подумывать, не повредилось ли что-нибудь у него в голове.

Когда они остались одни, Торкель сказал ему:

— Я считаю тебя мудрейшим из предводителей моих отрядов и самым лучшим воином, после того, как погиб Свейн Путник. Но как бы там ни было, ясно, что быстро теряешь свой задор, когда затронуто твоё тело, даже если рана и лёгкая.

— Так обстоят дела со мной, — ответил Орм. — Ибо я человек, который лишился своей удачи. Прежде у меня была хорошая удача, ибо я сталкивался и уходил невредимым от таких опасностей, которые не выпадают на долю человека за всю его жизнь. Но с тех пор, как я вернулся из южных стран, мне везёт не так, как прежде. Я лишился своего золотого ожерелья, своей суженой и человека, которого я считал своим побратимом. Что же касается сражений, то случилось так, что теперь я едва ли могу обнажить меч без ущерба себе. Даже когда я посоветовал выкурить этих англичан из башни, из этого ничего не вышло.

Торкель сказал, что видел и более неудачливых людей, чем Орм, но тот лишь печально покачал головой. Он послал своих людей во главе с Раппом в поход, а сам остался с Торкелем в городе, сидя большую часть времени один и размышляя о своих горестях.

Вскоре после этого однажды утром долго и протяжно загудели колокола в башне собора. Люди так ревностно распевали псалмы, что викинги приказали им замолчать и спросили, что означает вся эта суета. У людей наверху уже не оставалось камней, но они прокричали в ответ, что наступила Троица и этот день для них — день радости.

Викингов удивил их ответ, и некоторые из них спросили, чему это они так радуются и где они собираются раздобыть праздничного пива и мяса. Те ответили, что они довольствуются тем, что у них есть, и они будут и впредь радоваться и восхвалять Господа, ибо Христос в раю несомненно поможет им.

Люди Торкеля зажарили жирную овцу на костре, и запах жареного мяса доносился до башни, где люди были уже голодны. Викинги крикнули тем, чтобы они поступили благоразумно, спустились вниз и отведали жаркого, но те не откликнулись и вскоре опять начали петь.

Торкель и Орм сидели, пережёвывая мясо, и слушали пение из башни.

— Они поют более охрипшими голосами, чем обычно, — промолвил Торкель. — У них уже пересыхает горло. Когда у них кончится питьё, нам недолго останется ждать, пока они спустятся оттуда.

— Они куда в более худшем положении, чем я, но всё же они поют, — сказал Орм и грустно осмотрел добрый кусок баранины, прежде чем засунуть его себе в рот.

— Мне думается, что из тебя бы не вышел певчий в церковной башне, — отозвался Торкель.

В тот же день Гудмунд возвратился из викингского похода внутрь страны. Он был большим, весёлым человеком, и лицо его было испещрено шрамами, которые он получил, попав однажды в лапы к медведю. Он въехал верхом в лагерь, чуть пьяный и разговорчивый, на плечи у него был наброшен дорогой шёлковый плащ, два серебряных пояса были вокруг талии, а из его соломенного цвета бороды выглядывала широкая усмешка.

Как только он приблизился к Торкелю, он прокричал, что эта страна пришлась ему по сердцу и он никогда не устанет благодарить Торкеля за то, что тот заманил его сюда. Он разорил девять деревень и торжище, потеряв при этом только четырёх человек. Его лошади шатались под тяжестью добычи, притом что отбирались лишь самые ценные вещи. Кроме того, за ними следовали повозка, запряжённая волами и нагруженная разной снедью и бочками с крепким пивом. Вскоре, добавил он, им понадобятся ещё несколько кораблей с грузовыми помещениями, дабы вывезти всю ту добычу, которую они ещё захватят в этой цветущей стране.

— Кроме того, — поведал он, — я повстречал людей на дороге. То были два епископа и их свита. Они сказали, что они посланники короля Этельреда, тогда я предложил им пива и попросил сопровождать меня сюда. Епископы очень стары и едут медленно, но скоро они должны быть здесь, хотя мне не приходит в голову, чего они хотят от нас. Они сказали, что они едут с предложением мира от короля, но мы, а не он, должны решать, быть миру или же нет. Я полагаю, что они к тому же хотят обратить нас в христианство, но у нас не так-то много времени слушать их проповеди, когда вокруг столько богатства и изобилья.

Торкель внимательно выслушал всё сказанное и ответил, что попы — это как раз то, что им сейчас необходимо, ибо ему не терпелось вылечить свою руку. Орму тоже хотелось поговорить со священниками о своей ране на голове.

— Но я не удивлюсь, — сказал Торкель, — если поручение, по которому они приехали, состоит в том, чтобы выкупить пленных и спасти этих людей из башни.

Короткое время спустя епископы въехали верхом в город. Вида они были почтенного в руках у них были жезлы, а на головы были накинуты капюшоны. Их сопровождала большая свита из всадников, священников, управляющих, слуг и музыкантов, и они проповедовали Слово Божие всем, кто попадался им по пути.

Все люди Торкеля, кто оставался в лагере вышли взглянуть на них, но они шарахались в сторону, когда те поднимали руку для благословения. Люди в башне, завидев епископов, зашумели и принялись опять звонить в колокола.

Торкель и Гудмунд учтиво приветствовали их, радушно приняли, и, когда они передохнули и возблагодарили Бога за благополучное путешествие, они пояснили своё поручение.

Епископ, который казался главным и которого именовали епископом святого Эдмунда Бэри, обратился к Торкелю, Гудмунду и к тем остальным викингам, которые пожелали его слушать. Наступили злые времена, промолвил он, и великая скорбь охватила Господа нашего, Иисуса Христа, и Его Святую Церковь, ибо люди не ведают, как жить в мире, терпимости и любви друг к другу. К счастью, продолжал он, отныне в Англии правит король, который ценит мир превыше всего, вопреки всем искушениям власти и легионам доблестных воинов, которые лишь ожидают его приказа. Он предпочитает заслужить любовь своих врагов, нежели сокрушить их огнём и мечом. Король Этельред считает норманнов отважными молодыми людьми, которые сами не ведают, чего они хотят, и нуждаются в совете. После того, как он посовещался со своими мудрейшими советниками, он решил не выступать против них с войском и не предавать их огню и мечу, но смиренно показать им ошибочность и греховность выбранного ими пути. Поэтому он приказал своим посланникам разузнать, можно ли склонить храбрых вождей с севера к миру и убедить их сойти с той опасной тропы, на которую они ступили. Король Этельред просит их вернуться на свои корабли и покинуть его берег, дабы пребывать в собственной стране в мире и согласии. И дабы содействовать им в этом и заручиться навсегда их дружбой, он готов преподнести им такие дары, которые они примут с радостью и благодарностью. Королевская щедрость, верит он, смягчит их молодые сердца, и они возлюбят Господа и заповеди Иисуса Христа. Если это случится, радость короля Этельреда пребудет безграничной, и он ещё больше возлюбит их.

Епископ был беззубым от старости, и немногие викинги смогли понять, что он говорил, но его слова были переведены им одним сведущим священником из свиты, и все, кто услышал их, вскочили на ноги в замешательстве. Гудмунд сидел на бочке с пивом, чуть пьяный и довольный, натирая до блеска маленький золотой крест. Когда ему объяснили слова епископа, он принялся раскачиваться взад и вперёд от удовольствия. Он крикнул Торкелю, чтобы тот не тратил попусту время на ответ.

Итак, Торкель ответил подобающим предводителю образом. Он сказал, что то, что они сейчас услышали, без сомнения, заслуживает того, чтобы они обдумали это предложение. Король Этельред уже давно знаменит в Датском королевстве, но оказалось, что он заслуживает ещё большей славы, чем та, которая всем известна. И его предложение преподнести им дары лишь подтверждает его достоинства, о которых они давно осведомлены.

— Ибо, — продолжал он, — как мы сказали ярлу Биртноту, когда разговаривали с ним у реки, вы богаты, а мы бедны. И мы будем вашими друзьями, если вы поделитесь добром с нами. Отрадно слышать, что король Этельред разделяет наши мысли. Отрадно видеть и то, что он богат, могуществен и исполнен мудрости. Но нам ещё не сообщили, много ли добра он желает предложить нам, ибо нам нужно много, дабы с радостью и благодарностью покинуть эту страну. Я полагаю, что среди даров должно быть много золота и чеканного серебра, ибо ему будет легче пересчитать добро, а нам будет легче увезти его домой. Когда всё будет решено, мы будем довольны, если король позволит остаться нам здесь на некоторое время, дабы мы взяли в этой округе всё нам необходимое. Есть человек, помимо меня и Гудмунда, у которого найдётся что сказать об этом предложении. Этот человек — Йостейн. Его сейчас нет здесь, ибо он ушёл в поход со своими людьми, и пока он не вернётся, мы не вправе решать, какими должны быть дары короля Этельреда. Но мне хотелось бы знать одно: есть ли среди вас священник, искусный во врачевании, ибо, как вы видите, у меня повреждена рука.

Младший епископ ответил, что с ними находятся два человека, сведущие в искусстве исцеления, и он будет рад попросить их помочь Торкелю. Но он просит, чтобы в ответ на эту услугу Торкель позволил спуститься людям из башни и разойтись беспрепятственно по домам. Ибо ему тяжело, сказал он, созерцать их там, наверху, мучимых голодом и жаждой.

— Что касается меня, — ответил Торкель, — то я им уже говорил, что они могут спуститься вниз, как только пожелают. С тех пор, как захватили город, мы пытаемся убедить их, но они противятся нашим уговорам и даже сломали мне руку. Наши условия таковы: половину того, что у них есть там, в башне, они должны отдать нам. Это малая плата за ту рану, которую они мне нанесли, и за все хлопоты, которые они нам доставили. Когда они выполнят это условие, они могут идти куда им заблагорассудится.

Вскоре после этого люди спустились с башни: они были бледными и истощёнными. Некоторые из них с плачем бросились к ногам епископа, в то время как остальные жалобно молили, чтобы им дали воды и хлеба. Люди Торкеля были удручены, когда не нашли много добычи в башне, но тем не менее они дали им еды и не причинили зла.

Случилось так, что Орм принёс некоторым людям на башни ковш с водой. Среди них был маленький лысый человек в облачении священника, у которого был длинный нос и красный шрам на лбу. Орм с изумлением смотрел на него, затем подошёл и тронул того за плечо.

— Рад тебя видеть, — сказал он, — мне есть за что поблагодарить тебя с тех пор, когда мы последний раз виделись. Но я не думал, что встречу королевского целителя в Англии. Как ты попал сюда?

— Я попал сюда из башни, — яростно отрубил брат Вилибальд, — где вы, язычники и берсерки, принудили меня провести две недели.

— Мне есть о чём поговорить с тобой, — сказал Орм. — Пойдём со мной, я дам тебе еды и питья.

— Мне не о чем с тобой говорить, — ответил брат Вилибальд. — Чем меньше я вижу данов, тем это полезнее для меня. Это я себе наконец уяснил. Я найду себе мяса и питьё где-нибудь в другом месте.

Орм боялся, что маленький священник во гневе бросится прочь и ускользнёт от него, поэтому он поднял его и унёс, пообещав не причинить ему зла. Брат Вилибальд усердно сопротивлялся, требуя, чтобы его опустили на землю, и поведал Орму, что проказа и ужасные язвы покарают того, кто поднял руку на священника. Но Орм не обращал внимания на его недовольство и внёс его в дом, в котором сейчас жил он, несколько раненых из его отряда и две старые женщины.

Было ясно, что маленький священник очень голоден, но когда перед ним поставили мясо и напитки, он некоторое время сидел, горько глядя на блюдо и кубок, и не прикасался к ним. Затем он вздохнул, пробормотал что-то, перекрестил пищу и с жадностью принялся за еду. Орм наполнил его кубок пивом и терпеливо ждал, пока брат Вилибальд утолит свой голод. Крепкое пиво не подействовало на него, ибо суровости в его словах не поубавилось, но всё же он отвечал на расспросы Орма, и через некоторое время говорил уже с прежней запальчивостью.

Вместе с епископом Поппо, поведал он, ему пришлось бежать из Дании, когда жестокий нехристь, король Свейн вошёл в Еллинге, дабы прогнать оттуда слуг Господних. Больной и дряхлый епископ живёт отныне в Вестминстерском аббатстве, оплакивая неудачу своего служения на севере. Брат Вилибальд же считал, что оплакивать нечего, ибо всё, что случилось, есть знамение Божие священникам, епископам и всем добрым христианам, дабы они оставили свои усилия обратить, в христианство язычников севера и позволили им вместо этого погубить друг друга. Что касалось самого брата Вилибальда, то у него никогда не возникало искушения обратить кого-нибудь в тех краях, и он готов провозгласить это перед Крестом, на котором был распят Иисус, в присутствии всех, кто пожелает его услышать, вплоть до самого архиепископа Бремена.

Его глаза мерцали, он осушил кубок, причмокнул губами и заметил, что пиво более питательно, чем мясо, для истощённого голодом человека. Орм наполнил вновь его кубок, и он продолжил своё повествование.

Когда епископ Поппо услышал, что датские викинги причалили к восточному побережью Англии, он пожелал узнать, как обстоят дела в Датском королевстве, живы ли ещё христиане, правдивы ли слухи, что король Харальд умер, и много чего другого. Но епископ был слишком слаб, чтобы самому отправиться в путешествие из Вестминстера, поэтому вместо себя он послал брата Вилибальда, дабы он собрал все необходимые сведения.

— Ибо епископ сказал мне, что они вряд ли причинят мне зло и радушно примут благодаря моим знаниям и умению исцелять людей. Кроме того, наверняка найдутся люди, которые встречали или знали меня при дворе короля Харальда. У меня было своё мнение, но епископ слишком хорош для этого мира и знает вас хуже, чем я. Но не подобает противоречить епископу, я поступил так, как он просил. Однажды вечером я приехал в этот город, очень устал и после торжественной вечерни лёг спать в церковном доме. Затем я проснулся от крика и от густого дыма, мимо меня пробегали полуодетые мужчины и женщины, вопя, что полчища дьяволов обрушились на нас. Я увидел не дьяволов, а гораздо более грозных врагов рода человеческого, и мне не пришло в голову учтиво обратиться к ним и передать приветствия епископа Поппо. Итак, я вместе с остальными обратился в бегство и укрылся в башне собора, где бы я и умер вместе со всеми, если бы Господь не освободил нас в этот святой день Троицы.

Он скорбно покачал головой и взглянул на Орма усталыми глазами.

— Всё это произошло четырнадцать дней назад, — промолвил он, — и с тех пор я почти не спал. У меня слабое тело… нет, не слабое, пока в нём жив сильный дух. Но и сила не безгранична.

— Ты поспишь позже, — сказал нетерпеливо Орм. — Знаешь ли ты, что случилось с Ильвой, дочерью короля Харальда?

— Не более того, — ответил брат Вилибальд, — что если она как можно скорее не сойдёт с неправедного пути, то сгорит в адском огне за бесстыдство духа и жизнь греховную. Но ни одна дочь короля Харальда не сойдёт с однажды выбранного ею пути.

— Ты к тому же ненавидишь наших женщин: — спросил Орм. — Какой вред она причинила тебе?

— Неважно, что она сделала мне, — горько промолвил маленький священник, — но она называла меня старой лысой совой только за то, что я грозил ей карой Господней.

— Ты грозил ей, поп, — произнёс Орм, медленно выпрямляясь во весь рост. — Почему ты угрожал ей?

— Ибо она поклялась, что поступит так, как ей угодно, и возьмёт себе в мужья язычника, даже если все епископы мира постараются остановить её.

Орм схватил себя за бороду и взглянул широко открытыми глазами на маленького священника. Затем он опять сел.

— Я тот язычник, которого она пожелала взять себе в мужья, — тихо произнёс он. — Где она сейчас?

Но он не получил ответа в тот вечер, ибо, пока он говорил, брат Вилибальд уронил голову на стол и заснул. Орм пытался разбудить его, но тщетно. Тогда он поднял его, перенёс на лежанку, положил его там и накрыл сверху шкурой. Он с удивлением заметил, что привязался к этому маленькому священнику. Некоторое время он сидел в одиночестве, размышляя за пивом. Затем, когда он обнаружил, что не может заснуть, его нетерпение начало увеличиваться, он вскочил, бросился к лежанке и сильно встряхнул брата Вилибальда.

Но брат Вилибальд лишь повернулся во сне и пробормотал сонным и сварливым голосом:

— Хуже, чем дьяволы!

На следующее утро, когда священник проснулся, он, казалось, несколько смягчился и смирился со своим положением. Орм, не теряя времени даром, подробно разузнал у него, что же случилось с Ильвой с тех пор, как он видел её последний раз. Она бежала из Еллинге вместе с епископом, предпочтя изгнание пребыванию дома под опекой её брата Свейна. Она провела с епископом зиму в Вестминстере, с нетерпением ожидая хороших вестей из Дании, позволивших бы ей туда возвратиться. Но позже разнеслась молва, что король Харальд умер в изгнании. Эта весть заставила Ильву принять решение отправиться на север, к её сестре Гунхильд, которая была женой датского ярла Налинга из Нортумберленда. Епископ неохотно позволил ей пуститься в это опасное путешествие, предпочитая, чтобы она осталась на юге и вышла замуж за какого-нибудь вождя из этих мест, которого он бы подыскал ей. Но как только он заговаривал об этом, она становилась белой от ярости и осыпала страшной бранью каждого, кто находился поблизости, но прежде всего самого епископа.

Вот что сообщил Орму маленький священник об Ильве. Орм был счастлив узнать, что она избежала опеки короля Свейна, но ему по-прежнему не приходило в голову, как и где он её может увидеть. Кроме того, его тревожила боль от раны на затылке, которая его ещё мучила. Но брат Вилибальд пренебрежительно усмехнулся и сказал, что такой крепкий череп, как у него, вынес бы удар и пострашнее. Он всё же поставил Орму пиявок за уши, и вскоре тот почувствовал себя гораздо лучше. Тем не менее он не мог избавиться от мыслей об Ильве. Ему пришло в голову уговорить Торкеля и других предводителей совершить опустошительный набег на Лондон и Вестминстер в надежде, что ему удастся встретиться с ней. Но предводители были заняты утомительными переговорами с посланниками о дарах, которые они должны были получить от короля Этельреда. Всё войско сидело сложа руки, ничего не делало, только ело и пило да обсуждало, сколько им следует спросить с короля Англии.

Оба епископа мужественно высказывались от имени своего правителя, доказывая, что предводители запросили чересчур много. Они сожалели о том, что викинги, казалось, не подозревали, что в мире существует множество куда более ценных вещей, чем золото и серебро, и что богатому человеку труднее попасть в Царство Небесное, чем быку пройти через дымовое отверстие в крыше. Вожди терпеливо их выслушивали, а затем отвечали, что если сделка окажется для них невыгодной, то они смирятся с этим, но они не могут принять меньше того, что было названо. Если, добавляли они, то, что епископы сказали про Царство Небесное и дымовое отверстие, правда, то они с радостью окажут хорошую услугу королю Этельреду и избавят его от лишнего добра.

Епископы, вздыхая, покорились, и, наконец, они пришли к согласию и договорились, сколько заплатит король Этельред. Каждый человек на корабле должен был получить шесть марок серебра и всю добычу, которую он захватит в придачу. Каждый кормчий должен был получить двенадцать, а каждый предводитель судна шестьдесят марок. Торкель, Гудмунд и Йостейн должны были получить три сотни марок серебра. Епископы заявили, что это был печальный день для них и они не знают, что скажет король, когда узнает, о чём они договорились. Они объяснили, что ему будет трудно выплатить эти деньги, ибо сейчас другие королевские посланники договариваются о выкупе с норвежским вождём по имени Олаф Трюггвасон, который опустошал южное побережье. Они не уверены, сказали они, что богатств короля Этельреда хватит на двоих.

Когда викинги услышали это, предводители начали беспокоиться, что они запросили слишком мало и что норвежцы опередят их. Они держали краткий совет между собой и объявили, что они не будут увеличивать выкуп, но епископы должны поторопиться с серебром, ибо, если норвежцам заплатят первыми, они вряд ли примут его.

Епископ Лондона, который был дружелюбным и весёлым человеком, согласился с этим требованием и пообещал сделать всё, дабы исполнить его.

— Но я удивлён, — промолвил он, — что столь доблестные вожди, как вы, опасаются этого норвежского предводителя, у которого гораздо меньше кораблей, чем у вас. Разве не лучше вам двинуться на вёслах к южным берегам, где он находится, разбить наголову его войско и захватить всю их добычу? Он недавно вернулся из Бретани на хороших кораблях, и говорят, что он награбил там много добра. Если бы вы сделали это, возросла бы любовь к вам нашего господина, короля Этельреда, и ему не будет так трудно заплатить вам тот выкуп, который вы требуете.

Торкель кивнул, но был в замешательстве, а Гудмунд расхохотался и сказал, что над предложением епископа стоит подумать.

— Я сам никогда не сталкивался с норвежцами, — сказал он, — но все знают, что встреча с ними обещает достойную битву, о которой уцелевшие в ней поведают хорошие истории своим детям. Дома, в Бравике, я слышал, что лишь немногие люди с Восточного Готланда превосходят их, и хорошо бы проверить, оправданы ли слухи, которые о них ходят, или нет. У меня на корабле есть берсерк из Аланда, который уже начинает сетовать, что поход принёс много добычи и прекрасного пива, но за всё это время ему не довелось принять участие в хорошей схватке. Все говорят, что они не привыкли к столь мирной жизни.

Торкель добавил, что однажды ему пришлось столкнуться с норвежцами и он не хотел бы, чтобы это повторилось, пока у него не выздоровела рука. Ибо в битве с ними можно добыть много славы и добра.

Тогда Йостейн разразился оглушительным хохотом, сорвал с себя шапку и бросил себе под ноги на землю. Он всегда носил старую красную шапку с широкими краями, когда не сражался, поскольку шлем натирал ему череп.

— Взгляните на меня, — крикнул он. — Я стар и лыс, а с годами приходит и мудрость. Этот человек умело и искусно вводит в заблуждение тебя, Торкель, и тебя, Гудмунд, но ему не удастся провести меня, ибо я так же стар и так же мудр, как и он. Ему и его королю на руку уговорить нас выступить против норвежцев, ибо тогда мы наголову разобьём друг друга, и король Этельред разом избавится от всех нас. Если вы послушаете моего совета, то не позволите этому произойти.

Торкель и Гудмунд вынуждены были признать, что не подумали об этом и что Йостейн — мудрейший среди них. Посланники же решили, что им больше не удастся уговорить их, и принялись готовиться к возвращению к королю Этельреду, дабы сообщить ему всё, что случилось.

Но прежде чем отправиться в путь, они облачились в самые роскошные одеяния, собрали своих людей и направились торжественной процессией к месту, где произошла битва. Здесь они прочли молитвы над телами павших, которые лежали в густой траве и над которыми кружили вороны, хрипло сетовавшие на то, что кто-то помешал их скорбной трапезе.

Глава вторая О делах духовных

В лагере все воспряли духом, когда узнали о соглашении между предводителями и королевскими посланниками. Все воздали хвалу своим вождям за то, что они заключили хорошую сделку и провозгласили короля Этельреда самым щедрым королём, который когда-либо попадался мореплавателям с севера. Всюду царило веселье, пили много пива, и немедленно возрос спрос на жирных овец и молодых женщин. Учёные мужи уселись вокруг костра и принялись подсчитывать, сколько получит всё войско и сколько серебра придётся на каждый корабль. Задача оказалась не по силам, и возникли споры о том, кто подсчитал правильно, а кто нет. Но все сошлись в одном, что никто никогда прежде не думал, что можно найти столько серебра в мире, разве что в императорском дворце в Миклагарде. Кое-кто был недоволен тем, что кормчие получат столь большую долю, говоря, что работа у них лёгкая и их не заставляют сидеть на вёслах, но сами кормчие полагали, что любой здравомыслящий человек согласился бы с тем, что в них куда больше нужды, чем в остальных людях на корабле.

Хотя пиво было крепким и все были возбуждены, дело не принимало угрожающего поворота, ибо все считали себя богатыми людьми, были довольны жизнью, и возникало меньше поводов хвататься за оружие.

Но Орм был мрачен, проводил всё время с маленьким священником и думал, что мало кто в мире так неудачлив, как он.

Брат Вилибальд был чрезвычайно занят, поскольку многие раненые нуждались в его помощи, и он со рвением и усердием ухаживал за ними. Он осмотрел руку Торкеля и достаточно резко высказался насчёт епископских целителей, ибо он неохотно признавал, что кто-то, помимо него, сведущ в искусстве врачевания. Он сказал, что покинет город вместе с епископами, но Орму не хотелось отпускать его.

— Никогда не помешает иметь целителя под боком, — сказал он, — и наверняка правда, что ты искуснейший из них. Я, действительно, хотел бы передать с тобой послание к Ильве, дочери короля Харальда, но, если бы я это сделал, я бы тебя никогда больше не увидел, ибо слишком велика твоя ненависть к людям с севера. Итак, я бы никогда не получил от неё ответа. Я никак не могу решить, как мне лучше всего поступить, и от этого я потерял вкус к еде и стал плохо спать.

— Ты хочешь заставить меня остаться здесь силой? — спросил брат Вилибальд, негодуя. — Я не раз слышал, что вы, норманны, хвалитесь верностью своего слова не меньше, чем своей доблестью в сражениях. Всем нам, кто был в башне, было обещано, что нам позволят идти куда нам заблагорассудится. Вне сомнения, это ускользнуло от твоей памяти.

Орм угрюмо посмотрел на него и сказал, что он никогда ничего не забывает.

— Но мне тяжело отпустить тебя, — добавил он, — ибо ты хороший советчик, хоть и не можешь мне ничем помочь. Ты мудр, маленький поп, и поэтому ответь на мой вопрос. Как бы ты поступил на моём месте?

Брат Вилибальд усмехнулся и дружественно кивнул Орму. Затем он покачал головой.

— Кажется, тебе не терпится заполучить эту женщину, — промолвил он, — несмотря на то, что у неё крутой нрав и острый язык. Я удивлён этим, ибо вы, безбожные берсерки, обычно довольствуетесь той женщиной, которая попадается вам на пути. Это всё потому, что она королевская дочь?

— Она даже не получила приданого от своего отца, — ответил Орм. — Будь уверен, я томлюсь по ней, а не по её богатству. И дело не в том, что её благородная кровь оказалась для меня помехой, ибо я сам из хорошего рода.

— Быть может, она потчевала тебя любовным снадобьем? — задумчиво спросил брат Вилибальд.

— Однажды она мне дала пить, — сказал Орм, — но ни разу больше. Это было при нашей первой встрече, и напитком была мясная похлёбка. Я отпил немного, но затем она вспылила и швырнула горшок с похлёбкой в очаг. Но как бы там ни было, ты сам приказал приготовить для нас мясную похлёбку.

— Я не присутствовал при том, как её готовили, — по-прежнему задумчиво заметил брат Вилибальд. — Молодому человеку достаточно всего несколько капель этого снадобья, если женщина молода и красива. Но даже если в самом деле она заговорила напиток, я ничего с этим не могу поделать, ибо от любви нет никакого противоядия, кроме самой любви. Это мнение всех мудрых целителей.

— Я бы хотел иметь противоядие, о котором ты говоришь, — сказал Орм, — и я спрашиваю тебя, сможешь ли ты помочь мне.

Брат Вилибальд торжественно поднял палец и нравоучительно произнёс:

— Можно сделать лишь одно, когда человек в беде и не может позаботиться о своём собственном спасении. Но, к сожалению, ты язычник и не можешь последовать моему совету. Ибо единственное противоядие — это молитвы к Господу о помощи, то есть то, чего ты не можешь сделать.

— Часто ли он тебе помогает? — спросил Орм.

— Он помогает мне, когда я прошу Его о благоразумных вещах, — горячо ответил брат Вилибальд, — и это поважней, чем то, что твои боги делают для тебя. Он не слышит меня, когда я сетую на незначительные горести, с которыми я мог бы справиться сам. Ведь я собственными глазами видел, когда мы переправлялись через море, благословенного епископа Поппо, в отчаянии молившего Бога и святого Петра, дабы те избавили его от морской болезни. И он был не услышан! Но когда я с теми добрыми людьми находился в башне, жаждал и голодал, и уже меч Антихриста был занесён над нами, мы молили Бога, и Он услышал нас и внял нашим мольбам, хотя никто из нас не был помазанником Божьим, как епископ Поппо. Ибо посланники короля Этельреда к языческим вождям, которые спасли нас, были в то же время посланниками Господа с небес, которые пришли, дабы помочь нам, ибо наши мольбы были услышаны.

Орм кивнул и признал, что слова брата Вилибальда, может быть, и правдивы, раз он сам был свидетелем всего происходящего.

— Теперь я начинаю понимать, — сказал Орм, — почему ничего не вышло из моего замысла выкурить вас из башни. Это наверняка твой бог повелел подуть ветру и развеять дым.

Брат Вилибальд ответил, что это как раз то, что произошло, ибо Господь разрушил их злые козни и превратил их в ничто.

Орм долго сидел молча и размышлял, рассеяно дёргая себя за бороду.

— Моя мать к старости сделалась христианкой, — промолвил он наконец. — Она выучила две молитвы, которые часто повторяет, почитая за самые важные. Она говорит, что благодаря её молитвам я спасся от смерти и вернулся домой, но я думаю, что здесь не обошлось без моего меча, Голубого Языка, да и тебя, маленький поп. Теперь мне кажется, что я тоже могу попросить бога помочь мне, раз он так охотно помогает другим. Но я не знаю, что он спросит с меня взамен и как к нему обращаться.

— Ты не можешь попросить Бога помочь тебе, — сурово сказал брат Вилибальд, — пока ты не сделаешься христианином. А ты не можешь сделаться христианином, пока ты не примешь крещения. А ты не можешь принять крещения, пока не отречёшься от своих лжебогов и не начнёшь исповедовать истинную веру в Отца, Сына и Святого Духа.

— Слишком много условий, — заметил Орм. — Больше, чем того требуют от человека Аллах и пророк Его.

— Аллах и его пророк? — воскликнул в изумлении священник. — Что тебе известно о них?

— Я бывал дальше, чем ты, — ответил Орм. — И когда я был на службе у Альманзора в Андалузии, мы должны были дважды, а иногда даже и трижды в день молиться Аллаху и пророку его. Я всё ещё помню эту молитву, если тебе любопытно её услышать.

Брат Вилибальд в ужасе закрылся руками.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа! — вскричал он. — Огради нас от козней сатаны! Твоё положение ужаснее, чем у остальных, ибо поклонение Аллаху есть худшая из ересей. Ты всё ещё почитаешь его?

— Я поклонялся ему, пока был слугой Альманзора, — сказал Орм, — ибо мой правитель приказал мне поступить так, а он был человеком, которого я не мог ослушаться. Как только я покинул его, я не поклонялся никакому богу. Быть может, поэтому дела мои пошли хуже.

— Я удивлён, что епископ Поппо ничего не слышал об этом, пока ты был при дворе короля Харальда, — промолвил брат Вилибальд. — Если бы он знал, что ты принимаешь Антихриста, он бы немедленно крестил тебя. Ведь он так благочестив и набожен, что он всё равно сделал бы это, даже если бы понадобились двенадцать берсерков короля Харальда, дабы удержать тебя в воде. Это достойный и добродетельный поступок — спасти простую душу от мрака и слепоты. Быть может, души норманнов тоже заслуживают милосердия, но я не могу в это поверить после всего того, что претерпел от них. Но все добрые люди признают, что в семь раз лучше спасти душу того, кто был обольщён Магометом. Ибо сам Сатана не причиняет столько вреда, как этот человек.

Орм спросил, кто такой Сатана, и брат Вилибальд поведал ему о нём.

— Думается мне, — сказал Орм, — что я невольно прогневил этого Сатану, перестав поклоняться Аллаху и пророку его. Отсюда и все мои неудачи.

— Верно, — сказал священник, — и тебе повезло, что ты смог понять всю греховность своего пути. Твоё настоящее положение — самое ужасное из всех, какие только можно себе представить, ибо ты вызвал гнев Сатаны, не пользуясь при этом покровительством Господа. Пока ты поклонялся Магомету, да будет проклято его имя, Сатана был твоим помощником, и благодаря этому ты был какое-то время удачлив.

— Значит, дела обстоят именно так, как я опасался, — промолвил Орм. — Мало кто оказывался в таком безнадёжном положении, как я. Слишком много для одного человека — сделаться врагом обоих, Бога и Сатаны.

Некоторое время он сидел, погрузившись в размышления. Наконец он сказал:

— Отводи меня к посланникам. Я хочу говорить с людьми, которые могут повлиять на Бога.

Епископы вернулись с поля битвы и собирались на следующий день отправиться в обратный путь. Старший из них устал после поездки и пошёл отдохнуть, но епископ Лондона пригласил к себе Гудмунда, пил с ним и в последний раз пытался убедить его принять христианство.

С тех пор, как епископы прибыли в Мэлдон, они прилагали все усилия, дабы привить вождям викингов истинную веру. Так приказали им король Этельред и его архиепископ, ибо, если бы им удалось это, возросла бы слава короля перед Господом и его соотечественниками. У них ничего не вышло с Торкелем, ибо он ответил, что ему и так сопутствует великая удача в битвах, чего нельзя сказать о христианах. К тому же, сказал он, он не видит смысла в том, чтобы сменить богов. Ничего не вышло и с Йостейном. Он безмолвно выслушал всё их доводы, положив скрещённые руки на боевую секиру, которую всегда носил с собой и которая звалась Вдовья Скорбь, и морщил лоб, когда они рассказывали ему о Христовых Таинствах и Царстве Божьем. Затем он ревел от хохота, бросал свою шапку на землю и спрашивал епископов, неужели они принимают его за простака.

— Двадцать семь зим, — говорил он, — я был жрецом в капище в Уппсале. И вы оказываете мне мало чести, забивая мне уши этой болтовнёй, которая годится лишь для детей и старух. Этой секирой я отрубал головы тем, кого приносили в жертву, когда не было урожая, а затем я вешал их тела на священном дереве, что перед капищем. Среди них были христиане и священники, которые стояли обнажённые на коленях в снегу и пыли. Скажите мне, какую выгоду я обрету, если начну поклоняться этому богу?

Епископы содрогались, крестились и соглашались, что нет смысла уговаривать подобного человека.

Но они возлагали большие надежды на Гудмунда, ибо он был дружелюбен и весел с ними и, казалось, слушал всё, что они говорили, с любопытством. Иногда, когда он был пьян, он даже благодарил их за хорошие речи и за заботу о его духовном благосостоянии. Но он ещё ни на что не решился, и поэтому епископ Лондона пригласил его к себе, надеясь уговорить окончательно.

Перед Гудмундом стояли всевозможные яства и пиво, и когда он наелся досыта, музыканты епископа принялись играть для него так красиво, что слёзы покатились по его бороде. Затем епископ взялся увещевать его, осторожно подбирая слова. Гудмунд слушал, кивал и, наконец, признал, что многое привлекает его в этом христианстве.

— Ты хороший человек, — сказал он епископу. — Ты радушен и мудр, пьёшь подобно воину, а твои речи приятно слушать. Я бы хотел исполнить твою просьбу, но ты должен знать, что просишь меня о немалом одолжении. Ибо будет плохо, если я вернусь домой и все домочадцы и соседи будут насмехаться над тем, что я купился на болтовню попов. Но всё же я думаю, что такой человек, как ты, обладает большой силой и посвящён во многие тайны. У меня есть вещь, которую я недавно нашёл, и я бы хотел, чтобы ты прочёл над ней одну из своих молитв.

Он вытащил из-под рубахи маленький золотой крест и поднёс к носу епископа.

— Я нашёл это в доме одного богатого человека, — сказал он. — Это стоило мне жизни двух человек, и красивее вещицы я никогда не видел. Я хочу передать её своему маленькому сыну, когда вернусь домой. Его имя — Фольки, а женщину, его мать, зовут Фильбютир. Он крепкий маленький сорванец и особенно любит серебро и золото, а если он хоть раз возьмёт что-нибудь в руки, этого у него никогда уже не отнимешь. Он сойдёт с ума от восторга, когда увидит этот крест. Было бы хорошо, если бы ты благословил его и сделал бы так, чтобы он приносил удачу. Ибо я хочу, чтобы мой сын стал богатым и могущественным, дабы он мог сидеть в своём доме и люди воздавали бы ему почести, чтобы у него был хороший урожай, а его скот жирел с каждым днём. Я хочу, чтобы он не был вынужден выходить в море, дабы прокормить себя, грабя чужеземцев.

Епископ улыбнулся, взял крест и пробормотал что-то над ним. Довольный Гудмунд засунул его обратно под рубаху.

— Ты вернёшься домой богатым человеком, — сказал епископ, — благодаря доброте короля Этельреда и его любови к миру. Но ты должен верить мне, когда я говорю, что твоя удача будет ещё больше, если ты придёшь к Христу.

— У человека не может быть слишком много удачи, — сказал Гудмунд, задумчиво дёргая бороду. — Я уже решил, какую землю я куплю у соседа, когда вернусь домой, и что за дом я на ней построю. Он будет большим, со многими покоями, сложенный из хорошего дуба. Чтобы иметь такой дом, придётся заплатить много серебра. Но если после постройки дома в моём ларце ещё останется много серебра, я не думаю, что кто-нибудь будет смеяться надо мной, в какую бы веру я ни обратился. Итак, пусть будет так, как ты хочешь. Ты можешь крестить меня, и я буду верить в Христа остаток дней моих, если ты увеличишь мою долю серебра от короля Этельреда на сто марок.

— Странно слышать подобное условие, — мягко сказал епископ, — из уст человека, который решил войти, в Христово братство. Но я не виню тебя, ибо наверняка тебе незнакомы слова: «Блаженны нищие», и я боюсь, что пройдёт немало времени, прежде чем я объясню тебе истинность этих слов. Ты должен помнить, что ты и так получишь столько серебра от короля Этельреда, сколько тебе не сможет предложить ни один человек. И хотя наш король велик и могуществен, всё же его казна не бездонна. Не в его власти выполнить твоё условие, даже если бы он и согласился принять его. Я полагаю, что могу пообещать тебе крещенский подарок в двадцать марок серебра, но это самое большее, что я могу предложить, хотя ты и предводитель. Кроме того, король может посчитать это излишним. А теперь я прошу тебя отведать напиток, который я приказал приготовить для тебя, и я знаю, что такого напитка нет в твоей стране. Это горячее вино, смешанное с мёдом, куда добавлены редкие пряности с Востока, которые называются корица и кардамон. Люди сведущие говорят, что ни один напиток так не приятен нёбу, как этот; кроме того, он быстро развевает уныние и тяжёлые мысли.

Гудмунду напиток показался хорошим и благотворным, тем не менее предложение епископа показалось ему недостаточным. Он не будет, пояснил он, жертвовать своим добрым именем ради такой мелочи, как эта.

— Но, дабы сохранить нашу дружбу, я пойду на уступку, — сказал он. — Я сделаю это за шестьдесят марок, не меньше. Иначе я продешевлю.

— Я испытываю к тебе не меньшую дружбу, — ответил епископ, — и моё желание обратить тебя в христианство, дабы ты пользовался теми благами, которое даёт нам Царство Небесное, таково, что я бы даже опустошил свою собственную казну, чтобы удовлетворить твою просьбу. Но я владею столь малыми богатствами земными, что могу добавить к тому, что я уже пообещал, ещё десять марок.

В это время за дверями послышалась суматоха и в покои ворвался Орм с братом Вилибальдом в одной руке и двумя слугами на другой, которые кричали, что епископа нельзя беспокоить.

— Святой епископ, — сказал он. — Я Орм, сын Тости, с Холмов в Сконе. Я один из предводителей корабля Торкеля Высокого. Я желаю, чтобы меня окрестили, и, кроме того, хочу сопровождать вас в Лондон.

Епископ смотрел на него с изумлением и некоторой тревогой. Но когда он убедился, что Орм не одержим, не пьян, он спросил, что означает его просьба, ибо он не привык, чтобы к нему врывались норманны и просили о чём-либо.

— Я желаю находиться под защитой Господа, — ответил Орм, — ибо моё положение хуже, чем у других людей. Этот священник объяснит вам всё лучше, чем я.

Брат Вилибальд прежде всего попросил прощения у епископа за вторжение. Его принудил к нему, пояснил он, этот свирепый язычник, который притащил его мимо бдящих слуг, несмотря на то, что он возражал и сопротивлялся, ибо понимал, что епископ занят куда более важными делами.

Епископ дружелюбно ответил, что не должен более заниматься делами, и указал на Гудмунда, который, допив последний кубок пряного вина, заснул на своём сиденье.

— Я долго убеждал его сделаться христианином, — сказал он, — но у меня ничего не вышло, ибо его душа всецело поглощена земными побуждениями. Но Господь послал мне другого язычника вместо него, который к тому же пришёл сам, не дожидаясь, когда его призовут. Добро пожаловать! Готов ли ты присоединиться к нашему братству?

— Готов, — ответил Орм, — ибо я уже служил пророку Магомету и его богу и полагаю, что ничего не может быть опаснее этого.

— Магомету и его богу? — осведомился епископ у брата Вилибальда. — Что это значит?

Орму и брату Вилибальду пришлось всё объяснить. Епископ объявил, что за всё это время он видел много грехов и тёмных злодеяний, но никогда ещё не видел человека, служившего Магомету. Когда подоспела святая вода, епископ окунул туда маленькую веточку, встряхнул ею над Ормом и пропел молитвы об изгнании злого духа. Орм побледнел и позже сказал, что ему было трудно вынести это обрызгивание водой, поскольку всё его тело содрогнулось, а волосы на шее стали дыбом. Епископ продолжал обрызгивать его некоторое время, затем прекратил и сказал, что этого достаточно.

— Ты не корчишься в судорогах, — сообщил он Орму, — у тебя не выступила пена на губах, и я не чую неприятного запаха, исходящего от твоего тела. Всё это означает, что злой дух оставил тебя. Возблагодари Господа за это!

Затем он брызнул немного на Гудмунда, который немедленно вскочил на ноги, проревел, что надо обогнуть подводные камни, но затем рухнул обратно на свою скамью и захрапел.

Орм отёр воду с лица и спросил, было ли это крещением.

Епископ ответил, что есть существенная разница между крещением и этим обрядом и что любому человеку легко позволить пройти обряд крещения, но не тому, кто служил Магомету.

— Прежде всего ты должен отречься от лжебогов, — промолвил он, — и признать Отца, Сына и Святого Духа. Кроме того, ты должен обучиться христианской доктрине.

— Мне не от кого отрекаться, — ответил Орм, — и я готов связать свою жизнь с Богом, Его сыном и их Духом. Что касается христианской доктрины, то я о ней уже много чего слышал от монахов в Ирландии, затем при дворе короля Харальда и от своей старой матери дома. Теперь я узнал больше о ней от этого маленького священника, моего друга, который поведал мне многое о Сатане. Так что, я думаю, я знаю обо всём этом не меньше других.

Епископ одобрительно кивнул и сказал, что ему отрадно это слышать и что не часто встретишь язычника, который охотно бы слушал так много об этих вещах. Затем он потёр нос, бросил задумчивый взгляд на Гудмунда и опять повернулся к Орму.

— Есть ещё одно препятствие, — произнёс он медленно и чрезвычайно торжественно. — Ты погряз в грехе больше, чем кто-либо, с кем мне приходилось иметь дело, ибо ты служил лжепророку, самому могущественному вождю Сатаны. Если после этого ты всё же хочешь познать Бога живого, ты должен принести дар Ему и Его Церкви, дабы показать, что твоё раскаяние искренне и ты навсегда оставил сей ложный путь.

Орм ответил, что ему кажется это очевидным, что он должен подарить что-то, дабы вернуть свою удачу и заручиться поддержкой Господа. Он спросил епископа, что бы могло показаться подобающим подарком.

Это зависит от того, какой крови этот человек, насколько он богат и насколько значительны его прегрешения. Однажды мне довелось крестить одного датского вождя, который приехал сюда за наследством. Он отдал пять быков, анкер[18] пива и двенадцать фунтов воска Церкви Господней. В древних рукописях можно прочесть о людях знатного рода, которые давали десять или даже двенадцать марок серебра и, кроме того, отстраивали церковь. Но они крестились сами и с ними их домочадцы.

— Я не хочу давать меньше других людей, — сказал Орм, — ибо ты должен знать, что в моих жилах течёт кровь Ивара Широкие Объятья. Когда я вернусь домой, я отстрою церковь. Ты окрестишь всех моих людей, и я дам тебе пятнадцать марок серебра. Но в таком случае тебе придётся замолвить за меня слово перед Богом.

— Ты настоящий вождь, — восторженно воскликнул епископ. — И я сделаю всё, что в моих силах, дабы помочь тебе.

Оба были довольны сделкой, которую они заключили, но епископ сомневался, правду ли говорил Орм, что все его люди должны быть крещены.

— Если я сделаюсь христианином, — сказал Орм, — на моём корабле не смогут находиться язычники. Ибо что подумает обо мне Господь, если я позволю себе это? Они должны поступать так, как поступаю я, и когда я говорю им, что то-то и то-то должно быть сделано, они не противоречат мне. У меня на борту есть люди, которые уже крестились один раз, а может быть, и два, но лишний раз им уж точно не повредит.

Он просил, чтобы епископы и его люди оказали ему честь и взошли на борт его корабля на следующее утро, тогда бы он перевёз их вверх по реке в Лондон и Вестминстер, где они смогут креститься.

— У меня большой и хороший корабль, — сказал он. — Будет немного тесновато со столькими гостями на борту, но путешествие обещает быть недолгим, а погода стоит ясная и тихая.

Он очень настаивал на этом, но епископ сказал, что он не может принять решения по столь важному делу без того, чтобы не переговорить с другим епископом и с остальными, и Орму пришлось терпеливо ждать до следующего дня. Он покинул епископа, учтиво поблагодарив его, и отправился с братом Вилибальдом домой. Последний почти ничего не говорил в присутствии епископа, но как только они вышли из дома, он принялся радостно кудахтать.

— Чему ты так веселишься? — спросил Орм.

— Я лишь подумал, — ответил священник, — сколько хлопот ты себе доставляешь ради дочери короля Харальда. Но я считаю, что ты справился со всем очень хорошо.

— Если всё будет так, как должно быть, — сказал Орм, — ты не останешься невознаграждённым. Ибо, кажется, удача возвращается ко мне с тех пор, как я тебя встретил.

Епископ, оставшись один, сидел некоторое время, улыбаясь чему-то, и затем приказал своим слугам разбудить Гудмунда. Наконец им это удалось, хотя он ворчал, что его побеспокоили.

— Я всё время думал о том, о чём мы говорили, — сказал епископ, — и с Божьей помощью я смогу дать тебе сорок марок, если ты позволишь окрестить себя.

Услышав это, Гудмунд совсем проснулся, и после краткого спора они пожали друг другу руки, сойдясь на сорока пяти марках и одном фунте пряностей, которыми епископ приправлял своё вино.

На следующий день предводители собрались у Торкеля, дабы обсудить предложение Орма перевезти епископа на корабле в Вестминстер. Услышав об этом замысле, Гудмунд объявил, что ему хотелось бы принять участие в этом путешествии. Поскольку заключён мир между викингами и королём Этельредом, он бы хотел присутствовать при том, как король Этельред взвешивает серебро, дабы убедиться, что всё было поделено справедливо и верно.

Торкель решил, что это обоснованно и, пожалуй, он сам присоединится к ним, если его рука пойдёт на поправку. Но Йостейн заметил, что достаточно и одного из трёх предводителей, иначе англичане могут попытаться напасть на них. Поэтому, пока серебро не в их руках, лучше держаться наготове.

Погода была настолько благоприятной, что епископы не смогли найти повода утклониться от поездки. Они лишь опасались, что на них могут напасть в пути, поэтому было решено, что Гудмунд тоже возьмёт свой корабль и они поплывут до Вестминстера вместе. Там они будут наблюдать за разделом серебра, затем они должны будут встретиться с королём, поблагодарить его за дары и сообщить, что они собираются совершать набеги ещё чаще, если он будет медлить с передачей серебра.

Орм собрал своих людей и сказал им, что они плывут в Вестминстер под белым щитом мира и со святыми посланниками короля Этельреда на борту.

Кое-кто сказал, что путешествие будет не из лёгких. Всегда было опасно иметь на борту попов, а уж тем более епископов.

Но Орм рассеял их страхи и заверил их, что всё будет хорошо, ибо, пояснил он, эти люди — святые, и никакое зло не может с ними случиться, хотя водяные духи наверняка будут строить им козни.

— Когда мы дойдём до Вестминстера, — продолжал он, — я собираюсь креститься. Я говорил об этом со святыми людьми, и они убедили меня, что надо поклоняться Христу. Итак, я хочу сделать это как можно скорее. На корабле должны царить согласие, и каждый должен придерживаться одних и тех же обычаев. Посему я желаю, чтобы вы все крестились со мной. Это пойдёт нам всем только на пользу. Можете быть в этом уверены, ибо это я говорю вам, человек, который не бросается словами на ветер. Если кто-то из вас не хочет этого делать, пусть он сперва скажет, по какой причине. Но он будет вынужден покинуть мой корабль со своими пожитками и никогда больше не будет моим споспешником.

Многие в замешательстве посмотрели друг на друга и в задумчивости почесали головы. Но Рапп Одноглазый, который был кормчим корабля, стоял перед людьми и тихо кивал, пока Орм говорил, ибо однажды уже слышал подобные речи от Орма. Когда остальные увидели, что Рапп согласен, они послушались его, ибо ему доверяли, и никто не высказал возражений.

— Я знаю, что среди вас много тех, — продолжал Орм, — кто уже был крещён дома, в Сконе, и получил рубаху, или маленький крест, дабы носить его на шее. Иногда от этих людей можно услышать, что крещение не принесло им никакой пользы. Но то было крещение за малую цену, которое пристало лишь женщинам и детям. Теперь мы будем крещены по-другому, святыми людьми, получим поддержку от Бога, и остаток нашей жизни нам будет сопутствовать великая удача. Будет неправильно, если мы ничего не заплатим за столь выгодное преимущество. Я сам выплачу много денег за это, но и вам придётся выложить несколько грошей.

На это среди людей поднялся ропот, некоторые люди стали говорить, что это что-то новое — никогда никто не платил за крещение, и сколько бы там грошей ни было, всё равно это немалые деньги.

— Я никого не принуждаю делать это, — сказал Орм. — Все, кто считает, что моё предложение необоснованно, могут сохранить свои деньги, встретившись со мной в поединке после того, как закончится крещение. Если он побеждает, никто не вправе заставить его платить, а если он проигрывает, он так или иначе сохранит деньги.

Большинство людей решили, что это было хорошо сказано, и все разошлись по своим местам.

Орм и Гудмунд взяли по одному епископу на свой корабль. Старший епископ со свитой поехал с Гудмундом, а епископ Лондона с Ормом, который прихватил с собой и брата Вилибальда. Епископы благословили корабли, помолились за удачное путешествие и подняли свои знамёна. Стояла прекрасная погода, поднялся попутный ветер, что заставило людей на корабле отнестись с большим уважением к епископам, и они отправились в путь. Они вошли в устье реки Темзы, провели там ночь и на следующее утро, как только рассвело, принялись подниматься вверх по реке. Люди, стоявшие в дверях своих хижин, что тянулись вдоль берега реки, с ужасом смотрели на корабли, а рыбаки, завидев их, обращались в бегство. Но все успокаивались, заметив епископские знамёна на мачтах. Повсюду они видели сожжённые деревни, опустошённые одним из набегов викингов; затем они дошли до места, где реку в ряд преграждали сваи, но в середине оставался проход. Три больших наблюдательных корабля стояли там на якоре, и они были переполнены вооружёнными людьми. Викинги были вынуждены остановиться, ибо наблюдательные корабли стояли прямо посреди прохода, препятствуя продвижению дальше, и все люди на борту изготовились к битве.

— Вы что, ослепли, — проревел Гудмунд, — или совсем лишились разума? Разве вы не видите щит мира на мачте и святых епископов у нас на борту?

— Не пытайся нас одурачить, — ответили с корабля. — Нам не нужны здесь грабители.

— У нас на борту посланники вашего короля, — ещё громче проревел Гудмунд.

— Мы вас знаем, — последовал ответ. — Все вы полны дьявольской хитростью.

— Мы едем, дабы принять крещение, — нетерпеливо крикнул Орм. На наблюдательных кораблях раздался громкий хохот, и в ответ прокричали:

— Что, вам уже надоел ваш хозяин и господин, Дьявол?

— Да, — гневно ответил Орм, что лишь усилило раскаты хохота. Всё шло к тому, чтобы завязалось сражение, ибо Орм, взбешённый их смехом, приказал Раппу остановиться и зацепить крючками ближайший корабль. Но тут епископы поспешно облачились в мантии и, подняв высоко посох, повелели обеим сторонам успокоиться. Ни Гудмунд, ни Орм не желали подчиниться, ибо, по их мнению, епископы требовали слишком многого. Тогда епископы сурово обратились к своим соплеменникам, и те наконец поняли, что это настоящие епископы, а не пленные, захваченные и переодетые викингами. Итак, кораблю позволили пройти, и ничего не случилось, если не принимать в расчёт краткий обмен оскорблениями и насмешками между двумя войсками.

Орм стоял с копьём в руке и смотрел на наблюдательные корабли, всё ещё бледный от гнева.

— Мне надо было бы научить их учтивому обращению, — сказал он брату Вилибальду, который стоял рядом и не выказал ни малейших признаков страха, когда схватка грозила начаться.

— Пришедший с мечом от меча и погибнет, — ответил священник. — Так написано в Святом Евангелии, где содержится вся мудрость мира. Как бы ты доехал до дочери короля Харальда, если бы вступил в бой с кораблями короля Этельреда? Но ты — человек, любящий насилие, и навсегда таковым останешься. И ты будешь ужасно мучиться от этого.

Орм вздохнул и отбросил копьё.

— Когда я заполучу её, — сказал он, — я стану мирным человеком.

Но маленький священник печально покачал головой.

— Может ли леопард избавиться от пятен на своей шкуре? — промолвил он. — Или синий человек от своей кожи? Об этом тоже написано в святой книге. Но спасибо Господу и благословенным епископам за то, что они помогли нам.

Затем они прошли изгиб реки и увидели на правом берегу Лондон. Вид его заставил викингов лишиться дара речи от восхищения, ибо город был так велик, что они не видели конца ему. Священники сообщили им, что насчитали тридцать тысяч людей, живущих в нём. Многие викинги не могли понять, что заставило людей жить в такой тесноте, где нет ни скота, ни полей для него. Но самые мудрые из всех сказали, что горожане — это самый хитрый и коварный народ, поскольку они отбирают пропитание у честных крестьян, не прикасаясь к плугу или цепу. Мудрейшие люди на корабле настаивали, что отважные мореходы должны наведаться к ним и лишить их всего того, что они украли у других людей. Итак, все зачарованно смотрели на город, пока корабль пересекал устье реки, и думали о том, что там наверняка можно захватить богатую добычу.

Но Орм и Рапп Одноглазый заметили, что видели города и побольше, и этот — всего лишь деревня в сравнении с Кордовой.

Они шли на вёслах к огромному мосту, построенному из толстых стволов дерева, который был так высок, что самый большой корабль мог пройти под ним, не убирая мачты. Множество людей высыпало поглазеть на них, и многие кричали что-то о язычниках и дьяволе. Но они тут же прервали поток оскорблений, когда увидели епископов, которые сообщили им, что с людьми с моря заключён мир. Когда корабль стал подходить к берегу, многие столпились вокруг, дабы поближе взглянуть на чужеземцев. Когда викинги увидели среди них нескольких красивых молодых женщин, они принялись горланить, чтобы те поспешили к ним на борт, где они обещают им хорошие подарки, серебро, отважных людей, которые будут забавлять их, и множество попов, которые отпустят им все грехи. Одна, две женщины застенчиво захихикали и ответили, что они бы и исполнили их просьбу, да больно далеко придётся прыгать, за что их немедленно оттаскали за косы разгневанные домочадцы, которые посулили им розог за то, что те вступили в непристойную беседу с язычниками.

Брат Вилибальд печально покачал головой и заметил, что молодые люди теперь очень испортились. Рапп тоже, стоя у кормила, покачал головой, когда они прошли под мостом, и угрюмо пробормотал, что в любом краю женщины заняты одинаково бесполезной болтовнёй.

— Им надо бы придержать язык за зубами, — сказал он, — и сразу прыгнуть, как было сказано.

Теперь они приближались к Вестминстеру и уже могли различить высокие шпили, поднимающиеся над деревьями. Епископы опять облачились в торжественные одеяния и вместе со священниками принялись распевать древний гимн, который обычно пел святой Колумбанус, когда крестил язычников. Был тихий вечер, и их голоса далеко разносились над водой.

Пение прекратилось, лишь когда они развернули корабль правым боком и прикрепили к одной из свай у красных стен Вестминстера.

Глава третья О женитьбе, крещении и серебре короля Этельреда

Король Этельред Неразумный мрачно сидел в Вестминстере в окружении советников, ожидая исхода переговоров с норманнами. Он собрал все свои дружины отчасти для того, чтобы они охраняли его в это опасное время, а отчасти для того, чтобы быть начеку, ибо люди в Лондоне уже начали роптать после поражения англичан в битве у Мэлдона. Он взял с собой архиепископа, дабы тот помогал и поддерживал его, хотя последний с трудом справлялся с возложенными на него обязанностями. Беспокойство короля так возросло, когда посланники отбыли, что он прекратил охотиться, перестал посещать обедни и избегал женщин. Большую часть времени он давил мух, и был очень искусен в этом.

Но, когда он услышал, что посланники возвратились, заключив мир, он воспрял духом, а когда они сообщили ему, что с ними прибыли предводители викингов, дабы принять здесь крещение, его волнение не знало границ. Он немедленно повелел звонить во все колокола в городе и приказал принять чужеземцев как можно лучше. Но при вести о том, что на кораблях находятся две сильные викингские дружины, им вновь овладело беспокойство, и он не знал, следует ли ему торжествовать или опасаться. Он скрёб бороду, и советовался со своими священниками и придворными, пока наконец не было решено, что можно позволить викингам расположиться лагерем на полях, вне города, но им должно быть запрещено вступать в городские ворота, где необходимо усилить стражу. Кроме того, следует объявить во всех церквях и соборах, что язычники всем войском подошли к Лондону, дабы принять там крещение, чтобы люди, услышав эту весть, воздали хвалу Господу и королю за случившееся чудо. На следующее утро, добавил король, он примет посланников, и они могут привести с собой тех вождей, которые собираются креститься.

Викинги отправились обустраивать лагерь, и их снабдили всем, что может понадобиться королевским гостям. Вскоре там затрещали большие костры, громко ревел скот под ножами мясников, и возник большой спрос на белый хлеб, сыр из овечьего молока, пироги с яйцами, мёд, свежую свинину и лучшее пиво, которое пили лишь король и епископы. Люди Орма были более буйными, чем люди Гудмунда, и более взыскательны в своих требованиях, ибо они полагали, что раз они собираются креститься, то у них есть право воспользоваться всем самым лучшим.

Но Орм был занят своими мыслями, а не чревоугодием и собирался пойти в другую часть города с братом Вилибальдом, с которого он не спускал глаз. Он всё время тревожился, не попала ли Ильва в какую-нибудь беду, и не очень-то верил, вопреки всем уверениям брата Вилибальда, что ему удастся найти её целой и невредимой. Он не сомневался, что она уже дала слово другому, или уехала отсюда, или была увезена, или король Этельред, который был известен своим пристрастием к женщинам, заметил её красоту и принудил стать его наложницей.

Они беспрепятственно прошли через городские ворота, ибо стража не преградила вход чужеземцу в сопровождении священника, и брат Вилибальд повёл Орма к великому аббатству, где на правах гостя и находился епископ Поппо. Он как раз только что вернулся с вечерни и выглядел более старым и измождённым, чем в те дни, когда Орм видел его при дворе короля Харальда. Но его лицо засветилось от радости, когда он увидел брата Вилибальда.

— Хвала Господу, ты благополучно вернулся! — промолвил он. — Ты долго отсутствовал, и я стал бояться, не постигла ли тебя неудача. Я многое желал бы услышать от тебя. Но кто этот человек, которого ты привёл с собой?

— Мы сидели за одним столом в покоях короля Харальда, — сказал Орм, — и вы ещё поведали историю о королевском сыне, который был повешен на собственных волосах. Но с тех пор многое успело произойти. Меня зовут Орм Тостисон, и я прибыл в эту страну на своём корабле под предводительством Торкеля Высокого. Сюда я приехал, дабы принять крещение и найти свою женщину.

— Он был последователем Магомета, — охотно вставил брат Вилибальд, — но теперь желает отказаться от своей преданности Дьяволу. Это тот человек, которого я исцелил в последнее Рождество у короля Харальда, когда он сражался на мечах в пиршественной зале перед пьяными владыками. Это он и его друг угрожали копьём брату Маттиасу, который пытался проповедовать им христианскую доктрину. Но теперь он пожелал принять крещение.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа! — с тревогой в голосе провозгласил епископ. — Служил ли этот человек Магомету?

— Епископ Лондона очистил его и окропил святой водой, — успокаивающе сказал священник, — и убедился, что в нём не осталось злого духа.

— Я приехал, дабы найти Ильву, дочь короля Харальда, — нетерпеливо произнёс Орм. — Она дала слово, что станет моей женой, и была обещана мне ещё королём Харальдом…

— Который уже умер, — добавил священник, — позволив язычникам начать войну друг против друга в Дании.

— Ваше Святейшество, — промолвил Орм, — я бы хотел немедленно её видеть.

— Этот вопрос не может быть решён так просто, — сказал епископ и пригласил всех садиться.

— Ради неё он приехал в Лондон со своей дружиной и готов принять крещение сам и окрестить остальных, — сказал брат Вилибальд.

— И он служил Магомету? — вскричал епископ. — Это воистину великое чудо. Господь дарует мне мгновения счастья, хотя и назначил мне окончить свои дни в изгнании, не завершив начатого мною служения.

Он приказал своим слугам принести пива и расспросил о вестях из Дании и о том, что произошло у Мэлдона.

Брат Вилибальд достаточно долго отвечал ему, и Орм, несмотря на своё нетерпение, иногда вставлял своё слово при упоминании о событиях, в которых принимал участие.

Когда они поведали епископу всё, что знали, тот повернулся к Орму и спросил:

— Теперь ты приехал, дабы забрать мою крёстную дочь Ильву? У тебя немало честолюбия, раз ты добиваешься королевской дочери. Но я слышал, что девушка сама решает, что ей нужно, ведь, слава Богу, у неё на всё есть своё мнение.

Он покачал головой и молча чему-то улыбнулся.

— Она задумала свести старика в могилу, — продолжал он, — но если тебе удастся справиться с ней, значит, ты мудрее, чем я и чем добрый король Харальд. Но неисповедимы пути Господни, и, когда ты примешь крещение, я не буду тебе препятствовать. Ведь её замужество снимет тяжёлое бремя с моих старых плеч.

— Мы долго были разлучены друг с другом, — сказал Орм. — Не прячьте её от меня долее.

Епископ в замешательстве потёр нос и заметил, что ему понятно рвение молодого человека, но час уже поздний, и не лучше ли им встретиться после обряда крещения. Но в конце концов он позволил убедить себя, вызвал одного из своих дьяконов, приказал ему поднять четверых людей и пойти с ними к леди Эрментруде, передать ей приветствие от епископа и, извинившись за столь позднее время, попросить у неё дозволения привести к нему дочь короля Харальда.

— Я сделал всё, чтобы она не попадалась на глаза мужчинам, — продолжал он, когда дьякон оставил покои, — что было необходимо, ибо здесь остановился король со своим двором и всем своим войском. Она живёт вместе с монахинями святой королевы Берты как гостья, но успела уже причинить множество хлопот, хотя сёстры обращаются с ней очень нежно и с любовью. Дважды она пыталась убежать, ибо, как она сказала, жизнь здесь казалась ей скучной, а однажды, не так давно, она воспламенила страстью сердца двух молодых людей из хороших семей, которые увидали её в монастырском саду, и им даже удалось коротко перемолвиться с ней о чём-то. Страсть их была столь велика, что рано утром они пробрались в монастырь в сопровождении слуг и споспешников и затеяли поединок на мечах в монастырском саду за право обладать ею. Они сражались так яростно, что вскоре их обоих пришлось унести прочь, и их ужасные раны сильно кровоточили, в то время как она сидела у окна и смеялась. Поведение подобного рода неприемлемо в монастыре, ибо оно может осквернить души благочестивых сестёр и причинить им великое зло. Но я полагаю, что она держит себя так из безрассудства, а не из злых помыслов.

— Они оба умерли? — спросил Орм.

— Нет, — ответил епископ. — Они выжили, хотя их раны были почти смертельными. Я сам молился за них. В то время я был болен и слаб, и эта ноша была слишком тяжела для меня. Я многократно убеждал её и просил дать согласие одному из этих двух юношей, ибо оба они сражались ради неё и оба происходят из знатных родов. Я сообщил ей, что мне будет легче умереть, если я буду видеть её замужней женщиной. Но, услышав это, она разгневалась и заявила, что раз оба юноши остались живы, значит, это был ненастоящий поединок, и она не желает ничего более слышать о них. Она сказала, что предпочитает таких мужчин, чьим врагам уже не требуются ни молитвы, ни повязки после поединка. Именно тогда она произнесла твоё имя.

Епископ благосклонно улыбнулся Орму и попросил не пренебрегать его пивом.

— Это дело доставило мне множество хлопот, — продолжал епископ, — ибо настоятельница монастыря, благочестивая леди Эрментруда, замыслила высечь девушку за то, что она побудила молодых людей к поединку. Но поскольку моя крестница лишь гостья этой обители, да и королевская дочь в придачу, мне удалось убедить настоятельницу отменить наказание. Это было нелегко, ибо настоятельницы обычно неохотно выслушивают советы и не очень-то почитают мужскую мудрость, даже если ею обладает епископ. В конце концов она смягчилась и назначила лишь трёхдневную молитву и пост, и я возблагодарил Господа за то, что она поступила так. Благочестивая леди Эрментруда — женщина, обладающая твёрдым духом и крепким телом, но лишь одному Господу известно, кому из них двоих пришлось бы хуже, если бы она решилась высечь розгами дочь короля Харальда, ибо моя бедная крестница могла бы одолеть её.

— Когда я впервые разговаривал с ней, — сказал Орм, — она сообщила мне, что никогда не знала побоев, хотя я не сомневался, что иногда она их заслуживала. Но мне думается, что я смогу справиться с ней, несмотря на то, что часто она будет выказывать строптивость.

— Премудрый король Соломон, — промолвил епископ, — заметил, что прекрасные, но непокорные женщины подобны свинье с золотым кольцом в рыльце. Возможно, это верно, ибо царь Соломон был человеком сведущим и проницательным. И когда её поступки причиняют мне множество хлопот, я с горечью вспоминаю его слова. С другой стороны — и это поражает меня — я почти никогда не гневаюсь на неё. Я утешаю себя, что её поступки происходят от неистовства и необузданности молодости, и, может быть, всё будет так, как ты сказал, и тебе удастся укротить её нрав, не прибегнув к наказанию, если она будет твоей женой.

— Я часто замечал, — сказал брат Вилибальд, — что женщины становятся более сговорчивыми после того, как родят первых трёх или четырёх детей. Я слышал от женатых людей, что, если бы Господь устроил всё иначе, то супружеская жизнь сделалась бы нестерпимой.

Орм и епископ согласились с этим замечанием. Затем они услышали приближающиеся шаги, и вошла Ильва. В епископских покоях было темно, ибо ещё не зажгли светильники, но она сразу же узнала Орма и с криком бросилась к нему. Но епископ, несмотря на свои годы, проворно вскочил на ноги и встал между ними, широко расставив руки.

— Нет, нет! — настойчиво вскричал он. — Во имя Господа, успокойся, дорогое дитя! Не раскрывай непристойных объятий пред священниками и под святыми сводами аббатства! Кроме того, он ещё не крещён. Ты забыла об этом?

Ильва попыталась оттолкнуть епископа в сторону, но он мужественно не отступил ни на шаг, и ему на подмогу устремился брат Вилибальд и схватил её за руку. Она прекратила сопротивляться и счастливо улыбнулась Орму из-за плеча епископа.

— Орм! — промолвила она. — Я видела корабли, идущие на вёслах по реке, и знала, что на них плывут люди из Дании. Затем я заметила рыжую бороду одного из них, стоявшего рядом с кормчим, и принялась плакать, ибо он был похож на тебя, а я была тогда уверена, что это не можешь быть ты. А старуха не отпустила меня посмотреть поближе.

Она опустила голову на плечо епископу и содрогнулась от рыданий. Орм подошёл к ней и погладил по волосам, но он не знал, что сказать, ибо мало чего понимал в женских слезах.

— Я поколочу старуху, если ты хочешь, — сказал он. — Только обещай мне, что ты не будешь печалиться.

Епископ пытался оттеснить его и убедить Ильву сесть, говоря ей ласковые слова.

— Моё бедное дитя, — сказал он, — не плачь. Ты была одинока в чужой стране, среди незнакомых людей, но Господь добр к тебе. Сядь на скамью и выпей горячего вина с мёдом. Брат Вилибальд пойдёт и приготовит его для тебя, и там будет много-много мёду. И ты попробуешь орехи из южных стран, которые называются миндаль, их мне подарил мой добрый брат аббат. Ты сможешь съесть их столько, сколько захочешь.

Ильва села, закрыла лицо руками и закатилась громким и задорным хохотом.

— Старик — больший глупец, чем ты, Орм, — сказала она, — хотя он лучший из божьих людей, которых я встречала. Он полагает, что я несчастлива и что он сможет меня утешить орехами. Но даже в Царствии небесном не так много людей, у которых столько радости, сколько у меня сейчас.

Были внесены восковые свечи, и появился брат Вилибальд с подогретым вином. Он вылил его в чашу из зелёного стекла и объявил, что вино должно быть выпито немедленно, ибо это напиток, чьи достоинства невозможно переоценить. И никто не осмелился возразить ему.

Орм сказал:

— Это, — добавил он, — первые стихи, которые сошли с моих уст за долгое время.

— Будь я скальдом, — сказала Ильва, — я бы тоже сложила вису об этом, но я не умею. Мне это хорошо известно, ибо, когда настоятельница назначила мне провести три дня в посте и молитве, я всё это время пыталась сложить хулительные стихи о ней. Но у меня не получилось, хотя отец пробовал иногда обучить меня этому ремеслу, когда был в весёлом расположении духа. Сам он не умел сложить вису, но знал, как это должно быть сделано. И это было самой худшей частью моего наказания, ибо я не могла придумать ни одной висы против этой старухи, которая засадила меня туда. Но теперь, после всего, я не буду больше ей подчиняться.

— Не будешь, — подтвердил Орм.

Ему хотелось многое услышать от неё. Епископ и Ильва поведали о том, что происходило во время их последнего пребывания в Дании, и об их бегстве от короля Свейна.

— Но в одном я тебе должна признаться, — сказала Ильва. — Когда Свейн настигал нас и я не знала, удастся ли нам спастись, я спрятала ожерелье. Ибо прежде всего я хотела, чтобы оно не попало никому в руки. И я не смогла взять его обратно до того, как мы сели на корабль. Я знаю, что эта весть огорчит тебя, Орм, но я ничего не смогла сделать.

— Я предпочитаю обладать тобой без ожерелья, нежели ожерельем без тебя. Но это царское украшение, и боюсь, что ты будешь переживать его утрату больше, чем я. Где же ты его спрятала?

— Это я тебе могу сказать, — сказала она, — ибо здесь я доверяю всем. Если идти по кратчайшей дороге от больших ворот к замку, то справа от тропы, под мостом, находится небольшой холмик, покрытый вереском и можжевельником. На нём, в подлеске, лежат три больших камня рядом друг с другом. Два из них огромны и глубоко ушли в землю, так что их едва можно различить. Третий камень лежит сверху, он не очень тяжёлый, и мне удалось его сдвинуть. Я завернула ожерелье в сукно, сукно в кусок шкуры и положила всё это под третий камень. Мне было тяжело оставлять его там, ибо это был единственный твой подарок на память и он всегда напоминал мне о тебе. Но мне думается, что он всё ещё лежит там нетронутым. Здесь бы оно мне не так пригодилось, ибо сюда не ходит ни один мужчина, и даже скот обходит это место стороной.

— Я знаю эти камни, — сказал брат Вилибальд. — Я обычно собирал там дикий тимьян, избавляющий от изжоги.

— Может быть, ты поступила правильно, спрятав его за земляным валом, — заметил Орм, — хотя будет трудно взять его обратно, ибо тайник находится слишком близко от волчьего логова.

После того как Ильва поведала об ожерелье, у неё полегчало на сердце. Она обвила руками шею епископа, набила рот миндалём и попросила благословить и поженить их с Ормом прямо здесь и сейчас. Но это предложение так ужаснуло епископа, что он подавился орехом и замахал в испуге руками.

— Я бы хотел того же, что и женщина, — промолвил Орм. — Сам Господь пожелал, чтобы мы встретились вновь, и мы не хотим более разлучаться.

— Вы не ведаете, что говорите, — возразил епископ. — Вам подсказывает эти слова дьявол.

— Я не вернусь к старухе, — сказала Ильва, — и я не могу оставаться здесь. В любом случае я последую за Ормом, и будет лучше, если вы повенчаете нас.

— Он ещё не крещён! — воскликнул епископ в отчаянии. — Дорогое дитя, как я могу отдать тебя в жёны язычнику? Стыдно видеть девушку, снедаемую похотью. Разве тебя не учили скромности?

— Нет, — без колебания ответила Ильва. — Мой отец научил меня многому, но он мало что знал о скромности. Но что дурного в моём желании поскорее выйти замуж?

Орм открыл кошель на поясе и вынул шесть золотых монет, которые остались из того большого клада, привезённого им из Андалузии, и положил их на стол перед епископом.

— Я уже заплатил одному епископу, дабы меня окрестили, — промолвил Орм, — но я не так беден и могу позволить себе заплатить за то, чтобы меня женили. Если ты замолвишь за меня слово Богу и купишь свечей для Его церкви на эти деньги, я не думаю, что он будет иметь что-нибудь против, если я сперва женюсь, а затем приму крещение.

— В его жилах течёт кровь Ивара Широкие Объятья, — с гордостью сказала Ильва, — и если у вас есть какие-либо сомнения насчёт венчания язычника, то почему бы вам самим не крестить его здесь и сейчас? Прикажите слугам принести воды и окропите его, как вы кропили немощных в Дании. Что с того, если он затем опять примет крещение, уже вместе с остальными, перед королём? Два раза всегда лучше, чем один раз.

— Нельзя злоупотреблять причастием, — с упрёком ответил епископ, — и я не знаю, готов ли он уже принять его.

— Он готов, — сказал брат Вилибальд. — А затем он сможет принять условное крещение — обряд, который уже редок в наши дни. Женщина-христианка по закону может выйти замуж за человека, который принял условное крещение. Орм и Ильва с благодарностью взглянули на брата Вилибальда, а епископ сложил руки, и лицо его сделалось менее обеспокоенным.

— Годы притупили мою память, — промолвил он, — если не вино, хотя в целом оно действует благотворно. В древние времена люди, которые ещё не были готовы креститься, но уже почитали Христа, обычно принимали условное крещение. Нам всем повезло, что брат Вилибальд вспомнил об этом.

— Уже некоторое время я отношусь к нему очень дружелюбно, сказал Орм, — но теперь он ещё больше возвысился в моих глазах. С тех пор как я встретил его после битвы, ко мне вернулась моя удача.

Епископ немедленно послал за аббатом и двумя его кубиками, которые пришли готовые исполнить обряд, а заодно и взглянуть на чужеземного вождя. Когда епископ облачился, он обмакнул руку в святую воду, перекрестил Орма, коснувшись его лба, груди и рук, и произнёс слова благословения.

— Я, наверное, уже привык к этому, — сказал Орм, когда епископ закончил, — ибо этот обряд испугал меня гораздо меньше, чем тот, когда другой епископ принялся обрызгивать меня веткой.

Все присутствующие согласились между собой, что некрещёный не может венчаться в часовне аббатства, но обряд может происходить в покоях епископа. Итак, Орму и Ильве повелели преклонить колени перед епископом. Они стояли так на подушечках, которые заблаговременно им подложили.

— Я думаю, ты не привык к подобному положению, — сказала Ильва.

— Я провёл на коленях больше времени, чем большинство простых людей, — ответил Орм, — когда служил Магомету. Но отрадно, что не приходится бить челом об пол.

Когда епископ дошёл до той части службы, где он должен был призвать их приумножать потомство и жить в мире друг с другом остаток дней своих, они утвердительно кивнули. Когда же епископ повелел Ильве повиноваться во всём мужу, они с сомнением взглянули друг на друга.

— Я постараюсь, — сказала Ильва.

— Сперва ей будет трудно, — добавил Орм, — ибо она не привыкла к повиновению. Но я напомню ей ваши слова, если они затеряются у неё в памяти.

Когда обряд был завершён, и присутствующие пожелали им побольше детей и удачи, епископу вдруг пришло на ум, что им негде провести свадебную ночь. Ибо ни в аббатстве, ни в примыкающих к нему домах не было подходящих покоев, а он не знал мест в городе, где бы они могли найти пристанище.

— Я пойду с Ормом, — сказала довольная Ильва. — Что годится для него, сгодится и для меня.

— Ты не можешь возлежать с ним у походного костра, подобно остальным людям, — воскликнул епископ с тревогой.

Но Орм сказал:

Брат Вилибальд сопровождал их до самых городских ворот, дабы убедиться, что стража пропустила их. Затем они расстались с ним, учтиво поблагодарив его, и направились к пристани, где стоял корабль. Рапп оставил двух человек на борту охранять его от воров. Эти люди, предоставленные самим себе, напились пива так, что их храп был слышен уже издалека. Орм разбудил их и приказал им помочь ему вывести корабль на середину, что, несмотря на похмелье, им удалось сделать. Затем они бросили якорь, и корабль встал, покачиваясь от течения.

— Вы мне больше не понадобитесь, — сказал он людям.

— Как же мы доберёмся до берега? — спросили они.

— Отважному человеку здесь плыть недолго, — ответил он. Они принялись сетовать, что вода холодна, а они ещё пьяны.

— Мне не пристало ждать, — промолвил Орм и с этими словами схватил одного за шею и за пояс и бросил головой вниз в реку, а второй без лишней суеты поспешил последовать за своим напарником. Из темноты ещё некоторое время доносилось их фырканье и шумные всплески.

— Мне думается, что теперь нам никто не помешает, — сказал Орм.

— Я не могу быть недовольной таким супружеским ложем, — промолвила Ильва. Была уже поздняя ночь, когда они наконец сомкнули веки, но спали они долго и крепко.

Когда на следующий день посланники предстали перед королём Этельредом вместе с Гудмундом и Ормом, тот находился в самом весёлом расположении духа. Радушно приняв их, он воздал хвалу вождям за то, что они столь ревностно желают креститься, и спросил, довольны ли они своим пребыванием в Вестминстере. Гудмунд пил всю ночь, что было ещё заметно по его речи, так что оба они, и он и Орм, откровенно ответили, что довольны.

Епископы принялись рассказывать об итогах их путешествия и подробно поведали о соглашении, достигнутом между ними и викингами, между тем как остальные в зале внимательно следили за их словами. Король восседал на троне под балдахином, на голове у него была корона, а в руке он держал скипетр. Орму показалось, что он сильно отличается как правитель от Альманзора и короля Харальда. Это был высокий человек важной наружности, закутанный в бархатную мантию. Он был бледен, у него были большие глаза и редкая тёмная бородка.

Когда епископы назвали сумму, которую они посулили викингам, король Этельред гневно стукнул скипетром по ручке синего трона, в то время как все присутствующие в зале повскакали со своих мест.

— Взгляни! — крикнул он архиепископу, который сидел рядом с ним в низком кресле. — Четыре мухи одним махом!

— Архиепископ промолвил, что немногие короли в мире способны совершить такой подвиг, и это одновременно свидетельствует как о его сноровке, так и о его выдающейся удаче. Король удовлетворённо кивнул, и посланники продолжили своё повествование, а все опять принялись внимательно их слушать.

Когда они наконец закончили, король поблагодарил их, похвалив за мудрость и проявленное усердие. Король обратился к архиепископу и спросил, каково его мнение. Архиепископ ответил, что сумма, названная епископами, ляжет бременем на всю страну, но, без сомнения, это лучшее решение, которое можно принять в столь трудном положении, на что король согласно кивнул.

— Кроме того, — продолжал архиепископ, — к великой радости всех христиан и в угоду Господу Богу вашему, благочестивые посланники добились того, что великие вожди и множество их споспешников отныне вступят в войско Христово. Да не забудем возрадоваться этому!

Епископ Лондона шепнул Гудмунду, что пришла его пора говорить, и тот решительно выступил вперёд. Он учтиво поблагодарил короля за гостеприимство и великодушие, которое тот выказал им, и сказал, что после этого слава о нём распространится вплоть до самых отдалённых деревень Восточного Готланда, а может, и ещё дальше. Но, начал он, ему хотелось бы знать одно, а именно: сколько времени пройдёт, прежде чем серебро попадёт им в руки.

Король пристально смотрел на него всё то время, пока он говорил, а когда тот закончил, задал вопрос, что означает шрам на его лице.

Гудмунд ответил, что рубец остался от раны, которую ему нанёс медведь. Однажды он напал на зверя, вонзил ему в грудь копьё, но непредусмотрительно позволил медведю сломать древко, после чего тот изувечил его когтями, пока ему не удалось, наконец, уложить его секирой.

На лице короля Этельреда выразилось сочувствие, когда он выслушал рассказ об этом несчастном случае.

— В этой стране, к сожалению, нет медведей, — промолвил он, — но мой брат Хуго, король франков, прислал мне двоих, которые умеют танцевать и часто забавляют нас этим. Мне бы хотелось показать их тебе, но, к моему прискорбию, мой лучший медвежатник ушёл с Биртнотом и был убит вами в битве. Мне его очень недостаёт, ибо, когда другие люди пытаются заставить танцевать медведей, те либо танцуют вяло, либо вовсе не двигаются.

Гудмунд согласился, что его постигло большое несчастье.

— Но у всех людей свои заботы, — добавил он, — и мы хотели бы знать, когда мы получим серебро?

Король Этельред подёргал бороду и взглянул на архиепископа.

— Вы запросили значительную сумму, — промолвил архиепископ, — и даже у великого короля Этельреда нет таких денег в казне. Мы должны разослать гонцов по всей стране, дабы они собрали недостающую часть. Всё это может занять два или даже три месяца.

Гудмунд тряхнул головой на это.

— Ты должен помочь мне теперь, — обратился он к Орму, — ибо мы не можем ждать так долго. Но я договорился до того, что у меня всё пересохло во рту.

Орм выступил вперёд и сказал, что он ещё молод и недостоин того, чтобы держать речь перед великим правителем и столь мудрым собранием, но он употребит все свои силы, дабы разъяснить, как обстоят дела.

— Не так уж безопасно, — промолвил он, — заставлять воинов и их вождей ждать ваших посулов. Ибо эти люди быстро изменяют своё мнение и не склонны покоряться обстоятельствам. Иногда случается так, что они устают ждать, если они ещё опьянены победой и знают, что в какую бы сторону они ни пошли, им повсюду удастся поживиться. Гудмунд, которого вы видите здесь, — весел и спокоен до тех пор, пока он доволен тем, как обстоят дела, но когда он в гневе, самые отважные предводители Восточного Моря бледнеют при его приближении, и ни человек, ни медведь не могут противостоять его ярости. А среди его споспешников есть много берсерков, которые куда более бесстрашны, чем он сам.

Всё собрание посмотрело на Гудмунда, который покраснел и кашлем прочистил горло. Орм продолжал:

— Торкель и Йостейн сходны с ним нравом, равно как и их воины. Посему я бы предложил вам заплатить половину этих денег немедленно. Это дало бы нам возможность терпеливо ждать, когда будет собрана оставшаяся часть.

Король кивнул, взглянул на архиепископа и вновь кивнул.

— Раз, — продолжал Орм, — и Господь Бог и вы, король Этельред, возрадовались тому, что многие из нас прибыли в Вестминстер, дабы принять крещение, было бы разумно выплатить всем новообращённым их долю здесь и сейчас. Если это произойдёт, многие из наших товарищей задумаются, не стоит ли им сделаться христианами.

Гудмунд объявил громким голосом, что он придерживается того же мнения, что и Орм.

— Если вы поступите так, как предлагает он, — добавил Гудмунд, — я обещаю вам, что каждый мой споспешник, который находится сейчас в лагере, вне города, примет крещение, как только я сделаюсь христианином.

Архиепископ сказал, что отрадно слышать подобные речи, и пообещал, что в лагерь будут посланы опытные священники, дабы подготовить людей к обряду. Все согласились между собой что викинги, прибывшие в Лондон, должны получить свою долю серебра сразу же, как только они будут крещены. А тем, кто остался в Мэлдоне, немедленно отправят треть всего серебра, после чего недостающая часть будет выплачена через шесть недель.

Когда приём был закончен и они покинули зал, Гудмунд горячо поблагодарил Орма за услугу, которую тот ему оказал.

— Мне не доводилось слышать столь мудрых слов от молодых людей, — сказал он. — Вне всякого сомнения, ты рождён для того, чтобы стать предводителем. Мне бы очень хотелось получить серебро сейчас, ибо у меня есть предчувствие, что те, кто собирается ждать этих денег, столкнутся с непредвиденными трудностями. Я хочу вознаградить тебя за твою услугу, так что, когда я получу свою долю, пять марок серебра из неё принадлежат тебе.

— Я заметил, — ответил Орм, — что, несмотря на свою мудрость, ты иногда бываешь излишне скромен. Если бы ты был обычным, мелким вождём с пятью, шестью кораблями и безвестным именем, пять марок были бы пристойной платой за ту услугу, которую я тебе оказал. Но поскольку слава о тебе распространилась далеко за пределы Швеции, не пристало тебе предлагать мне столь скудную сумму, а мне не подобает принять её. Ибо это пойдёт лишь в ущерб твоему доброму имени.

— Возможно, в твоих словах есть правда, — с сомнением произнёс Гудмунд. — Сколько бы ты заплатил на моём месте?

— Я знавал людей, которые заплатили бы пятнадцать марок за подобную услугу, — ответил Орм. — Уж Стирбьёрн точно дал бы не меньше, а Торкель дал бы двенадцать марок. С другой стороны, я знаю людей, которые бы ничего не дали. Но я не хочу подталкивать тебя принять решение; что бы ни случилось, мы всё равно останемся хорошими друзьями.

— Не так-то легко принять решение человеку, который столь знаменит, — огорчённо ответил Гудмунд и двинулся дальше, погрузившись в исчисления.

В следующее воскресенье все они были крещены в главном соборе. Большинство священников настаивало, чтобы обряд был совершён на берегу реки, как это было принято в прежние времена, когда язычники крестились в Лондоне, но Орм и Гудмунд упорно утверждали, что, насколько им известно, полное погружение необязательно. Оба вождя шествовали впереди процессии с непокрытыми головами, облачённые в белые мантии с красными крестами впереди. Их люди, также одетые в белые мантии, которых едва хватило на всех, сопровождали их. Все они были при оружии, ибо Орм и Гудмунд пояснили, что редко расстаются со своими мечами, особенно, когда они находятся в чужой стране. Сам король восседал на хорах, и собор был переполнен. Ильва тоже была там. Орм неохотно позволял ей показываться на людях, ибо она казалась ему прекраснее, чем обычно, и он боялся, что кто-нибудь её похитит. Но она настаивала на том, что должна прийти в собор, ибо, сказала она, ей не терпится посмотреть, насколько благоговейно будет держаться Орм, когда ему выльют ушат холодной воды на шею. Она сидела рядом с братом Вилибальдом, который присматривал за ней и приструнил её, когда она принялась посмеиваться над белыми мантиями. Епископ Поппо также присутствовал и помогал служить, хотя в этот день он чувствовал себя особенно плохо. Он сам крестил Орма, а епископ Лондона Гудмунда. Затем появились шестеро священников и как можно скорее окрестили остальных викингов.

Когда обряд был завершён, Гудмунд и Орм были приняты с глазу на глаз королём. Он подарил каждому золотое кольцо и заявил, что надеется, что Господь благословит все их дальнейшие деяния. Он добавил также, что рассчитывает увидеть их в ближайшем будущем у себя, и тогда он покажет своих медведей, чьи танцы значительно улучшились.

На следующий день королевский писец выплатил серебро и раздал драгоценности новообращённым, что вызвало всеобщее ликование. Люди Орма радовались меньше остальных, поскольку они должны были ещё заплатить из этих денег своему предводителю, но никто из них не решился сделать выбор и принять поединок.

— С помощью этих денег я построю церковь в Сконе, — сказал Орм, тщательно запирая полученные деньги в ларец.

Затем он положил пятнадцать марок в кошель и отправился к епископу Лондона, который наградил его особым благословением. Позже, после полудня, на борт поднялся Гудмунд, который был очень пьян и весел духом, с тем же самым кошельком в руке. Он сообщил, что сосчитал всю свою долю денег и спрятал про запас; казалось, он был чрезвычайно доволен этим днём.

— Я размышлял над тем, что ты сказал недавно, — продолжил он, и пришёл к заключению, что ты был прав, когда говорил, что пять марок слишком жалкая награда за ту услугу, которую ты мне оказал. Возьми взамен эти пятнадцать марок. Теперь Стирбьёрн уже мёртв, но я полагаю, что могу сравниться с ним.

Орм сказал, что не ожидал подобной щедрости, но не будет отказываться от подарка, раз он исходит от столь великого человека. В ответ он отдал Гудмунду щит из Андалузии, с которым он сражался против Сигтрюга в покоях короля Харальда. Ильва сказала, что она рада тому, что Орм знает, как скопить серебро, ибо сама она в этом ничего не смыслит.

Вечером Орм и Ильва навестили епископа Поппо и попрощались с ним, ибо им не терпелось как можно скорее отправиться домой. Ильва плакала, ибо ей было тяжело расставаться с епископом, которого она называла вторым отцом. Его глаза были тоже полны слёз.

— Не будь я так немощен, — промолвил епископ, — я бы отправился с вами, ибо мне думается, что даже теперь, когда я уже стар, всё равно я бы пригодился в Сконе. Но старые кости не позволяют мне подвергнуться этому испытанию.

— У вас есть верный слуга, брат Вилибальд, — сказал Орм, — к которому оба мы, я и Ильва, очень привязались. Быть может, он бы поехал с нами, раз вы не можете, дабы укрепить нас в новой вере и убедить остальных поступить так же, как мы поступили. Но я боюсь, что он не очень-то жалует нас, норманнов.

Епископ сказал, что брат Вилибальд — мудрейший и наиболее ревностный из священников.

— Я не знаю никого, кто был бы так искусен в обращении язычников, как он, — промолвил епископ, — хотя из-за своего рвения и усердия он бывает немилосерден к грехам и слабостям ближних. Я думаю, что лучше всего спросить его мнение, ибо я не хочу насильно посылать священника с вами.

Был призван брат Вилибальд, и епископ сообщил ему то, о чём они только что говорили. Брат Вилибальд спросил обеспокоенно, когда они собираются отплыть. Орм ответил, что хотел бы отплыть завтра, если ветер будет по-прежнему благоприятным.

Брат Вилибальд мрачно покачал головой.

— Не очень-то любезно с вашей стороны дать мне так мало времени на сборы, — промолвил он. — Я должен взять с собой много снадобий и мазей, если я отправляюсь в страну мрака и ужаса. Но с Божьей помощью, если я поспешу, всё будет вскоре готово, ибо я не хочу расставаться с вами, дети мои.

Глава четвёртая О том, как брат Вилибальд преподал королю Свейну одну заповедь из Священного Писания

Орм отправился к Гудмунду и попросил его передать приветствия Торкелю и сообщить ему, что он не присоединится к войску, поскольку поплывёт домой. Гудмунд опечалился, услышав эту весть, и попытался уговорить Орма изменить своё решение. Но Орм ответил, что его удача слишком хороша сейчас и потому её вряд ли хватит надолго.

— Я сделал всё, что мог, в этой стране, — сказал он, — а если бы у тебя была такая женщина, как Ильва, разве ты бы остался среди праздных воинов, у которых изо рта текут слюни при виде любой женщины? Мой меч никогда бы не оставался в ножнах, а я желаю жить с ней в мире. Таково и её желание.

Гудмунд признал, что Ильва способна закружить голову кому угодно и одного её короткого взгляда может быть достаточно для того, чтобы потерять благоразумие. Он добавил, что сам бы не прочь немедленно отправиться в Барвик, ибо ни к чему иметь при себе столько серебра. Но он не может этого сделать, поскольку ему необходимо вернуться к остальным своим людям в Мэлдоне и, кроме того, сообщить Торкелю и Йостейну о соглашении насчёт выплаты оставшейся суммы.

— Моих людей грабят здесь находчивые женщины, — промолвил он, — которые роятся, подобно мухам, вокруг их серебра и крадут его, как только напоят их допьяна. Поэтому будет лучше, если я спущусь вниз по реке вместе с тобой, если я успею собрать своих людей.

Они отправились к королю Этельреду и архиепископу, дабы попрощаться с ними и заодно взглянуть, как медведи танцуют на задних ногах. Затем они приказали трубить в рог, и люди заняли свои места за вёслами, но сперва они были нерасторопны, поскольку долго пили перед этим и были очень усталы. Но дело начало спориться, и вскоре они пустились вниз по реке, где на этот раз наблюдательные корабли не преградили им путь, хотя дружины обменялись оскорблениями и насмешками.

Ильва оказалась хорошим мореплавателем, но тем не менее она надеялась, что путешествие по морю не продлится долго, ибо на корабле было слишком тесно. Орм успокаивал её, уверяя, что в это время года обычно стоит хорошая погода и им не придётся задержаться в море.

— Лишь однажды мы отправимся окольным путём, — сказал он, — и подойдём к холму рядом с Еллинге, но это не займёт много времени.

Ильва сомневалась, разумно ли заезжать за ожерельем сейчас, когда никто не знает, что творится в Ютландии и кто занял престол в Еллинге. Но Орм сказал, что хочет уладить это дело к тому времени, когда они приедут домой.

— И кто бы ни правил в Еллинге, — добавил он, — король Свейн или король Эйрик, я не думаю, что мы застанем их в это время года, когда все короли предпочитают сражаться. Мы сойдём на берег ночью и, если всё удастся, никто не узнает, что мы появлялись.

Брат Вилибальд был рад оказаться вновь на море, но его удручало то, что никто не захворал морской болезнью. Ему особенно нравилось примоститься рядом с Раппом, когда тот сидел у кормила, и расспрашивать его о южных странах и обо всём том, что приключилось там с ними. И хотя Рапп отвечал несколько скупо, вскоре они, казалось, сделались хорошими друзьями.

Они обогнули Ютландский мыс и направились на юг, не повстречав ни одного корабля. Но вскоре подул встречный ветер, грести стало тяжело, и они должны были искать убежища на берегу, дабы переждать бурю. Уже была ночь, когда они вошли в устье реки рядом с Еллинге, но заря уже позеленила облака, когда Орм наконец причалил к берегу неподалёку от замка. Он приказал брату Вилибальду, Раппу и ещё двум следовать за ним, но Ильву он попросил остаться на борту. Она подчинилась неохотно, но он настоял на этом.

— В таких делах я решаю, как следует поступать, а как нет, — сказал он. — Брат Вилибальд знает это место не хуже тебя, а если мы повстречаем кого-нибудь и завяжется бой, что вполне возможно, ибо уже рассвело, то лучше тебе остаться здесь. Мы уйдём ненадолго.

От берега они направились к замку через поля, которые располагались с его южной стороны. Брат Вилибальд только заметил, что они уже подошли к этому месту, как вдруг они услышали топот ног и мужские голоса, доносившиеся с моста, который лежал по левую руку. Они увидели приближающееся к ним стадо, которое гнали перед собой несколько человек.

— Самое надёжное — убить этих людей, — произнёс Рапп, взвешивая на руке копьё.

Но брат Вилибальд схватил его за руку и строго-настрого запретил ему наносить вред людям, которые не причинили никому зла. Орм согласился и сказал, что, если они поспешат, им удастся избежать кровопролития.

И они побежали к склону холма. Пастухи остановились и принялись с изумлением разглядывать их. — Чьи вы люди? — крикнули они.

— Короля Харальда, — ответил Орм.

— Маленький поп! — воскликнул внезапно один из пастухов. — Это же маленький поп, который ухаживал за больным королём Харальдом! Эти люди — враги! Бежим, разбудим всех в замке!

Рапп и ещё два человека немедленно бросились вдогонку за пастухами, но стадо преградило им дорогу, так что те сильно их опередили. В это время Орм и брат Вилибальд взбежали на вершину холма и последний, наконец, показал место, где лежали три камня. Орм сдвинул в сторону самый верхний из них и увидел, что между двух камней лежит ожерелье.

— Теперь нам нужно поспешить, — сказал он, засунув его себе за пазуху. Из замка доносились крики и, когда Рапп и его люди присоединились к ним, они бранили себя за то, что позволили пастухам поднять тревогу. В гневе Рапп метнул своё копьё в одного из бегущих, и он лежал теперь у входа в главные ворота.

— Но это ничему не помогло, — сказал он, — а я лишился хорошего копья. Они пересекли как можно быстрее поле и помчались к кораблю. Но вскоре они услышали за собой громкое гиканье и топот копыт. Рапп зорко видел своим единственным глазом, и он на бегу оглянулся через плечо. Орм сделал то же самое.

— Сам король Свейн гонится за нами, — проворчал Орм. Слишком большая честь для нас.

— И он спешит, — сказал Рапп, — ибо забыл заплести свою бороду.

Брат Вилибальд был старше остальных, но, несмотря на это, он проворно мчался, подобрав рясу выше колен.

— Пришло твоё время! — воскликнул Орм. — Пометь их своим копьём!

Сказав это, он остановился, повернулся и метнул копьё в ближайшего из преследователей. Это был человек на большой лошади, который скакал прямо перед королём Свейном. Когда он увидел летящее в него копьё, он резко осадил лошадь и поднял её на дыбы. Копьё глубоко вонзилось ей в грудь, лошадь упала и покатилась, задавив всадника. Люди Раппа бросили копья в короля Свейна, но промахнулись. Он уже был совсем рядом с ними, но у них не осталось копий, дабы защитить самих себя.

Брат Вилибальд нагнулся, поднял большой камень с земли и изо всех сил бросил его.

— Возлюби ближнего своего, — проворчал он, опуская руку.

Камень попал прямо в лицо королю Свейну. Завопив от боли, он отпустил конскую гриву и свалился на землю.

— Вот это я называю хорошей услугой, — сказал Рапп.

Остальные преследователи столпились вокруг короля Свейна, так что Орму и его людям удалось достичь своего корабля целыми и невредимыми, хотя они едва переводили дух. Когда они уже были по пояс в воде, Орм крикнул гребцам, чтобы они налегли на вёсла. Их втащили на борт, и корабль успел уже достаточно удалиться от берега, прежде чем первые всадники появились у воды. Стояли серые предрассветные сумерки, и поднялся благоприятный ветер, так что при помощи паруса и вёсел они вскоре вышли в открытое море.

Орм отдал ожерелье Ильве и поведал обо всём, что с ними приключилось. Даже Рапп был более щедр на слова, чем обычно, когда воздавал хвалу маленькому священнику.

— Надеюсь, он не скоро оправится, — сказала Ильва.

— Когда он упал, весь рот у него был в крови, — сказал Рапп. — Я видел это отчётливо.

— Мне хочется расцеловать вас, — сказала Ильва священнику, — за этот бросок камнем.

Орм рассмеялся.

— Это как раз то, чего я больше всего опасался, — промолвил он, — что тебе приглянется священник.

Брат Вилибальд строго возразил, что у него нет никакой охоты быть расцелованным, но казалось, что похвалы, которыми его осыпали, пришлись ему по душе.

— Король Свейн надолго запомнит поцелуй, который он получил от брата Вилибальда, — промолвил Орм, — и не в его привычках оставлять подобные вещи неотмщёнными. Когда мы приедем домой, нам придётся переселиться в леса, куда не отважится заглянуть ни один король. Там я и воздвигну церковь.

О последующих событиях будет рассказано в других частях саги, где говорится о том, как Орм жил в густых северных лесах, недалеко от границы, о том, как он стал ревностным христианином, как брат Вилибальд обращал людей в новую веру, о распрях, которые произошли между ними и людьми из Смоланда, и о том, как они враждовали с ними, а также о том, как дикие зубры вернулись в страну.