Дух города

Глава 24

Я привык, что в Москве даже по ночам светло, почти на каждом углу горят фонари, но сегодня освещение не работало. Стало быстро темнеть. Всю дорогу меня угнетало чувство, будто я что-то упускаю, и только войдя в темный двор старого жилого дома, я понял, что вокруг совсем не было ставшего уже привычным для меня свечения. Стены домов, люди, которые были на площади и окружали меня, — все было серое. Я так привык к золотистому свечению, которое обычно охватывало весь центр города, что мне сразу стало неуютно. Где-то в небе гремел гром, а мы все тащились вперед.

Завернув в арку какого-то дома, уже достаточно далеко от шумной площади, вожак открыл подъезд и помог нам забраться на четвертый этаж. Один из ребят с разбитой головой уже потерял сознание, и просто висел на своем приятеле. Мы остановились у старой деревянной двери, и наш провожатый, порывшись в карманах у потерявшего сознание, достал ключи и открыл ее.

— Денис тут снимает комнату, у какой-то бабки. Она сейчас на даче, так что все разместимся, проходите, — пояснил он. Щелкнув выключателем, зажег тусклую лампу. Мы все зашли в квартиру.

Раненых положили на диваны в комнате, и я сразу направился к ним. Один был в сознании, и постоянно морщился, трогая свой лоб. Я осмотрел его рану, и попросил принести мне тряпок и тазик с водой. С помощью вызвавшейся мне помочь Кати, которая уже неплохо себя чувствовала, мы промыли раны. У него был рассечен лоб, и кровь заливала лицо. Оказалось, это следствие удара дубинкой. К счастью, сама рана была небольшой, и можно было не сшивать края. Еще раз тщательно промыв перекисью, которая нашлась в этом доме, я забинтовал рану и поводил, для вида, руками над головой, снимая в это время ему головную боль своим свечением. Парень удивленно посмотрел на меня:

— Блин, болеть перестало! Ты что, экстрасенс что ли?

— Ну, так, понемножку, — ответил я, и занялся вторым пациентом. Там все было значительно хуже. На затылке надулась огромная шишка. Как мог, я убрал черноту и серость вокруг нее. Парень был без сознания, но я слышал, как он стал дышать ровнее и спокойнее. В принципе, все, что можно было сделать, я сделал. Своей кровью лечить я так и не решился, слишком много было незнакомых людей вокруг меня. Не хотелось бы отвечать на их вопросы, которые, несомненно, возникнут.

— Ему нужен покой. У него сотрясение мозга. Дня три точно придется полежать, — обернувшись сказал я Кате.

— Спасибо, а со мной как?

— Да нормально все, не волнуйся. Завтра снимешь повязку, а сегодня не трогай, и не мочи, — строгим голосом заявил я.

— Идите есть, все готово — позвал нас главный в этой компании. Помыв руки, мы с Катей зашли на тесную кухню.

— Садитесь, война войной, а поесть надо! — и мы дружно накинулись на еду.

Когда мы, сытые, отвалились от тарелок, вожак разлил по рюмкам водку, и мы, под его строгим взглядом, выпили. Для снятия напряжения, сказал он. Это действительно помогло. По телу разлилось тепло, и я почувствовал, что начинаю расслабляться. Очень напряженный выдался денек. Но расслабление принесло с собой жуткую сонливость. «Еще немного — и свалюсь спать прямо за столом», — подумал я.

— Виктор, — протянул мне руку вожак, — спасибо за помощь. — Я пожал протянутую руку и представился в ответ. Остальные ребята тоже представились, пожали мне руку и поблагодарили за помощь.

Виктор волевым решением отправил всех спать, а со мной решил продолжить знакомство. Он снова разлил водку по рюмкам и молча выпил. Кивнул на мою не тронутую рюмку. Я отрицательно помотал головой, что удивительно, он не стал настаивать, просто все так же молча опрокинул ее в себя, и откинулся на стуле, разглядывая меня. Народ разбрелся по квартире, я слышал, как они негромко переговариваются за стеной. Было видно, что все давно знакомы друг с другом.

Меня все сильнее клонило в сон. День был тяжелый, а тут еще и спиртное. Но Виктор решил начать беседу:

— Вот я вижу, что ты не из наших, интеллигент, — он это слово выплюнул, словно ругательство, — сколько бед из-за вас.

— Да что случилось-то? Что в городе творится?

— Ты как будто только выполз из норы. Понимаешь, — он налил себе еще рюмку, вопросительно посмотрел на меня, но я снова отрицательно помотал головой, тогда он выпил, закусил колбасой, и продолжил, — пришла беда, парень. Беда. — Он выглядел не сильно старше меня, лет двадцать пять. Но был какой-то весь основательный. Трудно объяснить. Невысокий, коренастый. В каждом движении чувствовалась рациональность и экономность. Никаких лишних движений, никаких лишних слов. При этом он был очень просто одет, и вообще выглядел, как говорят, парнем с завода. — Понимаешь, беда. Устали люди. Нет больше сил терпеть. Никаких. Да что тебе рассказывать? Ты вот на кого учишься? Я же вижу, что ты студент, — он посмотрел на меня обличающим взглядом, как будто я сделал что-то плохое.

— Вообще я учусь на переводчика.

— А говорил, что врач! Наврал все. А зачем? — он как-то грустно, с укором, посмотрел на меня.

— Мама у меня врач. Ну, и я с ней с детства по больницам. Я и правда, все умею, — начал оправдываться я.

— Ладно, ладно. Я же вижу, что умеешь. Нет претензий, не ссы. А я вот, не смотри, что простой, я тоже ВУЗ заканчивал. Не в Москве, конечно, но ВУЗ неплохой. На уровне. И на заводе поработал. Это вы тут зажирели, а у нас там, хоть и тяжело, но тоже интересно. Работать интересно. В городишке-то тоска полная. А на работе нормально. Вон, с парнями познакомился. Хорошая компания подобралась. Ну, мы с ребятами сюда переехали. Полгода уже здесь живем. Деньги тут платят. Ты понимаешь, тут даже уборщик получает больше, чем у нас специалист на заводе. Обидно это. Хотя есть такие заводы, — он мечтательно закатил глаза, — где и деньги хорошие платят, и зарплату не задерживают. Но туда так просто не попасть. Ты вот знаешь, что такое — жить от зарплаты до зарплаты?

— Знаю, у меня мама раньше мало денег получала, и нам не всегда хватало. Бывало всякое. Простым врачам тоже не слишком много платят, — покачал я головой вспомнив, как раньше мы с мамой перебивались на ее не большую зарплату.

— А вот представь, ты так живешь постоянно. Денег хватает, но впритык. А потом раз! И тебе не платят. Месяц не платят, два, три, и все обещают, что вот-вот заплатят. А ты работаешь с утра до вечера, и весь в долгах. А у кого занимать? Всем же не платят! А есть хочется каждый день. Да что я тебе рассказываю, все равно не поймешь. Вы тут совсем по-другому живете, — он махнул рукой и снова наполнил свою рюмку.

— Да нет, я могу представить…

— И вот полгода уже, как мы сюда перебрались. В большой город. Тут и правда, платят больше. И жить — интереснее и веселее. Дорого тут, конечно, все, но ты не представляешь, что это такое — жить без долгов, и не голодать! Так что, жизнь вроде лучше стала. Нам так казалось тогда. Хотя душа болит. Вот ты спрашиваешь, что произошло? А устали все. Разом. Знаешь, как-то утром проснулся весь город — и понял, что устал. Что сил больше нет жить. Никто ничего не хочет. Такая апатия, что — хоть беги, хоть волком вой. А потом пришла злость. На себя, что мы не можем измениться, на других, кто должен менять нашу жизнь к лучшему. А то, что на площади… Это уже месяц такое. Никто не знает, что произошло, и чем это закончится. И полиция иногда с нами стоит на площади, в свое свободное от работы время, и врачи, и учителя, и бизнесмены. Идем, бывает, стена на стену, на своих же. Всех это коснулось. Прошли мы порог какой-то. Что делать дальше — сами не знаем. Сносить все к чертовой матери, и строить заново. Или, может, просто сгинуть всем. Пусть дети и внуки отдуваются, и строят по-новому. Все мы чувствуем себя замаранными в чем-то неприятном. Вот, стреляли по нам сегодня, а мы перли на них и крушили все вокруг. А это от того, что никому жить не хочется уже. Так жить не хочется. А как по-другому, никто не знает. И что будет дальше?

Я сидел, завороженный его рассказом, и все равно ничего не понимал. Что происходит в городе? Почему все вокруг так изменилось? И люди другие какие-то. Злобные и усталые. А тут, на кухне, вроде нормальные. Виктор выпил еще немного водки, опустил голову на руки и уснул, оставив меня с еще большим количеством вопросов, чем было до этого.

Меня разместили на полу, на ковре посреди комнаты, а две кровати, которые стояли вдоль стен, выделили раненым. Стоило лечь и накрыться тонким пледом, как мгновенно меня сморил сон. Спалось мне плохо, не привык я спать на жестком полу, на пыльном ковре. Проворочался почти всю ночь.

Мне снилось, что город стал серым, и на него надвигается черная туча, которая потихоньку, начиная с окраин, поглощает его. Как меленькая клякса чернил, упавшая на чистый лист бумаги, постепенно расплывается по всему пространству, пожирая чистоту и непорочность белого листа.

Лишь под утро я провалился в глубокий сон без сновидений. Но, как оказалось, ненадолго. Пробуждение было неожиданным и болезненным. Кто-то ударил меня ногой в живот. Еще не совсем проснувшись, я почувствовал очередной удар ногой в бок. Кое-как я приподнялся и огляделся. На меня с недоумением смотрели сонные лица разбуженных криками Виктора ребят. Он толкнул меня со всем силой, и я отлетел к стене:

— Ты кто такой? — кричал он мне в лицо, наклонившись и занеся руку для очередного удара, — кто ты такой, я тебя спрашиваю! Откуда ты тут взялся, что тут делаешь?

— Ребят, да я с вами вчера пришел, я вас лечил. Вон, повязки у них, посмотри, на голове. И Кате я руку бинтовал. Это я им сделал, — Виктор остановил кулак, несшийся ко мне, и недоуменно покрутил головой. — Да вы вспомните! Вот я же вас вечером лечил. Мы с вами с площади шли сюда. Вы сами меня оставили на ночь, — испуганно запричитал я, не совсем понимая, что же происходит.

— Не помню тебя. Как отрезало. Как бежали с площади — помню, как ребят тащили, тоже помню. Кто их лечил, не помню. Тебя не помню, — он удивленно посмотрел на ребят. — Кто вас бинтовал? — те в ответ пожали плечами.

— Странно, но я тоже его не помню, — удивленно сказала Катя, — но это не я ребят бинтовала. Точно не я. Может быть, действительно, он?

— Вали отсюда, короче, пока цел, — принял решение Виктор, и вытолкал меня за дверь.

Я снова оказался один на улице. Город только просыпался. Несмотря на утро, на улице было по-прежнему сумрачно. Моросил мелкий дождик. Голые, почерневшие от влаги, деревья трясли ветками, норовя залить мне за шиворот еще воды, которую они старательно копили в ожидании одиноких прохожих, как будто недостаточно мне было просто дождя. На улице было удивительно безлюдно. Мне вспомнилось одно из моих видений. Когда в городе властвовала моровая язва. Москва тогда выглядела очень похоже. К счастью, трупов вдоль дороги не было, и это радовало. Но общее ощущение давившей черноты, и понимание, что город болен, не покидало меня. Я шел по пустынной улице в надежде найти работающее кафе. Через полчаса блужданий мне это все-таки удалось.

Взяв в руки теплую чашку кофе, пытаясь согреться, я размышлял о том, что же произошло, и что мне делать дальше. По всему получалось, что меня никто не помнит. А если с кем-то и удастся познакомиться, скорее всего, меня быстро забудут. Я так понимаю, именно это и произошло с моей вчерашней компанией. Прошло какое-то время, и они забыли меня. Может быть, для этого надо несколько часов, а может быть, достаточно и пятнадцати минут. Кто знает? И как мне быть? Я порылся в кармане. Деньги, вроде, еще есть, но что делать дальше? У меня, получается, ни друзей, ни дома. Ничего. Да и на улице творится непонятно что. Какие-то митинги, протесты. Почитать бы новости, но я оказался без телефона. А спрашивать у кого-нибудь мне не хотелось.

Я вообще не узнавал свой родной город. У меня было стойкое желание уехать как можно дальше. Вокруг была гнетущая атмосфера, которая давила на меня. Я передернул плечами. Надо что-то решать. Самый простой способ, наверное, — посетить Алю и Деда. Они наверняка мне помогут, и расскажут о том, что тут творится. Правда, я не знаю, где они живут, но есть шанс застать их в археологическом музее. Я вспомнил, что Дед меня научил открывать дверь по капле крови. Надо только настроиться.

Закрыв глаза, я постарался проделать то, чему меня учили, но никак не мог ощутить Деда. Бросив это бесполезное занятие, я вышел из кафе. Улица встретила меня резким порывом мокрого ветра, вмиг выветрив все тепло. Я зашел за угол в надежде открыть дверь сразу в музей. Но серые стены домов без малейшей искорки света остановили мои попытки. Зябко поеживаясь, я добежал до метро, и нырнул внутрь. Купив билет, спустился вниз. На входе стояло много полицейских. Они суровым взглядом проводили меня, но, к счастью, не остановили. В вагоне было очень мало людей. В основном — пожилые усталые лица. Выйдя из вагона в центре, я услышал объявление, что выход в город закрыт. Пришлось ехать до следующей станции.

На улице по-прежнему было пустынно, а ветер усилился так, что мне иногда приходилось пригибаться. Везде было много полиции, и почти не было пешеходов. Я смотрелся белой вороной, но упорно продолжал идти к своей цели. Пару раз меня останавливал патруль, интересуясь целью моего путешествия. Я случайно сказал, что иду к Деду. Он на работе. Это сработало. Меня отпустили, но долго провожали напряженными взглядами. Нынче полицейские патрули ходили, минимум, по пять человек. И все в бронежилетах, и с автоматами. Выглядели они очень грозно.

В конце концов, мой путь закончился у запертых дверей археологического музея. На мой долгий и настойчивый стук к дверям подошел охранник. Смерив меня взглядом, он слегка приоткрыл дверь:

— Ты что тут забыл? — достаточно грубо и агрессивно спросил он меня.

— Я к Деду. Пропустите, пожалуйста. — Попросил я.

— Нет тут таких. Вали давай, — и он начал закрывать дверь.

— Подождите! А Алю можно позвать?

— Кого? — он прекратил закрывать дверь и удивленно уставился на меня.

— Ну, Алевтину! — вспомнил я ее полное имя. — К Алевтине! Можно к ней пройти?

— Ну, давай, пройди, — он еще раз подозрительно осмотрел меня. — Был тут? Дорогу знаешь?

— Конечно! — я улыбнулся ему самой миролюбивой улыбкой. — Она меня ждет. — Он пошире приоткрыл дверь, и я юркнул внутрь. Я услышал, как охранник запирает за мной дверь, что-то ворча себе под нос. Но я уже шел быстрым шагом по полутемному коридору к знакомой двери.

На двери была табличка «Архив». Раньше я ее здесь не видел. Постучавшись, я открыл дверь и зашел внутрь. Это был совсем другой, незнакомый мне кабинет. Было темно. Вдоль стен стояли высокие шкафы, набитые книгами и разными древними предметами. Посреди комнаты стоял стол, на котором горела тусклая старомодная настольная лампа. Сам стол тоже был завален книгами и какими-то старыми рукописями. За столом сидела, что-то рассматривая в лупу, девушка.

— Аля? — несмело позвал я. Девушка подняла голову и, прищурившись, посмотрела на меня. Я решил, что ошибся: за столом сидела совсем старая женщина. Сухая, вся в морщинах. Плохое освещение подвело меня, но, внимательно присмотревшись, я понял, что это точно Алевтина. Очень сильно постаревшая, но Аля. Даже в таком виде я ее узнал.

— Давно меня никто не называл Алей, — услышал я ее голос. Она протянула руку и, порывшись среди бумаг на столе, нашла очки. Надев их, Аля вопросительно посмотрела на меня. — Итак, что вам угодно?

— Я Александр. Вы помните меня? Я целитель!

— Целитель? Очень интересно. — Она прикусила губу, внимательно разглядывая меня, и о чем-то раздумывая. — Да, интересно. Целитель, говоришь? И откуда ты взялся?

— Пришел, — удивлено ответил я. Ничего умнее в данной ситуации придумать я не смог. — А где Дед? Вы, правда, не помните меня?

— Дед умер уже лет пять как. А вот откуда ты меня знаешь, и деда, мне действительно интересно. — Она помолчала пару минут, о чем-то раздумывая. — Тебя я не помню что-то. Но это и не важно. Так ты целитель, говоришь. И доказать свои слова можешь?

— Наверное. Что для этого надо? Каплю крови? — Я вопросительно посмотрел на нее. Не такой встречи я ожидал.

— Нет. Открой дверь и, возможно, я поверю тебе.