Другое имя зла

Глава 1. Война.

Комната маленькая. Выкрашенный желтой краской потолок. Весь в трещинах. Выгоревшие обои, покрытые загадочными венерианскими цветами. Окно во всю стену, как капитанская рубка.

Я лежал на бугристом диване. Сигарета дотлела почти до фильтра. Вставать с дивана было лень. Затушил сигарету о коричневый линолеум. Окурок щелчком полетел в приоткрытое окно. Горючего хватило только до подоконника. Дымя, врезался в него и, брызгая искрами, отлетел на пол.

Мысли блуждали по трещинам на потолке. Они то увеличивали их до размеров североамериканских каньонов, то уменьшали до неразличимых глазу марсианских каналов. Я думал о времени. По подсчетам, которые вел в меленькой с кожаным переплетом записной книжечке, после смерти Наташи прожил уже сорок семь суток. Плюс, минус, конечно. Календарь был прост и приблизителен. Механически это осуществлялось так, открывалась книжечка, в ней огрызком карандаша рисовалась палочка. Потом я засыпал. Следующая палочка выписывалась, перед очередным нырком в сон. Период бодрствования между нырками, был условным днем. Ну, а само погружение в темную воду забвения, считалось условной ночью.

Днем вел очень активную и насыщенную жизнь. В этом маленьком блокнотике записывал не только времяисчисление своей жизни. На предпоследней страничке, все тем же огрызком карандаша педантично отмечал свои достижения, за период прожитого бодрствования. Бухгалтерия была такой же элементарной, как и календарь. Для меня, пробитого гуманитария, всегда была странной роль чисел в жизни человечества. Теперь, перестав быть человеком, я по достоинству оценил эти веселые закорючки, которые можно складывать и из которых можно вычитать. Числа действительно обладали магией и поэзией, недоступной простому смертному.

Я разрывался между желанием вспомнить все, начиная с моей прежней жизни до тупика условного сегодняшнего дня. И желанием просто выпить водки. Победило второе. Поднялся, налил половинку пластикового одноразового стаканчика, которым перепил ни одну бутылку. Вытянул из банки маринованный маленький огурчик. Мучаясь, маленькими глотками, вытянул резкую тепловатую водку. Огурчик доставил большее удовольствие. Любое лекарство по сути своей является горьким. Водка не исключение. Но в отличие от других медикаментозных средств она обладает почти мгновенным эффектом. Вот и сейчас лекарство всколыхнуло неуемную жажду деятельности. Действовал я почти всегда одинаково.

Вышел из берлоги. Бодро насвистывая, направился к Московскому проспекту. Перед выходом на него резко оборвал свист. Убедился, что в обозримой перспективе, нет живых существ. Осторожность и предусмотрительность – гарантия жизни партизана. Путь пролегал в сторону Московских ворот. Где теперь та Москва?

На стене зеленого дома висела очень большая афиша: "ВНИМАНИЕ, РОЗЫСК!!!". Ниже крупного и самодостаточного заголовка мои фотографии, анфас и профиль. В очередной раз удивился: когда они успели сфотографировать? Под фотографиями ровным шрифтом набрано: "Разыскивается особо опасный преступник Юрий Юзовский! Обвиняется в многократных нападениях на Других. Убивает с особой жестокостью. Совершает надругательства над телами. Особые приметы: единственное человекообразное существо на свободе. Увидевшему – не предпринимать никаких попыток к задержанию. Просто внимания на него не обращайте!!!". И подпись: Малах Га – Мавет. Такими плакатами была оклеена вся ореола моего обитания. Я превратился в неуловимого индейца Джона из анекдота. Который был неуловимым только потому, что был никому не нужен. Афишка с одной стороны делала несостоятельными предположения о том, что если я убью как можно больше Других, рано или поздно те разозлятся и, наконец, завалят меня. Но это только с одной стороны. С противоположной, Пыльный Ангел был очень не простым Демоном. Другие в ответ на мою бескомпромиссную войну стали более осторожными. Они уже не появлялись по одиночке и безоружными. Эти плакатики, которые раньше очень нервировали, а сейчас примелькались, могли быть рассчитаны как раз на то, что я потеряю осмотрительность и осторожность. Возможна еще одна версия. Они, эти гадкие бумаженции, могли натолкнуть на понимание того, что моя война не имеет смысла. На все это пока был только один ответ. Каждый прожитый день – убитый Другой! Исповедуя этот принцип и сегодня, шел к Московским воротам. Там Другие проявляли повышенную активность. Хотя эта активность, на мой взгляд, не имела смысла. Они что – то таскали, складывали, устанавливали. Это что – то было в форме больших мешков и каменных блоков. В условное вчера, наблюдая за муравьиной суетой безлицых, увидел, что они очень часто, по одному заходят в двухэтажное здание напротив. Раньше оно было обувным магазином. Другие оставались там не продолжительное время. Потом выходили. Что они делали, справляли нужду или трахались, предстояло выяснить сегодня. Пока безмордых грузчиков видно не было. Я вошел в здание с обрушившейся вывеской: "обувь". Поднялся на второй этаж. Хрустя битым стеклом, прошел, заглядывая в пустые, разграбленные комнаты. Маленький чулан подарил одновременно мерзкую на вид, но приятную для статистики находку. В углу, дальнем от меня, лежал омерзительный комок слизи. Этот комок был ничем иным, как студенистой протоплазмой, из которой вскоре появился бы Другой. Появился бы если бы не моя ненависть. Однажды, дней десять назад, блуждая по закоулкам полуразрушенного дома на Московском проспекте, забрел почти в такую же комнатенку, без окон. Мне довелось увидеть формирование очередного представителя цивилизации безлицых. Я стоял и размышлял над извечным вопросом. Что делать? Каким способом убить этого неподвижного слизня. Но неожиданно, этот комок слизи стал проявлять признаки беспокойства. Он начал быстро увеличиваться в размерах. Набухал и вытягивался. Постепенно приобретая пропорции человеческого тела, плотно обтянутого тонким полиэтиленом. Особенно интенсивные рывки происходили в районе паха, будущего Другого. Очевидно, потому, что именно в этом месте у них были сосредоточенны наиболее важные органы. Там начинал свое развитие, элегба – член нового мира. Все происходило очень быстро, но по этапам. Последними формировались пупырышки вместо лица. Зрелище ошеломляло. Стоял сам не свой от этого чудесного превращения куска дерьма во что-то. Наверное, этот новый мир произошел из одного, большого, гнилого комка слизи. Очень хотелось уничтожить этот мир. Но пока не знал как! По этому, убивал его по частям. Это толкнуло меня к новорожденному. Ярость и ненависть, атомный реактор, движения, затмили память о том, что у меня есть оружие, нож. Существо не было готово ни к жизни, ни к смерти. Не знаю, есть ли у Других фольклор, но если есть, я в нем самый страшный персонаж. Я душил "младенца", рвал его голыми руками. Неистощимый источник энергии моей ярости удесятерил силы. Голыми руками разорвал ему горло, почти оторвав безликую голову. Отрезвел. На коленях отполз от изуродованного трупа. Выплюнул густую, черную кровь, разбавленную моей слюной. В припадке бешенства рвал его не только руками, но и зубами. Я не стал вампиром. Кровь Других не имела вкуса и запаха. Но, как в свое время говаривал Пыльный Ангел, кровь вымывает жизнь из раненого тела. В этом смысле меня можно было без натяжек прозвать Дракулой. Я забирал их жизни, в этом заключалась цель моей. Руки дрожали и были перепачканы кровью. Вытер их о джинсы. Закурил. В то время, это было обязательным ритуалом. Теперь сокращаю количество выкуренных сигарет за день. Вытащил из потайного кармашка блокнотик, открыл на предпоследней страничке и к двадцати девяти палочкам пририсовал еще одну. На сегодняшний день в моей черной бухгалтерии сорок восемь палочек.

Сейчас вновь мусолил все тот же навязчивый вопрос, что делать? Каким способом можно уничтожить этот комок? Прошлые эксперименты дали следующие результаты. Ножом убить не представлялось возможным, протоплазма была нечувствительна к какому– либо механическому воздействию. Если топтать ее ногами, она растекается, и спустя короткое время опять принимает прежнюю форму. Полностью уничтожить можно было лишь двумя способами. Первый, растворить в большом количестве воды. Сейчас не было под рукой ни речки, ни канала. Этот вариант отпадал. Второй способ, сжечь! Я снял рюкзак. Достал оттуда жестяную канистру, в которую раньше слил бензин для зажигалок, на всякий пожарный случай, в том числе и на такой. Жалко было переводить такое добро, на такое говно. Но в своей войне я с затратами не считался. Обильно полил комок и пролил от него бензиновую дорожку, метра на два. Закрутил банку и убрал обратно. Достал пачку сто долларовых купюр, зажег одну бумажку от Зиппо и аккуратно опустил его на окончание жидкой дорожки. Пламя со спринтерской скоростью пробежало короткую дистанцию и жадно набросилось на слизь. Постоял немного, да бы обрести уверенность, что процесс необратим и Другому не суждено обрести форму, вышел из чулана и прикрыл дверь. На цыпочках подошел к оконному проему. Осторожно выглянул. Пока вершил аутодафе, никто из Других не вошел в здание. Очень не люблю, когда меня отрывают от дела. Из развороченного окна, к сожалению, не было видно собственно ворот. Но в том, что Другие начали уже свое копошение, и скоро одному из них приспичит уединиться, сомнений не было. Главное, чтобы это произошло, до того, как пламя охватит бывший магазин. Воспоминания опять попытались пробиться сквозь ожидание. Поставил им барьер и достал блокнотик. С усердием, высунув язык, вырисовал, там еще одну палочку. Сорок девять! Мыслительный процесс заменил жевательным. Достал палку Майкопской, твердокопченой колбасы, не снимая оболочки, принялся есть. Вкус сам по себе был восхитительным. А тем более вкус такой колбасы! Тщательно обсосал шкурку, выплюнул на пол. Из-за двери ощутимо понесло дымом. Куснул еще раз. Но не успел пережевать. Кто – то вошел в здание! Другой, а кто это еще мог быть, поднимался наверх. Потрахаться захотелось!!! Ну, я ему сейчас устрою межгалактический трах! Странная у них все – таки мораль. В сексуальном плане очень похожая на человеческую. Секс для них занятие интимное. В полном смысле индивидуальное. Они прятались друг от друга. Мое мнение по этому поводу, заключалось в следующем, – невоздержанность в половом вопросе запросто доводит до беды. Я успел притаиться за раскрытой дверью. Другой просунул в комнату безмордую голову. Желал убедиться, что здесь ему никто не обломит кайф. А хрен тебе!!! И он в этом с лихвой убедился, правда, это было последнее, в чем урод успел убедиться при жизни. Мой палаш обрушился на его шею со смачным "хэк". Голова отлетела и глухо покатилась по осколкам стекла, мусору, вздыбленному паркету, лениво пачкая это черной, вязкой кровью. Зато тело, падая, фонтанировала черным, как нефтяная скважина в Саудовской Аравии. С удовольствием сделал еще одну пометку в блокнотике. Пятидесятый!!! Из комнатенки, где кончил будущего и прошлого уже другого, из-под двери валил черный густой дым. Пора было валить и мне. Слетел с лестницы, выскочил на первый этаж и побежал к выходу. В дверях лоб в лоб столкнулся с двумя Другими. Наверное, пожарная команда. Нож был зачехлен. Не стал терять времени и вытаскивать его. Другой, в полном соответствии с приказом напечатанном на розыскном объявлении, предпринял попытку обойти меня, как дерево. Я оскорбился и ударил его в морду. Это был ненужный риск. Бегущие со стороны Московских ворот уроды вооружены черными резиновыми палками. Я бессмертен, но боль чувствовать еще не разучился. Они могли прилично отделать дубьем. Прецедент уже был. Надо торопиться. Другой валялся на земле, закрывая голову руками. Перескочил через него и как олень понесся по городу. Песня не врет. Другие опять проигнорировали меня. Петляя, добежал до своего убежища. Вскочил в комнату и упал в изнеможение на диван, даже не сняв рюкзака. Вспомнил, что половину палки колбасы забыл на месте засады. Расстроился. Снял рюкзак, верхнюю одежду. Выпил еще водки. И перед тем как уснуть, отметил в календаре прожитый короткий день. День прожит не зря! Двумя Другими стало меньше! Сон с честью заслужил.

Сорок восемь условных суток назад Азазель и Аваддон вышвырнули меня из Дома. Они ничего не говорили. Просто дотащили до пересечения Лиговского проспекта и Расстанной улицы и толкнули. Я надел рюкзак и поплелся в сторону колбасного Самсона. Что-то заставило спустя пятьдесят шагов обернуться. Демоны стояли на том же месте и смотрели вслед. Вдруг, словно, по команде вскинули правые руки вверх и помахали. Непроизвольно ответил кивком головы. Какая-то совершенно абсурдная ситуация. Демоны, причинившие столько боли, стоят и машут на прощание, так, словно, расставание ранит их. Но они все равно желают счастливого пути. У меня защемило в груди, а на глаза навернулись слезы. Плача начинал идти. Если Демоны жалели меня, что должен был испытывать сам?!! Отвернулся и продолжил путь скорби. Дошел до перекрестка с Витебским проспектом, сразу после железнодорожного моста. Смертельно устал. Можно было вернуться и найти где переночевать на Лиговском проспекте, но эта мысль поставила волосы на голове дыбом. Впереди простиралась промышленная зона. В моем представление, подобные места всегда были территорией крыс. Уйдя из одних лап, попадать в другие.… Нет, не хочу. Ноги отказывались идти, каждый следующий шаг предварялся долгим переговорным процессом с ними. Справа у обочины, рядом с серой бетонной стеной, яркой желтой кляксой стоял четыреста двенадцатый Москвич. Удалось договориться с ногами, и дойти до машины. Водительская дверь была не заперта. В замке зажигания торчал ключ. Это обрадовало не только меня, но и мои ноги, которые, оказывается, умели смотреть в перспективу. Они быстро нашли консенсус с мозгом и решили попробовать завести автомобиль, чтобы остальную часть пути, куда бы он ни вел, просто изредка нажимать на педали, а не топать по вечно зимней грязи. Когда-то у меня был почти такой же москвичок, только прело зеленного цвета. Так что капризный норов мутировавших черепах мне был хорошо известен. Открыл капот и долго качал бензонасосом. Палец почти отрывался. Вспомнил, что не проверил аккумулятор. Жаль, стало потраченных усилий. Доплелся до салона и всем телом надавил на сигнал. Воздух разодрал рев мастодонта. Машина могла ехать, если ни тысяча других "но". Вернулся обратно сломив сопротивление гудящих ног, качнул еще пару десятков раз. Назад, к водительскому сиденью. Обрушился на него, с помощью рук затащил ноги внутрь. Выдвинул заслонку, несколько раз надавил на педаль газа, рукой. С ногами творилось что-то непонятное. Проверил передачу. Нейтрал. С трепетом надежды, готовой быть вновь обманутой, повернул ключ в замке зажигания. Желтая черепаха дернулась телом и, скрежеща, завелась сразу. На усиленных оборотах двигатель жрал бензин как картошку. Призадвинул подсос. Работа мотора стала ровнее. Чудеса. Датчик горючего показывает, целый бак. Все остальные приборы, тоже в норме. Мы все ругали Москвичи, а он на тебе, взял и пережил Апокалипсис. Заглушил мотор. И надежда, и ноги, и я сам испытывали чувство глубокого удовлетворения. Объявил всем благодарность. Закрыл все двери. Переполз на заднее сиденье. Долго ворочался, пытаясь найти оптимальную позу. Ноги превратились в столбы электропередач. Так же гудели и вибрировали. Наконец, свернувшись неопрятным калачом, успокоился. Заснул, что удивительно, вполне довольный собой.

Пробуждение было тяжелым. Ныло и стонало затекшее тело. Плакала душа. Щемило сердце. Тупо разлагался мозг. И память, память, как самый болезненный симптом моего бытия. Опять этот самый поганый вопрос из всех, что делать?!!

Наплевать на все, не хватило бы слюны. Решил ехать к Московскому проспекту. Дорога сама подскажет. Опасения не оправдались. Выезд на Московский не был перегорожен баррикадой. Объехав Московские ворота, припустил по проспекту. Московский был пуст и холоден. Если существует возможность вырваться из города, поеду в деревню и буду просто жить. Если нет, то.… По этому поводу путных мыслей не возникло. Решил не зацикливаться на поиске альтернативы. Буду решать проблемы по мере их поступления. Проехал мимо Электросилы, – мертвый город. Надо пополнить запасы продовольствия. Остановился у первого магазина, напротив Московского Парка Победы. Двери в магазин оказались заперты. Пришлось возвращаться к машине и искать в багажнике монтировку. Разбил витрину и как хозяин зашел внутрь. Продукты набирал без разбора. Набил восемь полиэтиленовых пакетов. Сразу унести не смог. Проклятая жадность! В две ходки закидал заднее сиденье автомобиля снедью. Закурил, прежде чем сесть за руль. Стоял, смотрел на пустую дорогу. Мимо прошмыгнули два Мерседеса. Сердце екнуло запоздало. Машины проскочили, не сбавляя скорости. Повернули на Бассейную улицу и скрылись из виду. Затоптал окурок и сел в Москвич. Поведение Других не удивляло. Может, в машине ехал сам Верховный демон. Ни он, ни его подручные вовсе не должны расшаркиваться при встрече, или оказывать мне какие-либо иные формы внимания. Все, что можно было сказать, уже сказали. И все, что надо было сделать, они уже сделали. Произнес про себя уже ставшую сентенцией фразу. Но пустоту внутри начала замещать злость. Постепенно под гнетом воспоминаний эта злость трансформировалась в нечто большее. Это новое чувство стало приобретать более четкие контуры. Да, я был виноват во многом. Главным на моей совести была смерть Наташи. И она, и я оказались заложниками обстоятельств, от них не было возможности отмахнуться или убежать. Эти обстоятельства оказались непреодолимой для меня, без предательства, преградой. Но созданы обстоятельства Малах Га-Маветом и иже с ним. Именно они были настоящими виновниками всего того, что произошло. Злость не просто оживила, она сделала мою дальнейшую жизнь осмысленной. Теперь уже не хотел тихо дожить вечность в деревне. Жаждал мести. И злость, переродившаяся в желание отомстить, выстроила конкретный план возмездия. Надо пытаться прорваться в Гатчину. Там пресловутый Вадим Марь в квартире своей любовницы держал пистолет системы Макарова. Однажды, когда я был у них в гостях, пьяный Марь доставал и показывал его. Наверное, хотел, что бы я купил Макара. Но я был настолько пьян и не понял ничего. Только запомнил место, в котором Вадим прятал оружие. Есть одно "но", его подруга незадолго до провала исчезла, но квартиру снимал Марь, это делало мои поиски уже более осмысленными. Итак, первое – оружие, знал, где возьму его. Потом вернуться обратно и проверить, действуют ли на Демона пули. Стратегия ясна, а тактику выработаю на месте. После того, как мой карман будет приятно оттягивать ствол. Ехал подстегиваемый нетерпением. Мертвый город. Даже трупов невидно. Площадь Победы. Пулковское шоссе. Педаль газа на прямой вдавил в пол. Но старая черепаха больше восьмидесяти километров не давала. Подъезжая к железнодорожному мосту, за которым располагался пост ГАИ на выезде из города, автоматически сбросил скорость до тридцати. Из поста наперерез машине бежал человек. На нем была форма инспектора дорожного движения. Он яростно размахивал полосатым жезлом. Сердце снова екнуло. Ни прав, ни документов на машину нет – первая мысль. Вторая, – какие права, какие документы?! Но скорость сбросил почти до пяти километров в час. Радость, облегчение, – человек, гаишник, вдвоем понаворочаем дел!!! Он уже успел перебежать дорогу. Нетерпеливо пританцовывая, стоял у обочины и все вертел своей дурацкой палкой над головой. Я радостно забормотал:

– Да, вижу, вижу! Родной ты мой, вижу… – последнее вижу, произнес, уже в который раз убедившись, что хороших чудес не бывает. У гаишника не было лица… Другой напялил форму и разыграл из себя бдительного сотрудника ГИБДД. Меня переполнила, на этот раз, голубая, стальная ярость.

– Ах, ты, падла!!! Ну, я тебя сейчас сам оштрахую! – Почти остановившись, вытащил из чехла нож. Машина качнулась и замерла в двух шагах от Другого. Бешено вращая ручкой, едва не отламывая, опустил стекло вниз. Другой обходил машину спереди. На ходу, создавая пасть. Остановился напротив, откозырял и представился:

– Инспектор ГИБДД старший лейтенант Пробудов. Ваши права и документы, пожалуйста!

Слишком лихо у него получалось, может в прошлом он и был гаишником, упивающимся властью на дороге. Очень любящим взятки, настолько, что даже изменившись, не сумел устоять перед соблазном. Думал я, вылезая из машины. Как только левая нога коснулась асфальта, скороговоркой залопотал:

– Товарищ старший лейтенант, тут такое дело… – вдаваться в подробности этого дела не стал. Захлопнул дверь и ударил его вниз живота ножом. Лжегаишник ухнул и начал соскальзывать с лезвия. Уже теряя рассудок, рубанул поперек морды. От удара его шапка свалилась с головы. Его качнуло, и он начал валиться на меня. Помог упасть, башкой вперед.

– Ни чего, товарищ старлей. Это еще не все! Ведь за неоказание помощи сотрудникам ГИБДД, предусмотрено уголовное наказание. Я тебе помогу, шибко помогу! – Говорил, видя, что тот подает признаки жизни. Метнулся к багажнику. Вытащил оттуда буксировочный трос – парашютную фалу. Завязал на одном конце скользящую петлю. Второю накинул на фаркоп, все это с ошеломляющей скоростью. Перебежал с петлей к лежащему Другому, затянул на его ноге. Пока продолжалась суета, урод начал реанимироваться. Что бы немного приостановить жизнелюбивый процесс, еще раз воткнул нож до асфальта ему в грудину.

– Сейчас в больничку доставлю, гад, с ветерком. Чихнуть не успеешь!!! – Впрыгнул в машину и сразу рванул с места. Всем телом почувствовал, что фала натянулась и Другой забился о дорогу. Газанул, посмотрел назад. Другой пытался сесть, но на скорости это было не так просто. Разогнал машину до предела. Москвич дребезжал и грохотал, как железный ящер перед взлетом. Через полкилометра бывший гаишник уже раскорячившись, тащился, правда, быстро, за машиной. Попыток проявить признаки жизни больше не предпринимал. Машина подпрыгнула при въезде на мост, через дорогу к аэропорту. Опять обернулся, Другой подскочил на бугре и перевернулся в воздухе. Теперь вступила в активное взаимодействие с дорожным покрытием его морда.

– До Гатчины, наверное, сотрется до мышей. – Прокомментировал акробатический пируэт урода.

Но до Гатчины доехать было не суждено. Перед самым въездом на Пулковские высоты машина умерла. Двигатель замолчал, в уши вдавилась тишина, как у летчика, у которого в полете мотор отказал. Москвич проехал немного по инерции. Мягко ткнулся носом, в какое то невидимое препятствие и остановился. Сначала был склонен обвинить во всем Другого. Показалось, что он за что-то зацепился и мешает осуществлению моего плана. Вылез из машины, безостановочно матерясь, дошел до привязанного трупа. Труп, как труп, слегка поистертый только. Не сумев усмирить дикие инстинкты, наклонился над телом и отрубил голову. В сердцах пнул. Голова резво покатилась обратно, в сторону города. Не хватило ей каких-то пяти километров. Стало понятно, причина остановки не в дохлом уроде. Подошел к капоту машины. Захотел обойти. Воздух загустел и не пускал. Он был вязок, как кровь Других. Я попытался пробиться сквозь невидимую преграду. Стена нехотя пускала в себя. Движения, как в жидкой резине. Дышать так же, как и в ней было невозможно. Преграда прозрачна, четко без искажений видел то, что находилось за ней. Впереди поднимающаяся в гору дорога, черные сугробы на бровке, голые деревья, высокая металлическая ограда. Но как пробиться туда?!! Никак!!! Легкие трещали от попыток обнаружить в этом вакууме, хотя бы глоток воздуха. Рванулся назад. Стена очень неохотно выплюнула меня. Очнулся, задыхаясь на асфальте. Благими намерениями устлана дорога в ад. Блестящий план накрылся медным тазом. Оправившись, дернулся было по дороге в Пушкин. Такая же ерунда. Вдавил руку в невидимую стену и пошел вдоль нее. Пройдя метров тридцать, получил боль в чрезмерно напряженной руке и твердую уверенность в том, что эта преграда везде, даже за дорогой. Малах Га-Мавет или Атман накрыли город непроницаемым колпаком. Выбраться из-под него невозможно. Видимо, отчаянье толкнуло с разбега обратно, в густой невидимый кисель. Удалось погрузиться метров на пять. После этого, преграда отшвырнула на такое же расстояние от себя, на какое удалось в нее проникнуть. Опять во мне взыграла голубая, блестящая, звонкая ярость. Вернулся к телу Другого. Привязал ноги фалой. Снял ее с фаркопа и потащил дохлого урода к деревьям на обочине слева. Пока тащил, вспотел. Мертвый Другой был тяжелым. Вытер праведный, трудовой пот со лба, рукавом. Присмотрел подходящий сук, и на расстояние от него ствол дерева, на котором завяжу свободный конец. Перекинул веревку через ветвь. Стал тащить. Быть палачом без помощников дело неблагодарное. Когда дохлятина оказалась на достаточной высоте от земли, привязал свободный конец к облюбованному стволу дерева. Отошел и как художник придирчиво осмотрел созданный пейзаж. Не хватало деталей. Бросился к машине, вытащил полиэтиленовый мешок с продуктами, высыпал содержимое на асфальт. Догнал уставшую голову Другого, которая пригорюнилась на обочине дороги, на полпути в город. Брезгливость смыло волной проклятой жизни. Поднял голову и запихал ее в мешок. Вернулся с мешком к повешенному за ноги. Повозившись, закрепил сумку с кочаном в вытянутой руке убиенного раба Атмана. Все хорошо в меру. В данном случае, кажется, удалось достигнуть визуальной гармонии. Очень хотелось, что бы Малах Га-Мавет посмотрел на мое произведение. Думаю, работа ученика пришлась бы ему по вкусу. И уж в любом случае меня не упрекнешь в отсутствии чувства юмора.

Пора убираться отсюда. Машина не завелась ни с одной из трех попыток. Попытался вытолкать, но безрезультатно. Вросла в невидимую резину. Москвич был мертв и реанимации не подлежал. Я выбрал, на этот раз более обстоятельно, продукты из запаса. Взял только самое необходимое и по минимуму. Порылся в бардачке Москвича, нашел красивую маленькую записную книжку в кожаном переплете, вырвал использованные страницы. Там же отыскался огрызок карандаша. Написал на первой странице: "Наташа умерла дней назад" подчеркнул и под чертой поставил одну палочку. На предпоследней странице сделал следующую надпись: "Убил девять Других до смерти Наташи, и после смерти я убил…"

Поставил еще одну палочку. Так родился календарь и моя черная ведомость. Всего выходило, что уничтожил десятерых безлицых уродов. Сам с собой заключил соглашение, что беременные идут за два, вылупившиеся зародыши за одного, полноценного безмордого.

Возникло геростратово желание сжечь машину. Но остановился, пугали возможные технические сложности мероприятия, да и пожалел ее. Она была ни в чем не виновата. Сидя на багажнике, выкурил сигарету. Еще раз внимательно посмотрел на повешенного Другого и направился обратно в город. Шел с каждым шагом переполняясь решимостью убивать. Убивать и украшать город их же мертвыми телами. Добром зло не оплатить, тем более что и зло и добро не существовали в этом мире. Я объявил войну Атману и Малах Га-Мавету. Самым важным в этой войне было не победить, и даже не остаться живым. Главным было убить как можно больше врагов. Это делало мою войну бескомпромиссной.

Я начал охоту. Другие были победителями, поэтому были беспечны. Любой партизан имеет преимущество перед регулярными войсками. Тем более тогда, когда этот партизан одержим. Одинокий мститель подчиняется только двум приказам, отдаваемым им самим. Убивать и выживать. Только это определяет борьбу. Никакой политики, никаких расчетов, никакой стратегии и никакого милосердия. Увидел врага, УБЕЙ!!! Сумел убить, попробуй выжить. И первое, и второе до определенного момента не составляло труда. Я думал, что второе необходимо только для того, чтобы осуществлять первое. Жить, чтобы убивать. Второй десяток дался легко. Трудность заключалась в поиске и выслеживание Других. Они, как правило, ползали по большим улицам. В силу того, что местом обитания избрал Московский проспект и объявил его своей территорией, охота сводилась к обыкновенной удаче. А мне везло. Не знаю, чем Другие занимались, но их действия походили на прочесывание домов. Однако искали они не меня. Выяснить что, пока не удавалось. Пленных я не брал. Несколько раз, когда Других было слишком много, я все равно шел на риск, и они видели меня. В любом случае видели следы моего присутствия, но почему-то не ловили и даже не пытались преследовать. Последствия моей деятельности говорили сами за себя. Я потрошил тварей с мастерством и самозабвением пресловутого Джека-Потрошителя. Вывешивал их из окон. Отрубал головы и нанизывал на мало-мальски подходящие предметы. Вспарывал животы и разматывал внутренности по дороге. К сожалению, не мог воспроизвести масштаб преступления, которые Другие совершили с людьми моего города. Все равно я становился кровожадным маньяком. Не знаю, существенна ли разница, отличавшая меня от Других в ненасытной жажде убийства? Ими двигало удовольствие. Мной, желание мстить. Но и они, и я были убийцами. На мне еще лежала тенью смерть Наташи. Впрочем, особо не задумывался над морально-нравственными аспектами своего бытия. Но многое изменилось после двадцатого, который оказался беременным. Что-то треснуло внутри меня, когда вспарывал Другому живот. Какие бы чистые и светлые помыслы не двигали мной, но если совершать убийства с различными ритуальными штуками, значило стоять на самом коротком пути к безумию. И если сейчас еще удается считать самого себя нормальным в этом полном безумия мире, значит надо держаться за это понимание когтями и клыками. Стало лень и это еще один весьма весомый аргумент, лень вешать их, уродовать, расчленять. В общем, после двадцатого решил просто убивать их, насколько возможно без лишней жестокости.

На двадцать третьем, убитым аккуратно, я попался. Благими намерениями устлана дорога в ад. Правда, уже давно гуляю по нему. Случилось это на девятнадцатый условный день, после смерти Наташи.

Действовал в соответствии с наработанной и опробованной не раз тактикой. Забрался на первый этаж дома, окнами выходившего на Московский проспект. Напротив располагалась все еще не работающая станция метро "Электросила". Затаился и стал ждать. Этому приходилось учиться особенно тяжело. В мире, где нет времени, ожидание растягивается на световые года.

Появилось три Мерседеса. Другие, очевидно, разделили город на сектора и обыскивали дом за домом в поисках чего-то неведомого. Сейчас "чесали" Московский, чем заметно упрощали мою работу. Из машин на свет Атмана выбралось пятнадцать Других. Они немного постояли поворковали о чем-то своем, девичьем, и, разбившись на группы, разошлись.

С тех пор, как меня выкинули из Дома, ни разу не видел ни Пыльного Ангела, ни Азазель, ни Аваддону. Бережно вынашивал и лелеял мечту добраться до Малах Га-Мавета и расправиться с ним. Но эти планы были чересчур фантастичны. Раз за разом откладывал осуществление мечты до лучших времен или до подходящего случая.

Тем временем восемь Других перешли Московский проспект и начали расходиться по одному. Один из них неторопливой походкой направился к зданию, в котором затаился я.

– Этот мой! – Сказал шепотом.

Он скрылся из вида, вошел в дом. Я перепрятался в темной нише, рядом с входом. Прошло довольно много времени, прежде чем тварь добралась до помещения, в котором его ждала смерть, носившая имя Юрия Юзовского. Раньше это был большой магазин, носивший скромное, но многообещающее название, "Диета". Урод прошел мимо ниши, в которой я затаился. Сенсоры, видимо, работали в пол силы, может, не работали вовсе. Или тварям, как и людям, было присуща уверенность, что плохое может случиться с кем угодно, кроме него. В этом случае, мне удастся доказать одному из них обратное. Тихонечко вылез из укрытия и бесшумно пошел следом за безмордым. Он почувствовал чье-то присутствие только тогда, когда нас разделяло два шага. Заподозрив неладное, начал поворачивать голову одновременно вжимая ее в плечи, предугадывая возможную опасность. Урод оказался пророком. Не дав закончить поворот головы, кинулся к нему, одновременно замахиваясь ножом. Ему удалось увернуться. Он побежал ко второму выходу из помещения. Я бежал за ним по пятам, "Ату его!!!". Другому не повезло. Вторая дверь оказалась заперта. Он прижался спиной, к жизни, запертой за дверью. Вскинул руки пытаясь защитить голову. Это помогло мало. Сходу воткнул нож в живот. Он инстинктивно опустил руки к ране. За это время я успел вытащить меч возмездия из живота и коротко рубануть им по короткой шее. Что бы отрезать голову мне пришлось взяться за рукоять второй рукой и пилящими движениями отделить безликую башку от агонизирующего тела. Она упала и гулко ударилась об пол. "Пусто у них там что ли?!" Следом по двери сползло тело. Стекло и мое лицо оказалось залитым черной кровью. Вытер лезвие о комбинезон Другого и зачехлил нож. Достал записную книжку и над трупом отметил очередную победу. Правда, в то время уже относился к подобному не как к победе, а как к хорошо выполненной работе. Откуда-то появилась мысль "Даже самая любимая работа рано или поздно становится рутиной…". Действительно, последнее время приходилось все чаще и чаще заставлять себя выходить на охоту. Всех Других подобными методами не перебьешь. Жалко, что совершенно не интересовался химией, биологией, в свое время. Сейчас изобрел бы, какое ни будь оружие массового уничтожения Других. И дело в шляпе. А так единственный способ что-то изменить, попытаться убить Верховного Демона.

Курить над поверженным врагом не стал. Не было уверенности, что Другие будут постоянно лояльны к моим забавам. Кто их знает, что могут удумать?! Не мог позволить себе умереть раньше Малах Га-Мавета. Теперь всегда соблюдал максимальную осторожность, готовил несколько путей отхода после акта возмездия. Стал совсем профессиональным убийцей. Сегодня Других было слишком много. Риск велик. Быстро прошел между прилавками и вошел в дверь, ведущую в подсобное помещение, не задерживаясь, к выходу на улицу. Отодвинул железный засов. Распахнул дверь…

Очень часто в последнее время у меня появляется ощущение дежа вю. Иногда кажется, что происходящее уже было, или снилось, или о нем где-то читал, о чем-то подобном думал раньше…

За дверью ждала толпа Других. Я дернулся обратно, захлопнул дверь и задвинул засов. Кинулся назад в зал магазина. Зацепился за что-то, чуть не упал. Удержался, больно ударившись локтем, о какой то металлический ящик у выхода. Выскочил в зал стрелой к выходу на улицу. Другие опередили. Я выхватил нож и отпрыгнул к ближайшей стене. Плотно прижался спиной, хотелось вдавиться, исчезнуть, пройти сквозь сито пористого бетона, рассыпавшись на атомы. Стена не поддавалась. Страх ушел, осталось сожаление о том, что не смог добраться до этого ублюдка, Малах Га-Мавета. Но без боя все равно не сдамся. Хрен им!!!

Другие прибывали. К ним подтянулись те, что ждали во дворе магазина. Набежало больше десятка. Сейчас начнется суд Линча. На острие готовящейся атаки стояли трое. Прорваться, все равно, что сбить звезду плевком. Не может быть и речи. Единственное, на что можно рассчитывать, завалить пару, тройку Других и помереть с ревом.

Я скакнул вправо, налаживаясь Другому в щель. Он отскочил назад. Периферийным зрением увидел какое-то движение слева. Резкая боль заставила разжать пальцы правой руки и уронить нож. Левой рукой обхватил ушибленное запястье. Нож упал звякнув. Отпрыгнувший урод ногой отшвырнул его подальше. Вместе с этим движением он, как-то странно дернул рукой в мою сторону. Резкая боль родилась в солнечном сплетение и сыпанула из глаз. Он ударил деревянной палкой, – запоздалое открытие! Меня скрючило. Одной рукой пытался закрыть место удара, другой защитить голову. Следующий пришелся поперек спины, хлесткий и звонкий, резиновой дубиной. Толстая куртка отчасти смягчила, но я нагнулся еще ниже, навстречу летящей в лицо ноге урода. Он попал в переносицу, разом, но, к сожалению, не надолго вышибив из меня дух.

Очнулся уже на полу. Увернуться от всех ног и дубья из разных материалов не было возможности. Закрыл голову ладонями. Локтями пытался защитить ребра. Живот прятал за подтянутые к груди колени. Получился этакий колобок. Вот только уйти ему было не судьба. Все наиболее жизненно важные органы более-менее закрыты. Правда, и открытые представляли для меня большую ценность, их тоже жалко отдавать на растерзание. Тем более что закрывал уязвимые места, своим же телом. Удары имели, быть может, меньше плохих последствий, но это не делало их менее болезненными. Очень скоро это поняли и Другие. Перестали колошматить меня. Дикая первичная ярость прошла. К ним стала возвращаться возможность осмысления действий.

Другие подняли меня. Двое, как распяли, растянув меня за руки. Держали крепко с вывертом. Остальные выстроились в очередь. Но не за автографами. По одному они подходили, и каждый наносил по – несколько ударов. На третьем поклоннике боль ушла, взяв под руку сознание. Для возвращения из мира грез недоумкам пришлось облить меня водой. Теперь избиение чередовалось с водными процедурами. На это ушла вечность. Боль, забвение, вода, боль, забвение…

Вернулся в себя на полу. В момент возвращения сознания узнал, что значили слова, "не иметь ни одного живого места". Болело все. Все открытые участки тела саднили и кровоточили, словно натертые крупной наждачной бумагой. Меня превратили в сплошную, очень большую гематому. С помощью расплющенных пальцев, с огромным трудом удалось содрать засохшую кровавую коросту с глаз. Открыл и увидел в расплывчато-красном свете, что мучители ушли. Сколько пролежал, боясь пошевелиться и увеличить боль, не помню.

Собравшись с остатками духа, попробовал подняться. Руки и ноги не были сломаны. Дышал с трудом, но при вздохе легкие не болели, значит, если ребра и сломаны, но не на столько сильно, чтобы пробить легочные ткани. По стеночке, тихонечко. Продумывая, на сколько это возможно перетряхнутыми мозгами каждое движения, поднялся. Отхаркался, выплюнув через осколки зубов и расплющенные губы твердый комок, состоявший из застывшей рвотной массы, осколков зубов, сгустков крови и еще чего-то неопознанного. Пошевелил раздавленными пальцами, больно, но тоже вроде не сломаны. Опираясь на стену, доковылял до прилавка, взял бутылку с водой. Сделал несколько мучительных глотков. Вода, как кислота. Передумал смачивать платок и обтирать лицо. Поискал едва ворочающимися глазами нож. Была наплевательская уверенность, что Другие уволокли его. Но те или забыли, или не придали ему значения. Может быть, подумали, что я подох и тогда оружие, больше опасности не представляет. Путешествие до ножа было долгим. Еще более долго наклонялся за ним, борясь с болью, тошнотой и головокружением. Потом полулежа на прилавке, пытался отдышаться и прийти в себя. Вся жизнь сплошной подвиг. Оставаться здесь не мог. Страшно. Это место увеличивало боль. Выходить решил через черный выход. Прихватил бутылку с водой. Медленно, очень медленно, почти пополз к двери. Во дворе никого не было. Понял, что Другие прочесали этот сектор и уехали. Им больше нечего было здесь делать. Выполнили свою работу, по ходу дела наваляли мне. Или не хотели убивать, а так просто поучили. Может, сочли за покойника.

Справа от выхода была дверь в подъезд. Подолгу отдыхая на каждой площадке, поднялся на третий этаж, где начинались квартиры. Сунулся в первую дверь. К счастью оказалась открытой. Искать другие не было сил, завалился бы прямо на площадке. Закрыл дверь на внутренний запор. Прошел коридором в комнату. Напротив кровати стояло большое трюмо. Подполз к нему и с рвущимся наружу сердцем взглянул на отражение. Оно оказалось лицом семидесятичетырехлетнего, фиолетового негра, после недельной пьянки случайно угодившего под асфальтоукладчик. Осматривать другие повреждения не хватило мужества. Снял куртку, стеная, как целый лазарет. Бережно и нежно положил свое тело на кровать. Сон долго убегал от не проходящей, зудящей боли. Сумел все-таки ее обмануть. Облегчая неподвижные страдания, уснул.

Спал долго. Просыпаться боялся, ожидая возвращения боли. Но полудрема была безболезненна. Решительно сбросил остатки сна. Боли не было. Нигде! Еще боясь, медленно слез с постели и подошел к зеркалу. Семидесятичетырехлетний негр исчез. Теперь в нем отражалось собственное лицо. Испуганное, но лишенное, каких бы то нибыло следов вчерашней вакханалии насилия. Стянул свитер, тельник. Туловище имело естественный цвет. Здоровый и нормальный. Никаких следов!!! Но, как мне было больно вчера! И, как хорошо теперь!!!

Вытащил из куртки блокнотик и отметил в нем такой богатый, к ужасу, событиями вчерашний день. Умылся захваченной в магазине водой. Почистил вновь выросшие зубы. Вчера, посчитав их с помощью языка, нашел всего четыре. А сейчас ровно тридцать, столько же, сколько и раньше.

Пошел на кухню. Соорудил там не мудреный завтрак. Он состоял из найденного черствого, слегка плесневелого хлеба, рыбных, в масле консервов. Поглощая пищу, глубоко задумался.

"Значит я действительно бессмертен. Вчера должны были с такой интенсивностью ударов превратить в фарш. Об этом говорила полностью деформированная и окровавленная одежда. Может, все происки тутошних богов?! Тогда это иллюзия. Но искать подтверждения тому или обратному сейчас было бессмысленно. Нарываться снова на тумаки Других, дабы убедиться в собственном здоровье, даже для бессмертного, обладающего потрясающими возможностями к регенерации, идиотизм. Надо добраться до Малах Га-Мавета. Если удастся, то поговорить, если нет, то все равно грохнуть. Там и помереть, как бы, можно! А можно и не как бы".

При любом раскладе решил косить Других и искать подступы к Пыльному Ангелу.

Глава 2. "Если друг оказался вдруг…"

Проснулся. Идут сорок восьмые сутки со дня смерти Наташи. Если сложить всех убитых мной Других получится ровно пятьдесят голов!!! Жаль, что только к Малах Га-Мавету подобраться не удалось. Но при всем этом пятьдесят собственноручно убитых Других, совсем неплохой повод, что бы устроить небольшой праздник.

Начались волнительные приготовления. Нарезал колбасы, хлеба. Открыл банку венгерских, маринованных огурчиков. Постоянно пополнял запасы твердокопченой колбасы и маринованных огурцов. Это, как наркотическая зависимость.

"Завтра, быть может, попробую пробиться поближе к Дому. Отслежу Пыльного Ангела. А сегодня буду пить и отдыхать".

Но праздник, есть праздник. А какой праздник без гостей, – неполноценный! Притащил из прихожей средних размеров круглое зеркало. Прислонил его к стене и закрепил. "Ну вот, вроде все и готово".

Налил по первой. Перемигнулся с отражением. Чокнулся. Высадил залпом. Одновременно с двойником выхватил из банки красивый огурчик и закусил. Объективно, должен испытывать к Малах Га-Мавету некоторую благодарность за возвращенный мир запаха и вкуса. Теперь могу пить, нормально есть, и главное курить! Достал зажигалку и сигареты. Отражение воспользовалось своими. Наслаждаясь, курили.

Итак, я один. Существенно ни чего не изменилось, если сравнивать сегодняшнюю жизнь, с той, прошлой жизнью Юрия Юзовского. Тогда тоже был одинок. Только удавалось это, находясь среди людей. Считал, что одиночество среди людей возвышенно и утонченно. Чушь!!! Выживи одиноким в настоящем одиночестве! Попробуй!!! Здесь не было людей Я последний. Нет здесь и той, которую любил, в первый и абсолютно точно в последний раз. Мало того, что не смог ее спасти. Мало того, что она погибла. Это еще можно выносить с большим трудом. Убивая Других, выпивая немереное количество водки. Но, как жить с тем, что предал ее! Предал, чтобы спасти свою никчемную жизнь! Ее убили, разве что не моими руками, зато с помощью моего ножа. Реки крови уродов не смоют ни предательства, ни ее крови с моего ножа! Что-то на высокий стиль потащило! Надо остановиться и выпить, не ровен час начну писать стихи. Действующих сумасшедших домов не осталось. Так что лучше не рисковать.

Налил по второй. Подмигнул. Чокнулся с отражением.

– За тебя, дерьмо!!! – Махнул, закусил. Ритуал.

Часто думаю, что бы случилось, если бы Демон заставил убить Наташу собственноручно?! Сейчас выпью еще и правду скажу! Третья не чокаясь, без закуски.

– За Наташку! Да и за весь мир канувший в лету!!!

Я мог бы придумать красивый конец этой истории. Если бы меня заставили убить мою любимую, собственной рукой, убил ее, потом убил бы себя! Оставил всех уродов с носом. ВРАНЬЕ!!! Ее бы убил. А себя не смог. Никак, ни при каких условиях. Пугала ни боль, ни смерть, а то, что все для меня, абсолютно все кончится. И ничего уже не будет. Страшна неизвестность. Думая о которой склоняюсь к мнению, что за ней полная самодовольная пустота!!! Верующие люди сильнее любого атеиста! Они верят в жизнь. А я верю в смерть. Верить в смерть, худшее из извращений!!! Жизнь для меня, это вечный поиск смерти. Вечный теперь в прямом смысле!

– И представь мой дорогой друг, – улыбнулся своему отзывчивому отражению,

– Что такое вечная смерть!

Водка начала распластывать образы и слова. Дабы ни на мгновение не прерывать этот процесс налил еще по одной.

– Любви, – НЕТ!!! Жизни, – НЕТ!!! Ни кого – НЕТ!!! Итого: за мою вечную, одинокую смерть!!! Будь здоров. Не кашляй!..

Я, в зеркале кривляясь, повторял все движения.

– Думаешь, что для меня являешься лучшим собеседником?! Нет. Глаза мои на тебя не смотрели бы! Единственным, что могу пожелать тебе – поскорее сдохнуть. И этот мир сдохнет если не с тобой, то, по крайне мере, для тебя. Может это не и мало! Проваливай на хрен!!! Надоел!

Неловко махнул рукой. Зеркало зарядилось необходимым ускорением. Оно крутанулось и свалилось со стола рассыпаясь на кучу мелких острых осколков.

Налил еще. Выпил. Из литровой бутылки поглотил уже более двух третей. Глупо ухмыляюсь. Даже пьяным чувствовал, насколько глупа улыбка. Вытащил нож и пошел по квартире, методично плюя в отражения, после чего, разбивая его ножом вдребезги. Такая форма самоуничтожения скоро принесла плоды. Вернулся и осушил оставшееся в бутылке тремя глотками.

Охмелевший мозг желал действия. Тело тоже находилось в согласии с разумом. Его переполняла веселая, мрачная активность. Зачехлил нож. Изрядно штормя, выбрался на улицу. При сумрачном дневном освещении заметил, что в ходе войны с зеркальными двойниками получил легкое ранение. Порезался. На ребре ладони была неглубокая, длинная царапина. Машинально поднес руку к губам и облизал рану. Кровь слизнул, но она тут же выступила. Однако пока фокусировал на ране взгляд, она начала срастаться и исчезать. Я заживлял свои раны!!! Этот случай, тот, в магазине "Диета"!!! Как молнией пробило:

– Другие, они так же быстро регенерируются. Так это, что, значит? Я становлюсь Другим?!!

Пока в экстазе разрушения убивал двойников, мое лицо, кажется, было прежним. В ужасе излечившейся рукой ощупал: лоб, глаза, уши, нос, – все на месте! Но может это не такой быстрый процесс, может быть превращение происходит медленно?! А и черт с ним!!!

Стряхнул оцепенение и прямиком ушел на Московский проспект. Дошел до ближайшего магазина. В виноводочном отделе разбил пару бутылок, неаккуратно доставая с полки поллитровку Синопской. Со второй попытки удалось поймать пластиковый стакан, стоявший на прилавке. Свернул голову бутылке. Не примеряясь, плеснул в стакан. Хватанул. В голове, словно, пятитонный фугас разорвало. Но картинки остались по-прежнему четкими. Закрыл бутылку. Сопя, запихал в карман. Проклятая жадность вытянула руку и схватила еще одну поллитровку. Пританцовывая на качающемся полу, я направился к выходу. Все еще остававшееся трезвым чувство самосохранения непререкаемым тоном потребовало избавиться от второй. Развернулся и запустил бутылкой в стеллаж. Попал. Сверкающий каскад посыпался на пол оглушая окрестности праздничным перезвоном. Изобретение новой игры, удачный бросок переполнили гордостью. А я то думал, что она сварилась в кипящей смоле! За это надо выпить! На улице отметил три события двумя глотками из горлышка. Первый, за стеклянный боулинг. Второй за возрожденную из праха гордость. Последний глоток пошел не впрок. Поперхнулся. Откашлявшись и отплевавшись, направился на середину Московского проспекта.

Где-то в маленькой, очень маленькой, нетронутой алкоголем части мозга прозвучало:

– Забрало упало! Сейчас понесет…

И понесло…

Следующая картинка. Стою на середине пешеходного перехода, через проспект. Тело самопроизвольно приняло позу достаточности и неприступности. Стояло, пытаясь избежать аритмичных покачиваний. Удавалось это с колоссальным трудом. Зато я орал, компенсируя слабость тела, как раненый кит. Громко и не запинаясь:

– Я не хочу умирать! Умереть, раствориться в космосе. Космос и есть небытие! Забыть все и все вспомнить! Вспомнив, родиться вновь, прожить и кануть в вечность. Пора менять тело. На другое. На женское!!! Вокруг вакуум, – нового нет и не будет!!! Все ограниченно. Все повторяется! Бег по кругу…

Глоток.

– Я повелитель муравьев! Они приносят мне сладкую кашицу, которую отбирают у тлей. Кашица светло-зеленая. Когда проглотишь ее, во рту остается горечь. Я веду войну с двукрылыми, жалящими насекомыми! У моей империи нет ресурсов для этой войны! Она не стала быстротечной. Затяжной характер войне придали осы! Они нарушают коммуникации. Экономика государства подорвана…

Большой глоток.

– Если война продлится месяц! Всего один только месяц. Вне зависимости от ситуации я найду в себе силы и мужество разбить зеркало!!! Я должен выйти из войны с честью!!! Я стану алтарем на котором в смертельных клубах диклофоса закончат мгновения своего существования малярийные комары. Они сдохнут!!! Решением всех проблем является триста семьдесят девятый осколок старого венецианского зеркала…

Еще глоток и еще один. Несколько плавных, танцевальных движений. Земля, наконец, обрела равновесие. Ненадолго.

– Им, именно, им, перережу себе ременную жилу и все сухожилия! Я смогу воспарить над временем и упасть в зловонную пропасть соблазна! Там, в жиже, состоящей из испражнений целых поколений кровососущих, мне будет тепло и уютно. Там обрету вновь свою сущность!!! Оттуда поведу своих подданных на новую вершину бытия!

Разворот вокруг себя. Вынужденный. Зрителей не прибавилось. Новый глоток. Маленький, гораздо больше впитала в себя земля. Ей хватило. Планету стало качать, как утлую лодчонку в шторм.

– Я повелитель муравьев! Возвратись к своим истокам! Опусти корни в землю, а ветви в воду. Услышь голос предков!!! Раствори свое я в сущности других, давно забытых!!!

– Муравьи! – Простер руку в сторону ожидаемых муравьев. Они задерживались. Это не смутило:

– Я ваш вождь!!! Я родил вас! Я сотворил вас рыжими и злобными! Я позвал вас за собой, дав надежду! Я ваша гарантия на будущее существование! Я Агамемнон, и не я от вас, а вы от меня, вступили на эту землю всеми шестью лапами! Разожмите жвала! Воспойте славу Вашему Императору!!! Идите за ним, куда бы он ни повел. Идите и будьте прокляты на все времена!…

Огляделся. Муравьи, если они и были, уже ушли. Сделал глоток. Водка плескалась внутри, где-то под горлом. Двинулся было вслед за муравьями. Не догнал.… Зато меня обрела пьяная земля, неожиданно оказавшаяся под всем телом. Особенности русского пьянства. Даже планета не могла устоять перед моим обаянием

– Что-то все происходит не так. И то, как оно происходит, совсем мне не нравится!

Пытаюсь подняться. Земля не отпускает. Рывками, притягивая к себе. Щелчок! В правой руке горлышко от разбитой бутылки. В голове приемник переключен на другую программу.

– Атом наползает на атом. Падает! Снова ползет. Черный, холодный космос. Брызги алмазных звезд в пустом, обволакивающем бархате. Я лечу, слизывая горячие капли огромным оранжевым языком. Я комета. Я символ разрушения!!! Я уничтожаю! Мне надо, надо попасть в черную дыру. Не хочу разрушать, я должен исчезнуть!

Опять попытка отрыва от земли, но та не хочет отпускать, продолжая трахать меня. Все плотнее и плотнее вталкивает меня в себя. Больше не сопротивляюсь…

– Вокруг меня земля. Мое тело сокращается. Я ем землю. Потом она исходит из меня. Все черное, я розовый. Я не воспринимаю цветов. Слеп, слеп от рождения. Я дождевой червь!!! Я должен прорыть туннель. Я рою его, обволакивая стены слизью, которую выделяют поры моего тела. Я должен рыть и делиться. В делении мое продолжение. Меня рвет "буквально", но чем больше кусков моей плоти, тем больше меня. Моя сущность заполняет мир! Всю вселенную!!! Повсюду сокращающиеся куски моей плоти. Они роют туннели, обволакивают стены слизью, делятся и заполняют собой все. Я первородный червь! От меня проистекает жизнь "крайне не уверенно". Я суть всего!…

Суть не замедлила показаться. Она появилась на свет кусками плохо прожеванных огурцов и полурастворившейся в водке колбасы. Моя суть заливает большое расстояние. Аплодисментов не слышно. Проваливаюсь в небытие…

Очнулся с ощущением. Со странным. Хмель еще присутствовал. Никак не мог отыскать запропастившуюся часть сознания. Четко помню, когда пил сознание раздвоилось. Одно, слегка покачиваясь в стороне, с пьяным благодушием взирало на алкогольные выкрутасы второго. Наконец удалось схватить, убежавшую было первую и запихать в себя. Объединение сделало похмелье невыносимым. Память бережно сохранила все, что сопровождало безудержный разгул. Оторваться от удовлетворенной земли было нетрудно. Тяжело дались первые шаги. Но, придав инерции тела нужное направление, стал перемещаться в пространстве гораздо быстрее. Путь лежал в сторону магазина. Стеклянные осколки, разбитых во время пьяного куража бутылок, продолжали отравлять воздух запахом водки. Вдохнув отравленного воздуха, стало совсем паршиво. Казавшаяся спасительной мысль об опохмелке, на поверку оказалась невозможной. Любая жидкость, содержащая, даже небольшой процент алкоголя вывернула бы наизнанку. Но есть вода! Вода утолила жажду, выгнала изо рта мерзкий привкус, вымыла лицо и почистила одежду. Немного оправившись, послал свои мысли по следу возможных способов лечения похмелья. Погоня давалась с трудом. Постоянно брал ложный след, как-то – водка, пиво, вино. Наконец на горизонте забрезжил отсвет искомого. Слово из той, прежней жизни, – "Алказельцер"!!! Не панацея, конечно, но за отсутствием другого и рак свиснет. Завершив мыслительный процесс, вышел из магазина с бутылкой минеральной воды под мышкой. Направился на поиски ближайшей аптеки. Забавно, раньше никогда не приходило в голову, многие жизненно важные вопросы отступают тогда, когда тобой движет святая цель, – избавления от похмелья. Тело опять побеждает в борьбе с духом.

Аптека, как сияющий храм, как оазис среди мертвой пустыни. И двери храма открыты и предлагают спастись. Страждущий, содрогаясь, вошел под сень обители. Его вера не обманула надежду.

Искомое нашел сразу. Гораздо больше времени заняло сотворение целебного зелья. Оно возродило меня, как феникса из пепла. Вначале растворился огромный кусок железобетона в желудке. Потом ушла голова. Похмелье притупилось. Захотелось забиться в берлоге и заснуть, еще один кардинальный способ восстановления подорванного здоровья. Набил полиэтиленовый пакет упаковками Алказельцера. Не потому, что собирался много пить, скорее двигала жадность и кулацкая расчетливость. Мало ли, что…

Есть пока не хотелось, но организм через некоторое время захочет. Значит, надо зайти в магазин и выбрать чего ни будь диетического. Потом можно провести долгое время в норе, никуда не выползая. Спрятаться от мира. Шел, не прячась. Другие отколбасив меня, превратили в фаталиста. Опять поразило несоответствие Московского проспекта остальному городу. Его фасад почти не тронули бури последнего времени. Конечно, если немного углубиться в сторону, там все вставало на свои места. Но, на самом проспекте не было даже трупов. Дома носили следы разрушений, но эти следы с первого взгляда заметить было очень не просто. Они не бросались в глаза. Если не вглядываться, Московский остался прежним, просто убрали потоки машин и людей. То, что местом обитания выбрал именно его, укладывается в схему. Здесь было несколько мест, с которыми связаны не самые неприятные воспоминания. Да и сейчас это едва ли не самое нормальное место в городе. Размышления прервала афиша: "Внимание розыск…" ну и далее по тексту. Подошел к ларьку, к которому была прилеплена бумаженция, поковырял угол ногтем. Старались на славу, фигу отдерешь. Плюнул, пошел дальше.

До железнодорожного моста через Московский проспект, рядом с почтамтом, было рукой подать. Какое-то движение, в тени, под мостом. Здесь любое движение было противоестественным, как в былые времена стоять в час пик на середине Невского, с закрытыми глазами.

Под мостом происходила размытая расстоянием возня. Не стал прятаться и не повернул обратно. Как шел, так и шел. Наверное, сказывалось, приходящее в себя после Алказельцера, похмелье. До моста оставалось метров пятьдесят. Другие. Двое. Что они делают?! На таком расстояние никак не мог разобрать. Словно танцевали, лишенный ритма танец, на одном месте. Еще была странность в этом танце, если это был танец. Они совершали резкие движения мордами к опоре моста. Когда подошел ближе понял, уроды не танцуют, а кого-то бьют ногами. Но вот кого? В этом мире у них был единственный враг, – я. И если они бьют не Юрия Юзовского, значит, пинают его возможного союзника. Кроме всего прочего, что за моду взяли заниматься на моей территории черт его знает чем!!! Может быть, воинственность объясняется окончательным освобождением от действия таблетки?! Аккуратно поставил мешок с медикаментами у столба. "Разберусь с уродами, заберу". Достал нож и по стеночке, тихонечко двинулся к мосту. Другие, увлеченные занятием, совершенно потеряли связь с реальностью. В моем лице. Оборзели!!! Из-под моста доносились удары по чему-то мягкому. Как ковер выбивают.

Прислонился спиной к главной опоре моста, несколько раз глубоко вздохнул, выскочил из-за укрытия.

Один из Других сразу среагировал на мое появление. Прыгнул, но попал на мой нож. Однако Другой успел вцепиться руками в горло. Я вздернул нож вверх и в сторону, что-то внутри у него затрещало. Хватка ослабла. Урод отшатнулся от меня, освобождая достаточно пространства для рубящего удара в голову. "С этим все!".

Второй скакнул, намериваясь ногой выбить нож. Я увернулся и отступил на пару шагов. Трудно драться с противником у которого нет глаз. Определить направление очередного удара невозможно. Убивать в спину гораздо легче. В этом пришлось убедиться очень скоро, когда второй удар ноги достиг цели, – моего живота. Живот и так был болен, а теперь вот еще и это! Ноги подкосились. Падая, инстинктивно закрыл глаза, чтобы ни видеть, как будут бить ногами по лицу. Глупость, конечно, лезть на рожон с похмелья. Совсем не то же самое, что драться пьяным.

Прошло мгновенье, третье. Уже стою на коленях, на земле, пытаюсь унять боль. А ударов все нет и нет. Потерял терпение и открыл глаза. Другой был в паре метров, но до меня ему не было никакого дела. Урод пытается оторвать от горла, какой-то большой, черный мешок. Крыса!!! Другому это удалось. Он отодрал крысу от глотки, со всего маху швырнул о каменную опору моста. Та со шлепком врезалась в стену, упала на асфальт не шевелясь.

Она дала мне возможность оправиться. А вот Другому не предоставила никаких шансов. Он стоял, качаясь, руками зажимал раненую шею. Видимо, раздумывал, как поступить! Я прервал размышления ударом ножа поперек лица. Черепная крышка, врать не буду, отлетела метра на четыре! Другой свалился, как старый дуб от урагана. Пару раз дернулся и умер. Я вытер нож и зачехлил его. Сколько новых навыков приобрел в этом мире?!!

Я подошел к крысе. Она рискуя собственной жизнью, спасала меня. Откуда она могла знать, о моем бессмертие?! Крыса совершила подвиг. Для меня, будь бой менее удачным, все осталось бы только в памяти. Тело излечит следы поражения.

Судя по всему, били ее достаточно долго и самозабвенно. Из последних сил она кинулась на Другого и убила его. Я просто помог упасть уже мертвому. Изо рта крысы, размером с приличного кота, сочилась очень яркая, алая кровь. Яркость была нестерпимой, кровь блестела на черной шкуре крысы. Шкура была мокрой от крови ее и Другого. Крыса лежала на боку, один глаз вытек. Длинный, сантиметров пятидесяти хвост, в нескольких местах сломан, лежит на земле, образуя зигзаг. Несмотря на все тяжелые повреждения, крыса еще дышит. Едва заметно, но дышит.

Большой любовью к животным никогда не болел. Мало того, часто раздражался от сладкого сюсюканья людей со своими любимыми питомцами. Сейчас из всех братьев меньших остались только крысы. Раньше их боялся, панически. Но все в этом мире изменилось. Смотрел на умирающую крысу, испытывая к ней жалость и сострадание. И еще удивление. Смог бы я так бороться с врагами, на последнем издыхании?! В голову пришла мысль облегчить страдания моего внезапного союзника, ударом ножа. Рука даже дернулась к застежке на чехле. Понял, что не смогу. Жалость пересилила и былой страх, и брезгливость к израненному существу.

Присел рядом на корточки. Она дернула головой и попыталась зашипеть. Вызрела решимость отнести в свое обиталище и попытаться выходить. Хотя ветеринар из меня тот еще. Представления о том как лечить больную израненную крысу не имел ни малейшего. Надо попытаться как-то успокоить. Не хватало еще, чтобы цапнула на последнем издыхании.

– Ну, все, все, успокойся. Я помогу. Сейчас возьму на руки, и мы перейдем в безопасное место.

Не скажу, что легко удалось перебороть отвращение и взять ее на руки. Если бы проявила, хоть какую-нибудь агрессию, просто оставил ее и пошел бы своей дорогой.

Был еще и корыстный интерес в милосердии. Если удастся вылечить и приручить, животина, в дальнейшем может очень пригодиться. Зачем? Ну, это пока смутно представляю. Где-то читал, крысы бывают очень преданными. Кроме всего последнее время, крыша у меня съезжать начала все отчетливей и отчетливей. Подобное разнообразие жизненных приоритетов не будет лишним. Все равно, как на курорт съездить, дабы излечиться от стресса. Да и совсем не обязательно, что она выживет. Если помрет, похороню со всеми воинскими почестями, как верного, боевого соратника.

Подобные доводы помогли взять крысу на руки. Она была тяжелая. Единственное, свидетельство того, что она жива, – тихое, прерывистое дыхание. Бережно нес на руках. Вскоре были уже дома.

Держа крысу одной рукой, второй сдернул покрывало с кровати и постелил в угол. На него очень аккуратно опустил крысу. Как лечить? Кровь изо рта и из носа, кажется, идти перестала. Дышала тяжело, но ровно. Надо раздобыть какой-либо еды. Из скудных познаний о крысах и мышах знал, что они едят сало, сыр, яйца, молоко. Сыр и сало не проблема, а вот что там с молоком?

Вышел из дома и направился к ближайшему магазину, повторяя про себя список продуктов. Как и предполагал сыр, сало, колбаса нашлись быстро. Яйца, были тухлыми. Те пять, что разбил и понюхал. Они напомнили о похмелье. Продолжать издеваться над обонянием не стал. Обойдется мой раненый союзник без яиц. Молоко тоже было все свернувшееся. Не прекратил поисков, но тщетно. В конце концов, надоело. Остановил выбор на сметане и кефире. Пора возвращаться. Роль брата милосердия захватывала меня все больше. Видимо, заботиться о ком-то в крови у людей. Даже таких ненормальных, как я. Ведь предметом моей заботы была раненая крыса. Размышления скоротали путь до временного пристанища. Там, очень хотелось надеяться, ждало и верило в мою помощь живое существо. Последний лестничный пролет преодолел бегом.

Когда вошел, крыса спала. Стараясь не шуметь, добрался до кухни. Выложил приобретения. Мелко порезал сыр и сало. Налил в блюдце кефира и слегка разбавил водой. Разложил на втором блюдце крысиные деликатесы. Отнес и поставил на пол рядом со спящей.

"Может, нужны какие-нибудь лекарства? И какие? Подойдут ли те, что в несметных количествах потребляло погибшее человечество?". Решил не рисковать и все пустить на самотек. Пусть идет, как идет. Если умрет, то не от голода и не от недостатка внимания с моей стороны. Выживет, в этом будет и моя заслуга. Будем надеяться, что она это отметит. Покурил. На середине сигареты тошнота вновь напомнила о том, что и сам я не вполне здоров. Было удивительным, что страдания крысы отодвинули на второй план мои собственные. Плотно перекусил. Особенно хорошо ложился кефир, просто на "Ура!!!". Вернулся в комнату. Крыса спала, не меняя положения, на боку. Пожал плечами и в очередной раз сказал себе: "Пусть идет, как идет". С этой мыслью упал на кровать. Отметил в блокнотике этот длинный, событийный день. Еще две палочки поставил на предпоследней страничке. Две смерти Других. Они закончили путь с моей и крысиной помощью. Засыпал долго. Но гору осилит идущий. Перетерпел бессонницу, уснул.

Проснулся от странных, чавкающих звуков. Первая реакция, – испуг. Потом вернулись воспоминания о событиях вчерашнего дня. Повернулся и открыл глаза. В углу сидела крыса и умывалась. Все приготовленное было съедено. Крыса вылизала шерсть. Она оказалась антрацитово-блестящей. Из всех последствий вчерашнего избиения на морде присутствовал, вернее, отсутствовал выбитый глаз. Но сил у нее было еще немного. Скоро опять легла. Смотрела на меня одним глазом. Показалось с интересом.

Поднялся с постели, почесываясь, пошел на кухню. Крыса проводила половинчатым взглядом. Приготовил еды и отнес крысе. Поставил новые блюдца. Она не отреагировала.

Вышел из квартиры и поднялся наверх. В туалет приходилось, из-за отсутствия воды, ходить в другие квартиры. Иногда, казалось, что загадил половину офисов и квартир Московского проспекта. Жизнь, есть жизнь, с прошлым миром сорвало и унесло остатки интеллигентской шелухи. Не так уж медленно, но все более верно превращался в дикого, кровожадного дикаря. Попытки обрести место в жизни, тем более желание отыскать смысл, этой самой жизни я вначале отложил напотом. Теперь подобные вопросы, почти не беспокоили меня. Единственной целью жизни стало грохнуть Малах Га-Мавета и посмотреть, что будет дальше.

Закончив дела, вернулся в квартиру. Решил позавтракать. Устроился напротив крысы. Та смотрела на меня, не меняя положения. Появилась, по крайней мере, возможность обоснованно говорить в слух.

– Ну что, подруга? Или друг? – С набитым ртом начал диалог. Как же у них определяют пол? Не под хвост же заглядывать? Не к столу будет подумано!

– Ладно, какая разница, какого ты пола. Спать с тобой не собираюсь. Я гетеросексуал, был, по крайней мере, прежде. Даже если ни чего не изменилось в моей ориентации и если ты по счастливому стечению обстоятельств окажешься женского рода. Так что интимных отношений у нас не будет. Предлагаю тебе искреннюю мужскую дружбу.

Крыса вполне осмысленно таращилась.

– Итак, меня зовут Юрий Юзовский. Для тебя просто Юра, ну, а ты… назовем тебя лишенным половой принадлежности именем, например, – Шура. У тебя, ведь, в отдаленной родне была, кажется, какая-то Шушера? Поэтому сокращенно у меня будешь Шурой. Или Шурой, был такой певец беззубый, песни мне его нравились. У тебя ведь тоже зубов после вчерашнего не хватает? Не знаю, как тебе, а мне, кажется, что это имя очень подходит. А то все крыса, крыса… Очень приятно познакомиться! Ладно, ты пока здесь полежи, сил набирайся, выздоравливай. А мне надо прошвырнуться по делам.

Крыса или Шура не возражала. Поточил нож и собрался на охоту. В дверях из комнаты обернулся и совершенно искренне сказал:

– Шура! Только не уходи никуда. Дождись меня, пожалуйста! Лады?!

Что-то в выражение одноглазой морды сказало, что она поняла. Или мою крышу продолжало сносить в пропасть?

Сегодня решил подобраться поближе к резиденции Пыльного Ангела. В самом деле, хватит искать поводы для того, чтобы откладывать встречу. Может, каждый этот повод придуман не мной, а подпихнут все тем же Демоном. Пора, так же выяснить, кто такой Атман и существует ли он вообще. Если допустить, что он существует, а я допускаю именно такую возможность, кто-то шептал мне на ухо перед смертью Наташи. Голос не принадлежал ни одному из Демонов. Он был страшно знакомый, но никак не могу вспомнить, кому он принадлежит. Тасовал перед своим умом всех прошлых знакомых, но голос не принадлежал ни одному из них. Все равно, он был из той, прошлой жизни.

Существует, конечно, возможность того, что Атман плод нашей с Малах Га-Маветом коллективной фантазии. Для двух таких параноиков, как мы придумать безумного бога, что высморкаться. В этом мире теоретические выкладки не приносят результата. Ни одна не попала в цель. Данный мир можно познать только с помощью ощущений. Наверное, как и любой другой из возможно существующих. Я направился, на этот раз очень осторожно, через ощущения познавать вселенную.

Показались Московские Ворота. Сегодня обычной суеты вокруг не было. Может, у Других еще не начался рабочий день. Повернул в сторону Лиговского проспекта. До железнодорожного моста дошел без приключений. Только собрался пройти под ним, увидел, что навстречу, по дороге едут несколько Мерседесов. Кинулся наверх. На мост. Едва успел влететь на насыпь, как три машины выскочили из-под него и понеслись в сторону Московского проспекта.

Быстро опустился, хотя думаю, под таким углом увидеть не смогут. Машины скрылись из глаз.

Закурил, пытаясь успокоить нервную дрожь и сердцебиение. Какая-то глупая, идиотская игра! Совершенно не знаю ее правил и не представляю, как себя вести! То ли прятаться, то ли игнорировать Других, как это почти всегда делают они. После смерти Наташи вся моя жизнь сложена из подобных кубиков противоречий. Порой это бесило больше всего. Даже больше неопределенности конца, если он вообще возможен!

Спустился с насыпи, докуривая. Решил чрезмерно не рисковать. Другие это Другие, а Демоны шутить не будут. Мизинцем могут создать запредельную боль в моем теле. Не буду сворачивать на Расстанную, сяду на противоположной стороне Лиговки и понаблюдаю в бинокль за передвижениями фигуранта. Завтра залягу, где ни будь на Волковом кладбище и понаблюдаю за Домом с той стороны. Благо надыбаный бинокль был настоящим цейсовским творением. Опрометью перебежал Лиговский проспект и, как кенгуру запрыгнул в разбитое окно дома. Здание стояло по диагонали к Расстанной улицы. Из окон прекрасно просматривался поворот к резиденции Верховного Демона.

Комната маленькая. Выход из нее вел в темный длинный коридор. Типичная Лиговская коммуналка, небось, и ванна на кухне стоит. Странно, почему Пыльный Ангел выбрал для своего обиталища именно этот район города?

Здесь, рядом на территории, так называемой Волкуши, раньше, когда я еще был дитем, жил мой двоюродный брат. Долгое время, пока он с семьей не переехал в Купчино, я проводил здесь субботы и воскресенья. Мне нравилось эти места. Он жил в старом деревянном двухэтажном доме. Окна выходили в тенистый тополиный сквер, на одной стороне, а с другой, на тогда, вечно живую, железную дорогу. По детски любил странное несоответствие. Эту деревню посреди города. Часто наши отцы водили нас в кафешки и столовки, расположенные на Лиговке, но она мне не нравилась. Была слишком городской, оживленной и переполненной большими людьми. Не терпелось вернуться обратно, под тень тополей, к рыжему песку в песочнице и гуляющему эхом шуму железной дороги.

Став взрослее, уже учась в университете, думал, что, именно, Лиговский район является подлинным центром города, его настоящей душой. Да, здесь пряталась его душа. Она часто пугала, своей пустотой и непостижимостью. Не любил город, но не мог жить без него. Боялся познать и узнать все тайны и мрачные загадки каменного упыря. Лиговка была как раз тем самым отстойником, в котором город бережно хранил страшные секреты. Может, поэтому Пыльный Ангел сделал Лиговку своей резиденцией, а я не ошибался на ее счет?! Здесь было сердце города. Душа его, наконец, обрела подходящее и достойное страшно-черное тело.

На Расстанной было тихо, ни машин, ни демонов, ни безмордых. Тишь, гладь, божья срань. Утомился смотреть в неподвижную пустоту, максимально приближенную окулярами бинокля. Переместил вправо, сразу увидел приближающиеся Мерседесы. Головной черный, два других серые. Лобовое стекло первого затонированно. Увидеть, кто сидел в машине не мог. Посмотрев мгновение, пригнулся под широким подоконником. Досчитал до девяноста девяти. Выглянул. Машины, естественно, уехали. Но куда ездили? Судя по времени, отсутствие было коротким. А что если твари добрались до Шуры?!! Они получают удовольствие, отбирая тех, к кому я привязываюсь!!! Шура, хотя времени прошло не много, успела стать частью моей убогой жизни. Я боялся, уже боялся, – допустить мысль о том, что потеряю крысу, то есть Шуру! Где-то глубоко мерзким комочком вонючей слизи родился гаденький полу вопрос, полу утверждение: "Наташку променял на крысу?!". Растоптал с брызгами этот комок. Хорошо это или плохо, но я отношусь к Шуре, как к другу. Не могу спокойно переносить мысль о том, что с ней может случиться плохое.

Выбрался из дома и скачками понесся к Московскому проспекту. Раздавленные капли опять собрались в утверждение: "Все друзья или те, кого ты считал таковыми, плохо кончили…" Бежал до тех пор, пока перестало хватать воздуха всей планеты, что бы дышать. Немного передохнул. На Московский выбирался, скользя спиной по стенкам домов. Меры предосторожности были излишними. У Других был выходной. Дальше шел быстрым шагом, не прячась. Добежал до берлоги и, выдирая налитые свинцом ноги из ступеней, мигом взлетел на второй этаж. Ворвался в комнату. Первый взгляд в угол. Покрывало неопрятной кучей лежало, но Шуры на месте не было. Миски пусты. "Значит, эти твари действительно приезжали за ней!" Отчаянье обессилило. Сел на постель, закурил. Вслух сказал:

– Завтра пойду, открыто к Малах Га-Мавету и попробую убить!

Дверь в комнату скрипнула, молниеносно перенес руку к ножу. Дверь отворилась еще шире. В образовавшуюся щель протиснулась симпатичная, одноглазая морда!

– Шура!!! – Заорал, не помня себя от радости, кинулся к ней. В первый момент хотел расцеловать крысиную физиономию. Потом, просто опустился рядом, на колени и аккуратно положил ладонь на ее голову. Шура не проявляла недовольства. Замерла. Гладил ее по голове, заканчивая движение на холке.

– Просил же тебя не уходить! Напугала, дурочка. Где была-то, глупындра? – Прошло отчаянье, утихла радость. Полностью успокоился.

– Куда лазала? – Поднялся, она развернулась, и хромая потрусила впереди. Немного отбежав, остановилась и обернулась, словно приглашая следовать за собой. Пожал плечами, пошел следом. Шура ковыляла впереди. Оказались во второй комнате, которой ни когда не пользовался. Шура пошла в дальний угол. Проследил движение взглядом. Она остановилась рядом с довольно приличной кучей дерьма. Смех разобрал, давно очень давно не смеялся. Отвыкшие мышцы лица с трудом вспоминали, как это делать.

– Показала куда ходила?! Ну, умница. Конечно, не желательно, что бы ты делала свои дела в доме, в котором живем. Я пользуюсь другими квартирами. Ладно, пока, не здорова, тебе прощается. А потом подальше куда-нибудь… Поняла?

Не знаю, поняла она или нет, но направилась вон из комнаты только после того, как замолчал. Дерьмо сгреб картоном и выбросил в окно. Шура вышла из комнаты. Я потопал следом.

– Эй, Шура, куда направляешься? – Ходила она еще медленно. Мне не составило труда догнать у входа на кухню. Еще раз удивился и умилился. Начинаю понимать истоки той любви, которую люди питали к домашним животным.

– Кушать хочешь, умница моя?! И вправду пора.

Приготовил, то есть нарезал еды ей и себе. С аппетитом поели. Вернулись в спальню. Она свернулась клубком на своем месте. Я лежал в постели и курил. Дремота начала давить пальцами на веки. Не сопротивлялся. Засыпая, почувствовал рядом какое-то шевеление. Но сон сильнее любопытства.

Спал недолго, проснулся оттого, что кто-то заворочался под боком. Шура. Открыл глаза и с интересом посмотрел на соседку. Наплевала на мое заявление по поводу того, что спать с ней не собираюсь. Ну, это-то ладно, главное, чтобы ни пошла дальше в своем наплевательском отношении к зоофилии, как сексуальному извращению. Гипотетическая перспектива половой жизни с крысой, пусть даже с Шурой, опять ни на шутку развеселила. Тихонько хихикая, что бы ни разбудить подружку, осторожно погладил по голове. Она сморщила нос…

Может, надо надеть на нее ошейник и поводок? Получилась бы крыска-лариска. Но представить разгуливающим по Московскому проспекту с огромной крысой на поводке, выше моих сил. Да и потом мы же с ней друзья, а разве на друзей, даже если у них острые зубы человек станет надевать намордник? Нет! Вот то-то и оно.… Да и Шура навряд ли на это согласится. Она совсем оклемалась. Шерсть стала гладкой и блестящей. Торопливо сновала несмотря на размеры взад и вперед. Ни секунды покоя! Не переставая удивлять меня своей сообразительностью. Туалетом пользовалась в местах мне не ведомых. В нашей норе не мусорила. Была чистоплотна и аккуратна. Не в пример некоторым. Глядя на нее, тоже заразился идеей личной гигиены. Тщательно побрился. Обтер тело влажным полотенцем. До блеска надраил зубы. И вправду, самочувствие и настроение улучшилось. Мало того зарядился энтузиазмом и принялся наводить порядок в квартире, которую про себя иначе, чем норой не называл. Твердо решил не отставать в вопросах чистоты и порядка от четвероногого друга. Шура не принимала участия в мероприятии, именуемом мной, гениальной уборкой. Но ни на шаг не отставала, с блескучим любопытством наблюдая за моими действиями одним глазком.

Я не знал, сколько пробудем в этой норе, но жить, как свинья было неловко. Закончив моцион, наладился сходить в магазин. Шура увязалась следом. Вначале замирало сердце, когда она исчезала в подворотнях, подъездах, переулках. Но подруга всегда непременно возвращалась. Успокоился и относился теперь к временным исчезновениям с пониманием.

Шура особенно помогла в выборе продуктов. Безошибочно определяла негодные, и под чутким её руководством смог значительно разнообразить рацион. Шура вела себя как дружелюбная собака, убегала, возвращалась, тыкалась в ногу, мол, все в порядке, я здесь, как дела? С каждой минутой все больше и больше привязывался к ней. Очень боялся, что рано или поздно бросит меня и вернется к соплеменникам.

Можно сказать, что по-прежнему был одинок. Но одиночество, это ощущение того, что весь мир замкнут на тебе. Когда кольцо разомкнуто, в него втиснут еще кто-то, пускай даже большая одноглазая крыса, одиночеством это состояние назвать трудно. Она отвлекала меня от гнетущих мыслей. Заставляла думать о ее персоне. Это радовало. День выдался суетный, какой-то, по настроению, предпраздничный. Все благодаря Шуре. Я никого не убил сегодня. Не знаю, можно ли сочетать любовь и хладнокровное убийство. Трудно. Сегодня не думал о войне. Мысли, весело шурша, бегали вслед за Шурой.

Поужинав, решил сразу лечь спать. Завтра, с утра отправиться на Волковское кладбище и понаблюдать за Домом с другой стороны.

Шура привычно запрыгнула на кровать, и немного повозившись, свернулась клубком под боком. Живое тепло шедшее от тела, проникало в меня. Я испытал, что-то близкое к эмоциональному оргазму. Это можно назвать сиюминутным счастьем. Счастьем на один вздох. Спустя мгновение все во мне стало естественным и нормальным.

Разбудила Шура. Положив на лицо кусок сыра. Понятно без пояснений. Время завтрака. Не хотела есть одна, и приглашала разделить трапезу. Забавная все– таки животина.

– Шура, нам предстоит прожить непростой день. Сегодня идем следить за Малах Га-Маветом. Знаешь кто это? Нет. А вот я очень близко знаком с этой тварью. Цель у нас с тобой одна. Думаю, к Другим ты особого расположения не питаешь. Но Другие, это пальцы, а башка, Малах Га-Мавет. Если удастся нам отгрызть эту башку, то может и простится мне все. Ты то у нас безгрешна. Сделок с Дьяволом не заключала в отличие от некоторых.

Шура сидела, внимательно слушала. Все больше убеждаюсь, что она если не понимает буквально, что говорю, то уж, как минимум, чувствует, о чем речь. Наша встреча была судьбоносной, не побоюсь этого слова. Шура себя еще покажет.

Сборы не заняли много времени. Фонарь, веревка, бензин, бинокль, вода, бутерброды. Вроде все.

– Что, пошли?! – Сказал, поднимаясь с кровати и закидывая рюкзак за спину. Шура продефилировала к выходу. Переполненный решимостью вышел следом. Она ждала на улице.

– Слушай. Нам надо пробраться на Волковское кладбище. Ты, пожалуйста, особо далеко не отбегай. Мало ли, что…

Она побежала вперед. Решил идти как всегда, до моста после Витебского, а там по железке обойти и выйти на кладбище. Когда обычным порядком перешли Московский проспект, Шура свернула на какую-то улочку и, не оглядываясь, почесала вперед.

– Шура, куда ты?! Шура, вернись! – Без толку.

– Вот, дура!

Трусцой припустил следом. Все планы ломает!

Она ждала в конце переулка. Подбежал к ней с явным желанием распечь, но только успел открыть рот, чтобы прочитать гневную нотацию, как она боком подскочила и осторожно, медленно взяла зубами за штанину. Начала пятиться, пытаясь сдвинуть с места в задаваемом направление. Потом отпустила, несколько раз негромко, но мне показалось, требовательно пискнула. Развернулась, сделала несколько шагов в том направлении, в котором только, что пыталась тащить меня. Вновь обернулась. Тут не надо быть академиком Павловым, чтобы понять, что она хотела. И хотя я не Павлов и тем более не академик, не доверять крысиному чутью у меня оснований не было. Времени в запасе было много, почему бы благородному дону ни прогуляться вслед за одноглазой крысой?! Шура была нетерпелива, ее видимо, поражали замедленные мыслительные процессы в моей голове. Попискивала и кружилась на месте, пытаясь поймать свой хвост.

– Понял, понял, успокойся. Хочешь, что бы пошел за тобой?! Нет проблем! Веди…

Сделал ей приглашающий жест рукой.

Она бежала теперь, ровно в трех метрах впереди. Время от времени оглядывалась, проверяя, иду ли за ней. В таких случаях подмигивал и говорил:

– Здесь я, здесь. Знай себе беги.

Никогда не был в этих местах. Они производили тягостное, даже в изменившемся городе, впечатление. Настоящие трущобы, но таких местечек в Питере более чем достаточно. Все похожи друг на друга. Такие мог создавать только безумный бог. Но тогда его не было, тогда чьи же это творения?!

Шура двигалась целеустремленно, я старался не отставать. Удивление все возрастало. Казалось, она торопилась и торопила меня, словно, опаздывали на какую то важную встречу.

Вдруг, замерла, как вкопанная. Я тоже резко затормозил, выхватил нож и тревожно заозирался, пытаясь обнаружить источник угрозы. Но никого не было видно. Мы стояли в центре неухоженного двора, как на ладони. Опасность могла таиться в любом из темных окон, за любой открытой дверью. Внимательно взглянул на одноглазого проводника. Она не выглядела настороженной, задумчиво принюхивалась к воздуху. Это успокаивающе подействовало и на меня. Шура, неожиданно припустила вперед. Она задала такой темп, что я не мог догнать даже бегом, на полной скорости. Единственное, что было в моих силах, стараться не выпускать ее из виду.

Проскочили двор и пробежали между двумя двухэтажными, неказистыми домами. Выскочили на широкую автостраду. Крыса уже плавно колыхалась метрах в пятидесяти впереди. Через дорогу в двухстах метрах стояли блочные многоэтажки. Шура без признаков усталости неслась к ним. Я бежать больше не мог, перешел на скорый шаг. Она исчезла из поля зрения. Странно, но меня это не обеспокоило. Шел в том направление, куда побежала моя крыса. Казалось, что она будет ждать у этих многоэтажек. Но обманулся в своих ожиданиях. Когда подошел к домам, Шуры не было. Остановился, чтобы перевести дух. Научиться бы, переводить дыхание без сигареты! Закурил. Стоял и размышлял о том, что предпринимать дальше. "Искать Шуру, не обладая ни ее чутьем, ни другими способностями следопыта. Значит, остается второе. Все это время мы двигались, примерно, в направление Волкуши, значит, могу осуществить план по поводу Малах Га-Мавета. Докурив, направился в избранном направление. Пока оно пролегало по остывающим следам Шуры.

В центре микрорайона стоял Детский садик. Он был огорожен низкой, зеленой оградой. Одним прыжком перескочил ее. Пошел по тротуару вокруг двухэтажного здания.

За углом стояла одноглазая подруга, но она была не одна. Морда к морде моей, еще две крысы. Они были больше Шуры, и цвет их шкуры был неопрятно грязно-буро-серого цвета. Впечатление, – крысы, что-то бесшумно, но весьма темпераментно и увлеченно обсуждают. Наверное, поэтому на меня они сразу внимания не обратили. Когда это произошло, Шура оторвалась от товарок, подбежала, потерлась о внешнюю сторону ноги, протекла между ними и неторопливо, с достоинством вернулась к прерванному переговорному процессу. Мне казалось, что мой лимит удивления давно исчерпан, но открылись тайные запасы, и этих запасов был целый океан. Этому способствовал шустрый крысиный народ.

Потеревшись носами друг о друга все трое плавно повернулись ко мне. Шура, а за ней и другие направились в мою сторону. Не скажу, что испугался, однако, чувствовал себя несколько дискомфортно. Что бы скрыть волнение, закурил. Крысы никак не отреагировали, ни на огонек зажигалки, ни на табачный дым. Шура стояла чуть в стороне от меня и от своих соплеменников. Одна из крыс приблизилась и остановилась принюхиваясь. Голова задралась вверх, смог по достоинству оценить ее резцы. Такой пастью можно было легко выдрать мне икру из ноги. Крыса пристально смотрела в лицо. Я поперхнулся дымом. Из последних сил старался сохранить беспечность. Воспитанность заставила отвести глаза и сказать:

– Добрый день. Рад нашей встрече! Как дела?

Крыса не ответила, вместо этого она подошла совсем близко и потерлась о мою ногу боком. В холке она достигала колена. Это при моих-то ста восьмидесяти шести сантиметрах живого роста! "Хорошо бы, что бы разумность новых четвероногих друзей не простиралась до того, что бы пометить меня мочой или еще чем-нибудь…" – подумал я, но улыбнулся. Крыса отошла, уступив место второй. Та проделала точно такой же ритуал. Я тоже поздоровался вслух. Кажется, что процедура знакомства состоялась.

Шура подошла и села рядом. Я подумал, что она пришла прощаться, а потом уйдет вместе со своими сородичами. Ее подруги подняли головы и еще раз пристально посмотрели на меня. После чего развернулись, и не спеша, друг за другом потрусили прочь. Шура осталась. Подождав пока я докурю и выброшу окурок, она вновь потерлась о мою ногу, и побежала вперед. С огромным облегчением двинулся следом. Теперь уже не сомневаюсь, Шура ведет своими крысиными тропами на Волковское кладбище.

Крысиные пути оказались короче людских дорог. Удалось сориентироваться только один раз, когда перебирались через железную дорогу. Шура точно вывела к кладбищу. Она же выбрала совершенно безукоризненное, с точки зрения тайного наблюдения за объектом, место. Развалины Дома, как на ладони. Само место наблюдения располагалось за косматыми кустами перед оградой. Я смотрел на резиденцию Пыльного Ангела сквозь маленькую прореху в густых, переплетенных ветках кустарника. Идеальная позиция, жаль, что нет винтовки, даже без оптического прицела. Повернулся к Шуре.

– Золотко, и слов нет! Сам бы лучшего не подобрал. Спасибо, подруга. Сейчас покушай, а я буду вести наблюдение. Достал и развернул бутерброды с сыром. Поудобнее примостился на мраморной раковине могилы, прильнул к окулярам.

Перед Домом стояло несколько Мерседесов. На капоте первого сидел Другой, в позе лотоса. Все время, которое смотрел на него, он даже не пошевелился. Оглянулся на Шуру. Она или доев, или прихватив бутерброды, уже куда-то смылась по своим делам. В настоящее время, после всех событий, которые произошли, был полностью за нее спокоен. Большее беспокойство вызывала собственная судьба. "Хрен его знает, но на Шуру, кажется, можно положиться. Она в случае чего предупредит о возможной опасности". С этой мыслью вновь приник к биноклю.

– Малах Га-Мавета пасешь?! Его сейчас здесь нет. Он временно по делам убыл, – услышал до жути знакомый голос за спиной.

Глава 3. А вот и он…

Язык во рту превратился в огромную, кислую жабу. Он наползал на зубы, и я не мог не закусить его. Жаба приобрела вкус крови.

Медленно положил бинокль на землю. Еще медленнее обернулся.

За спиной, на могильном гранитном монументе сидел я. Я поднялся во весь рост. Он спрыгнул с камня и приветливо помахал рукой. Мы молча рассматривали друг друга. Он был полной копией меня, казалось, что передо мной стоит невидимое зеркало, способное отражать меня во всем моем богатстве и разнообразии. Разница между мной и моим отражением заключалось в том, что он улыбался, а я нет.

– Кто ты?! – Прохрипел я.

– Я это ты.

– Ерунда! Я это я, а ты еще одно дьявольское наваждение Малах Га-Мавета или Атмана.

– Ладно, чтобы ты окончательно не сбрендил я – Атман. Здешний Бог, единственный и неповторимый.

С большим трудом переваривал полученную информацию, пытаясь сопоставить с тем, что было перед глазами.

– А почему ты принял мой облик?

– Мне так захотелось. Внешне я вылитый ты. А вот внутри, здесь надо покопаться… Знаешь, давай перейдем в более удобное место. Вдруг этой рухляди, Малах Га-Мавету взбредет в голову вернуться. Он и так все чаще стал впадать в старческий маразм, а если увидит двух Юриев Юзовских, окончательно рассудок утратит.

Больше не слова ни говоря, он развернулся и направился в глубь кладбища. Ничего не оставалось делать, как направиться следом. Я взвешивал шансы. "Если это тот самый Атман, мне выдался, как раз тот случай, для того, чтобы все закончить и определить. Не хочу ответов на вопросы. Не хочу разговора с ним. Единственное, что хочется, вспороть ножом идущее впереди нечто".

Вытянул нож из ножен и бесшумно ускорил шаг. Настигнув его, уверенно идущего по центральной аллее, вскинул нож и резко опустил на плечо Атмана. Нож рассек пустоту и выскочил из неощутимой ягодицы. То, что шло передо мной, было всего лишь ярко раскрашенным воздухом. Не оборачиваясь, воздух сказал:

– А вот этого делать не надо. Я не материален в том виде, в каком ощутим весь мир. Кроме этого, ты сам не в состоянии причинить мне какой-либо вред. Так что хочется надеяться на то, что дальнейший наш путь и последующая беседа не будут больше омрачены подобными инцидентами…

Я покорно плелся за ним, сжимая в правой руке бесполезный нож. В этот момент думал о Шуре: "Где она? Почему не предупредила, а просто сбежала?!" В очередной раз пришлось покориться судьбе и пытаться оправдать себя, тоже уже не в первый раз вопросом: "А что я мог сделать?!".

Атман идущий в трех метрах впереди, свернул направо и пошел по узкой тропинке, между монументальными, надгробными памятниками. Повернул еще раз, и мы оказались у большого, черного склепа. Он, не оглядываясь, пригнулся и спустился вниз. Я остановился у входа, не решаясь войти. Атман не дал времени подумать, голова показалась из темного проема. Он сказал:

– Ты только не убегай. Нам есть, о чем поговорить. Заходи не чинясь. Сядем, как говорилось, рядком, да поговорим ладком…

Голова опять скрылась в темноте. Я последовал за ним, недоумевая по поводу собственной наивности. Чтобы пройти вниз, пришлось низко согнуться.

– У тебя есть огонь? – Спросили из холодной глубины. Я вытащил Зиппо и зажег огонь. Все, довольно большое пространство склепа занимали три саркофага. Атман пальцем указал на левый, на котором стояли свечи, в причудливых медных подсвечниках и попросил:

– Зажги, пожалуйста.

Я выполнил просьбу. Склеп неровно осветился. Потолок был высоким, от него до моей головы оставалось еще полметра. Тем временем Атман с ногами забрался на средний постамент и сделал вид, что похлопал по мрамору рядом с собой. Я проигнорировал жест и устроился на каменной плите напротив. Атман ухмыльнулся:

– Если позволишь, начну без вступлений?

– Не позволю, – буркнул я.

– Хорошо, тогда с вступлением. Я Атман – Бог. Все, что сотворено в этом мире, сделано мной. Ты неотъемлемая часть созданного мира. Тебя устраивает подобное вступление?

– Нет, не устраивает.

– Тем не менее, позволь сделать предложение? Если примешь его, то для тебя и так все станет ясно. Если не примешь, то любые объяснения бесполезны. Будешь слушать? Да или нет?!

Я сидел и делал вид, что глубоко задумался над словами. На самом деле анализировал свое спокойствие. Напротив сидит существо, пусть эфемерное, но впрямую ответственное за все то, что произошло с миром. А мне нестрашно, совершенно не боюсь. Никаких эмоций и впечатлений. Вспоминал первую встречу с Пыльным Ангелом, сравнивал с этой. Демон, подручный безумного бога производил более внушительное впечатление, чем сам Безумный Бог. Пыльный Ангел страшил больше, чем самый главный в этом мире.

– Ну, так, что надумал? – Прервал Бог мои размышления.

– А, если скажу, – нет?

Он засмеялся, и я понял, почему голос казался недостижимо знакомым. Он говорил моим голосом, записанным на магнитофон. Когда сделал это открытие, он уже отсмеялся.

– На твоем месте задал бы такой же вопрос. Так вот, если нет, то нет. Я просто исчезну, а ты дальше пойдешь своим путем. Что ты собирался сделать? Грохнуть Малах Га-Мавета? Пожалуйста! Мало того, в знак своей доброй воли и для того, чтобы показать, что последнее решение все равно за тобой, скажу: Пыльного Ангела, ножом не убьешь. А вот, скажем, застрелить его из пистолета, проще простого. Видишь, сдаю самого верного слугу. Честно говоря, он мне и самому порядком надоел, доисторической тягой к интриганству.

Я верил ему, он не врал. Голос правдив. Я могу отличить по интонациям собственного голоса, когда говорю правду, а когда вру. Но во всем этом есть маленькая закавыка. Он сдал Демона, а где в этом мире взять пистолет? Разве, что Шуру попросить. А, кстати, где она? Он продолжил.

– Далее, я ведь пока прошу просто выслушать предложение, а не принимать его. Получишь информацию, подумаешь, и дашь свой ответ. Бесперспективное, скучное – нет, либо веселое и интересное – да.

– Я согласен. Выкладывай предложение.

– Ну, вот и ладушки. Когда закончу, прошу, сразу не отвечай, подумай немного. К сожалению вечности, в запасе уже нет. Взвесь все за и против. А потом уже и дашь обстоятельный ответ. У тебя нет сигареты?

– А зачем, ты же бестелесный?

– В этом то вся и проблема! Пусть с ней, с сигаретой. Мало того, что я бестелесный Бог, но я не в состоянии не создать себе тело ни влезть в чье-нибудь. Представь, каково – быть богом и не иметь возможности чувственного наслаждения положением. Даже убогие, греческие Боги могли спариваться, наслаждаться смертью врага убитого собственноручно. Есть, пить нектар и так далее! Я создал себя бестелесным. Ошибся, ибо всегда считал плоть оковами. Боги, они ведь не святые, тоже иногда ошибаются. В мелочах. Но эти мелочи в состоянии вывести из себя!!! Хотя мне-то и выходить не из чего. В общем, положение мое не завидное. Не буду скрывать от тебя. Твое тело, как нельзя лучше подходит для меня. Поэтому я и принял твой внешний облик, так сказать, намекнул.

Ну, а теперь к сути моего предложения. Я объединяюсь с тобой, фигурально выражаясь, под одной крышей. Мы не будем смешивать наши сущности. Но! Я вместе с твоим телом получаю то, чего не хватает мне – чувственные ощущения. Ты получаешь гораздо больше! Во-первых, ответы на все интересующие вопросы! Второе, – возможности Бога, мои возможности!!! А это, ты успел убедиться, немало. Что еще очень важно, в эти возможности входит, дарить жизнь и возрождать ее! Понимаешь, о чем говорю?!! О Наташе!!! Юра, ты сможешь вернуть ее такой, какой захочешь, с любыми изменениями или без оных! Не хочу тебя пугать. Наш тандем будет носить форму легкого раздвоения личности. Этакой вялотекущей шизофрении. Одна половина никогда не узнает, чем занимается другая. Я буду пользоваться твоим телом тогда, когда тебе оно не будет нужным. К примеру, тогда, когда будешь спать. Мало того, не буду мешать твоей деятельности в качестве бога. Все, что сотворишь, будет неприкосновенным и священным. Хочешь, создавай свой культ, полностью антагонистичный моему. Пожалуйста. Будем своего рода двуликим Янусом. Одна половина хорошая, другая плохая. Плюс ко всему, сможем возродить тот мир, который был до провала, во всем его великолепии и мерзости. В нем тоже останемся богами. Будем управлять душами и телами людей! Если хочешь, создадим, что-то новое, совсем другое. Мы можем попытаться исчерпать запасы нашего воображения. Или объединимся, возродим людей и будем упиваться властью. Никем не ограниченной, кроме нас двоих. Все, что захочешь! Все возможности неисчерпаемы, но мы можем сделать такую попытку.

Он замолчал. Улыбка больше не появлялась на лице. Ждал. Ждал моего ответа. И ожидание было напряженным.

– Что-то все уж больно гладко у тебя. Настолько все это сладко, что таких вкусностей на свете не бывает. Это, как МММ – в свое время было. Складывается впечатление, совсем, как в том анекдоте про нового русского и Сатану, что ты в чем-то пытаешься меня, мягко скажем, из уважения к твоей божественной сути, объе… обмануть.

– Я же просил подумать молча над предложением! Послушай, это сделка! Если подпишешься, то мы в твоем теле окажемся в равном положении. Подумай! Зачем мне тебя обманывать?! Это важно для меня, так же как и для тебя! Это честный договор. Чтобы доказать искренность открою еще один секрет. Я могу влезть в твое тело без принципиального согласия хозяина. Уничтожу твою сущность и обоснуюсь вместо нее, как хозяин. Но это неинтересно. Я хочу единения не только с телом, но и с твоей душой! Хочу изменений, а перемены возможны только совместными усилиями.

– Как бы то ни было, словами пустоты не заполнить! Ты, Атман, можешь плести, что угодно, но это не значит, что всему нужно верить.

– В который раз повторяю! Я не требую сиюминутных решений! Думай, пережевывай, а через некоторое время я появлюсь, и расставим все акценты. Когда будешь готов дать ответ, просто позови меня. Не хочу торопить, но предложение настолько лестно и такой товар долго не хранится. Я ведь могу найти и другие возможности для реализации желаний. Не хотелось бы заканчивать на угрожающих нотах. Юра, подумай, и реши чего ты хочешь. Мне пора. Тем более что сюда ползет твоя одноглазая подруга. Терпеть не могу грызунов! Странно, что в тебе всегда находили женщины? Вот и эта, теперь жить без тебя не может. Удивительно, но она тоже самка. Дело, видимо, в источаемых тобой фермонах. Ну, ладно, пока! Подумай!!!

Он просто исчез, сразу, весь. Мгновенно. Даже воздух не покачнулся, только свечи погасли, словно в склепе разом не стало кислорода. Я еще посидел в темноте. С его исчезновением, в голову вернулся его монолог и с самого начала стал прокручиваться, как грампластинка. Ни как не получалось выпихнуть голос из головы. Не помогла даже таблица умножения. Слова Атмана наползали на нее и полностью поглощали.

Все еще повторяя про себя, слово в слово, речь Безумного Бога, на ощупь двинулся к выходу. Глаза успевшие привыкнуть к темноте, пришлось зажмурить. Вечный сумрак дня оказался слишком ярким. Когда зрение нормализовалось, увидел шагах в пяти от выхода Шуру. Она сидела и чистила передними лапами морду.

– Привет. – Сказал и двинулся к ней, желая погладить подругу по голове. Она почему-то отскочила в сторону.

– Эй, эй, эй! Я это, я! И еще ничего не решил! Нет смысла относиться ко мне, как к враждебному богу. – Шура принюхалась и вероятно поверила. Но, какое-то напряжение в наших отношениях осталось. Склонен был списать это на разговор с Атманом. Как бы сам отнесся к ней, увидев мило беседующую с безумным богом?! Да, так же, как и она сейчас относится ко мне. С офигенным недоверием.

Я и, правда, еще ничего не решил. Хотя предложение бога, будь оно правдой, выглядит более чем заманчивым.

Возвращаться домой не было сил. Мозг, как раком пораженный, искал возможности все спокойно обдумать. Решил вернуться к местам детства. До них идти было гораздо ближе, и казалось, что там буду более уверен в себе и смогу над всем этим здраво поразмыслить.

Шура плелась сзади. Теперь уже я оглядывался и смотрел, не отстает ли она. Если может быть у крысы выражение физиономии сметенным и растерянным, то у моей было, именно, такое. Не знаю, что у нее ворочалось в голове, но уж точно это было безрадостным. Ее отношение к Атману было очевидным, – она его боялась и ненавидела. Мои чувства к нему были менее однозначными. Конечно, понимаю, что он соблазняет меня. Предложение было очень сладким, для того, что бы отказаться от него. Что и говорить, никто в той, прошлой моей жизни не подходил ко мне на улице и не предлагал миллиард долларов. И все это за легкое психическое расстройство. Но миллиардер может позволить себе некоторую экстравагантность. А вот может ли Бог позволить вялотекущую шизофрению? Жизненный опыт говорил, чем более заманчивым выглядит предложение, тем больше вероятности налететь, на какой-нибудь, сразу не заметный глазу, подводный камень. И, как следствие, расшибиться об него в лепешку.

Оглянулся. Шура стояла и пристально смотрела мне в спину.

– Ну, что ты подруга?! "Вышел из доверия товарищ Берия?"…

Приблизился к ней. Она сжалась, но не отступила. Опустился на корточки рядом.

– Послушай, Шура, – более нелепой картины представить трудно. Сижу на кладбище и разговариваю с огромной крысой. Даже не просто разговариваю, а пытаюсь оправдаться перед грызуном.

– Атман…

Когда произнес имя, шерсть на Шуре вздыбилась. Она начала задом пятиться.

– Подожди девочка, не хочу тебя пугать. Я и сам напуган. В мои привычки еще не вошло вот, так вот, запросто разговаривать с Богом, тем более со злым Богом. Но ведь мы с тобой друзья?! Разве, нет?! Ты многое сделала и дала мне. И я, смею надеяться, не безразличен тебе. Давай не будем окончательно подрывать наши отношения недоверием. Сейчас доберемся до Волкуши и поговорим там обо всем. Я сам в смятении. Не думай, пожалуйста, что я на все согласился. Не согласился и не соглашусь.… Пока…

Шура внимательно прислушивалась к моему голосу. Шерсть вернулась в нормальное состояние. Не приходило в голову, что "пока", но договаривать фразу надо было, хотя бы для себя.

– Пока не буду уверен, что смогу полностью контролировать ситуацию. Так, что давай, не будем нервничать. Найдем место, где сможем поговорить, отдохнуть и спокойно во всем разобраться.

Медленно протянул руку. Шура боролась с противоречивыми чувствами внутри. Снаружи видно, как страх волнами проходит по ее шкуре. Мягко положил ладонь на голову и погладил.

– Ты ведь у меня единственный друг в этом мире. Неужели бросишь тогда, когда твое присутствие может изменить судьбу всего мира?! Если уйдешь, мне будет очень паршиво без тебя.

Шура поднялась, приблизилась вплотную и прикоснулась носом к колену. Прижалась к ноге.

– Ну, пойдем? – Спросил, медленно поднимаясь. Шура обогнула меня, и мы заняли привычный уже порядок. Она семенит метрах в трех, я за ней.

Мы пролезли через пролом в ограде, вышли на улицу и повернули налево. Перешли мост над смердящей Волковкой. В ней совсем недавно пытался свести счеты с жизнью. Мои взлеты и падения в этом мире невозможно было уложить в какую-либо схему.

В этих местах не был со времен детства. Нет, иногда проезжал мимо, в машине, но с дороги увидеть что-либо трудно. Почему раньше не приходило в голову, прийти сюда и подышать этим воздухом. Как легко люди со временем забывают места, в которых были счастливы. Но я, все-таки вернулся сюда.

Дом моего детства сгорел, и все соседние тоже. Не знаю, когда это произошло, до или после провала. Но счастливого детства осталось пепелище. Аллегории. Так и со всей жизнью, от всего, что любил, от всего, что было дорого, оставались прах и зола. Атман со своими вкусными предложениями, не оставил ничего из моей спокойной, тихой, прошлой жизни.

Неожиданно посетила светлая идея:

– Шура, а что если нам провести какое-то время под открытым небом?! Разведем костер. Приготовим горячей пищи. Ведь романтично, правда?!!

Шура не высказала никаких возражений. Дошли до ближайшего магазина. Взяли консервированной тушенки, макарон, воды, специи. Зашли в каменный, двухэтажный дом. Нашли не запертую дверь и проникли внутрь однокомнатной квартиры. На кухне, после не продолжительных поисков выбрал подходящую кастрюлю, чайник. В кладовке нашел большую, спортивную сумку и сложил находки. На кухне отыскал заварку, пакет сахара. Пару тарелок, ложку, чашку с логотипом Липтона. Вроде бы все. Нет, не все. Пришлось возвращаться в кладовку и искать там плоскогубцы и кусачки. Нашел. Положил к уже награбленному добру. Проволоку для кастрюли смогу найти на улице. Здесь больше делать не чего.

Пока возвращались в тополиный сквер, нашел стальную проволоку, и на ходу сделал с помощью плоскогубцев душку для кастрюли.

Бивуак решил разбить у трансформаторной, кирпичной будки. Оставил там сумку и отправился к пепелищу за дровами. За несколько ходок натащил достаточное количество топлива. Принес два закопченных кирпича. В кустах акации ножом вырубил две у-образные уключины и длинную поперечину. Вернулся и принялся сооружать костер. Сложил растопку. Заострил и воткнул в землю уключины. Огонь долго не хотел оживать. Пришлось пожертвовать пачкой оставшихся сто долларовых купюр, около двух тысяч. Целое состояние. Плеснул на дровишки из канистры бензина. Приготовления "чудесным" образом помогли. Изголодавшийся огонь сразу набросился на сыроватую растопку. Еще бы! Сожрал всю наличность! Но горячий суп стоит всех зеленых бумажек в этом мире. Скоро пламя утолило древний голод и успокоилось. За его судьбу, больше можно не опасаться. Главное вовремя подкидывать дровишек. Тогда он будет долго дарить тепло и горячую пищу. Налил в чайник воды. Поставил на два кирпича под бок веселому пламени. Повесил над огнем кастрюлю с водой. Вывалил туда банку тушенки и насыпал специй. Подбросил дровишек огню.

За всей этой приятной суетой совсем забыл приготовить место для сидения. Несмотря на бессмертие, застудить почки, было бы непозволительной роскошью. Странное все-таки бессмертие, состояние. Еще недавно пытался убить свое вечное тело, теперь беспокоюсь о возможности застудить почки. Но странности, странностями, а седалище в лужу не опустишь. Надо искать какую-нибудь доску. Поиски увенчались успехом. Нашел широкую, почти не обгорелую доску. Сверху положил на нее четыре кирпича и, пыхтя, оттащил все это к костру. У кирпичной стенки трансформаторной будки соорудил устойчивую скамейку. Уселся и опрокинулся спиной на стену. Достал сигарету, прикурил от подмигивающей огоньком щепочки. Настроение благостное.

Только сейчас заметил отсутствие Шуры. Что-то последнее время часто стала исчезать?! Посвистел, – безрезультатно. Ну, ладно, пусть побегает, может быть, причины крайне уважительные, она ведь тоже живое существо, тем более женского рода. Наверное, просто неудобно справлять нужду в присутствие мужчины. Подобные размышления успокоили. Решил закрыть глаза, а когда открою, Шура будет сидеть рядом и щуриться единственным глазом. Чтобы дать больше шансов для возвращения, решил не открывать глаза до тех пор, пока не досчитаю до девятьсот девяносто девяти. Почему? Да, просто нравится подобное сочетание чисел. Считать буду вслух, что бы заглушить возможный шум возвращения. А то сюрприза не получится.

– И раз, и два, и три… – где-то на ста тридцати в голове опять выплыло дословно предложение Атмана. Но на этот раз оно было как бы под счетом. Продолжал считать, а слова плыли под цифрами. Несколько раз сбивался, и приходилось возвращаться к последней запомненной цифре. Считал долго и в голове дважды успели прокрутиться слова Атмана с первого до последнего.

– … и девятьсот девяносто семь, и девятьсот девяноста восемь, и девятьсот девяноста девять…

Успел вовремя затормозить перед тысячей. Еще немного посидел с закрытыми глазами. Открыл. Шура не объявилась.

Суп в кастрюле кипел во всю. Помешал, добавил макарон, снова помешал. Подумал и добавил еще макарон. "Много не мало". Вода в чайнике не закипела, а дрова, которые были рядом с ним, перегорели. Подвинул чайник к самоустранившемуся огню. Подкинул топлива.

"Куда же Шура запропастилась?" Но эта была единственная мысль. Остальные гнал. Решил плотно поесть, а уж потом заниматься умопосторениями. Суп готов и расточал вокруг себя божественный аромат. Снял кастрюлю с огня, налил в одну тарелку бульона и ложкой добавил густыши. Это Шуре. Набегается, как раз остынет. С нагулянным аппетитом поест.

Налил супа себе. Но от чарующего священодейства отвлекла закипающая в чайнике вода. Насыпал заварки и плотно прикрыл крышкой. Поставил на землю, в небольшом удалении от костра. Теперь ничто не мешало вкусить горячего супа. Он, конечно, не был кулинарным шедевром, но на отвыкший от жидкой, горячей пищи желудок оказывал благодатное влияние. Желудок поглощал суп с радостным урчанием. Под урчание опять повылазили мысли о моем бесценном здоровье. Сухомятка – наиболее короткий путь к язве желудка. Почему раньше не варил горячей пищи? Было безразлично, чем набивать желудок. Почему после встречи с Атманом вопрос о сохранении здоровья стал первостепенным?! Кто же стал уделять такое внимание бренному телу? Я или Атман? Или я для Атмана?! Впрочем, подобные мысли, никаким образом не повлияли на аппетит. Съел целую тарелку супа и умял еще столько же добавки.

Сытость и расслабленность. Так хорошо себя не чувствовал с той поры, когда с Наташей проводил, как бы медовый месяц. Наташа. Наташа! Что там Атман говорил: возможность вернуть ее. Измененной или неизменной. Вернуть, стерев память о том, что она умирала. Может быть, тогда смогу примириться со своей душой? Ага, смогу!!! Только часть этой души была бы уже Атманом!

Чайку надо попить. Налил чернее ночи цветом чай в фарфоровую кружку. Явно с заваркой переборщил. Это уже не просто крепко заваренный чай, а как говорил мой знакомый из прошлой жизни по кличке Седой, – еще не чафир, но уже купец. Всыпал много сахару, чтобы хоть немного нейтрализовать горечь. Напиток получился замечательный, с противоречивым вкусом. Крепчайший, горько-сладкий. "Вькусь списьфичеський", – как опять-таки, когда-то, говаривал Аркадий Райкин. Язык все-таки обжечь удалось.

Чтобы разобраться во всем надо все разложить по полкам. Взвесить все за и против. И начать с самого начала. Корни всех ответов находились так глубоко, что дотянуться до них отсюда, с Волкуши, из сегодняшнего дня очень трудно. Надо взболукатить полузабытую, устоявшуюся муть прошлой жизни. И в этой мутной водице попробовать поймать ответы на столь важные для меня сегодняшнего вопросы.

Плеснул еще чаю. Он уже начал остывать, как сказал бы все тот же Седой, – уже не купец, сморщился, – это уже коряк. Но я не гурман и не чафирист. Мне и такой чуть теплый коряк по душе.

" Где же черти носят Шуру?! Уже бы могла переделать все дела и вернуться. Поесть вот. Что я зря старался?!" Но с ней, то же не все светло и ясно. Она категорически против моей сделки с Атманом. Это одно понятно. Здесь опять таки не надо быть физиологом Павловым, чтобы прочитать физиологическую реакцию на мой контакт с Безумным Богом. Что-то тянет меня сегодня на цитаты?! Но, тем не менее, начнем с начала…

А начало такое. Почему твари отобрали у меня сначала запах, вкус, память, а потом вернули?!!

Родиться на исходе шестидесятых годов двадцатого века не значило ничего. Сытое, обутое и одетое детство, наделенное достаточно большим количеством игрушек. Небогатый перечень материальных мечтаний вполне удовлетворялся финансовыми возможностями родителей. Все было прекрасно, в своих, конечно, детских рамках представлений о счастливой жизни. Я не был избалованным ребенком, способным устроить сопливую истерику в магазине, чтобы вынудить родителей приобрести понравившуюся вещь. Рано или поздно мечты осуществлялись. Уже тогда понял, что если чего-то хотеть, то оно непременно у тебя появится. Главное, чтобы мечта ни осуществилась с опозданием, когда к ней потеряешь интерес. Наверно, к счастью для родителей и для меня, все мои желания были осуществимы.

Главной страстью были солдатики. Она сохранилась вплоть до первого курса университета. Там победила другая страсть, сексуальная. Все существовавшие наборы игрушечных солдатиков становились моими. Они были далеки от совершенства. Зачастую невозможно было понять, на ком скачет красный всадник, на бегемоте или на мутировавшем, тонконогом таракане. Еще труднее было понять, что сжимает кавалерист в вытянутой руке, тупой меч, кривую дубину или обломок оглобли. Но главное было не в форме и даже не в содержании. Главным было количество! Правда, никогда не опускался до перемешивания времен и масштабных размеров армий. Это было недопустимо и меня переворачивало, когда от коллег по песочнице получал подобные предложения. Тевтонские псы-рыцари могли биться только с русскими ратниками того же временного периода. Ну, а, уж если Великая Отечественная война, то и в самом деле Великая!

Мог часами молча просиживать над ковром сражения, передвигая полки, устраивая засады, рейды по тылам противника. Это не была историческая реконструкция, мне с избытком хватало фантазии, чтобы придумать и повод войны, и неизъяснимые внятно причины, не говоря уж, о собственно военных действиях. Все машинки, железные дороги, конструкторы, кубики и даже мебель приспосабливались для нужд действующих армий. Старое кресло в одной войне могло играть роль неприступной крепости, а в другой стать высокой горой, на которой закрепился враг и мне не считаясь с потерями, надо было его оттуда выбить.

Интеллигентные родители смотрели на меня с восторгом. Они считали, что военная карьера обеспечена, с этаким-то стратегическими талантами. Но подчас им было трудно прервать миллитаристкие забавы, для того, чтобы выпихнуть меня на улицу. На улице было неинтересно. Окружающий мир был полон опасностей, объясненных родителями и еще непознанными, но явно существующими. Опасность могла исходить от чего угодно. Но наиболее странными казались люди, хотя они ни как не проявлялись. Очевидно, поэтому у меня в детстве не было друзей. Я никому не поверял свои тайны и секреты. Укрывал их от всех. Мне трудно было знакомиться и находить слова для разговора.

Детский сад пугал общими спальнями и общими туалетами. Странно, но об этом стал думать позднее. Уже начиная с раннего детства, человеческое общество стремится изо всех сил стереть индивидуальные различия. Это характерно не только для бывшего СССР, но и для любой другой государственной системы. Когда, с раннего возраста вынужден коллективно испражняться. Потом, в тихий час засыпать среди двадцати других детей, сохраниться практически не возможно. Но в нашей стране любая форма индивидуализма считалась проявлением психического расстройства. И подвергалась соответственному лечению.

В этом, пусть даже, детском обществе, сразу четко выступила градация. Появились свои лидеры, способные мгновенно, без раздумий толкнуть в грудь кулаками. Выявились те, которые подставляли эту грудь. И те, которые находились в стороне от первых и вторых. Волки, стадо, одиночки. Волки тоже сбивались в стадо-стаю, чтобы лучше резать овец. Я был одиночкой. Наверное, существовать в обществе одиночкой, и есть та самая золотая середина.

Волки могут сожрать и превратить в овцу, если пути пересекутся. Но этого можно избежать, волки ведь тоже стадо и они поступают сообразно коллективному интеллекту. А если удалось уйти от волков, то дистанцироваться от овец, дело плевое. Детский сад я ненавидел, но он было неизбежным, как дождь, зима. Приходилось мириться.

Труднее было со школой. В саду мог большее время оставаться сам с собой, находясь среди других. Школа, в которую, будучи сыном интеллигентных родителей, попал в шесть лет, уже бойко умеющим читать и относительно безошибочно считать, в пределах двадцати, все было по-другому. На уроках вперед выдвигался критерий общественной оценки, успеваемость, дисциплина. Если успевал по предметам, был дисциплинированным, то ты хороший ученик, для учителя и родителей. На переменах вновь торжествовало животное разделение людей, и здесь твои успехи на уроках могли сослужить очень плохую службу. Мир стал сложным. На обретение места и поиски той самой золотой середины, между волками, стадом, а теперь еще и пастухами, в чьей роли ревностно выступали учителя, ушло года три. В четвертом классе окончательно был зачислен в крепкие хорошисты, с удовлетворительным поведением и средними способностями.

Родители, и главным образом отец, считали, что только в здоровом теле может быть относительно здоровый дух, запрещал, по его выражению, гонять собак по помойкам, к чему я не особенно и стремился, отдавал предпочтение этому благородному занятию, – занятиям спортом. Обилие спортивных секций сменивших меня закончилось, в конце концов, – бассейном.

В начале оказался в спортивной группе. Но каждый день совмещать пять или шесть часов в школе с четырьмя часами интенсивных тренировок в бассейне, да еще домашнее задание после, быстро стали для меня не посильными. О том, что бы заявить об этом во всеуслышанье не могло быть и речи. Пошел другим путем, как в свое время сделал В. И. Ульянов-Ленин. На нескольких соревнованиях показал душещипательно плохие результаты. Хитрая политика не замедлила сказаться, без излишней помпы меня, как бесперспективного, перевели в группу здоровья. Теперь ходил три раза в неделю, по три часа, в окружении едва научившихся плавать лягушек, плескался в воде в свое удовольствие, да, и для самолюбия приятно.

Так же получилось со школой. Только те предметы, которые были мне интересны, давались легко. А остальные, главным образом точные науки, несказанно мучили меня. К шестому классу весь интерес к школе пропал. Не знаю, кого винить в этом, учителей, школьные программы, да, нет. Скорее всего, самого себя. Может быть, это произошло еще и потому, что появилась очередная страсть, – Книги. Они давали то, что не в состоянии была дать школа. Я читал запоем, о домашних заданиях вспоминал, только тогда, когда мать в двадцатый раз криком вытаскивала меня из-за пределья. Устные предметы давались легко. Мог запомнить, конечно, если слушал объяснение материала на уроке. Письменные задания благополучно перекатывал на переменах. Девчонки уже в шестом классе симпатизировали мне. Даже за жвачку и другие мелкие сувениры давали списывать на контрольных работах.

Я возвращался из школы. Обедал очень торопливо. Уходил в свою комнату, во время подготовки уроков мне запрещалось закрывать двери, чтобы мать могла контролировать домашний учебный процесс своего чада. Но и здесь нашел компромисс. Наваливал на стол учебники, тетради, неопрятная гора возможных знаний. А сверху аккуратно лежала книга, которая в тот момент безраздельно властвовала надо мной. Родители опять столкнулись с проблемой выдворения чрезмерно углубленного в себя чада на прогулки. Более-менее ровные и положительные оценки усыпили бдительность домашних цензоров. Они самоустранились от проверок подготовки к урокам. Это позволяло большую часть жизни проводить в самом себе или самим собой в придуманном другим человеком, напечатанном мире.

Моя замкнутость не смогла не вступить в противоречие с окружающим миром. В середине девятого класса посыпались двойки и тройки. Пытался сдержать, суетливо возводя запруду из вранья, вырванных из дневника страниц, поддельных подписей и прочего подобного. Но поток был слишком велик, что бы моя, не без гордости могу сказать, довольно, искусная плотина не рухнула под талыми водами всепоглощающей правды.

Нерушимый союз родителей, школьных учителей и репетиторов общими, титаническими усилиями заставили закончить без троек десятый класс. Не без хлопот отца поступить на исторический факультет Ленинградского Государственного Университета имени Жданова. Все эти великие события произошли в один год с выстеленной Горбачевым перестройкой.

Первый курс оказался очень ярким. Все вокруг было не таким, как прежде. Исчезло давящее ощущение толпы. Начал различать лица, преимущественно женские. Первый семестр взрослой жизни, страдая, хранил целомудрие. После зимы, с таяньем снега меня посетила первая любовь. Она была старше на два года и выше на три сантиметра, этакий, Майкл Джордан в юбке. Все героические попытки романтизировать отношения, разбивались в постели о плотскую, животную страсть. Она была самкой. Когда узнала о том, что у меня первая, для нее обремененной большим, по сравнению со мной, багажом жизненного опыта, куда входило: замужество, аборт, развод, учить жизни такого кутенка, как я было потрясающим, чувственным наслаждением.

Когда расслабленный вином, ее телом, начинал говорить о любви, она смеялась и, гладя по голове, говорила: "Любовь – это совокупление. И чем лучше оно, тем крепче любовь!". Я злился, мучался, страдал, писал стихи, но все мимо.

Короче говоря, в армию попал прожженным, умудренным опытом и изъеденный цинизмом. В армии, запертым на два года, сохранить себя невыразимо сложно. Но когда удалось выработать линию поведения, отслужил год, получил сержантские лычки, понял, что в этой системе при определенных обстоятельствах, охранять свое я очень легко. Помогало этому и изолированность армии от общества, которое конвульсировало в объятиях перестройки, гласности и демократии, этих подосланных, продажных девок капитализма. Одним словом, переполненный сам собой вернулся на гражданку.

Эта "Гражданка" оказалась совершенно другим измерением, на совершенно чужой планете. Естественно, из армии никто не ждал, кроме родителей и пары закадычных приятелей по университету, так же как и я два года не обдуваемых ветрами перестройки. Возвращение было будничным и рабочим. Несколько дней беспробудной пьянки, череда новых знакомых, кратковременные, на сексуальной почве, влюбленности в женщин, чьи имена и лица забывал сразу по окончанию акта.

Осенью учеба перемешалась с желанием зарабатывать. До девяносто первого года, таких возможностей было море. Удалось совместить нетяжелое обучение с еще более легкими, но регулярными заработками. Денег имел достаточно, чтобы ни выделяться из серой массы элгэушного студенчества. Пил вино, трахался, покупал вещи. Учеба катилась сама собой. Учились мы не на семинарах и лекциях, ни на коллоквиумах, и уж тем более ни на экзаменах и зачетах. Как правило, способность излагать свои мысли складно появлялась в компании себе подобных, за бутылкой водки, на какой-нибудь конспиративной квартире. Естественно, что мысли были сумбурными, а слова загадочными и туманными. Но когда все это говорилось, понимал все и все мог объяснить. Заканчивалось всегда примерно одинаково. Утром с головной болью, вспоминая имя очередной подруги по диспуту, с которой обрел единение душ и тел. Вспомнить тему шумной вчерашней беседы не мог. Зачем?! Почему кончилось это, как всегда, в постели, с незнакомой девкой, с дерьмом во рту, жуткой головной болью и желанием содрать с кожу, чтобы очиститься?!!

Все путчи и политические волнения проскакали мимо, не смешивая меня с собой. Не принимал участия в политике, чурался всех видов общественных движений. Всех политиков считал жидким говном с изюмом. Главным в жизни было наличие денег для обустройства комфортной, физиологической жизни. Душа и собственная индивидуальность в тот момент беспокоили меньше всего. Конечно, считал себя исключительным, но доказывать это кому-либо необходимости не ощущал. В таком состоянии духа и тела закончил свое высшее образование.

Первый раз в голову пришли мысли о том, что тело бренно, когда потерпел фиаско в коммерческой деятельности. Ситуация была обыденной, до слез. Подставили. Наехали, обобрали, хорошо, обошлось без членовредительских штук. Однако, проститься пришлось со многим, с новой машиной, дорогими часами, золотыми цацками и просто с деньгами. Сидел в пустой квартире, благо о ней бандитам ничего известно не было. Прописан был в коммуналке, ее и лишился, а квартира была записана на мать. В то время бандитские разборки иногда оставляли родню нетронутой. Так вот, сидел в этой квартире и думал, зачем мне деньги? Внешние проявления успеха? Главное это жить в согласии с собой. Избегать конфронтации с окружающим миром. И вообще спрятаться от всего.

Устроился работать в музей, в архив. Что, хотя и не соответствовало специальности, но было по профилю примерно рядом. Стал книжным червем. Общение на работе сводилось к здрасте и досвиданьице, спасибо и пжалуста. Зарабатываемых денег едва-едва хватало на жратву, чтобы ни помереть с голоду. У родителей брать гордился, да и помочь они в то время могли мало чем. Иногда жратву менял на водку, а голод обманывал алкоголем. Безрадостно все было. Примерно в это же время начал вести дневник. Поверял бумаге мысли обо всем, кроме самого себя, потому что со мной ничего не происходило. Два года рылся в пыли и своей душе. От самоубийства спас случай, если они бывают. Случайно на улице встретил старого приятеля по неудавшемуся бизнесу. Кстати, именно он и подставил тогда бандюкам. Морду бить не стал, хотя подмывало. Сдержал в себе извечную ненависть обездоленного к преуспевающему. И не обманулся. Не знаю, то ли угрызения совести, что вряд ли, то ли мои прошлые заслуги и способности на почве российского предпринимательства, заставили сделать предложение войти в его фирму младшим компаньоном. К тому времени самобогемная, голодная жизнь успела набить оскомину. Подумав минуты три, я согласился. Отметили примирение в кабаке. Слюняво целовались, переполненные искренним дружелюбием.

Предпринимали мы, довольно, успешно. Полу криминальный, как и все из существующих в России в то время коммерческих предприятий, приносил очень немаленькие деньги.

Поменял квартиру на Петроградку, купил новую девятку и имел возможность потакать своим не чересчур большим, человеческим слабостям. Идиллия продолжалась до тех пор, пока жадного Гешу, как называл своего приятеля, за эту самую жадность, не грохнули бандюки. Я его предупреждал. Фирма развалилась, какой бы он не был плохой и жадный, но все в ней вертелось, именно, вокруг него, Геши.

Я перебивался случайными заработками. Перекидывал машины, кого-то с кем-то сводил. В общем, из всего старался извлечь максимальную выгоду. Выгода извлекалась. Деньги не переводились. Круг знакомых рос.

В последнее время незадолго до провала у меня все чаще стала возникать необходимость в человеке, с которым мог поговорить по душам, в случае необходимости выплакаться, рассказать о том, какой я особенный и как не похож на других.

Женщины с аккуратной постоянностью появлялись в моей жизни. Но, казалось, что все, что их интересует из меня, так это деньги, квартиры, машины. Сердце сжималось и пряталось от возможности знакомства с их мамами и папами. Они с первого же мгновения смотрели на меня, как на потенциального жениха. Тошнило от всего этого. Месяц встречался, на такой срок меня хватало. Как только очередная предпринимала попытки перетащить в квартиру тапочки, халат, прокладки и другие женские шалабухи, дабы начать вить гнездо, цеплялся к чему попало и выставлял претендентку за железную дверь.

Потом неделю самоотрешенно пил и упирался лбом в холодное стекло окна на кухне. Оно отделяло меня от потной ночи. Смотрел в нее из неосвещенной кухни, курил и думал, как бы все было, если бы в миг изменилось и стало другим.

А, однажды проснувшись, увидел, что это произошло. Все равно, и в этой жизни я по-прежнему был один. Но потом появилась Наташа, неважно, как и почему, но я полюбил ее. Как никого до нее и, наверное, после нее тоже. Часто думаю сейчас, а что бы было, если вместо Наташи оказалась какая-нибудь другая женщина? Смог бы полюбить ее?! Ответа нет, но Наташа умерла, и я вновь остался один.

Вся эта мишура в лице Атмана, Малах Га-Мавета, воспринималась мной, как должное. Этот мир удивлял, но что буквально парализовывало меня, так это то, что я не сошел с ума здесь.

Мучительно захотелось выпить, чего-нибудь покрепче чая. Шура все не появлялась. Решил прогуляться к магазину, а заодно прихватить пару бутылок вина. Водки не хотелось. Подбросил дровишек в почти прогоревший костер. Поднялся и направился к реке Волковке.

Надо принимать решение. Но какая-то будничность, не важность всего этого. А что важно? Важно то, что меня настораживает предложение Атмана. Есть в нем противоречия, несоответствия, которые пока ускользают. Безумный Бог не слишком торопил. Вот спешить и не будем. Надо отыскать Шуру. Вина выпить и выспаться. А утро вечера всегда мудренее.

Со вторым получилось легко. В магазине прихватил две бутылки Киндзмараули. Возвращаться на одинокий бивуак не спешил. Если Шура прибежала, то по следам отыщет меня. С ее скоростными возможностями догнать меня вопрос минут. Решил возвращаться к костру кружным путем. Легко ли убить время, там, где его нет? Сейчас проверим.

Громко орать, подзывая Шуру не то, чтобы боялся. Было бы неприятно слышать собственный охрипший рев в полной тишине мертвого города. Открыл бутылку вина и отдал должное половине. Вино было прекрасным. Шлялся по левобережью Волкуши, прихлебывая вино из горлышка и не особо утруждая себя поисками. Заглядывал в подъезды, какие-то щели, тихонечко посвистывал, но одноглазая бродяжка не находилась.

Сегодня выдался богатый на жидкость день. Суп, две тарелки, чай, две чашки и почти целая бутылка вина. Последнее усугубило проблему, которая проблемой, конечно не являлась.

Пристроился у глухой, красной, кирпичной стены котельной. Одолеваемый риторическими вопросами начал подготовку к мероприятию. Вопросы были такими, – Сколько поколений орошали стену этого полезного здания переполнявшим их золотым дождем? Где они теперь? И почему я об этом думаю? Ответ нашелся только на последний вопрос, – легкий хмель от выпитого вина. Или ошалевший от собственной значимости, теперь даже процесс мочеиспускания всегда буду сопровождать глубокими философскими размышлениями?!! Ну, нет!

Поднял голову, чуть выше уровня глаз, на стене, мелом, сделана надпись. Неизвестно когда и неизвестно кому:

"Если ты надумал и все-таки решил застрелиться. Не медли! Ибо пуля летит медленнее, чем успеешь передумать!"

Пожал плечами, к кому это обращение? Если ко мне, то пробовал уже расстаться с жизнью, причем способом, гораздо более медленным, чем выстрел из пистолета в висок. Но передумывал не я. Мое тело решило за меня, – жить! А за мое тело решили здешние Боги. Они сделали меня бессмертным. Застегнул ширинку, повернулся все еще думая о надписи. Слишком свежей во всех смыслах она казалась.

В трех шагах, вытянув стрелой громадный хвост, сидела одноглазая побегунья. На радостях шагнул к ней:

– Где ты была, блудная корова?!

Она качнулась всем телом из стороны в сторону. Склонила голову к земле и как-то изогнувшись носом, откуда-то из-под живота выпихнула. Что бы вы думали?!

– Пистолет?!! Э, Шура, где ты раздобыла его? – Сделал еще шаг, наклонился и поднял его. Шура сидела, задрав голову, смотрела, не проявляя никаких эмоций. ПСМ – пистолет системы Макарова. Вытащил обойму, передернул затвор, он клацнул. Повернулся в сторону, нажал на спусковой курок, – в стволе пусто. Опустил пистолет в карман. Из обоймы один за другим выдавил на ладонь пять "золотых патронов". А почему она принесла его? Почему сделала это, именно, сейчас?!

– Эй, подруга! Ты на что-то намекаешь?! – Вспомнилась надпись. "Дорога ложка к обеду". Так выходит? Как мало в нашей жизни бывает случайностей. Все слеплено и не происходит одно без другого. Хоп, тебе захотелось пописать. Хоп, писая, ты читаешь надпись на стене, в которой говорится о самоубийстве. Оба-на, и твоя лучшая подруга, в мире начисто лишенном огнестрельного оружия, приносит боевой, снаряженный пистолет! Случайность?! Нет, вряд ли. Если только Шура не принесла пистолет, для какой-нибудь другой цели. Для какой? Уж, всяко не орехи колоть! Как узнать у крысы, пусть достаточно большой и дружелюбной, для чего она принесла пистолет последнему человеку оставшемуся в мире. Да еще стоящему над пропастью решения?! Что ему делать, – шагнуть в пропасть?! Или попытаться отступить от нее и вернуть что-то?!

– Итак, милая моя, что ты хотела сказать этим подарком? Мне уже пришло время застрелиться, да? Если да, то не могла бы ты отойти влево на два шага?! Если нет, то будь любезна, отодвинься назад. Пожалуйста, не думай, что это пьяный бред. Алкоголь из меня уже выветрился. Так, что давай, блесни разумностью. Влево, значит, застрелиться. Назад, ну ты, поняла.

Шура оставалась недвижимой. Засунул патрон в обойму, вставил в пистолет, взвел затвор и поставил его на предохранитель. После медленно поднес "Макара" к виску.

Шура, как-то комично, одним прыжком отлетела назад. Прыжок получился огромным.

– Значит, нет!.. – Я засунул пистолет за ремень на джинсах.

– Могла бы с кобурой принести. Да, и патронов маловато. Ну, хорошо, спасибо за подарок. Давай вернемся к костру, я там тебе супа оставил. Поешь, а потом во всем разберемся.

До костра оставалось метров сто. Дошли быстро, но Шура шла вплотную ко мне. Удивительно! Ни на шаг не отходила. Конвоирует, что ли?

Ее порция уже затянулась холодным жирком. Но лакала суп с аппетитом. Мне пришлось повозиться, пробуждая задремавший костер. Скоро он прервал дремоту и продолжил алчную трапезу. Вылил оставшийся чай. Вывалил из чайника большой ком заварки. Налил свежей воды и водрузил над огнем. Шура уже закончила трапезничать. Чистила мордочку.

Я, глубоко затягиваясь, курил. Смотрел на нее и продолжал удивляться.

– Может, переоцениваю твои умственные способности? Тогда все это, не более чем случайность? Ты, увидев мое агрессивное движение, отнесла его на свой счет. Срефлексировала и попыталась обезопасить себя расстоянием? Здесь есть над чем сломать голову и более светлую, чем моя. Может, проведем еще ряд опытов по методике Павлова? В чем, правда, она заключается, понятия не имею.

Опять ощущение дежа вю. Вспомнил, мы с Наташей что-то такое говорили о подопытных крысах. Мир не в состоянии придумать ничего нового. Все повторяется. А может, все это происходит из-за меня? Но тогда в мире нет места случаю. Все предрешено. Следовательно, Шура, совсем не просто так принесла пистолет. Пора возвращаться к прерванному выяснению отношений.

– Ну, так, что ты хочешь? Что я должен делать с этим пистолетом? Как там у Антон Палыча? "Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит". И в кого же ты мне предлагаешь, стрелять? В Атмана?

Шура не пошевелилась.

– Верно в него, бесполезно. Выпустишь все патроны в белый свет, как в копеечку. Слишком он нематериален. Тогда, вторая кандидатура, – Малах Га-Мавет?

Она поднялась, побежала и потерлась носом о мое колено.

– А Азазель и Аваддон?

Она вернулась на прежнее место и села.

– Комментарии, как говорится, излишни. Значит, Малах Га-Мавет! Да, и Атман, дал, что-то, вроде, лицензии на отстрел Пыльного Ангела.… Слушай.… Очень странно получается! Не находишь? Атман, чтобы доказать свою искренность, сдает мне Демона. Спустя время, заметь, очень непродолжительное время, ты, подруга, приносишь пистолет. И недвусмысленно предлагаешь совершить акт возмездия! Причем, разрешенный вышестоящей инстанцией. Очень странно! Я бы даже сказал подозрительно! Тут без ста граммов не разобраться.

Откупорил вторую бутылку вина.

– Не желаешь? – Поднялся и плеснул немного вина в тарелку Шуры. Та подошла, сунула нос, но пить не стала, а начала фыркать, показывая всем видом негативное отношение к пьянству. Я имел особое мнение по поводу спиртного. Сделал насколько больших глотков из бутылки. Дураки пили вино из специальных бокалов. Какой, там вкус? Вино надо хлебать из горла, что бы оно текло по подбородку, за шиворот. Вот тогда у него появляется вкус!

В голове не прояснилось. Но, как молния, блеснула одна мысль.

– Достаточно забавно получается. Все эти соответствия наводят на вывод, что ты, милая, работаешь в тесной связи с нашим обаятельным богом.

Шура продолжала фыркать и обтирать морду лапами. Сцена, явно, затянутая. Такое ощущение, что она ввалилась в бочку с вином и никак не может отделаться от навязчивой алкогольной зависимости.

– Или может, таким образом, хочешь показать, сколь глубока степень моего заблуждения? Насколько для тебя, эта степень, оскорбительна? Не впечатляет! Хоть убей! Наверно, твоя актерская игра и сорвала бы аплодисменты у тебе подобных, но для меня это все мало убедите…

Договорить она не дала. Прыжком подскочила к тарелке, где на пол пальца было налито вино и передними лапами, на излете своего прыжка, ударила по краю посудины. Тарелка взлетела над землей, орошая ее рубиновыми каплями. Сделала несколько оборотов в воздухе и упала вверх дном. Я не ожидал подобного проявления чувств. И актерской игрой поступок Шуры, тоже было трудно объяснить. Тем более что она, не оглядываясь, уходила в сторону пожарища. Если допустимо сравнивать больших крыс с собакой, Шура являла сейчас собой, яркий образ побитой собаки. Почему-то сразу поверил ей.

– Шура! Прости меня, я не прав!!! Ты не причем здесь. Слышишь, вернись! Я прошу у тебя прощения!

Она не обращая внимания на моё искреннее раскаяние, опустив голову, уходила прочь.

– Ох, уж, эти женщины! Им мало того, что мужчина признает свою неправоту. Им надо, чтобы он на коленях, со слезами, умолял о прощении!

Бросился следом за ней. Бутылка опрокинулась на подпрыгнувшей доске. Вино богатой струей полилось на землю. Черт с ним, вина не перепить, а друга не сыскать! Догнал и обогнал понурую крысу. Опустился перед ней на колени, прямо на грязный асфальт.

– Видишь, я на коленях! От всего сердца приношу свои извинения! Прошу, простить меня!

Шура смотрела мне в глаза своим единственным глазом. Показалось, что он подозрительно, но красноречиво увлажнился.

– Ну, не плач, пожалуйста… – гладил ее по голове. Помнится, что так же было и с Наташей. Взял Шуру на руки и понес к костру. Сел на мокрую доску, баланс влажности установился со всех сторон моих штанов. Долго сидел, держа на коленях, гладил, расчесывал пальцами ее гладкую, густую шерсть. Стало прохладно. Костер уже почти прогорел.

– Может быть, пойдем, поищем ночлег? – Опустил ее на землю. Вода в чайнике почти испарилась. Добил умирающие угли, перевернув чайник в бывший костер. Он, шипя, агонизировал.

Быстро собрался. Решил переночевать в той квартире, в которой запасался всем необходимым для пикника.

В маленькой комнатке стоял разобранный двуспальный диван, на нем гора маленьких, с ручной вышивкой, подушечек. Аккуратно сложенный плед, сотканный из железной, верблюжьей шерсти. Снял куртку, ботинки. Засунул пистолет под одну из подушек. Отметил в блокноте еще один, прожитый без убийств, день. Чувствовал огромную усталость. Успел подумать о Шуре, которая никак не могла обрести покоя под боком. И еще о том, что последнее время кошмары не снятся. Вновь сбежал в безопасность сна без сновидений…

Глава 4. Малах Га-Мавет в последний раз.

Нет ничего более абсурдного, чем пустой город. Пустой лес, пустое поле, даже пустая деревня, слова, сочетающиеся и сочетаемые со смыслом. Пустой город, явление не находящее ни определений, ни ассоциативных аналогов.

Этот пустой город мне снился. Бежал по нему и в нем. Мелькали дома, улицы, мосты. Я бежал, пытаясь найти людей. Они были, но прятались от меня. Люди боялись и не верили мне. Бежал и подбирал слова, чтобы суметь доказать им, что я такой же, как и они. И с каждым шагом понимал, что все мои доводы разобьются о ту правду, что они знают обо мне.

Разбудила Шура. Она сопела и усердно щекотала усами мое лицо. Сна ни в одном глазу, а у меня их два, в отличие от подруги. Внутри поселился червяк. Он заменил собой все внутренности и теперь сосал стенки желудка. Чувствовал себя, как в день перед экзаменом. Очень важным экзаменом, к которому совершенно не готов.

Шура нетерпеливо топтала мою грудь передними лапами.

– Что, хочешь сказать, – вставайте граф! Вас ждут великие дела. Нашла, тоже Онри Сен-Симона.

Шура поняла упрек. Соскочила с дивана и занялась любимым делом, – умыванием. Пришлось подниматься и мне. Тело разбито вдребезги. Казалось, что бежал не во сне, а наяву. Состояние не соответствовало, предначертанию сегодняшнего дня. Перестал относиться к себе, как к герою. Все то, что должен был сделать, виделось невыполнимым. Сказал бы мне, кто ни будь пол года назад, о необходимости убить Демона, возрастом превышающего само время, и сумей убедить в этом. Я застрелился уже тогда, каким бы это было облегчением! Используя остатки воды и бритву обнаруженную в ванной, сумел побриться. Вода была холодной, пена быстро засыхала и перхотью обрушивалась вниз, бритва была тупая, как колено. Тем не менее, бритье вернуло реальность ощущений. Скорее всего, с помощью трех порезов. Один на шее, второй под нижней губой и третий на щеке. Гадким Денимом обжог и без того горящее лицо. Почистил зубы. В ванной больше делать нечего.

Шура, ни на мгновение не останавливаясь, носилась по квартире. Никогда не подозревал в грызунах такой кровожадности и нелюбви к доисторическим, демоническим существам. Завтракали сухим пайком, – сухим, то есть твердокопченой колбасой. Черствым, как камень хлебом, с которого, чтобы можно было кусать, пришлось обрезать все грани. Аппетита ни у меня, ни у непоседливой Шуры не было. Сухомятка разодрала горло и вызвала жажду. Всю воду бестолково извел в ванной, прихорашиваясь перед последним и решительным боем. Закурил.

Нетерпеливость Шуры стала навязчивой. Она нарезала круги, постоянно задевая мои ноги.

– Все, все! Сейчас, докурю и вступаем.

Гнал от себя все мысли о том, что предстояло сделать. Неуверенность зачала страх. Он рос и развивался, заполняя изнутри. Я тянул время. Для меня это было естественным и объяснимым. Только, вот Шура не желала вдаваться в особенности моего настроения. Сгорая от нетерпения, она вцепилась зубами в брючину, и всеми силами пыталась сорвать меня с места. Стало ее жалко, видя тщетность этих попыток. Решил больше не испытывать терпения подруги и не искать его пределов. Быть может следующим способом поторопить, будет прокусывание моей ноги. Встал со стула, накинул куртку. Нацепил нож на пояс и за него же засунул пистолет. Вроде все. Вещи брать не буду.

Вот и покинул очередное убежище. Будут ли места, где смогу отсидеться?! Жажда действительно мучила. Пришлось, с радостью от наличия уважительной причины, заходить в магазин. Шура оживленно ждала меня на улице. Напился. Взял с прилавка металлическую миску, сохранившуюся со времен товаро-денежных отношений, вернулся к Шуре. Поставил емкость и налил туда воды из бутылки. Но ее мучила другая жажда, жажда крови. Не знаю, есть ли у Демонов кровь. Она не стала пить, развернулась и побежала, в прямом смысле этого слова, к цели путешествия.

– Шура! Туда не пойдем. Пошли, так, как вчера, по кладбищу. – Успел остановить крысиный порыв.

Она остановилась. Потопталась на месте, ища решения. Нашла. Развернулась и побежала по вчерашнему маршруту. Я старался не отставать.

Решение идти по кладбищу, было принято по двум причинам. Первая, – путь по кладбищу менее приятный, но зато более длинный. С детства терпеть не мог кладбища. Вторая, маршрут, по которому изначально предлагала двигаться Шура, пролегал по мосту. На этом мосту пытался свести счеты с жизнью. По существу, на этом мосту я и умер, убедившись в своем бессмертии. В определенном смысле, это место было моим персональным кладбищем. Идти по чужому месту упокоения, легче, чем по собственному, тем более что ни тело твое, ни душа так и не смогли обрести вожделенного покоя. И не так уж важно, что оба пути лежат навстречу с Пыльным Ангелом.

Шура надбавила оборотов и исчезла. Не беспокоился, все дороги ведут в Дом. Решил добраться до места, где вчера воочию познакомился с Атманом, и там ждать Шуру. В самом деле! Она приволокла пистолет, недвусмысленно объяснила, в кого должен стрелять из этого пистолета. Я не имею права, лишить ее возможности присутствовать при последнем акте этого эпического действа. Жаль, песен обо мне никто не сложит, и дева не поплачет на кургане былинного богатыря Юрия Юзовского, канувшего в битве с Лихом. Если только Шура не выдавит пару слезинок из своего одинокого глаза.

Но если не лицемерить, просто страшно соваться к Малах Га-Мавету, в одиночку. Вот и пролом в ограде, отделявшей мир давно мертвых от мира уже мертвых. Переместился из смерти в смерть. Из ужасной в благостную и спокойную. Аллея. Если отвлечься, начинает казаться, что просто гуляю. Зашел на кладбище глотнуть тишины и мира, найти ответы на важные вопросы о бытие и сознании. Некрофилия, какая-то. Что ни лыко, то в строку. Плохие предчувствия. Чтобы перебить настроение, решил закурить. Достал сигарету. Потянулся и вытянул из кожаного чехольчика на поясе Зиппо. По привычке спрятал желтое пламя от несуществующего ветра. Заполнил все легкие без остатка ароматным дымом. Закрыл глаза от удовольствия. Ощупью засунул зажигалку обратно. Выдохнул отработанный дым и открыл глаза.

Два метра отделяло меня от стоявшего напротив Атмана.

– Привет. Обидно, что вместо того, чтобы обдумывать предложение Бога, ты вступил в сговор с одноглазой крысой и направляешься бесцельно убивать время. Что можешь сказать в оправдание?!

– А, почему я должен оправдываться перед тобой?! Почему должен обдумывать твои слова?! Слова Безумного Бога! Я что не имею права поступать так, как считаю нужным?! А Безумным Богом тебя, кстати, назвал Малах Га-Мавет.

– Все-таки атеизм, как религия, плодила тупых, много о себе думающих циников. Плевать на то, кто и как меня называет!!! Что ты решил?!! Вот этот вопрос и ответ на него являются главными со времен мироздания!

– Ни чего я не решил. Ты что думаешь, что, так сразу поверил сладким речам?! Я же по твоим собственным словам циничный атеист и, исходя из этого, совсем не обязан верить и веровать в Безумному Богу!

– Хватит тыкать в лицо моим безумием!!! Ты не более благоразумен, чем я. Как я хочу, чтобы у тебя было бумажное лицо, с каким удовольствием бы его скомкал!!! Пускай право определять, что есть рассудок, а что есть безумие останется уделом давно сдохших психиатров! Что я должен сделать для того, что бы ты поверил?!! Скажи! Нет ничего, невозможного для меня!

Догоревшая до фильтра, забытая сигарета, напомнила о себе коротким, болезненным ожогом указательного пальца. Задергал рукой. Раздражение Атмана сменилось благодушной улыбкой. Настал мой черед нервничать.

– А чего ты лыбишься?! Что, смотришь на меня, как добрый папа, на не в меру расшалившегося любимого сына?!! Осчастливил, думаешь, знакомством?! Мне по барабану и ты, и твои присные! Мне на себя наплевать. Думаешь, твое предложение что-то изменит в моей жизни?! Мне и раньше было насрать на все! Что такого произошло в этом мире, чтобы я изменил к нему отношение?!!

Атман улыбался, но теперь она, его улыбка, была подмороженной, задумчивой. Странно было видеть себя в трех шагах от себя. Один я задумчиво улыбается, другой стоит и орёт во всю глотку. Паранойя. Пока переводил дух, он перехватил инициативу.

– Хорошо, не будем ссориться. Поверь, я никогда не желал тебе зла. Все то, что происходило с тобой, все это дело рук Малах Га-Мавета. От меня он имел четкие инструкции, – не вредить и оберегать Юрия Юзовского. Но он достаточно самостоятелен…

Рукой прервал попытку возразить.

– … экспериментировал, сволочь! В силу пыльного воображения. Хочешь убить его?! Пожалуйста, убивай! Я не против. Хочешь спрашивать?! Пожалуйста, спрашивай, а потом убей! Желаешь узнать правду, – узнавай!

– Вот, именно, у каждого своя, правда! Он говорил, что только выполняет твои приказы. Ты говоришь, что Демон достаточно независим от твоей воли, для принятия собственных решений. Знаешь, чего больше всего хочу?! Грохнуть его, потом завалить тебя, а последним патроном сделать дырку в собственной башке!!!

– Исключено второе и третье. Первое возможно. Иди поговори с Пыльником. Сейчас он в Доме в непотребном виде. А дальше ты волен, поступать так, как тебе заблагорассудится. Подводя черту под этим разговором, могу сказать, только одно, – можешь прожить в этом мире серую, пустую вечность. Или можешь стать творцом нового, разноцветного всего. Выбор за тобой. Моей участью остается одно, – ждать. У меня, как и у тебя в запасе вечность. Я подожду…

Он исчез. Я снова закурил. Решительным шагом направился к выходу. Меня переполняла спортивная злость. Прямо через край, пенясь, переливалась. С Шурой или без нее, задам пару вопросов Малах Га-Мавету, а дальше посмотрим.

Если нет возможности отомстить убийцам Наташи в вышеназванном порядке: Малах Га-Мавет, Безумный Бог Атман, Юрий Юзовский. Значит, есть еще один вариант. Заключить сделку с Атманом и грохнуть его уже внутри себя. Если получится. Но и первый и второй станут насущными, только после разговора с Пыльным Ангелом.

Уже у выхода на ходу раздавил ногой окурок. На противоположной стороне ворот, уже нетерпеливо топталась Шура. Снова она исчезает перед появлением Атмана. С чего бы это? Или она на дух не переносит Безумного Бога, или избегает очной ставки. Ну, об этом, если останется время можно будет подумать на досуге.

Поравнялся с Шурой, не останавливаясь, прошел мимо, лишь кивнув головой. Она пошла за мной. У развалин ни Мерседесов, ни Других не было. Это были уже просто руины. Где-то под ними сидел Малах Га-Мавет. Пересекли площадь наискосок. Подошли к Дому. Я совершенно не помнил расположение подземных лабиринтов. Очень надеялся на великолепное чутье крысы. Легко нашел железную дверь, ведущую с поверхности под землю. Ее никто не охранял. Повернулся к Шуре и сказал:

– Ну что, голубушка! Настал твой звездный час. Тебе проще будет ориентироваться в подземелье, в отличие от меня, даже если встану на четвереньки. Так что тебе и флаг в лапы! Ищи Пыльного Ангела, девочка! Настало время кое-кому заплатить по счетам.

Дверь открылась с оглушительным, неприятным скрипом. Шагнул в сторону, пропуская Шуру во мрак подземелья. Она бесшумно шмыгнула, я затопал следом.

Факелов горело значительно меньше, чем в прошлые посещения Дома. Когда глаза привыкли к полумраку, освещения стало хватать с избытком.

Шура не спешила, медленно шла впереди. Это происходило не от неуверенности. Лишь изредка останавливалась, принюхивалась, со стороны, казалось, что вспоминает или размышляет. Повадки в темноте вполне могли сойти за поведение идущей по следу собаки. Гипертрофированная такса, в поисках острых ощущений. Очень похоже. А ведь таксу, если мне не изменяет память, и вывели, как собаку крысолова. "Черт, я не на выгуле собак!". Сразу всколыхнулся страх. Вытащил пистолет, мучительно вспоминая, – взводил его или нет. Мучения оказались ненапрасными, – взводил. Снимай с предохранителя и стреляй в Малах Га-Мавета. Главное не забыть, что в обойме всего пять патронов, хватит ли, чтобы убить Демона? Атман не уточнял количество выстрелов необходимых для этого. "А может быть все это ловушка?! Заманивают для очередного своего эксперимента?! Нет, вряд ли, хотели бы грохнуть или поиздеваться и так бы грохнули и отоварили, без прелюдий".

Шура медленно, но верно шла по следу. Можно было бы еще помедленнее. Петляя по темным коридорам, вдруг оказались в месте, которое узнал. В первый привод в Дом, здесь оставили меня Азазель и Аваддон. В этом помещение с потолка начала падать вонь. Именно, здесь впервые увидел Пыльного Ангела воочию. А значит, за этой вычурной дверью ждет меня тысячелетняя человеческая смерть.

Шура уже яростно скреблась в дверь, одновременно, как плетью охаживая себя хвостом по бокам. Ладонь, сжимавшая пистолет стала мокрой. Большим пальцем правой руки снял предохранитель. Левой рукой повернул золотую ручку.

В огромном зале горело всего два факела. Большое количество темных углов давало возможность спрятаться Малах Га-Мавету в любом из них, с обнаженным клинком в руке. Я физически ощутил, как сталь протыкает меня, словно булавка жука, и вот уже пришпилен к стене. Еще один экспонат кунсткамеры Пыльного Ангела.

Шура тоже не сразу нашла мужество двинуться вперед. Но крысиная отвага превзошла человеческую. Я был пристыжен. Преодолев тяжесть в ногах, сделал первый шаг. Следующие четыре до стены, к которой крепился факел, были немногим легче. Вытащил факел, выставил перед собой. Согнул руку в локте и поднял пистолет на уровень лица. Подвиг на то и подвиг, что бы совершать его, не задумываясь о последствиях.

Неровный свет факела выявил странные изменения, произошедшие с покоями Демона. Основным достоинством убранства залы раньше был почти стерильный порядок. Стерильный настолько, что становилось понятно, – это место не предназначено для жизни человека. Теперь повсюду царили хаос и беспорядок. Я бы даже сказал беспорядок с элементами циничного надругательства. Под ногами шуршали какие-то бумаги. Толстая подошва с хрустом давила осколки бутылочного стекла. Зеркальный, сервировочный столик, разбит. Его металлический каркас согнут, и лежит на боку. В выстуженном камине, ворох грязного, мокрого, прокисшего, судя по витавшему запаху, тряпья. Обшивка любимого, кожаного кресла Демона, вспорота длинными прямыми разрезами. Волосяная набивка пуками торчит из дыр. Большое, старое зеркало испачкано каким-то черным веществом. Это вещество стекало вниз и скапливалось на раме, застывшими потеками. Потеки, будь я проклят, ничто иное, как кровь Других! Стол, на котором я вкушал гостеприимство Демона, был завален помоечным мусором. Справа, на краю столешницы лежал пиджак Пыльного Ангела, у него были оторваны рукава. Но не это в первую очередь бросилось в глаза. Посередине стола громоздилась куча дерьма. Около тонны весом, по предварительным и весьма неточным оценкам. Уточнять не стал. В эту кучу воткнуты два деревянных обломка от трости Малах Га-Мавета. Преодолев отвращение и приблизившись, убедился, что трость сломана вместе с клинком. Меч Демона, уничтожен. Но, кем и зачем?! Все было очень загадочно. Ясно только одно, – Пыльного Ангела здесь нет. Чтобы очистить совесть, заглянул в раздевалку и душевую. И там, и там пусто. Почувствовал облегчение. Но долг заставил задать вопрос одноглазому поводырю:

– Его здесь нет. Где он Шура?

У той на физиономии было нарисована яркими тенями факела глубочайшая задумчивость. На меня и на вопрос, – ноль внимания.

– Ну, ты что, окаменела?! Иди, ищи, где он.

Она вздрогнула, как человек, выведенный из пучины познания себя. Индетефицировала говорившего одним глазом. Узнала. Встряхнулась и подбежала. Сунулась носом в колено.

– Хочешь сказать, что не знаешь, где Пыльный Ангел. А по поводу всего этого беспорядка в его квартире, есть мнение?

Она продолжала, не двигаясь, стоять, уткнувшись физиономией в мои колени.

– Связных мыслей, насколько понимаю, у тебя нет. У меня тоже. Что будем делать? Искать дальше или будем выбираться отсюда?

Шура не реагировала. Видимо, облом был настолько сильным, что она потеряла всякую связь с реальностью.

– Шура, очнись! Без тебя не сделать ни одного, ни другого. Давай принимай решение, ты у нас сейчас вроде, как командир. Тебе нельзя быть деморализованной. Армия разбежится.

Легонько отпихнул ее коленом. Рассеянность, как водой слило. Шура отпрыгнула, потом стремительно приблизилась и вцепилась зубами в штанину. Дернула. Значение сей пантомимы было понятно, но вот куда она хотела идти? Я бы уже лично выбрался, подышать под низкий небосвод, подальше от Волкуши.

– Куда пойдем? Дальше искать? – Спросил, пряча надежду на обратное.

Она отпустила мою штанину и направилась к двери. Догнал уже при выходе в узкий коридорчик. Миновали его и оказались в широком. Это помнил. По нему можно было выбраться наружу. Радость продолжалась не долго. Шура опередила метров на десять, вильнула вправо и начала скрестись в маленькую железную дверь. Вспомнил, что пистолет у меня все еще в боевом положение. Поставил его на предохранитель и опустил в карман куртки. Перехватил освободившейся рукой факел и открыл дверь. За ней ждала густая темнота. Шура без промедленья прошмыгнула туда. "А почему я должен идти за ней, как привязанный?!". Отошел к стене напротив двери, сел на пол. Достал сигареты. В пачке осталась последняя. Все когда-нибудь кончается. Зубами вытащил сигарету из коробки. Смял пачку, отбросил в сторону. Попытка прикурить от факела закончилась удачно, но заплатил я за нее подпаленным чубом и бровями. Воняло паленой шерстью. Моими волосами. С большим усилием потер ладонью лоб. Ерунда, что курение способствует мыслительному процессу. Курил совершенно бездумно. Привалился спиной к стене. Факел мешал. Откинул в сторону. Он покатился по полу, теряя яркость и искры. Факел докатился до противоположной стены. Попал головой в какую-то выбоину на полу. Последнее освещенное мгновение его жизни, – выбоина, глубокая и заполнена водой. Факел зашипел в агонии, дымнул напоследок и умер. Я продолжал курить и искать мысли. Наконец появилось: "А зачем мне все это, собственно говоря, нужно?! Неужели в этом мире нельзя просто жить? Что, обязательно искать истину, задавать вопросы, думать над найденными ответами. Сражаться, бояться, надеяться, – в этом, что и есть смысл человеческого, моего то есть, бытия?!! Да, на хрена мне все это надо? Хочу быть деревом…". Из насыщенной темноты из-за двери, в разжиженный полумрак коридора вынырнула Шура. Я продолжал курить. Она подбежала и по уже устоявшейся традиции вцепилась в штанину зубами. Выдохнул ей в физиономию отработанный сигаретный дым. Она разжала зубы и оглушительно, по-человечески, чихнула.

– Это все, кому надо?! Мне или тебе? Судя по той энергии, которую затрачиваешь для осуществления задуманного, – тебе! Ну, так вот, – не смею мешать! Вот тебе пистолет. Я снимаю его с предохранителя…

Так и сделал и положил Макарова перед ней.

– Берешь его в свою улыбчивую пасть. Убиваешь Демона и все. Меня достали загадки вашего мира. Боги, демоны, крысы переростки! Надоело!!! Не хочу больше ни ваших тайн, ни ваших разгадок! Это не моя игра! Я просто жить хочу! Есть, спать, испражняться! Если это будет продолжаться вечность… – что ж согласен. Вертел я все это на том, чего нет у тебя! Сами разбирайтесь между собой. Откровенно, в этом мире могу обрести все, о чем мечтал в прошлом. Одиночество, покой, вечную жизнь и материальное благополучие! Всего этого здесь с избытком. И все это меня вполне устраивает! А если вам, что-то не нравится, – воюйте, рвите друг друга. Я выхожу из войны. Все! Слышишь, ты, Шушера! Меня это дос-та-ло!!!

Трудно, конечно, понять выражение морды-лица одноглазой, не говорящей, но пытающейся овладеть человеческой мимикой, крысы. Мне это удалось. Шура смотрела на меня презрительно и брезгливо. Мне стало стыдно. Унизительно стыдно. Не за слова, произнесенные мной и не за смысл этих слов. Показалось, что под взглядом я превратился в кучу, того самого, жидкого и мерзко пахнущего, а она, не заметив эту кучу, вперлась всеми четырьмя лапами в нее. Испачкалась о человеческую мерзость вся. Она попятилась и от меня, и от лежащего пистолета. Развернулась и медленно ушла в распахнутую дверь. Мне совсем заплохело. Поднял пистолет и опять поставил на предохранитель, как бы не отвалился от частого использования. Поднялся и направился следом за своей совестью. На этот раз совесть приняла форму большой, черной, одноглазой крысы. Движение не принесло облегчения. Было еще и страшно. Через четыре шага стало совсем темно. Абсолютно. Невидно ни зги. Левой рукой касался стены и медленно шел вперед.

Темный коридор был бесконечным. Скоро ощущение того, что двигаюсь по кругу, стало навязчивым.

– Шура. – В полголоса позвал. Нет ответа, как в мире Атмана лета. Не слышит или не хочет услышать. Надо идти дальше. Стена, к которой прикасаюсь, шероховатая. Дверей нет. Возможно, они есть на противоположной? Мучительно уговариваю себя перейти к ней, которая если не ошибаюсь, является внутренней стеной круглого коридора. Коридор в ширину семь пугливых шагов. Стена такая же бугристая. Плотно закрыл глаза. Смежил вежды. Светлее не стало. Но чувствую, что ориентироваться в полной темноте гораздо проще с закрытыми глазами. Перед внутренним взором в малиновых разводах плавал контур помещения, как в Думе, при нажатии клавиши "ТАВ.", схема. Сейчас я в коридоре, который кольцом охватывает помещение внутри. Это помещение находится за той стеной, которой касаюсь сейчас рукой. Даже, если это лабиринт, – его центр здесь, за стеной. Через семьдесят пять шагов рука потеряла стену и провалилась в пустоту. Не раздумывая, повернул в нее. Осторожно вытягиваю руки. Обе. Вытянутые пальцы нащупывают стены. Ширина коридорчика метра полтора. Сместился вправо и коснулся плечом стены. Пошел вперед. Левую руку в пасть темноты. Она беспомощна и предчувствует боль. Нет, так идти очень страшно! Отлепился от стены и теперь уже двумя руками щупаю темень перед собой. Правая тычет ей в харю стволом Макарова. Ненамного веселее. Левая рука, которая чуть впереди, натыкается на препятствие. Оно перегораживает коридор. Поводил по нему рукой. Где-то на уровне пояса ударился о какой-то выступ. Исследования подтвердили догадку, – дверная ручка. Вцепился в нее, повернул и дернул на себя. Силы хватило на создание щели в два миллиметра. Из нее пополз тусклый свет. Засунул пистолет в карман. Ухватился за ручку руками. Рванул, собирая последние силы. Дверь бесшумно, но очень тяжело, словно каменная, отворилась. Вначале свет факелов попытался выдавить мои глаза. Что бы вернуть зрение, пришлось долго тереть их рукой. Интенсивная терапия помогла, обрел цвет и объем. Предбанник из красного, грубого кирпича вел ко второй двери, двухстворчатой. Преодолел расстояние, разделявшее двери, и открыл ту, что была впереди.

Увиденное хлестко ударило памятью. Узнал и вспомнил. Сразу. Здесь в этом помещение Другие убили Наташу. Напротив двери, на высоте трех метров находилась бойница, через которую наблюдал за ее смертью. Под ней стояла бетонная тумба. На ней кто-то лежал. Тот, что лежал на камне поднял голову. Голова, как и остальное тело, принадлежали Малах Га-Мавету.

– А, пришел! – Сказал он, поднимаясь. Я почти услышал скрип суставов, когда он принимал сидячее положение. Он сполз с тумбы на пол. Колени заметно дрогнули. Чуть не упал, когда одна нога подломилась. В последний момент Демон успел схватиться за камень руками. Выпрямился, обрел равновесие и шаткой походкой направился в дальний конец комнаты. Добрел до стола, которого я вначале не заметил. Небольшой стол был весь заставлен бутылками, коробками, бокалами, завален мусором и окурками. Дрожащими руками, на весу из темно-коричневой бутылки налил в граненый стакан бесцветной жидкости. Медленно, расплескивая, поднес стакан ко рту. Захлебываясь, дергая кадыком, жадно и громко вылакал содержимое. Обильно полил подбородок и ворот, заляпанного цветными пятнами, некогда черного свитера. Классический пример падения Ангела с высот могущества в лужу обыкновенного бытового, свинского алкоголизма. Метаболизм метаболизмом, а чрезмерное увлечение спиртным разбору не ведает.

Малах Га-Мавет поднял глаза:

– Выпьешь?

Я мотнул головой. Он недоуменно уставился на меня.

– А на хрена тогда приперся?!

На его лице обосновалась тупая задумчивость.

– Понимаю. Кончать меня пришел. Ну, давай! Чего ждешь? Исповеди?! Хрен тебе, ничего тебе не скажу!

Он вновь налил в стакан, но из другой бутылки. На этот раз жидкость цветом походила на коньяк. Выпил Демон, относительно первого раза, очень аккуратно. Почти весь коньяк попал внутрь.

– Где прах Наташи? – Спросил первое, что пришло в голову.

– Зачем тебе? Хочешь поскорбеть на месте упокоения невинно загубленной тобой рабы божьей Наталии? Поздно спохватился. Впрочем, если есть желание, можешь рыдать здесь, на этом камне. Я деликатный, отвернусь. Весь этот алтарь пропитан ее кровью. На нем ее душа покинула тело. А прах теперь вряд ли обретет конкретное место. Атман велел высыпать пепел в Неву. Помнишь на том месте, где река, чуть не сожрала тебя. Можешь, пойти и попробовать соединится с ней. А впрочем…

Он махнул вытянутыми в мою сторону руками. Жест смертельно пьяного человека. Но он же Демон!!!

– … у тебя не получится.

Пыльный Ангел повернулся спиной и начал что-то сосредоточенно искать на столе. Открывал коробки, ворошил мусор. В одной из коробок удалось получить искомое. Довольно длинный, замусоленный окурок сигары. Вставив находку в рот, повернулся ко мне:

– Огонь есть?

Я вытащил зажигалку и легко, навесом кинул. Он сделал неловкое движение, словно, муху ловил. Промахнулся. Зажигалка отскочила от груди и звякнула об пол. Он наклонился, с грацией присущей вусмерть пьяному. Чтобы найти зажигалку, ему пришлось опуститься на колени. Бормоча, шарил по полу руками. Из уголка рта текла слюна, исчезая в ворсе свитера. Нашарил зажигалку. Не поднимаясь с колен, прикурил. Вытащил сигару и ребром ладони вытер мокрые губы. Глядя на него, мучительно захотелось закурить.

– Курить есть? – Спросил у Демона. Он махнул рукой в сторону стола, рука при этом чуть не оторвалась. Большим крюком обошел Демона-алкоголика и приблизился к столу. В одной из открытых коробок лежала початая пачка Мальборо. Воровато оглянулся на Ангела. Тот сидел на заднице и самозабвенно дымил сигарой. Я вытянул одну сигарету, а пачку вместо того, что бы положить на место, сунул в карман. Сунул и вспомнил, что в другом лежит поставленный на предохранитель пистолет. Подошел к сосредоточенному Демону.

– Дай зажигалку. – Он дернул шеей. Поискал глазами меня. Сфокусировался. Запутанным движением, снизу-вверх, кинул зажигалку. Мне повезло. С большим трудом, но все-таки поймал ее. Прикурил, опустился на пол напротив Демона. Курили.

Пыльный Ангел начал на глазах меняться. Он – трезвел. Спустя мгновения на меня смотрели глаза вершителя миллионов человеческих судеб. Он отбросил окурок. Уверенно и обстоятельно, теперь уже, вытер губы тыльной стороной ладони.

– Ну, что?! Долго в гляделки будем играть?! Если по делу пришел, – делай и уходи. Смотрю, и пистолетиком разжился. Атман, что ли присоветовал? – Кивнул головой в сторону кармана с лежавшим в нем пистолетом. Я вытащил пистолет и снял его с предохранителя. Более нелепой позы для мщения представить трудно. По-турецки сидя на полу, с прилипшей к верхней губе сигаретой нацеливая ствол на Пыльного Ангела.

– Атман сказал, что это ты во всем виноват. Ты экспериментировал надо мной. Убил Наташу. И все мои беды из-за тебя. – Очень неуверенно сказал я.

Демон прервал меня серебряным смехом. Приступ смеха был настолько силен, что опрокинул его на спину. Не знаю, почему не выстрелил в него? Вся сила из тела сосредоточилась в побелевшем пальце, давящем на спусковой курок. Но нажать на него так и не смог. Демон отсмеялся, сел.

– Нашли крайнего, да?! Естественно, кто виноват во всем, – злой демон. Это все объясняет, добела отмывает и тебя и Атмана. Злой демон – родник всех бед! Но я тебе возражу. С одной только целью. Хочу, чтобы у тебя в башке не возникла уверенность, – в том, что, убив меня, ты замажешь вину и обретешь искупление. Перед тобой всегда стоял выбор, но ты боялся, постоянно боялся. Ты нес себя, как писаную торбу. Все то, что мешало, без сожаления выкидывал. Мог умереть вместо нее. Или просто предложить свою жизнь взамен за нее. Но, ты этого не сделал. Решил сохранить себя. Еще, раз тебе повторю, нисколько не осуждаю. Только не надо говорить, что во всем виноват старый, больной своей злобой демон. Никогда не был злым. Моя беда в том, что я был равнодушным. И вот сейчас настала пора расплачиваться за это. Вернемся к Наташе. Ее убили все мы, хотя ее смерть вопрос непринципиальный. Атман, чтобы он там тебе не плел, виноват не меньше нас с тобой. И еще в одном я ошибся. Догадывался, что между тобой и Атманом существует какая-то связь. Только не мог себе представить, насколько она глубока и прочна. Зато сейчас все стоит на своих местах. Прощай старый, злой демон! Здравствуй молодой, злой демон! Малах Га-Мавет, умер! Да здравствует Юрий Га-Мавет! Атман тасует колоду. Задумал новый мир, в коем нет места старым предрассудкам. Безумный Бог сожрал Азазель, сжег Аваддону. Пришел мой черед. Дальше в этом мире будешь властвовать – ты! Потому что, ты, не равнодушный. В тебе, бывшем человеке, гораздо больше зла, ненависти, боли, жестокости, лжи, компромиссов, честолюбия, сладострастия, непримиримости, чем в старом больном демоне. Атман не учел одной детали…

Малах Га-Мавет поднялся во весь рост.

– … Я ведь, так просто своего места не уступлю. Я за него буду драться! Даже не за него! Я не хочу возвращаться в небытие!

Я жал и жал на курок. От напряжения прокусил зубами нижнюю губу. А выстрела все не было.

– Ну, что ты, еще не демон, но уже не человек! Попробуй, займи мое место!!!

Я поднялся и стал пятиться к двери. Малах Га-Мавет наступая, шел на меня. Каждый шаг менял внешность Пыльного Ангела. Становилось другим лицо. Тело тоже непрерывно изменялось. Он становился хищной птицей с телом льва, руками человека и когтистыми лапами дракона. За его спиной распростерлись огромные крылья. Они были коричневыми с серой окантовкой. Черные ногти на распростертых руках начали вытягиваться, и их концы загибались в мою сторону.

– Нравлюсь тебе таким?!! – Вынеслось из его огромного, острого клюва. Именно, так должен выглядеть настоящий тысячелетний ангел смерти, только в когтистых лапах у него не было остро заточенного меча с капающей желчью. Мне бы пришлось, валиться на пол, открыв рот и ждать, когда Ангел смерти накапает в него своей горькой микстуры. Но, если честно, к этому был морально готов, даже без микстуры. Ему бы хватило одних только лап с когтями, что бы порвать меня в клочья. Мне никак не удавалось пошевелить окаменевшим пальцем. Только ноги продолжали медленно вытаскивать обратно, к той двери, через которую вошел.

Вдруг, что-то с ветром пронеслось мимо и прыжком вцепилось Демону в грудь.

– Шура!!! – Подумал-закричал одновременно. Она уже сместилась и теперь вгрызалась в середину длинной, жилистой шеи, соединявшей голову огромного ястреба с телом льва. Демон ударил правой ручищей, целясь в Шуру. Видимо, отвык от своего настоящего тела. Удар пришелся мимо. Шура уже на пол морды вгрызлась в горло. Кровь, повсюду кровь. Она толчками вылетала из развороченной глотки Демона. Все происходило очень быстро, я смотрел, как замедленное кино. Малах Га-Мавет вновь ударил. Его заостренные, хищные когти, как огромной вилкой, пробили Шуру вдоль всего тела. Демон отодрал ее от горла. Резко дернул рукой в сторону. Шура слетела с черных когтей. Пролетела дугой, метров пять, до ближайшей стены. Ударилась об нее со всего маху, разбрызгивая кругом, алые капли крови. Упала на пол недвижимой. Как только тело коснулось пола, мое онемение прошло. Курок вдавился. Пистолет дрогнул, запоздало громыхнул.

Первый выстрел встретил начинающего движение Демона в грудь. Он отпрянул. Попытался, зажать рану руками. Когти погрузились в собственную плоть до предела. Впервые за всю схватку он захрипел. Не вынимая пальцев из груди, как будто преодолевая порывы сильного ветра, он сделал еще один шаг по направлению ко мне. Инстинктивно дернул пистолет вверх и нажал на курок.

Вторая пуля ударила Демона в гладкую, птичью голову. Из нее полетели серые ошметки местами окрашенные ярко-алым. Клюв раскрылся еще больше, и комнату заполнили хрустальные колокольчики. Демон смеялся. Колокольчики заливались, а серебряные шарики, опять звеня, скакали по полу и отлетали от стен.

Малах Га-Мавет рухнул головой вперед. Смех оборвался. Демон дернулся несколько раз в агонии и затих. Сжимая пистолет двумя руками, осторожно подошел к нему. Даже от мертвого Демона можно ждать какой угодно пакости. Вплоть до механизма самоуничтожения. Носком башмака коснулся головы. Сомнений нет, – Пыльный Ангел умер. Не стал делать контрольный выстрел. Я не убийца, мне пришлось защищаться. А потом это бы выглядело, как плюнуть на могилу. В голове, словно эхом от стрельбы, а вслух крик:

– Черт, Шура!!! – Кинулся к ней. Отбросил очень тяжелый пистолет. Он не выстрелил. Она лежала в луже крови. "Откуда в ней столько?!" – дурацкая мысль.

Шура была мертва… Демон почти перерубил ее вдоль тела своими когтями. А когда сбросил с них, она ударилась о стену, и сломала позвоночник. Опустился, в который раз, рядом с ее телом на колени. Вновь спасла мне жизнь. Судя по всему на этот раз по-настоящему. Вряд ли удалось срастись, после того как демон поработал надо мной когтями и клювом. Опять кто-то умирал, что бы я оставался жить. Люди, крысы, гибли вместо меня, что бы я жил! Зачем?! Каково мое предназначение?!! Рядом лежал очередной друг, и этот друг в очередной раз становился мертвым вместо меня.

Закурил, закрыл глаза. Вспомнил, что в пистолете осталось три патрона. "Может и мне рядом с Шурой прилечь, отдохнуть, проглотив свинцовую в оболочке пилюлю?!".

Вдруг со стороны двери, там, где лежал Демон, раздался какой-то шум. Вскочил, нашел пистолет и навел его на дверь. То, что довелось мне увидеть, потрясло не меньше убийства самого Демона.

Обе створки двери широко, до предела распахнулись. Оттуда друг за другом выходили Другие. Опять разбил паралик, но не от страха, а от изумления. На меня Безликие внимания не обращали. Они тесным кольцом окружали мертвую эпоху. Складывали руки на груди. Опускали головы. Выращивали щели-рты. Прошло время, и шевеления в кольце горя прекратились. И тогда в тишине зазвучал высокий, ангельский голос. После первой строчки его подхватили все Другие. Этот неземной хор пел:

В помещение повисла звенящая тишина. Другие опустились на колени. Находившиеся рядом, протянули руки к Малах Га-Мавету. Они вместе, разом поднялись с колен, вздымая Ангела Смерти над полом. Все выше и выше. Вот он уже на вытянутых руках, над головами. Первыми покинули комнату Другие без скорбной ноши. За ними в ногу те, что несли тело повелителя. Шаги похоронной процессии стихли. Сказать, что увиденное ошарашило, равносильно тому, что сказать про муравья попавшего под каток, что его слегка помяло.

Они пошли хоронить своего Демона. Я вспомнил о Шуре. Надо отдать последние почести ей, моей верной боевой подруге. Теперь было объяснимо странное поведение в зале Малах Га-Мавета. Она знала, что умрет. Там, в коридоре, когда закатил истерику, поэтому смотрела на меня, как на кусок дерьма. Даже не успел помириться с ней перед смертью. Там и не смог доказать, что, в общем-то, неплохой парень. Вот срань-то!!! Паршиво, как все! Она ведь последний мой друг в этом мире!

Снял куртку и расстелил рядом с телом. Аккуратно перенес ее. Завернул и взял на руки. Поднялся и пошел прочь из комнаты. Прошел маленький коридорчик. Плечом толкнул тяжелую, следующую дверь. Она легко отворилась. Сразу за ней начинались ступеньки на поверхность. Демон оказал мне последнюю услугу, сократив обратный путь из лабиринта. Я выбрался из развалин. Другие ушли. Рядом с тротуаром стоял пятисотый Мерседес. Все двери были распахнуты. Я решил похоронить Шуру в Неве. Пусть там, в одном месте покоятся два самых дорогих существа в моей жизни. Путь туда неблизок. Очень кстати, здесь оказалась машина. Машина завелась. С началом движения заплакал. Теперь я понял цену одиночества.