Древнерусские княжества X–XIII вв.

С.А. Плетнева. Половецкая земля

В лето 6563 (1055) г. половецкий хан Блуш впервые подошел со своей ордой к южной границе Руси. Всеволод Ярославич, только что разбивший на Суле, у Воиня, большой отряд торков, прижатых половцами к русскому пограничью, и, видимо, вследствие этой победы не располагавший достаточными силами для военного отражения нового нашествия, поспешил заключить мир с Блушем, и «возвратишася половцы восвояси»[1153].

С этого события и началась сложная, полная браков и битв, набегов и военных союзов совместная двухсотлетняя история двух народов. Достаточно даже поверхностного знакомства с русской летописью, чтобы убедиться, насколько тесно сплелись судьбы русских и половцев в XI–XII вв.

Естественно, что половцам посвящено немало работ русских дореволюционных и советских историков. В 1883 г. вышла в свет большая и серьезная работа П.В. Голубовского «Печенеги, торки и половцы до нашествия татар»[1154], в которой автор, пытаясь учесть все доступные ему письменные источники, упоминающие об этих народах, восстанавливает их историю и жизнь на протяжении 350 лет (X — середина XIII в.). Ему же принадлежит и другая работа о половцах — «Половцы в Венгрии», опубликованная в 1889 г.[1155] В 30-х годах нашего века половцами занялся русский ученый-эмигрант Д.А. Расовский, напечатавший в Seminarium Kondakovianum серию работ о них[1156]. Во всех общих работах по истории Руси, начиная с М.В. Ломоносова и В.Н. Татищева и кончая Б.Д. Грековым, М.Н. Тихомировым и А.Н. Насоновым, непременно в той или иной связи или с той или иной степенью подробности упоминаются южнорусские кочевники, и в частности половцы. Ряд отдельных статей был посвящен специально вопросам взаимоотношений половцев и Руси (И. Березин, П.М. Мелиоранский, Кузмичевский, В.А. Пархоменко, А.И. Попов и др.)[1157].

С конца XIX в. пробудился интерес к кочевническим древностям и у археологов. Массовые раскопки кочевнических курганов Киевщины (в Поросье), предпринятые Н.Е. Бранденбургом, и раскопки В.А. Городцова в Подонье заложили основу коллекции кочевнических, в том числе и половецких, древностей Восточной Европы[1158]. В наше время советские археологи (Л.П. Зяблин, С.А. Плетнева, Г.А. Федоров-Давыдов) обработали эти материалы, превратив их в полноценный исторический источник[1159].

Таким образом, политическая история, экономика, культура половцев исследованы в целом с достаточной полнотой. Как ни странно, самой неразработанной проблемой до сих пор является политическая и экономическая география Половецкой земли. Нередко в больших работах указывалось только, что половцы жили в степях, южнее Руси, между Волгой и Дунаем или между Уралом и Балканскими горами[1160].

В других трудах подробно рассматривался тот или иной пограничный участок Руси с половцами, но опять-таки не давалось общей картины половецкой степи[1161]. Правда, в работах С.А. Плетневой и Г.А. Федорова-Давыдова делались попытки локализовать отдельные половецкие группы и объединения, установить пути и время передвижения половцев по степи, но оба эти автора сделали в этом отношении значительно меньше, чем Д.А. Расовский в статьях о половцах и К.В. Кудряшов в серии статей, объединенных общим названием «Половецкая степь»[1162].

Их труды не потеряли своего значения и в наши дни. Однако авторы используют, как правило, один источник — русскую летопись, причем преимущественно конкретные и точные указания летописца о дорогах русских войск в степь (описания походов). Анализа всех сведений о половцах в них нет, поскольку написаны они были задолго до опубликования обобщающих работ по кочевниковедческой археологии, и поэтому авторы не смогли включить в свои исследования обработанные специалистами археологические материалы.

В предлагаемой статье мы вновь возвращаемся к теме, поднятой Д.А. Расовским и К.В. Кудряшовым. За двадцать с лишним лет (с 1948 г.) накопилось достаточное количество новых работ, касающихся с большей или меньшей полнотой половцев и их расселения по степи, которые значительно пополняют и уточняют карты, опубликованные этими учеными. Привлечение различных письменных источников и некоторых новых археологических данных также приводит к необходимости пересмотреть историческую географию Половецкой земли в XI–XII вв.

Границы Половецкой земли были крайне неустойчивы. Объясняется это прежде всего экономикой половцев: кочевые орды с огромными стадами занимали все удобные для кочевий слабо защищенные или малозаселенные земли и держались на них до тех пор, пока более сильный противник не вытеснял их с этих земель. Поэтому даже границы с земледельческими сильными феодальными государствами не могли быть постоянными: в любое время, когда это представлялось возможным, кочевники захватывали окраинные территории, разоряли население, сжигали поселки и пригоняли скот на возделанные поля.

Что же касается соседей-кочевников или соседей, не имеющих сил противостоять кочевым ордам пограничной полосы, то здесь границы вообще не существовало. Так называемый обычай «баранты» (угон скота) вполне мог распространиться в случае победы и на землю побежденных: победитель забирал не только скот, но и вежи и земли, расширяя территорию своей орды за счет слабейшего соседа. Такая территориальная неустойчивость особенно характерна для кочевников периода военной демократии, когда земли еще не были поделены между феодалами и общинниками, кочевья отдельных орд и родов еще только намечались и размеры их то расширялись, то сжимались в зависимости от военной силы и способностей возглавлявших их ханов и беков.

Все эти общие рассуждения вполне применимы и к половцам. География Половецкой земли не была стабильной. В разные периоды истории их границы, как внешние, так и внутренние, были различны.

Прежде чем начать исследование Половецкой земли по выделенным нами хронологическим периодам, вспомним, какую и чью территорию заняли половцы, подошедшие в середине XI в. к границам Руси.

Степь с глубокой древности стала обиталищем кочевников. Складываясь в монгольских, среднеазиатских или алтайских степях, различные этнические и племенные кочевнические объединения волнами набегали на широкий степной берег Черного моря. Эпоха раннего средневековья началась с приходом в Европу гуннов — с середины IV в. Развитое средневековье ознаменовалось нашествием на Восточную Европу новой волны тюркоязычных кочевых народов — печенегов, торков и половцев. Так называли их русские. В западных, в частности византийских, источниках они именуются пацинаками, узами и куманами, а в восточных (арабских и персидских) — баджнаками, гузами и кипчаками[1163].

Печенеги в конце IX — самом начале X в. ворвались в южнорусские степи. Под их ударами окончательно рухнул ослабевший к тому времени Хазарский каганат[1164]. Экономика и культура полукочевых народов, входивших в состав Хазарского каганата и заселявших донские степи и лесостепи, были полностью уничтожены.

Почти полтора столетия вела Русь постоянную и жестокую борьбу с печенежскими полчищами, всемерно укрепляя границы н охраняя пограничье от кочевнических вторжений[1165]. Характерно, что на этом этапе борьбы с кочевниками русские ограничивались только охраной границы и постепенным перенесением ее к югу (от Стугны при Владимире до Роси при Ярославе). В глубь степи походов не организовывалось. Даже окончательный разгром печенегов в 1036 г. Ярославом произошел под стенами Киева, во время наступления печенегов на Русь. Объясняется это, по-видимому, тем, что у печенегов не было постоянных кочевок. Для них характерен был первый, наиболее архаичный способ кочевания — таборный, как назвал его С.И. Руденко[1166]. При этом способе кочевания народ кочует круглый год, передвигаясь по степи и летом и зимой. При таком образе жизни они были практически неуловимы, и поэтому походы в степь теряли смысл.

То обстоятельство, что в южнорусских степях неизвестно не только ни одного печенежского становища, но и ни одного могильника[1167], подтверждает полное отсутствие хотя бы сезонной оседлости у печенегов. Четкое разделение территории степного Причерноморья между «коленами» или ордами печенегов, о котором так. подробно писал в середине X в. Константин Багрянородный[1168], очевидно, не мешало печенегам вести внутри каждой территории таборное кочевание. Впрочем, территория каждого из «колен» достигала в поперечнике примерно 200–300 км.

Оставшиеся после разгрома под Киевом в Приднепровье небольшие орды печенегов влились в занявший южнорусские степи союз торков (гузов). Эти последние пробыли в Причерноморье менее 20 лет. Они представляли собой северную ветвь мощного Сельджукского союза тюркоязычных племен, двинувшегося в первой половине XI в. на запад и юго-запад[1169]. Юго-западные гузы — сельджуки, захватив Переднюю Азию, образовали государство Сельджукидов. Северные гузы пытались пробиться к северным границам Византии и поэтому не портили отношений с лежавшей в стороне от их пути Русью.

За 20 лет пребывания в южнорусских степях торки, ведшие» как и печенеги, таборное кочевание, особенно характерное для кочевых народов в период завоевания новых земель, не оставили никаких археологических памятников[1170]. Они буквально прошли по нашим степям. Правда, женатый на «царице-грекине» Всеволод Ярославич, видимо, не без подстрекательства Византии «ходил на торки». Первый раз — в 1055 г., когда какая-то орда торков, подошедшая к русской границе, была им разгромлена, второй раз — в 1060 г. Всеволод с братьями («триумвират») «совокупивше воя бещислены… поидоша на конях и в лодьях». Характерно, что на этот раз торки уклонились от встречи, — они просто ушли, «убоявшася, пробегоша», пишет летописец и затем удовлетворенно заключает: «…бог избави крьстьяны от поганых»[1171].

Торки, как и печенеги, ушли на запад — в Византию. История их бедствий в Византии блестяще описана В.Г. Васильевским и Д.А. Расовским[1172], и мы не будем здесь останавливаться на ней. Оставшиеся в степях Приднепровья сравнительно небольшие соединения печенегов и торков не могли противостоять новой мощной волне кочевников — половцам.

У нас нет точных данных относительно распространения половцев в южнорусских степях в первой половине XI в., однако то обстоятельство, что торки и печенеги вынуждены были уйти оттуда, свидетельствует, очевидно, о потере ими почти всех старых кочевий. О том, что некоторые из них остались в степях и при половцах, говорят следующие факты, упомянутые летописцем. В 1103 г. Владимиру Мономаху удалось организовать первый поход на половцев, в степь, через пороги к р. Сутин (Молочной)[1173]. К этому походу мы еще раз вернемся ниже, здесь же он интересен нам потому, что на обратном пути Владимир где-то в приднепровской степи встретил торков и печенегов, взял их вежи и привел с собой на Русь.

Под 1116 г. в Ипатьевской летописи сообщается: «…бишася половцы и с торки и с печенегы у Дона». В результате битвы и те и другие ушли с Дона «в Русь к Володимиру»[1174].

На этих двух примерах уже видно, что русские князья охотно брали бродивших по степи торков и печенегов под свое покровительство и давали им земли на пограничье — в Поросье и под Переяславлем. Уже в конце XI в. на левом берегу Роси появился г. Торческ, заселенный тюрками. С начала XII в. на страницах летописи в качестве поросских вассалов Руси постоянно упоминаются берендеи (возможно, отколовшаяся орда половцев)[1175]. Русские князья образовали из этих народов прочный, хотя и не всегда верный заслон от половцев. В середине XII в. все поселившиеся в Поросье кочевники образовали союз черных клобуков. Под этим именем они и фигурировали в дальнейшем в летописи. История образования и развития этого нового кочевнического объединения является темой специального исследования[1176]. Нам в этой статье необходимо было вспомнить историю непосредственных предшественников половцев в южно-русских степях (торков и печенегов) для того, чтобы яснее представить себе обстановку, в которой развивалось половецкое общество, половецкие государственные образования в конце XL XII и начале XIII в.

Внутренняя история половцев после захвата ими восточноевропейской степи разделена нами на четыре периода[1177]. Первый период — середина XI — начало XII в.; второй период — 20–60-е годы XII в.; третий — вторая половина XII в.; четвертый — конец XII — первые десятилетия XIII в. (до татаро-монгольского нашествия).

Периодизация половецкой истории обусловливается двумя факторами: процессами, протекавшими внутри их общества, и взаимоотношениями половцев с Русью.

На табл. (рис. 1) скоординированы десятилетия XI–XIII вв. с удачными и неудачными походами половцев на Русь, походами половцев в союзе с ссорящимися друг с другом русскими князьями и, наконец, походами Руси на половцев.

Благодаря такому координированию мы видим, что первый период характеризуется активной наступательной политикой половцев, постоянно совершавших грабительские, причем победоносные, набеги на русское пограничье. Конец этого периода знаменуется несколькими весьма удачными походами Руси на половцев.

Агрессивность половцев в этот период неоднократно подчеркивается летописцем: «рать велика бяше от половец отовсюду»[1178] или еще более драматично — «створи бо ся плач велик у земле нашей, и опустели города наши, и быхом бегюще и перед враги нашими»[1179]. Нанеся на карту все половецкие походы, упомянутые в летописи с указанием города или земли, подвергшихся нападению, мы видим, что в подавляющем большинстве случаев половцы разоряли пограничные земли Поросья и Переяславской земли (рис. 2). Только два раза удалось им прорваться к Киеву — разграбить и сжечь монастыри вокруг него (1096 г., апрель и июль). Один раз половцы дошли до Чернигова, но были наголову разбиты там русской дружиной у г. Сновска (1068 г.). Поражением окончились и еще два «глубинных» похода половцев к Стародубу (в «Поучении» Владимир Мономах относит этот поход примерно к 1080 г.) и к г. Заречску (1106 г.). Разграбив окрестности Заречска, половцы с большим полоном начали отступать в степь, но были настигнуты русскими воеводами Яном и Путятой Вышатичами, Иванко Захарьичем и Козариным, которые «угонивше половцы до Дуная, полон отъяша, а половцы иссекаша»[1180].

Несмотря на отдельные неудачи, весь период в целом был для половцев несомненно победоносным. Помимо русских земель половцы грабили и Византийскую империю[1181]. Приглашенные Алексем Комнином для помощи в борьбе против печенегов, разорявших империю, половцы вывозили оттуда огромные богатства, добытые грабежами и откупами. Об этом сообщает с большой досадой Анна Комнин в своей хронике, посвященной жизни отца — императора Алексея Комнина[1182].

Уже в этот период половцы начали участвовать в войнах, которые вели русские князья с соседями (с «Ляхами» в 1092 г.) или друг с другом (1078, 1094, 1097 гг.). Эти походы, как и византийские, были выгодны половцам возможностью не только беспрепятственно грабить захваченные при помощи русских земли, но и брать богатые откупы от врагов и от союзников.

Агрессивность, стремление к обогащению за счет соседних земледельческих стран, захват чужих территорий хотя бы под временные кочевки (неопределенность территории кочевания) — все это характеризует половцев первого периода как кочевников, находившихся на первой, таборной стадии кочевания. Характерно, что в степях не найдено ни одного половецкого могильника XI в., что, как мы видели, было типично и для печенежских и особенно для торческих орд, находившихся на той же таборной стадии кочевания. Постоянные передвижения больших половецких орд по степи привели к тому, что русским ни разу не удалось организовать ни одного похода на них в глубь степи в течение всего XI в. Ни в одной из летописных записей XI в. нет упоминаний о половецких кочевьях. По летописи мы знаем, куда ходили половцы, но ни разу не указывалось, откуда они пришли. Только по направлению половецких ударов, нацеленных в XI в. в большинстве случаев на русские города днепровского правобережья или же на западные страны, можно допустить, что ходили половцы не с далеких донских берегов, а из прилегающих к Руси приднепровских степей.

На карте современных растительных зон хорошо выделяется огромный (100 км в поперечнике) лесной массив, отделяющий на днепровском правобережье степи от узкой лесостепной полосы, по которой протекает р. Рось и где в XII в. жили черные клобуки. Этот лес несомненно был прекрасной естественной защитой от степняков, которые, вероятно, проходили на Поросье двумя путями — вдоль Днепра и по Забужью, где в лес вдавался широкий степной «язык» (см. рис. 2). Это предположение о путях половецких нашествий как будто подтверждается и летописью. Мы видим (см. рис. 2), что от набегов страдали города, находившиеся на путях половцев или вблизи от этих путей. Характерно, что даже в первый период своей истории в Восточной Европе, когда половцы стремились прежде всего к захвату пограничных земель для максимального расширения своих пастбищ, они все же ходили в сравнительно далекую Галицко-Волынскую землю. Путь туда был открыт для них благодаря забужскому степному коридору, который подводил их прямо к Галицкому княжеству.

Походы Владимира Мономаха на половцев в начале XII в. можно объяснить, по-видимому, не только необыкновенной энергией и военными и административными талантами этого князя, но и тем, что к этому времени обстановка в степи несколько стабилизировалась и половецкие вежи можно было застать на вполне определенной территории, с которой им даже в случае опасности трудно было куда-либо уйти, так как соседние земли были заняты вежами и стадами других орд.

В 1103 г. Владимир, Святополк, Давыд Святославич, Давыд Всеславич, Мстислав с дружинами, на конях и в ладьях впервые «дерзнули на половцев». Они вниз по Днепру дошли до Хортичева острова, встали в Протолчах и далее уже на конях и пешком четыре дня углублялись в степь, направляясь к речке Сутень. К.В. Кудряшов убедительно отождествляет эту речку с р. Молочной, впадающей в Азовское море[1183]. Разбив здесь полки половецкие, русские «взяша бо тогда скоты и овце, и коне, и вельблуды, и веже с добытком и челядью». Очевидно, на Сутени были захвачены вежи половецкой аристократии. Недаром в битве было убито 20 ханов (в том числе великий хан Урособа, а Белдуз взят в плен и казнен за то, что «многажды бо ходивше…. воевати Русьскую землю»)[1184].

Следующий поход на половцев открыл серию сокрушительных походов русских на «Дон». В декабре 1109 г. Дмитр Иворович «взя вежи половецкие у Дона»[1185]. Через два года, в марте 1111 г., туда же, на «Дон», направились Владимир, Святополк, Давыд и Ярослав с сыновьями. Поход этот подробно рассмотрен и прокомментирован К.В. Кудряшовым[1186]. Чтобы не повторяться, остановимся только на спорных моментах в реконструкции Кудряшовым пути русского войска.

Следует помнить, что «Дон» русских летописей — это современный Северский Донец[1187]. Из этого же исходит при расчетах пути русского войска в половецкой степи и К.В. Кудряшов. Однако он, на наш взгляд, ошибается при локализации на «Дону» (Донце) взятых русскими городов Шаруканя и Сугрова. Он помещает их ниже Изюма, на городищах у сел Сидоровского и Богородичного, ссылаясь при этом на устное сообщение археолога Н.В. Сибилева, утверждавшего что на этих городищах есть материалы половецкого времени. Я внимательно обследовала оба городища. Данные разведки опровергают мнение Н.В. Сибилева, а следовательно, и К.В. Кудряшова. Городища датируются VIII–IX вв. и относятся к типу так называемых городищ с земляными валами салтово-маяцкой культуры. Рядом с ними известно еще одно такое же городище — у с. Маяки, раскапываемое в настоящее время харьковским археологом В.К. Михеевым. Весь материал с этого городища датируется VIII–IX вв. Других укрепленных древних поселений на этом участке Донца нет. Где же тогда стояли половецкие городки?

Археологически мы знаем на Донце только одно, разрушенное распашкой укрепленное поселение, датирующееся по керамике XII в. Это городище у с. Гайдары (в 6 км ниже г. Змиева[1188]). Факт существования в районе Змиева городища XII в. чрезвычайно интересен, так как и сам г. Змиев был, судя по названию, половецким становищем. Название города от слова «змея» связывает его с половцами-кипчаками, которые еще на Алтае в VII в. жили в долине Чжелян — Джелян — змея[1189]. Змея была, видимо, одним из тотемных зверей половцев-кипчаков.

Мы знаем также, что г. Шарукань, названный в честь хана Шарукана, в некоторых списках именуется Чешуевом (опять-таки очевидна связь со змеей). Может быть, древний Шарукань — Чешуев находился на месте современного Чугуева, а Сугров — Змиева? К сожалению, в обоих современных городах древний культурный слой совершенно уничтожен перекопами и постройками. Кстати, по летописи Шарукань был взят 21 марта, Сугров — 22 марта. Между Чугуевом и Змиевом примерно 25 км — один день пешего пути. Как бы там ни было, но пока совершенно очевиден тот факт, что ниже Изюма, в районе Богородичного — Маяков этих городов не было. Вероятнее то, что они стояли где-то на участке реки от Чугуева до Змиева. В VIII–IX вв. это была аланская земля, и поэтому нет ничего удивительного, что во время похода 1116 г. Ярополк Владимирович взял отсюда жену «красну вельми, ясьского князя дщерь…»[1190]. Потомки алан VIII–IX вв. оставались здесь вплоть до XII в. Во время похода 1116 г. был взят еще один город — Балин. Находился он рядом с Сугровом, в том же районе. Это вполне могло быть и небольшое городище у с. Гайдары, о котором я упоминала выше.

Против отождествления Шаруканя, Сугрова, Балина с современными Чугуевом, Змиевом, Гайдарами могут быть необычайно длительные сроки движения русских по степи. Они перешли Ворсклу 7 марта и только 19 марта достигли «Дона» — Донца. Получается, что расстояние в 120 км было пройдено в 12 дней (10 км в день). Правда, летописец оговаривается, что войска перешли многие реки (весной в степи каждая речка — серьезное препятствие). Возможно, именно это обстоятельство и было причиной, из-за которой русские двигались по степи исключительно медленно, и именно поэтому о нем сочли необходимым специально сказать в летописи.

В рассказах о походах 1111 и 1116 гг. особенного внимания заслуживает даже не локализация половецких городов, а констатация того, что эти города были. Судя по сообщению летописца о жителях Шаруканя, дружественно настроенных к русским, город был заселен в основном не половцами, а аланами-ясами, у которых был к тому же свой князь. Однако половецкие князья, давшие свое имя этим городам, владели ими, а рядовые половцы ставили, вероятно, вежи у их валов.

Интереснейшие данные, свидетельствующие о начальных этапах локализации половецких кочевий, мы получили в результате картографирования ранних типов половецких каменных изваяний[1191]. Статуи, воздвигавшиеся в память умерших предков и являвшиеся важнейшим атрибутом господствовавшего у половцев культа предков, могли ставить только в местах собственно половецких кочевий, там, где кочевая жизнь как-то стабилизировалась, где появлялись более или менее постоянные половецкие зимовища и прокладывались соединяющие отдельные вежи постоянные степные дороги. В XI в. такими устойчиво половецкими землями были в основном берега среднего и нижнего Северского Донца. Именно там были сосредоточены ранние половецкие статуи, датирующиеся второй половиной XI в.

На нижнем Днепре каменных изваяний в то время еще не ставили. Поход туда русских князей весной 1103 г. можно объяснить тем, что там, в «Лукоморье», были, по-видимому, какие-то вполне определенные районы, куда изголодавшиеся за долгую зиму половцы ежегодно возвращались на весенние рыбные промыслы.

Источники не дают нам прямых данных для того, чтобы предположить, что в XI в. у половцев наметились большие административные объединения, о существовании которых мы можем уверенно говорить благодаря записям XII в., — лукоморские, днепровские, донские и пр. Однако косвенными свидетельствами о начавшемся процессе кристаллизации таких групп мы все же располагаем.

О каких половецких ханах XI в. особенно часто и с особым чувством антипатии говорится в русской летописи? О Боняке и Тугоркане. Недаром оба они прочно вошли в русский фольклор как заклятые враги русских. Боняк фигурирует в западноукраинских сказаниях и песнях под именем Буняки Шолудивого[1192], а Тугоркан — в русских былинах в качестве Туга рина или Тугарина Змеевича[1193].

Оба эти хана ходили вместе в византийские походы на по мощь Алексею Комнину. Анна Комнин называет их в своих записках Маниак и Тогортак. В.Г. Васильевский считает, что отождествление названных Анной половецких князей с Боняком и Тугорканом русских летописей не вызывает сомнения[1194].

Популярность и активность этих ханов являются, по-видимому, свидетельством того, что они возглавили какую-то крупную половецкую группировку.

Тугоркан впервые упоминается в летописи под 1094 г., когда Святополк Изяславич заключил мир с половцами и взял за себя дочь Тугоркана. Рассмотрим события, происшедшие до этого. В 1093 г. после смерти Всеволода половцы отправили послов к его преемнику Святополку с предложением мира. Видно, Святополку не понравились условия этого мира, и он «послы всаже в погреб». Началась настоящая война. Половцы вторглись в Поросье, осадили и взяли Торческ. Несмотря на попытки Святополка остановить их, половцы почти весь год не оставляли Поросье. Вот после этого и вынужден был Святополк заключить мир с Тугорканом и жениться на его дочери. Очевидно, в 1093 г. послы были от Тугоркана и война в Поросье также велась под руководством этого хана.

В 1095 г. Тогортак и Маниак (Боняк) последний раз ходили «на греки». На этот раз они шли на Византию с претендентом на императорский престол — «Девгеневичем» или Романом Диогеном. Половцы были разбиты, Девгеневич схвачен и ослеплен. Пока половцы дрались и интриговали у границ Византии, у них дома произошла трагедия. Отпустив в Византию из кочевий наиболее способных воинов, оставшиеся в Приднепровье ханы Итларь и Китай пришли в Переяславль к Владимиру просить мира[1195]. Оба хана были предательски убиты, а их вежи и скот, находившиеся, по словам Владимира Мономаха, «за Голтавом», т. е. на левобережье Днепра, были полонены. Святополк и Владимир требовали еще выдать им гостившего у Олега Святославича «Итларевича», но Олег отказался и «бысть межи ими ненависть».

Когда половцы вернулись из похода на Византию, оба хана начали войну с Русью, причем Боняк ринулся прямо на Киев (в апреле и июле 1096 г.), а Тугоркан (в мае того же года) подошел к Переяславлю. Отсюда как будто следует, что и кочевья, из которых они начали свои походы, находились у Боняка где-то на правом берегу Днепра, а у Тугоркана — на левом. Правда, Тугоркан воевал и на правом берегу — в Поросье, но тот факт, что в 1096 г. он подвел свои войска к Переяславлю с юго-востока — на левый берег Трубежа, может, видимо, быть одним из косвенных подтверждений расположения его веж и кочевий на левобережье Днепра.

Определить местоположение кочевий Боняка очень трудно. Мы располагаем несколькими сообщениями, говорящими о том, что они размещались на обоих берегах Днепра и доходили до западных окраин степи[1196]. Владимир Мономах в своем «Поучении» пишет: «И на Бог идохом с Святополком на Боняка за Рось»[1197]. Д.С. Лихачев полагает, что под Богом Мономах подразумевал Буг[1198], а значит, расположение кочевий Боняка указано довольно точно — в 1096 г. они были где-то у Буга. Оттуда Боняку легко было проходить по степному коридору в Галицкую Русь. Кстати, именно на землях бывшей Галицкой Руси сохранились страшные рассказы о Буняке — шелудивом разбойнике, подстерегающем свои жертвы у околицы.

Рассмотрим теперь сведения, по которым можно сделать вывод о существовании кочевий Боняка на левом берегу Днепра. Во-первых, Боняк, как сообщает нам Владимир Мономах, дважды нападал на юго-восточную границу Руси: в 1107 г. — на Лубен (вместе с Шаруканом), после 1111 г. — на Вырь[1199]. Во-вторых, этот хан, проживший долгую жизнь, последний раз упоминается под 1167 г. В этом году Боняк был разбит ходившим в степь за добычей Олегом Святославичем. Олег был далеко не влиятельным и не сильным князьком, вассалом черниговского князя. Со своей небольшой дружиной он мог отважиться только на набег в ближайшие от Черниговского княжества кочевья, т. е. опять-таки на левый берег Днепра. Таким образом, в конце жизни Боняк кочевал, очевидно, где-то в междуречье Донца и Днепра[1200].

Таким образом, Тугоркан и Боняк возглавляли, очевидно, какое-то рыхлое, неустойчивое и весьма неопределенное географически объединение половцев, кочевавших в Приднепровье. Чем активнее, сильнее и агрессивнее был возглавлявший орды хан, тем больше, крепче и сильнее было их объединение.

Помимо союза Тугоркана и Боняка в степи существовал, видимо, еще союз Урусобы, кочевья которого находились где-то в Приазовье. Этот союз был одним ударом уничтожен Мономахом в 1103 г. О его внутренней неустойчивости и слабости говорит хотя бы тот факт, что в 1097 г. в походе Боняка и Давыда на Галицкую землю участвовал хан Алтунопа, о котором в 1103 г. упоминается как об «унынем» хане в группе Урусобы. Урусоба был старым и слабым ханом, и поэтому неизбежна была гибель его союза, «уныние» ханы которого перестали повиноваться ему и поддерживать его. В 1103 г., когда Урусоба узнал о походе русских, он, собрав съезд аристократии, предложил на нем просить у Руси мира. Ответ «уньших» был грубым и дерзким: «аще ся ти боиши Руси, но мы ся не боим»[1201]. Так можно сказать только человеку, потерявшему реальную власть. Наконец, третьим, намечающимся объединением было донское.

После поражения и смерти Тугоркана и Урусобы Боняк для борьбы с Русью должен был искать себе новых союзников. И он нашел их в лице главы восточного донского объединения — хана Шарукана, бывшего, вероятно, наследником умершего в 1092 г. хана Осеня (о смерти Осеня специально сообщила в краткой записи летопись). В 1107 г. Боняк и Шарукан организовали совместный поход на Переяславское княжество. Шарукан был уже стариком, война была ему не под силу. Половцы дошли только до Лубна (на Суле) и были разгромлены там объединенными силами русских князей (Святополка, Владимира, Святослава, Олега и др.). В бою погиб брат Боняка Тааз, взят в плен Сугр с братьями, а Шарукан «одва утече». Вот этот-то союз Боняка с восточными половцами был, по-видимому, поводом для организации Владимиром Мономахом походов 1111 и 1116 гг. на «Дон». В результате этих походов угнанные «за Дон, за Волгу, за Яик» половцы долго не могли оправиться. Шарукан, видимо, быстро умер, а его сын Отрок ушел с ордой «в Обезы» — на Кавказ[1202].

Наступил новый период в жизни половцев на южнорусской равнине. Этот период знаменуется широчайшим участием кочевников в междоусобных войнах русских князей (см. рис. 1). Русские, только что разгромившие половцев на всех направлениях, вновь помогали им набраться физических и моральных сил.

В этот период по существу закончился процесс освоения половцами южнорусских степей. Расселение половцев по степям в настоящее время хорошо прослеживается благодаря каменным статуям. Выше уже говорилось, что находки наиболее ранних типов статуй сосредоточены в донецких степях. Статуи следующих — переходных типов помимо этого района встречаются в Приднепровье, в Приазовье и в Предкавказье[1203]. Видимо, активное освоение половцами новых территорий началось именно с этих областей: в Приднепровье (преимущественно на Левобережье) ставили зимовища орды Бонякидов, а в Предкавказье — откочевавшие туда после разгрома 1111 и 1116 гг. донецкие половцы, подчиненные хану Отроку.

К середине XII в. определились границы собственно Половецкой земли. Под 1152 г. о них впервые говорится в летописи: «…вся Половецкая земля, что же их межи Волгою и Днепром»[1204]. Надежным фундаментом этой летописной фразы является карта распространения половецких статуй развитых типов (рис. 3). Ареал их ограничен с севера междуречьем рек Сулы и Орели, на востоке — междуречьем Дона и Волги, на юге — северокавказскими, крымскими и приазовскими степями, на западе — р. Ингульцом[1205].

Мы видели, что в первый период половецкие кочевья доходили вплоть до Буга, а Владимир Мономах в походе на нижнеднепровских половцев (1103 г.) встретил по дороге торков и привел их на Русь. В XII в. половцы, очевидно, отделились от остальных степняков, оставшихся в Причерноморье (торков и печенегов). Пограничной рекой между ними стал Ингулец. Западнее его хорошо известны погребения и даже могильники половецкого времени (черноклобуцких типов), но ни разу не найдено там ни одной каменной статуи, ни одного половецкого могильника[1206]. Видимо, это были чужие для половцев степи, через которые они, правда, могли беспрепятственно проходить в своих походах на западные страны, но не могли ставить там свои вежи, а значит, и хоронить в этой чужой земле своих родичей и воздвигать в их честь статуи.

Днепр в записи 1152 г. указан, видимо, не как демаркационная линия, а просто как основная река, протекающая по пограничной территории.

Границы Половецкой земли остались неизменными до конца XII в. В «Слове о полку Игореве» есть отрывок, в котором перечислены почти все пограничные половецкие земли, устанавливаемые и по статуям: «Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу и Корсуню, и тебе; Тмутораканский блъван»[1207]. Не указан здесь только Ингулец — западная граница половцев. Зато в одной из летописных записей конца XII в. (1193 г.) упоминается половецкая речка Ивля, на которой были встречены во время одного из походов половецкие «сторожи». К.В. Кудряшов считает Ивлю пограничной рекой и отождествляет ее вполне убедительно с Ингульцом[1208].

Итак, несколько лаконичных летописных записей, фраза из «Слова о полку Игореве» в сочетании с археологическими материалами позволяют нам с достаточной степенью уверенности говорить о расселении половцев по степи и об установлении четких границ их владений в XII в. (см. рис. 3).

Вплоть до 60–70-х годов XII в. в степях, по-видимому, не было ни одного крупного политического союза. Половцы были раздроблены на отдельные орды. Одни из них — большие и влиятельные — упоминаются в летописях, другие — мелкие или кочующие далеко от русских границ — остались нам неизвестными.

Характерно, что во второй период нет на земле Половецкой даже удалых и достаточно деятельных ханов. Изредка называет имена ханов русская летопись, причем, как правило, не врагов Руси, а союзников и родственников того или иного русского князя: сваты — два Аепы, Епиопа, Акаспид (1117 г.), дядья — Тюпрак и Камоса Осолуковичи (1146 г.), отчим — Башкорд (1159 г.). Из врагов упоминается все тот же Боняк (1140 г.), его сын Севенч (1151 г.) и Сантуз, убитый Олегом Святославичем в 1160 г.

Под 1152 г. летописец говорит о двух больших ордах, кочевавших в степях между Волгой и Днепром, — Токсобичах и Отперлюеве. Обе орды были союзницами Юрия Долгорукого, добивавшегося в те годы великого киевского стола и, видимо, поэтому считавшего необходимым наводить на южные русские княжества — Киевское, Переяславское, Черниговское их злейших врагов — половцев. Токсобичи упоминаются еще и под 1147 г. — тогда, по свидетельству летописца, они подходили к Дедославлю, а в 1152 г. они с Отперлюевой ордой ходили к Ольгову (под Курск). Закономерно предположить, что обе эти орды занимали земли, наиболее приближенные к названным городам юго-восточного русского пограничья. Учитывая, что северная граница распространения каменных статуй в южнорусских степях не заходит в этом районе дальше среднего течения Северского Донца и Оскола, мы, видимо, можем сделать вывод, что Отперлюеве и Токсобичи кочевали где-то на берегах этих рек (рис. 4).

В 1146 г. летопись говорит еще об одной орде — Ельтукови[1209]. В нее бежал Ростислав Ярославич из Рязани от сыновей Юрия — Андрея и Ростислава. Логично предположить, что эта орда была ближайшей от Рязани, т. е., как и две предыдущие, была крайней северной половецкой группировкой. Возможно, Ельтукови кочевали между Доном и Хопром. Археологические материалы, как мы видели, подтверждают наличие там половцев в XII в. В записях Никоновской летописи говорится, что земли на реках Вороне, Хопре и в Червленком яру принадлежали в XII в. Рязанскому княжеству. Однако А.Н. Насонов, подробно разбирая эти свидетельства, полагает, что в то время «маловероятно, чтобы места, лежавшие в глубоком тылу половецких кочевий, сохраняли связь с Рязанью»[1210]. Только в XIV–XV вв. они стали, по-видимому, окраинными землями рязанской епархии.

В бассейне же Дона обитала одна из орд так называемых диких половцев (см. рис. 4). Б.А. Рыбаков считает диких половцев остатками половецких орд, разбитых на Донце в походах 1111–1116 гг.[1211] Орды Отперлюеве, Токсобичей, Ельтукови представляли собой кровнородственные объединения или, во всяком случае, объединения, в которых нарождающиеся классовые отношения были прикрыты, как это обычно бывало у кочевников вплоть до XX в., вуалью патриархальных отношений. Орды диких половцев — принципиально новые образования. Они состояли из семей и родов, вышедших из различных орд и объединенных уже по принципу классовых — вассально-иерархических отношений. Аналогичным образованием является возникший одновременно с дикими половцами — в середине XII в. — союз черных клобуков на Роси. В отличие от черных клобуков дикие половцы не были вассальны Руси.

Анализируя карту Восточной Европы, составленную в XII в. Идриси, Б.А. Рыбаков отождествляет диких половцев с «Внешней Куманией» Идриси. Интересно, что последний помещает Внешнюю Куманию севернее остальных половцев, или, как он их называет, «Внутренней Кумании». Даже если допустить, что Идриси сильно напутал с картой Восточной Европы, общие направления на ней он указывал в общем правильно. Поэтому можно ему поверить, что Внешняя Кумания находилась действительно севернее Внутренней, а значит, можно предположить, что дикие половцы селились вдоль русского пограничья.

Летописные сообщения о диких половцах свидетельствуют о том, что во всяком случае одна орда диких половцев несомненно кочевала в Подонье.

Вывод этот вытекает из того, что большая часть походов диких половцев на Русь была направлена на восточные и северо-восточные русские города и княжества, а сами они были связаны с чернигово-новгород-северскими Ольговичами и с владимиро-суздальским Юрием Долгоруким. Так, в 1146 г. на помощь Святославу Ольговичу к Новгороду-Северскому и далее — к Корачеву подошли его «уи» (дядья) — дикие половцы Тюпрак и Камоса Осолуковичи[1212], в 1148 г. дикие половцы с Юрием ходили на «вятичей»; в 1151 г. они с Ольговичами и Юрием подошли к Киеву с левой стороны Днепра — в летописи было подчеркнуто, что половцы «идяху по лугу» и перешли Днепр у Зарубского брода.

Итак, на левом берегу Днепра, в Подонье, севернее основной массы половцев в непосредственной близости к русским княжествам, в частности к Рязанскому, обитала орда диких половцев. Вполне возможно, что с ними можно связывать обнаруженные мной на среднем Дону остатки поселений с древнерусской керамикой и почти без культурного слоя, что является свидетельством кратковременности или сезонности пребывания на этих поселениях населения[1213].

На одном из этих поселений была обнаружена лепная типично кочевническая — половецкая керамика. Если эти поселения действительно принадлежали диким половцам, то это означает, очевидно, что их орда перешла уже на следующую ступень кочевания — с сезонными кочевками и ежегодным возвращением на постоянную зимовку[1214].

Впрочем, возможно и иное предположение, а именно: обнаруженные нами поселения были оставлены бродниками, которые начали упоминаться в летописи с 1147 г. и, как правило, были в повествовании связаны с какой-нибудь донской ордой (в 1147 г. с Токсобичами, в 1172 г. с Кончаком и т. п.). Бродники, как и дикие половцы, были изгоями, только русскими изгоями, и селились они, естественно, тоже на русско-половецком пограничье[1215], на землях, безусловно близких к диким половцам, кочевавшим на том же пограничье.

Помимо упоминаний о восточных и северо-восточных связях и походах диких половцев в летописи несколько раз говорится о диких половцах, участвовавших в западных походах в качестве союзников киевского князя. В том же 1146 г., когда дикие половцы были упомянуты в летописи первый раз, они не только подходили к Новгороду и Корачеву, о чем говорилось выше, но и ходили на Галич. Во главе этого похода на галичского князя Владимира стоял киевский князь Всеволод Ольгович с братьями и сыном Святославом. Ясно, что идти на Галич через все южнорусские степи донские дикие половцы не могли. Это было бы крайне нецелесообразно. Одного этого, конечно, было бы недостаточно для утверждения о существовании еще и правобережных диких половцев.

Рассмотрим следующие, более поздние сообщения. Когда умер в 1157 г. Юрий Долгорукий, преемником его стал черниговский князь Изяслав. Свою деятельность в качестве великого князя он решил начать с захвата земель в Подунавье (на Берлади). Отправившись в поход из Киева, он дошел до Мунарева (верховья Стугны и Роси) и «ту ждаше сыновца своего, послал бо и бяше противу половцем дикым, веля им поехати к собе вборзе»[1216]. Далее сообщается, что племянник его Святослав вместе с половцами пришел к Белгороду и встал на киевском пути. При этом нет даже упоминания о переправе через Днепр, о каком-либо днепровском броде. Половцы явно были правобережные, и находились они поблизости от Мунарева, из которого Святослав и отправился в их вежи.

В 1162 г. на Изяслава ополчилось несколько князей: Мстислав из Владимира-Волынского с галичской помощью, Рюрик из Торческа с Владимиром Андреевичем, Васильком Юрьевичем и с берендеями, коуями, торками и печенегами. Встретились и соединились они у Котельницы, т. е. опять-таки в районе верховий Стугны и Роси, и оттуда двинулись к Белгороду на Мутижир. Об этом походе первыми узнали дикие половцы, они «устрегоша рати» и, поспешив к Изяславу, рассказали о наступающих на Киев полках. Как могли узнать половцы об этом походе? Возможно только одно решение: они кочевали на пути или поблизости от пути этого войска.

Наконец, в 1195 и 1196 гг. опять упоминаются дикие половцы — союзники киевского князя Рюрика. В 1195 г. он «дикыи половци отпусти в вежи своя», а сам поехал во Вручий. Может быть, эти два события поставлены рядом потому, что оба они касаются западной окраины Киевского княжества?

Итак, летописные данные позволяют предполагать, что правобережные дикие половцы размещались на землях западнее Киевского княжества, а точнее — западнее верховий Роси, видимо, в верховьях Южного Буга (см. рис. 4). Вероятно, именно этими половцами оставлен был большой могильник в междуречье Буга и Днестра (у с. Каменка бывшего Ольгопольского уезда Каменец-Подольской губернии), раскопанный в 1899 г. Н.Е. Бранденбургом[1217]. Эта группа половцев кочевала на довольно широкой территории, контролируя все западные связи Киева и при этом твердо придерживаясь прокиевской ориентации. Кроме того, их кочевья преграждали путь в Поросье по «бужскому степному коридору». Характерно, что после того, как половцы поселились там, летопись только дважды сообщает о набегах половцев, прошедших по забужскому пути в Поросье и на Киевщину (1173 и 1190 гг.). Таким образом, дикие половцы, не являясь вассалами киевского князя, исполняли в какой-то мере обязанности черных клобуков, будучи своеобразным заслоном Руси от остальных степняков.

Если установление границ Половецкой земли было первым существенным изменением географии южнорусских степей в первой половине XII в., то вторым не менее важным явлением было возникновение в степях сравнительно небольших, но устойчивых объединений двух типов. К первому относятся обычные для кочевников кровнородственные объединения — орды, ко второму — орды, состоящие из некровнородственных семей и, родов (дикие половцы).

Рыхлые союзы орд (племена) характерны, как и таборное кочевание, для первого периода — периода военной демократии. Распадение этих союзов и переход ко второму способу кочевания (появление устойчивых границ и постоянных зимовищ) означают, очевидно, что половцы вступили на новую ступень общественного развития или находились в этот период на стадии перехода от патриархально-родового устройства к раннефеодальному.

Третий период половецкой истории характеризуется своеобразным сближением русских и половцев, выражающимся в активном общении их между собой. Общение принимало самые различные формы — это были взаимные грабительские набеги, совместные союзнические походы, миры и браки (см. рис. 1).

Как и при рассмотрении походов первого периода, очень редко удается даже приблизительно наметить, откуда были направлены на Русь удары половцев. Обычно это устанавливалось по конечным пунктам, на которые обрушивались удары, а также по князьям, с которыми сталкивались кочевники. Так, если нападения были совершены на Черниговское княжество, естественно было предположить, что направлены они были со стороны донских половцев. Если же от половцев страдали Переяславль, Посулье, города Поросья или Киева, а защищали их киевские, переяславские или поросские князья с черными клобуками, то, очевидно, можно уверенно говорить о том, что действовали орды приднепровских половцев.

Только в редких случаях мы находим в летописи подтверждение этому предположению. Так, в записи 1170 г. летописец сообщает, что в первый год княжения в Киеве Глеба «приде множьство половец, разделившихся надвое, одни поидоша к Переяславлю и сташа у Песочна, а друзии поидоша по оной стороне Днепра Кыеву и сташа у Корсуня»[1218]. Из этой фразы следует, во-первых, что половцы, с которыми общались русские, делились во всяком случае на две группы и, во-вторых, что по киевской («по оной») стороне половцы могли пройти только в Поросье (к Корсуню).

Половцы пришли в 1170 г. просить мира. Глеб поспешил им навстречу. Но сначала он направился к половцам, остановившимся под Переяславлем, так как переяславскому князю Владимиру Глебовичу было всего 12 лет и он нуждался в помощи во время переговоров. Одновременно он послал половцам, стоявшим у Корсуня, весть: «умиряся с тыми половци и приду к вам на мир». Интересно, что половцы названы в этом отрывке русскими, а немного ниже их называют корсунскими. Второе название понятно: половцев у Переяславля летописец именует переяславскими, а тех, кто подошел к Корсуню, — корсунскими. Причина появления в летописи другого наименования — «русские» лежит, видимо, в том, что правая сторона Днепра в XII в. называлась русской[1219], так же, как называли в XVII в. правый (близлежащий к Киеву) берег Северского Донца[1220].

Корсунские половцы, узнав, что Глеб поехал в Переяславль, отказались от похвального намерения заключить мир и ринулись к Киеву за полоном. Полон они, конечно, взяли, однако увести его в степь не успели, так как были настигнуты братом Глеба — князем Михаилом с дружиной и берендеями и «бысть сеча зла». Далее следует фраза: «якоже преж в луце моря бьяхуся с ними крепко…»[1221] Почему вспоминает летописец какую-то битву русских и половцев в Лукоморье? Очевидно потому, что и в 1170 г. под Киевом действовали те же лукоморские половцы. Половцы были побеждены, частично уничтожены, частично взяты в плен. Их хан Тоглий бежал с поля боя.

Хан Тоглий (Товлый, Итоглый, Тоглый, Итогды) неоднократно упоминается в летописи. В 1184 г. Святослав Всеволодович и Рюрик Ростиславич — великие князья киевские пошли в поход на половцев. Поскольку дело было летом, половцы, не привязанные к своим кочевьям, уклонились от встречи с русскими, и последние ни с чем отправились обратно. По дороге они остановились «на месте нарицаемом Ерель» — в устье р. Орели[1222]. Вот здесь-то и решили половцы напасть на полки русских, но потерпели поражение. Почти вся половецкая верхушка, возглавлявшая этот контрудар, попала в плен. Это были Кобяк Карепьевич с сыновьями, Изай Билюкович, Товлый с сыном и братом Бокмишем, Осолук и др. Судьба попавших в плен половецких ханов была различна. Из «Слова о полку Игореве» мы знаем, что Кобяк был казнен:

Тоглий, Изай, Осолук, видимо, откупились, так как их имена встречаются в летописи и в более поздних записях.

В 1190 г. Тоглий приютил сбежавшего от Святослава торческого хана Контувдея и вместе с ним начал «часто воевати по Рси». Зимой они пришли на Рось и стали грабить поселения поросских городков. Возглавляли половцев, пишет летописец, ханы Итогды, Акуш и Кунтувдей. Русские с трудом отбили этот натиск. В 1193 г. Святослав и Рюрик решили заключить мир с половцами. Рюрик послал к лукоморским половцам и пригласил к себе в Канев двух ханов — тех же Тоглия и Акуша. Итак, в этой записи Тоглий и Акуш совершенно ясно названы лукоморскими ханами. Определить точное местоположение Лукоморья довольно трудно. Представляется весьма вероятным, что оно располагалось вдоль излучин («лук») берегов Азовского и Черного морей и в устье Днепра. В «Слове о полку Игореве» это предположение находит подтверждение в следующих строках, обращенных Ярославной к Днепру: «Ты лелеял еси на себе Святославли насады до плъку Кобякова» (видимо, Ярославна вспоминает поход 1184 г. — С.П.)[1224]. Поскольку выше в том же «Слове» указывалось, что Кобяк — лукоморский хан, то, очевидно, Лукоморье, где кочевал этот хан, находилось действительно у Днепра, скорее всего, в его низовьях.

Можно проследить лукоморских половцев и по каменным статуям, которые были обнаружены в районе нижнего Днепра. Как правило, относятся они к развитому периоду половецкой скульптуры, т. е. исключительно ко второй половине XII — началу XIII в. (рис. 3). Следовательно, мы можем сделать вывод, что лукоморские половцы как отдельные объединения сформировались примерно в 70-х годах XII в.

Каменные изваяния, обнаруженные в Приднепровье, позволяют считать, что процесс образования там нового союза орд с определенными границами и постоянными зимовищами начался несколько раньше: примерно 15 % приднепровских статуй относится к так называемому переходному типу, который, очевидно, можно датировать первой половиной XII в. Приднепровскому объединению XII в. предшествовал на этой же территории существовавший союз Боняка и Тогоркана, распавшийся или во всяком случае потерявший былую силу во второй период половецкой истории. В новое объединение, как и в прежнее (конца XI в.), входило несколько больших орд, кочевавших в приднепровских степях. Расположение этих орд прослеживается, как нам представляется, по скоплениям каменных статуй в разных районах Приднепровья[1225].

Наиболее крупное скопление статуй было зафиксировано нами в междуречье Днепра и Волчьей (см. рис. 3). Здесь обитала, вероятно, орда Бурчевичей. В летописи об этой орде как о крупной половецкой политической силе упоминается в записи 1193 г. В ней сохранился подробный рассказ о попытке Святослава и Рюрика заключить мир с половцами. Рюрик послал послов к лукоморским половцам, а Святослав — к Бурчевичам — ханам Осолуку и Изаю[1226]. О том, что Бурчевичи были приднепровцами, говорит тот факт, что оба упомянутых хана в 1184 г. были участниками боя на Угле (Орели), т. е. в Приднепровье. Ханы этой орды неоднократно попадали на страницы русской летописи. Еще в 1163 г. сестра Изая Беглюковича — «Белуковна» была выдана замуж за князя Рюрика Ростилавича, в 1169 г. Олег и Ярослав Ольговичи взяли вежи Беглюка, в 1185 г. в знаменитой битве Игоря Святославича с половцами участвовал Ельдечук из Вобурчевичей, взявший в плен Святослава Ольговича.

Очевидно, орда Бурчевичей была одной из самых влиятельных не только в Приднепровье, но и во всей Половецкой земле. Была она известна и восточным авторам. Ал-Мансури называет ее «Бурджоглы»[1227]. По тюркски слово «Bori» означает «волк», а кочевья Бурчевичей, как мы предполагаем, находились на Волчьей. Вполне реальным представляется и другое предположение — орда Бурчевичей была связана с Боняком. Под 1097 г. летопись дает описание волхования Боняка: «…яко бысть полунощи… отъеха от рати и поча выти волчьски и отвыся ему волк и начаша мнози волци выти…»[1228] Связь Боняка, соединяющего функции хана и жреца, с тотемом и покровителем — «волком» несомненна. Поэтому вполне вероятно, что «волки» — Бурчевичи были собственной ордой Боняка. У нас есть данные предполагать, что хан Боняк в конце своей жизни кочевал где-то на левобережье Днепра (в 1167 г.[1229]).

Другое скопление статуй в Приднепровье находится у слияния Самары и Волчьей и в междуречье этих двух рек. О том, где стояли зимовища этой орды, можно судить по данным географии похода русских на половцев в 1187 г. Поход был организован зимой, когда в степях лежал «снег велик» и вежи и стада половецкие находились на Снепороде (Самаре) «и то изъимаша сторожи половецкие и поведаша вежи и стада половецкия у Голубого леса». К.В. Кудряшов доказал, что этот лес располагался как раз у слияния Самары с Волчьей[1230].

Небольшая группа статуй зафиксирована нами в верховьях Орели. Там была, очевидно, самая крайняя (северная) орда приднепровских половцев. В 1183 г. Игорь Святославич, воспользовавшись тем, что великий князь Святослав пошел в степь на половцев и последние стянули силы для обороны своих центральных кочевий, напал на периферийную орельскую орду, взял стоявшие за Мерлом (левый приток Ворсклы) вежи и ограбил их[1231]. Это краткое сообщение — единственное свидетельство летописи, подтверждающее, что в «Заорелье», в непосредственной близости от русских границ кочевала половецкая орда.

Распространение каменных статуй не ограничивается этими тремя районами. Они в большем или меньшем количестве попадаются на всей территории Среднего Приднепровья: на левом берегу — от Орели до Конки, на правом — до Ингульца.

Вежи, стоявшие на «русской» (правой) стороне Днепра, неоднократно подвергались разграблению. Возможно, именно поэтому там, судя по малому количеству найденных каменных статуй, постоянных зимовищ было немного.

Перейдя пограничную р. Ингулец (Ивлю), русские дружинники попадали в половецкую степь и через два-три перехода (примерно 100 км) вплотную подходили к вежам. Как правило, русские брали вежи и стада в луке днепровской и поспешно возвращались с полоном на Русь. Так было зимой в 1190 и 1193 гг. В 1185 г., когда половецкие воины ушли в далекий поход на Византию, русские и берендеевы удальцы, возглавляемые Романом Нездиловичем, пограбили и заднепровские вежи, а в 1192 г., в аналогичной ситуации, русские князья Ростислав и Святослав с черными клобуками также намеревались направить свой удар на половецкий берег Днепра, но черные клобуки, подойдя к Днепру, узнали через лазутчиков, что за Днепром стоят вежи их «сватов» и отказались переправляться через реку. Князья с малой дружиной не решились продолжать поход и вернулись домой (рис. 5).

Большие походы в центральные районы приднепровских половцев обыкновенно тщательно готовились, возглавлялилсь великими князьями и преследовали определенные политические цели.

Приднепровские половцы были не только ближайшими и непосредственными соседями Руси, в их руках находился также южный степной кусок важного торгового пути «из варяг в греки». У порогов, близ Хортичева острова, купцы были особенно беспомощны, там-то и грабили их приднепровские половцы. Почти вдоль Днепра тянулся, по мнению К.В. Кудряшова, и Солоный путь, а по Днепро-Донецкому водоразделу (по границе между приднепровскими и донскими половцами) проходил Залозный путь[1232]. Русские дружины должны были встречать «гречников» — купцов, торгующих с Югом и Византией, у порогов и проводить их из степи на Русь (например, в 1167 г.).

Поход 1168 г. был организован русскими князьями потому, что половцы «греческий путь изотимають и Солоный и Залозный»[1233]. Русские полки прошли через главные кочевья приднепровцев. Девять дней они шли по степи и на десятый захватили первые вежи, оставленные сбежавшими половцами. Из текста неясно, на каком берегу Днепра были эти вежи. Русские, оставив при награбленном добре Ярослава Всеволодовича, двинулись дальше — на Орель и на Орели («на Угле реце») снова взяли вежи, прошли в глубь степи, и следующие вежи были захвачены уже на Снепороде (Самаре), и, наконец, русские у Черного леса настигли половецкое войско и «притиснувше к лесу, избиша». Многие были взяты в плен, и только небольшая часть бежала за Оскол.

Упоминание Оскола помогает хотя бы примерно наметить местоположение Черного леса. Большой лесной массив, состоящий из смешанных пород леса и производящий действительно и в наши дни впечатление черного, находится на правом берегу Донца, напротив устья Оскола. Если вежи на Снепороде находились где-то в верхнем течении этой речки, то до Черного леса от них было всего 50–60 км. Разбитые у леса полки половецкие могли по лесным тропинкам пройти до Донца, переправиться через него и затем перейти на правый берег Оскола. По-видимому, вежи в верховьях Снепорода были последними «приднепровскими» вежами. Черный лес на берегу Донца был уже во владениях донских половцев. Русские князья не захотели продолжать свой поход, вероятно, потому, что тогда нужно было бы, находясь в центре враждебной степи, начать новый поход и столкнуться со свежими силами половцев восточной группировки.

Столь же разрушительным был русский поход 1183 г., когда девять князей с дружинами перешли «на ратную сторону» Днепра у Инжиря брода, встали на Орели (на Угле) и 30 июля встретились в бою с половцами[1234]. Интересно, что с половецкой стороны тоже участвовало более десяти ханов, причем не только приднепровских, но и лукоморских (в частности, Кобяк с сыновьями). Половцы были разбиты, ханы взяты в плен, а Кобяк казнен.

Это была, несомненно, одна из самых крупных побед русского оружия в степи. Недаром ее с гордостью вспоминает автор «Слова о полку Игореве»[1235]. Однако уже через три года, в 1187 г., великие князья «дуумвирата» — Святослав и Рюрик вновь сочли необходимым, воспользовавшись суровой снежной зимой и падежом скота у половцев, направить свой удар в сердце Приднепровья — на самарские вежи (у «Голубого леса»).

Несмотря на постоянные h успешные походы и набеги русских, приднепровские половцы не теряли политической активности. Об этом свидетельствуют, в частности, их походы в Византию в самом конце XII в. Правда, в этот период приднепровцы самостоятельно почти не нападали на русские княжества[1236]. Нам представляется, что причина этому заключается в отсутствии у них сильного и дееспособного хана — организатора таких походов. Ни один из ханов орды Бурчевичей, ни Кобан, ни Бегбарс, ни Урусобичи и Кочаевичи, упомянутые в летописи в 1190 г., не были достаточно крупными политическими фигурами, способными возглавить борьбу с Русью. Как правило, они принимали участие в походах и битвах, которыми руководили ханы других объединений — лукоморские Тоглий и Кобяк или знаменитый хан восточных (донских) половцев Кончак.

Донские половцы занимали бассейн среднего течения Северского Донца.

В то время как приднепровские половцы служили постоянной мишенью для ударов русских и черноклобуцких дружин, донские половцы жили в относительном спокойствии и безопасности. Летописец говорит всего о двух походах на донских половцев, причем оба они кончились неудачно для русских и оба возглавлялись Игорем Святославичем (1185 и 1191 гг.). Первый — поход 1185 г., завершившийся небывалым разгромом русского войска у речки Каялы.

Не будем разбирать подробно путь Игоря в степь. В настоящее время существует не менее десяти различающихся деталями вариантов этого пути. Обычно споры сосредоточиваются на локализации речек Сальницы и Каялы. Б.А. Рыбаков в 1971 г. предложил новую версию маршрута Игоря Святославича[1237]. Он доказывает, что после Сальницы (район устья Оскола) Игорь двинулся не на восток — к Тору, как полагает Кудряшов, а в верховья Самары, точнее — в междуречье Самары и ее притока — речки Бык. Моя разведка в 1970 г. показала, что это один из самых сухих и безводных участков степи, а водные источники здесь нередко соленые.

В конце XII в. участок этот был, очевидно, необитаем, поскольку мы не зафиксировали в этом районе ни одной каменной статуи, тогда как в каких-нибудь 20–30 км от него находились крупнейшие скопления их как в Приднепровье, так и на Донце (см. рис. 3). Вот сюда-то, в пустой район и заманили половцы Игоря. Вежи, которые Игорь взял после легкого боя у Сюурлия, были, вероятно, подставными. Опьяненные победой русские полки двинулись дальше в этот своеобразный котел, со всех сторон окруженный болотами или сильными половецкими группировками: с запада — приднепровскими, с востока — Кончака и Гзака. Перед боем, 27 апреля, сам Игорь говорил, что «собрахом на ся землю всю»[1238]. Гибель русского войска была неизбежна.

Второй поход Игоря в степь, организованный в 1191 г., был направлен на Оскол. Он тоже окончился неудачей. Несмотря на зимнюю пору, половцы сумели отвести свои вежи в глубь степи. Русские, увидев перед собой не вежи и стада, а войско, отошли, не приняв боя.

Рассказ о походе 1185 г. представляет для нас особый интерес потому, что в нем названы многие орды и роды, объединенные Кончаком для этой битвы. По-видимому, большинство их кочевало на берегах Донца и его притоков и входило в «Донской союз». Помимо Гзака с сыном Романом соратниками Кончака были Токсобич, Колобич, Етебич, Тарьтробыч, Торголове, Улашевичи и Бурчевичи. Некоторые из них уже встречались нам ранее на страницах летописи. Таковы Токсобичи, которые были известны еще во второй период половецкой истории, и Бурчевичи, бывшие одной из самых сильных орд приднепровского объединения.

После победы и дележа добычи и пленных половцы разошлись «когождо во своя вежа»[1239]. Локализация этих веж вряд ли возможна, хотя на Донце, как и на Днепре, прослеживаются компактные порайонные скопления каменных статуй (см. рис. 3).

Только благодаря подробному летописному повествованию о пленении и бегстве Игоря мы знаем, что вежи Кончака находились на Торе. Игорь, плененный Чилбуком из рода Торголове, был взят на поруки Кончаком и раненый отвезен к нему в вежи. Далее, договариваясь со своим сообщником Лавором о бегстве, Игорь просил его переехать с поводным конем «на ону сторону Тора»[1240]. Ясно, что вежи стояли на правом берегу этой речки. В бассейне Тора обнаружено огромное количество половецких изваяний XI — начала XIII в. Подавляющее большинство их относится к интересующему нас периоду, т. е. к концу XII в.

Некоторые из них необычайны по тщательности отделки и художественному мастерству[1241]. Можно сказать, что именно здесь был один из основных центров половецкого каменного искусства.

Кончак, хозяин этого большого района, во второй половине XII в. стал самым «популярным» на Руси половецким ханом. В записи 1201 г. летописец сообщает краткую биографию его семьи. После побед Владимира Мономаха многие половцы оставили места привычных донских кочевий. В их числе был и хан Отрок, ушедший с ордой в Грузию. После смерти Владимира брат Отрока — Сырчан послал к нему послов, которые и уговорили хана вернуться на родину. Из Грузии Отрок привез жену — царевну Гурандухт и сына от нее, Кончака.

Летописец говорит о Кончаке как о могучем богатыре, «иже снесе Сулу, пешь ходя, котел нося на плечеву»[1242]. В других местах летопись, упоминая о Кончаке, перечисляет массу бранных эпитетов: треклятый, окаянный, безбожный, кощей и пр. Эти-то эпитеты, употреблявшиеся кроме Кончака только в отношении Боняка, и свидетельствуют о его силе и стремлении постоянно грабить и разорять русские княжества.

Мы перечислили уже роды и орды, которые были объединены Кончаком для битвы с Игорем в 1185 г. В других записях он упоминается «с родом своим» (1172 г.), с братом Елтуком и двумя сыновьями (1180 г.), в союзе с лукоморцем Кобяком (1174, 1180 гг.) и с другими менее заметными ханами половецкими: Тотуром, Бякобой, Чугаем, Куначуком богатым (1180 г.), с Глебом Тирпеевичем (1183 г.). От его набегов страдали больше всего Переяславское княжество и Посулье, а с конца 80-х годов он перенес удары на Рось, грозя уже самому Киеву (см. рис. 6).

Это обстоятельство, как мне представляется, было свидетельством вновь возродившейся мощи восточных половцев, объединенных энергичным и сильным ханом Кончаком. Поход 1185 г. убедительно доказал всем, что победоносные глубинные походы на земли этих половцев, совершавшиеся когда-то Владимиром Мономахом, уже никогда не повторятся. Сила этого союза стала очевидна, а образование его в Подонье является, пожалуй, самым существенным изменением в политической географии степей XII в.

Русская летопись не дает нам материалов о половецких группировках, жизнь которых не была непосредственно связана с Русью. Поэтому об их существовании мы можем судить только по археологическим источникам, важнейшим из которых являются каменные изваяния.

Картографирование их показало, что наибольшее число статуй сосредоточено в степях вдоль северного берега Таганрогского залива. Совершенно очевидно, что здесь локализовалось сильное и богатое половецкое объединение. В «Слове о полку Игореве» одним из южных рубежей Половецкой земли названо «Поморие». Возможно, автор «Слова» имел в виду этот крупнейший союз, который мы можем, вероятно, условно именовать «поморским».

В нижнем течении Донца и частично по Дону обитала еще одна группа половцев. Она хорошо очерчивается по материалам каменных статуй (см. рис. 3 и 6). Мы знаем, что на месте Саркела — Белой Вежи вплоть до середины XII в. находилось зимовище половцев — поселок с глинобитными домиками[1243]. Вблизи Белой Вежи и на нижнем Дону известны погребения половцев[1244]. В летописи об этих половцах говорится дважды. Первый раз под 1116 г.: половцы бились с торками и печенегами у Белой Вежи, победили их и, видимо, частично изгнали на Русь, ставши после этого единоличными хозяевами Подонья, поскольку и русские обитатели Белой Вежи вынуждены были в 1117 г. уйти с Дона[1245]. Город из форпоста русских в степи превратился в половецкое зимовище.

Следующая группа половцев, выделяемая по статуям, — предкавказская. Она довольно четко локализуется в Центральном Предкавказье не только по каменным статуям, но и по курганным материалам, датирующимся XII–XIII вв.[1246]Русские не сталкивались с северокавказскими половцами, и потому из русских летописей мы ничего не можем получить для восстановления политической истории этого объединения.

Некоторые сведения по этому вопросу сохранились в грузинских летописях. Пользуясь этим источником, З.В. Анчабадзе[1247]написал работу о половцах на Северном Кавказе, в которой приходит к заключению, что они появились там не позже конца XI в. После походов Владимира Мономаха в донецкие степи и отступления половцев количество их в Предкавказье увеличилось. Ясно, что 40 000 половцев во главе с ханом Отроком хотя и служили Давиду, но кочевали не в Грузии, где не было широких степных просторов, а в северокавказских степях. В Грузии же находилось всего 5000 половецких воинов — отборная гвардия царя.

Половецких статуй совсем не было в Западном Предкавказье, Среднем и Нижнем Прикубанье, на Таманском полуострове. В Тмутаракани, когда ее в начале XII в. покинули русские[1248], очевидно, оставался какой-то небольшой половецкий отряд. Тем не менее она для русских стала к концу XII в. «землей незнаемой».

Не было половецких статуй, а значит, и их веж на Керченском полуострове. Однако на основной территории Крыма их известно сравнительно много. Особенно заселенным половцами районом были степи восточного Крыма. О крымчаках упоминает автор «Слова»: вместе с тмутараканским болваном он перечисляет в числе южных рубежей «земли незнаемой» Корсунь (Херсон) и Сурож (Судак). Для крымских половцев это крайние южный и восточный пункты их расселения.

Из-за явной недостаточности письменных свидетельств о факте пребывания и постоянного кочевания половцев в Крыму в литературе почти не вспоминают. Между тем даже в середине XIII в., после утверждения в степях власти татар, Сурож — Судак — Солхат назывался «городом кипчаков»[1249], а Вильгельм Рубрук в те же годы писал, что на огромной (в пять дневных переходов) крымской равнине, раскинувшейся севернее Керсоны и Солдайи, до прихода татар «жили команы и заставляли вышеупомянутые города… платить дань»[1250].

Еще одна половецкая группировка находилась в междуречье Дона и Волги. Волга была восточным рубежом Половецкой земли. Каменные статуи (а значит, и основные места кочевок этой группы) встречаются в бассейне Дона, на Хопре и Медведице, однако были они и на Волге, и даже в Заволжье. Судя по тому, что статуй здесь сравнительно с более западными районами немного, населенность этой территории была незначительной (в XI–XII вв.). Об этом же свидетельствует и курганный материал: по данным Федорова-Давыдова, здесь было обнаружено всего семь половецких погребений XII в., в следующий же период зафиксировано в приволжских степях около сотни[1251].

Тем не менее половцы на Волге, вернее, в междуречье Волги и Дона все же кочевали. Федоров-Давыдов считает возможным называть это объединение «Саксин», основываясь, в частности, на фразе Лаврентьевской летописи о том, что в 1229 г. саксины и половцы «возбегоша из низу к Болгаром перед Татарами»[1252]. Нам кажется, что летописец очень четко отделяет половцев от саксинов. Последние были жителями города, возникшего, вероятно, на развалинах Итиля[1253], жители его назывались «саксины». Как в любом другом средневековом городе, окруженном кочевой степью, состав его жителей был пестрым: там были и половцы, и гузы, и хазары, и выходцы из множества других народов. Впрочем, вопрос о Саксине, как и вопрос об Итиле, еще ждет своего исследователя. Нам в приведенной летописной фразе интересно только то, что в низовьях Волги, поблизости от Саксина действительно жили половцы. И возможно, на этих половцев ходили в поход в 1205 г. князья рязанские и «взяша вежи их»[1254].

Итак, изменения в географии Половецкой земли во второй половине XII в. заключаются в окончательном оформлении крупных половецких союзов — лукоморского, приднепровского, донского. В это же время образовались, вероятно, и другие союзы, о которых не говорится в летописи, а именно поморский, крымский, предкавказский, поволжский. Кроме того, к этому же времени относится и овладение половцами торговыми городами Крыма и Тамани, которые до этого были русскими и византийскими. Возможно, донские городки Шарукань, Балин, Сугров опустели не только из-за разорительных походов Владимира Мономаха, но и благодаря тому, что у половцев появились большие ремесленно-торговые города, в которых и оседали выделявшиеся из половецкой среды ремесленники. Мелкие городки, бывшие к тому же в опасном соседстве с русской границей, не могли, конечно, конкурировать с ними.

В конце 90-х годов XII в. начался четвертый период половецкой истории в южнорусских степях. Его отличительной особенностью является совершенное отсутствие военных стычек между русскими и половцами. Преобладающий вид общения, зафиксированный летописью, — участие половцев в междоусобицах.

Ареной братоубийственных войн накануне татаро-монгольского нашествия было Галицко-Волынское княжество (рис. 7). Русские князья, объединенные с половцами, ходили туда в 1202, 1208, 1219, 1226, 1235 гг. Что касается остальных русских земель, то последний раз половцы подошли к стенам Киева вместе с князем Изяславом в 1234 г. Окрестности Киева и Поросье были разорены. Все эти сообщения интересны для нас потому, что благодаря им становится очевидной, во-первых, нейтральность донских половцев в тот период относительно русских княжеств и, во-вторых, возросшая активность западных — приднепровских половцев.

В последний период половецкой истории, длившийся до 40-х годов XIII в., в степях произошло трагическое событие — первое нашествие татар «на землю половецкую». Татары в 1222 г. столкнулись с донскими и, возможно, приднепровскими половцами, возглавляемыми Юрием Кончаковичем, названным летописью «больший всих половец». Половцы не смогли противостоять татаро-монголам, бежали и «мнози избиени быша до реки Днепра». Ибн ал-Асир и Рашид-ад-Дин подробно рассказывают о первой встрече татар с предкавказскими половцами и соседними с ними аланами[1255]. История эта многократно прокомментирована современными историками[1256], поэтому я не буду подробно останавливаться на ней. Напомню только, что первое столкновение закончилось позорным предательством и отступничеством половцев и последующим жестоким разгромом их в своих вежах. Оставшиеся в живых половцы «убежали в страну русских, а монголы зимовали в этой области, сплошь покрытой лугами»[1257].

Можно, конечно, этот рассказ совмещать с русским рассказом о приходе татаро-монголов на русскую землю, однако мне представляется, что восточные историки говорят о событиях, предшествующих событиям, описанным русским летописцем. Они рассказывают о предкавказских половцах (кстати, непосредственно соседящих с аланами), о которых летопись до этого не упоминает ни разу, поскольку русские не сталкивались с ними.

Описывая эти события под 1224 г., русский летописец пишет, что после того, как татары пограбили половецкие кочевья, они ушли в свои вежи. Где были зимой 1223 г, их вежи? Оба восточных автора пишут, что на землях половцев. Эти земли не могли быть на Дону и Днепре, так как именно они подверглись нападению татаро-монголов, которые оттуда и ушли в свои вежи. Нам кажется вполне реальным предположение, что вежи эти располагались в предкавказских степях, рядом с покоренными уже аланами.

Разбитые татарами половцы пришли на Русь с просьбой помочь им в борьбе против новых кочевников, захватывающих их земли. При этом они добавляли: «…мы ныне иссечены быхом, а вы наутре иссечени будете». В результате русские князья решили выступить против татар и в апреле подошли к Днепру, к броду у Протолочи, которым неоднократно пользовались в своих прежних походах в степь, так как решили встретиться с татарами на половецкой земле: «луче ны бы есть приятия на чужой земле, нежели на свой» (см. рис. 7). Туда же, к Протолоче подошли и половцы — «вся земля Половецкая». Видимо, в битве участвовали и западные и восточные половецкие объединения. Недаром, судя по данным Воскресенской летописи, к ним примкнули даже крайние северо-восточные обитатели половецкой степи — бродники[1258].

Перейдя Днепр, русские и половцы встретили сторожевые разъезды татар и разбили их, а затем, через восемь дней пути, на речке Калке столкнулись с основными силами татар. Исследователи помещают Калку в Приазовье, полагая, что это один из притоков Калмиуса — Кальчик[1259]. Предположение это вполне согласуется с тем, что татары зимовали в Предкавказье, а к весне начали движение на северо-запад, захватывая при этом весенние кочевья половцев с выгоднейшими рыбными азовскими угодьями.

После калкинского поражения донские и приднепровские половцы, возглавляемые Юрием Кончаковичем, по существу были уничтожены. Оставшиеся там разрозненные небольшие орды и роды не играли уже никакой роли в истории русских княжеств. Между собой они нередко жестоко враждовали, о чем есть сообщения в восточных источниках, в частности у Ан-Нувайри[1260], в рассказе которого говорится о военном столкновении и о кровной вражде между ордами (группами) Токсоба и Дурут. О Токсобичах мы знаем, что они кочевали где-то на берегах среднего Донца, что же касается «племени» Дурут, то из того же рассказа следует, что ханом его был Котян. Хан Котян трижды (под 1202, 1226 и 1228 гг.) упоминается в русской летописи[1261]. Все три раза Котян ходил со своими полками в западные походы, сражаясь с галичанами и ляхами. Последнее обстоятельство, может, по-видимому, служить косвенным доказательством, что хан Котян кочевал в сравнительной близости от Киева, скорее всего, в приднепровских степях.

Рассказ Ан-Нувайри о Токсобичах и Дурут — единственное свидетельство того, что половцы жили еще в бассейнах Дона и Днепра после калкинского разгрома.

В середине 30-х годов XIII в. кончилась власть половцев над южнорусскими степями. Летопись уже не говорит о них, но из восточных источников мы знаем об упорной борьбе половцев с татаро-монголами[1262]. Какие-либо подробности географии Половецкой земли в то время по письменным источникам нам неизвестны. Ясно только, что покоренные половцы остались на прежних местах — в своих кочевьях, войдя в состав Золотой Орды. О перемещениях, совершавшихся в половецкой степи в конце XIII и в XIV в., стало известно благодаря исследованиям Г.А. Федорова-Давыдова, проследившего на археологическом материале откочевку значительного количества половцев в Поволжье[1263].

Итак, рассмотрев сведения летописи о половцах в XIII в., мы можем, по-видимому, утверждать, что донское объединение половцев, находившееся уже под наследственной, переходившей от отца к сыну (а не по обычаю левирата — от дяди к племяннику) властью Юрия Кончаковича, начало уже к 1224 г. складываться в раннефеодальное кочевническое государство, аналогичное Хазарскому каганату VIII в. Возможно, что к этому объединению присоединились и приднепровские половцы.

На протяжении почти 200 лет половцы, кочующие в южнорусских степях, прошли путь от первой стадии кочевания ко второй, а кое-где они перешли даже на полуоседлый — третий способ кочевания (например, дикие половцы). Одновременно с изменениями в экономике менялись и общественные отношения: родовой строи отмирал, в его недрах прикрытый древними обычаями зарождался феодализм. Все эти процессы протекали в непосредственной близости и под непосредственным воздействием сильного и цивилизованного земледельческого соседа — Руси. Как мы видели, даже периоды половецкой истории вполне правомерно было связывать с историей взаимоотношений половцев с Русью.