День тянулся долго. Учиться я не пошел, уж слишком сильно чувствовал себя вялым и разбитым. Дел практически никаких не было, да и те, что были, я решил отложить на потом. Все равно от меня в таком состоянии толку мало. Позвонила Аля, предложила встретиться вечером. Я согласился. Все лучше, чем сидеть дома и переживать, вспоминая минувшую ночь. Когда я пришел в кафе, Аля уже сидела за столиком. Все такая же красивая и желанная. Я с удивлением понял, что был бы не прочь с ней познакомиться поближе, пригласить на свидание. А то мы все о делах и о делах, а тут такая красивая девушка… Как бы сказал Андрей, — туплю!
— Ты что такой вялый? Ничего не получается, и ты снова пал духом? — Осторожно спросила она меня.
— Да нет, как раз вроде что-то стало получаться. Просто не выспался. Я вижу сны. Очень яркие и реалистичные. Или просто переношусь в прошлое. Не знаю. Оно — как настоящее. Тьфу, прости, очень запутанно объясняю. Совсем не выспался. Так вот, сны про Дух и целителей. Я видел уже двух целителей. Один доставил Дух в город, а другой во время монгольского нашествия… погиб. — Устало ответил я.
— Это очень интересно. У меня не было никаких снов. Хотя это-то и понятно, я не целитель, и даже не хранитель. А дед мне ничего такого не рассказывал. Думаю, у него тоже не было подобных снов. — Она любезно налила мне чай в чашку и улыбнулась, ожидая продолжения.
— Понятно, значит, это мне одному так повезло. Я бы тоже предпочел не видеть, как ханские воины убивают детей, потом насилуют женщин и убивают, вспарывая им животы. — Меня передернуло и я отпил горячий, обжигающий чай.
Алевтина помолчала, давая мне время прийти в себя, потом решила, что достаточно, и начала очередную лекцию о духе:
— Знаешь, ты уже, наверное, понял, что Дух города питается энергией. Как хорошей, так и плохой. И отдает он людям, живущим в городе, очень многое. Вот сейчас, например, выгляни в окно, — я посмотрел. За окном было хмуро и слякотно. Ничего необычного. Нормальная погода для середины ноября. Хотя я бы предпочел, чтобы улицы завалил белый снег.
— И что? — Я удивленно перевел взгляд на Алю, пытаясь понять, к чему она ведет.
— Даже по погоде можно судить о силе Духа, — она снова указала рукой за окно. — Дух обессилен. Он слаб, и нуждается в лечении. Раньше солнечных дней в городе было гораздо больше. Да и сейчас — можно отъехать за пятьдесят километров от Москвы, и там уже другая погода. Солнечно, морозно и красиво. А здесь… — она махнула рукой.
— Кроме живой воды, Дух понемногу подлечивает население города, и не только физически, но и морально. Настроение в жизни человека играет важную роль. Например, с прошлым целителем был расцвет города. В 30-40-х годах. Общий энтузиазм, отличное настроение. Люди по всему городу ходили радостные. Вообще был такой период в стране. Всеобщая стройка. Я была совсем ребенком, но отлично все это помню.
— Даже во время войны город оставался незыблемым. Все мы верили в лучшее, в нашу победу. В светлое будущее всей страны. А сейчас все по-другому. Кругом грустные, унылые лица вечно спешащих людей. В метро негатив и злость. Но ты пойми, Дух не только внизу. Он и на поверхности. Он всюду вокруг нас. Даже здесь, в центре, в кафе, я чувствую его присутствие. И ты должен научиться чувствовать его. Попробуй открыться ему, поговорить с ним. — Аля с надеждой посмотрела на меня.
— Вопрос всего один: как это сделать? Пока он только присылает мне сны. И что-то бубнит в метро. У нас односторонняя связь, — расстроено ответил я. — Расскажи мне лучше о хранителях.
— Да что тут рассказывать. У нас два сильных хранителя. Мой Дед и Шато. С Шато лучше не связываться. Он из бандитов. Если помнишь, лет пять назад были разные теракты. И заметь, именно в метро. Хотя проще, мне кажется, все это было сделать наверху. У нас хватает людных мест. Но теракты были в метро. Вопрос, почему? — она вопросительно посмотрела на меня ожидая моего ответа.
— Потому, что там Дух сильнее? — попробовал догадался я.
— Почти правильно. Там Духу нужнее. Хранители чувствуют, где Дух ослаб. И пытаются подкормить его. А боль, страх, страдание, — это тоже вид энергии, которой питается Дух. И это самый простой путь для людей без моральных принципов. — Я почувствовал, что ее голос стал жестче, а в глазах появились затаенные огоньки злости.
— Так Дух плохой или хороший? — Решил уйти я от скользкой темы.
— Эх, молодость! — она притворно вздохнула, вызвав мою улыбку. Вот так, сидя рядом с ней, общаясь, любуясь ею, я постоянно забывал, насколько она старше меня. — Не бывает черного и белого. Нельзя сказать про Дух, хороший он или плохой. Он есть. И есть такой, какой он есть. Он может питаться и радостью, и болью. Но отдает-то он только хорошее. Все зло идет обычно от людей. И каждый сам для себя решает, каким быть. Нельзя всю жизнь совершать только хорошие поступки.
— Каждый из нас не хороший и не плохой, — я попытался возразить, но она уверенно, выставив руку, прервала меня, — я понимаю, что ты хочешь сказать. Есть люди — воплощение зла. С этим трудно поспорить, но и они, наверняка, совершали в своей жизни добрые поступки. У них могут быть любимые. Дети, в конце концов. Это все единичные случаи, а мы говорим в общем. Может быть, в каком-то городе Дух — тоже воплощение зла, питается болью, отдает боль. Все может быть. Но у нас тут все по-другому. Ты сам почувствуешь его любовь — то тепло, которое исходит от него, ни с чем не спутать. И если мерить твоим мерилом, я бы сказала, что Дух хороший. Плохие мы, люди. Ты не можешь вылечить весь мир. И если ты кого-то вылечишь, он будет благодарен тебе, но сотни или тысячи, кого ты не сможешь вылечить, — будут проклинать тебя.
— Так вот, о хранителях я еще не закончила. Есть два главных, Шато и Дед. И четыре помельче. У них слабее источники живой воды и, соответственно, меньше власти и возможностей общаться с Духом. К тому же, они значительно моложе деда. Он на данный момент самый старый хранитель.
— Шато стал хранителем в тридцатые годы. У него был слабый источник, но он, вроде, имел контакты с НКВД, и они помогали ему. Подкармливали энергией. Боли и смерти там было достаточно. Все эти чистки, весь этот страх. Источник у него в итоге стал самым сильным. Он самый мощный и сейчас. Живет где-то в центре. Мы знаем друг о друге, но практически не пересекаемся. Дед его терпеть не может, так же, как и Шато Деда. И если мы еще можем его достать, то он Деда достать не может. Благодаря прошлому целителю, у деда есть свой дом. Ты был в гостях в его кабинете. Это дом прошлого целителя. Дед был с ним дружен, но в 53-м тот погиб. Я не знаю всех подробностей. Но тот, кто хоть раз был в доме целителя после его смерти, может его использовать. Он находится в нигде. Это трудно объяснить. Там нет ни окон, ни дверей. Он просто есть — такой, каким захотел его видеть целитель. И когда ты станешь целителем, этот дом исчезнет, а у тебя появится свой. Дух заботится о своем целителе. Там будет все, что нужно именно тебе, и он будет именно таким, как ты захочешь, — мысль о своем будущем доме меня грела. — Но с появлением нового целителя дом старого целителя исчезнет. Полностью уйдет из бытия со всем своим содержимым. — Она расстроено развела руками.
— А может быть так, что все эти войны и побоища действительно важны Духу? Если он питается любой энергией. Тогда он может быть кровно заинтересован в этом, — меня все не отпускали события, которые я видел во сне.
— Нет, вряд ли. Может быть, раньше, когда он был молодой, — она в задумчивости нахмурилась, — нет. Сейчас точно нет. Посмотри сам, у нас в городе уже давно все спокойно и тихо. Нет, не нужна ему такая энергия.
— Но Дух-то, по твоим словам, ослабел. И какая-нибудь хорошая войнушка, или, быть может, катастрофа, — они же его могут подкормить. — Мне хотелось точно разобраться в этом вопросе.
— Может быть, ты и прав, но, сам посуди, он явно выбрал другой путь. Он создал целителя. А целитель его подлечит. Он не создал катастрофы. Хотя, если ни один целитель не выживет, я не знаю, что тогда будет.
— А как же твои разговоры о добре и зле? Ты старательно пытаешься мне доказать, что дух хороший.
— Скажи, в твоем сне целитель был порождением зла?
— Нет, — я вспомнил, как целитель, не жалея себя, лечил защитников города, пригибаясь под стрелами, бегал от солдата к солдату, вливая им настой, сделанный на собственной крови. Вспомнил, как он упал со стрелой в шее, — нет, он точно не был порождением зла.
— А целитель является проводником воли Духа. Думаю, я ответила на твой главный вопрос, — она вопросительно, с ехидной улыбкой, посмотрела на меня, как смотрит умный взрослый, знающий все на свете, на своего несмышленого ребенка, задающего глупые и простые вопросы.
— Что ж, ты права. Я умываю руки. С тобой трудно спорить. — покачав головой и с улыбкой разведя руками ответил я.
— Очень рада, что удалось тебя переубедить. Еще раз: помни, что все очень относительно. Что-то из того, что делает человек, может тебя показаться плохим, злом, но в итоге, например, окажется, что это ведет к миру и добру. Не все так просто! — Она посмотрела на меня пристальным взглядом стараясь убедиться, что ее слова дошли до меня и поняты мною правильно.
— Все, все. Я понял, что ничего не понял. Дух хороший, а люди плохие. — Примирительно резюмировал я.
Она посмотрела на меня усталым взглядом и недовольно покачала головой. Она тут о серьезных вещах, а я…
— Меня еще один вопрос беспокоит: вы с Дедом говорили, что, возможно, появилось два или три целителя. И я один из них. Но станет настоящим целителем только один. Я правильно понимаю? — решил уточнить я очень важный момент.
— Да. Станет целителем только один. И, хорошо, что ты напомнил — есть приятная новость. У нас всего два кандидата на роль целителя. Произошло две катастрофы в метро одновременно. Было две инициации. Хранители чувствуют, что появилось два целителя. Так что, твой путь немного легче, чем, если бы вас было трое.
— Так вот и объясни, что мне с этим делать? Может быть, можно найти второго целителя и договориться с ним? Зачем нам враждовать?
Враждовать незачем. Но целителем должен стать тот, кто пройдет весь путь быстрее и лучше. Это все, что я знаю. — Она с сожалением пожала плечами. Понятно, — протянул я, — значит я должен пройти свой путь. Только быстрее другого претендента. Что в это сложного? — Я добавил в голос ехидства, — одно не понятно, как его пройти если я до сих пор топчусь на одном месте.
Несмотря на то, что беседа меня увлекла, и я даже забыл про свою сонливость, нам пора было уже прощаться. Мы сегодня вечером с Андреем собрались в бар, смотреть футбольный матч. И до нашей встречи осталось уже совсем немного времени. Мы приглашали с нами и Лану, но она отказалась. Отдохнем — развеемся вдвоем.
Уходить со встречи с Алей не хотелось. Она мне все больше и больше нравилась. Ее неспешная манера вести беседу, необычная привычка смотреть в глаза собеседнику, и при этом — немного неуверенный вид, рождавший желание если не помочь, то хотя бы посочувствовать. Мне хотелось стать ее рыцарем, помощником и опорой. При этом периодически она вдруг резко менялась, становясь жестким и волевым человеком, — это сбивало меня с толку. Я понимал, что, скорее всего, это манера общения, наработанная годами, и, возможно, весьма эффективная, но мне было трудно противостоять Алиному обаянию. Даже мысли о ее реальном возрасте меня уже особо не смущали. Были в ней какая-то загадка и грусть, при этом — надежность и сила, хотелось горы свернуть, чтобы увидеть на ее лице улыбку. С такими мыслями я и пошел на встречу с Андреем.
Аля проводила взглядом выходящего из дверей кафе Александра, и грустно вздохнула. Он ей нравился. Было в нем что-то притягательное, но с каждым днем ей все сильнее казалось, что у него мало шансов выжить, если за него действительно серьезно возьмутся. Слишком он правильный какой-то. Возможно, Дед снова был прав, — такие не выживают. Но ей не хотелось в это верить. Как было бы хорошо, если бы целителем стал именно он — молодой и скромный парень. Это позволило бы встряхнуть весь мир снобов: хранителей и нуворишей, пользующихся их услугами. Аля знала, что у целителя будет реальная власть и возможность воздействовать на всех, и она хотела, чтобы эту возможность получил именно Александр.
Здание ФСБ.
Майор Максим Николаевич выглядел отдохнувшим и помолодевшим. Эти несколько дней после приема живой воды он не переставал удивляться изменениям, произошедшим с ним. Ушел лишний вес, в теле образовалась невиданная легкость, такого он не помнил за собой со времен института. Прошла даже язва, которая начала мучить Максима некоторое время назад. Улучшилось зрение, а на голове, на месте уже образовавшейся залысины, стали появляться первые, пока еще редкие волосы. Он недоверчиво смотрел на себя периодически в зеркало и удивлялся произошедшим переменам. За эти два дня у него появилась привычка проводить рукой по голове, с наслаждением ощущая не привычный лысеющий череп, а небольшой ежик из упругих, здоровых волос.
Все это отбросило последние сомнения, которые были у Максима Николаевича, когда он первый раз получил информацию о Духе от полковников. Теперь он твердо был уверен в том, что материалы, с которыми его ознакомили, хоть и удивительны, но правдивы. За прошедшие несколько дней Максим Николаевич проделал большую работу. Он изучил все материалы по хранителям и Духу. Прочел все, что было по целителю, — а было на удивление мало. Систематизировал все факты и легенды. Подготовил для себя список отличительных черт целителя, по которым его можно было опознать.
По всему выходило, что целитель ничем не отличается от обычного человека, кроме необычных свойств его крови. Которые все равно внешне никак не выделяются. Увидеть и опознать в толпе людей целителя практически невозможно. Тут, конечно, очень кстати происшествия в метро. Полковники правы: у них появился шанс отыскать целителя.
Во-первых, по их словам, целитель находился в самом эпицентре. Возможно, его инициация и послужила причиной этих происшествий. Соответственно, круг подозреваемых существенно сузился. А найти нужного человека среди сотен людей гораздо проще, чем среди миллионов.
Во-вторых, целитель только что получил свои способности, которые наверняка еще не до конца смог раскрыть. А значит, он способен наделать ошибок, выделиться среди окружающих своими неожиданными для него самого новыми качествами. Сейчас он может совершить глупость. Погнаться за легкими деньгами, или за известностью. В век интернета это легко. К тому же, очень облегчило задачу, что катастрофа произошла в метро. В первом случае, в поезде — и никто не смог оттуда уйти неучтенным. Во втором случае, на эскалаторе. Там, конечно, многие люди разбрелись до приезда врачей и полиции, но большинство пострадавших были учтены и переписаны. Он снова, в который раз, провел рукой по голове и отправился на доклад.
— Разрешите доложить, товарищ полковник? — вытянувшись, произнес Максим Николаевич.
— Ладно тебе, оставь этот официоз, — махнул рукой Илья Владимирович. — Ну-ка, дай, я на тебя посмотрю. Помолодел, помолодел. Видно невооруженным взглядом. Хорош! Очки снял? — отеческим голосом проговорил полковник.
— Да. Зрение улучшилось. Очки теперь только мешают. Уже два дня все, кого вижу, встречают меня фразой: «О, да ты прям помолодел!» Устал уже отшучиваться, — улыбнулся Максим.
— Ну что ж, садись, рассказывай, — он кивнул ему на стул рядом с собой.
— По нашему делу есть пара зацепок. Составили список, по данным сотовой компании, всех, кто находился рядом с местами катастроф. Получилось около тысячи человек, — начал свой доклад майор.
— Да, да. Тут вы, конечно, прокололись. Список ушел на сторону. Кто-то поступил очень умно, организовав рассылку сообщений с обещанием денег, — полковник помолчал, — кто слил список, выяснили? — уже более холодным тоном и достаточно резко спросил он.
— Нет, к сожалению. Несмотря на неплохие зарплаты в нашем ведомстве, купить можно практически любого. Правда, тут еще надо знать, что у нас есть нужная информация, и иметь выход на нужных людей. А это уже не так просто.
— И тебя можно купить? — строго посмотрел на Максима Илья Владимирович.
— Не знаю, пока предложений не поступало. Но доложу в любом случае. Для меня честь — не пустое слово.
— Ну, ну, — усмехнулся полковник, — ты прям реликт. Но это хорошо, это правильно. Продолжай.
— Так, по аварии на эскалаторе: там было темно, и ничего необычного никто не заметил. Есть несколько людей, кто был непосредственно на эскалаторе в момент происшествия, но у врачей не значится. Взяли на заметку, пустим в обработку, посмотрим, что получится. По происшествию с аварией поездов — тут дело обстоит гораздо лучше. Все произошло в замкнутом пространстве, и участники происшествия не имели возможности разбежаться. Главный претендент на роль целителя — женщина лет пятидесяти. Доктора о ней очень негативно отзываются. Крикливая, качала права, рассчитывая на компенсацию. Вся в крови, а ран при этом нет. Сказали, что выгнали ее на фиг. Решили, что просто примазывается. Денег хочет. Мы пробили ее номер, она находилась в момент аварии в вагоне, который сильней всего пострадал. Можно сказать, в эпицентре.
— Ну что ж, это действительно что-то. Поставьте ее телефон на прослушку, вычислите местонахождение, а завтра организуйте слежку. Ну, не мне тебя учить. Собери всю информацию, и к вечеру пригласи ее к нам на встречу. Пообщаемся, — Илья Владимирович задумчиво посмотрел на майора, — по прочитанной папке много вопросов?
— Да не особо. Почувствовав на себе действие вашей живой воды, как-то сразу поверил во всю эту чертовщину. Я так понял, вы сотрудничаете с одним из хранителей? Вроде, Шато? — майор в ожидании ответа посмотрел на полковника.
— Да, он у нас основной поставщик живой воды. Но даже у него источник на издыхании. Всем нужен целитель. Город надо лечить. — важно произнес Илья Владимирович.
— Почему вы с ним сотрудничаете? Я из материалов понял, что он тот еще мерзавец. Ничем не гнушается.
— Он хоть и мерзавец, но полезный и свой. — Полковник похлопал рукой по папке лежавшей на столе.
— Но ведь есть же еще и Дед! В вашей папке достаточно сведений о нем. — Удивленно спросил Максим.
— С ним тоже не все так просто. Он тщеславный. Родился еще при царе. Ненавидел советскую власть, да и нынешнюю не очень любит. Его живая вода уходит в бомонд. Любит он это дело. Тоже мерзавец, но, как я уже говорил, тщеславный. Любит играть роль этакого мецената. Ну, да и бог с ним. С Шато в этом плане все проще и понятнее. Нам есть, чем его прижать, и никуда он не денется. А этот Дед… всегда был себе на уме. Вечно выстраивает какие-то комбинации. Заноза в заднице, вот он кто. Так что, если найдешь, чем его можно прижать, будем благодарны. Еще вопросы? — Ялья Владимирович демонстративно посмотрел на часы висевшие на стене. Но майора таким было не пронять.
— А много таких, кто пьет эту воду? — Максим чувствовал себя школьником попавшим в не обычный мир. Ему хотелось все понять и расставить по местам. Слишком мало материалов было в папке.
— Тех, кто хоть раз выпил, хватает. Тут и политики, и разные артисты, да и просто олигархи. Но вот так, чтобы постоянно… Таких единицы. Не дрейфь, ты вполне можешь войти в ряды этих избранных, — Илья Владимирович панибратски хлопнул по плечу Максима, и сразу переключился на деловой лад, — только не забывай о секретности, и не подведи нас. Жду завтра с утра с докладом. Будем работать. — Они распрощались.
Максим шел по гулким коридорам здания комитета, его отдел находился на другом этаже. Надо было пройти половину здания и спуститься по лестнице на три этажа. Периодически здоровался с проходящими мимо сотрудниками, но его голова был занята мыслями о Хранителях.
Вот кто важный элемент — хранители. От них есть реальная польза. Живая вода омолаживает и продлевает жизнь. Даже убирает незначительные болезни, как он убедился на самом себе. По всем материалам, собранным почти за сто с лишним лет, какой-либо пользы для государства от целителей нет. Да, их кровь лечит любую болезнь, в том числе и смертельную, но схватить их и использовать почти невозможно. Они практически не живут в реальном мире. Занимаются своими делами. Что-то делают, но вот что? То есть, все знают, например, о том, что в городе есть целитель, но кто это конкретно — не знает обычно никто.
В некоторых городах они сотрудничают с государством. Но таких — единицы. Очень мало информации. Уже одно это серьезно настораживает. Как так получилось, что о них ничего нет? Возможно, у полковников где-то припрятана папка по целителям. Наверняка, так и есть. Полковники тут служат со времен ВЧК и, скорее всего, всегда имели доступ к архиву. Думаю, они внимательно следят, чтобы данные о целителях и хранителях ни к кому не попали.
Что он знал о целителях? Появляются они в среднем раз в пятьдесят лет. Городов, где есть Дух, не один десяток по всему миру! Но при этом целители всегда остаются в тени. Другое дело — хранители. Многие их знают, они, как правило, публичные люди. Шато, например, давно сотрудничает с органами, да и Дед особо не скрывается. Кому надо, те о них знают. Но с другой стороны, хранители не так ценны, как целитель. Человек, который умирает от рака, не выздоровеет, даже если обопьется живой воды. В папках было достаточно много информации по этому поводу. У государства было хорошее снабжение живой водой, и не раз ставились различные опыты, проводились исследования, результаты которых занимали не одну папку в закрытом архиве. Но сейчас его главной целью был целитель. И, что очень хорошо, зацепок было достаточно много, чтобы его выловить.
Александр.
Встретились мы с Андреем около спорт бара. Пятница, вечер, — отличное время, чтобы отдохнуть и развеяться. Как раз к месту подвернулся футбольный матч. В бар уже набилось много народа. Матч только через полчаса, а мест уже нет. Мы не догадались забронировать столик заранее, и сели вдвоем у стойки, к счастью, там были свободные табуреты.
Не успел я отвернуться, а Андрей уже общается с молодой девушкой. И когда успел? Распушил перья, взял ей коктейль, сам пьет уже вторую кружку пива. Андрей у нас, в общем, золотой мальчик, мажор, в некоторой степени, но мне нравится, как друг. Не зазнается. Хотя вот в такие моменты всячески старается убить возможную конкуренцию с моей стороны. Познакомил нас. Девушку зовут Оксана. Милая, но, на мой взгляд, старовата. И чем она Андрею понравилась? Строит ему вовсю глазки. Ей лет двадцать пять, а то и тридцать. В баре полутемно, сложно понять. Уже смеются над чем-то. Я решил в беседе не участвовать. Что-то не нравилось мне в ней. Что-то было неправильное. Не знаю. В общем, я допивал неспешно свою кружку пива, и не зацикливался на этом вопросе. Андрей уже взрослый, сам разберется. А лезть — себе дороже.
Народу в баре все больше и больше. Мама сегодня на ночном дежурстве, домой можно не спешить. Андрей тронул меня за рукав:
— Я схожу в туалет, скоро вернусь, — я кивнул ему. Он допил кружку одним глотком и ушел. Оксана посидела молча пару минут, и тоже куда-то исчезла. Я пожал плечами и стал осматриваться. На экранах собрались команды, поют гимн. Андрея все нет. Решил сходить, предупредить, что матч начинается. Спустился вниз в подвал, зашел в мужской туалет, увидел ряд кабинок.
— Андрей, начинается! — крикнул я. Дверь одной кабинки дернулась, и я услышал приглушенный стон. Волна страха окатила меня. Время резко замедлилось, и я вдруг увидел себя, как будто наблюдал со стороны. Я видел, как сделал пару быстрых шагов к кабинке и распахнул дверь. На полу лежал Андрей. Я сразу заметил лужу крови, что вытекала из-под его согнутого тела. Он руками зажимал раны на животе. Я вдруг увидел его всего в необычной проекции: пульсирующий шар золотистого света в области сердца, от него расходились яркие светлые линии артерий и, чуть бледней, — сосудов, — по всему телу. В районе живота все было черно. И этот цвет на моих глазах постепенно растекался в разные стороны, поглощая свет. Не помню, как я выхватил перочинный нож и, ни о чем не думая резко полоснул себя по руке.
— Только держись, Андрюха, только держись, — шептали мои губы, а кровь с руки текла на его раны. Не знаю, сколько это продолжалось. Но вот черный цвет стал постепенно уступать место светлому. Я нарвал туалетной бумаги, и отмыл его живот от натекшей крови. Андрей все еще продолжал молчать. Только слезы катились по его лицу. Отчистив от крови живот, я увидел три не до конца заживших, слегка кровоточащих, шрама. Моя кровь помогла, но до полного выздоровления, наверно, нужно некоторое время, или еще один сеанс. Это знание пришло откуда-то изнутри меня. Я снова смог переключиться на «другое» зрение, и увидеть сердце Андрея, которое мерно билось, гоняя по всему телу светло-желтые реки энергии. Это было красиво.
— Андрюха, ты как? — Я помог ему подняться. Он, шатаясь, подошел к умывальнику и долго, отфыркиваясь, умывался.
— Я думал, что умру. Совсем. Вот так, в туалете какого-то бара. Просто раз — и все. Это было очень страшно, — сказал он тихим слабым голосом. Потом повернулся ко мне:
— Спасибо! Ты спас меня. А я… — он замолчал. — Я ничего не мог сделать. Все произошло так внезапно. Раз — и я на полу. Оставалось только зажимать раны, чтобы кровь не вытекала, и ждать, надеясь на чудо. Хотя я и не очень-то надеялся. Я уже прощался с жизнью, и не верил, что выживу. Это было очень страшно!
— Ты видел, кто это сделал? — Немного возбужденно спросил я. В крови все еще бурлил адреналин.
— Нет. Я собирался выходить. Открыл дверь, и меня сразу ударили ножом в живот несколько раз. Я ничего не успел увидеть. Да и освещение — ты сам видел, как там полутемно. Все произошло так быстро и неожиданно. Это наверняка все папины разборки, — он сплюнул на пол, — какого хрена, меня чуть не убили! — наверно, начался отходняк. Я такое уже видел. Сначала апатия, потом злость. Опыт моего частого присутствия в приемном отделении многое дает.
— Какого хрена! У них там разборки, а я страдаю. Да если бы не ты! — он достал свой телефон — смотри, цел! — удивленно покрутил его и отправил сообщение, — сейчас отец приедет за мной. Ты с нами?
— Нет, спасибо. Я в ваших разборках участвовать не хочу. А что ты ему скажешь? Ты же весь в крови. Так и скажешь: тебя пырнули три раза ножом, а потом пришел я — и вылечил смертельные раны за пару минут? — я отрицательно помотал головой.
— Дай мне свою чистую футболку. Что-нибудь придумаю, — он зло посмотрел на меня, — это просто пипец полный. — Андрей сорвал с себя рубашку, вытер ею кровь на полу, и кинул в мусорную корзину. Потом тщательно отмыл свой живот и руки от крови. Действовал Андрей уже уверенней, было заметно, что его уже не так штормит. Однако он все еще был сильно слаб. Я снял толстовку, стянул с себя футболку, и одел толстовку обратно на голое тело.
— Нормально, — Андрей оглядел себя в зеркале, — сейчас куртку надену, и ничего нас не выдаст.
— Ты аккуратно, все-таки, прилично крови потерял, — сказал я поддерживая его.
— Да я ничего, во мне еще много осталось, — он явно храбрился. Я помог ему подняться по лестнице. Мы забрали свои куртки в гардеробе, и вышли на свежий воздух. У входа была скамейка, и мы сели ждать отца Андрея, который должен был скоро подъехать на машине. Несмотря на мороз на улице, мы не чувствовали холода.
— Слушай, — встрепенулся он, — а где эта, Оксана? Надо бы предупредить, что я ухожу. Может, телефонами обменяться.
— Не знаю. Ушла, наверное. Да и не найти ее сейчас в такой толпе, — я кивнул на бар, где большое количество людей смотрело футбольный матч.
— Ну и ладно, мне, честно говоря, сейчас совсем не до девчонок. Спасибо тебе, Саня. — Тепло произнес он мне и пожал мою руку.
— Да ты чего? Мы же друзья. Я бы тебе отдал всю свою кровь, если б надо было. Только так. И думаю, ты поступил бы так же, — пытаясь немного успокоить его порыв произнес я.
— Друзья, — как-то грустно и потерянно произнес он. Но тут приехал «мерседес» с его отцом и, махнув мне на прощание, Андрей скрылся в машине. Я же сидел на скамейке, совершенно опустошенный. Сходили в бар, называется. Теперь у меня был отходняк. Я только сейчас стал понимать, что, если бы я задержался на пять минут, и если бы я не был этим их целителем, то сейчас у меня на руках умер бы друг, с которым мы вместе еще с детского садика. Я про себя сказал: «Спасибо!» — адресуя Духу.
«Не за что», — раздалось у меня в голове.
«Ну вот», — подумал я как-то отстранено, — «теперь я его слышу».
Домой не хотелось. Как представлю пустую квартиру — сразу в дрожь бросает. Кто-нибудь на моем месте напился бы, и, возможно, Андрей именно так и поступит. Но у меня есть понимающая мама, рядом с которой мне до сих пор уютно. Я позвонил, и поехал к ней в больницу. Было еще не очень поздно, часов десять вечера. Мы попили чай в мамином кабинете и я, надев белый халат, пошел побродить по отделению. Меня здесь все знали. Мама тут работает уже лет пять. Раньше работала в другой больнице, а тут стала заведующей отделением. Но дежурства никто не отменял, и я раньше достаточно часто приезжал к ней. Делал свои уроки, а в оставшееся время помогал, чем мог. Мне все было интересно. Помочь взять кровь, отнести анализы, сделать перевязку. Все это я умел уже в десять лет. Няни у нас никогда не было, и, волей-неволей, я в детстве много времени проводил в больнице.
Я спокойно зашел в процедурный кабинет. В голове зрела мысль: попробовать помочь особо тяжелым больным. Сегодняшний опыт лечения надо бы закрепить. Я ничего не теряю, а вытащить человека из-за грани, — это очень важно. Перетянув руку жгутом, я провел все необходимые операции по забору крови, и вскоре у меня на руках было три шприца с драгоценной жидкостью. Свет в палатах уже был потушен, но у особо тяжелых пациентов всегда горели ночники. Этого освещения мне вполне хватало, чтобы заняться осмотром и нелегальным лечением.
Подходя к каждому больному, я смотрел на него, переключив свое зрение. Как оказалось, это очень полезное умение. Я видел черные кляксы по всему телу больного, и понимал, сколько именно надо влить крови, чтобы человек пошел на поправку. Откуда у меня были эти знания, я не знал, но четко чувствовал ту грань, то количество крови, которое надо дать пациенту. Вот тут 10 миллилитров, чувствовал я, — и человек пойдет на поправку, а если влить пятнадцать или двадцать, это ситуацию не изменит. Скорость лечения, конечно, возрастет, но не очень сильно, получается только лишний расход драгоценной субстанции. Также я четко ощущал тот минимум, который необходим каждому из моих невольных пациентов, чтобы преодолеть некий порог, — и начать выздоравливать. Я понимал, что могу поставить на ноги сразу 3–4 человека, влив им достаточное количество своей крови, но на этом моя кровь закончится, а набирать еще не хотелось бы. Все-таки, кровь в моем организме не бесконечна. Я решил: пусть будет больше пациентов, но не так интенсивно.
К тому же тут встает еще вопрос конспирации. Если вдруг пациент моментально излечится, это не может не привлечь чье-нибудь внимание. А вот этого мне хотелось бы избежать.
И еще, я обнаружил, что могу одной только силой мысли воздействовать на черноту в организме больного, слегка разгоняя ее по телу, после чего собственное свечение пациента растворяло небольшие кусочки черноты. Так же я мог оперировать своей кровью, попавшей в организм пациента. Я мог ее разгонять и замедлять, а также направлять на наиболее проблемные участки, чтобы ускорить выздоровление. Это давало мне возможность существенно экономить на дозах, направляя свою кровь непосредственно в самый очаг заболевания. На лечение ушел примерно час, и я ужасно вымотался. Потратив, наверное, 200 миллилитров своей крови. Хватило меня где-то на десяток человек. Дальше пришло понимание, что еще чуть-чуть, и я прямо тут потеряю сознание. Манипуляции с кровью и золотым свечением, оказывается, сильно выматывают.
Было грустно осознавать, что еще осталось очень много людей, нуждающихся в моей помощи, и это только в этом отделении. А сколько их по всему городу, а сколько по всему миру! Но я чувствовал, как силы покидают меня, и дело было не только в том, что я выкачал из своего организма некоторое количество крови. Судя по всему, отслеживание процесса «другим» зрением и направление лечения в нужную сторону требуют большого расхода энергии. В итоге, дойдя до комнаты персонала, я упал на кровать и уснул мертвым сном. Этой ночью, к счастью, никаких снов мне не снилось. Но проснулся я все равно опять усталым и разбитым.
Смена заканчивалась в восемь утра. В семь, по привычке, я уже был на ногах, и пил чай с мамой и сестрами.
— Как прошло дежурство? — поинтересовался я.
— Отлично, отлично, Сашенька. Никто не умер, срочных вызовов не было. Мне даже удалось немного подремать, — она взъерошила мои волосы, — давай пить чай и поедем домой.
Когда мы ехали, я, хоть и усталый, успел обратить внимание на нити света, которые пронизывали все метро. Как в организме Андрея, и всех моих ночных пациентов. Где-то попадались серые пятна, где-то совсем черные. Это было красиво и завораживающе, но, чем дальше мы уезжали от центра города, тем тоньше и тусклее становились нити света. Все метро представлялось мне одним очень больным пациентом.