Драмы

Б а р о в В л а д и м и р С е р г е е в и ч — вице-адмирал.

Щ е р б а к Т и м о ф е й Н и к о л а е в и ч — контр-адмирал.

Щ е р б а к Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч — его сын, капитан-лейтенант.

К и р а П е т р о в н а — жена Николая.

Т и м о ф е й — их сын.

Д я д и ч е в Ф е д о р И в а н о в и ч — капитан-лейтенант.

Б о й к о В а с и л и й И в а н о в и ч — старший краснофлотец.

Н а т а ш а — администратор в гостинице «Полярный Круг».

Л и д а С о й к и н а — парикмахер.

Р и г м е н — риер-адмирал.

Л а й ф е р т — агент по поставкам.

Э д К е н е н — капитан торгового парохода.

Ф р э н к М а к к р и — капитан торгового парохода.

А л ь б е р т Э р с к и н — матрос.

А д ъ ю т а н т Б а р о в а.

А д ъ ю т а н т Щ е р б а к а.

А д ъ ю т а н т Р и г м е н а.

С л у г а Л а й ф е р т а.

С и г н а л ь щ и к.

П о м о щ н и к к о м а н д и р а.

В а х т е н н ы й о ф и ц е р.

М и ч м а н Г р и г о р ь е в.

С т а р ш и н а Х о х л о в.

С т а р ш и н а Г а л и у л и н.

Д и л л М е з л и — негр.

М а т р о с «К о р д е л и и».

Д ж и м м и.

Р а д и с т.

С т а р п о м.

П е р е в о д ч и к.

С т ю а р д.

М о р я к и — советские и американские.

Действие происходит в 1942 году.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Большая, во всю стену, карта Ледовитого океана. Кабинет контр-адмирала Щербака, вырубленный в скале. Окон нет. Справа и слева две двери: одна в штаб и на командный пункт, другая в приемную. За занавеской — койка, покрытая суконным матросским одеялом, умывальник. На широком письменном столе — телефонные аппараты, динамик с сигнальной лампочкой. В углу столик, на котором коньяк и бисквиты.

В кабинете вице-адмирал Б а р о в, контр-адмирал Щ е р б а к и агент по поставкам мистер Л а й ф е р т. Все трое примерно одного возраста — им по пятьдесят лет. Широкий шрам от виска до подбородка пересекает лицо Щербака. Баров седой, подтянутый, суховатый. Лайферт в просторном сером костюме со значком «V» в петлице, веселый. Слуга Лайферта держит в руках длинную плоскую коробку.

Л а й ф е р т. Разрешите, дорогой контр-адмирал, в знак моего уважения и дружбы поздравить вас с пятидесятилетием, пожелать долгих лет жизни, здоровья, победы над нашим общим врагом! Желаю вам долго, счастливо жить после победы.

Б а р о в. Вы можете поздравить контр-адмирала заодно и с орденом. Контр-адмирал награжден сегодня орденом Ленина.

Л а й ф е р т. Тогда примите мои двойные поздравления! От имени пароходной компании «Братья Пэнз», интересы, которой я здесь представляю, разрешите передать этот небольшой подарок. (Делает знак слуге.) Раскройте.

Слуга раскрывает коробку и вынимает маленькие макеты судов.

Это океанские транспорты, входящие в состав каравана, плывущего к нашим берегам. (Прикрепляет макеты, к карте.) «Пэтриот», «Корделия», «Питсбург», «Магдалина», «Джексонвилль», «Тексас»…

Щ е р б а к. Передайте мою благодарность «Братьям Пэнз».

Л а й ф е р т. Я знал, что эти игрушки доставят вам удовольствие. (Делает знак слуге, тот уходит.)

Щ е р б а к (наливает коньяк в рюмки). Прошу!

Л а й ф е р т. За победу! За вас! За вашего сына капитан-лейтенанта Щербака, храброго продолжателя славной династии!

Щ е р б а к. За наших союзников!

Л а й ф е р т. У меня нет сына. Но у меня есть младший брат. Он мне дороже сына. Он убежал из дому и поступил добровольцем на флот, тоже хочет участвовать в битвах за Россию. Будем надеяться, что этот караван — прекрасный пролог к открытию второго фронта в Европе. Мы докажем господам Тафтам и прочим изоляционистам реальность Северного морского пути, мы заткнем их собачьи глотки! (Барову.) Я увижу вас еще, вице-адмирал?

Б а р о в. Вряд ли. Сегодня улетаю. Вызывает Москва.

Л а й ф е р т. Передайте привет Москве. Скажите, что Лондон и Вашингтон тронулись. Тронулись к вашим берегам.

Б а р о в. Наши берега известны своим гостеприимством. Надеюсь, что это путешествие будет благоприятно для всего мира.

Л а й ф е р т. И неблагоприятно для негодяя Гитлера. (Жмет руки, уходит.)

Б а р о в. У тебя утомленный вид. Не спал?

Щ е р б а к. Мало. Только закрыл глаза — поздравления. Из Москвы, с Балтики, из Владивостока, с Черного моря…

Б а р о в. Недоволен?

Щ е р б а к. Очень доволен, Володя. Очень! Но как-то не привык… Пятьдесят лет, шутка!

Б а р о в. Недавно еще мы с тобой мальчишками были, краснофлотцами… А теперь ты уж дед. Сколько лет внуку?

Щ е р б а к. Девять.

Б а р о в. Тоже Тимофей?

Щ е р б а к. Да. Тимофей Николаевич Щербак.

Б а р о в. Сноха здорова?

Щ е р б а к. Живет с мальчишкой в Ульяновске, тоскует, мужа ждет, отчаянные письма пишет, сюда рвется. Ведь она врач.

Б а р о в. Есть для тебя еще один подарок. Военный совет решил откомандировать в Самарканд, в Военную академию, десять боевых командиров, проявивших себя хорошо здесь, на Севере. Нужно и о будущем подумать, мало ли что предстоит!

Щ е р б а к (стараясь понять, к чему клонит Баров). Правильно.

Б а р о в. И среди этих десяти боевых командиров твой сын Николай. Он храбро воевал, пусть теперь поучится, флотоводцем будет. Недаром твою фамилию носит.

Щ е р б а к. Почему же меня не спросили?

Б а р о в. Насколько я помню, совершеннолетие в восемнадцать лет. А ему двадцать девять. Завтра отправляться. Корабль сдаст стажеру. Приедет в Москву, оттуда завернет в Ульяновск, заберет Киру, мальчишку — и в Самарканд. Ты чего надулся?

Щ е р б а к. Не поедет он.

Б а р о в. Прикажут — поедет.

Щ е р б а к. Я его не пущу.

Б а р о в (вскипел). Как это ты его не пустишь? Он что, не военный моряк? А ты не контр-адмирал?

Щ е р б а к. Вот потому что контр-адмирал, и не пущу. Как это выглядит? Едва год повоевал — в тыл? Почему же вы ставите меня в такое положение? Как он своим товарищам в глаза будет смотреть? Мне что, каждому офицеру, каждому матросу нужно объяснять, что без моего участия, меня не спросив, его — в академию?

Б а р о в. О себе думаешь? Не о флоте, не о войне, не о сыне — о себе.

Щ е р б а к. Я за Красный флот пролил свою кровь еще в гражданскую. Никогда я не нарушил ни одного приказа. И сейчас я думаю не о себе.

Б а р о в. Ты мне свою автобиографию не рассказывай, я ее не хуже тебя знаю. Перед войной все равны.

Щ е р б а к. Не поедет Николай, знаю его.

Б а р о в. Он откажется — его дело, он вправе. Но ты обязан передать ему решение Военного совета. И потребовать, чтоб выполнил. Ну, посуди сам, нужны будут нам после войны образованные, храбрые офицеры? Чего молчишь?

Щ е р б а к. Николай — мой единственный сын. Кроме него, нет у меня никого. Очень я хочу, чтоб он жил, чтоб учился, служил флоту… Хорошо, я передам ему ваш приказ.

Б а р о в. И будешь с ним говорить не как отец, а как контр-адмирал. Ты найдешь в себе силы, я знаю, что найдешь. К вечеру корабли в часовой готовности. Гитлеровцы проявляют подозрительную активность. (Остановился, посмотрел на Щербака.) Что, тяжела морская служба?

Щ е р б а к. Тяжела, товарищ вице-адмирал.

Б а р о в. Ты что лохматый такой? Постригись. Скоро, возможно, придется высоких гостей встречать. Будь здоров. (Уходит.)

Из приемной входит а д ъ ю т а н т.

Щ е р б а к. Что там?

А д ъ ю т а н т. Звонили ваш сын и капитан-лейтенант Дядичев, хотят лично поздравить.

Щ е р б а к (смотрится в зеркало над умывальником). Вызвали Гусева?

А д ъ ю т а н т. Он ранен во время бомбежки госпиталя. Я пригласил парикмахера из города.

Щ е р б а к. Сильно ранен Гусев?

А д ъ ю т а н т. Нет, легко. Осколок в плечо… Обещают через неделю выписать.

Щ е р б а к. Давайте сюда вашего нового парикмахера. Николаю позвоните, пригласите сюда минут через двадцать. И Дядичев пусть приходит.

Адъютант открывает дверь, пропускает парикмахера и уходит. Парикмахер Л и д а, девушка лет девятнадцати, курносая, беленькая, в целлофановом заграничном плаще, с противогазом через плечо. Она заметно робеет и говорит низким, грубоватым голосом.

Л и д а. Здравствуйте. Вас под бокс или под польку?

Щ е р б а к (рассматривает сводку). Под бокс? Не нужно. Немного подравняйте.

Л и д а. Меня ваш адъютант из города на катере привез. (Снимает противогаз, вынимает оттуда халатик, ножницы, одеколон, салфетки. Сбрасывает плащ, надевает халат.)

Щ е р б а к (внимательно наблюдая за ее приготовлениями). А вот посторонние вещи в противогазе носить не положено.

Л и д а. Если не положено, и не буду. У меня сумочки нету.

Щербак садится в кресло. Лида обвязывает его салфеткой, начинает стричь.

Щ е р б а к. Что это у вас руки дрожат?

Л и д а. Никогда не стригла такого большого начальника.

Щ е р б а к. Вы где работаете?

Л и д а. В гостинице «Полярный Круг». Ну конечно, там приходилось стричь разных больших людей. И наших, и заграничных. Несколько раз стригла Героев Советского Союза. Между прочим, сына вашего, капитан-лейтенанта Николая Щербака, два раза, так что вы не волнуйтесь, практика у меня есть, я вам не испорчу, я кончила курсы на «отлично», если желаете, могу аттестат показать. Он у меня тут, в противогазе.

Щ е р б а к. Не нужно, не нужно…

Л и д а. Вам сбоку побольше снять или поменьше?

Щ е р б а к. Поменьше.

Л и д а. А это, что, шрам такой ужасный, от войны или от рождения.

Щ е р б а к. От войны.

Л и д а. От этой или еще от старой?

Щ е р б а к. От старой.

Л и д а (тихо). Позвольте вас поздравить, товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. Вы мне чуть ухо не отстригли.

Л и д а. А вы не вертите головой. Я говорю: поздравляю, товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. Спасибо.

Л и д а. Я вас не только от своего имени, но и от имени всех четырех парикмахеров нашего города. Я вот, когда на катере ехала сюда, думала: если не страшный — скажу, а если страшный — промолчу…

Щ е р б а к. Ну, и какой я оказался?

Л и д а. Седоватый.

Щ е р б а к. Может, подкраситься?

Л и д а. Нет, некрасиво будет.

Щ е р б а к. Вот и я думаю — некрасиво.

Л и д а. Вам сверху побольше снять или поменьше?

Щ е р б а к. Поменьше.

Л и д а. Бриться будем?

Щ е р б а к. А нужно?

Л и д а. Нет, вы бритый. Одеколоном будем?

Щ е р б а к. Будем. А что вы мне сказать хотели, если не страшный?

Л и д а. Мне очень на фронт хочется, товарищ контр-адмирал. Вы извините, что я к вам с мелочами лезу, но ведь как такой случай упустить. Я уж и в военкомат ходила, а там мне отказали: нам, говорят, вы, как парикмахер, на данном этапе войны больше нужны.

Щ е р б а к. Правильно сказали.

Л и д а. Я сейчас английский язык с одной девушкой прохожу. Много слов уже выучила. Я разведчицей могу быть или краснофлотцем, зенитчицей. Я смелая, я для победы на любой подвиг пойду. У меня семьи нет, все они под бомбами погибли здесь в городе… Мать, то есть, погибла, а отец от ожогов умер в больнице… Вот ведь кончится война, У каждого человека спросят: а где ты был, как помогал фронту? Что я отвечу?

Щ е р б а к. Скажешь, что парикмахером была. И все тебя уважать будут за это. (Встает, снимает салфетку.) Готово? Прекрасно! (Звонит.) Сын не пришел еще?

Входит а д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Нет еще. Старший краснофлотец принес ящик какой-то. Говорит, подарок от Николая Тимофеевича.

Щ е р б а к. Интересно, что за подарок. (Заходит за занавеску.)

Адъютант выходит. Входит В а с и л и й Б о й к о с высоким квадратным ящиком. Лида укладывает инструмент в противогаз.

Б о й к о (рапортует). Старший краснофлотец Бойко явился… (Увидев Лиду.) Здравствуйте.

Л и д а (пожимая плечами). Здрасьте.

Б о й к о. Может, вы думаете, что мы не знакомы? И я с вами здороваюсь нахалом? Нет, извините, мы знакомы.

Л и д а. Что-то не помню.

Б о й к о. Я у вас брился.

Л и д а. У меня тысячи бреются.

Б о й к о. И вы меня еще порезали. А я еще взял книгу жалоб и предложений и написал: «Выражаю благодарность мастеру Лиде за хорошее обслуживание». И якорь нарисовал.

Л и д а. У вас еще такие бачки были?

Б о й к о. Нет, бачек у меня не было.

Л и д а. Усы?

Б о й к о. И усов не было. Вот такой, как сейчас. Только помоложе. Месяц назад.

Л и д а. Не помню.

Щ е р б а к выходит из-за занавески, вытирает лицо полотенцем, надевает китель, звонит.

Входит а д ъ ю т а н т.

Щ е р б а к. Парикмахера накормите и вместе с фельдъегерем на моем катере отправьте в город.

Л и д а. Спасибо, товарищ контр-адмирал. Вы о моей просьбе не забудете?

Щ е р б а к. Не забуду.

Адъютант и Лида уходят.

Б о й к о. Разрешите передать вам, товарищ контр-адмирал, от командира боевого корабля «Вихрь» Николая Тимофеевича Щербака привет. (Передает ящик.)

Щ е р б а к (открывает ящик, вынимает оттуда баян). «Полтавская фабрика баянов и гармоний Мищенко и Пащенко». Откуда его Николай вытащил?

Б о й к о. Говорили, это старый ваш инструмент, в Ленинграде на вашей бывшей квартире в разбомбленном доме остался. А один летчик, дружок Николая Тимофеевича, сосед ваш, был в Ленинграде, разыскал под обломками и с собой на самолете прихватил. Совсем в негодном виде. А мы с Николаем Тимофеевичем и с капитан-лейтенантом Дядичевым отремонтировали его своими силами к этому дню.

Щ е р б а к (смотрит на баян). На нем еще отец играл. Ай да Николка, придумал подарок! (Надевает на плечо, пробует взять аккорд.) Разучился! Зря время тратили. (Внимательно смотрит на краснофлотца.) Ваша фамилия Бойко?

Б о й к о. Так точно.

Щ е р б а к. Вы рулевой на «Вихре»?

Б о й к о. Так точно.

Щ е р б а к. Это вас в прошлом году травило у руля во время воздушного налета?

Б о й к о. Так точно. Под вашим флагом в первый боевой поход ходили.

Щ е р б а к (передает ему баян). Умеете?

Б о й к о. Не шибко. (Наигрывает украинскую песню.)

Щ е р б а к. Вы что же, качки не переносите?

Б о й к о. Нет, качку я переношу. А как начали над нами пикировать… Очень с непривычки томно.

Щ е р б а к. Вас тогда на берег списали?

Б о й к о. Нет, капитан-лейтенант Щербак не позволил. Я, сказал, вижу, как он свой животный страх превозмогает. С тех пор я в тринадцати походах был.

Щ е р б а к. Я, когда служил в шестнадцатом году на корабле «Святой Симеон», тоже испугался в первом бою. Потом ничего, пообвыкся.

Б о й к о. А сперва томно было?

Щ е р б а к (смеется). Томно!

Входит Н и к о л а й. Он высок, румян, что-то девическое есть в его лице, в улыбке. Он тихо говорит, жесты его сдержанны. Войдя, он застенчиво здоровается с отцом. Бойко прячет баян в ящик.

Н и к о л а й. Поздравляю!

Щ е р б а к. Вспомнил?

Н и к о л а й. Не мудрено. Во всех газетах напечатано.

Щ е р б а к. Надо было сказать: «Вспомнил. Я этот день всегда помню». Эх, ты! А за подарок спасибо, сынок.

Из динамика голос: «Товарищ контр-адмирал! Вас просит начальник штаба флота».

(Сыну.) Жди! (Уходит.)

Н и к о л а й. Что это у вас такой торжественный вид? Словно не он, а вы именинник?

Б о й к о. Есть причина, товарищ командир.

Н и к о л а й. Я, когда входил сюда, девушку встретил, парикмахера из гостиницы. Лида ее зовут?

Б о й к о. Она.

Н и к о л а й. Ваша?

Б о й к о. Моя.

Н и к о л а й. Поговорили вы с ней?

Б о й к о. Поговорили. Хорошо так поговорили. Она только мое лицо позабыла. Бачки, говорит, у меня были. И усы. Да ведь это и смешно требовать, чтоб она всех запомнила. У нее тысячи людей бреются. А на тысячу — она одна.

Н и к о л а й. Так уж и одна!

Б о й к о (убежденно). Одна!

Н и к о л а й. Ну, раз одна, дело серьезное.

Возвращается Щ е р б а к.

Б о й к о. Разрешите идти, товарищ контр-адмирал?

Щ е р б а к. Идите. Значит, больше не будет томно на мостике?

Б о й к о. Нет, не должно, товарищ контр-адмирал. (Уходит.)

Щ е р б а к. Как там на корабле у тебя?

Н и к о л а й. Чинимся помаленьку. Дырки штопаем. Скоро опять в море.

Щ е р б а к. Да… Скоро… Только… на этот раз без тебя.

Н и к о л а й. А я что же?

Щ е р б а к. А ты на поезд Москва — Ульяновск… Берешь Киру, Тимошку… Куйбышев — Самарканд. Военный совет посылает в академию десять лучших боевых командиров. В том числе тебя. Можешь гордиться.

Н и к о л а й. Горжусь.

Щ е р б а к. Ну вот и хорошо. Дальние проводы, лишние слезы. Самолетом отправить тебя нельзя, зайдешь в штаб, получишь броню на поезд. Корабль сдашь стажеру. Комдиву даны указания. Будь здоров. (Углубляется в бумаги.)

Н и к о л а й. Минуточку.

Щ е р б а к. Что еще?

Н и к о л а й. Я не поеду, товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. Поедешь. Как миленький.

Н и к о л а й. Нет, не поеду.

Щ е р б а к. Ты как разговариваешь? Встать! Что это еще за болтовня? Я передаю тебе приказ командования. Ну что ты, с ума сошел.

Н и к о л а й. Я прошу вас, товарищ контр-адмирал, разговаривать со мной как с офицером флота. Я не поеду. Я имею право отказаться. Это ведь не боевое задание. Кончится война — поеду в академию, в училище, куда пошлете… А сейчас…

Щ е р б а к. Чудак! Ну, что я тебе буду доказывать то, что ты и так знаешь. Твои возражения известны. Дескать, я молод и еще не воевал как следует, только в тринадцати боевых походах участвовал, я, дескать, сын твой, неудобно, я коммунист. Да и с командой, дескать, жалко расставаться, привык я к ним… Так?

Н и к о л а й. Так.

Щ е р б а к. Не будь ты моим сыном — послали бы тебя?

Н и к о л а й. Наверно, послали бы.

Щ е р б а к. И что бы ты тогда сказал?

Н и к о л а й. Не знаю, что бы я сказал тогда. Да, конечно, ведь и молод, и не воевал еще, и коммунист, и с командой жалко расставаться. Так и Коля Фролов говорил, когда отказывался. И его просьбу уважили, оставили здесь. Да ведь я сын твой! Зачем же ты предлагаешь это мне, зачем кричишь на меня, зачем оскорбляешь? Не поеду, товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. Продумал?

Н и к о л а й. Продумал.

Щ е р б а к. Думай еще.

Н и к о л а й. Хочется до конца войны дожить, и поучиться, и Тимошку вырастить, и с Кирой быть вместе. Но я ничего не могу добавить к тому, что сказал.

Щ е р б а к. Думай еще.

Н и к о л а й. Мне нужно возвращаться на корабль.

Щ е р б а к. Пиши рапорт.

Н и к о л а й. Сейчас писать?

Щ е р б а к. Можешь сейчас. (Показывает на стол.)

Николай садится за стол.

Так вот и пиши, как мне сказал… (Ходит по кабинету, искоса взглядывает на сына.) Яйца курицу учить стали.

Н и к о л а й (дописал, встает, отдает бумагу). Прошу передать.

Щ е р б а к (внимательно перечитывает рапорт). Хорошо… Я доложу.

Н и к о л а й. Можно идти?

Щ е р б а к. Стой. (Подходит к Николаю, прижимает к себе.) Правильно, сынок. Много я сегодня подарков получил, а это, пожалуй, самый дорогой. И самый тяжелый подарок. Пусть так и будет. (Вздохнул.)

Н и к о л а й. Баян видел?

Щ е р б а к. Видел. (Взял баян, заиграл тихую песню.)

Входит а д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Капитан-лейтенант Дядичев просит разрешения.

Щербак кивает, адъютант выходит и возвращается с Д я д и ч е в ы м. Федор Иванович Дядичев — ровесник Николая и прямая противоположность ему. Он среднего роста, коренастый, скуластый, угрюмый, резкий, вспыльчивый.

Д я д и ч е в. Разрешите, товарищ контр-адмирал, в этот день…

Щ е р б а к (раздраженно). Слышал я сегодня уж раз пятьдесят. Ты бы что-нибудь новенькое.

Д я д и ч е в (упрямо). Разрешите в этот день поздравить вас. И вашего сына. И передать только что полученную телеграмму от Киры.

Щ е р б а к. От снохи? (Берет телеграмму.) Добилась назначения в городскую больницу к нам. На днях здесь будет.

Н и к о л а й. А Тимошка?

Д я д и ч е в. С бабкой в Ульяновске останется. Сюда с детьми не пускают.

Н и к о л а й. Ну, Кира! Добилась своего.

Щ е р б а к. Вы чего на коньяк уставились? Это дипломатический. Хотите?

Д я д и ч е в. Хотим.

Щ е р б а к. Можете. Мне нельзя, у меня… Впрочем, налейте. Ну, за боевые успехи?

Д я д и ч е в. Естественно. И за ваше… так сказать…

Н и к о л а й. За батьку!

Щ е р б а к. За меня уже пили! Лучше за тебя и за Федора. В один день вы в училище поступили, в один день кончили, в один день на флот прибыли…

Д я д и ч е в. А помнишь, Коля, как ты меня домой в первый раз привел, после экзаменов? Пойдем, говорит, обедать, отца нет, он на подводной лодке «Барс» плавает. А вы дома. В столовой разувшись сидели, на баяне играли.

Щ е р б а к. На этом самом.

Д я д и ч е в. У вас больно свирепый вид был, товарищ контр-адмирал. Откуда, думаю, у такого тихого Николашки такой громкий отец.

Щ е р б а к. Я и сам удивляюсь. Откуда у меня такой тихоня?

Зажигается лампочка на динамике.

(Николаю и Дядичеву.) Ждите. (Уходит.)

Д я д и ч е в. Киру встречать поедем?

Н и к о л а й. Обязательно. Если я в море буду — встречай ты. А если… Ну, сам понимаешь, война… Будь другом ей, Тимошке отцом.

Д я д и ч е в. Ничего не случится. Дурак.

Н и к о л а й. Да ведь это так. На всякий случай. Давай, пока старик не вернулся… (Подходит к столику, хочет налить.)

Неожиданно возвращается Щ е р б а к. Николай и Дядичев отскакивают от стола.

Щ е р б а к. Хороши соколики! Отставить. Юбилей кончен. Вам в море выходить — встречать союзные транспорты. Слышите?

Н и к о л а й. Слышим.

Д я д и ч е в. Прямо как у Гоголя: «Слышу, батько!»

Щ е р б а к. Эх ты, темный, надо знать классику. Там сын крикнул, а Тарас ответил: «Слышу!»

Д я д и ч е в. Пожалуй, правильно.

Щ е р б а к. Правильно, правильно… Ступайте на свои корабли. Киру встречу, устрою, не беспокойся. (И у самой двери, привычно-спокойно, как часто говорит.) Желаю успеха.

Н и к о л а й. Служим Советскому Союзу.

Уходят. Щербак смотрит им вслед. Затем подходит к карте… Далекая песня… Огромная, во все зеркало стены, карта Северного театра военных действий… Волнуется море. Бегут облака.

Мостик боевого корабля. Рулевая рубка. За ней штурманская и радиорубка. На мостике командир корабля Н и к о л а й Щ е р б а к. У штурвала руля Б о й к о. Наверху д в а с и г н а л ь щ и к а. Несмотря на летнее время на моряках теплые барашковые шапки, свитеры, ватники, брезентовые плащи. На командире кожаный реглан. Негромкая команда, доклады сигнальщиков и рулевого. Незакатное летнее полярное солнце, окаймленное светящимся оранжевым дымком, оказывается то справа, то слева, в зависимости от эволюции корабля.

Н и к о л а й (говорит в переговорную трубу, как всегда, негромко, медленно). Запишите в вахтенный журнал. В два часа был замечен силуэт горящего корабля. Оказался пароход торгового флота Соединенных Штатов «Пэтриот». Капитан приказал команде высаживаться на шлюпки. Сторожевой корабль «Вихрь» готовится принять на борт команду с союзного парохода.

Б о й к о. На румбе двести.

Н и к о л а й. Так держать. Вы что-то сказали, Бойко?

Б о й к о. Нет, товарищ командир. Молчу. Думаю.

Н и к о л а й. Сигнальщики, усилить наблюдение за морем и воздухом! (Смотрит в бинокль.) Большой транспорт!

Б о й к о (про себя). Эх, служба морская соленая. Жаль мне, Лида, что не видите вы всей этой красоты сейчас… И облака над самым кораблем, и брызги прямо по губам бьют, и чайка… Далеко от берега залетела… Знаете, Лида, очень я к морю привык. Даже непонятно, как без него раньше обходился. Я, когда на берегу, все море вижу… Сплю ночью, а мне море представляется. Вот такое, как сейчас. Темное, военное.

Н и к о л а й. О чем думаешь, рулевой?

Б о й к о. Как всегда, товарищ командир: по морю ходишь — о земле думаешь. На румбе двести.

С и г н а л ь щ и к. К борту подходит шлюпка с капитаном.

Н и к о л а й. Стоп! (Передвигает ручку машинного телеграфа.)

Голос помощника: «Принимаем на борт капитана союзного корабля». На мостик поднимается п о м о щ н и к, за ним рыжий пьяный М а к к р и, без фуражки, с пледом на плечах. Затем, в кожаном пальто, красивый, видно чрезвычайно расстроенный, капитан Э д К е н е н. Затем — долговязый, молчаливый матрос, американец А л ь б е р т Э р с к и н.

К е н е н (представляется). Captain of United States Steamship «Patriot» Edward Canan, Wellington, Delaware[1].

Н и к о л а й. Щербак.

М а к к р и. Маккри! Маккри! Маккри!

К е н е н (здоровается за руку с Николаем и с вахтенным офицером). Не повезло! Не повезло! Не повезло!

М а к к р и (запел).

(Сел на ступеньку.)

Б о й к о (фыркнул). О!

К е н е н. Тринадцать суток мы идем по этому проклятому океану и трое суток отбиваемся от подводных лодок, от самолетов, от всякой мрази. Трое суток никто на «Пэтриоте» ни на секунду не сомкнул глаз.

М а к к р и (оглядывает мутным взглядом Николая и других). Дьявол… Каналья…

К е н е н. Это мой старый друг Маккри, капитан парохода «Корделия». Вчера вечером его пароход торпедировала немецкая подводная лодка. Мы его приняли на борт, а сегодня… Если представить себе жизнь в аду — там рай!

М а к к р и (вынимает флягу, делает глоток, затем протягивает Николаю). Джин!

Н и к о л а й. Нет, благодарю, вас.

К е н е н (показывает на свой корабль). Горит! Этот негодяй спустил фугаску в середину корабля…

Н и к о л а й. На корабле остались люди?

К е н е н (с достоинством). Сэр, когда вы еще учились в школе, я уже плавал по океанам… Я ушел последним… или сгорел бы вместе с ним…

Н и к о л а й. Вы не хотите спуститься в кают-компанию?

К е н е н. Нет. Я хочу до последней секунды видеть мой пароход.

Н и к о л а й. Вы обнаружены немецкими самолетами. Они наведут сюда надводные корабли.

К е н е н. Вы хотите добить транспорт торпедой? На это тяжело решиться, сэр, но это единственный выход.

Н и к о л а й. Погасить огонь на «Пэтриоте» невозможно?

К е н е н. Нет, сэр. Два кочегара сгорели живьем… Если бы вы знали этих людей! А на «Пэтриоте» авиамоторы, танки, дальномерные приборы для артиллерии… Надо топить, чтоб не досталось немцам… К чертовой матери!

М а к к р и (вынимает пистолет, стреляет в море). Дьявол! Дьявол!

К е н е н. Маккри, ведите себя прилично! (Николаю.) Простите его, сер, бедняга почти невменяем с горя.

Н и к о л а й (помощнику). Проводите мистера Маккри в каюту. Дайте ему… сами знаете чего. Пусть поспит.

П о м о щ н и к (к Маккри). Прошу, сэр. (Уводит Маккри вниз.)

К е н е н. Спасибо!.. Вы знаете, что было с ним сегодня ночью? Он хотел застрелиться… Всю ночь я утешал его. А сейчас я сам… капитан без парохода.

Н и к о л а й. Адмирал Нельсон говорил, что капитан всегда прав. Потеряв судно, он заслуживает, чтоб ему дали другое.

К е н е н. К сожалению, его мнение не обязательно для пароходной компании «Братья Пэнз».

Николай нажимает звонок. Появляется к р а с н о ф л о т е ц-р а с с ы л ь н ы й.

Н и к о л а й. На мостик мичмана и старшину Хохлова!

Р а с с ы л ь н ы й. Есть. (Убегает.)

А л ь б е р т Э р с к и н, матрос-американец, подходит к Бойко и кладет ему руку на плечо.

А л ь б е р т (вынимает жвачку изо рта и протягивает Бойко). Кочишь?

Б о й к о (отрицательно качает головой, вынимает из кармана пачку папирос, отдает Альберту). «Беломор». Бери, закуривай.

А л ь б е р т (кладет пачку за пазуху. Пожимает руку Бойко). Русски. Привет. Америка.

Б о й к о (пожимает ему руку). Мелитополь.

На мостик поднимаются с т а р ш и н а и м и ч м а н.

Н и к о л а й (мичману). Возьмите двух комендоров, механика, старшего краснофлотца Бойко и еще пять краснофлотцев. Идите на шлюпке капитана Кенена к транспорту. Доложите состояние парохода. (Старшине.) Смените Бойко у руля.

Мичман убегает. Старшина становится за штурвал вместо Бойко.

Б о й к о. Жизни своей не пожалею, товарищ командир.

Н и к о л а й (обнимает Бойко). Будь здоров, матрос!

Бойко уходит.

К е н е н. Куда вы их послали, я не понял?

Н и к о л а й. Утопить ваш транспорт мы еще успеем. Успеем и уйти от немцев, у меня хороший ход. Я приказал моим матросам осмотреть «Пэтриот». Может быть, удастся взять его на буксир.

К е н е н. Они могут взорваться! Я пойду с ними. Если суждено, мы взорвемся все вместе.

Н и к о л а й. Я не хочу рисковать вашей жизнью, мистер Кенен.

К е н е н. Э! Моя жизнь не стоит сейчас пуговицы.

Н и к о л а й. Шлюпка отошла… Следить за воздухом! Удвоить посты наблюдения. Радировать на базу.

Плеск волн. В молчании стоят на командирском мостике Николай Щербак, Эд Кенен, рулевой Хохлов, сигнальщики.

Затемнение, музыка, снова свет.

С и г н а л ь щ и к. Товарищ командир! Семафор с «Пэтриота».

Н и к о л а й. Наши матросы уже на «Пэтриоте».

С и г н а л ь щ и к. Вася! Вася Бойко на мостике!

Н и к о л а й. Читайте.

С и г н а л ь щ и к. Докладывает мичман Григорьев: «Пожар ликвидируем. Выгорела крыша трюма, часть надстройки. Жду доклада механиков. Машины в порядке». Докладывает старшина рулевых: «Система управления в порядке». Докладывает мичман: «Огонь ликвидирован. Транспорт может идти самостоятельно. Прошу разрешить поднять сигнал — личному составу транспорта вернуться на пароход».

Н и к о л а й. Дайте приказ команде «Пэтриота». Личному составу вернуться на пароход. Шлюпки бросить.

С и г н а л ь щ и к. Подпись?

Н и к о л а й. Капитан Кенен. (Кенену.) Согласны?

К е н е н. Зачем вы меня спрашиваете? Действуйте, как считаете нужным. Спасибо вам, сэр. Нет такой силы, сэр, которая бы заставила меня забыть ваш подвиг… (Матросу.) Пожмите, Альберт, руку русскому капитану…

А л ь б е р т (отрывая пуговицу от куртки, отдает Николаю). Please, sir![2] При-вет! Нью-Джерси! «Беломор».

Н и к о л а й (хлопает себя по карманам, ищет, что бы дать матросу. Вынимает расческу). Возьмите. На память.

А л ь б е р т (срывает с головы берет, причесывается). Thank you, sir![3] (Прячет расческу.) Бе-ри! За-ку-ри-вай!

К е н е н (кричит вниз). Маккри! На шлюпку!

Голос помощника: «Спустить шлюпку!»

А л ь б е р т (жмет руку Николаю). Шлупка! Возь-ми-те! На память! Ме-ли-тополь. «Беломор». Камрад. Русия. Кровь. Друг. (Поднимает два пальца.) Ви́ктори!

Н и к о л а й (поднимает два пальца). Ви́ктори!

Альберт показывает два пальца вахтенному командиру, сигнальщикам, рулевому. Те в ответ тоже поднимают пальцы.

Х о х л о в. Ви́ктори!

В а х т е н н ы й. Ви́ктори!

С и г н а л ь щ и к. Ви́ктори!

К е н е н. Ви́ктори!

Н и к о л а й (прощается с капитаном). До встречи та базе, мистер Кенен.

Эд Кенен и матрос уходят. Снизу голос Маккри: «Yankee comes, carrying tanks»[4].

(Проводив до трапа гостей, сигнальщику.) Группе с «Вихря» под командой мичмана Григорьева оставаться на транспорте до прибытия в порт назначения. (В трубу.) Запишите в вахтенный журнал.

Голос помощника: «Шлюпка отошла».

Малый вперед. Курс сто сорок пять.

Х о х л о в. На румбе сто сорок пять.

Н и к о л а й. Так держать!

С и г н а л ь щ и к (худощавый, шустрый паренек. Про себя). Эх, мать честная, везет же людям! О Ваське Бойко я думаю в данный момент. Везет Ваське Бойко, мать честная! Такую девочку полюбил. Он мне в кубрике рассказывал о ней. Ну, красота, красота, да и только. Лида Сойкина. И имя такое оригинальное. А моя Неля в Ленинграде осталась, на Охте живет… В одном цехе три года вместе. Эх, мать честная, полная неизвестность. С вахты сменюсь, опять письмо ей напишу. Может, на этот раз ответит. Вот бы в Ленинграде побывать. На «Вихре» нашем проскочить, в Неву зайти — и из большого калибра в воздух. Здорово, Балтика. Североморцы в гости пришли!..

На мостик поднимается п о м о щ н и к.

П о м о щ н и к. Две радиограммы с базы.

Н и к о л а й (читает). «Навстречу вам идут миноносцы. Следуйте в точку встречи. Установите связь». Давайте вторую. (Читает, переходит к микрофону.) Товарищи краснофлотцы и командиры! Штаб флота передает о победе подводной лодки Дядичева. Из фиорда вышел на разгром союзных кораблей флагман германского флота линкор «Фридрих Великий» в сопровождении двух крейсеров и группы миноносцев. Линкор был торпедирован Дядичевым. Операция германского флота сорвалась. Поздравляю вас, товарищи!

С и г н а л ь щ и к. Сигналы с «Пэтриота». Команда возвращается на пароход. Капитан ждет указаний.

Н и к о л а й. Пишите: «Приказываю следовать до встречи с советскими миноносцами. Буду вас прикрывать. Желаю успеха. Советую идти полным ходом. Командир».

Помощник уходит.

Х о х л о в (про себя). Прощай, Василий Бойко! На базе встретимся. Устроим тебе свадьбу сообща, всем личным составом. Всю жизнь будешь помнить, Василий, матросскую свадьбу.

Н и к о л а й (про себя). Как вернусь, обязательно сюда Тимошку выпишу, пусть среди них растет, моряком будет…

П о м о щ н и к. «Пэтриот» идет заданным курсом. Желает нам удачи.

Н и к о л а й. А мы — ему! Теперь, сигнальщики, — в оба. Ждите гостей!

С и г н а л ь щ и к. Самолет от берега… Второй… Третий… Четвертый…

Н и к о л а й. Не задержались. (И, как всегда в такие минуты, командует спокойно, тихо, медленно.) Воздушная тревога! Зенитчики, по местам!

Сирена. Колокол громкого боя. Гул самолетов. Выстрелы зениток.

Поставить огневую завесу. Не допускать немецких самолетов к американскому кораблю!

Над палубой проносится черная тень. Корабль сотрясается от взрыва.

(В трубу.) Осмотреться в отсеках!

П о м о щ н и к (принимает доклад по телефону). У нас заклинило рули. Корабль лишен хода.

Н и к о л а й. Радируйте на базу. Открытым текстом! «Пэтриоту» приказ уходить полным ходом навстречу советским миноносцам!

С и г н а л ь щ и к. Шесть «Юнкерсов» и десять «Мессершмиттов».

Н и к о л а й. Отобьемся! Прямой наводкой по врагу… Залп! Молодцы артиллеристы!.. Транспорт виден?

Х о х л о в. Уходит… Смотрите, смотрите, товарищ командир. Падает! В море!

Н и к о л а й. Один есть!

Х о х л о в. Второй! Второй тоже горит. Разрешите мне к оружию, товарищ командир! За штурвалом делать нечего — рули заклинены.

Н и к о л а й. Хорошо. Становитесь к пулемету.

Х о х л о в. Есть!

Н и к о л а й. Стойте, Хохлов! Почему у вас бушлат распахнут? Застегнитесь. Нет, не на ту пуговицу. (И вдруг впервые громко, во весь голос, звонко, весело.) По фашистским разбойникам! В небо! Бей!

П о м о щ н и к. Товарищ командир! Корабль погружается. Сильные пробоины в носу и в корме. На горизонте пять немецких торпедных катеров.

Н и к о л а й (помощнику). Подождите! (Команде.) Огоньку! Еще!

П о м о щ н и к. Прикажите опускать шлюпки.

Н и к о л а й. Чтоб всем по одному быть уничтоженными фашистами? Вы забыли, младший лейтенант, закон советских моряков?

П о м о щ н и к. Нет, товарищ командир, я его помню.

Н и к о л а й. Хвалю за хорошую память. Передайте на базу: сбили два самолета противника.

П о м о щ н и к. Вода поступает в трюм.

Н и к о л а й. Заделать пробоины. Передайте радиограмму, делайте свое дело. Зенитчики, веселее! За наше море! За родину!

С и г н а л ь щ и к. Товарищ командир! Больше мне флагами писать некому. Одолжите ваш пистолет. Я немцам от себя несколько слов напишу. Так сказать «постскриптум».

Николай бросает вверх свой пистолет. Сигнальщик ловит его, прицеливается и стреляет в самолет.

Держись, мать честная! Точка, тире, точка! (Стреляет.)

Корабль погружается. Возникает песня. Зенитчики поют «Варяга». Песня звучит громко, она заглушает шум самолетов, грохот разрывов… Все выше поднимается горизонт. Оставляя шлейф черного дыма, летит вниз тень от фашистского самолета.

Н и к о л а й. Славно, зенитчики!

Темнота. Зеленые отблески волн. У карты за столом Щ е р б а к. В микрофон голос: «Товарищ контр-адмирал! С вами будет говорить Москва. У аппарата вице-адмирал Баров».

Щ е р б а к (поднимает трубку). Да… В квадрате восемнадцать — тридцать три сторожевой корабль «Вихрь» ведет бой с самолетами и подводными лодками противника… Корабль лишен хода… Американский транспорт из зоны обстрела ушел. Минуточку… (Берет другую трубку.) Да… (В первую трубку.) Сейчас пришло донесение. Американский транспорт соединился с двумя миноносцами «Икс семнадцать, икс восемнадцать — девять»… Миноносцы прикрывают транспорт… Минуточку. (Берет другую трубку.) Да… Спасибо. (В первую трубку.) Американский транспорт идет на восток. Вызвана авиация. «Вихрь» продолжает сражаться.

Снова мостик корабля.

Н и к о л а й. Докладывайте, где «Пэтриот»?

П о м о щ н и к. Мы тонем, товарищ командир.

Н и к о л а й. Докладывайте, где «Пэтриот»?

П о м о щ н и к. «Пэтриот» соединился с миноносцами.

Н и к о л а й. Значит, спасен. Огонь! Еще огонь! За победу!

П о м о щ н и к. Корабль погружается.

Н и к о л а й. Ты слышишь меня, батько?

Темнота. Карта океана. У карты Щ е р б а к.

Щ е р б а к. Слышу.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Гостиница «Полярный Круг».

Расположенная на берегу залива, построенная в мирные дни, когда город был первоклассным международным портом и центром рыболовного флота, гостиница «Полярный Круг» сохранила все отличительные признаки 30-х годов в Арктике. Потолки и стены расписаны видами Севера, моря, кораблей, звездного неба. На картинах изображены корабли и боевые действия флота. Направо по коридору лестница, холл, парикмахерская. Налево в углу столик дежурного администратора, золоченое кресло, пальма в кадке, чучело медведя с подносом в лапах, огнетушитель и лопата. За столиком сидит администратор второго этажа Н а т а ш а П а в л о в а, около нее парикмахер Л и д а. Наташе не более двадцати четырех лет. На ней шерстяное платье, в волосах цветок, в зубах «козья ножка», скрученная из старой газеты и вставленная в кокетливый пестрый мундштук. Лида читает учебник английского языка. Наташа, попыхивая махоркой, внимательно слушает. За дверью номера 21 мужской голос тоскливо поет по-английски: «Какая грязная вода в Гудзоне».

Л и д а (читает). «Чудный летний день. Миссис Кларк и Нелли проводят послеобеденное время в парке. Повторите. (Повторяет то же по-английски.) Какой сегодня прекрасный день, говорит миссис Кларк, вдова моряка. Какие цветы ты любишь? Нелли отвечает: «Я думаю, темную розу». Повторите слова: день, цветы, роза, лилия, вдова. (Повторяет то же по-английски.) Эти цветы напоминают мне нашу добрую страну, где люди не знают горя и каждый человек прекрасен, как цветок. Повторите».

Н а т а ш а. Кто вам дал эту чепуху?

Л и д а. Капитан Кенен из двадцать первого номера. Ах, Наташа, какой это интересный человек! Подумать только, что он пережил, пока привел к нам свой пароход!

Н а т а ш а. И давно вы подружились с ним?

Л и д а. Просто он обещал помочь мне выучить английский язык. Очень милый, вежливый… Рассказывал, как его спас Николай Щербак.

Н а т а ш а. Говорите тише. Она там. (Показывает на номер 19.) Жена Николая Щербака… Вдова Николая Щербака.

Л и д а. Зачем она сюда ребенка привезла? Отсюда всех детей эвакуировали.

Н а т а ш а. Не знаю.

Л и д а. А кто ей сообщил о гибели мужа?

Н а т а ш а. Дядичев. Встретил на вокзале и сообщил.

Л и д а. Я бы умерла, а не сказала.

Н а т а ш а. Вы — парикмахер, а он — командир подводной лодки.

Л и д а. А правду говорят, Наташа, что Дядичев — ваш жених?

Н а т а ш а. Самую настоящую неправду.

Л и д а. Зачем же вы гуляете ночами по городу?

Н а т а ш а. Ночной пропуск есть — вот и гуляем!

Л и д а. Очень рада, что он не ваш жених. Противный. Развязный. Все время славой своей козыряет. Идет — ни на кого не смотрит. Бреется — не разговаривает. Сидит в кресле, как на фотографии. Заносчивый.

Н а т а ш а. А вам нравятся скромные, тихие? Почему же вам не нравится Вася Бойко?

Л и д а. Кто это?

Н а т а ш а. Будто не знаете? Матрос с корабля Николая Щербака. Придет сюда, постоит, вздохнет, свистнет и прочь пойдет.

Л и д а. Мало ли! Всех их, что ли, по имени знать?

Н а т а ш а. Он как-то в отдел кадров приходил, просил вашу фотокарточку на один день, переснять. Ему, конечно, отказали.

Л и д а. Глупый.

Н а т а ш а (закуривает). А по-моему, симпатичный. В сто раз симпатичнее этого Эда Кенена и его пьяного приятеля.

Из номера 21 слышна песня, затем хохот, вой, звон разбитых стаканов.

Странный дом, эта гостиница «Полярный Круг». Позавчера еще тут было тихо, как в заводи. Мы с вами читали вслух «Мадам Бовари»… А сегодня заняты все номера: в одних поют, в других рыдают, в третьих занимаются неизвестными делами. (Прислушивается к шуму из двадцать первого номера.) А эти, кажется, едят там друг друга. (Решительно, без стука входит в номер.)

Л и д а читает учебник. Когда поднимает глаза, видит в углу коридора В а с ю Б о й к о, внимательно и неотрывно смотрящего на нее.

Л и д а. Что это вы на меня так смотрите?

Б о й к о. Вспоминаю.

Л и д а. Кого вспоминаете?

Б о й к о. Вас.

Л и д а. Зачем же меня вспоминать, если я тут?

Б о й к о. Нет, я вспоминаю, какая вы были там, на мостике.

Л и д а. На каком еще мостике?

Б о й к о. На «Вихре».

Л и д а. Вы меня за другую принимаете.

Б о й к о. Нет, я вас принимаю за вас.

Л и д а. Парикмахерская еще закрыта.

Б о й к о. Подождем.

Л и д а. А вам не надо, вы бритый.

Бойко молчит.

Это вы ходили в отдел кадров, просили мою карточку?

Б о й к о. Я.

Л и д а. Зачем она вам понадобилась?

Б о й к о. На сундучок прибить. Как у всех.

Л и д а. Вы бы Тамару Макарову или Марину Ладынину прибили.

Б о й к о. Не подходит. Вы, что же, опять меня не узнали?

Л и д а. Нет, теперь узнала. Вы с корабля «Вихрь».

Б о й к о. Был «Вихрь», да водой накрылся.

Л и д а. А как же вы остались?

Б о й к о. С американцем пришел. На «Пэтриоте».

Л и д а. Сбежали, стало быть?

Б о й к о. Выполнял приказ.

Л и д а. Вы посидите, все равно клиентов еще нет.

Б о й к о. Я все думал, как сойду на берег — наутюжусь и к вам в гости. За руку вас возьму и скажу: «Живой пришел! Здравствуйте. Вот, мол, я на земле стою и за руку вас держу».

Л и д а. Ну, здравствуйте, здравствуйте.

Б о й к о. Думал я про этот день, как про счастливый… А вышел он — самый горький.

Л и д а. Я знаю… Утонул ваш корабль.

Б о й к о. Нет, это неверно. Он не утонул. Он погиб. Эх, Лида, — вы извините меня, что я вас откровенно называю, — Лида…

Л и д а. Ничего.

Б о й к о. Горе у меня. Такое оно большое, что, кроме как женщине, его сказать некому. Одна ты у меня на свете осталась.

Л и д а (испуганно). Что же вы теперь делать будете?

Б о й к о. В морскую пехоту пойду, в десантники, в разведчики… Вы не сердитесь, что я вас на «ты» назвал. Вырвалось. Не буду я здесь на базе, ни одного дня не буду. Кровью врага мое горе залью, это я вам обещаю.

Л и д а. А когда на берег вернетесь — найдете меня?

Б о й к о. Найду. Бриться приду.

Л и д а. Вы и сейчас мою карточку хотите?

Б о й к о. Сундучок мой тоже утонул. Так что и крышки, чтобы карточку прибить, не осталось.

Л и д а (роется в противогазной сумке). Вот я для паспорта снималась. Такие, моментальные…

Б о й к о (рассматривает). Похожи. Мало, но похожи.

Л и д а. Хотите взять? Только тут две.

Б о й к о. Я две и возьму. А понадобятся — я вам верну. А меня не будет — товарищи принесут.

Л и д а. Держите.

Бойко снимает бескозырку и кладет туда Лидины карточки…

По коридору идут три американских моряка. Один из них — А л ь б е р т Э р с к и н — долговязый матрос с «Пэтриота». Д р у г о й завернут в пестрое одеяло. Третий — н е г р. Они немного навеселе, обнявшись, идут и поют:

А л ь б е р т. О! Васья! Бойко!

Американцы здороваются с Бойко.

А л ь б е р т (показывает друзьям, как хорошо он знает русский язык). Бери! Закуривай! Мелитополь! Шлупка! Друг! Кровь! Расческа! (Вынимает из кармана расческу.) Кептен Николай Щербак! (Поднимает два пальца.) Ви́ктори!

Б о й к о (тоже поднимает пальцы). Ви́ктори! (Лиде.) Ребята с «Пэтриота». Будьте знакомы. Это Альберт Эрскин.

Л и д а. Очень приятно. (Подает ему руку.)

Б о й к о (на негра). Дилл Мезли.

Л и д а. Очень приятно.

Б о й к о. А этого (показывает на закутанного в одеяло) я не знаю.

Л и д а. Очень приятно.

А л ь б е р т. «Корделия!»

Б о й к о. Понятно. Этот матрос с «Корделии». Потерпел бедствие.

А л ь б е р т (понимающе кивает головой). Бедствие! Шлупка! «Корделия!» Привет!

Л и д а (протягивает руку). Будем знакомы…

А л ь б е р т (вынимает пачку сигарет, дает Лиде). Закуривай. «Честерфилд»! «Беломор»!

Н е г р (вынимает из кармана монету, дает Лиде). Сент!

Третий матрос — потерпевший — делает вид, что отрывает палец и преподносит Лиде. Все пятеро смеются. Альберт вынимает бумажку, завертывает в нее расческу и играет.

Негр и третий матрос подхватывают: «Пусть весело пылают очаги!..» По коридору идет мрачный Л а й ф е р т. Матросы обрывают песню. Лайферт кивает матросам. Из номера 21 выходит Н а т а ш а.

Л а й ф е р т (Наташе, показывая тростью на дверь). Здесь?

Н а т а ш а. Здесь.

Лайферт, строго посмотрев на притихших матросов, входит в номер 21. Открывается стена номера 21. Там на кровати лежат К е н е н и М а к к р и. Из окна виден порт. Океанские транспорты у пирсов, лебедки, серебряная лента залива, незакатное оранжевое солнце.

Л а й ф е р т. Я не помешаю?

М а к к р и. Красиво сказано. Кто вы такой?

К е н е н. Это мистер Лайферт, агент по поставкам. Представитель пароходной компании «Братья Пэнз».

М а к к р и. Браво, «Братья Пэнз»! Привет вам от крабов. Они сейчас на морском дне едят салат из танков.

Л а й ф е р т (терпеливо). Мне бы хотелось с вами побеседовать.

М а к к р и. «Братья Пэнз» могут непосредственно беседовать с крабами. А я голый человек на бревне посреди океана. Зачем со мной беседовать?! Бог мой! Как все красиво началось. Весь город выбежал на берег. Птицы, рыбы, и те кричали, что мы идем спасать Россию. Капитаны за один рейс станут миллионерами.

Л а й ф е р т. Вы шли с танками?

М а к к р и. Именно с ними, сэр. И еще со всякой чертовщиной, которая лежит на дне. Я говорил этим кретинам, когда они грузили танки, что их следует укрепить. Они и не подумали. А когда начался шторм, нет, не шторм — штормишко четыре балла, эти проклятые машины стали шататься в трюме и разбивать корпус. Мы их крепили — они отрывались, мы их крепили — они отрывались…

Л а й ф е р т. Значит, вас погубил плохо закрепленный груз?

М а к к р и. Глупости. В конце концов мы закрепили его. Я плаваю тридцать лет.

Л а й ф е р т. Что же с вами случилось?

М а к к р и. А черт его знает! Нас преследовали, бомбили, подводная лодка пустила в меня торпеду. Мы остались одни в океане, потеряли из виду головной и концевой транспорты нашей колонны, отказала радиосвязь… Все было, как на свадьбе, когда жених пьян, а невеста рожает. А потом подошел Эд Кенен на «Пэтриоте», принял нас на борт и из своей вонючей пушки… (Голос его дрогнул.) «Корделия» тонула недолго, сэр. (Зарыдал.)

Л а й ф е р т. Вы считаете, что могли плыть?

М а к к р и. Да, да, да! Будьте вы прокляты с вашими вопросами. Одна пробоина — мы могли ее заткнуть. Но Кенен мне передал приказ. Война есть война. Я обязан выполнять.

Л а й ф е р т. Кенен спас свой пароход, привел его в порт.

М а к к р и. Его спасли русские.

К е н е н. Вы были пьяны и ничего не помните.

М а к к р и. Что нужно — помню.

Л а й ф е р т. Если вы могли плыть, но утопили свой пароход, компания «Братья Пэнз» лишается страховой премии, а я, как представитель компании, буду настаивать на взыскании с вас убытков за пароход и грузы.

М а к к р и (свистнул). Если я буду выплачивать вам двести лет свое жалование, и то не хватит.

Л а й ф е р т (смеется). Остаток жизни вы проведете в тюрьме. Ваша семья будет собирать на дорогах милостыню, вы все прекрасно проведете время.

М а к к р и (после паузы). А вы напрасно так неудачно шутите, мистер Лайферт.

Л а й ф е р т. Вы шутите не более удачно.

К е н е н. Перестаньте, Маккри. Довольно! Пейте лучше! Он сам не знает, что плетет. Надо быть моряком, чтобы понять, что происходит в наших головах. Бог свидетель, мы честно вели себя в море…

М а к к р и (берет банджо, напевает).

К е н е н. Что делается у вас на земле, Лайферт? Мы давно не читали газет.

Л а й ф е р т. Плохо…

М а к к р и (напевает).

Л а й ф е р т. Русские слабы. Слабеют с каждым днем. Истекают кровью. Отдали Воронеж и Севастополь. Гитлер рвется к Волге.

М а к к р и.

К е н е н. Как насчет второго фронта?

Л а й ф е р т. Нескорое дело.

М а к к р и. Им бы пригодились сейчас танки с «Корделии», а?

Л а й ф е р т. Каждый из нас вносят в эту войну все, что имеет. У меня есть брат, маленький братишка Денни. Ему восемнадцать лет. Я получил телеграмму от отчима, он сбежал из дому и поступил в коммерческий флот. Он плывет сюда на «Блэкпуле».

М а к к р и. Денни Лайферт? Такой востроносенький? Я его знаю!

Л а й ф е р т (тревожно). Вы его встретили? Он здоров?

М а к к р и. Здоров, но он не на «Блэкпуле». На «Блэкпуле» ему не понравилось. Перед самым моим уходом из Рейкьявика он устроился радистом на «Питсбург».

Л а й ф е р т (вздрогнул). На «Питсбург»?

М а к к р и. Да, кажется. Что с вами, сэр? Разве «Питсбург» тоже погиб?

Л а й ф е р т. Еще нет.

М а к к р и (смотрит на Лайферта). Еще нет?

Л а й ф е р т (медленно, выдерживая взгляд Маккри). Вы любите задавать слишком много вопросов, Маккри. Вы слишком любопытны и рискуете не дожить до конца войны.

К е н е н. Лучше выпьем как следует, Маккри. (Наливает ему.) За дружбу с русскими, Маккри.

М а к к р и (смотрит на Лайферта). За «Питсбург», а? Почему вы не хотите выпить за «Питсбург», мистер Лайферт?

Закрывается стена номера 21. Открывается соседний номер 19. Точно такое же внутреннее устройство, такая же мебель, тот же вид из окна. У окна К и р а П е т р о в н а и ее сын Т и м а. На окне стоит знакомый нам баян. На стене — большой портрет Николая Щербака.

Т и м а. Мама, а в других городах сейчас темно?

К и р а. Да, в Ульяновске темно, и в Москве, и в Астрахани. А в Ленинграде светло. Не так, как здесь, а все-таки светло.

Т и м а. Я вырасту — я им отомщу, ты не беспокойся.

К и р а (гладит его по волосам). Где ты это слово взял? Только родился, а уж мстить собираешься.

Т и м а. А дедушка к нам придет сегодня?

К и р а. Придет обязательно.

Т и м а. Какой он? Я совсем его забыл…

Стук в дверь. Входит Б о й к о. В руках сверток.

Б о й к о. Старший краснофлотец Бойко. Рулевой с «Вихря».

К и р а. Заходите, пожалуйста.

Б о й к о. Это вам. (Протягивает сверток Тиме.)

Т и м а. Мама, смотри, тут консервы, белый хлеб…

Б о й к о. Мыло вот я тоже прихватил.

К и р а. Спасибо.

Б о й к о (смотрит на баян). Эва! Откуда у тебя инструмент?

Т и м а. Это гармония, называется баян. Дедушка сегодня прислал. В подарок. Он ведь не знал, что я приехал, а как узнал — рассердился. А потом в подарок баян прислал. Я не умею играть, а вы? Умеете?

Б о й к о. Музыка потом. А сейчас давай-ка вместе, сынок, кухарничать. Я за кипятком сбегаю. Мигом!

Т и м а. А как мне вас называть? Товарищ старший краснофлотец?

Б о й к о. Васей можешь. Я тебя Тимой, а ты меня Васей.

Т и м а. А вы не обидитесь?

Б о й к о. И на «ты» меня можешь. По-простому. Тогда мы дружки с тобой будем.

Т и м а. До гроба?

Б о й к о. До деревянного бушлата.

Тима берет чайник. Идут к двери. Встречаются с входящим Д я д и ч е в ы м.

Разрешите пройти на камбуз, товарищ капитан-лейтенант?

Дядичев кивает. Тима и Бойко уходят.

Д я д и ч е в. Батю не видели еще?

К и р а. Нет. Звонил вечером, ночью, утром… Не может вырваться. Вот баян внуку прислал в подарок… Не знаю, как встречусь с ним… Коля — единственный сын.

Д я д и ч е в. Видел я его сегодня на пирсе. Встречал американские пароходы. Серый стал, согнулся… Заметил меня, рукой махнул.

К и р а. Тимку я привезла незаконно. Меня уж патруль останавливал. Совсем не на кого было оставить. Маму в больницу положила. Ой, Феденька, что-то страшно… Когда ты в море?

Д я д и ч е в. Сегодня, Кира… Тут на этаже в гостинице есть девушка. Наташа Павлова. Прошу тебя, Кира, подружись с ней. Она поможет тебе, если нужно…

К и р а. Твоя невеста?

Д я д и ч е в. Просто девушка. Я давно ее знаю, еще из Ленинграда. Дочь известного профессора, немного избалованная, изнеженная… Впрочем, я, может, женюсь на ней, посмотрим.

К и р а. Я бы очень хотела, Федя, чтоб ты был счастлив. Но подумай и о ней. Жена моряка! Ждать, ждать… У тебя нет папиросы?

Д я д и ч е в. Я не курю. Забыла?

К и р а. Забыла.

Возвращаются Б о й к о, Т и м а, за ними Н а т а ш а и Л и д а.

Б о й к о (в руках у него поднос, на котором чайник, котелок с кашей, тарелки с вареньем). Вот, на камбузе дружка встретил, кока из полуэкипажа. (Вместе с Тимой накрывает на стол, ставит стаканы, раскладывает еду.)

Н а т а ш а. Вы разрешите, Кира Петровна, нам с Лидой?

К и р а. Ну конечно. Садитесь все к столу.

Т и м а. Мама, а мы пригласили сюда еще одного дядю, американца, капитана. Он знает Васю.

Стук в дверь. Входит М а к к р и. Он вычищен, выбрит, гладко причесан, мрачен.

М а к к р и. Late captain of steamship «Cordelia». Frank Maccrie[5].

К и р а. Прошу вас, мистер Маккри.

Все садятся вокруг стола. Маккри вынимает из кармана бутылку рома, ловко выбивает пробку и разливает в стаканы ром.

Л и д а (к Маккри). А где же мистер Эд Кенен?

Маккри пожимает плечами. Затем тихо говорит что-то Наташе.

Н а т а ш а. Мистер Маккри предлагает традиционный тост моряков: за тех, кто в море!

Т и м а. Правильно! За тех, кто в море!

Маккри говорит, Наташа переводит.

Н а т а ш а. Он знал вашего мужа. Он был одним из последних, кто видел его. Он стоял с ним рядом на капитанском мостике. Он пьет за храброго моряка.

Л и д а (меняя тему). Вы знаете, Кира Петровна, я целый год не видела детей. Всех их отсюда вывезли.

Т и м а (Лиде). Вы садитесь сюда, тетя Лида. Между мной и Васей.

Б о й к о. Может, вам неудобно?.. (Отодвигается.)

Лида садится рядом с ним. Маккри тихо говорит Наташе.

Н а т а ш а. Он предлагает тост еще за одного храброго моряка, за Васю Бойко, который потушил пожар на американском пароходе «Пэтриот».

М а к к р и. За Вас-сью! (Снова тихо говорит Наташе.)

Н а т а ш а. У него дома жена и две девочки. Город Индианаполис, штат Индиана. Младшей столько же лет, сколько Тиме. Он думал, что уже никогда с ними не увидится. Он говорит, что ему очень приятно сидеть здесь, в теплой комнате, и слушать наши разговоры, которых он, к сожалению, не понимает. Он говорит, что умеет печь оладьи с вареньем, и, если вы хотите, он пойдет на кухню и приготовит. Но ему нужно немного муки, сала и варенья.

Т и м а. Мама! Дай ему скорее муки, сала и варенья!

К и р а. Но у нас нет, Тимоша. У нас есть только рыбий жир.

Б о й к о. Я тебе достану. Вечером.

М а к к р и (кивает). Ве-че-ром!

Открывается дверь. Входит Щ е р б а к. Движение среди сидящих за столом. Кира бросается навстречу Тимофею Николаевичу. Целуется с ним.

Т и м а (тихо Бойко). Это мой дедушка? Такой старый?

Б о й к о (так же тихо). Подойди к нему. Поздоровкайся.

Т и м а. Он злой.

Б о й к о. Нет, он добрый.

Т и м а. Мама сказала, он сердиться будет, что я без пропуска приехал, зайцем…

Щ е р б а к (услышал их шепот, резко обернулся). Где здесь зайцы?

Мальчик оробел.

Б о й к о (тихо). Скажи: «Здравствуйте, товарищ контр-адмирал». (Подталкивает его вперед.)

Т и м а (подходит к Щербаку). Здравствуйте, товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к (внимательно разглядывая мальчика, будто не зная, кто он). Это кто?

Т и м а. Тимофей Николаевич Щербак. (Оглядывается на Бойко, так ли он сказал.)

Бойко одобрительно кивает головой.

Служу Советскому Союзу!

Щ е р б а к. Чем же ты служишь Советскому Союзу?

Т и м а (беспомощно оглядываясь на Бойко. Тот кивает). У меня ружье есть охотничье…

Щ е р б а к (строго). Еще что есть?

Т и м а (совсем завял). Больше ничего… Баян еще. Вы прислали.

Щ е р б а к (поднимает мальчика, целует его). Забыл меня?

Т и м а. Нет, не совсем забыл… Я все время о вас думал.

Щ е р б а к. Что же ты думал?

Т и м а. Дедушка… Вы нас не выгоните отсюда? Я без пропуска.

Щ е р б а к. Нет. Не выгоню.

Т и м а. Вот эта большая звезда на погонах, это у всех контр-адмиралов?

Щ е р б а к. У всех… Скоро и у тебя будет.

Т и м а (недоверчиво). Скоро?

Щ е р б а к. Да, лет через сорок… Ну, дай-ка я тебя разгляжу как следует. (Смотрит на него.) Похож…

Т и м а. На папу?

Щ е р б а к. Да… На папу. (Кире.) Чаю дашь, сноха?

К и р а. Садитесь к столу, батя.

Щ е р б а к (садится к столу, берет на колени Тиму). А ты пил?

Т и м а. В поезде только, горячую воду. Я чай не люблю.

Щ е р б а к. А я люблю…

Б о й к о (облегченно). Ну вот и поздоровкались.

Щ е р б а к. Как дела, матрос?

Б о й к о. Нормально, товарищ контр-адмирал. Без земли — в море тоскливо, без моря — на земле скучно.

Щ е р б а к. Скоро пойдешь в море.

Т и м а. И я пойду, дедушка? Я тоже пойду?

Щ е р б а к. Моряком хочешь быть?

Т и м а. Мама почему-то против, а я хочу. Наташа. Мистер Маккри говорит, что он счастлив познакомиться с отцом, после того как познакомился с сыном…

Щербак нахмурился.

Мистер Маккри видел вашего сына. Он говорит, что, если бы человек мог мечтать о смерти, он мечтал бы о такой славной смерти…

Пауза. Щербак медленно встает, оглядывает всех сидящих за столом. Подходит к окну, берет баян, растягивает его. Маккри встает и тихонько выходит. Щербак, не глядя ни на кого, играет. Возвращается М а к к р и с банджо в руках. Он протягивает банджо Тиме.

Н а т а ш а. Он говорит, что это все его имущество. Он просит тебя, Тима, принять это на память.

Т и м а. Спасибо.

Щербак играет. Маккри тихонько подыгрывает ему на банджо. Внезапно Дядичев затянул высоким сильным голосом: «Споемте, друзья, ведь завтра в поход…» Наташа, Бойко и Лида вторят.

Т и м а (в упоении прижимается к Кире). Мама… Как хорошо, мама…

К и р а (горько). Будешь моряком. Будешь.

Во время песни в дверь просовывается голова Э д а К е н е н а. Он зовет Лиду. Лида тихонько идет к двери. Бойко замечает и перестает петь. Скрипнула дверь, скрылись за ней Лида и Кенен. Из репродуктора скучный голос: «Граждане, воздушная тревога». Завыла сирена в порту.

Н а т а ш а. Приглашаю всех в убежище.

Т и м а. И меня приглашаете? Мама! Побежим скорее в убежище! (Берет за руки Бойко и Наташу.) У нас в Ульяновске были учебные тревоги. А здесь настоящая, да, дедушка?

Щ е р б а к. Настоящая.

Тима, Наташа, Бойко, Дядичев уходят. В углу раскисший от выпитого, положив голову на банджо, спит Маккри. Согнувшись, сидит у стола Щербак.

К и р а. Что делать будем, батя?

Щ е р б а к. Не знаю… Не знаю, дочка… Играл на баяне, вспомнил детство свое… Мы ведь волгари, дед матросом был, бакенщиком жизнь кончил. Я с ним каждый вечер ездил бакены зажигать… А кругом Волга… Тихая, широкая… Вот бы мне с Тимошкой туда… Лодки смолить, на песке лежать, не думать ни о чем… Утешать мне тебя надо. Да где я слова возьму? Я виноват в смерти Николая. Я сделал тебя вдовой. Тимку сиротой! Я. Его в академию посылали, я не пустил. Своими руками задержал.

К и р а. Вы говорите неправду, Тимофей Николаевич. Он сам отказался.

Щ е р б а к (тихо). Уезжай отсюда. Сегодня же вечером.

К и р а (обнимает Щербака). Мы никогда не будем утешать друг друга, но мы всегда будем помнить, что вы отец, а я жена Николая. Пусть Тимофей растет здесь, среди товарищей Николая, моряков… Пусть будет таким, как они… как вы…

Щ е р б а к (заплакал). Не знаю… Прости за малодушие… Так горько, пожалуй, не было еще никогда…

Голос по радио: «Отбоя воздушной тревоги нет. Налет вражеских самолетов продолжается».

(Трясет Маккри.) Мистер! В убежище!

Маккри мычит и мотает головой во сне.

Безнадежно.

Щербак уходит с Кирой.

Голос по радио: «Говорит радиоузел гостиницы «Полярный Круг». Капитан-лейтенанта Дядичева вызывают на бригаду. Повторяю…» Маккри поднимается, мутным взглядом окидывает комнату, подходит к окну и грозит кулаком небу, откуда слышен густой, прерывающийся гул моторов. Находит на столе недопитую рюмку, выпивает, затем снова садится в углу. За дверью голоса Дядичева и Наташи. Маккри закрывает глаза. Входят Н а т а ш а и Д я д и ч е в. Он снимает с вешалки свою фуражку.

Д я д и ч е в. Вызывают на бригаду… (Подходит к Наташе, обнимает ее и целует в губы.) Вот так!..

Н а т а ш а (отталкивает его). Отойдите!

Д я д и ч е в (показывая на Маккри). Он спит.

Дядичев хочет поцеловать ее, она отбегает за стол и берет в руки банджо.

Н а т а ш а. Если подойдете — тресну этой штукой.

Д я д и ч е в (разводя руками). Почему вы такая сегодня?

Н а т а ш а. Вы уходите в море, и вам странно, что девушки не венчают вас лаврами и не падают перед вами ниц? Я не военно-морской приз, товарищ капитан-лейтенант.

Д я д и ч е в. Напрасно вы так. Я ведь с чистой душой.

Н а т а ш а. И с пустым сердцем. Успокоились? Садитесь, поговорим.

Д я д и ч е в. Я должен бежать… Говорить некогда.

Н а т а ш а. Можно только целовать? Походя, наскоро, по пути.

Д я д и ч е в (растерянно). Я думал потом, после похода…

Н а т а ш а. Я уезжаю к папе. В Свердловск.

Д я д и ч е в. Черт знает что.

Н а т а ш а (вынимает из кармана разноцветный мундштук). Вы мне принесли табак?

Д я д и ч е в. Забыл. Хочу, чтоб вы бросили курить.

Н а т а ш а (прячет мундштук). Говорят, табак смягчает разлуку.

Д я д и ч е в. Наша разлука будет недолгой.

Н а т а ш а. Кто знает! Вдруг мне понравится в Свердловске, я останусь там. Папа подыщет жениха. Тоже какого-нибудь профессора. С бородкой.

Д я д и ч е в. Он будет ровно в пять возвращаться домой. По вечерам вы будете ему читать вслух романы Стивенсона. Он никогда не будет уходить в море. А вы будете вспоминать Север и плакать над Стивенсоном.

Н а т а ш а. Вряд ли. Не люблю романтики.

Д я д и ч е в. Это и заметно… А я то, дурень, сказал Кире, что вы будете здесь… Заботиться о ней, о мальчике…

Н а т а ш а. Вы очень любили Николая Щербака?

Д я д и ч е в. Когда он погиб, мне казалось, что это не он — я погиб… Ну, да вы не поймете все равно!

Н а т а ш а. Не пойму! (Подходит к нему, целует его долгим поцелуем.) Прощайте!

Дядичев хватает фуражку и убегает. Наташа провожает его. Маккри открывает глаза. Встает. Ищет, чего бы выпить, но бутылки на столе пусты.

М а к к р и (напевает). «Какая мутная вода в Гудзоне…» (Рассматривает портрет Николая на стене, затем вынимает пистолет и заглядывает в дуло.)

В дверях К и р а и Н а т а ш а. Маккри не видит их. Он приставляет пистолет к сердцу.

К и р а. Что вы делаете!.. Что вы делаете…

Закрывается стена. Голос из репродуктора: «Отбой воздушной тревоги». Снова коридор перед номерами 21 и 19. По коридору идут Л и д а и Э д К е н е н.

Л и д а. Я готова. Куда мы?

К е н е н. В кино. А потом всю ночь гулять по городу. (С восхищением смотрит на Лиду. Пытается поцеловать ее руку.)

Л и д а (вырывает руку). Не нужно, не нужно, мистер Кенен…

К е н е н. Нужно…

Л и д а. Нет-нет, мистер Кенен…

К е н е н. Да-да, Лида… Лида…

Л и д а. Мистер Кенен…

К е н е н. Нет, не мистер Кенен! Эдвард. Эдвард. Скажи.

Л и д а. Эдвард…

По коридору идет Б о й к о. Он видит Лиду и Кенена. Поворачивается, хочет уйти. Эд замечает его.

К е н е н. Эй, матрос! Камрад!

Бойко козыряет.

Это мой старый знакомый. Друг. (Треплет по щеке Бойко.) Молодец! Ванька!

Бойко отбрасывает его руку.

Л и д а. Вася, что вы…

Б о й к о (сдерживая себя). Убери руки, ты, хамло.

К е н е н. Но-но! (Покровительственно хлопает Бойко по бескозырке.)

Матрос увертывается. Бескозырка слетает, и оттуда падают карточки Лиды. Бойко нагибается, хочет поднять, но Кенен опережает его. Смотрит на карточки, на Лиду.

О! Это вы! (Хохочет.)

Б о й к о (тихо). Отдай. (Отнимает.)

К е н е н (сразу становится серьезен). Это что?

Л и д а. Вы должны извиниться, Вася.

Б о й к о. Перед ним? За которого отдал свою благородную жизнь мой командир Николай Тимофеевич?!

К е н е н (кричит). American fleet is insulted here!

Л и д а. Он говорит, что ты оскорбил американский флот.

Б о й к о. Не американский флот, зачем? Американцы — наши союзники! Я лично его оскорбил, шкуру, труса! (Берет за грудь Кенена.)

Из номера 21 появляется Л а й ф е р т. Он, видимо, очень угнетен, расстроен. По коридору идет Щ е р б а к.

Щ е р б а к. Что здесь происходит?

Л а й ф е р т. Добрый день, контр-адмирал.

К е н е н. Ваш матрос оскорбил капитана «Пэтриота».

Щ е р б а к. Бойко? Это правда?

Б о й к о. Правда, товарищ контр-адмирал. Не сдержался!

Щ е р б а к. Приношу извинение за безобразный поступок краснофлотца.

Л а й ф е р т. Ах, контр-адмирал! Мало ли что бывает в портах!

Щ е р б а к (Бойко). Десять суток ареста. Доложите коменданту гарнизона.

Б о й к о. Есть десять суток ареста!

Л а й ф е р т (сделав над собой усилие). Я рад, что встретил вас, господин контр-адмирал.

Щ е р б а к. Я также, мистер Лайферт.

За дверью номера 19 выстрел, женский крик. В дверях появляется К и р а.

К и р а. Там… пытался покончить с собой Маккри, капитан затонувшего парохода. Он совсем пьян и все время бормочет о каком-то преступлении. Он плачет и кричит, что доставит танки в срок, и требует, чтоб не спускали флаг. Я отняла у него пистолет.

З а н а в е с.

Снова кабинет контр-адмирала в скале. Щ е р б а к и а д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. На восемь вызвана лейтенант Павлова. Со вчерашнего дня непрерывно звонит парикмахер.

Щ е р б а к. Кто?

А д ъ ю т а н т. Девушка. Помните, как-то стригла вас? Из гостиницы. Говорит, дело срочное, неотложное.

Щ е р б а к. Выпишите пропуск. Сегодня истекают десятые сутки ареста старшего краснофлотца Бойко. Доставить прямо с гауптвахты ко мне. Пригласите Павлову.

А д ъ ю т а н т (открывает дверь, впускает Наташу). Прошу вас. (Уходит.)

Щ е р б а к (здоровается с Наташей). Садитесь. Где капитан Маккри?

Н а т а ш а. Он пропал. Лайферт увез его из гостиницы, и он с тех пор не появлялся. Думаю, находится на американском пароходе «Пэтриот».

Щ е р б а к. Он говорил о каком-то преступлении перед тем, как пытался выстрелить в себя… О каком?

Н а т а ш а. Он кричал, что хочет погибнуть вместе со своим пароходом, говорил, что их бросили.

Щ е р б а к. Он был очень пьян?

Н а т а ш а. Нет. Он был в отчаянии.

Щ е р б а к. Курите. (Наташа вынимает мундштук.) Какой у вас красивый мундштук!

Н а т а ш а. Матросы сделали.

Щ е р б а к. Вы знаете, что вернетесь сюда не скоро? Может быть, даже после войны?

Н а т а ш а. Знаю.

Щ е р б а к. Ночью вас высадит подводная лодка в Эльгенфиорде. Диверсионная группа отвлечет внимание береговых постов и, если будет нужно, примет огонь на себя. Дальше все будет зависеть от вашей ловкости и мужества.

Н а т а ш а. Я должна сказать, что постараюсь быть ловкой и мужественной?

Щ е р б а к. Нет, этого говорить не нужно. Мы итак знаем, что вы одна из наших лучших разведчиц. (Подводит ее к карте.) Посмотрите еще раз внимательно на Эльгенфиорд. Здесь селение. Здесь школа…

Н а т а ш а. Здесь кирха… Послезавтра к пастору Иоргенборгу приедет из Нарвика племянница Мильда Пайве. Она будет очень заботлива с дядей, весела, скромна, наивна с гитлеровскими офицерами…

Щ е р б а к. Вы знаете, на какой лодке пойдете в Норвегию?

Н а т а ш а. Знаю.

Щ е р б а к. Мне не хотелось поручать это задание кому-нибудь другому.

Н а т а ш а. Это не имеет значения.

Щ е р б а к. Вы простились с Федором?

Н а т а ш а. Да.

Щ е р б а к. Что вы сказали ему?

Н а т а ш а. Еду в Свердловск. Повидаться с отцом.

Щ е р б а к. Он поверил?

Н а т а ш а. Поверил. (С горечью.) Он ведь легковер.

Щ е р б а к. Как, как? Легковер? У него никогда не было насчет вас никаких подозрений? Ваши частые отлучки.

Н а т а ш а. Он сам часто в море.

Щ е р б а к. Пойдете на его лодке. Посадка ночью. Будет сделано так, что ни он, ни команда не увидят вас до момента высадки.

Н а т а ш а. Слушаюсь.

Щ е р б а к. Перед самой высадкой, если хватит времени, вы проститесь с Федором. Не раньше.

Н а т а ш а. Хорошо. Разрешите идти?

Щ е р б а к (задерживая ее). Тебе будет трудно, девочка, я знаю… Но ты… Ты увидишь его. Не скоро, — может, после войны, — но ты его увидишь. И я приду к вам вечером в гости, и мы будем вспоминать и это время и этот разговор сегодня… Ну, что тебе сказать сейчас на прощанье?

Н а т а ш а. Скажите то, что говорите всем, что сказали вашему сыну, когда отправляли его в море.

Щ е р б а к (жмет руку Наташе). Желаю успеха. (Звонит. Входит адъютант.) Проводите лейтенанта через маленькую дверь так, чтобы она ни с кем не встретилась.

А д ъ ю т а н т. Прошу. (Ведет Наташу направо. Закрывает за ней дверь.)

Щ е р б а к. Парикмахер пришел?

А д ъ ю т а н т. Здесь, ожидает.

Щ е р б а к. Пусть зайдет. Подождите. Вы знаете такое слово — «бордеро»?

А д ъ ю т а н т. Нет.

Щ е р б а к. Вот в том-то и дело. Достаньте мне отчеты пароходной компании «Братья Пэнз», запросите через отдел внешних сношений. И условия страховых пароходных компаний… Пригласите парикмахера.

А д ъ ю т а н т (открывает дверь приемной). Прошу вас.

Входит Л и д а. Адъютант уходит.

Щ е р б а к. Здравствуйте, товарищ Лида Сойкина. А я как назло сегодня бритый и стриженый. Вот не повезло!

Л и д а (волнуясь). Вы извините, товарищ контр-адмирал… Ну и что же, что вы стриженый? Что же мне всю жизнь с нестрижеными только разговаривать?!

Щ е р б а к. Что же у вас стряслось?

Л и д а. Нехорошее, товарищ адмирал. Ходила я, думала… Вспоминала, как вы мне ответили. Я говорю: что, мол, людям скажу, когда война кончится? А вы мне: «Скажешь, что парикмахером была, и все тебя уважать будут». Я даже брить людей по другому стала. И в разряде меня повысили. И вот настал момент, дорогой вы мой товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. Не торопитесь. Я буду вас слушать сколько понадобится. У вас, я вижу, дело серьезное.

Л и д а. Я с несерьезным и не пошла бы к вам. Стал за мной ухаживать Эд Кенен, капитан «Пэтриота». В коридоре ловит, на лестнице поджидает, в парикмахерской часами сидит. После работы домой провожает. Ослепительный такой, красивый. Я таких только в кино видела. Как выпьет, так плачет, кричит, что русские его спасли. Николая Щербака поминает. И так у него искренне выходит, трогательно. О своем родном городе Веллингтоне, штат Делавер, рассказывает, о матери и двух сестрах. В «Интерклуб» водит, по-английски говорить учит, чулки подарил, пудреницу, вот сумочку эту. И ничего вроде ему не надо, только смотреть на меня, к руке моей прикоснуться… Все говорить, или скрывать?

Щ е р б а к. Все.

Л и д а. Понравился он мне. Очень понравился… Кажется — ничего для него не пожалею. Да ведь он…

Щ е р б а к. Ну?

Л и д а. Легавый он, Тимофей Николаевич.

Щ е р б а к. Какой?

Л и д а. Легавый. Стукач. Самый настоящий.

Щ е р б а к. С чего это вы взяли?

Л и д а. Да как же! Смотрит на меня, руку мою гладит, в глаза взглядывает. А сам, будто невзначай: кто у меня в парикмахерской сегодня был? Кого долго не было? Не знаю ли я, кто из командиров или матросов в море выходит, да на чем плавает, да кто с моря пришел, кто в сухой док на ремонт стал? Часами в парикмахерской сидит, будто ждет меня, а сам знакомства заводит, звездочки на память берет, адреса записывает, выпить приглашает. А сам, я вижу, запоминает все, запоминает.

Щ е р б а к. Зачем?

Л и д а. Вот я и думаю — зачем? К чему клонит?

Щ е р б а к. Значит, врет, что любит, а сам…

Л и д а. Да нет, не врет! Он и на самом деле влюбился в меня, тут уж ясно. Вот я подумала, подумала и к вам пришла… Чтоб объяснили мне, посоветовали.

Щ е р б а к. Разные советы я в жизни давал. А таких советов… Были вы с ним… близки?

Л и д а. Нет, нет, Тимофей Николаевич, как отцу клянусь вам.

Щ е р б а к. Ну, отцу дочери всегда в таких случаях врут.

Л и д а (вспыхнула, поднялась). А вы не смеете мне не верить. Не была.

Щ е р б а к. Прошу прощенья.

Л и д а. Не была! Чем дальше, тем противнее он мне. И вспомнила я матроса одного. Как любил он, какие слова сердечные у него ко мне… Гадиной я себе показалась, потаскушкой. Что делать мне, Тимофей Николаевич?

Щ е р б а к. Что тебе совесть подсказывает, то и делай. Была у меня тут одна девушка две недели назад. Она сказала, что смелая, для победы на любой подвиг пойдет…

Л и д а. Неужели же мне с ним опять встречаться придется? (Щербак молчит.) Да ведь надо же узнать, кто он, чего он хочет от нас. Надо?

Щ е р б а к. Надо.

Л и д а. Хорошо! Скажите, к кому обратиться? С кем говорить?

Щ е р б а к (пишет записку, звонит. Входит адъютант). Парикмахера доставить на моем катере к полковнику Петрову.

А д ъ ю т а н т. В приемной дожидается старший краснофлотец Бойко.

Щ е р б а к. Впустить.

Адъютант выходит. Входит Б о й к о.

Б о й к о (рапортует). Старший краснофлотец Василий Бойко вернулся с гауптвахты и прибыл по вашему приказанию.

Щ е р б а к. Садитесь. Вот. (Отдает записку Лиде. Жмет ей руку.) Желаю успеха! (Бойко и Лида видят друг друга.) Вы, кажется, знакомы? (Уходит в дверь налево.)

Л и д а. Здравствуйте, Вася. (Бойко молчит.) Что же вы не отвечаете?

Б о й к о. А я думал, вы уехали.

Л и д а. Куда?

Б о й к о. В Америку.

Л и д а (вспыхнула). Нет, еще не уехала. Скоро уеду. Прощаться пришла.

Б о й к о. Счастливо.

Л и д а. А вы мне, верно, счастья хотите?

Б о й к о. Нет, не хочу.

Л и д а. Тогда спасибо.

Б о й к о. Возьмите.

Л и д а. Что это?

Б о й к о. Карточка ваша. Моментальная.

Л и д а. Их было две.

Б о й к о. Другую потерял.

Л и д а. Они на одной бумажке напечатаны были. Ты обе давай.

Б о й к о. Порвал я одну нечаянно.

Л и д а. Будьте и вы счастливы, Вася!

Б о й к о. Буду.

Л и д а. Прощай, Вася. Глупый Вася! (Быстро уходит.)

Возвращается Щ е р б а к.

Щ е р б а к. Рассказывайте, товарищ старший краснофлотец, зачем явились?

Б о й к о. Вы приказали.

Щ е р б а к. А не приказал бы?

Бой ко. Сам бы не пришел.

Щ е р б а к. Курите. Небось без табака сидел десять дней?

Б о й к о. Спасибо. (Хотел взять папиросу, потом неожиданно.) Выдавали там.

Щ е р б а к. Что делал эти десять дней, о чем думал?

Б о й к о. Что делал — под арестом сидел, картошку чистил. Что думал — передумано, товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. А как вы полагаете, товарищ старший краснофлотец, отчего я вас под арест отправил, а сейчас приказал явиться ко мне прямо с гауптвахты?

Б о й к о. Чтоб я одумался, товарищ контр-адмирал, и вам бы рапортовал об этом.

Щ е р б а к. Одумался?

Б о й к о. Никак нет, товарищ контр-адмирал! А если бы попался мне Эд Кенен, я бы с него охотно шкуру спустил.

Щ е р б а к. Значит, вы желаете еще на десять дней обратно?

Б о й к о. Никак нет, товарищ контр-адмирал, не желаю.

Щ е р б а к. Следовательно, когда вы снова встретите Эда Кенена, вы отдадите ему положенное приветствие и пройдете мимо?

Б о й к о. Так точно.

Щ е р б а к. Что он вам сделал?

Б о й к о. Сволочь он, вот кто, товарищ контр-адмирал. О девушке мы говорить не будем, товарищ контр-адмирал. Девушка к этому разговору не касается. Трус он, нахал! Пришел в нашу страну, а ведет себя, как в Африке. Да я думаю, что и в Африке так вести себя не положено.

Щ е р б а к. Ненавидите вы его?

Б о й к о. Ненавижу. Вот, скажем, гитлеровец — мой враг. Ну, так тот — враг и враг. И все знают об этом. А этот другом прикидывается, под союзным флагом ходит. Ведь он свой пароход утопить хотел.

Щ е р б а к. Как это, утопить?

Б о й к о. Пожар там был пустяковый. А он приказал команде покинуть пароход. Если бы не Николай Тимофеевич, лазили бы крабы по его трапам. Вы послушайте, что ребята, американские матросы, говорят про него.

Щ е р б а к. Что они говорят?

Б о й к о. Зверь он. Зачем его к нам сюда пускать?

Щ е р б а к. Вам сколько лет?

Б о й к о. Двадцать.

Щ е р б а к. А Николаю было двадцать девять. Вместе с вами он спасал пароход и танки, сделанные честными руками американских рабочих. А немцы уже у Сталинграда. Там не хватает танков. Должен я ненавидеть людей, которые топят эти танки? Но ведь я не хватал за шиворот в гостинице Эда Кенена.

Б о й к о. Я матрос, а вы адмирал.

Щ е р б а к. Я — бывший матрос. А вы — будущий адмирал.

Б о й к о. Вот когда я буду адмиралом…

Щ е р б а к. А вы, может, и не будете адмиралом. Это не обязательно. Вы советский матрос. Кончится война — на площадях всех городов мира будут памятники тебе, и дети к ним цветы носить будут, а на памятниках написано: «Спасителю людей». Вот ты кто такой, Василий Бойко.

Б о й к о. Когда погиб «Вихрь», и погиб мой командир, и все мои дружки утонули, и девушка моя отвернулась… Вот, сорвался. И сейчас прошу вас… Война меня научила смерти не бояться. Поручите мне такое… такое, чтоб меня смерть испугалась.

Щ е р б а к (в микрофон). Дядичева.

Входит Д я д и ч е в.

С диверсионной группой пойдет Бойко. Когда будете высаживать разведчиков, он, в случае нужды, примет огонь на себя, отвлечет береговую охрану.

Б о й к о. Разрешите сказать, товарищ контр-адмирал?

Щ е р б а к. Подождите. В штабе разведотдела знают о вас, ждут вас. Живым — немцам не попадаться. Слушать во всем Мельникова. Можете идти.

Б о й к о. А все-таки сказать можно?

Щ е р б а к. Если не много.

Б о й к о. Не много. Спасибо, товарищ контр-адмирал. (Уходит.)

Щ е р б а к. Пошел Вася Бойко смерть пугать. Ну, Федор, тебе опять в море. С разведчиками в лодке не общаться.

Д я д и ч е в. Знаю порядок. Не впервой.

Щ е р б а к. А через несколько дней вернешься и снимешь группу Мельникова.

Д я д и ч е в (нетерпеливо). Заброшу и вернусь, и сниму…

Щ е р б а к. Ты подожди! Выслушай. Мне ведь тоже не впервой моряков в море провожать. Выбрал я для тебя, не скрою, трудное дело. Очень трудное. Стой, молчи, когда начальство говорит! Выполни. Останься жив. Вернись. Я никогда еще таких слов не говорил. Говорю тебе, сыну моему. Все, что будет тебе мешать, отбрось. Ты полюбил девушку, хорошую, так мне кажется… Будь готов к тому, что теперь долго ее не увидишь, очень долго… До конца войны.

Д я д и ч е в. Не полюбил я ее еще. Напрасно вы так, батя.

Щ е р б а к. Не притворяйся.

Д я д и ч е в. Ну конечно, она хорошая. Наверно, гораздо лучше меня… Она умная, красивая, образованная. Да разве мне такая жена нужна!

Щ е р б а к (нахмурился). Какая ж тебе нужна?

Д я д и ч е в. Не знаю. Во всяком случае, не такая. Разве это дело, ну, скажите, дело это, служить в гостинице, знакомиться черт знает с кем, ждать меня. Изнеженная, избалованная… Не нашла она себя как-то в жизни. А сейчас вдруг в отпуск собралась. С отцом повидаться, в Свердловск! В разгар войны в отпуск! Если уж я полюблю девушку, такую…

Щ е р б а к. Какую?

Д я д и ч е в. Такую, чтоб лучше меня была по всем статьям, чтоб другой во всем свете не было.

Входит а д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Разрешите, товарищ контр-адмирал? Вот книги и отчеты, которые вы просили. (Уходит.)

Щ е р б а к. Так. Недаром мне сказал про тебя один человек: он легковер. Легковер! А морем командовать — людей знать. Мало ты их еще знаешь.

Входит вице-адмирал Б а р о в.

Товарищ вице-адмирал… С приездом!

Б а р о в. Здравствуй! Через час по поручению Военного совета будешь награждать командиров советских, американских и английских кораблей. Вот список.

Щ е р б а к (проглядывая список, Дядичеву). В море с орденом Ленина пойдешь.

Б а р о в (Дядичеву). Поздравляю.

Щ е р б а к.. Подожди в приемной. (Дядичев уходит.) Ты что, прямо с самолета?

Б а р о в. Да. Указом Президиума Верховного Совета звание Героя Советского Союза посмертно присвоено командиру сторожевого корабля «Вихрь» Николаю Щербаку. Ты огласишь этот указ. (Щербак опускает голову.) Как дела, Тимофей?

Щ е р б а к. Плохо. Задал мне загадку этот конвой. Один за другим гибнут пароходы… Один за другим…

Б а р о в. Война.

Щ е р б а к. Война? Нет, я не могу сказать, что не верю нашим союзникам. Но ведь есть же и среди них люди, не желающие нашей победы. Может быть, здесь, около нас…

Б а р о в. Может быть… опять «может быть». Нужны факты, нужна правда! Доказательная, неопровержимая.

Щ е р б а к. Вот я и стараюсь добыть эту правду.

Б а р о в. Американцы тоже очень обеспокоены гибелью судов. Историю этого каравана поручено расследовать риер-адмиралу Ригмену. Он вместе со мной прилетел из Москвы.

Щ е р б а к. Ригмену? Это не тот ли, что был здесь в восемнадцатом году?

Б а р о в. Он самый. А что?

Щ е р б а к. В восемнадцатом году он был лейтенантом оккупационных войск на Мурмане. Я был краснофлотцем и сидел на Мудьюге… Ригмен пытал меня. (Показывая на лицо.) Вот шрам. Зачем же они присылают Ригмена сюда?

Б а р о в. Берега ему знакомы. Считают его специалистом по России. Они не спрашивают у нас разрешения прислать того или другого офицера. Но ты, Тимофей, ни взглядом, ни словом не дашь ему понять, что встречался с ним раньше. Ни взглядом, ни словом… Ты будешь с ним вежлив, корректен. Он твой союзник. Помни.

Щ е р б а к (закричал). Какой, к черту, он мой союзник? Он мой враг. Заклятый и давний враг. Вы требуете от меня невозможного. Я пристрелю его здесь, а потом делайте, что хотите со мной. Я не дипломат, я не умею улыбаться, когда на душе кипит злоба. Переведите меня на другой флот, дайте бригаду, дивизион, корабль. Вам будет выгоднее, если на этом месте окажется другой, молодой или старый, но другой человек. В интересах дела…

Б а р о в (медленно). В интересах дела этим человеком будешь ты.

Щ е р б а к. Не буду…

Б а р о в (тоже закричал). Черт тебя возьми, Тимофей! Как ты мне надоел. Какой ты трудный и тяжелый человек. Как я устал от тебя. Куда мы тебя переведем? Зачем? Тут нужен ты, именно ты. И разве на другом флоте тебе будет легче?

Щ е р б а к. Я не о легкости мечтаю. Я отдал для этой войны все, что имел. Сына отдал.

Входит а д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Риер-адмирал энд коммодор мистер Ригмен.

Б а р о в. Просите.

Входит Р и г м е н. За ним Л а й ф е р т, за ним а д ъ ю т а н т. Ригмен седой, в орденах всего мира, веселый, улыбающийся. Он останавливается в дверях и оглядывает кабинет, Барова, Щербака. Щербак недвижим. Баров вопросительно смотрит на Щербака. Секундная пауза. Затем Щербак, совершая над собой огромное усилие, делает шаг навстречу Ригмену.

Щ е р б а к (с трудом, очень медленно). Я рад приветствовать вас на нашем флоте, сэр.

Р и г м е н. Мне очень приятно. Я много слышал о нас, господин контр-адмирал.

Щ е р б а к (так же). Мне тоже очень приятно…

Б а р о в (не сдержав восхищения Щербаком). Молодец!

Р и г м е н (вздрогнул). Что?

Щ е р б а к (спокойно, радушно, протягивая руку Ригмену). Я тоже много слышал о вас, сэр.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Освещается лицо Д я д и ч е в а.

Д я д и ч е в. Время… Как оно спешит, время! Только вчера батя награждал меня орденом, шел дождик, я спешил к Кире и Тимошке в новом кителе, с орденом… Как давно это было! Кажется, не десятки метров горькой воды надо мной, а годы, десятки лет…

Освещается боевая рубка подводной лодки. Высота в человеческий рост. Внизу средний отсек, центральный пост, машинное отделение. А наверху лимузин, боевой мостик. Лодка под водой. Герметически задраен верхний люк. Нижний люк открыт, и слышно, как поют электромоторы, движущие под водой корабль. В боевой рубке у контроллера руля на табуретке старшина Г а л и у л и н. Рядом с ним, у тумбы перископа, командир лодки Д я д и ч е в. Б о й к о — в костюме норвежского моряка, в сапогах, о зюйдвестке.

Г а л и у л и н. Через семь минут минное поле.

Д я д и ч е в. Перископ! (Смотрит в окуляр.) Места знакомые…

Б о й к о. Не думал я, что опять с этими местами встречусь.

Д я д и ч е в (опускает перископ). Может, вы на землю передать что хотите? Я там раньше вас буду.

Б о й к о. Вот передайте Кире Петровне мою сберегательную книжку и доверенность. Тут немного, триста десять рублей, матросское жалование. Пусть подарок Тимошке купит. Он марки собирает, вот альбом пусть. Только обязательно надо сказать, что от Васи Бойко.

Д я д и ч е в. Хорошо. Передам. (Смотрит на часы.) По местам, стоять к всплытию! Продуть среднюю.

Дядичев взбирается по трапу наверх, открывает рубочный люк, откидывает его, выходит наверх. Следом за ним наверх уходит Галиулин, затем снизу появляются с и г н а л ь щ и к, с т а р п о м. Сверху голос Дядичева: «Осмотреться. Ждать сигнала с берега. Разведчиков в боевую рубку». Тишина. Слышен плеск волны, бьющей в стальное тело корабля. В боевой рубке Бойко. Снизу появляется одетая так же, как и Бойко, с чемоданчиком в руке Н а т а ш а.

Н а т а ш а. Где командир?

Б о й к о. Наверху. Сейчас начнут высадку, у вас минутка будет.

Н а т а ш а. В боевой рубке, когда лодка находится в надводном положении, можно курить?

Б о й к о. Можно.

Н а т а ш а. Покурим напоследок, товарищ старший краснофлотец? (Достает из чемоданчика сигареты, вставляет в мундштук, закуривает.) Правда, что табак смягчает разлуку?

Б о й к о. Возможно. (Берет у нее чемоданчик.) Тяжелый.

Н а т а ш а. Там утюг.

Б о й к о. Гранаты?

Н а т а ш а. Обыкновенный железный утюг. Пальто, платья. Они должны быть хорошо отутюжены. Мы с вами дойдем вместе до берега. А потом разойдемся. И надолго, Вася!

Б о й к о. Да, конечно, моя работа в Европе погрубее будет. (Поднимается по трапу, говорит наверх.) Разрешите на мостик, товарищ командир?

Д я д и ч е в (сверху). Добро.

Б о й к о. А вас вниз просят. По важному вопросу. (Скрывается наверху.)

В рубочный люк прыгает Д я д и ч е в. Разведчики проходят снизу вверх, проносят резиновую лодку.

Д я д и ч е в (поражен). Наташа?!

Н а т а ш а. Я.

Д я д и ч е в. Что за черт!

Н а т а ш а. Хороша встреча влюбленных.

Д я д и ч е в. Подожди…

Н а т а ш а. Мне некогда ждать, Федя. Сколько времени у нас для прощанья?

Д я д и ч е в. Не знаю… Может, час, а может, три секунды. Пока не будет сигнала с берега.

Н а т а ш а. Вот видишь.

Д я д и ч е в. Зачем ты здесь? Ах да… Но ведь ты в Свердловске… Значит, ты сутки была на моем корабле и я не знал… Батя… (И вдруг, мгновенно озаренный догадкой.) Легковер!

Н а т а ш а. Не нужно сейчас себя ругать. У тебя будет для этого много времени.

Д я д и ч е в. Вот они, твои постоянные отлучки, вот они, слова бати… Легковер!

Н а т а ш а. Время, время идет, Федя… Скажи, ты будешь вспоминать меня?

Д я д и ч е в. Сможешь ли ты простить меня?

Н а т а ш а. Да-да, смогу, простила уже. За что простить? Скорее, Федя… Скажи мне все, что хотел сказать. Мне это очень важно, очень нужно сейчас. Ведь мы прощаемся. Надолго. Очень надолго. Я тебя люблю, Федор, я тебя очень люблю… Я тебя обожаю… Скажи мне, что ты тоже думал обо мне и сегодня, и час назад, и все время… Только не люби другую, никого не люби, кроме меня… Эти слова всегда говорят при разлуке, потому что других нет… Ты мой дорогой, мой единственный. Ну вот… (Они целуются.) Ну вот… (Снова целуются.) Ну вот еще… (Долгий поцелуй.)

Сверху голос: «Товарищ командир! Синяя ракета с берега!»

Д я д и ч е в. Разведчиков на мостик. Спустить лодку!

Н а т а ш а. Возьми! Мундштук. На память. Больше ничего нет. (Надевает зюйдвестку, выходит наверх.)

Через боевую рубку пробегают м а т р о с ы, р а з в е д ч и к и.

Б о й к о. Разрешите обратиться, товарищ капитан-лейтенант?

Д я д и ч е в. Да?

Б о й к о. Погрузку заканчивают.

Д я д и ч е в. Береги ее, Василий!

Б о й к о. Пока хватит жизни, товарищ капитан-лейтенант. А контр-адмиралу Щербаку, ежели долго меня не будет, передайте, что живым останусь. Во что бы то ни стало — живым! Просто скажите, старший краснофлотец Бойко на командировочной работе в Европе маленько задерживается. (Убегает.)

Снизу появляется р а д и с т.

Р а д и с т. Радио с американского парохода «Питсбург».

Д я д и ч е в. Читайте.

Р а д и с т. «Терплю бедствие. Торпедирован группой немецких подводных лодок. Капитан «Питсбурга». Спасите наши души».

Д я д и ч е в. Координаты указаны?

Р а д и с т. Да. Не меньше двух часов перехода. Не успеем.

Сверху голос: «Разведчики ушли. На берегу прожектор».

Д я д и ч е в. Все вниз! Срочное погружение.

В рубочный люк сверху прыгают с т а р п о м, Г а л и у л и н, м а т р о с ы.

Дядичев задраивает люк.

Р у л е в о й. Глубина тридцать.

Д я д и ч е в. Курс семьдесят пять.

Г а л и у л и н. На румбе семьдесят пять. (Прислушивается.) Перестрелка на берегу. Заметили десант… Эх, посмотреть бы!

Д я д и ч е в. Нельзя… (Пауза.) Так… О чем это мы с вами говорили, старшина?.

Г а л и у л и н. О земле, товарищ командир…

Д я д и ч е в. Да… О земле… О времени… О войне…

Темнота.

Г о л о с п о р а д и о. Я «Питсбург»! Я «Питсбург»! Сегодня в двадцать два часа по среднеевропейскому времени я был атакован группой немецких подводных лодок. Сейчас торпедные атаки продолжаются. У меня пожар. Горят деревянные части. Спасите наши души! Спасите наши души! SOS! SOS! Капитан корабля застрелился. Спасите наши души! Спасите наши души! Я Денни Лайферт, радист с «Питсбурга». Вода доходит мне до пояса. Мы гибнем. Спасите наши души! Спасите наши души… Наши души…

Снова гостиница «Полярный Круг». В апартаментах, занимаемых Ригменом, накрыт парадный стол на четыре куверта. У распятия молится Л а й ф е р т. В одной руке у него мокрый от слез платок, в другой портрет брата. В углу стоит Э д К е н е н.

Л а й ф е р т. Денни… Мальчик мой… Будь проклята эта бойня! Будь проклято это море! Если бы вы его видели, Кенен. Ему было только восемнадцать лет. Он играл в бейзбол, ловкий, смелый… Никого на свете я так не любил…

К е н е н. Маккри был с ним знаком. Он был в восторге от мальчика.

Л а й ф е р т. Где Маккри?

К е н е н. По-прежнему в моей каюте. Как мне надоел этот проклятый Маккри. День и ночь я должен быть в его вонючем обществе. Освободите меня, сэр. Дайте мне возможность пожить последние часы здесь для себя.

Л а й ф е р т. Потерпите. В штатах у вас будет много времени. С кем он сейчас?

К е н е н. Два матроса сторожат его и непрерывно подливают ему… Почему другие капитаны ходят на берег, веселятся, встречаются с кем хотят, а вы превратили меня в тюремщика?

Л а й ф е р т. У вас появились какие-то особые интересы к этому берегу?

К е н е н. Я живой человек, сэр.

Л а й ф е р т. Маккри не покушался больше на самоубийство?

К е н е н. Нет.

Л а й ф е р т. Жаль.

К е н е н. Мне тоже жаль. Он напивается и плачет и кричит, что опозорил американский флаг. Несколько раз он порывался написать письмо контр-адмиралу Щербаку.

Л а й ф е р т. Щербаку?

К е н е н. Да. Мне кажется, что он хочет с ним встретиться.

Л а й ф е р т. Сегодня Щербак будет нокаутирован. Об этом позабочусь я. Идите, Кенен, проведайте Маккри и приходите ко мне через час. С помощью бога и Ригмена мы освободимся от Щербака. Оставьте меня, я буду молиться.

К е н е н. А потом вы отпустите меня в город, сэр? Я не моту больше сторожить этого пьяницу.

Л а й ф е р т. Ступайте. (Кенен уходит. Молится.) Денни… Мальчик мой!

Из спальни выходит Р и г м е н. Он оглядывает стол, смотрит в глаза Лайферту.

Р и г м е н. Крепитесь, старик!

Стук в дверь. Входят Б а р о в и Щ е р б а к. Останавливаются в дверях. После секундной паузы Ригмен идет к ним навстречу. Повторяется мизансцена финала четвертой картины.

Р и г м е н (указывая на стол). Прошу.

Все садятся. Адъютант Ригмена наливает вино в рюмки.

Первый тост — это молчание, наша тоска об ушедших, наша вечная память о них, наша молитва о них. (Лайферту.) Мужайтесь, старик. Мы пьем и о спасении души вашего дорогого брата. (Адъютанту.) Оставьте нас.

А д ъ ю т а н т. Слушаю, сэр. (Уходит.)

Р и г м е н. На рассвете мы расстаемся. Вице-адмирал Баров в Москву, я — в Соединенные Штаты. Увы, такова судьба моряков: встречаться и расставаться.

Б а р о в. Так будем же во всем следовать славным традициям и, расставаясь в дальнем порту, предупредим друг друга об опасностях плавания.

Р и г м е н. Это и есть цель нашей встречи. Будем говорить прямо, как и полагается военным. У нас есть основания быть недовольными действиями контр-адмирала Щербака, и я думаю, будет правильно высказать это недовольство здесь, сейчас и в его присутствии. (Барову.) Вы разрешите?

Б а р о в. Я прошу вас.

Р и г м е н. Говорите, Лайферт.

Л а й ф е р т. Контр-адмирал Щербак мой личный друг. Я считаю его честным человеком и талантливым руководителем. Тем более прискорбно видеть его ошибки. Я постараюсь быть точным и справедливым.

Р и г м е н. Кроите того, следует быть решительным и кратким.

Б а р о в. Я внимательно слушаю вас, мистер Лайферт.

Л а й ф е р т. Желая или не желая этого, контр-адмирал вбивает клин между союзниками.

Б а р о в. Это серьезное обвинение.

Л а й ф е р т. Я далек от обвинений.

Р и г м е н. Мы не на собрании акционеров, Лайферт.

Л а й ф е р т. Недавно советский матрос Бойко здесь, в коридоре гостиницы, нанес оскорбление капитану американского парохода. Накинулся на него с кулаками. Мы думали, что контр-адмирал будет судить хулигана военным судом. Вместо этого контр-адмирал, явно сочувствуя матросу, назначил всего десять суток ареста.

Б а р о в (Щербаку). Это правда?

Щ е р б а к. Правда.

Л а й ф е р т. Контр-адмирал недоволен тем, что союзники затягивают открытие второго фронта в Европе. Он сам мне говорил.

Щ е р б а к. Собственно говоря, трудно быть этим довольным.

Л а й ф е р т. Я тоже недоволен. Но разве это зависит от нас? Капитан «Корделии» Маккри утопил свое судно, торпедированное подводной лодкой. Что ему еще оставалось делать вблизи берегов противника? Из этого факта контр-адмирал делает чудовищный вывод.

Б а р о в. Какой?

Л а й ф е р т. Будто американские капитаны сами виноваты в гибели своих судов.

Р и г м е н. Надеюсь, контр-адмиралу известно, сколько наших моряков погибло в этом море? Сколько обмороженных, расстрелянных гитлеровцами, утонувших. У каждого из них есть семьи!

Л а й ф е р т. Да. У каждого! Матери, дети… (Зарыдал.) Братья! Как же вы могли, контр-адмирал?

Р и г м е н. Успокойтесь, старик. Крепитесь!

Л а й ф е р т. Контр-адмирал ненавидит нас, американцев. Он ненавидит вас, мистер Ригмен.

Р и г м е н. Меня?

Л а й ф е р т. Более чем кого-либо. Мистер Щербак хорошо помнит вашу старую встречу двадцать четыре года тому назад здесь, во время оккупации Мурмана.

Р и г м е н. Здесь?

Л а й ф е р т. Вы были офицером экспедиционного корпуса, сэр. А Щербак — матросом. Этот шрам нанесен вами, риер-адмирал.

Р и г м е н (Щербаку). Это были вы?

Л а й ф е р т. Вы не будете это отрицать?

Щ е р б а к. Нет. Не буду отрицать.

Л а й ф е р т. Вот видите, контр-адмирал! Ведь мы честно воюем, желаем общей победы. Зачем вы сеете вражду между союзниками?

Р и г м е н (Барову). Что думаете вы, сэр?

Б а р о в. Я думаю, что каждый человек, кем бы он ни был и какой бы высокий пост ни занимал, если он мешает победе, — будет удален отсюда. К чертовой матери! Извините. Заверяю вас, господин риер-адмирал.

Р и г м е н (удовлетворенно). Это единственный ответ, вице-адмирал. Я полагаю, что при создавшейся ситуации будет полезнее, если контр-адмирал Щербак покинет этот флот. (Передает бумаги Барову.)

Б а р о в (Щербаку). Говори.

Щ е р б а к. Что ж… (После паузы.) Если я мешаю союзникам и не выполняю воли своего народа, я подам в отставку. Я готов, раз этого требуют интересы войны. Я, как и вы, риер-адмирал, военный и привык подчиняться приказам своего командования. Но мне бы хотелось понять, почему мистер Лайферт так заинтересован, чтоб я покинул этот флот.

Л а й ф е р т. Для нашей победы, контр-адмирал.

Щ е р б а к (повысив голос). Чьей победы? И над кем?

Л а й ф е р т. Этот вопрос — оскорбление?

Щ е р б а к. Да. Оскорбление. Час назад на базу вернулась с боевого задания подводная лодка капитан-лейтенанта Дядичева. Он принял на борт разведывательную группу Мельникова, находившуюся в Норвегии. Старший краснофлотец Бойко, тот самый, о котором вы сейчас говорили, участвовал в десанте. Группа Мельникова совершила налег на береговой штаб, захватила важнейшие документы я взяла в плен полковника фон Эрста, недавно прибывшего из Берлина. (Ригмену.) Я думаю, сэр, вы не откажетесь присутствовать при его допросе?

Л а й ф е р т. Не понимаю! Какое это имеет отношение к нашему разговору?

Щ е р б а к. Самое непосредственное. Вы, мистер Лайферт, являетесь представителем частной пароходной компании «Братья Пэнз», у которой американское правительство зафрахтовало пароходы «Пэтриот», «Корделия», «Питсбург». Судьба этих пароходов нам известна. Но нам не было известно, что пароходы были застрахованы в американском страховом обществе, затем перестрахованы в Мюнхене, в немецком страховом обществе, которое регулярно получало «бордеро». Вы знаете это слово, мистер Лайферт?

Л а й ф е р т. Бордеро — это обыкновенные сведения о страховке судов.

Щ е р б а к. В которые входит описание судна, грузов и маршрут следования. Гитлеровскому штабу не составляло труда получить эти сведения через немецкое страховое общество. Таким образом, каждый находившийся на борту этих пароходов человек мог считать себя приговоренным к смерти еще до того, как судно вышло из порта.

Л а й ф е р т. Но в чем упрекаете меня вы?

Щ е р б а к. В том, что вы своими сведениями помогали фашистам топить американцев и американские суда.

Л а й ф е р т. Для чего?! Среди них был мой брат, мой любимый брат.

Щ е р б а к. Тут уж вы были бессильны. Среди шифровок, захваченных в немецком штабе, есть и донесения, идущие отсюда, от вас, мистер Лайферт.

Р и г м е н. Что же вы молчите? Мерзавец! (Уходит.)

Б а р о в. Мы ждем вас, мистер Лайферт, в штабе. (Уходит вслед за Ригменом.)

Щ е р б а к (Лайферту). Как говорят моряки, мистер Лайферт, море широкое, а пути на нем узкие. (Уходит, вслед за Баровым.)

Л а й ф е р т (один). Денни… Мальчик мой… (Стук в дверь.) Кто это?! Кто здесь?!

Входит К е н е н.

К е н е н. Это я, сэр. Плохие новости. Маккри пропал. Пока я был у вас, он пропал… Матросы проглядели его…

Л а й ф е р т. Вы негодяй или круглый идиот! Найдите Маккри. Нельзя, чтобы он встретился со Щербаком.

К е н е н. Но разве вы еще не покончили со Щербаком?

Л а й ф е р т. Идиот! И вопросы ваши идиотские. Найдите Маккри. Живого или мертвого. Даже лучше мертвого.

К е н е н. В гостинице его нет. Я спросил у всех. Может быть, он у Лиды?

Л а й ф е р т. Это еще кто?

К е н е н. Парикмахер. Девушка, которую я люблю. Она уедет вместе со мной в Америку.

Л а й ф е р т. Зачем?

К е н е н. Я не могу без нее жить. Может быть, она знает, где Маккри.

Л а й ф е р т. Разыщите эту Лиду.

К е н е н. Она ждет на берегу.

Л а й ф е р т. Будет лучше, если вы от нее избавитесь. Быть может, она агент Щербака. Портовая шлюха поймала вас на крючок, как ловят треску. Через полчаса вы доложите о том, что Маккри покончил с собой, он давно к этому стремился… Помните, утром мы отплываем в Штаты. Головой, своей глупой головой вы ответите мне за Маккри… Уходите, мне противно на вас смотреть.

К е н е н. Слушаюсь, сэр. (Уходит.)

Л а й ф е р т (смотрит на портрет брата). Денни, мальчик мой… Спаси меня…

Берег. Туман. Вой сирены. По берегу ходит комендантский патруль — д в о е ч а с о в ы х с винтовками. По заднему плану проходят американские матросы: А л ь б е р т Э р с к и н, Д ж и м м и и негр — Д и л л М е з л и. Они поют песню. Скрываются. Идут Д я д и ч е в и К и р а.

К и р а. Какой туман…

Д я д и ч е в. Видимость ноль. Здесь часто бывает туман. Внезапно падает и так же внезапно рассеивается.

К и р а. Как долго ты был в море. Тимошка заждался.

Д я д и ч е в. Я на минуту зайду к вам и опять в штаб. Батя ждет. (Закуривает.)

К и р а. Ты разве куришь?

Д я д и ч е в. Да вот, курю… Стал курить… Говорят, табак смягчает разлуку.

К и р а. Какой у тебя интересный мундштук. Покажи-ка… Это Наташин?

Д я д и ч е в. Да… Наташин…

К и р а. Где-то она сейчас?

Д я д и ч е в. В Свердловске.

К и р а. Скоро мы увидим ее.

Д я д и ч е в. Скоро? Не думаю.

К и р а. Какая она хорошая девушка. Как бы я хотела, Федор, чтобы вы были счастливы.

Д я д и ч е в. Я бы этого тоже хотел…

Входит Б о й к о.

Кто это?

Б о й к о. Я, товарищ капитан-лейтенант. Добрый вечер, Кира Петровна!

К и р а. Я вас искала, хотела поблагодарить за подарок Тимошке. Почему вас так долго не было видно?

Б о й к о. Так туман ведь.

К и р а. Вы Лиду видели?

Б о й к о. А зачем она мне?

К и р а. Она вас ждет.

Б о й к о. Вряд ли. Не меня она ждет…

К и р а. Вася, вы заходите к нам. Попозднее она будет у меня. И Тимошка будет рад видеть вас.

Б о й к о. Спасибо, Кира Петровна…

Д я д и ч е в (поправляет бескозырку на Бойко). Ты… легковер!

Дядичев и Кира уходят.

Б о й к о (один). Эх Лида Сойкина! Была бы ты сейчас со мной… За руку бы тебя взял… В тумане бы гуляли с тобой здесь, но берегу… Зачем пропала ты в, этом тумане?

Проходит комендантский патруль.

С т а р ш и н а. Кто здесь?

Б о й к о. Старший краснофлотец Бойко. Здорово, ребята! Все в порядке. (Ушел.)

Из-за разбомбленного дома появляется М а к к р и.

М а к к р и. Ригмен? Америкен риер-адмирал Ригмен? Проходил здесь?

С т а р ш и н а. Не знаем. Вы кто?

М а к к р и. Captain of Unites States Maccrie. (Видит приближающуюся Лиду. Прячется за угол дома.)

С т а р ш и н а. Кто идет?

Л и д а. Лида Сойкина. Парикмахер из гостиницы. Вот пропуск. Вы не видели здесь капитана американского парохода «Пэтриот» Эда Кенена?

С т а р ш и н а. Не видели.

Патруль уходит.

Л и д а. Уже восемь… Ах, хоть бы ты не пришел… Хоть бы ты уехал поскорее на своем проклятом пароходе…

Запыхавшись, входит К е н е н.

К е н е н. Лида! Лида! Ты здесь? Ты ждешь меня?

Л и д а. Ведь мы же условились. Я всегда выполняю свои обещания, Эд.

К е н е н. Я боялся, что тебя никогда не найду. Сегодня мы отплываем. Ты не видела Маккри?

Л и д а. Нет, не видела.

К е н е н. Эта проклятая свинья, он убежал, и я не знаю, где его искать. Ты правда не видела его?

Л и д а. Я очень давно не видела его, Эд. Я даже спрашивала у вас, но вы сказали, что вам неизвестно, где он. Значит, вы мне говорили неправду?

К е н е н. Он был на моем пароходе, но я не имел права говорить об этом. Ты подожди меня здесь, я разыщу его, и мы попрощаемся с тобой…

Л и д а. Как? Вы уже не зовете меня с собой в Америку, мистер Кенен?

К е н е н. Нет, теперь нельзя. Потом, через год, я снова приду сюда и тогда заберу тебя с собой. Ты будешь жить у меня. Город Веллингтон, штат Делавер. С мамой и сестрами. Там я одену тебя как красавицу… Нам будет там хорошо вместе… Где же мне искать этого Маккри?

Л и д а. Что случилось с Маккри?

К е н е н. Он нужен мистеру Лайферту.

Л и д а. Зачем?

К е н е н (с подозрением). Почему это тебя интересует?

Л и д а. Нисколько!

К е н е н. Почему ты спрашиваешь об этом меня? Посмотри мне в глаза. Ты, наверно, знаешь, где Маккри? Лида!. Тебе поручили что-нибудь разузнать? Где твой матрос Ванька?

Л и д а. Вася Бойко? Не знаю. Наверно, в море.

К е н е н. В море? А? Мне кажется, что я его видел сейчас здесь, на берегу.

Л и д а. Вы не ошиблись?

К е н е н. Здесь все следят за мной. Стой! Прости меня. Пойдем… Я провожу тебя в мою каюту на «Пэтриот». Мы выпьем с-тобой на прощанье, и я все расскажу тебе. Мы попрощаемся как надлежит жениху и невесте.

Л и д а. А вы не увезете меня с собой?

К е н е н. Ты этого боишься? Почему ты этого боишься? Ведь ты любишь меня? Пойдем ко мне в каюту! Ты боишься? Боишься, да?

Л и д а. Я ничего не боюсь.

К е н е н. Пойдем. Тогда пойдем! Немедленно!

Л и д а (решилась). Пойдем!

Из-за дома выходит М а к к р и.

М а к к р и. Стойте! Разве вы не понимаете, куда он вас ведет?

К е н е н. Маккри! Приятель! Как я рад вас видеть.

М а к к р и. Отойдите от нее, Кенен. Не думайте, что я позволю вам сделать с ней то, что вы хотели сделать со мной.

К е н е н. Что вы такое плетете, Маккри? Пойдемте в каюту и выпьем за наших русских друзей.

М а к к р и. Я уже поднимался в вашу каюту, с меня хватит. Отойдите от девушки, Эд Кенен, а то я подниму тревогу.

К е н е н (рассмеялся). Ну, если вы так заинтересованы в этой девушке, я не встану на вашем пути. (Быстро.) Уходи отсюда, Лида.

Л и д а. Я никуда не уйду.

К е н е н. Уходи, мне нужно поговорить с Маккри.

Л и д а. Нет, не уйду.

К е н е н. Уходи!

Кенен дважды стреляет в Маккри и бросает пистолет к ногам Лиды. Маккри падает. С криком: «Здесь убивают американцев!» Кенен бросается вниз по лестнице и попадает в объятия В а с и л и я Б о й к о.

К е н е н. Здесь убивают американцев! На помощь! Americans are killed here!

Л и д а (к Маккри). Вы ранены?

М а к к р и. Да… Вася… Спа-си-бо! Вася! (Показывает на Кенена.) Hold him tight. Крепче… Держать…

К е н е н (которого держит Бойко). Здесь убивают американцев!

Голос Киры: «Лида, Лида!»

Л и д а (около лежащего Маккри). Я здесь, здесь, Кира Петровна.

К е н е н. Здесь засада!

Поспешно входят К и р а и Д я д и ч е в.

Д я д и ч е в. Бойко! Что тут происходит?

Б о й к о. Коварство и любовь, товарищ капитан-лейтенант.

Л и д а (вне себя, кричит Кенену). Тебя, негодяй, от червей спасли, а ты…

К е н е н. Americans are held here![6] Убивают!

К и р а. Лида! Мистер Маккри!..

М а к к р и (пытается подняться, падает). Опять вы, миссис… (Теряет сознание.)

К и р а (разрывает на Маккри рубашку). Он ранен. Он тяжело ранен.

Входят Щ е р б а к, Р и г м е н и а д ъ ю т а н т.

Щ е р б а к. Что это за крики? Бойко! Что вы тут делаете?

Б о й к о (держа за руки вырывающегося Кенена). Друга встретил, обнимаю его, товарищ контр-адмирал.

К е н е н. Спасите! Я прибежал сюда и увидел, как эта девка стреляла в капитана Маккри, Я хотел прийти на помощь, но этот матрос схватил меня.

Р и г м е н. Кто вы такой?

К е н е н (узнает его). О, сэр! Риер-адмирал энд коммодор Ригмен! Я — Эд Кенен, капитан «Пэтриота». Услышав выстрелы, я прибежал сюда. Здесь была драка. Девка стреляла в американца. Я хотел вмешаться, но матрос схватил меня за руки и тоже хотел убить! Этот матрос оскорбил меня в гостинице. Адмирал Щербак арестовал его и выпустил. А теперь они убивают американцев! В этой стране убивают американцев!

Щ е р б а к (Дядичеву). Спустись вниз, вызови комендантский патруль и санитарные носилки.

Дядичев уходит.

(К Бойко.) Отпустите его.

Бойко отпускает Кенена.

К е н е н (бросается к Маккри). Фрэнк… Фрэнк… Что они с тобой сделали… (Рыдает.)

Р и г м е н. Что здесь происходит, контр-адмирал?

Щ е р б а к. Подойдите сюда, Бойко.

Р и г м е н. Бойко… Сегодня я в четвертый раз слышу эту фамилию. Это он оскорбил в гостинице капитана американского транспорта?

Щ е р б а к. Он.

Р и г м е н. Это он гасил пожар на «Пэтриоте» и привел его в ваш порт?

Щ е р б а к. Он.

Р и г м е н. Это он взял в плен немецкого полковника фон Эрста?

Щ е р б а к. Он.

Р и г м е н. Это он убил капитана Маккри?..

Щербак молчит.

К е н е н (рыдает). Он умер, умер… Фрэнк… Друг мой… Единственный друг…

К и р а. Подождите, он жив.

Снизу по лесенке поднимается Д я д и ч е в, за ним — с т а р ш и н а с повязкой комендантского патруля и д в а с а н и т а р а с носилками. Маккри кладут на носилки.

М а к к р и (приходит в себя, приподнимается на носилках. Ригмену). Подойдите ко мне, сэр… Мне трудно…

Ригмен и Щербак подходят к носилкам.

В меня стрелял Кенен… Эд Кенен… Он законченный негодяй, сэр… Его спасли русские… Он потопил мою «Корделию»… Она могла плыть, но он ее потопил… Лайферт подтвердил, что так было нужно… Если я посмею рассказать об этом, они меня убьют… Они убили меня… Но в Америку вернутся наши моряки… Они расскажут правду… У русских будет много друзей… Я, кажется, умираю, сэр… Простите меня… (Замолкает.)

Р и г м е н (наклоняется над телом Маккри. Снимает фуражку. Становится на одно колено. Потом поднимается и говорит переводчику). На корабль. В мою каюту! На мою койку!

Санитары уносят тело Маккри. Вместе с ними уходят переводчик, Кира, Дядичев.

К е н е н. Меня нельзя задерживать. Я через час снимаюсь с якоря.

Щ е р б а к. Вы вовремя снимаетесь с якоря. (Комендантскому патрулю, указывая на Кенена.) Сдать военному коменданту.

Кенена уводят.

А мистером Лайфертом, я думаю, вы займетесь сами, господин риер-адмирал.

Р и г м е н. Я буду счастлив стать обвинителем изменника. Перед судом Америки. Благодарю вас.

Щербак и Ригмен смотрят на залив. Сумерки рассеялись, и в просветах туч видно красное небо. На переднем плане Л и д а и Б о й к о.

Б о й к о (вынимает карточку). Вот возьмите… Моментальная. Обещал вернуть.

Л и д а. Пусть у вас пока будет.

Б о й к о. Мне бы ненавидеть вас надо… А я… Карточку берегу. И когда в походах, на мостике и в разных других государствах я о вас думаю… Не должен, а думаю. И когда мы сегодня в гавань входили, и комендоры из пушки салютовали… Я о вас думаю.

Л и д а. Это потому, что и я о вас думаю, Вася.

Низкий продолжительный гудок парохода. Проходят три матроса: долговязый А л ь б е р т Э р с к и н, н е г р и т о т, кто в гостинице был завернут в пестрое одеяло. Они поют:

Б о й к о (окликает их). Альберт Эрскин! Дилл Мезли!

Матросы подходят к Бойко.

А л ь б е р т. О! Васья Бойко! Мелитополь! Друг! Кровь!

Б о й к о. Отплываете?

Д и л л М е з л и. «Пэтриот»!

А л ь б е р т (дает Бойко пачку сигарет). «Честерфилд»! Бери! Закуривай!

Б о й к о (дает им пачку папирос). «Беломор»!

Д и л л М е з л и. So long![7]

Л и д а. До встречи!

А л ь б е р т. До встре-чи. (Показывает на залив.) Шлупка!

Б о й к о. Миноносцы. Наши миноносцы. Военный эскорт.

А л ь б е р т. What is written?[8]

Б о й к о. «Флагманский миноносец «Герой Советского Союза Николай Щербак». Будет охранять вас в пути.

А л ь б е р т (понял). О! (Вынимает расческу.) Расческа!

Второй гудок.

Б о й к о. Счастливого плаванья!

Матросы запели: «Пусть весело пылают очаги!» Отдают честь Ригмену и Щербаку. Обнявшись, трое матросов, Лида и Бойко идут к пристани. Ригмен и Щербак смотрят на залив.

Р и г м е н. Я вспомнил эти места. И вас вспомнил, мистер Щербак.

Щ е р б а к. Мы, старики, хорошо помним свою юность.

Р и г м е н. Я хочу, чтоб вы знали, мистер Щербак. Я ни в чем не изменил себе. Я такой же, каким был тогда. Только старше и опытней. Что будет потом, я не знаю. Сейчас я воюю с Гитлером. И моя задача совпадает с вашей — победить Гитлера. В этот залив будут приходить наши караваны, они будут удачнее.

Щ е р б а к. Я тоже в это верю, мистер риер-адмирал…

Р и г м е н. Ка-ра-ван… Что означает это слово?

Щ е р б а к. Старинное персидское слово. Означает группу путешественников, соединяющихся для взаимной помощи и безопасности в пути.

Р и г м е н. Вы думаете, мы выиграем эту войну?

Щ е р б а к. Да. Выиграем. Как и любую другую, навязанную нам войну.

Р и г м е н Сегодня я отплываю домой. Что передать Америке?

Щ е р б а к. Передайте Америке, что мы глубоко уважаем трудолюбивых, храбрых американцев. Передайте, что на этих берегах живут люди, которые, если любят — крепко. Если дружат — без измены. А уж если воюют — до победы.

Ригмен смотрит в бинокль на плывущие по заливу корабли.

З а н а в е с.

1951—1957