Друзья и враги (Стихи)

Отбыв пять лет, последним утром он

В тюремную контору приведен.

Там ждет его из Токио пакет,

Где в каждом пункте только «да» и

«нет».

Признал ли он божественность Микадо?

Клянется ль впредь не преступать закон?

И, наконец: свои былые взгляды

Согласен ли проклясть публично он?

Окно открыто. Лепестки от вишен

Летят в него, шепча, что спор излишен.

Тюремщик подал кисточку и тушь

И молча ждет — ловец усталых душ.

Но, от дыханья воли только вздрогнув,

Не глядя на летящий белый цвет,

Упрямый каторжник рисует: «Нет!» —

Спокойный, как железо, иероглиф.

Рисует. И уходит на пять лет.

И та же вновь тюремная контора,

И тот тюремщик — только постарел,

И те же вишни, лепесток с которых

На твой халат пять лет назад присел.

И тот же самый иероглиф: «Нет!»,

Который ты рисуешь раз в пять лет.

И до конца войны за две недели,

О чем, конечно, ты не можешь знать,

Ты и тюремщик — оба поседели —

В конторе той встречаетесь опять.

Твои виски белы, как вишен цвет,

Но той же черной тушью: «Нет» и «нет»!

. . . . . .

Я увидал товарища Токуда

На митинге в токийских мастерских,

В пяти минутах от тюрьмы, откуда

Он вышел сквозь пятнадцать лет своих.

Он был неговорливый и спокойный,

Усталый лоб, упрямый рот,

Пиджак, в который, разбросав

конвойных,

Его одели прямо у ворот,

И шарф на шее, старый, шерстяной,

Повязанный рабочею рукой.

Наверно, он в минуту покушенья,

Всё в тот же самый свой пиджак одет,

Врагам бросал все то же слово: — Нет!

Нет! Нет! И нет! —

Как все пятнадцать лет

От заключенья до освобожденья.

И смерть пошла у ног его кружить

Не просто прихотью безумца злого,

А чтоб убить с ним вместе это слово —

Как будто можно Коммунизм убить.