Духовные оды

Саул, Сиона царь, сын Кисов, волю Бога

Взгордясь презрел, тем власть Его уничижил.

Господь средь гнева яра, строга,

Блестящее лице с Саула отвратил

И рек: «Поди, злой дух! круши его».

Глаголом сим вострепетали бездны,

Сквозь пропасти подземны

Со огненна одра покоя своего

Восстала злая Месть и идет на Саула.

Пук лютых стрел на ней за плечьми среди тула

Вися гремит, как гром вдали, — и перед ней

Отверзлись ржавые со скрипом ада двери,

Из коих зависти и злобы бледны дщери,

Боязнь, и грусть, и скорбь, и скука, и тоска,

Змеистых клочья влас вкруг ней, как облака,

Пустив на ветр, летят в призраках черным роем:

Те с скрежетом зубов, те с хохотом, те с воем,

Как враны, волки как на труп с лесов, степей

Стадами гладными на казнь бегут цареву.

Средь крику их и реву

Унынье дикое безмолвно, тяжело,

Густой подобно мгле, на грудь, на очи, на чело,

На дух преступника, на сердце налегло,

Огнем всю внутренность, тоской смертельно жгло;

И ночь и день его терзая угнетало,

Мечтами ужасало.

Почувствовал, почул

Еговы гнев Саул.

Веселья от него повсюду удалились

И утучняющий спорхнул от веждей сон,

По ссохшимся щекам потоки слез катились,

И был как тень, как остов он.

В размученном таком, тревожном состояньи

Друзья вокруг его во плаче, во стенаньи

Вещают, что пастух, по имени Давид,

Болезни тяжкие бряцаньем струн целит;

Что арфы громкие и тихозвучны тоны

Волшебством некаким обворожают слух,

Покоят, веселят, лелеют, нежат дух

И прогоняют грусть, задумчивость и стоны,

И словом, мочной что гармоньи сладка власть

Удобна исцелять болезнь и всяку страсть.

Поспешна повелел звать сына Иессея.

Певец пришел, и хор с ним пред него,

И зря, что на одре царь, взором пламенея,

Лежит и день клянет рожденья своего,

С созвучностию струн, касаясь чуть ушес,

Двугласну тихо песнь вознес:

О Боже! поспеши

Сердечный внять мой глас,

Скорбь царску утиши,

Отри потоки с глаз

И просвети Твое лице

На блещущем его венце.

Виждь, стрелы, Судия,

Твои его разят,

Как лютая змия,

Лиют во сердце яд.

О Боже! поспеши,

Скорбь царску утиши.

Внимает песнь монарх; но сила звуков, слов

Так от него скользит, как луч от холма льдяна;

Снедает грусть его, мысль черная, печальна.

Певец то зрит — и, взяв других строй голосов,

Поет уж хором всем; но сонно, полутонно,

Смятенью тартара, душе смятенной сходно:

На пустых высотах, на зыбях Божий дух

Искони до веков в тихой тьме возносился,

Как орел над яйцом, над зародышем вкруг

Тварей всех теплотой, так крылами гнездился.

Огнь, земля и вода и весь воздух в борьбе

Меж собой внутрь и вне беспрестанно сражались,

И лишь жизнь тем они всем являли в себе,

Что там стук, а там треск, а там блеск прорывались;

Гром на гром в вышине, гул на гул в глубине

Как катясь, как вратясь даль и близь оглушали,

Бездны бездн, хляби хлябь колебав в тишине

Без устройств естество, ужас, мрак представляли.

Под томной песнью сей царя тягчайший сон

Давил, что больше мертв, чем жив казался он.

Был сходен хаосу, в сон вечный погруженну,

В себе самом смятенну.

Но глас взгремел:

Стихиев бездны разделились;

Огнь с воздухом на высоту взлетел,

Земля с водою вниз спустились:

Бысть свет!

Чертеж, в уме Творца предвечно изложенный,

Напечатлелся всей природы на ростках,

На скрытых семенах.

Всех дум его отсвет,

От слова образ взяв, стал вид одушевленный,

И в роде всяка тварь своем,

К чему назначенна, явилась точно тем.

Как искра, от кремня и из стали воспрянув,

Так солнце излилось, из мрака возблеснув.

Прекрасное светило!

Грядет среди небес,

Величие открыло

Тьмы Божеских чудес.

В следы его смотря,

Румянилась заря,

В безмолвном утра мраке

Сияет Орион;

Но звезд царя при зраке

Бледнеет, меркнет он.

На севере в полнощи льет

Свой Арктус яркий свет.

И ты, о милая лампада,

Луна! (так воспевал пастух)

Средь звезд вдали блестяща стада

Свой тихо совершаешь круг.

Сумрачны тучи удивились

Задумчивой красе твоей,

Когда края их посребрились

От светлости твоих лучей,

И ты царицей нощи стала, —

Оспоривая день, блистала.

Так тьмы планет в молчаньи путь

Проходят свой благоговейно,

Стремяще неотложный труд

К мете всеобщей стройно, верно.

О, коль сей дивен тихогром[1]

И льет гармонию какую!

Как светлых Серафимов сонм,

Крылами песнь на нем святую

Порхав, по сферам издают,

Созвучно все Творца поют.

Воскликни, хор, воскликни вдруг,

И ты Творца с тьмой звезд согласно

Пой с Серафимы велегласно;

И ты Его творенье рук.

Веселой трепетной душой

Хвалу Его любовью пой!

В бесчувствии глухом лежащего владыку

Проникнул сладкий шум сего священна лику.

Оцепенелый взор вкруг дико водит он

И чудесам небес дивится, мыслей полн.

Но ново пение восстало

И вновь царя слух обуяло:

Он слышит, Океан, восстав, с чел звезд потек

Шумяще в свой предел, во глубины безмерны;

Возникли гор хребты мгновенно из середь бездны

И меж себя пути отверзли бегу рек;

А там, нагнувшися, скалы круты, кремнисты

Низвергнули с себя журчащий чистый ключ,

Который, как жемчуг пересыпаясь чистый,

Катит по мураве поток свой в понт зыбуч.

Виждь, пестреет стадом холм,

Агнцы по лугам резвятся,

Тонким скрыты облачком

Песни жавронков гласятся;

А как солнца луч багряный

Загорится средь ручья,

Отдаются рощи дальны

Свистом громким соловья.

С неба Ангелы нисходят,

Песни ангельски поя,

И блаженство их низводят

В тени злачные рая.

Мир ликует и спокойство,

Под смоковницей сидя;

Цвет вдруг, запах и довольство

К их желаниям ведя,

Непорочность и веселья

Рука об руку идут;

Там не знают лицемерья,

А все в радости живут.

Будь, чета благословенна,

Век невинностью спряженна,

Ублажайся счастьем вновь,

Чистая сердец любовь.

Хор смолк. Монарх челом своим с одра склонился

И, благовенья полн, во помыслах молился

Толиких множества Создателю чудес.

Но злобы дух в нем вновь воскрес

И черным жег огнем его с сугубой силой.

Царь бьет себя во грудь с душой унылой:

Почто веселье и покой,

Рек, в хижинах живут, а дом забыли мой?

Быстрые гласы, теките,

Духа печальна будите,

Коль не почувствует сам,

Грех что его есть тиран.

Стени и жалуйся, о арфа! скорбным тоном,

Стени и наполняй весь свет его уроном.

Несется, слышу, вопль, и стон, и плач, и вой.

Какое зрелище я вижу пред собой!

Увы! напрасны суть твои уж слез потоки:

Преступная чета, ты пала в грех жестокий.

С невинностью твоей веселость протекла,

Смерть косу на тебя, яряся, занесла

И Херувима меч огнем вокруг сверкает,

Отчаянье в очах везде тебя пужает;

Возненавиженна сама собою став,

Куда сокроешься, себя собой терзав?

Несчастная чета! оставленная Богом,

В лесах ли будешь жить, с зверьми под листьев кровом;

Но ты жалка, твое плачевно состоянье!

Подвиглись небеса, все Ангелы в рыданье;

Дол плачет, плачет холм, гул вкруг твердит: увы!

О, коль несчастливы, сердца порочны, вы!

Быстрые гласы, теките,

Души преступны разите,

Правд не познают коль сих,

Что грех мучитель есть их.

Кичливу грудь царя и страх и стыд бунтуют,

В надменном гнев лице и злость изобразуют,

Кровавы, выпуклы глаза его свирепо зрят.

Но юноша хоть то и примечает,

Без робости играет,

Ланиты правдою горят,

И смотрит так на злость тирана он спокойно,

Как добродетели смотреть на злобу сродно.

Под взором блещущим вслед скачущим перстам

По арфе огнь бежит, сверкая по струнам,

И возбуждаючи высоки, страшны тоны,

Грех в бедствии поет и казнь его и стоны:

Громы в громы ударяют,

Гул за гулами ревет,

Смерть и ужасы летают,

Молния вселенну жжет;

Бездны разверзают зевы,

Бог преступников казнит.

Князь и царь, рабы царевы,

Кто от Бога убежит?

Род Иаковль! веси, грады

Брось и кущи ты свои,

Ты умрешь, — и нет пощады

За злодействия твои.

Ты умрешь, — и я уж внемлю

Шум вокруг небесных стрел;

Тропы смрадны кроют землю

И Солима пуст предел.

Внемли! се крик и вопль из бездны возникает,

Се слабо до ушей доходит он моих,

Се тише от часу, все тише, — исчезает,

И вот уже совсем затих.

Погибли навсегда хулители Господни,

Землей поглощены, низверглись в преисподни.

Пропал их след,

И слуху нет.

Но ах! возмогут ли мои плачевны струны

Те живо описать и молньи и перуны,

Какие праведный определил Судья

В казнь вечную злодеям. Увы! уж вижу я:

Грядет, грядет свирепо мщенье,

Вкруг в бурю, в мрак облечено.

Повергнуло скалы трясенье;

Понт, небо в кровь превращено.

Мир дрогнет, веет знамя гнева.

Восстань, хлябь вод, восстань!

Глас рек: и из твоих бездн чрева

Потопом с неба шумным грянь

И погреби в волнах вселенну,

Нечестьем, злобой оскверненну.

Пусть знает свет мой правый суд,

Из сна грехов себя возбудит.

Восстань! — да воды не придут

В свой паки одр почить покойно;

Но да стремятся всюды грозно,

Поколь заклепов не прорвут,

Сквозь гор камнистых не пройдут

И сушей Океан не будет.

Се гласу Господня

Вмиг преисподня

И звездна хлябь вод

На землю течет.

Море волнами,

Небо дождями

Шумит и ревет,

Мир топит и жрет.

Бог прав — и суд Его есть правда,

И праха сын всегда зреть слаб ее лучи.

Ненависть с завистью покрыла ярых волн громада;

Там сластолюбие, там роскошь, мрак пьючи,

С развратом, с леностью погрязли бездн в стремленьи,

И тщетно о своем мнят смертные спасеньи.

Скал прорван свод,

Встал к небу понт,

Нет больше в споре

С брегами волн,

На море море

Кидает челн

По всей вселенной

Опустошенной.

Но гласы, пламенея,

Возвыстеся певцов,

Воскликни хор живее

Спокойных пастухов,

Чтоб огненные стрелы

Струн их и песней вдруг

Пронзали онемелы

Цареву грудь и дух,

И он бы, правды сам став зритель,

Познал, что грех — его мучитель.

Меж тем как пел Давид так песнь, восторга полн,

И сильный арфы глас чертожны двигал стены,

Саул, в отчаяньи пуская дикий стон,

Зубами скрежетал, терзал власы смятенны

И рдел в жару, как угль, и мерз в хладу, как лед;

По бледному лицу катился градом пот,

И с пеною из уст клубилася желчь черна.

В неистовстве его схватив рука кинжал

Взнесла на грудь свою, но, быв остановленна

От сущих близь его, — вдруг острый сей металл

Повергла на Давида. Давид отсторонился,

И действующий зря

Страх Божий на царя,

И что спасен был сам, — восторгом оживился,

И стал приятно с струн, как ветерок, дышать,

По малу дух царя к спокойству приучать;

Но, тщетным зря и то, что скорбь хотя телесну

И рану облегчить возможно нам известну;

Но слабы все бальзамы суть

Целить и утолять душевную в нас грусть,

Сердечны скрыты раны,

Терзающие тайны, —

Приди ж, раскаянье, он рек, скорей с небес,

О ты, что тусклый взор возводишь к милосердью твердью,

Приди, к святыне вождь, в лице печали, слез,

И милость приведи Творца со умиленьем,

Чтоб сердце царское пред ним с благоговеньем

Соделалось тобой способным к чувству благ

И от него б ушли уныние и страх!

Раскаянье приходит:

Внемли его, монарх;

Оно покой приводит

И сладость во слезах;

Печаль им радостью бывает,

Коль все желанье обитает

И мысль твоя на небесах:

Оно к блаженству первый шаг.

И се раскаянье прогнало уже ярость.

Царь смотрит на кинжал, являя трепет, жалость,

И тихий на певцов кидает с вздохом взгляд.

Зеницы, пламенно вращаясь, не горят,

В которых перед сим отчаянность грозила,

Небесная печаль грусть ада заступила.

О! как милость есть любезна,

Всех она славней доброт!

Плачет царь — и струйка слезна

По ланите его льет.

Ее Ангел принимает

Не пустя упасть во тму;

Милосердью посвящает,

Жертв приятней всех ему.

Еще, еще, — но ах! болезнь приходит снова,

Биенье сердца, грусть видна в очах царя сурова.

Возвысьте, пастыри, ваш выспреннее глас,

Покудова недуг в нем в корне не погас,

Поколь обильный ток с очей не устремился

И мук с души его ярем не низложился.

Всемогущий! приими

Вздох раскаянья царева,

Искушения изми

И надежду среди гнева

Брось ему твоим лучом,

Чтоб он, сердца сокрушенье

Слез излив тебе дождем,

Зрел в тебе свое целенье.

Спустись теперь в юдоль с холмов, парящий хор,

И к пенью вышнему не напрягайтесь струны:

Триумф явили свой гармонии перуны.

Монарх их чувствует, его светлеет взор,

Ланиты бледные румянятся зарею.

Блажен! — уж от него бежит унынье прочь;

Не мучится уже он совестью своею.

Раскаянной душе спешит сам Бог помочь,

И черна скорбь к нему уж вспять не возвратится.

Песнь ваша, пастыри, ему да усладится,

И арфы тихие приятный сердцу звук

Надеждою небес его да тешат дух,

Забавы сельские, невинность и свобода,

Да обольстит его ваш пением предел,

Чтоб гордость позабыл, чтоб нравилась свобода

И он богатству бы спокойство предпочел.

Поля, леса, пустыни дики,

Сквозь дебрь журчащие ручьи,

Пастушьи громки слышьте клики,

Поющи светлы дни свои.

Меж скал от резвых стад брыканья

Хохочет эхо вкруг его,

И он, священна полн вниманья,

То зрит, другой не зрит чего.

Под тихие вечерни сени

Идет к нему покой с небес,

Любовь, невинность в восхищеньи

В цветах сидят с ним меж древес.

Вокруг чела его довольна

Звезд зрится блеск, льет с ризы свет;

Вся жизнь его покрова пальм достойна,

Шалаш его покой дает.

Да ввек, о Ангел! ощущает

Твою беседу грудь моя;

Спесь, зависть при дворах блистает;

Пастушья хижина твоя.

Тише, о песни! теперь вы звучите,

Скорбному духу дремоту внушите;

Лей на него свой аромат, сон, вкруг;

Сладко спокойство, лелей его дух.

Слетайте на него, о воины небесны,

Стрегущи Божий град, — и манием своим его

Владеющие сном, чем вы, мечты прелестны,

Грядуща время вид являете того,

Где приготовлена душам благим награда,

А злобы Извергам грозящи страхи ада,

Слетите и, его восхитя дух с собой,

Представя перед ним небесный сад златой, звездной,

Где о бессмертьи лишь звучит бессмертный хор;

Где, кроме радости, ничто не существует,

И новой вечностью жизнь вечна торжествует.

Арф своих тоном,

Божественным звоном,

Стрясите с него

Скорбь люту его;

Плач будет в радость,

Стон его в сладость.

И се уже его гармония живит;

Потоком сладких слез кропит отрадный вид,

Бежит уныние, проходит беспокойство.

Согласье новое, яви свое устройство,

Греми струн новый гром,

Созвучно с голосами,

Подвигни небесами,

Клич радость в царский дом.

Какая сильна мощь томит души волненье?

Какая возбуждать в ней может бурну страсть?

Твое, Гармония, волшебное веленье

И над природой всей твоя чудесна власть.

Ты, дщерь небес,

Вселенной зримой сей с тех пор известна стала,

Как с трона вечного Премудрость глас снислала,

Который мир вознес.

Явилась ты, — и твердь усеялась звездами,

По звуку твоему потек сей красный, светлый строй!

Полк ангельск, поразясь согласием его, красой, —

Велик, воспел, велик Творец наш чудесами!

И в изумлении с тех пор с высот глядит

На сей лучистый сонм, в его заряся токе.

И совокупно с ним гласит

Песнь первую звезды, возникшей на востоке,

Котору сферы все и вблизь и вдаль твердят

Едиными усты: Осанна! свят, свят, свят!