Древнейший народ Японии (Судьбы племени айнов)

ВВЕДЕНИЕ ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ АЙНОВ

Трудно назвать другой такой народ, которому, при всей его малочисленности и нынешнем, в общем незавидном, положении, было бы посвящено такое большое количество научных работ, внимание столь большого числа специалистов, как айны. В этом плане айны уступают разве что только баскам; однако все-таки басков несколько миллионов, и это развитой народ с современной социальной и экономической структурой, айнов же едва наберется полтора десятка тысяч, и жили они до недавнего времени на уровне первобытно-общинного строя. И все же во многом айны и баски сопоставимы. Одни на крайнем западе, другие на крайнем востоке Евразии, в изолированных, гористых, труднодоступных местностях, они сохранили язык, особенности культуры, многие физические черты, которые не позволяют их достоверно сблизить ни с одним другим народом земли и уж, во всяком случае, ни с кем из ближайших соседей. Это позволяет видеть в них небольшие остатки населения, когда-то занимавшего несравненно более обширную территорию и донесшего до нас из глубокой древности ряд своеобразнейших культурных черт.

До появления на Японских островах племен, на основе которых в дальнейшем формировалась японская народность, почти вся эта территория была заселена различными племенами айнов. Еще в конце прошлого века слово айну не было самоназванием айнов, каким оно стало теперь, а значило только «человек» вообще. Айны тогда называли себя различными племенными именами по названию долин рек, где они жили, например соя-унтара, чувка-унтара и пр.[1]. Японцы прежде называли айнов словом эбису, В русской литературе курильские айны иногда назывались курильцами.

Территория расселения айнов некогда захватывала Южный Сахалин, Курильские острова и юг Камчатки, а айнское влияние прослеживается также в Приамурье. В.настоящее время айнское население имеется только в центральных и юго-восточных районах Хоккайдо.

Айны — коренное население о-ва Хоккайдо. До XIX в. они составляли большинство населения этого острова, но в результате жестокого угнетения японскими колонизаторами уже к началу XIX в. их число сократилось до 20 тыс. В XIX в. айнское население на крайнем юге Камчатки ассимилировалось ительменами, позже — русскими. После установления на Курильских островах японского господства в конце XIX в. все курильские айны были депортированы на о-в Шикотан, где вследствие голода и эпидемий начали быстро вымирать. В начале XX в. немногочисленные оставшиеся в живых курильцы были переселены на Хоккайдо и слились с местными айнами. До 1945 г. несколько сотен айнов проживало на Южном Сахалине. После присоединения Южного Сахалина к СССР в процессе репатриации проживавших там японцев почти все айны под давлением японской пропаганды заявили себя японцами, уехали на Хоккайдо, где постепенно слились с местными айнами.

Изучение айнов в России имеет весьма давние традиции. Хронологически его можно разделить на следующие периоды: первые шаги русского айноведения в середине XIX в.; крупный размах работ в конце XIX — начале XX в.; довоенный советский период 1918–1941 гг.; наконец, становление основных концепций по айнской проблеме в послевоенные годы.

Интерес к антропологическому изучению народов севера и востока Азии возник в России еще в начале XVIII в. Этнографо-антропологическая программа-анкета В. Н. Татищева (1734–1737), являющаяся, кстати сказать, самой ранней этнографической программой во всей мировой науке, указывала, что» «при описании каждого народа состояние телес общественное нужно описать» [Татищев, 1950]. В соответствии с этой программой находятся антропологические и этнографические характеристики, данные С. П. Крашенинниковым в «Описании земли Камчатки». Об айнах, в частности, Крашенинников пишет: «Сей народ ростом средний, волосом черен, лицом кругловат и смугл, но гораздо пригоже других народов, бороды у них большие и окладистые, тело мохнатое» [Крашенинников, 1949, с. 468].

Сведения о наблюдениях айнов русскими путешественниками на Дальнем Востоке в течение XVIII и первых лет XIX в. содержится во многих трудах, в частности в работах Стеллера, Крузенштерна и Лангсдорфа. Наиболее раннее описание встречи русских мореходов с айнами содержится, пожалуй, в сообщении Козыревского, относящемся к 1713 г. Все эти сообщения касаются курильских айнов и наиболее полно суммированы в обзорной сводке А. Полонского [Полонский, 1871]. Первое русское сообщение о сахалинских айнах — это сообщение В. А. Римского-Корсакова в 1853 г. [Римский-Корсаков, 1858].

Со второй половины XIX в. на смену существовавшим до этого чисто описательным сообщениям в русской науке приходят уже специальные исследования, посвященные айнам. Почти одновременно в 70-х годах появляется ряд фундаментальных работ, имеющих очень большое значение. Это прежде всего труд Д. Н. Анучина «Племя айнов (материалы по антропологии Восточной Азии)» [Анучин, 1876]. Содержание этой работы значительно шире ее названия. Помимо очень полной сводки антропологической литературы и детального анализа имевшегося в распоряжении автора небольшого краниологического и остеологического материала Анучин дал также в этой работе весьма полную историографию проблемы, этнографическую характеристику айнов и разбор теории их происхождения. Важно отметить, что уже в этой работе, т. е. практически первой русской научной работе по айнам, содержится указание на южные связи айнов, мнение, что их обволошенность не может служить показателем родства с европеоидами. Со свойственной ему осторожностью Анучин воздерживается от окончательного суждения о расовой принадлежности айнов, но возражает против механического отождествления их с европейцами. Работа Анучина содержит также весьма полную библиографию всех трудов, имеющих хотя бы косвенное отношение к айнам, особенно русских, за XVIII в. и первую половину XIX в.

Из других работ этого периода следует отметить статью Ф. Депрерадовича [Депрерадович, 1877], содержащую многочисленные материалы по этнографической характеристике айнов, и несколько работ М. М. Добротворского. Последняя из них [Добротворский, 1875] до сих пор сохраняет большое значение как ценный источник не только по языку айнов, но и главным образом по их этнографии. Добротворский застал еще живыми в памяти информаторов такие детали, касающиеся ритуала, верований, культовых предметов и изображений и их истолкования, которые более поздние наблюдатели уже не зафиксировали. В отношении антропологического типа айнов он полагал, что отличия айнов от их соседей не так уж существенны и что айны вполне могут быть отнесены к монгольской расе. Работы Добротворского, издававшиеся в Казани, менее других могли быть доступны широкому кругу ученых. Даже Анучин жалуется в своей работе, что одна из статей Добротворского [Добротворский, 1873] осталась ему недоступной. Тем не менее есть основания полагать, что крупнейший западноевропейский айновед Дж. Бэчелор был знаком с трудами Добротворского. Так, в своей статье о значении слова камуй [Batchelor, 1889] Бэчелор критикует положения некоего не называемого им автора о том, что слово камуй происходит от сочетания кам-руй, т. е. обильный мясом. Это предположение (действительно не выдерживающее критики) выдвинул в своем словаре именно Добротворский.

Конец XIX в. ознаменовался появлением еще двух работ по антропологии и этнографии айнов. Во-первых, это работа Л. Шренка [Шренк, 1899]. Описывая материалы, в основном естественнонаучные и собранные значительно ранее, в 1854–1856 гг., Шренк сообщает этнографические данные, главным образом о населении Приамурья. Айнам в его работе уделено сравнительно мало места. В отношении происхождения айнов Шренк разделял точку зрения об их переселении в Японию с материка Азии через Корею. В антропологическом составе айнов Шренк выделил 2 типа: первичный, приближающийся к кавказскому, и вторичный, приблизительно монгольский.

Вторая работа, имеющая очень большое значение, — это краниологические исследования А. Таренецкого [Tarenetzky, 1890]. Он исследовал серию из 55 черепов сахалинских айнов и пришел к выводу, что айны резко отличны от европеоидной, расы. Таренецкий категорически отвергал широко декларируемое сходство айнов и северных европеоидов, в частности русских. В вопросе о происхождении айнов Таренецкий в целом разделял взгляды Л. Вивьен де Сен-Мартена, впервые выдвинувшего постулат о южном происхождении айнов и их генетическом родстве с полинезийцами и австралийцами [Vivien, 1872 |. Эти взгляды получили сочувственную оценку и в уже упомянутой выше работе Анучина, вышедшей в свет вслед за работой Сен-Мартена, и в постоянно развиваемой форме стали господствующими во всем дальнейшем русском айноведении. В частности, Анучин в более поздней работе 1904–1907 гг. уже вполне решительно стоял на этой точке зрения [Анучин, 1907 |.

В первые годы XX в. накапливается обширный этнографический материал по народам северо-востока Азин, и в частности по айнам. Главным образом это происходит благодаря активной деятельности революционеров, сосланных на русский Дальний Восток царским правительством. Активность политических ссыльных в научном изучении Сибири имела место уже со времени восстания декабристов, а еще более после польского восстания 1863 г. Особенно возросло количество политических ссыльных в Сибири после введения «Положения об административной ссылке» 1878 г. Наибольший вес в исследовании айнов этого периода имели работы Л. Я. Штернберга, увидевшие свет лишь много позже [Штернберг, 1933]. Весьма интересные фактические материалы по быту и обрядности и в особенности по медвежьему празднику сахалинских айнов опубликовал Б. Пилсудский [Пилсудский, 1909; Пилсудский, 1914]. На этом этапе трудно разделить деятельность русских и польских ученых. Если в предшествующий период исследователи, которых мы упомянули, публиковали свои работы на двух языках — немецком и русском, причем это в равной степени относилось к ученым русского п немецкого происхождения (например, Таренецкий и Шренк), то польские ученые оставили нам свои публикации и на польском, и на русском, и даже на английском языке [Pilsudsny, 1912]. Среди трудов польских ученых отметим попутно краткий, но интересный айнско-польско-латинский словарь И. Радлинского, опубликованный им в числе других словарей по ряду языков северо-восточной Азии [RadlinsKy, 1891].

Все исследователи этого периода были людьми гуманитарного обществоведческого образования и направления деятельности. В работах Штернберга имеются некоторые антропологические материалы, притом собранные по очень совершенной для своего времени программе, уделявшей много внимания описательным признакам. Но все же значение их относительно невелико в сравнении с материалами по этнографии. Штернберг подробно исследовал религиозную обрядность, искусство и материальную культуру айнов и таким образом подкрепил этнографическим материалом концепцию южного происхождения айнов, до этого базировавшуюся главным образом на антропологическом материале. Именно Штернбергу принадлежит честь наиболее четкой и полной формулировки этой концепции. Сделано это было им в работах, опубликованных уже после 1917 г. [Штернберг, 1933].

Таким образом, работы Штернберга завершили второй период айноведения в России и положили начало третьему, довоенному советскому периоду.

Наибольшее значение среди работ этого времени имеют работы по физической антропологии айнов. Это был период, когда в сложных поисках закладывались методологические основы советской антропологической школы вообще, и это не могло не отразиться и на айнской проблематике, которая поднималась советскими антропологами в связи с разработкой общих теоретических проблем. В эти годы Т. А. Трофимова заново исследовала ту же самую серию черепов, которая ранее легла в основу работы Таренецкого [Tarenetzky, 1890]. Т. А. Трофимова выделила в этой серии два компонента: основной, австралоидный, и вторичный, монголоидный. При этом она рассматривала такую неоднородность не как результат метисации, а в плане широко распространенной в советской антропологии тех лет концепции стадиальности, согласно которой промежуточные по своим признакам антропологические типы рассматривались как стадиальные формы, пережитки пройденной фазы [Трофимова, 1932].

Ища и не сразу находя правильные пути в развитии советской антропологии, наши антропологи одновременно вели борьбу с распространенными тогда в западной науке реакционными антропологическими концепциями, в конечном счете отражавшими расистскую антропологическую доктрину. К интересующей нас проблеме имеет отношение, в частности, критика Г. Ф. Дебецем работы Э. Эйкштедта [Дебец, 1935]. Большое влияние на концепции айнской антропологии среди трудов западных антропологов оказали работы Ж. Монтандона [Montandon, 1928]. Связывая айнскую расу с европеоидной, Монтандон, кроме того, рассматривает ее с ологенистической точки зрения, по которой большая европеоидная раса выступает запоздалой и, следовательно, прогрессивной, а ее скороспелым примитивным ответвлением оказывается айнская раса. Критику монтандоновских теорий ологенеза в антропологии дали М. А. Гремяцкий [Гремяцкий, 1934] и С. П. Толстов [Толстов, 1938].

Проблемам этнографии и этнической истории айнов уделялось в эти годы внимание главным образом в работах, посвященных истории Японии в целом [Конрад, 1923]. Публиковались и специальные обзоры по айнам [Катаров, 1931]. Кроме того, необходимо упомянуть материалы по айнскому фольклору, собранные в эти годы Н. А. Невским, но полностью опубликованные лишь спустя много лет после смерти ученого [Невский,1972].

Четвертый, послевоенный период развития отечественного айноведения характеризуется многоплановостью своих направлений. По-прежнему затрагивается айнская проблематика в связи с проблемами этнической истории Японии в целом [Окладников, 1946]. Ценные этнографические материалы были собраны Амуро-Сахалинской экспедицией 1946–1947 гг. Особую ценность имеют собранные ею материалы по орнаментальному и изобразительному искусству айнов, в частности описание змееподобных скульптур с медвежьими головами, на основании которых И. П. Лавров дополнил положения Штернберга о трансформации в специфических условиях Северной Азии айнских культов южного происхождения [Лавров, 1949].

Еще шире эта же теория трансформации южных культов на севере отражена в работе Б. А. Васильева «Медвежий праздник» [Васильев, 1948]. Васильев выделяет два типа медвежьих праздников: один общий, бореальный, и второй, ограниченный бассейном Японского моря и генетически связанный с культовыми обрядами древних мотыжных земледельцев Юго-Восточной Азии. Переносчиками этих обрядов в Амуро-Сахалинскую область и явились, по мнению Васильева, айны. По генезису медвежьего праздника противоположную точку зрения в советской литературе выдвинула А. В. Смоляк, по мнению которой айнское влияние на народы Нижнего Амура сильно преувеличено, а сходные черты их культуры с айнской должны объясняться скорее влиянием палеоазиатов на айнов, нежели наоборот [Смоляк, 1965].

Однако и в этот период наибольший удельный вес в отечественном айноведении принадлежал сюжетам физической антропологии. Уже упоминавшаяся Амуро-Сахалинская экспедиция Института этнографии наряду с этнографическими исследованиями провела весьма детальное антропологическое обследование разных групп населения Нижнего Амура: и Сахалина, в том числе и айнов [Левин, 1949]. По сути дела, это были первые в русской литературе оригинальные материалы по антропологии айнов, собранные по развернутой программе исследований на живых. Что касается публикаций краниологических материалов, то здесь необходимо упомянуть работу Г. Ф. Дебеца [Дебец, 1951], где дана полная сводка краниологических материалов по айнам и другим народам Сахалина и Нижнего Амура. Сводка эта основывается как на имеющихся публикациях, так и на результатах собственных исследований черепов, хранящихся в музеях СССР. Хотя айнская серия до Дебеца была уже обследована дважды [Таренецким и Трофимовой], Дебец перемерил их заново, дополнив программу некоторыми новыми характеристиками.

К этому времени концепция австралоидности айнов прочно утверждается в советской антропологии.

Косвенное отношение к критике концепции европеоидности айнов имеет работа Дебеца «О древней границе европеоидов и американоидов Южной Сибири» [Дебец, 1947], очертившая ареал максимального распространения европеоидов на Востоке. В эти годы появляется целый ряд выдвинутых различными авторами антропологических классификаций, в которых соответствующее место занимают и айны. В классификации Г. Ф. Дебеца, опубликованной в «Атласе народов мира», айны отнесены к океанийской ветви экваториальной расы. В работе Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина «Основы антропологии» [Рогинский, 1955] айнская локальная раса вместе с полинезийской рассматривается как промежуточная между экваториальной и азиатско-американской. В работе Н. Н. Чебоксарова [Чебоксаров, 1951] айны выделены как представители курильской ветви большой австралоидной расы. К другим ее ветвям отнесены австралийская, цейлоно-зондская, меланезийская и андаманская. В классификации В. В. Бунака [Бунак, 1956] айны представляют курильский тип океанийской ветви южного ствола (к другим типам этой ветви Бунак относит полинезийский, индонезийский и австралийский). Практически среди всех советских ученых господствует мнение, что первоначальными насельниками японского архипелага являлись айны. В то же время Чебоксаров [Чебоксаров, 1947] обращал особое внимание на тот факт, что если по соматическим признакам айнский тип достаточно хорошо дифференцируется от южномонголоидного при исследовании на живых, то по краниологическим материалам такая дифференциация крайне затруднительна. По сути дела, только орбитный индекс достаточно четко отграничивает известные айнские краниологические серии от южномонголоидных. Поэтому даже в тех случаях, когда ископаемый японский краниологический материал дает основания для его сближения с айнами, это не исключает возможности, что оставившее его население было южномонголоидным по своему физическому типу.

Венцом трудов советской антропологической школы в айнской проблематике бесспорно является работа М. Г. Левина [Левин, 1958]. Эта работа содержит исчерпывающую историографию проблемы, оригинальные антропологические материалы по айнам в сравнении со всеми прочими народами района Амура и Сахалина, определение антропологического типа айнов, очерк древних культур и палеоантропологических типов японских островов, обзор теорий происхождения айнов и выводы автора по всем этим вопросам. Левин считает, что «сходство между айнами и полинезийцами восходит, очевидно, к общему у них древнему компоненту, который мы можем гипотетически реконструировать. Этот «австралоидный» компонент, если исходить из антропологических особенностей айнов и полинезийцев, должен был обладать по — сравнению с австралийской расой менее темной кожей, менее широким носом, менее выраженным прогнатизмом. Рассматривая антропологические особенности современных айнов, следует учитывать помимо неоднократно уже отмечавшейся поздней монголоидной примеси также и внутригрупповую изменчивость, протекавшую на протяжении тысячелетий в условиях значительной изоляции. В этих факторах следует, по-видимому, искать объяснение их своеобразия в таком существенном признаке, как третичный волосяной покров, по степени развития которого айны представляют мировой максимум. Надо иметь в виду также и возможность влияния географических условии, в которые попали предки айнов, продвинувшись с юга и заселив Японские острова. Очень вероятно, что депигментация кожи, отличающая айнов от других типов австралоидного круга, в известной степени связана с их обитанием в северных широтах» [Левин, 1958, с. 292]. В своей работе Левин подвергает критике широко распространенные концепции о связи неолитического населения Японии с Сибирью и о непосредственной генетической преемственности между этим населением и современными японцами. Он приходит к выводу, что, «к сожалению, недостаточно точная датировка отдельных черепов из погребений, относящихся к различным периодам японского неолита, не позволяет проследить изменения антропологического типа древнего населения на разных этапах японского неолита. В целом же мы имеем возможность сделать заключение о близости неолитических черепов с айнскими и глубоких их различиях по основным расово-диагностическим признакам с черепами японцев. Весь известный палеоантропологический материал говорит о сходстве краниологического типа населения периода дзёмон с типом айнов» [Левин, 1958, с. 284].

В зарубежном айноведении, естественно, наибольший объем работ падает на труды японских ученых… Отдельные сообщения об образе жизни и быте айнов имеются уже в раннесредневековых произведениях. Интерес к айнам особенно возрос в эпоху правления сёгунов (военных правителей) из рода Токугава (1603–1867), ибо именно в эпоху токугавского сёгуната начались попытки политической инкорпорации Хоккайдо (тогда называвшегося Эдзо) в систему японской феодальной империи. В разные периоды позиция бакуфу, т. е. сёгунского правительства, по отношению к проблеме «освоения северных земель» была различной, но в целом этот вопрос никогда не выпадал из круга его внимания. В эпоху Токугава японская научная и общественная мысль развивалась весьма интенсивно. Одни деятели той эпохи были настроены по отношению к сёгунату конформистски и в своих трудах занимались апологетикой его политики, другие относились к сёгунату критически, ощущая, что проводимая им политика изоляции страны и консервации феодальных отношений все более становилась помехой на пути подспудно укреплявшихся в Японии тенденций капиталистического пути развития.

Различие взглядов японских теоретиков на внутреннюю и внешнюю политику бакуфу, однако, не помешало им выработать некоторую единую концепцию, в содержании которой просматривается сильнейшее влияние конфуцианской идеи. Ее суть заключается в том, что все некитайские (а также неяпонские) народы рассматривались как варвары. Перенеся конфуцианское учение на японскую почву, японские идеологи также относились к айнам как к варварам, а их землю, т. е. о-в Эдзо, рассматривали как неяпонскую территорию. Начиная с первого в Японии труда, посвященного проблеме о-ва Эдзо, написанного Араи Хакусэки в 1720 г. и имеющего название «Эдзо си» («Описание о-ва Эдзо»), в работах авторов более позднего времени прослеживается конфуцианская идея особых прав и задач «цивилизованной» японской нации по отношению к варварам.

Для осуществления своих политических целей бакуфу было необходимо иметь информацию о положении на о-ве Хоккайдо, Курилах и Сахалине. В 1785 г. правительство сёгуната организовало небольшую по численности первую государственную экспедицию. Один из агентов бакуфу, Могами Токунай, как член экспедиции сумел тайно проникнуть на о-ва Уруп и Итуруп, к тому времени открытые и осваиваемые русскими. Он подтвердил, что на этих островах южной группы Курильских островов он встретил помимо айнов только русских. Для большей убедительности излагаемого им в своем отчете Могами Токунай подробно пересказал содержание беседы, проведенной с русскими через сопровождавшего его айна, знавшего русский язык.

Отчет этой экспедиции вызвал живейший интерес у главного министра бакуфу Танума Окицугу. Он счел необходимым приступить к освоению природных богатств о-ва Эдзо, надеясь таким образом обогатить казну бакуфу и остановить процесс разрушения экономики страны. Министр понимал, что в случае, если его идея будет осуществлена, он сможет весьма упрочить свое положение в кругах бакуфу. Но план освоения о-ва Эдзо оказался иллюзорным. Бакуфу не располагало свободными средствами для проведения его в жизнь.

Труд Могами Токунай «Записки с Эдзо» («Эдзо Дзоои», 1790) лег мертвым грузом в архивы бакуфу, но в наши дни он является ценнейшим историческим источником.

Вообще надо отметить, что эффективность разных ведомств бакуфу была различной. Сбор информации— как тайными путями, через скрытую агентуру, так и через ученых исследователей, через хорошо поставленную службу переводов и реферирования иностранной литературы — велся очень эффективно и интенсивно. Однако использование этой информации было очень слабым, большей частью она оставалась вообще без употребления.

Отметим, в частности, работу Тэйдзо Баба «Перевод сведений об Эдзо» («Эдзо дзаики якусэцу», 1809), состоящую из переводов отчетов иностранных, в частности голландских, моряков, побывавших на Хоккайдо с начала XVII в.

Изучая события того времени, японская историография особую хвалу воздает заслугам путешественника и географа Мамия Риндзо, тогда как в действительности не меньший вклад в изучение айнов внес Мацуда Дэндзиро.

Бакуфу отправило обоих на Сахалин в 1808 г., разделив их обязанности. Мацуда Дэндзиро должен был обследовать западный район, а Мамия Риндзо — восточную часть этого острова. Однако двум смельчакам не особенно повезло. Мало где аборигенное население принимало их тепло. Почти повсюду они встречали настороженность и даже враждебность местных нивхов и айнов. Однако в отчете их имеются описания типов жилищ, построек, одежды, транспортных средств, обычаев аборигенов. Хотя еще и очень поверхностные, бессистемные, но все же это были первые реальные сведения о гиляках и айнах Сахалина в японской историографии.

Получив сведения о том, что местные аборигены ведут торговлю с жителями Приморья, бакуфу еще раз рискнуло послать Мамия Риндзо на о-в Сахалин. Он выполнил правительственное задание. В 1809 г. хитростью ему удалось уговорить аборигенов взять его с собой, и на утлой лодке они переплыли Татарский пролив в наиболее узком его месте и тем же путем возвратились обратно на Сахалин.

К сожалению, отчет Мамия десятилетия пролежал в архивах бакуфу. Содержание его донесения правительству практически долгое время не оказывало влияния на формирование японской историографии проблемы.

Прошли годы, и лишь в конце существования сёгуната жизнь выдвинула на научную арену Мацуура Такэсиро, ученого, смелого в своих суждениях, дружелюбно относившегося к айнам. Проведя многие годы среди айнов, он нарисовал реальную картину их жизни и указал на виновников их вымирания — власти княжества Мацумаэ и японских купцов, которые «кормили аборигенов объедками, выжимали из них последние соки». С горячим желанием продолжить исследования предшественников Мацуура Такэсиро детально описывает домашнюю обстановку, нравы, обычаи айнов.

К сожалению, взгляды, изложенные им в трудах «Дневники с Эдзо» («Эдзо нисси сю»), «О жителях Эдзо» («Эдзо дзинбуцу си»), «Дневники Такэсиро» («Такэсиро нисси»), а также в работах других прогрессивных его современников, не были восприняты и развиты новым поколением японских ученых, работавших уже после буржуазной революции 1868 г. Правящие круги Японии выдвинули лозунг «кёхэй фукукоку» («сильная армия — богатая страна»), смысл которого сводился к необходимости милитаризации страны с целью захвата и прабежа слаборазвитых стран. А Мацуура Такэсиро в своих произведениях разоблачал эксплуататорскую сущность политики правящих кругов страны в отношении айнов, пропагандировал идеи равноправия и дружбы с аборигенами о-ва Хоккайдо.

В новых условиях демократические идеи Мацуура Такэсиро и других прогрессивных японских ученых наталкивались па политический шлагбаум и не могли иметь большого успеха. Их вытесняли идеи правого крыла японских исследователей. В конце XIX в. их представителем был Окамото Рюносукэ, пропагандировавший идею «сильный пожирает слабого», заимствованную им из опыта «социал-дарвинизма». Относя айнов к категории «нежизнеспособных» народов, Окамото Рюносукэ и другие японские тенденциозные исследователи уверяли читательскую общественность, что сама природа возложила на «цивилизованных» японцев нелегкую миссию «просвещать айнов».

В начале XX в. большой авторитет среди японских этнографов завоевал Тории Рюдзо. Тории Рюдзо глубоко изучал работы известных русских этнографов дореволюционного периода и не только выразил свое уважение к их замечательным трудам, но и присоединился к их отдельным положениям. Однако в те годы он еще не сформулировал свою собственную точку зрения на различные стороны проблемы этногенеза народов Дальнего Востока, в том числе и айнов. Поэтому, находя аналогичные элементы в древних культурах народов Дальнего Востока и Японии, автор лишь обращает внимание исследователей на это, как он говорит, интересное и заслуживающее дальнейшего изучения явление [Тории, 1924].

В конце XIX — начале XX в. существенный толчок подъему японского айноведения на более современный научный уровень был дан трудами ряда европейских ученых, работавших в Японии. Это были Б. X. Чемберлен, Р. Хичкок, А. Лэндор, X. Риттер, Б. Шейбе, X. Зибольд, Ф. Стар и в особенности Дж… Бэчелор, оставивший ряд классических работ.

Большое количество статей, посвященных айнам и связанной с ними проблематике, опубликовали в японских журналах того времени С. Цубои, И. Иосида [Цубои, 1887; Цубои, 1911; Иосида, 1908]. Однако-до капитуляции Японии в 1945 г. научная мысль в области этногенетических связей древних народов азиатского материка и Японских островов тормозилась господством официальной исторической идеологии, основанной на буквальном толковании древнеяпонских мифологических преданий. Труды японских ученых, противоречащие официальной идее божественного происхождения японской нации, запрещались, цензурой, а их авторы зачастую подвергались прямым политическим преследованиям. Поэтому, временно как бы отложив в сторону этногенетическую проблематику айнов, прогрессивная часть японских исследователей переключилась на изучение бытовых сюжетов из жизни айнов, описание их традиционной культуры.

Такой же, относительно свободной от цензуры сферой деятельности для них были и филологические исследования, а также научный анализ мифологического пласта айнской культуры. Киндаити Кёсукэ, Такакура Синитиро и другие ученые законно заняли места в первом ряду крупнейших айноведов Японии. Японская наука получила от них замечательные труды. Современное поколение японских исследователей не мыслит серьезного разговора об айнской проблематике без освоения богатейшего материала, мыслей, формулировок, выведенных в трудах Киндаити Кёсукэ, Такакура Синитиро и др. В эти же годы Такакура Синитиро с большой осмотрительностью закладывал основы изучения проблемы национальной политики правящих кругов Японии в отношении айнов [Такакура, 1943].

После того как начал рассеиваться милитаристский угар военных лет, относительную свободу завоевали демократические силы японского народа, японских ученых. Все прогрессивные идеи, которые они были вынуждены скрывать в течение мрачного лихолетия агрессивной войны, развязанной правящими кругами Японии, вышли на открытую научную арену. В области айноведения в шеренге передовых ученых выделяется преподаватель политехнического колледжа в Саппоро, автор многочисленных работ, в том числе «Очерков по истории о-ва Хоккайдо» («Кёдоно рэкион Хоккайдо»), — Окуяма Рё.

Книга, в которой концентрированно выражены раздумья автора, названа им «История гибели айнов» («Айну суйбоси»). Дав такое драматическое обозначение сущности своего труда, Окуяма вступил в противоборство с той частью японских авторов, которые историю айнского народа пытаются подать читательской общественности в лакированной форме.

Не беря на себя ответственность решать вопрос, являются ли айны изначальным населением о-ва Хоккайдо или пришлым из других районов мира, автор видит в культуре айнов следы животворного синтеза наследия различных народов, проникавших на о-в Хоккайдо, чрезвычайно сложного процесса взаимопроникновения, взаимовлияния культур, на заключительном этапе которого сформировалась культура, характерная для айнов I тысячелетия н. э., — конгломерат ряда более древних культур, происходящих как с о-ва Хонсю, так и. с Азиатского континента, из взаимодействия которых возникла культура сацумон как основа формирования более поздней, уже средневековой культуры исторически известных айнов.

Тщательное изучение айнской культуры привело автора к выводу, что процесс формирования айнского народа в его современном виде совпал с периодом Камакура в истории японского народа (XII–XIV вв.). Низовые слои общества айнов уже испытывали угнетение со стороны своей родовой верхушки. Выборная власть старейшин сменялась наследственной. Однако на расслоение социальной структуры айнов воздействовали противоречивые факторы. Окраинный географический статус о-ва Хоккайдо и низкий уровень развития производительных сил являлись тормозящими факторами, в то время как натуральный обмен товарами с о-вом Хонсю и Азиатским континентом стимулировал зарождение ростков классовой организации в рамках первобытно-общинного строя айнов.

Строго придерживаясь принципа исторической доказательности, Окуяма Рё отвергает утверждения о том, что якобы первые японцы во главе с Абэ Хирафу появились на Хоккайдо еще в VIII в. Автор стоит на более реалистической точке зрения. Он считает, что появление первых японцев на этом острове следует относить к периоду Камакура, но ареал их расселения был чрезвычайно ограниченным: до мыса Сиокуби на востоке и до Ассапу на западе. Центром японских переселенцев являлся город Хакодатэ, в древности называвшийся Усукэси. Оценивая поведение первых японцев на о-ве Хоккайдо в отношении айнов, автор изобличает широкое применение различных форм обмана и эксплуатации аборигенов.

На раннем этапе связей с японцами айны давали отпор попыткам их покорения. Но по мере развертывания процесса классового расслоения социоструктуры айнов в борьбе за власть обострялась вражда между отдельными айнскими племенами, родо-племенными вождями аборигенов, которую японцы использовали в своих интересах. Заключая эту часть исследования, Окуяма Рё говорит, что, таким образом, с одной стороны, формировавшийся господствующий класс айнов сам «рыл себе могилу», а с другой — авантюристы из самурайских родов Такэда и Какидзаки, прикрываясь лозунгом объединения японцев на о-ве Эдзо, удачно провели в жизнь давно вынашиваемый ими замысел создания независимого княжества, которое вошло в историю о-ва Хоккайдо под названием Мацумаэ.

Эффективность системы эксплуатации айнов поддерживалась двумя социальными силами — администрацией княжества Мацумаэ и проникшими в его пределы японскими купцами. Комментируя документальный материал, Окуяма Рё осудил различные формы эксплуатации айнов этой двуединой силой: лишение угодий для рыболовства и охоты, обман, насилие, физическое уничтожение, содержание на полуголодном уровне айнов — рыбаков и охотников. Нетерпимая ситуация, созданная для айнов княжеством Мацумаэ и японскими купцами, усугублявшаяся заражением аборигенов эпидемическими и венерическими болезнями, — вот факторы, которые сильнейшим образом влияли на сокращение аборигенного населения о-ва Хоккайдо.

Заимствование традиционного «опыта» правящих кругов Японии, накопленного в процессе покорения аборигенного населения севера о-ва Хонсю — подкупа, спаивания, обмана родо-племенных вождей, облегчало княжеству Мацумаэ усмирение нередко вспыхивавших восстаний айнов.

Проанализировав «Закон о покровительстве аборигенам» 1899 г. (пересмотренный в 1937 г.), Окуя-ма Рё пришел к выводу, что он был направлен отнюдь не на защиту интересов коренного населения. Эффективность его была очень низка. «Закон о покровительстве аборигенам» открыл широкие просторы для многочисленных японских спекулянтов, жуликов, которые наживались на бедственном положении и невежестве доверчивых айнов.

Капиталистическая свободная конкуренция, утверждает Окуяма Рё, включая в свою орбиту и айнское население, вызывает не только сдвиги в производственной структуре айнов. Она углубляет социальную пропасть между богатыми и бедными слоями аборигенов, приводит к профессиональной и классовой дифференциации. Среди общей массы айнских крестьян и рыболовов формируется мелкая буржуазия и рабочий класс.

Подводя итоги исследования проблемы, Окуяма Рё заключает, что ассимиляционный период в общем закончился. Но в общественном сознании еще не искоренены расовые дискриминационные идеи — идеи превосходства японцев над айнами. Решение этой задачи является насущным требованием современной эпохи [Окуяма, 1965].

С таких же общегуманистических, демократических позиций, как и Окуяма Рё, провел исследование айнской проблемы Синъя Гё. Свое исследование он посвятил истории борьбы айнов за свою свободу, сопротивления их японским угнетателям [Синъя, 1974].

Таким образом, «работы Окуяма Рё и Синъя Гё как бы внутренне взаимосвязаны, они дополняют друг друга, решая историческую проблему с одной и той же прогрессивной по своей сущности идейно-политической платформы.

Различие же между подходом этих двух авторов заключается не только в том, что Синъя Гё изучает весь процесс истребления айнов, а Окуяма Рё — лишь результат проведения правящими кругами Японии колониальной политики в отношении айнов. В отличие от Окуяма Рё, который походы японских воинов под предводительством Абэ Хирафу на о-в Хоккайдо принимает лишь за необоснованную версию; Синъя Гё становится на сторону тех японских исследователей, которые считают эти походы исторической реальностью. Но при этом в основу доказательства Синъя Гё кладет не свидетельства древних летописных источников. Он предполагает, что борьба айнов с воинами Абэ Хирафу является одним из сюжетов, присутствующих в преданиях айнов (юкара).

Как ученый Синъя Гё приступает к исследованию поставленной проблемы с уточнения понятийного аппарата. Прежде всего он ставит вопрос о том, что следует понимать под категорией «покорения» эдзосцев. Автор говорит, что история покорения айнов должна быть переосмыслена, поскольку до настоящего времени эта история писалась с позиции покорителей-японцев. На ее страницах не слышен голос покоряемых айнов. Древние источники «Записки о делах древности» («Кодзики»), «Японские хроники» («Нихон сёки»), «Новые японские хроники» («Дзоку нихон сёки») составлялись по указанию властей предержащих, и вследствие этого упомянутые в них события освещены односторонне.

Интерпретацию понятия «покорение» Синъя Гё связывает с проблемой становления японского государства. Он сторонник теории, согласно которой в III в. или даже несколько раньше среди потомков людей, переселившихся на Японские острова с Корейского полуострова, наибольшим влиянием пользовалась группа, осевшая на севере о-ва Кюсю. Эта группа, выйдя в район Кинки, создала здесь царство Ямато. Процесс образования японского государства сопровождался борьбой между верхушкой пришельцев и местными аборигенами. Иными словами, «покорение» эдзосцев — это агрессия против них, развертываемая японским царским кланом. Поэтому, говорит автор, следует изменить взгляд на историю «покорения» эдзосцев и рассматривать ее как историю оборонительной войны аборигенов (эдзосцев) против государства покорителей (в советской литературе проблемы ранней этнической истории японцев и образования японского государства освещены полнее всего в книге М. В. Воробьева [Воробьев, 1980]).

Не отступая от занятой им методологической позиции, Синъя Гё показал методы покорения айнов севера о-ва Хонсю правящей верхушкой Японии, которые позднее широко использовались и княжеством Мацумаэ на о-ве Эдзо.

В послевоенные годы японские айноведы, этнографы, лингвисты сосредоточили внимание на изучении особенностей айнского языка для того, чтобы приблизиться к разгадке происхождения айнов с лингвистических позиций, а также на анализе айнских преданий и мифов и их фиксации.

Общеэтнографической проблематикой японские исследователи занимались значительно меньше, чем. филологической. В этой области наиболее весомый вклад японских исследователей в науку представляет изучение широкого круга вопросов, связанных с хозяйственной деятельностью айнов. В этом направлении большой авторитет завоевал Коно Хиромити. Особенно он известен как один из крупных специалистов по жилищам айнов в целом, сахалинских в особенности [Коно, 1956а]. Очень большое значение имеет работа Ватанабэ Хитоси, переведенная на английский язык и получившая международное признание [Watanabe, 1972]. Сводная работа, посвященная описанию айнских хозяйственных построек, отдельных видов промысла, одежды, домашней утвари, поверий и религиозных воззрений, принесла признание Сарасина Гэндзо как одному из видных ученых в области этнографии айнов [Сарасина, 1970]. Но, дав описание различных этнографических моментов, Сарасина Гэндзо не перешел к теоретическому обобщению материала, формулировке своего к нему отношения.

Интересную работу по похоронному обряду у айнов написал Фудзимото Хидэо [Фудзимото, 1964]. По существу, автор вышел за рамки обозначенной темы, не только произвел исследование похоронного обряда айнов, но и коснулся истории этого народа в период господства княжества Мацумаэ; обратился он и к сложной проблеме этногенеза айнов, к их преданиям.

Исследование айнской культуры позволило автору прийти к заключению, что становление ее охватывает период с рубежа нашей эры и до VII–VIII вв. н. э.

Наконец, необходимо отметить, что один из немногих ученых-айнов, Тири Масихо, внес весомый вклад в изучение языка и преданий своего народа, а отчасти и его этнографии [Тири, 1953; Тири, 1959; Тири, 1961].

Современная айнская культура представляет собой чрезвычайно сложное сочетание исконно айнских и заимствованных элементов. Очень большое место в ней занимают японские заимствования, удельный вес которых постоянно возрастает. С другой стороны, через айнское население Сахалина и Курил до айнов Хоккайдо доходили и другие влияния. У народов Сибири — нивхов, орочей и других — айны позаимствовали разнообразные достижения их материальной культуры, выработанные в процессе приспособления к климатическим условиям Севера: глухую зимнюю одежду, сани, лыжи. Культовое отношение к медведю также является, по-видимому, результатом контакта с сибирскими народами, причем айны перенесли на медведя воззрения, которые ранее были связаны со змеей, дикой собакой и другими животными. В погребальных обрядах айнов можно найти даже китайско-маньчжурское влияние, скорее всего не прямое, а опосредованное через нивхов. Возможно, что какие-то контакты и взаимные влияния имелись между айнами и народами крайнего северо-востока Азии — чукчами, эскимосами, алеутами. Со своей стороны, айны оказали на соседние народы довольно значительное влияние в области духовной культуры, передав им верования и обряды, истоки формирования которых находились в Юго-Восточной Азии. Поэтому исследование этнической истории айнов имеет большое значение не только для изучения истории других народов Дальнего Востока, но и для понимания общих законов развития культуры народов при их контактах, смешениях и переселениях.

Уже более сорока лет айны в Японии официально не считаются особым народом, а причислены к японцам. На деле же как сами айны, так и окружающие их японцы, конечно, продолжают сознавать различие в их национальной принадлежности, хотя былая отчужденность между обоими народами в значительной мере стерлась. Смешанные браки получили довольно широкое распространение. Айнский язык быстро вытесняется японским — единственным на Хоккайдо языком общественной жизни, школы, переписки. В настоящее время лиц, свободно владеющих айнским языком, осталось очень мало, это почти исключительно старики.

В далеком прошлом часть айнов влилась в состав формировавшейся японской народности. Не исключена возможность, что в будущем они полностью сольются с японской нацией. Однако пока этого еще нет. Даже сильно японизированные айны сохраняют национальное самосознание, некоторые обычаи и особенности быта, позволяющие считать их представителями особого, отличного от японцев народа.

В этой книге дается описание айнской традиционной культуры в том виде, в каком она еще существовала в конце XIX — начале XX в., пока айны сохраняли свой хозяйственно-культурный тип оседлых охотников и рыболовов. На фоне этого описания мы сделаем попытку сформулировать те научные проблемы, которые возникают при анализе своеобразных черт айнской материальной и духовной культуры, их связь с общей проблемой происхождения и этнической истории айнов.

Эта книга не является специальным научным исследованием— почти все фактические данные, содержащиеся в ней, достаточно подробно освещены в обширной айноведческой литературе; однако они малоизвестны, так как опубликованы в основном на японском языке. Что же касается истолкования фактов и обнаруживающихся этнографических параллелей, авторы в этом плане ограничиваются лишь постановкой проблемы, не претендуя на доказательность. Если книга удовлетворит любознательность одних читателей в отношении столь интересного предмета, как традиционная культура и история айнов, а в других, наоборот, пробудит интерес к их более углубленному изучению, авторы сочтут свою задачу выполненной.