Древнейший народ Японии (Судьбы племени айнов)

Проблемы общественного строя

Традиционная социальная структура айнов была типична для первобытнообщинного строя в начале его разложения. На эту структуру, разумеется, накладывалось влияние японского феодального общества, выражавшееся в косвенной эксплуатации через неэквивалентный торговый обмен, а иногда и в форме дани или принудительного труда, однако основ этой структуры оно не нарушало. Основной общественной ячейкой выступала малая семья. Локальность брака была по преимуществу патрилинейной. Обычно-сын, женившись, строил для своей семьи дом невдалеке от родительского дома. Но нередко имело место и примачество, когда зять переходил в поселок жены и строился невдалеке от дома тестя.

Ниже мы опишем подробнее айнский дом и усадьбу, а пока лишь укажем, что неизменно обитатели одного дома составляли одну семью, одно домохозяйство, Вся их бытовая деятельность — домашние занятия, сон, приготовление и принятие пищи — проходила совместно у очага, находящегося в центре жилой комнаты. В усадьбу входили: жилой дом — чисэ, амбарчик для снастей и различных орудий — иочисэ, клетка для выращиваемого в хозяйстве медвежонка — хепере-сэ, дворовое святилище — нуса-сан, сушила для вяления мяса и рыбы — кам-кума и чеп-кума, место для забора воды — вакката-уси, свежевальная площадка для дичи — ири-ан-уси, место для обработки рыбы — чеп-кару-уси, свалка для костей — поне-кута-уси и т. д. Все эти места имели свое сакральное значение, и около них водружались инау (священные загруженные палочки). Располагались они по определенному плану, связанному с айнской космологией. Ориентировка у айнов происходила не столько по странам света, сколько по оси «верховье— низовье» реки, у которой располагался поселок. Дома всегда строились входом по направлению к низовью, а противоположной стеной от входа, в которой прорубалось имевшее важное ритуальное значение «окно богов» — камуй-пояра, — соответственно к верховью. Однако все же наиболее предпочтительно было, чтобы камуй-пояра смотрело на восток. Вся усадьба располагалась широко на территории до ста метров в диаметре, т. е. площадью до одного га, обычно несколько меньше.

Несколько домов образовывали следующий уровень организации — поселок, который можно считать соседско-родственной общиной. Иногда, правда, поселок (котан) состоял из одного-единственного домохозяйства, но это бывало нечасто. Обычно котан состоял из нескольких домохозяйств, но очень редко число их превышало 10. Котан обычно назывался по имени речки, на которой он располагался. Соответственно пет, бет (река, в японском произношении — бэцу) и най — речка, ручей — наиболее распространенные суффиксы в названиях населенных пунктов на Хоккайдо.

Выбор места для котана определялся доступностью питьевой воды, близостью охотничьих и рыбных угодий, особенно нерестилищ кеты. Нерестилища обычно имелись при впадении небольших притоков в главную реку, и тут-то на террасах располагались котаны. Дома в котанах стояли отнюдь не тесно, на расстоянии друг от друга от 100 до 500 м и даже больше. Расстояние между соседними котанами обычно было от 3 до 10 км, в среднем 6–8 км. Каждая община называлась по своему поселку, например Найтай-ун-утара (т. е. «люди из Найтай», ун — суффикс родительного падежа). Но если поселки были маленькие, одно- или двухдверные, то община могла охватывать несколько котанов. Единство общины выражалось в наличии старейшины (котан-кору-клуру, т. е. «человек от поселка»), в коллективной собственности на нерестилища, общности проведения ряда ритуалов, в частности праздника кеты, во взаимопомощи при постройке нового дома и в других формах. При постройке дома самое трудоемкое дело было поднятие крыши. Айны вкапывали столбы дома в землю, а крышу сооружали рядом на земле, а затем поднимали и насаживали крышу на столбы уже в собранном виде. В этой работе обычно принимали участие все взрослые мужчины и женщины общины.

Основная часть межличностного общения протекала в рамках общины. Массовое межобщинное общение главным образом имело место зимой, на медвежьих праздниках. Старейшина соседско-родственной общины был одновременно главой родственной группы, составлявшей ядро такой общины. В его функции входили распорядительство на празднике кеты, взаимоотношения с другими общинами и ритуальное санкционирование деятельности чужаков на территории общины (в частности, инкорпорация в общину примаков), определение мест для установки самострелов во избежание несчастных случаев, надзор за соблюдением обрядов и табу в рамках общины.

Как уже говорилось, ядро каждой общины составляла группа родственников, происходящих от общего предка (патрилинидж). Она называлась сине-экаси-икиру, т. е. наследники одного предка. Этот предок обозначался определенной тамгой экаси-итохпа, т. е. зарубка предка, которая ставилась на камуи-номи-инау, т. е. инау, приносимых в жертву духам.

Примаки из другой экаси-икиру получали право на пользование новой тамгой от старейшины в ходе общинных ритуалов, например медвежьего праздника, но это не отменяло их права употреблять в других случаях свою исконную, отцовскую тамгу. Старший сын примака обычно наследовал отцовскую тамгу и либо возвращался в отцовско-дедовскую общину, либо заново входил в материнскую общину опять-таки через примачество, т. е. женившись на женщине из общины. Прочие дети могли взять себе либо отцовскую, либо материнскую тамгу.

В некоторых поселках имелась еще категория анун-утару, т. е. чужаков. Часть из них, имея родственников в данном поселке, с разрешения старейшины могла жить здесь по нескольку лет, но потом возвращалась в свою общину. Другая часть состояла из обедневших, не имеющих родственников людей, пришедших в поселок в поисках помощи. Обычно они селились в хижине у амбара на усадьбе старейшины получали от него одежду и еду и работали в его хозяйстве. В дальнейшем им разрешалось по указании» старейшины построить свою усадьбу в пределах поселка, но они не становились полноправными членами общины. Впрочем, холостые чужаки могли впоследствии войти в общину в качестве примаков. Категория анун-утару приближается, по существу, к кабальникам и является одним из проявлений разложения первобытного строя у айнов, зарождения отношений эксплуатации.

Несколько патрилиниджей (сине-экаси-итохпа), чьи основатели восходили к единому предку, образовывали патриклан — сине-итохпа-укокору-утару, буквально «люди, вместе владеющие одной тамгой», сокращенно сине-итохпа, «одна тамга», или сине — утару, «одни люди». Патриклан охватывал значительное число поселков (точнее, их ядерных частей); у него не было ни старейшины, ни территории в коллективной собственности. Единственной функцией, в которой патриклан выступал как целое, был медвежий праздник.

Наконец, все общины, жившие в долине одной большой реки, обычно имеющей непосредственный сток в море, назывались сине-ивору-укокору-утару, т. е. «люди одной долины». Их этнонимом было название реки плюс утару (утара, унтара и т. д.) — люди. Эту группу можно было условно называть племенем… Обычно в племя входило несколько патрикланов… Тамги этих патрикланов воспринимались как совокупность тамг, органически связанных с данной рекой и долиной. По некоторым сведениям, имелись общеплеменные ритуалы, связанные со стихийными бедствиями, но в нормальной ситуации общеплеменных функций обнаружить не удается [Ватанабэ, 19646, с. 17].

Таким образом, социальная структура айнов Хоккайдо XIX в. выглядит очень атомарной. Трудно сказать, всегда ли она была такой. Судя по истории сопротивления айнов японцам, в прошлом у айнов имелись, по крайней мере временами, не только племенная, но и межплеменная военная организация, выдающиеся вожди, а возможно, и племенная знать, обладавшая большим авторитетом. Опять-таки не-исключено, что общественный строй айнов на Хонсю был более развит, чем на Хоккайдо. Уже наличие там деревень с населением по 60 семей говорит в пользу такого предположения. Уничтожение верхушки айнского общества в ходе подавления восстаний могло привести к вторичной атомизации и деструктуризации общества.

Данные по социальному строю айнов весьма противоречивы, и, очевидно, для прояснения этого вопроса потребуется в дальнейшем углубленная проработка японских средневековых исторических источников. Чисто этнографические данные отражают лишь картину второй половины XIX в., когда с независимым существованием айнов было уже в основном покончено. Очевидно, айны находились на том уровне распада первобытнообщинного строя, когда в зависимости от конкретной ситуации могли постоянно и спонтанно возникать иерархические формы племенной организации с элементами существенного имущественного расслоения и эксплуатации, но они еще были непрочны и с изменением условий могли вновь легко уступать место эгалитарным, атомарным, слабоструктурированным формам первобытнообщинного образа жизни. Отсюда и значительная противоречивость в данных о характере их общественного строя.

В позднем средневековье на Хоккайдо среди айнов также выдвигались крупные начальники, имевшие даже право на часть торговой пошлины от японских судов. Остается неясным, каковы были первичные источники их власти и высокого положения. То ли они лежали в их авторитете как племенных вождей, то ли этот авторитет создавался японцами, которые назначали начальников из числа угодных им лиц и поддерживали их силой своей власти и оружия. Более вероятно последнее, так как на пороге нового времени, когда потребность в такого рода «косвенном управлении» у клана Мацумаэ отпала, упоминаний о влиятельных айнских начальниках мы уже не встречаем. Во всяком случае, эти проблемы, — еще не получившие своего решения в исторической науке, остаются актуальными в комплексе многочисленных проблем айноведения.

Семейные отношения и обряды жизненного цикла

В семейных отношениях и семейной обрядности айнов нашла отражение определенная противоречивость их общественного строя, где элементы иерархичности и авторитарности сочетались с элементами эгалитарности и значительной личной свободы всех соплеменников. Например, по данным одних источников, айнская девушка пользовалась большой свободой добрачных связей и выбора партнера по своему влечению; по другим данным, принуждение к браку, решающее слово родителей в этих вопросах также имели широкое распространение. Очевидно, сосуществовали обе ситуации с рядом промежуточных вариантов в зависимости от конкретных условий того или иного района и момента. Во всяком случае, брачный сговор между родителями будущих супругов был обычным явлением для айнов. При заключении брачного договора родители обменивались серьгами и пеленками. В старину бывало, что жених и невеста определялись родителями еще в детстве. У айнов есть легенда о подснежнике, который раньше был снежной девой. Родители прочили ей в женихи куницу, которую она ненавидела. По этой причине снежная дева убежала от родителей и ненавистного жениха и скрылась в земле. С тех пор ранней весной, когда куница еще не очнулась от спячки, подснежник высовывает из-под снега свое прекрасное лицо, чтобы увидеть небесного отца. Эта легенда отражает суровость древних свадебных обычаев. Если девушка не желала признавать мужа, выбранного ей родителями, ей обрезали кончик носа, стригли волосы и подвергали другим наказаниям (Сэцунай). С другой стороны, этнографические данные говорят о том, что когда девушка вступала в брачный возраст, то сооружали маленький домик — хоккэ пон чисэ. Сюда девушки и юноши приходили развлекаться, во время гуляний будущие супруги присматривались друг к другу. В переговорах о заключении брака принимал участие близкий друг жениха.

Брачная церемония у айнов сравнительно несложная. Сторона жениха в качестве подарков приносит одежду, кольца, ожерелья, ножи. У айнов брак носит название мат э пон (покупка жены), в отличие от японского слова кэккон, что означает узы брака. Во многих песнях описывается брачная церемония, заключающаяся в том, что невеста одна приходит в дом жениха, принося с собой носильные вещи. Она разжигает огонь, готовит еду и преподносит ее жениху. Мужчина съедает половину угощения, а остальное съедает женщина. После этого они считаются мужем и женой. Но обычно заключение брака оформлялось более развернутой брачной церемонией — умурэ.

У айнов Сахалина, Курил, Хоккайдо свадебный обряд отправлялся по-разному, но это различие касалось лишь отдельных деталей, а не основ их традиций.

Юноша, достигший 17—18-летнего возраста, имел, по обычаю, право обзавестись своей семьей. Но, как правило, это происходит, когда ему исполняется 20 лет. Однако распространение закона о воинской повинности на айнов в довоенные годы отодвинуло брачный возраст до 24–25 лет.

Инициативу в соединении судьбы юноши и девушки чаше всего проявляют родители жениха. Один из них вместе со сватом вступает в переговоры с родителями невесты. Обоюдное соглашение закрепляется подарками семье невесты. Ей преподносят холодное оружие, посуду, ткани.

С приближением дня свадьбы жених с отцом и матерью в сопровождении свата посещают дом невесты. Их угощают праздничными яствами. Здесь они находятся в течение 2–3 дней. Затем жених с родителями возвращаются домой.

Теперь к родителям жениха идут родители невесты и с ними сват. На этот раз одариваются родители жениха аналогичными предметами, но в меньшем объеме.

В день свадьбы невесту сопровождают в дом жениха ее родители и сват. Отец жениха совершает моление о благополучии новобрачных у нусасан (рядов инау) своего дома. На свадебное пиршество приходят главы родственных семей поселка. На этом формальная часть свадебного обряда заканчивается.

Существует и такая форма брака, как отработка. Родители жениха и невесты заключают соглашение о браке своих малолетних детей. Когда невесте исполняется примерно 10 лет, в дом ее родителей родители жениха приносят подарки: ткани, котел, нож, но в меньшем количестве, чем при браке «покупкой».

За несколько лет до свадьбы молодой жених начинает временами приходить в дом невесты и помогает заготавливать дрова, делать другую мужскую работу. При этом никакого особого внимания к нему не проявляется. Даже оставаясь ночевать в доме своей невесты, он не допускает нарушения ее девственности.

Если в день свадьбы девушка отказывается вступать в брак, то ее родители возмещают стоимость полученных от родителей жениха подарков в двойном размере.

Развод (уосура) — исключительный случай. Его причинами могут служить леность жены, ее неуважение к мужу, несовместимость характеров, измена. Супружеская измена считается тяжелым проступком. В давние времена вина жены в совершении этого рода преступления подлежала искуплению путем принесения подарков оскорбленному мужу такими ценными вещами, как холодное оружие, парча, котлы, ют соблазнившего его жену мужчины и родителей виновной жены.

В домэйдзиский период (т. е. до 1868 г.) влиятельные старейшины могли иметь нескольких наложниц [Хаякава, 1974, с. 87]. Эти наложницы имели отдельный дом, отдельно воспитывали своих детей. Поскольку супружеская измена у айнов наказуется согласно строгим общественным моральным нормам, а также в силу того, что женщина воспитывается в духе почитания мужчины, даже наложницы обычно неукоснительно соблюдали верность своему «хозяину» и их поведение ничем не отличалось от образа жизни настоящей жены. В более позднее время этот институт наложниц отошел в прошлое.

Беременность и роды были обставлены сложной обрядностью. Для беременной женщины существует много запрещений, во многом соблюдаемых и по сей день. Например, запрещено есть мясо зайца, так как ребенок тогда родится с заячьей губой (Абута, окр. р. Сару), нельзя принимать участие в праздниках, особенно медвежьем, есть жирную пищу, ходить на охоту, выходить в море. В некоторых местах не разрешается ходить на охоту и мужу беременной. Беременным женщинам рекомендуется есть высушенные кишки медведя, считается, что тогда медведь облегчит роды.

С приближением родов беременной женщине строили маленький домик (ниокаси), где она жила изолированно от других примерно с месяц до родов. В настоящее время этот обычай жив лишь в памяти старшего поколения айнов; женщина рожает в доме матери.

Во время беременности женщина обращает особое внимание на пищу. Ее поят отваром из кореньев растения аттури, дают бульон из отнерестившейся горбуши (такая рыба становится постной из-за того, что после нереста истощается, а мясо от потери жира принимает белый цвет). Но до самых родов женщина: занимается домашним трудом.

По традиции, айны не пользуются теплой водой для обмывания новорожденного. Воду берут в рот и опрыскивают младенца. Одновременно с этим руками обтирают его. Однако в новейшее время новорожденного обмывают в тазу и проделывают это. 3–4 раза в день.

Отказ от теплой воды объясняется боязнью наказания, которое может ниспослать дух огня (абэфу-ти), поскольку он своей силой превращает обыкновенную воду в горячую. Считается, что обмывание младенца теплой водой для очищения его от грязи причиняет оскорбление духу огня.

Одежда для новорожденного младенца приготавливается примерно за месяц до его появления на свет. Также за месяц из тряпья заготавливают для него пеленки.

Плацента, по воззрениям айнов, не должна попасть под лучи солнца. Поэтому с древнейших времен айны с наступлением темноты закапывали ее под валежник или под корень сухостоя. Еще чаще ее зарывают в землю у входа в уборную или же у дверей дома.

В Нибутани (р. Сару) за неделю до родов старухи делают опахала из бамбуковых листьев и полыни. После молитвы к богине огня кадят духу отхожего места со словами: «Моя жена — отражение духа. Ее тело стало, как у духа. Если ее телу грозит что-нибудь плохое, просим тебя отогнать это, пользуясь этой травой, пусть она превратится в то, что сделано человеком».

При начале схваток женщину выводят к внешнему алтарю и молятся об успешных родах. В некоторых местах ставят особые инау с молитвами. Специального помещения для родов в наши дни обычно не делают. В большинстве случаев это место находится слева от входа. В некоторых областях место роженицы было справа (Сиранука). Иногда хозяйка дома помещалась слева, а смотрящая за ней женщина— справа. Однако в Мэмуробуто (Токати) женщины до недавнего времени все еще рожали в специальных домиках (ниокаси). В пойме р. Сибутяри муж скрывается у соседей до тех пор, пока ребенку не перевяжут пуповину. Новорожденного обмывают и возносят молитву богам.

При потере дыхания у новорожденного его выносят на воздух и просят: «Воскресни! Воскресни!» (хояйнупа). В Мотобэцу (Токати) существует поверье, что если во время беременности муж изготовит нож, то он отрежет половые органы мальчика и родится девочка. А в Поросару (Хидака) зафиксировано поверье, что если в преддверии родов домашние срубят в лесу дерево, то новорожденная девочка превратится в мальчика.

Говорят, иногда ребенок может заупрямиться и не рождаться. Это происходит в том случае, если беременная или ее муж имели в это время сношения с другим мужчиной или женщиной. В этом случае, если жена выпытает у мужа имя соперницы, ребенок родится после извинения родителей перед духами. Такое поверье бытует повсеместно.

Распространено заклинание о рождении мальчика; для этого исполняется обряд со ступой. При этом сначала роженицу сажают на ступу и массируют ей живот, двигая при этом ступу. Затем за спиной у роженицы ступу обносят вокруг очага и волокут до соседнего дома. При этом старухи толкут пестиком в ступе со словами: «Расслабься, расслабься! Опустись, опустись! Вылети, вылети!» (хапуру хапуру, порусэ порусэ, хачири хачири). Считалось, что ступа вместе с богиней огня — духи женского рода, поэтому им молились одинаково.

Родившая женщина неприятна духам огня и воды, поэтому некоторое время после родов ей нельзя приближаться к огню и разжигать его, а также приближаться к воде. В Сэндзай и Сэцунай до нарождения нового месяца роженице нельзя было входить в речную воду. Пищу она готовила на специальном крюке усару суюваси, так же как и для поминок. Остальные крюки — всего их было три — в это время не использовались. Однако в Кусиро и Токати отдельным крюком не пользовались.

При кровотечениях употребляли и внутренне, и наружно сок ольхи, которую так и называют «кровавое дерево» (кэма ни). Известно, что у айнских детей обычно не наблюдается так называемого монгольского пятна. Однако иногда оно бывает, и есть айнские названия такого пятна. Так, в Нибутани его называют «отпечаток руки духа» (камуй э тэцукэ). Считается, что если родится ребенок с пятном, то он находится под особым покровительством духа. На востоке Сэцунай есть выражение «ягодицы черные» (онро куннэ). В этих местах с давних времен шел процесс ассимиляции с японцами. Однако в других местах айны не знают этих выражений, в их лексике их нет.

Только что родившегося ребенка называют тэй-нэппу (мокрый). Когда малыш начинает садиться, его называют сёнтаку (стульчик). Малыша носят за спиной, прижав под одеждой к голому телу. Во время кормления ребенка заворачивают в куртку моуру и не выносят наружу. Считается, что мать отдает любовь своему ребенку, постоянно держа его у тела.

В домах, где есть маленькие дети, устраивают подвесные люльки в форме лыжи, которые называют синта. На люльку привешивают амулеты — голову альбатроса, связки волокон дерева увами. Кора этого дерева ядовита, поэтому она отгоняет дьяволов. Когда приходит время надевать на ребенка одежду, его амулеты перевешивают на спину его одежды и на шляпу кондзи. В качестве амулетов используют связки коры пробкового дерева и софоры (японской акации), заячьи лапки. Заяц всегда обманывает черта, а пробковое дерево и софора своим запахом отпугивают чертей.

На воротнике рубашки вышивают изображение пупка. На кондзи пришивают кисточку, спускающуюся на шею. Во время болезни кисточку обрезают.

Кроме материнского молока детям дают пшенную кашу. Когда молока не хватает, родственники, помолившись богине огня и речному духу, берут большой котел и набирают в него воды с середины реки, чашку этой воды дают выпить роженице (Сэцунай). Однако в большинстве случаев подносят инау, сделанные из дерева итая (по-айнски топэн-ни — молочное дерево), и делают отвар из его коры и веток. Дерево это дает сок ранней весной. Кроме того, дают пожевать корни зонтичных растений цурунидзин и гбаособу (Мотобэцу, Токати). Эти травы дают белый, как молоко, сок.

В легендах ребенка, оставшегося без родителей, воспитывает старый дуб. Видимо, это связано с тем, что раньше желуди были важным продуктом питания, да и сейчас ребенка, оставшегося без молока матери, вскармливают отваром желудей.

Многообразны колыбельные песни айнов, как импровизации без слов, подражающие голосу зверей и птиц, так и с текстом. Например, к мальчику обращаются со словами: «Засыпай без слез! Ты должен стать настоящим мужчиной!» К девочке: «Ты станешь искусной швеей». Если ребенок продолжает плакать, его пугают: «Если будешь всегда плакать, прилетит страшная птица и унесет тебя».

Есть и другие песни, обращенные к детям, напри-.мер такая, очень красивая: «С земли ли, с воды ли слетит к нам сон. Пусть сонный дух на малышку слетит, ласково глазки его усыпит». Если ребенок плачет оттого, что его что-то беспокоит, то мать приговаривает: «Твой отец спустился в глубины земли торговать. Тут пришла длинноногая и длинношеяя подземная женщина с шестерыми спутниками. Увидев их страшные улыбки, их рты, растянутые до ушей, он умер. Не потому ли ты плачешь?».

Ночной плач ребенка считается проделкой черта, поэтому ему мажут угольком кончик носа со словами «фусса, фусса» и дуют на него. Считается, что тогда богиня огня помогает отогнать черта. При этом приговаривают еще: «Вдохни-ка дым, опьянев, засыпай, засыпай. Твой запах — колдовство богини огня, пусть ее власть перейдет к тебе, тогда никакой черт не страшен».

Несмотря на внимание и заботу, окружавшие новорожденных, детская смертность у айнов была очень высока. Снижение рождаемости вследствие распространения венерических заболеваний и повышение смертности вследствие жестокой эксплуатации в начале XIX в. обусловили сильное сокращение численности айнов. Она продолжала сокращаться, хотя все менее значительно, примерно до середины 20-х гг. XX в. Затем она очень незначительно возросла, но в целом стабилизировалась на уровне примерно 16 тыс. человек (по самоопределению). В наши дни рождаемость превышает смертность, но естественный прирост гасится постоянно идущей ассимиляцией с японцами. Динамику численности айнов за XIX–XX вв. можно видеть из таблицы 1.

Из всей обрядности жизненного цикла в наши дни более всего сохраняется похоронная, причем в основном для лиц старшего поколения.

Как только старый айн или айнка почувствуют приближение смерти, они начинают готовиться к «далекому путешествию» в другой мир. Наиболее типичные формы похоронной обрядности описаны Фудзимото Хидэо по району Хидаки [Фудзимото, 1964].

Прежде всего ближайшие родственники отдельно от дома строят домик, покрытый соломой, куда переселяют старого человека. У других народов такое обращение со стариками может показаться аморальным, но для айнов оно естественно, поскольку, по их убеждению, после смерти айн или айнка должны иметь свой домик на небесах. Им шьют мешок из широколистной рогозы, куда кладут совершенно новые пояс, обмотки и одежду.

Сразу после смерти начинается обряд «очищения» и «обряжения» покойника и принимаются меры, чтобы известить о случившемся близких людей. Сначала покойника обмывают: в горячую воду опускают белую материю и обтирают труп. Затем его одевают в одежду, заранее приготовленную им самим еще при жизни. Переодевание покойника совершают, пока он еще не окостенел.

К исполнению этого обряда допускаются только родственники. У айнок имеется особый женский пояс, который на айнском языке называется упусору, или упусору-ун-кут, или пон-кут, что в переводе означает «маленькая тесьма», «женская тесьма». Этот пояс представляет собой узкую тесемку длиной в 1–2 м, изготовленную из волокна крапивы Тумберга. На этой тесьме имеется особый матрилинейный знак. Сразу после смерти женщине производят смену упусору.

Этот пояс можно рассматривать как своеобразный знак рода. Мать, бабушка, дочери, сестры имеют однотипную тесемку.

Если по материнской линии передается упусору, то по отцовской от отца к сыну — экаси сироси, или икаси этохпа, который выполняет роль тамги, обозначаемой ножом на верхушке инау, подносимой божеству.

В «очищении» и одевании покойника могут принимать участие родственники по материнской и отцовской линии. Особенно строги ограничения, когда производят смену улусору. В это время к покойнице или умирающей никто не имеет права прикасаться, кроме родственниц по материнской линии. Поэтому, когда становится совершенно очевидным, что смерть больной женщины неизбежна, приглашают женщину, имеющую однотипную упусору, которой поручают укрепить новую тесемку. Освобожденную старую тесьму кладут между ног. При этом даже муж не имеет права оказывать жене помощь.

Когда умирает мужчина, то к покойнику могут прикасаться мужчины по отцовской линии и жена. В этом заключается отличие от обращения с покойницей. Смену фундоси (набедренного пояса) производят жена или мать, поскольку фундоси не играет роль табу, как упусору.

В то время, когда обмывается покойник, вестники обходят близлежащие деревни. Группа вестников составляется из 2–3 человек. В старину, когда умирал мужчина, в качестве вестников выступали мужчины, а когда женщина — женщины.

Групп бывает несколько, они обходят все дома деревни. В случае их недостаточности прибегают к методу распространения известия о несчастном случае, который называется пэутанкэ и заключается в том, что женщины выходят за дверь и жалобным голосом кричат: «Ой! Ой!». Услышавшие эти «позывные» другие женщины подхватывают их и распространяют таким же образом дальше. Проинформированные посторонние люди стекаются на первый голос. В отдельных районах извещать о смерти человека направляют одного айна. В этом случае за пазуху прячут растение, запаха которого не терпят злые духи. В ночное время информатор уходит на оповещение с факелом из коры березы.

Получившие сообщение о смерти посещают близких покойника, чтобы выразить им свое соболезнование. При этом стараются собираться где-нибудь неподалеку от дома покойного. Согласно этикету жителей ведет сам старейшина.

Собравшиеся входят в дом после того, как перед ним облачатся в соответствующую траурную одежду. Входя в дом покойного с заунывным плачем, мужчины становятся по левую сторону от очага, а женщины проходят к постели покойного и, рыдая у его подушки, поглаживают ему руки, плечи, грудь. Затем главный распорядитель похорон и родственники покойного приветствуют пришедших на похороны.

После того как покойника переоденут, на подушку ему кладут пищу и сакэ. Часть пищи и сакэ раздают его родственникам и соболезнователям. Этим показывают, что проводят последнюю трапезу с покойником.

Перед тем как приступить к трапезе, выходят из. дома, чтобы помыть руки. Омовение рук производит кто-нибудь из присутствующих, который берет воду из заранее поставленной кадушки. Это делается для того, чтобы бог воды снял боязнь грязи и. смерти.

Когда заканчивается переодевание, два-три человека— сверстники покойного — уходят в ближайшие горы для того, чтобы приготовить надгробный знак. Для изготовления его обычно служит сирень сетчатая (по-японски хасидой). Одновременно заготовляют маленькие ветки, предпочтительно бузины Зибольдта (по-японски ниватоко) для изготовления шпилек, используемых для стягивания циновок, в которые кладут покойника.

Люди, ушедшие на поиски и рубку сирени сетчатой, стараются проникнуть туда, откуда их работа не видна постороннему глазу.

Ствол дерева с сучьями, принесенный из леса, занавешивают циновкой, чтобы он не был доступен лучам солнца. Его оберегают от них, поскольку принесенный материал уже принадлежит покойнику, следовательно, перешел из царства жизни в царство смерти.

В юго-восточном углу за домом разводят маленький костер, невдалеке от которого начинают работать, над созданием надгробного знака. Как только заканчивают работу, на верхушке надгробного знака вырезают впадину в форме молодого месяца, куда кладут древесный уголь из выгоревшего костра. Это предназначается для бога огня, чтобы он указывал покойнику правильную дорогу в иной мир. В этом состоит особая роль надгробного знака. Он представляет собой хорошо обструганный столб с надрезами и фигурно оформленным навершием, для женщин обычно раздвоенным.

Одновременно с надгробным знаком делают шпильки для скрепления циновки, чаще всего из принесенной с гор бузины Зибольдта. Их изготовляют обычно в количестве шести штук и вставляют в циновку на уровне головы, пояса и ног покойника, по три с каждой стороны.

На шпильки у головы, в районе шеи, прикрепляют черную материю. Черной же материей, используемой во время похоронного обряда, мужчины и женщины обвязывают головы.

В то время, когда мужчины уходят в горы на поиски дерева для надгробного знака, женщины делают клецки из чумизы и куриного проса.

Когда заканчиваются все приготовления, в дом вносят надгробный знак, бадью для воды, котелок, куда кладутся вещи.

Надгробный знак ставится между покойником и очагом. Главный распорядитель похорон разделяет костер очага и переносит часть углей, чтобы разжечь маленький костер, у которого молятся богу огня. При этом говорят: «Появился бог, провожающий покойника. Его предков звать так-то. Просим передать и другим богам, чтобы покойник без ошибки мог прийти в страну прародителей». Кроме того, перед надгробным знаком, т. е. богу, провожающему покойника, говорят: «Хотя небеса послали в страну айнов много богов гор (богов дерева), но нет богов, которые бы говорили лучше тебя. Поэтому тебе, являющемуся их потомком, положен знак бога огня (потухшие угли), безошибочно проводи покойника в другой мир. Сирень, из которой изготовлен надгробный знак, говорит так же хорошо, как и ты, потому что когда она горит, то, потрескивая, издает звуки пати, пати».

Затем, обращаясь к покойнику, говорят: «Надгробный знак — твой поводырь. Обмотай на руку украшение шеи, прикрепленное к надгробному знаку, крепко держись за его плечо. Как только выйдешь вовне, белое облако будет служить тебе мостом на широкой белой дороге. Как только сядешь на него, направишься на небеса, поэтому не оглядывайся назад. Тогда предки выйдут встречать тебя. Безошибочно к вечеру ты прибудешь на место».

После напутственных слов покойнику приготовляются к выносу тела. Кладут в посуду клецки и другую еду. Оставшуюся часть бросают собакам. Посуду с пищей несут на кладбище. Во время погребения ее кладут около головы покойника. Чашка с пищей с помощью бело-черного шнурка прикрепляется к маленькому столику. Мужчинам втыкают в чашку две палочки (пасюй), а женщинам — ложковидные палочки. Во время захоронения все это разбивают и кладут с покойником как дополнение к инвентарю.

Параллельно с подготовкой к выносу покойника заворачивают его тело в циновку. Ему в мешочек кладут одежду, украшение для шеи, серьги. Мужчинам — кисет для табака, кремни для высечения огня, маленький нож. Циновка, на которую кладут покойника, большая, с айнским орнаментом.

Способ обшивания заключается в том, что циновку прежде всего загибают с ног, затем с головы. В районе груди начинают зашивать слева, а потом уже справа. Для того чтобы она не раскрылась, укрепляют с помощью шпилек. Сгруппированные белые и черные шпильки — по 3 с каждой стороны — зигзагообразно обвязывают веревкой шириной в 2 см. В конечном итоге получается лодкообразная форма. Бузина Зибольдта, служащая материалом для шпилек, также считается богом, очищающим от тяжких недугов, поэтому ее еще называют деревом покойника.

Поскольку бузина имеет неприятный для людей запах, то айны считают, что, стоит лишь закрыть труп бузиной, и злой дух не выйдет, не будет бродить и не сможет проказничать.

В последнее время завернутый труп кладется в деревянный гроб, но в старину его уносили на кладбище в циновке. Покойника выносят из дома не через коридор, а специально делают пробоину в стене, расположенной на северо-западной стороне. Как только исчезает из виду похоронная процессия, пробоину заделывают. По поверью айнов, это делается для того, чтобы, если дух покойника даже возвратится домой, ему не было бы видно места, откуда он был выставлен. Вынесенного покойника несут подвязанным к длинной палке. Покойника несут двое или четверо. Похоронная процессия составлялась так, что покойника несли вслед за надгробным знаком, который несли двое мужчин. За покойником несли мешок, сделанный из рогозы широколиственной, посуду для еды, бадью для воды и другие вещи.

Общее кладбище сооружается на середине склона или гребня горы, расположенной невдалеке от деревни. Для этого выбирают хорошо обозреваемое место. На общем кладбище нет посемейного деления. Если между могилами имеется расстояние примерно в два-четыре метра, то оно занимается под очередного покойника. Может случиться так, что на забытой старой могиле выроют новую. В этом случае яму для покойника роют поперек старой.

Как правило, яма («земляная лодка» тайчиппу) роется до прибытия похоронной процессии. Могильщики уходят на работу с орудиями до выноса покойника из дома. Однако в районе Токати яму роют по длине циновки, в которую зашит покойник, уже по прибытии похоронной процессии. Могильщиками являются двое-трое мужчин из ближайших родственников. К ним присоединяется одна женщина. Когда мужчины работают, женщина сбоку разводит огонь. Делается это для того, чтобы бог огня мог встретить покойника; его присутствие должно предупредить проказы злых духов.

Могила не должна быть слишком большой, отверстие — широким. Если нарушается эта традиция, то покойник может выйти из могилы и причинить зло живым людям.

После окончания работы могильщики очищают стеблями полыни подошвы. Если же оставить грязь, то дух покойника будет плестись по следам. Четыре стороны могилы устилают циновками, равно как и дно. Для подгонки циновок к размеру могилы используют серп.

Покойника опускают в могилу, обычно головой на восток. Затем в могилу опускают сопутствующие покойнику вещи. Исключая посуду с пищей, их разбивают спинкой серпа одним ударом. После этого засыпают землей.

Кровные родственники с причитаниями бросают в могилу по горстке земли. Когда могила уже закопана на восемь-девять десятых, в юго-восточном углу ставят надгробный знак. Надгробный знак сразу укрепляют на такую глубину, чтобы больше его не тревожить. Когда роют могилу, то по сторонам распределяют верхний слой и нижний; отдельно гумусовый от глиняного.

Когда зарывают могилу, то сперва ее засыпают глиной. Затем лопатами насыпают бугор. Поверхность ровняют метлой из полыни. Метлой же проводят линию вокруг могилы — этим обозначают «владения» покойника. Там, где колени, втыкают серп, там, где ступни ног, в яму ставят котелок. На этом заканчивается обряд захоронения.

Перед тем как покинуть кладбище, кровные родственники омывают руки водой из бадьи. Землю у надгробного знака выравнивают. Негромко плача, тихонько поглаживают надгробный знак сверху вниз. Когда все совершат этот обряд, оставшейся водой в кадушке обрызгивают верхушку надгробного знака. Переворачивают пустую кадушку, надевают ее на надгробный знак, выбивая днище. Уходят с кладбища быстро и не оглядываясь назад. При этом нельзя спотыкаться и падать. Спустившись к подножию горы, полынью обтираются с головы до ног, чтобы очистить тело от злых духов.

По возвращении с кладбища поджигают домик из соломы, куда был перемещен покойник незадолго до смерти. Это делается для того, чтобы отправить дом для жилья покойного в иной мир. Когда умирает молодой, то этого не делают, поскольку дом имеется у отца или матери, бабушки или дедушки. Обряд сжигания домика называется касю омандэ. Сжигают домик вечером, когда наступают сумерки. В это время огонь поднимается высоко к небу. Если дым или огонь поднимается прямо вверх, то это значит, что дорога на тот свет была для умершего легка.

В одной из древних легенд повествуется о женщине, места захоронения которой никто не знал. Люди заметили, что собака каждый вечер страшно воет. Она привела их к могиле, над которой стоял маленький домик. Умершая женщина сидела спиной к людям, держа ребенка в руках. Она сказала, что, если никто не будет оглядываться и поворачиваться назад, она отдаст ребенка и сойдет в могилу. Когда все было исполнено, она исчезла в могиле. Умерших детей (младенцев) всех без исключения хоронили неподалеку от женского отхожего места. Когда умирал взрослый человек, молитвы возносили, опустив ладони вниз, когда же умирал младенец, ладони обращали вверх, как при молитвах к духам. При этом не произносили напутствия: «Ступай в иной мир», а говорили: «Вернись снова в чрево твоей матери». Богиню огня просили: «Прикрой это дитя своими руками и спусти его снова к матери». На том месте, где находилась под землей голова, втыкали маленькие щепки, затем вытаскивали их и открывали яму для того, чтобы душа свободно вылетела наружу (Сэцунай).

На западе и востоке Хоккайдо наблюдается много различий в обычаях, в том числе и в поминании. На западе не является редкостью, когда имена предков помнят до десятого колена, на востоке же это касается только людей, чем-либо примечательных. Здесь избегают произносить имена предков или недавно умерших людей. Примерно так же обстояло дело и на Сахалине. Обряда поминания также как такового нет. Во время праздников предкам подносят хмельной напиток (сакэ), специальных алтарей не сооружают, а на пеньке ставят маленькие инау. Для стариков ставят разбавленное водой сакэ, а для старух — вымоченные в сакэ зерна.

На западе для поминаемого изготовляют одну инау и сооружают алтарь ичяра или касиннораппа. Саму церемонию также называют ичярупа («преподносим это») или касиннораппа («искренние слезы»), и поминание справляется отдельно от других праздников. Во время поминания возносят молитву богине огня: «Наш близкий не получит силы от людей этого мира, помоги ему, пожалуйста». В числе подношений имеются самые различные животные и растительные продукты. При этом приговаривают: «Позови близких из того мира, пусть они полакомятся». Считается, что если подношение не сделано, то богиня огня не позовет умерших (Сиранука), богиня огня не станет сопровождать тех, которые умрут позже (Абута).

Однако, несмотря на все различия, и на западе и на востоке вторично на место погребения не приходят, поминание происходит в других местах.

Формы общения

Для культуры айнов были характерны достаточно сложный этикет, развитые формы символической коммуникации. Они проявлялись прежде всего в сложных формах взаимного приветствия.

Приближение гостей к дому обычно возвещал лай собак. Если на лай никто не выходил, то посетитель покашливанием извещал о себе. Гости откидывают полог у входа (апарцупэ) с правой стороны. В случае нарушения этого правила может возникнуть конфликт. Пришедший в гости сперва поднимает руки ладонями вверх, затем протягивает их вперед и делает движение вниз-вверх. Затем, потирая ладони, отчетливо произносит: «Впервые предстаю перед вами».

Ритуал приветствия у долго не встречавшихся протекает следующим образом: они жестами предлагают погладить друг друга (уруйруй), при этом сцепляют правые руки, а левой проводят сверху вниз по правой руке партнера. Затем старший по возрасту поглаживает обеими руками правое колено партнера, младший делает то же самое, но проводит еще рукой по левому колену партнера. При этом произносят пожелания благоденствия друг другу, проводят обеими руками вверх-вниз, затем сцепляют руки и приветствуют друг друга со словами: «Счастлив, что ничто не помешало вам прийти, рад вас видеть» (Ку-сиро).

В случае, когда гостем является женщина, хозяин выходит наружу со словами: «Входите, пожалуйста». Гостья оставляет вещи снаружи, распускает пояс и, придерживая полы руками, низко кланяется, входит в дом, где хозяйка несколько раз пожимает гостье руку. Когда хозяйка садится на переднее место, вслед за гостьей входит хозяин и, поглаживая гостье руки, говорит: «Добро пожаловать». Гостья приветствует его, привстав и поднимая руки ладонями кверху (Сэцунай).

Вот как приветствуют друг друга женщины в Юураппу (Хацумо). Указательным пальцем правой руки начинают оглаживать левую руку от пальцев до плеча, затем проводят пальцем под носом друг у друга. Такое приветствие типично и для района Хидака.

На Сахалине было принято между приятелями-мужчинами курить при встрече одну трубку, передавая ее друг другу.

Большую роль в межличностном общении играют развлечения, спортивные упражнения и т. д. У айнов имеется значительное количество игр и спортивных развлечений, как детских, так и взрослых. Эти игры возникли из тесного общения с природой. Игры, атрибутом которых являются сети, сплетенные из трав и коры деревьев, копья, — это имитация действий охоты, погони за рыбами и животными, например игра или состязание, при котором стараются перепрыгнуть через высоко натянутые сети. У айнов есть состязания в борьбе, подобные сумо, эти состязания также связаны с борьбой с животными на охоте. Есть и словесные состязания. Например, в церемонии медвежьего праздника главный распорядитель и вслед за ним гости повторяют слова:

«Женщина, построившая один маленький домик из листьев коро» (синэ пои корукаси кара мэноко).

«Женщина, построившая два домика из листьев коро» (до пон корукаси кара мэноко)…

Эта игра под названием «чяротонасоэписикэитаку», где безошибочно повторяют эти слова до десяти раз, — состязание в красноречии, скороговорках. Игра была предназначена для воспитания в молодежи умения четко и внятно выражаться.

Одна любимая детская игра состоит в том, что играющие садятся, вытянув ноги и сведя их вместе. Вытянув руки вперед, дети раскачиваются вперед-назад, напевая: «Это лодка с маленьким веслом, хо! Лодка, морская лодка! Хо! Лодка» (пон каян чиппо хо! чиппо рири чиппо хо! чиппо). Если партнер приподнимается, то говорят: «Поднимаешься на волне» (сорири ката хопуни), затем раскачиваются в равные стороны со словами: «Потихоньку возвращаемся, потихоньку возвращаемся» (чипокуси, чипокуси).

Другая игра: несколько человек ложатся друг на друга, переплетая руки и ноги, приговаривают: «Плывем, плывем» (а! ион, ион). Нижние спрашивают: «Кто это?» (тампэ нэнкоруккэя), верхние кричат: «Это я!» (кукоруккэ). Когда все восклицают: «Поднимаемся!», верхние участники поднимают туловища. Все стараются быстро спрятать ноги и руки. Последнюю задержавшуюся ногу хватают и, выкрикивая: «Мой кит, мой кит!» (кукору фумбэ), вытаскивают из кучи проигравшего. В любом случае, когда собиралось несколько приятелей, начинались шумные игры.

На Сахалине была игра под названием «омовение оборотня». Один человек закапывается в песок на берегу и изображает оборотня. Перед оборотнем делают три ямки, которые изображают двери к оборотню, духам и людям. К ним есть соответственные дороги. Играющие сначала направляются к двери человека, увидев, что ошиблись, возвращаются, затем то же самое повторяется с дверью духа. Наконец, играющие подходят к двери оборотня, льют на него воду и изгоняют. Во время всей игры хлопают в ладоши, а на последнем этапе приговаривают: «Мы тебя заставим похудеть, там будешь толстеть» — и разбегаются.

На Хоккайдо существует игра под названием «разозлившийся медведь». Один человек выкапывает яму в песке, а остальные расходятся, а затем стараются перебежать через кучу песка. Тот участник, которого поймают, считается пойманным медведем.

Зимних игр немного. Среди них есть игры в «ласточку» и «воробья», в которые дети играют невдалеке от дома. В руках держат перья ласточки и поют песню:

Когда поют эту песню, «ласточка» расправляет крылья и кружится со звуками «паса, паса». В игре «ласточка» слова песни бывают разные в разных местностях, а в игре «воробей» — везде одинаковые.

В айнском песенном фольклоре помимо колыбельных песен и игровых песен-припевок преобладают ритуальные песнопения, так называемые упопо, которые слагаются не для выражения чувств, а исполняются только во время праздников, чтобы усладить слух духов и порадовать их. Такие песни не предназначены для ушей человека, и в большей их части слова, по крайней мере для нынешних айнов, бессмысленны. Чтобы отгонять злых духов и призывать духов-защитников, требовалось громко кричать, видимо, отсюда громогласность айнских ритуальных песен. Мелодии и слова песен айны черпали из окружающей природы, голосов птиц и животных. С гортанными выкриками они сгибали ноги в коленях и крутили дубинками, отгоняя злых духов и привлекая добрых. Такой вид танца лег в основу шаманства, но с добавлением слов молитвы. Обычный праздничный круговой танец, также называемый упопо, включает в себя, громкую музыку, песенные выкрики, воинственные движения тела.

Собирательное название айнских музыкальных инструментов — муккурь. Однако прежде всего это слово обозначает айнский варган. Такой инструмент изготовлялся из тонкой ветки крепкого дерева или бамбука, в новое время стал делаться и из железа. На муккурь исполняются и парнями и девушками своего рода любовные серенады.

На Сахалине бытовал пятиструнный инструмент тонкори, он был известен также на Хоккайдо, на побережье Охотского моря и Японского моря до Исикари. Для изготовления такого инструмента в течение двух, лет высушивали древесину сосны эдзо, магнолии, рябины японской, которая шла на изготовление деки. Струны делались из китовых жил с переплетениями из волокон крапивы. Готовый инструмент считался имеющим все атрибуты человеческой фигуры. Есть предания о том, как положенный в старом доме музыкальный инструмент превращался в оборотня, и приходил в котан вредить людям.

Говорят, что игра на тонкори усыпляет агрессивных животных, отгоняет дурные болезни и злых духов. В середину тонкори кладут бусинку из ожерелья, иначе он не даст настоящего звучания. В одном из мифов Хоробэцу, на побережье Тихого океана, говорится: «Я проснулся от звуков барабана моей старшей сестры, которая воспитала меня». Под старшей сестрой подразумевается шаманка, которая вызывает духов. На Сахалине для вызова духов надевали повязку камуй хацука (повязка духов) и ударяли в бубен колотушкой, сделанной из голени собаки, обтянутой шерстью. Шаманский обряд сахалинских айнов сходен с обрядами их соседей — ороков и гиляков.

Обод для бубна изготовлялся из согнутой планки ивового дерева, на него натягивали оленью шкуру под названием рикин камуй или шкуру морского котика (пононнэ). Когда бубном не пользовались, то вешали его на стену, наверху прикрепляли дощечку с инау — сэнситэ, которая отгоняла злых духов. Перед началом камлания обтирали бубен ветками сосны эдзо, затем колотили частыми ударами, чтобы разбудить духов.

При разреженном характере айнских поселений огромную социальную роль для общения между семьями и поселками играли различного рода праздники, которых было очень много. Праздник — условное обозначение этих мероприятий, сами айны называли их «камуй номи» — жертвоприношения духам.

Сакэ — непременный атрибут любого праздника. Трудно сказать, когда айны стали изготовлять сакэ. Но в юкара поется, что целью торговли с японцами является обмен медвежьих шкур на сакэ, рис или солод. Айны занимались возделыванием злаковых культур не столько для того, чтобы получить основной продукт питания, сколько ради превращения их в сакэ для поднесения духам.

Столь же непременным атрибутом любых праздников, как и сакэ, является инау. По поверьям айнов, их забирают с собой духи, когда возвращаются к себе в свое жилище, и в религиозных воззрениях айнов инау отводится важнейшее место.

Инау несет на себе различную смысловую нагрузку. Одно из назначений инау отражено в юкара, где поется, что, убив медведя, охотник поставил над ним инау. С наступлением ночи к убитому зверю приблизилась голодная лиса и захотела полакомиться медвежьим мясом. Но ее испугало инау, которое она приняла за тощего человека в белой одежде. В этом случае инау интерпретируется как сторож медведя, знак собственности на убитое животное. На инау вырезается родовая тамга айна, поставившего его, или выставляются палочки для поддерживания усов при питье — икунись с тамгой, чтобы любому было понятно, кто сразил медведя. В случае, если нет с собой ножа для застругивания, роль инау может выполнять любая палочка, лишь бы она была с корой.

Одним из важнейших календарных праздников айнов был праздник весны. Празднование весны (пайкара камуй номи) у айнов с древнейших времен ассоциируется со встречей косяков сельди (Соя, Абу-та). В отдельных районах праздник весны связывается с благодарением духов за отличную добычу в зимнее время (лесного и морского зверя, кеты — Кусиро, Токати, Китами, Хатигумо). Но в содержание благодарения, естественно, включена просьба о даровании богатой охоты в будущем.

Весна — это период, когда в берлоге начинают проявлять активность медвежата. Айны отлавливают их, сажают в клетку, откармливают и убивают зимой на медвежьем празднике. Считается, что в облике медведя айнов посетило дитя хозяина лесов, стало быть, семья завоевала доверие богов. Наличие медведя в хозяйстве предупреждает появление болезней, злых духов. Но главное заключается в том, что дитя духа познает людей, видит их жизнь и может рассказать о ней богам. Таким образом, медвежонок — это посетитель из царства богов.

С наступлением весны людей чаще посещают и различные болезни. До недавнего времени айны втыкали весной у входа в дом пахучие растения, в частности софору, маньчжурскую аралию, полынь и другие, веря, что их резкий запах будет отпугивать духов болезни и таким образом охранять человека ют них.

Вопросы обычного права

Основным айнским правовым понятием является чяранкэ. Слово чяранкэ переводят как «спор», ему также придается понятие «отторжение, оспаривание прав». Такой спор должен быть разрешен посторонним человеком, «третьим». Если спорщики не достигали соглашения или «судья» терял терпение, это расценивалось как утрата ими помощи духов. И в настоящее время в случае тяжбы авторитетный среди соседей старейшина посещает котан и считается человеком, способным разрешить спор.

В случае неудовлетворения сторон применялось последнее средство, т. е. испытание дубинками сидо или мэцукакики. При этом спорщики обоюдно ударяли друг друга сидо по спине, а женщины отгоняли злых духов вымоченными в воде листьями бамбука. Если это помогало и спорщики считали, что взаимно выместили злость, айны считали, что из тел изгнаны злые духи, и после такого испытания устраивали развлечения.

В Чикафуми, Сэндзай, Могава и других местах есть игра под названием ирацу упопо (подозрение). Когда-то эта игра исполнялась в виде танца и служила для разрешения споров, а потом стала молодежным развлечением. В окрестностях р. Сунанага его исполняют следующим образом: играющие разделяются на две группы, каждая из которых исполняет танец, который называется фуэранто (отправляемся: воевать). Раньше такой танец исполнялся при обнаружении проступка, затем, видимо, преобразовался: в игру.

Разделившись на две группы, играющие становятся друг против друга, припевая: «Поклажа с сушеной рыбой, шесть поклаж» (сацу чиэпу сикэ, иван сикэ). «То, что я несла, кто-то украл» (ку кору ава нэннэ ицука). Такую припевку поет одна группа, хлопая в ладоши и пританцовывая. Противоположная группа, делая вид, что ее участники смущены, отвечает: «Не знаю, не знаю» (ува, ува). На что их партнеры противоположной стороны отвечают: «Похоже, это правда» (хэянпэка сооторо фун фун). При этом они размахивают руками (кулаками) и поют: «Здесь это упало, не с неба ли?» (хээ, ранна фуэто ранто). Когда одна сторона наступает, другая отступает. Затем стороны сходятся и борются. Выигрывает та сторона, участники которой больше противников опрокинут на землю. Такая игра известна и по р. Мукава и в Других местах с различными вариантами.

В Чикафуни припев состоит почти из таких же слов, но участники обеих групп держат в руках доки (стаканы с сакэ) и пасюй (палочки). Сакэ из стаканов разбрызгивают по сторонам для духов. Затем пустые стаканы ставят на голову и бросаются вперед. Если у кого-либо стакан падает, участники схватываются в борьбе. Если стакан остается стоять, то это считается покровительством духов. Выигрывает та сторона, у которой больше осталось стаканов. Такого рода игры могут служить средством решения мелких спорных вопросов и претензий.

В Еяку при расследовании преступления шаманка раскуривает трубку, поместив ее в деревянную чашу, затем отбрасывает чашу назад, и участвующие в гадании докуривают табак. Если отброшенная шаманкой чаша стала ровно, подозреваемый считается невиновным. Такой вид гадания имеет свои разновидности в разных местах.

В Мукава каждый делает по шесть глубоких затяжек из большой трубки, плотно набитой табаком. Если курильщик закашляется, это является доказательством его вины. В Абута испытывали водой, огнем. В старинных хрониках есть записи о таких испытаниях. В котел с кипятком бросали три маленьких камешка, а подозреваемый должен был их вынуть. Если ему это удавалось, то он считался невиновным. При этом считалось, что невиновному помогает богиня, огня.

В тех случаях, когда подозревалась группа людей, все садились в круг, а в середине крутили бутылку из-под сакэ. Тот человек, к которому бутылка поворачивалась горлышком, считался виновным. Однако этот обычай, по всей вероятности, заимствован у японцев.

Еще в XIX в. среди айнов бытовали достаточно суровые наказания. В «Путевых записках Осинта» Хида Хосэй, напечатанных в «Антропологическом журнале» за.1913 г., есть такая запись: «Сегодня я разговаривал на мосту Хотару с мужчиной, у которого были подрезаны сухожилия на ногах, и женщиной с обрезанным кончиком носа».

В. районе Кусиро, по рассказам, мужчинам, обманувшим девушку или обещавшим жениться многим женщинам, обрезали нос и уши. Обрезание кончика носа называют эдо ранкэ, а обрезание ушей — киса-pa ранкэ. В Сэцунай, говорят, случалось, что девушке обрезали кончик носа, если она отказывалась выйти замуж за жениха, предназначенного ей родителями. В некоторых местах девушку, отвергнувшую выбранного ей родителями жениха, привязывали за волосы к верхушке дерева.

В деревне Котару на побережье Японского моря есть место под названием Эдоранкэ, где среди песчаного берега только одна скала выдается в море. Когда-то от скалы откололся кусок, и теперь этот камень омывается волнами моря. Вероятно, сходство этой скалы с носом, у которого обрезали кончик, и подсказало ее название.

У человека, совершившего кражу, подрезали сухожилия на ногах. В Нидзибецу (Кусиро) в случае неясности в определении вора жители селения в складчину возмещали ущерб, причиненный пострадавшему.

Грабитель передавался в распоряжение пострадавшего. Если у грабителя было имущество, оно конфисковалось, и какой-то срок, но не более года, он работал в качестве раба. Если же грабитель не имел никакого имущества, то он немедленно становился рабом пострадавшего, работал на него ряд лет и затем освобождался.

Хищение (исока) влекло за собой различные санкции — предупреждение, возмещение, стрижка волос, отрубание пальца. В различных деревнях имелись свои отклонения в санкциях. Лишение пальцев являлось одной из обычных форм возмездия. Впервые совершивший преступление теряет указательный палец (икэмонпэ), вторично — средний (танэмонпэ), а третий раз — безымянный (ототамонпэ).

Выкуп за нанесение легкого телесного повреждения назывался пирисуна, что означает плата за лекарство. Предметами выкупа могут служить ножи, чашки, пряжа из луба бумажного дерева, лезвия. Разрешается наказывать путем взыскания более крупного выкупа, если телесное повреждение привело к более тяжелым последствиям.

За изнасилование родственники или муж потерпевшей обычно требуют очень крупного вознаграждения. Рецидив наказывается путем лишения большого, пальца (руэмонпэ). За соблазнительство, если соблазненная возвращается домой, требуется вознаграждение. Однако впервые совершивший такое преступление не несет наказания, если соблазненная возвращается с подарками. Если соблазнитель женится на женщине, то, хотя и требуется вознаграждение, оно будет одновременно свадебным выкупом.

Лицо, в отношении которого будет установлено, что оно проявило неуважение к богам или могилам, обязано сделать инау и замаливать грехи путем преподнесения сакэ. Если такое преступление совершено в тяжкой форме святотатства, то преступник должен заколоть для богов самую ценную свою собаку, используемую как коренная в санной упряжке, и принести в жертву.

Одной из самых важных функций старейшины ко-тана было следить за тем, чтобы живущие в поселке чужаки, т. е. не относящиеся к коренной для данного поселка экаси-итохпа (тамге) семье, не нарушали бы местных религиозных запретов. Это ставило такие семьи в еще более зависимое от старейшины положение и, по существу, было одним из механизмов, способствовавших их скрытой эксплуатации.

Любое судебное разбирательство или правовой спор, чяранкэ, предполагает, как правило, наличие двух тяжущихся сторон, истца и ответчика, виновника и пострадавшего (или их семей) и третейскую сторону, т. е. судей. В мелких случаях тяжущиеся могли выбрать в качестве третейского судьи шамана, шаманку, просто любого почтенного пожилого человека, но в более или менее серьезных случаях роль судьи выполнял всегда старейшина котана, причем обязательно в присутствии других пожилых мужчин поселка. Тяжущиеся из разных или мелких поселков могли обращаться за судейским решением к старейшине крупнейшего поселка в данной долине или к тому старейшине, который считался самым старшим по возрасту и авторитетным. Старейшина поселка разбирал споры и дела о преступлениях, присутствовал на брачных церемониях и подтверждал договор о заключении брака; следил за соблюдением ритуалов; возглавлял похороны; распределял рыболовные участки и землю под огороды; мирил спорящие стороны; контролировал выполнение приговоров.

Судили преступников всегда гласно и открыто. Если собравшиеся старики опротестовывают приговор старейшины, то он не имеет юридической силы. У айнов существовал, таким образом, своего рода суд «присяжных», пользовавшийся редким доверием. В старину значительное место в айнском судопроизводстве занимали различные ордалии (пытки). Вот основные из них.

Ордалия в большом котле. В большой котел наливают дополна воды, и, как только она начинает нагреваться, в котел опускают наказуемого и продолжают кипятить до тех пор, пока от него не получат признания в содеянном. Однако этот метод разрешается применять, если «судья» и народ предварительно признают правомерность обвинения. Без этого пытку не проводят. Ордалия горячей водой. Руку обвиняемого (от кисти до плеча) опускают в котел с кипятком. Если он от боли признается, а его рука из-за кипятка воспалится — выносят обвинительный приговор. Ордалия каленым камнем. Каленый камень кладут на железную пластину. На нем держат ладонь до признания. Если рука не обожжена, то ответчик признается невиновным. Ордалия с помощью плоского блюда с водой. Плоское блюдо с водой ставится перед обвиняемым, и его заставляют пить из него, не разрешая отрывать рот от блюда. Если подбородок будет при этом сухим, то подозреваемый признается невиновным. Ордалия с сакадзуки (рюмкой). В сакадзуки наливают воду и дают ответчику пить. Когда он выпьет воду, то рюмку ставят на голову. Если рюмка, упав на землю, станет в правильное положение, то ответчик признается невиновным. Если же она перевернется — виновным. Ордалия табаком. Этот метод применяется специально для проверки правдивости женщин. Их заставляют курить. Кроме того, в рюмку с водой бросают отруби, шелуху, пепел и заставляют пить эту воду. Если женщина спокойно курит и пьет воду с шелухой, то она признается невиновной и ее освобождают.

Эти правовые нормы приводят в своих работах Киндаити и Хаякава. У Нисидзуру, писавшего преимущественно об айнах Сахалина, и у Накадзима, который освещает несколько более архаичное состояние, чем Хаякава, можно найти значительно более суровые нормы наказаний и ордалий [Накадзима, 1942; Нисидзуру, 1942; Киндаити, 1937; Хаякава, 1974].

Согласно Нисидзуру, самыми тяжелыми видами преступлений считались убийство человека и прелюбодеяние. Они назывались пасэучянатто в отличие от легких преступлений — косуниучянатто.

Прелюбодеяние (икэра-коро) тоже сурово наказывалось. Если муж, совершивший прелюбодеяние, приносил свои извинения родным жены, то он подносил им выкуп. В выкуп входили котелок и кэмаусин-токо — сосуд, в который наливается сакэ для поднесения богам, а также косодэ (белое нижнее кимоно с узким рукавом) и ножи.

Самым оскорбительным наказанием для мужчины было обритие бороды и обрезание волос. В некоторых местах прелюбодеев называли «собачье сердце» (сэта пури), при этом мужчине обривали бороду, а женщине обрезали волосы. Стриженую голову женщины называли «полова ребенка» (хэкачисапа), а голый мужской подбородок — «детский подбородок» (хэкачиносикири). Эти люди подвергались бойкоту.

В горах Кусиро женщину, уличенную в прелюбодеянии, раздевали донага и сажали в яму, где ее облепляла мошкара. В Тангоро у человека, похитившего чужую жену, отбирали ценное имущество.

В Отофукэ (Токати) в случае прелюбодеяния любовники имели право пожениться, если их связывало искреннее чувство, а их прежних супругов примирял с этим специальный посредник. Однако случалось, что, если неверный муж был застигнут на месте преступления, его сразу убивали.

Убийство (райкэ) было тяжелейшим преступлением. За исключением тех случаев, когда жертвой становилась явно отрицательная личность, порицавшаяся общественностью, убийца наказывался путем захоронения заживо (итоиури). Если председатель-старейшина и старики-«заседатели» единодушно выносили приговор, то сами родные или близкие преступника выкалывали ему иглой глаза и ею же протыкали тыльные стороны рук. Затем бросали связанного в яму. Сверху лицом вверх клали труп убитого и засыпали землей. Если у убийцы было имущество, то оно клалось рядом с убитым. Однако в более позднее время часть этого имущества передавалась в. пользу наследников убитого.