Зимний

Я уезжал наутро, чуть заря,

Из той деревни севернее Токио,

Где я провел три зимние, жестокие

Дождливые недели февраля.

День прошагав вдоль рисовых полей,

Я вечером, с приливами, с отливами,

Вел длинный разговор с неторопливыми

Крестьянами над горсткою углей.

Дом, где я жил, был лишь условный знак

Жилья. Бумажный иероглиф бедности.

И дождь и солнце в предзакатной

медности

Его насквозь пронзали, просто так.

Снег пополам с дождем кропил поля,

И, с нестерпимой нищенской привычкою

В квадратики размерянная спичкою,

В слезах лежала мокрая земля.

Хозяин дома говорил о ней,

Исползанной коленями, исхоженной,

Заложенной, налогами обложенной,

И всё — за чашку риса на пять дней.

А в заключенье землю вспомнил он,

Где все уже навеки переменено,

Где я, вернувшись, Сталину и Ленину

От их деревни передам поклон.

Каков же революции порыв,

Куда достиг бессмертной силы ток ее,

Чтоб здесь, в деревне севернее Токио,

Был Сталин чтим и Ленин еще жив!

Из медных трубок выпуская дым,

Крестьяне замолчали от волнения,

И наступило странное мгновение,

Когда я вдруг почувствовал, что им

Всё, всё еще, бесспорно, предстоит:

«Аврора», бой среди рассвета дымного

И взятье императорского Зимнего —

Того, что в центре Токио стоит!


Загрузка...