Дракула

ГЛАВА ХVII

Дневник доктора Сьюарда (продолжение)

Когда мы приехали в гостиницу «Беркли», Ван Хелсинга ждала телеграмма:

Приеду поездом. Джонатан в Уитби. Важные новости.

Мина Гаркер

Профессор был очень доволен:

— О, эта чу́дная мадам Мина не женщина, а жемчужина! Но я не могу остаться, несмотря на ее приезд. Прими нашу гостью у себя, друг Джон. Ты должен встретить ее на вокзале. Только предупреди — телеграфируй ей en route[80].

Отправив телеграмму, мы сели пить чай; Ван Хелсинг поведал мне о дневнике Джонатана Гаркера, который тот вел за границей, и передал мне его машинописную копию, а также о дневнике миссис Гаркер, который она вела в Уитби.

— Возьми их и очень внимательно прочитай. К моему приезду хорошенько во всем разберись; возможно, это облегчит нам расследование. Береги дневники — в них много ценного, как и необычного. Тебе будет трудно поверить в реальность того, что в них написано, даже после того, что мы сегодня пережили. Рассказанное здесь — и он выразительно положил руку на стопку бумаг — может быть началом конца для тебя, меня и многих других, но оно же может стать и предвестием гибели «живых мертвецов», разгуливающих по земле. Прошу тебя, прочти без иронии, скепсиса и предвзятости и, если сможешь, выскажи свои соображения, это крайне важно. Ты ведь тоже вел дневник о необычных явлениях, не так ли? Вел! При встрече мы всё сопоставим.

Потом он уложил вещи и поехал на Ливерпульский вокзал, а я направился на вокзал в Паддингтон и минут за пятнадцать до прихода поезда был там.

Обычной суеты, возникающей на платформе по прибытии состава, я не заметил и уж было забеспокоился, не пропустил ли свою гостью, но тут ко мне подошла миловидная, элегантная девушка и, окинув меня быстрым взглядом, спросила:

— Доктор Сьюард, не так ли?

— А вы миссис Гаркер? — мгновенно откликнулся я.

Девушка протянула мне руку.

— Я узнала вас по тому, как вас описала моя бедная Люси, но… — Тут она запнулась и покраснела.

Я тоже покраснел и этим невольным откликом на ее смущение как бы снял возникшую было неловкость. Я взял ее багаж — среди вещей была пишущая машинка — и послал депешу экономке, чтобы она приготовила гостиную и спальню для миссис Гаркер. Мы доехали по подземке[81] до Фенчёрч-стрит. И в назначенное время прибыли в Карфакс. Миссис Гаркер, конечно, знала, что мы едем в психиатрическую лечебницу, но, когда мы вошли на территорию, не смогла скрыть волнения. Потом спросила, нельзя ли ей чуть позднее зайти ко мне в кабинет, — ей нужно о многом поговорить.

И вот я жду ее, делая запись в дневник, который веду на фонографе. Я еще не успел прочитать материалы, которые дал мне Ван Хелсинг, хотя они уже лежат на столе передо мной. Надо будет чем-то занять ее, чтобы у меня была возможность прочитать их. Она не представляет себе, как дорого время и какая нам предстоит работа. Разумеется, нужно быть деликатным и не напугать ее. А вот и она!

Дневник Мины Гаркер

29 сентября

Быстро приведя себя в порядок, я спустилась в кабинет доктора Сьюарда. У дверей на минутку замешкалась: показалось, он с кем-то разговаривает. Но он просил меня не задерживаться, поэтому я постучала в дверь и, услышав: «Да, пожалуйста!», вошла.

К моему удивлению, он был один, а на столе прямо перед ним стоял аппарат, в котором я сразу, по описанию, узнала фонограф. Никогда раньше я не видела такого устройства и очень заинтересовалась им.

— Надеюсь, я не заставила вас ждать, — сказала я, — не сразу решилась войти: услышала, что вы с кем-то разговариваете, и подумала, что тут кто-то есть.

— Нет, — улыбнулся он, — просто я делал записи в дневнике.

— Дневнике? — спросила я удивленно.

— Да, я записываю его на этом аппарате. — И он положил руку на фонограф.

Я была поражена, и у меня невольно вырвалось:

— Да ведь это похлеще стенографии! А можно мне что-нибудь послушать?

— Конечно, — с готовностью ответил доктор и встал, чтобы включить аппарат, но вдруг замер в замешательстве. — Дело в том, — сказал он неуверенно, — что на нем записан только мой дневник, а он целиком — или почти целиком — состоит из описания историй болезни моих пациентов, поэтому как-то неудобно, то есть я имею в виду… — И смущенно замолчал.

Я попробовала вывести его из затруднительного положения:

— Вы помогали ухаживать за умирающей Люси. Позвольте мне послушать описание ее последних дней: я буду вам чрезвычайно благодарна за любые сведения. Люси очень, очень дорога мне.

К моему удивлению, он пришел в ужас:

— Включить вам запись о ее последних днях? Ни за что на свете!

— Но почему? — спросила я, и страшное предчувствие охватило меня.

Он снова замолчал, очевидно подыскивая подходящую отговорку. Наконец ответил:

— Видите ли, я не могу найти в дневнике интересующее вас место. — Эта мысль ему явно понравилась, и он простодушно и совершенно иным тоном, с какой-то даже детской наивностью, воскликнул: — И это правда, честное слово! Ей-богу!

Я не смогла сдержать улыбку, при виде которой он виновато потупил глаза и пробормотал:

— Ну вот, проговорился. Но поверьте, я вел этот дневник в течение нескольких месяцев, однако мне и в голову не приходило, каким образом в случае необходимости найти то или иное место.

Это окончательно убедило меня в том, что наверняка дневник доктора, лечившего Люси, может дополнить наши сведения о том ужасном существе, и я пошла ва-банк:

— В таком случае, доктор Сьюард, позвольте мне перепечатать ваш дневник на машинке.

Он побледнел как смерть и воскликнул:

— Нет! Нет и нет! Ни за что на свете — вам лучше не знать эту ужасную историю!

Значит, все-таки была «ужасная история», моя интуиция меня не подвела! Я задумалась, размышляя, как быть, как уговорить его, а взгляд мой рассеянно скользил по комнате и вдруг упал на толстую пачку машинописных страниц на столе. Доктор перехватил мой взгляд и понял, о чем я думала.

— Вы не знаете меня, — поспешно заговорила я, — но, прочитав эти записи, напечатанный мною дневник моего мужа, а также мой собственный дневник, вы узнаете меня лучше. Я написала там все искренне, без утайки, но, разумеется, пока вы не ознакомились с ними, я не могу рассчитывать на ваше доверие.

Конечно, он благородный человек, моя бедная Люси была права. Выдвинув большой ящик, в котором хранились сложенные по порядку полые металлические валики, покрытые темным воском, он сказал:

— Ну что же, вы правы: я не доверял вам, потому что не знал вас. Но теперь знаю, и мне жаль, что не знал прежде; конечно, Люси говорила мне о вас и, наверное, вам обо мне. Позвольте искупить свое недоверие единственным доступным путем. Возьмите эти валики и прослушайте их — первые полдюжины не страшные, они относятся ко мне и позволят вам получше узнать меня. Я же пока прочитаю эти бумаги и попробую разобраться, что к чему. А за это время и ужин будет готов.

Доктор перенес фонограф в мою гостиную и наладил его; теперь я, наверное, познакомлюсь с другой стороной уже известной мне любовной истории — это, должно быть, интересно…

Дневник доктора Сьюарда

29 сентября

С головой уйдя в чтение поразительных дневников Джонатана Гаркера и его жены, я потерял счет времени. Служанка доложила, что ужин готов, но миссис Гаркер еще не спустилась, поэтому, предположив, что она устала, я попросил отложить ужин на час и продолжил чтение. Только закончил читать дневник миссис Гаркер, как она вошла в кабинет, по-прежнему хорошенькая, но очень расстроенная, с покрасневшими от слез глазами. Это растрогало меня. Видит бог, у меня в последнее время было много поводов для слез, но я не могу плакать — лишен этой благодати, и вид этих милых заплаканных глаз тронул меня до глубины души.

— Боюсь, я расстроил вас, — сказал я проникновенно.

— Что вы! Нет! Я бесконечно взволнована всем, что́ вам пришлось пережить. Этот чудо-аппарат жесток в своей правдивости. Он во всех тонкостях передал мне вашу душевную боль. Это словно крик души, обращенный к всемогущему Богу. Никто не должен услышать его! Видите, я постаралась быть полезной и напечатала все на машинке; теперь нет нужды, чтоб другие слушали биение вашего сердца.

— Никому больше не нужно знать об этом, и никто не узнает, — тихо произнес я.

Она положила свою руку на мою и сказала очень серьезно:

— И все же необходимо, чтобы узнали!

— Необходимо? Но почему? — спросил я.

— Потому что это часть общей ужасной истории, которая привела к смерти моей дорогой Люси; в предстоящей борьбе с этим чудовищем нам нужно собрать воедино все возможные сведения и силы, все, что может нам помочь избавить от него мир. Думаю, благодаря этим валикам я узнала гораздо больше, чем вы полагаете. Ваши записи многое проясняют в этой мрачной тайне. Ведь вы позволите мне помочь вам? Пока эта история известна мне до определенного момента: я прослушала ваш дневник лишь до седьмого сентября, но уже вижу, как подготавливалась ужасная гибель Люси. После встречи с профессором Ван Хелсингом мы с Джонатаном работали не покладая рук. Теперь мой муж отправился в Уитби, чтобы собрать дополнительную информацию, и завтра приедет сюда помогать нам. Мы не должны ничего скрывать друг от друга, полное доверие сделает нас всех сильнее; ничего хорошего не получится, если кто-то из нас будет блуждать впотьмах.

Она хоть и смотрела на меня умоляюще, но проявила такую стойкость и решительность, что я не мог не согласиться с нею:

— Поступайте в данном случае так, как считаете нужным. Господи, прости меня, если я не прав! Вам предстоит узнать еще много ужасного, но раз уж вы столь многое узнали об обстоятельствах смерти бедной Люси, то, конечно, захотите дойти до конца. Более того, лишь конец — самый конец — и может дать вам проблеск надежды. А пока пойдемте поужинаем. Нужно поддерживать силы, нас ждут страшные и жестокие испытания. После ужина вы узнаете остальное, и я отвечу на все ваши вопросы, если что-то будет вам непонятно, хотя нам ясно, о ком речь.

Дневник Мины Гаркер

29 сентября

После ужина я прошла с доктором Сьюардом в его кабинет. Он принес фонограф из моей комнаты, а я — пишущую машинку. Усадив меня в удобное кресло, он расположил фонограф так, чтобы я могла дотянуться до него, не вставая, и показал, как его останавливать, если нужна пауза. Затем доктор деликатно сел спиной ко мне, чтобы я чувствовала себя свободно, и вернулся к чтению. Я же надела наушники и стала слушать.

Дойдя до конца ужасной истории смерти Люси и всего, что за ней последовало, я без сил откинулась на спинку кресла. К счастью, я не склонна к обморокам. Однако, оглянувшись на меня, доктор Сьюард с испуганным возгласом вскочил и, быстро достав из стенного шкафа бутылку, налил мне немного бренди, который слегка подкрепил мои силы. Голова у меня шла кругом, и, если бы не пробившийся сквозь эти кошмары обнадеживающий лучик — мысль о том, что моя милая, славная Люси обрела наконец покой, — едва ли я смогла бы выдержать все это, не сорвавшись на крик и не устроив истерику. Все это столь дико, странно и таинственно, что, если бы не трансильванский опыт Джонатана, я бы ни за что не поверила в реальность случившегося. Мне и так с трудом верилось. Принять и пережить такое трудно, и я решила занять себя делом. Сняв футляр с машинки, я предложила доктору Сьюарду:

— Давайте я все напечатаю. Подготовимся к приезду профессора Baн Хелсинга. Я послала телеграмму Джонатану, чтобы он, вернувшись из Уитби в Лондон, сразу ехал сюда. А мы пока соберем все материалы, расположим их в хронологическом порядке и тем самым подготовимся — ведь в таком деле очень важна последовательность, система. Вы говорите, что лорд Годалминг и мистер Моррис тоже приедут, значит, наша работа пригодится.

Он поставил фонограф на малую скорость, и я начала печатать с седьмого валика. Как и прежде, я сделала три экземпляра дневника под копирку. Было уже поздно, когда я закончила работу. Доктор Сьюард все это время читал — прервался лишь на вечерний обход. Вернувшись, он снова принялся за чтение, сев рядом со мной, чтобы я не чувствовала себя одиноко за работой. Он очень добр и внимателен: хоть на свете и существуют чудовища, но хороших людей все-таки немало — и это обнадеживает.

Перед уходом к себе я вспомнила запись в дневнике Джонатана о том, как разволновался профессор, прочитав что-то в вечерней газете на вокзале в Эксетере; поэтому, увидев, что доктор Сьюард хранит газеты, я взяла подшивки «Вестминстер газетт» и «Пэлл-Мэлл» к себе в комнату. Я помнила, как вырезки из «Дейлиграф» и «Уитби газетт» помогли нам разобраться в ужасных событиях в Уитби, когда туда прибыл граф Дракула; возможно, я выясню еще что-нибудь, просмотрев вышедшие с тех пор вечерние номера. Спать не хочется, а работа меня успокаивает.

Дневник доктора Сьюарда

30 сентября

Мистер Гаркер приехал в девять. Он получил телеграмму от жены перед самым отъездом из Уитби. Мне кажется, он очень умен и к тому же полон энергии. А судя по дневнику и по тому, что он пережил, должно быть, еще и силен духом. Чтобы второй раз спуститься в тот подвал, нужно быть по-настоящему отважным. Прочитав его дневник, я представлял его себе этаким сверхчеловеком, а увидел спокойного, деловитого джентльмена.

Позднее

После обеда Гаркер и его жена пошли к себе, и чуть позже, проходя мимо их дверей, я услышал постукивание пишущей машинки. Эта история их явно занимает. По словам миссис Гаркер, они по крупицам собирают все сведения и выстраивают их в хронологической последовательности. Гаркеру удалось раздобыть переписку между отправителем ящиков из Уитби и их получателем в Лондоне, в чье ве́дение они поступили. Теперь он читает мой дневник, напечатанный на машинке его женой. Интересно, что же они из него извлекут. А вот и Гаркер.

Надо же, мне и в голову не приходило, что соседний дом может быть убежищем Дракулы! Передо мной пачка писем о покупке дома, к ней приложена машинописная копия. А кто бы мог подумать, что поведение моего пациента Ренфилда связано с появлением графа! О, если бы все это было известно нам раньше, мы бы спасли бедную Люси! Хватит! От этого легко сойти с ума! Гаркер вернулся к себе, чтобы продолжить сводить данные. Говорит, что к ужину они смогут восстановить всю последовательность событий. Он посоветовал мне навестить Ренфилда — до сих пор тот был своеобразным барометром приездов и отъездов графа. Я еще не совсем улавливаю суть дела, но надеюсь, сопоставив даты, разобраться. Как хорошо, что миссис Гаркер напечатала мои фонографические записи! Иначе мы бы никогда не сориентировались в датах.

Ренфилд мирно сидел у себя в палате, бездельничая и добродушно улыбаясь. Выглядел он абсолютно нормальным. Я сел и начал беседовать с ним на разные темы, он рассуждал обо всем вполне разумно. Потом вдруг заговорил о своем возвращении домой; прежде, за все время пребывания в лечебнице, он никогда не изъявлял такого желания. Теперь же просто настаивал на немедленной выписке. Да, не поговори я с Гаркером, не сопоставь даты деловых писем и время припадков Ренфилда, то, еще немного понаблюдав за ним, я вскоре наверняка бы отпустил его домой. Но теперь я настороже. Все его срывы неясным для меня образом связаны с графом, находившимся поблизости. А что значит его теперешнее невозмутимое спокойствие? Быть может, он инстинктивно удовлетворен последним триумфом этого кровопийцы? Хотя что ж это я? Ведь он и сам зоофаг, а у дверей часовни соседнего дома твердил о каком-то «хозяине» и «господине». Кажется, это тоже подтверждает нашу версию. Однако я не стал засиживаться у него; пожалуй, больной не настолько безумен — небезопасно бередить его вопросами. Еще, чего доброго, призадумается, и тогда… Поэтому я ушел. Ох уж эти его спокойные состояния! Не доверяю я им, вот и сейчас на всякий случай распорядился, чтобы санитар получше присматривал за больным и все время держал наготове смирительную рубашку.

Дневник Джонатана Гаркера

29 сентября, в поезде, по дороге в Лондон

Получив любезное письмо мистера Биллингтона о том, что он готов предоставить мне любую имеющуюся в его распоряжении информацию, я предпочел сам поехать в Уитби и все выяснить на месте. Сейчас моя цель — проследить путь ужасного груза, отправленного графом в Лондон. Позже мы займемся ящиками. Биллингтон-младший, симпатичный юноша, встретил меня на вокзале и привез в дом к отцу — они пригласили меня переночевать у них. Им свойственно подлинно йоркширское гостеприимство: обеспечить гостя всем необходимым и предоставить полную свободу действий. Зная, что я очень занят и приехал ненадолго, мистер Биллингтон приготовил в своей конторе бумаги об отправке ящиков. Я пережил очень неприятный момент, когда мне в руки попало письмо, которое я уже видел на столе у графа, еще не зная о его дьявольских планах.

Просмотрев документы, я понял, что все было тщательно продумано, четко спланировано и точно исполнено. Казалось, граф предусмотрел любое, даже случайное, препятствие, способное помешать исполнению его замыслов. Или, как говорят американцы, «застраховался на все сто», абсолютная точность в выполнении инструкций была просто логическим следствием его предусмотрительности. Я снял копии с накладной: «Пятьдесят ящиков обычной земли — для опытов», с письма компании «Картер, Патерсон и К°» и с ответа адвокатской конторы «Биллингтон и сын». Вот фактически все, что смог предоставить в мое распоряжение мистер Биллингтон.

Потом я направился в гавань и поговорил с береговой охраной, таможенными чиновниками и начальником порта. У всех нашлось что рассказать об этой странной истории со шхуной, которая, казалось, уже должна была быльем порасти, но никто не смог дополнить простое описание «пятидесяти ящиков обычной земли». Встретился я и с начальником станции, он любезно свел меня с рабочими, непосредственно занимавшимися погрузкой ящиков в поезд. Их квитанции соответствовали списку, и они лишь добавили, что ящики были «большие, тяжеленные» и что никто их «не сопровождал».

— Не было при них, — с сожалением буркнул один из грузчиков, — такого джентльмена, как вы, сэр, чтобы оценить наш каторжный труд.

А другой многозначительно заметил, что даже со временем не ослабела возникшая тогда необычайная жажда. Излишне говорить, что, прежде чем проститься, я позаботился о том, чтобы надолго и в должной мере перекрыть этот источник упреков и недовольства.

30 сентября

Начальник станции был настолько любезен, что дал мне рекомендательную записку к своему старому приятелю — начальнику станции на Кингс-Кросс. Приехав утром в Лондон, я расспросил его о прибытии ящиков. Он тоже сразу свел меня с теми, кто ими занимался. Предоставленная квитанция также соответствовала накладной. О жажде упоминали и здесь, и, хоть она оказалась более умеренной, я вновь позаботился о том, чтобы ее утолили ex posto facto.

Оттуда я направился в центральную контору «Картер, Патерсон и К°», где меня встретили очень любезно. Они просмотрели свои журналы и телефонировали в свое отделение на Кингс-Кросс, чтобы получить дополнительные сведения. К счастью, там оказались люди, сопровождавшие груз; начальник сразу прислал их в центральную контору, передав с ними накладную и все бумаги, имеющие отношение к доставке грузов в Карфакс. И вновь я убедился в полном соответствии с квитанцией; грузчики смогли дополнить скудное описание груза некоторыми подробностями, относившимися исключительно к пыльному характеру работы и к возникшей в результате жажде. После того как я, потворствуя их благословенному пороку, предоставил им с помощью государственного денежного знака возможность утолить ее, хоть и с некоторым запозданием, один из них заметил:

— Сударь, это был самый странный дом, в котором я когда-либо бывал в своей жизни. Провалиться мне на этом месте! В нем никто не жил лет сто. Там была такая пылища, что хоть спать ложись — жестко не будет. И все там такое старое и в таком запустении, что мы враз почуяли запах допотопных времен. А уж старая часовня — в ней просто дух от страха захватывало! Уж конечно, мы с напарником постарались поскорее унести оттуда ноги. Ей-богу, предложи мне фунт в минуту, я бы все равно ни за что не остался там после того, как стемнеет.

Я вполне разделял его чувства, но не признался, что бывал в этом доме и знаю, о чем речь, иначе его аппетиты могли бы возрасти.

Одним выяснившимся обстоятельством я доволен: ящики, прибывшие из Варны в Уитби на борту «Деметры», все до единого, целыми и сохранными, доставлены в старую часовню в Карфаксе. Их должно быть пятьдесят; боюсь, правда, что несколько, судя по дневнику Сьюарда, куда-то перевезли. Попытаюсь найти возчиков, забиравших ящики из Карфакса, когда на них напал Ренфилд. Может быть, они расскажут что-нибудь дельное.

Позднее

Мы с Миной работали с бумагами весь день и выстроили все в хронологической последовательности.

Дневник Мины Гаркер

30 сентября

Радость просто переполняет меня. Наверное, потому, что миновал период постоянных опасений за Джонатана, не нанесли ли переживания в замке Дракулы и новая встреча с ним непоправимого ущерба здоровью моего мужа. Я видела, как решительно он был настроен, когда уезжал в Уитби, а у меня в душе все замирало от недобрых предчувствий. Однако активная деятельность ему явно на пользу. Он никогда не был таким энергичным, целеустремленным и усердным, как теперь. Милый, славный профессор Ван Хелсинг оказался прав: Джонатан — крепкий орешек, и испытания, которые слабого просто убили бы, делают его лишь более стойким. Он вернулся полный жизни, надежды и решимости; к вечеру мы привели бумаги в порядок. Я очень волнуюсь. Наверное, любое живое существо, на которое бы так охотились, как на графа, вызвало бы сочувствие. Но то-то и оно, что это не человек и даже не зверь. Достаточно почитать дневник доктора Сьюарда о смерти бедняжки Люси и последующих событиях, чтобы в душе сразу иссякли все источники жалости.

Позднее

Лорд Годалминг и мистер Моррис приехали раньше, чем мы ожидали. Доктор Сьюард и Джонатан ушли по делам, так что встретила их я. Для меня эта встреча была мучительной, ибо напомнила о совсем недавних надеждах Люси. Прошло всего несколько месяцев… Конечно, она говорила им обо мне; оказалось, доктор Ван Хелсинг также «пел мне дифирамбы», как выразился мистер Моррис. Бедняги, никто из них не догадывается, что мне все известно о предложениях, которые они делали Люси.

Они чувствовали себя неловко, не зная, насколько я посвящена в происходящее и о чем можно со мной говорить, поэтому беседовали на нейтральные темы. Подумав, я решила, что лучше сразу обсудить все, что нам известно на сегодня. Из дневника доктора Сьюарда я узнала, что они присутствовали при смерти Люси — ее настоящей смерти, — поэтому, мне кажется, я не выдам преждевременно никаких тайн, если скажу им, что прочитала все бумаги и дневники, перепечатала их на машинке и мы с мужем только что привели их в порядок, выстроив события в хронологической последовательности. Итак, я вручила каждому из них по экземпляру и предложила тут же, в библиотеке, прочитать.

Лорд Годалминг, полистав свой экземпляр — получилась солидная стопка бумаг, — спросил:

— И все это вы напечатали сами, миссис Гаркер?

А когда я кивнула, продолжил:

— Не совсем понимаю, что вас побудило к этому, но вы такие милые, добрые люди и работали так серьезно и энергично, что мне остается лишь, не задавая лишних вопросов, постараться помочь вам. Я уже получил урок, как следует относиться к фактам, — вполне достаточный для того, чтобы стать человеком смиренным до конца своих дней. Кроме того, я знаю: вы любили мою бедную Люси…

Голос Артура дрогнул; закрыв лицо руками, он отвернулся, не желая, чтоб видели его слезы. Мистер Моррис на мгновение деликатно положил руку ему на плечо, а затем тихо вышел из комнаты. Мне кажется, есть нечто в самой природе женщин, что позволяет мужчинам открывать им душу, делиться чувствами, не испытывая при этом унижения мужского достоинства: оставшись со мной наедине, лорд Годалминг сел на диван и дал волю своему душевному состоянию.

Я села подле него и взяла его за руку. Надеюсь, он не счел это слишком смелым с моей стороны и не сочтет потом. Впрочем, я несправедлива к нему, ведь он — настоящий джентльмен. Видя, что сердце у него просто разрывается на части, я попыталась поддержать его:

— Я любила Люси и понимаю, что́ она значила для вас, а вы — для нее. Мы были с нею как сестры. И теперь, когда ее больше нет с нами, позвольте мне быть вам сестрой и разделить ваше горе. Я знаю, как много несчастий выпало на вашу долю, хотя не могу в полной мере постичь всю их глубину. Если сочувствие и сострадание хоть в какой-то мере могут поддержать вас, позвольте мне ради Люси помочь вам!

Несколько минут бедный Артур просто не мог справиться с собой. Казалось, нашла выход вся боль пережитого им в последнее время. У него началась истерика — в тоске и отчаянии он то простирал руки к небу, то заламывал их. Он метался по комнате, а слезы потоком текли по его щекам. Мне было бесконечно жаль Артура, я обняла его. Он положил мне голову на плечо и плакал, как измученный ребенок, дрожащий от избытка чувств.

Вероятно, в сердце каждой женщины живет материнское чувство, заставляющее нас быть выше предрассудков и мирской суеты. На мгновение мне показалось, что голова этого взрослого, охваченного горем человека — голова ребенка, которую, может быть, когда-нибудь я прижму к себе. Я гладила его волосы так, будто он мой сын. В ту минуту у меня и мысли не было, что это может выглядеть странно.

Вскоре Артур успокоился, попросил извинить его за то, что не сумел сдержать свои эмоции, и сказал, что в минувшие дни и ночи — томительные дни, бессонные ночи — ему не с кем было поделиться своим горем. Не было женщины, которая бы посочувствовала ему и с которой, учитывая чудовищные обстоятельства, сопутствовавшие его горю, он мог бы откровенно поговорить.

— Теперь я понял, как я страдал, — сказал он, вытирая глаза, — но пока не знаю и, наверное, лишь со временем смогу в полной мере оценить, что́ значило для меня ваше сочувствие, хотя я и сейчас уже глубоко признателен вам. Позвольте мне стать вашим братом на всю жизнь — ради нашей дорогой Люси!

— Ради нашей дорогой Люси, — ответила я, пожимая ему руку.

— И ради вас, — добавил он. — Сегодня вы навсегда завоевали мое почтение и благодарность. И если когда-нибудь в будущем вам понадобится помощь, знайте, вам не придется долго ждать. Конечно, дай бог, чтобы ничто не затмило солнца в вашей жизни, но если возникнет необходимость, то обещайте, что известите меня.

Артур был очень серьезен, а его рана еще так свежа — и, поняв, что это его успокоит, я сказала:

— Обещаю.

Проходя по коридору, я увидела мистера Морриса, смотревшего в окно. Услышав мои шаги, он обернулся:

— Как там Арт? — спросил он и заметил мои красные глаза. — А, я вижу, вы его утешали. Бедняга! Ему это необходимо. Только женщина может помочь мужчине, когда у него сердечные неурядицы.

Сам Куинси так стойко переносил свое горе, что у меня просто защемило в груди. В руках у него была стопка бумаг. Я подумала, что, прочитав их, он поймет, как много мне известно, и сказала ему:

— Я бы хотела утешить всех, кто страдает. Позвольте мне быть и вашим другом и, пожалуйста, приходите ко мне, если я хоть чем-то смогу вам помочь. Позднее вы поймете, почему я так говорю.

Увидев, что я настроена серьезно, он взял мою руку и, наклонившись, коснулся ее губами. Это показалось мне жалким утешением для такой мужественной, бескорыстной души, и, импульсивно потянувшись к нему, я поцеловала его. На глаза его навернулись слезы, на мгновение у него даже перехватило дыхание, но он произнес совершенно спокойно:

— Милая девочка, вы никогда не раскаетесь в своей чистосердечной доброте! — И прошел в кабинет к своему другу.

«Милая девочка» — именно так он называл Люси! И уж кому-кому, а ей он доказал свою преданность!