Дурная Слава

4

"Роса" арендовала комплекс зданий на Хвойной улице, отделяющей город от густого дикого соснового бора, заваленного валежником как после бури.

Многоэтажные корпуса образовывали замкнутый квадрат с автостоянкой внутри. В здании имелся неглубокий подземный уровень с гаражом и под ним полноценный этаж, которое занимало ОПП — опытно промышленное предприятие.

Ранее в зданиях располагался местный институт, потом университет, впоследствии благополучно почивший в бозе в результате реформы образования. Читай, посадки ректората за взятки и центробежного разбегания преподавательского состава от нищенской зарплаты в поисках прокорма.

С момента устройства на работу прошло десять дней. Бен и не догадывался, что постороннего человека, взятого практически с улицы, можно в столь сжатые сроки ввести в курс дела и загрузить проблемами как тяглового осла. Чтобы он был в тонусе, у него было по два совещания в день-утром и вечером. На совещаниях присутствовали все девять замов. Желько совещания игнорировал, его миллионы позволяли руководить, не выезжая с «Ареала». Все совещания от его имени вел Ерепов, никогда не снимавший черных очков. По слухам у него был стеклянный глаз.

Именно он делил с Беном приемную и являлся негласным руководителем фирмы, регулярно получая от шефа ЦУ.

Вся работа носила авральный характер. Чуть больше месяца оставалось до ярмарки в Улган-Мулгане. Необходимо было подвести под требования мировых стандартов УСЕ-2004 экономические и технические предложения от сотни отечественных поставщиков, которые ни шиша не смыслили в правилах международного базара, и которых на внешнем рынке быстро и элегантно сожрали бы за единственную неправильную букву в фискальном паспорте.

"Роса" также имел проектный отдел и ОПП, которое занималось единичным производством, но, судя по тому, что ОПП располагалось в подвале, прочитывалось отношение к нему руководства. Основные деньги фирма делала на посредничестве. В коридорах крутилось множество дилеров, готовых выложить хорошие деньги только за то, чтобы их свели лицом к лицу друг с другом. Информация, касавшаяся рынка оружия, носила закрытый характер, и в интернете с его голыми бабами на каждой странице, ее было не найти.

Бен с ходу окунулся в эту круговерть. В день через его руки проходили десятки накладных, соглашений, распоряжений, всевозможных стыковок, валютных авизовок, заказов и трансфертов. На второй же день ему было пожаловано право подписи, и он не успевал менять пасту в ручках и очень скоро научился брать телефон через раз.

Так что спустя десять дней он чувствовал себя так, будто пришел работать в «Росу» сразу после школы. Он научился отшивать ненадежных клиентов и вычленять суть проблемы. Можно было целый день в поте лица заниматься ерундой и только вечером узнать о простоявшем на запасном пути в Задрюпинске литерном поезде с компонентами для элитного бомбовоза "Костолом-33",которого с повышенном нетерпением ожидали в Улган-Мулгане. А ведь бомбовоз надо было еще собрать, причем крылья находились в Саразани, а шасси на колесном заводе в Коноводске.

Но даже в этой вселенской суете под названием современный бизнес Ерепов нашел время, чтобы предупредить:

— Придет Афинодор, ничего ему не подписывай, направляй сразу ко мне.

Так впервые Бен услышал про начальника ОПП. Его звали Василий Пантелеевич, но называли его исключительно по фамилии. Афинодор стало и именем и отчеством, и как в дальнейшем выяснилось именем нарицательным, коим называли нечто, что нельзя было остановить, некий неумолимый поступательный процесс. Поначалу через Бена прошли документы из бухгалтерии на Афинодора, из которого следовало, что ежемесячно из закрытого номерного фонда ему начисляется премия в пятьдесят тысяч евроденег. В голове Бена заранее прорисовывался портрет преуспевающего бизнесмена, разъезжающего на авто длиной в квартал и благоухающим парфюмом от Дживанши, купленном в городе Париже недалеко от площади Этуаль.

Поэтому, когда в кабинет вошел сурового вида старик в длинном до пят грязно-сером халате, с разросшимися и свисающими на пергаментные щеки седыми бровями и, кося посверкивающими глазами, стал канючить о нехватке гвоздей (кажется, жидких, не суть важно), то Бен даже не догадался сразу его отфутболить, потому что грозный старик никак не ассоциировался у него с ОПП и передовыми технологиями третьего тысячелетия. Дед походил скорее на выходца из прошлого, проще говоря, колдуна или точнее шамана. Голос у старика оказался громовым, судя по всему, он плохо слышал и от этого старался говорить громче. При этом, вставляя в речь матерные слова, довольно грязного пошиба, мерзкие, но проделывал это так виртуозно, что речь его текла плавно, без акцентирования на ругательствах, но от этого создавался еще больший дискомфорт, и хотелось сделать все, о чем он попросит и выпроводить поскорее. У Бена как раз оказался начальник материально-технического склада на проводе, и он с ходу решил вопрос. Насупленный поблагодарил, крайне неразборчиво произнося слова, и пригласил заходить к нему в гости, в подвал. Бен еще соображал, что старикашка может делать в подвале, сторожем, что ли подрабатывает.

Спустя пять минут как насупленный ушел, в кабинет фурией мужского рода влетел Ерепов и закричал:

— Ты почему Афинодора ко мне не послал?

И лицо у него было красное, а вены вздувшиеся. Бен подумал в этот момент, что зам своей смертью не помрет. Есть такая нехорошая никогда не дающая сбоя штука — апокаплексический удар. Бьет наверняка, как мухобойка муху. Он сразу все просек, и что это был за старичок, и почему он не представился, как положено. Потому что к Ерепову идти не хотел! А так все решил. За счет куска Беновой холки, которую Ерепов и вознамерился отгрызть.

Надо сказать, что одноглазый уже не раз успел удивить его своей осведомленностью и проницательностью. От него практически ничего нельзя было скрыть. Иной раз он виделся Бену киборгом с радаром в стеклянном глазу.

На такие моменты у Бена имелась модель поведения, тоже не дающая сбоев, не хуже чем акоплектический удар. Она называлась раскаяние. Модель, обкатанная еще с института, когда он вставал на экзамене, по которому полгруппы уже успевала завалиться, и откровенно признавался, что тоже ничего не понимает и, стало быть, ему тоже надо ставить двойку. Обычно преподы начинали уговаривать, чтоб молодой человек не сдавался заранее, и вытягивали, как могли. В таких делах самое важное: честные глаза. Лишь один раз профессор по материальной мистике влепил ему пару, и честные глаза не помогли.

Бен сразу повинился и сказал, что этого никогда не повторится. И лицо очень удачно сделал виноватое. Ерепов, привыкший к ругани и отпору, очень быстро сдался, не почуяв ответного сопротивления. Пообещав взять объяснительную, он выбежал вон. Про объяснительную он, конечно, забыл, но Афинодор слабину Бенову запомнил и вцепился как клещ. Здоровался он особо:

— Вениамин! Здорово, Вениамин! — закругляя приветствие с обеих сторон именем, то ли высказывая особое к нему почтение, то ли издеваясь.

Общаться Бену было особенно не с кем, и знакомство с Афинодором затягивало его, несмотря на запрет. Тот оказался чрезвычайно интересным собеседником. Даже пересказ «Гамлета» в устах такого виртуоза базарных ругательств был вещью чрезвычайно занимательной.

Сближению способствовала встреча вне стен фирмы, на овощном рынке, где Бен вознамерился купить себе мешок картошки на зиму. Захотелось испечь в костерке, а то уж больно тоскливые вечера выдались в Ареале. Против обыкновения соседи попались тихие, а по вечерам поселок будто вымирал. Даже мафиозник через дорогу никак себя не проявлял, и баскетбольное кольцо уныло обвисло, точно трусы безнадежного семьянина.

Бен тосковал по сыну, но решил выждать паузу, пока косари угомонятся и решат, что он действительно сбежал из города. Именно в такие вечера у него и возникла мысль про костерок и дымящуюся картошечку в мундире.

Под новыми навесами, еще пахнущими смолой, на овощном рынке в аккуратные стеллажи были уложены мешки с красной и желтой картошкой, золотистым луком. Все выглядело нарядно и свежо. Лишь в углу возвышалась неопрятная куча продукции, уже начинавшей портиться. Несмотря на то, что продукты шли за бесценок, мало кто на них позарился. Разве совсем уж жадные и законченные люди.

Именно среди них и обнаружился Афинодор. Он суетливо сновал между гнильем и довольно неразборчиво набивал привезенные с собой грязные в пятнах мешки. Мешков было больше десяти.

— Зачем тебе столько? — не удержался Бен. — Она же сгниет. Она уже сгнила!

— А Вениамин! Здорово, Вениамин! — по обыкновению поприветствовал его Афинодор. — У меня не сгниет. У меня погреб имеется возле химзавода. Помоги до машины донести. С машиной я договорился, но шофер за погрузку сотенную требует, а у меня нет.

Вениамин предложил взаймы.

— Мне отдавать нечем, — не моргнув глазом, соврал Афинодор.

Бену очень редко приходилось лицезреть, чтобы старые умудренные сединой люди врали с такой внутренней убежденностью, и он решил взять это себе на вооружение.

Когда Бен поднимал мешки, внутри них хлюпало, продукт довольно энергично разлагался. Афинодор остался чрезвычайно довольным сэкономленной сотенной и от щедрот пригласил к себе в гости, но не домой, а на работу.

— Дома у меня старуха чистая ведьма, а в подвал приходи. Чайковского погоняем.

Только у меня сахар кончился, ты принеси, а лучше конфет.

— Ерепов будет ругаться.

— А ты после работы приходи. Все эти новые русские начальники пик в пик привыкли уходить. А мы люди старой закваски, мы допоздна задерживаемся.

Воспользовался предложением Бен на следующий же день. Его интриговал этот старик, нищий и богач одновременно. Интересно было, за что этому пентюху отваливают такие бабки. Он из-за денег можно сказать встал на неправедный путь, обокрал родную фирму, словно Штирлиц несколько лет по краю лезвия ходил, под носом отдела собственной безопасности темные делишки проворачивал, честное имя заложил, а потом не смог выкупить, заложил еще раз, а потом и продал подчистую уже заложенное, а этот никчемный старикашка тысячи огребает. За что? Если бы Бену столько платили, он бы оставался честным до сих пор, умер естественной смертью и попал в рай.

Дождавшись окончания рабочего дня и проследив за отъездом Ерепова, Бен спустился в подвал, самый странный из всех, что ему приходилось видеть. Во-первых, туда не было лестницы, и спуститься можно было лишь на лифте. В конце коридора на первом этаже, за грудой старых ящиков, располагались тяжелые железные створы, запирающиеся снаружи на щеколду.

Кнопок в лифте было много, но кроме единственной уцелевшей с литерой «П», все остальные подпалены и сожжены, словно в банальном лифте в спальной шестнадцатиэтажке. Лифт, лязгнув, провалился в подвал, защищенный такими же тяжелыми створами, как и на верху. Коридор внизу оказался без преувеличения белоснежным, но не из-за чистоты, а из-за осыпавшейся штукатурки. Подошвы ботинок сразу сделались белыми.

ОПП казалось вымершим, словно замерзшая насмерть антарктическая зимовка, пока навстречу не попались двое лаборантов, торопливо направившихся к освободившейся кабинке и снимающей на ходу белые несвежие халаты. Бен спросил, где ему найти Афинодора, и ему было указано.

Бен прошел в конец коридора с вмурованными железными дверями и змеящимися по стенам и потолку толстыми жгутами проводов. Обнаружилось неожиданно много мух, наглых, бесцеремонных, то и дело с противным жужжанием застревающих в волосах.

Бен стал ломиться не в ту дверь, тут открылась соседняя, из которой показался Афинодор собственной персоной.

— Вениамин! Здорово, Вениамин! — поприветствовал он, пошевелив кустистыми бровями.

— А я думаю, кой леший тут объявился? Заходи.

Бен вошел в кабинет, безо всякой симметрии заставленный столами и донельзя захватанными стульями. Полное ощущение, что место для сидения механизаторов в противосолидолных галифе, если бы не стоящие на столах мощные компьютеры «Вьюджик-Корреол» последней модели с жидкокристаллическими мониторами. В «Кайсаре» такая могучая машина имелась только у исполнительного директора господина Круга.

— Крутая у вас техника! — вырвалось у Бена.

— Нужно еще круче. Мощи не хватает.

— Чем же вы занимаетесь? Галактическими проблемами?

— Может, и галактическими, — хитро ухмыльнулся Афинодор. — Конфеты принес?

Отлично! У меня сегодня праздник: годовую заявку на запчасти закончил по управлению оборудования.

Не успел Афинодор гордо кинуть на стол толстую пачку белой мелованной бумаги, как на нее неряшливо свалилась пара жирных мух и без затей начала трахаться.

— Гады! — рыкнул Афинодор. — На годовом отчете! Он же только что из принтера!

Убью!

Он изо всех сил хлопнул по пачке.

— Хорошо, что ты промахнулся, у мух тоже есть мозги, — заметил Бен.

Афинодор никак не мог угомониться. В произносимых в гневе изощренных ругательствах временами прорисовывался некий глубинный философский смысл.

— Откуда столько мух? Может, вся наша работа-дерьмо?

Афинодор вскипятил чайник с неряшливыми отпечатками грязных пальцев на корпусе.

Бен распечатал пачку "Морского раздолья".

— Вот я и говорю, техника у вас, дай бог каждому.

— Это все для «Кентавра». Только не болтай никому, я тебе его покажу.

— Что за зверь?

— С нулевого цикла мы вместе, — похвалился Афинодор. — Сам все для него покупал.

Считай, где был. В Турции. В Париже, Лиле, это Франция. В Эссене — Германия. В Стокгольме. В этом- Копенгагене. В Лондоне. Всякую ерунду не брал, только самое лучшее. Если бы ты знал, какая коняшка получается!

— Да ты всю Европу изъездил!

— Не только. У талибов пришлось кое-что купить. Но сам понимаешь.

— Могила.

— Вот, что я тебе скажу, Вениамин, «Кентавр» — главный труд моей жизни. И он уже на подходе.

— Что ж в нем такого особого?

Бен пожалел, что спросил. Старик зыркнул на него сквозь заросли бровей, усмехнулся и сказал, что неважно. Чтобы как-то заполнить неловкую паузу, Бен спросил про Прелову.

— Грудастая? — сразу подхватил Афинодор, помнится, и Краюшкин назвал ее также. — Она разведенка, а все разведенки злые. Знаешь, я сам с Азии, родился и долго жил в Магрибе, там есть поговорка: "У женщины два рта, и оба надо накормить". Мудрые люди на Востоке. Если бы грудастую обстоятельно и качественно имели, то она бы сразу добреть начала. А так она нашего брата ненавидит. Знаешь, как называет? Не мужчина, не мужик. Штаны. На Базилевского ОБХСС натравила.

— Афинодор, ОБХСС давно уж нет.

— Ну не суть важно. Ты меня понял.

Куда уж лучше. Меньше всего в его положении ему бы надо привлекать внимание службы экономической безопасности. У Бена от дурных предчувствий засосало под ложечкой.

Он окинул комнату взглядом и не сдержал невольного возгласа. То, что он сначала принял за висящие на стене черные полотнища, может снимки в рентгеновском диапазоне, оказались окнами. Окна в подвале!

— Зачем здесь окна?

— Вот это я тебе могу сказать, тут тайны нет. Во всяком случае, пока. Дальше не знаю, что наш отдел собственной безопасности выдумает, и какие еще подписки с меня возьмет.

— А ты еще и подписки давал?

Афинодор сделал укоризненное лицо, словно Бен спросил что-то неприличное, и тот поспешил извиниться. Старик вывел его из комнаты, провел через забитую старой рухлядью подсобку, отпер дверь собственным ключом из достанной из халата огромной связки, и они вышли наружу. Пахнуло сырой землей. Бен был потрясен.

Они находились в обширной пещере. Ближайшая стена возвышалась в метрах десяти, едва видимая в лучах одинокой взрывозащищенной лампы. Испросив разрешения, Бен подошел, по пути споткнувшись о брошенные и окаменевшие носилки. Стена оказалась из скальных пород. Похоже на гранит. Скорее всего, пещера имела естественное происхождение. Строители лишь слегка подправили доставшийся им природный феномен.

Там, где прошелся нож экскаватора, хищно блестели щербатые сколы. ОПП белым удлиненным прямоугольником лежало внутри естественного грота, напоминая кусок рафинада внутри огромного черного рта.

— Все от предыдущих строителей осталось, — пояснил Афинодор. — Не знаю, что они тут планировали, но пещеру вырыли знатную, в нее выходит много природных штолен.

Я тут далеко хожу, когда надо подумать, обмозговать какую-то задачку. По идее, тут до порта дойти можно под землей.

— Не может быть. До порта не менее пятнадцати километров!

— А я говорю можно! Сам я, конечно, не рискую. Ноги старые. Но такие залежи находил! Треугольные пакеты из-под молока ты, наверное, не помнишь. Были такие в советские времена. Синие треугольные пакеты.

— Почему не помню, я тогда, правда, маленький был.

В глубине пещеры наверху пробивался свет.

— Там канализационные люки поверху, — пояснил Афинодор. — Правда, до них далеко.

Если только альпинист долезет. С помощью снаряжения. Под потолком балки всякие, арматура.

— Это что же получается, — не веря себе, проговорил Бен. — Мы на глубине!

— А то как же. Ты фундамент видел? То-то. Он весь наверху остался, а мы под ним.

Ладно, пошли. Холодно тут. Чуть подольше постоишь, зуб на зуб не попадает. И холод нехороший, могильный, до кости пробирает. Даже зимой такого наверху не застанешь Перед тем как покинуть грот, Бен потеряно спросил:

— Слушай, Афинодор, над нами тысячи тонн бетона, а если вся эта махина продавит фундамент и рухнет? Тут нельзя находиться, не только что работать!

— А вот это уже не нашего ума дело! — строго сказал Афинодор, затолкал Бена обратно в ОПП и запер дверь длинным ключом. Только после этого Бен почувствовал некое успокоение и понял, что там снаружи он, оказывается, боялся находиться.