Душа императора

День семидесятый

— То есть этот символ, — Гаотона указал на один из набросков будущих итоговых печатей, — обозначает время, а именно конкретный момент семь лет назад?

— Да. — Шай стерла пыль с только что вырезанной духопечати. — Вы быстро учитесь.

— Скажем так, меня ежедневно оперируют. Спокойнее, когда знаешь, какими именно скальпелями.

— Изменения не…

— Не постоянные. Да, ты все время это говоришь. — Гаотона протянул руку, чтобы она поставила печать. — Тем не менее у меня возникают сомнения. Если нанести человеку порез, он затянется и исчезнет, но если проделывать это снова и снова в том же месте, останется шрам. Наверняка примерно так же и с душой.

— Разумеется, за исключением того, что с душой все иначе. — Шай прижала печать к его руке.

Он так до конца и не простил ей то, что она сожгла шедевр Шу-Ксена. Это было видно. Она его не просто огорчила, а разозлила.

Со временем злость истаяла, и у них снова наладились рабочие отношения.

Гаотона склонил голову.

— Я… Сейчас как-то странно.

— В каком смысле странно? — Шай отсчитывала секунды по карманным часам.

— Я помню, как сам себя уговаривал стать императором. И… и я презирал себя. Матерь света… неужели он так ко мне относился?

Печать продержалась пятьдесят семь секунд. Неплохо.

— Да, — ответила Шай, когда печать исчезла. — Думаю, он относился к вам именно так.

Ее охватило волнение. Наконец эта печать заработала!

Она все ближе подбиралась к пониманию императора, все ближе к решению головоломки. Каждый раз незадолго до конца проекта, будь то картина, скульптура или масштабная подделка души, наступал момент, когда Шай отчетливо видела результат: он представал перед ее мысленным взором, оставалось лишь формально закончить работу.

Этот момент не за горами. Душа императора раскрылась перед ней, лишь некоторые уголки все еще скрывались в тени. Шай жаждала довести дело до конца, узнать, получится ли вернуть императора к жизни. После того как она столько о нем прочла, столько узнала, ей необходимо закончить работу.

А до тех пор можно обождать с побегом.

— Это та самая? — спросил Гаотона. — Та самая печать, которую ты столько раз переделывала? Печать о том, почему он решил стать императором?

— Да, — ответила Шай.

— Наши с ним отношения. Ты испробовала вариант, когда его решение зависело от наших с ним отношений и… и от стыда после наших разговоров.

— Да.

— И печать взялась.

— Да.

Гаотона откинулся на спинку стула.

— Матерь света… — прошептал он снова.

Шай отложила печать к признанным годными.

За последние пару недель все остальные арбитры нанесли Шай такие же визиты, что и Фрава, обещая золотые горы за полный контроль над императором. Только Гаотона ни разу не пытался ее подкупить. Честнейший человек, к тому же стоящий на самой верхней ступени власти в империи. Поразительно. Использовать его гораздо сложнее, чем она рассчитывала.

— Повторю, вы меня впечатлили. — Шай повернулась к Гаотоне. — Мало кто из великих стал бы тратить время на изучение духопечатей. Великие сторонятся всего, что считают злом, даже не пытаясь понять. Вы изменили свое мнение?

— Нет. Я по-прежнему считаю то, чем ты занимаешься, если не злом, то, безусловно, богохульством. Но кто я такой, чтобы судить? Чтобы сохранить власть, мы положились на твое искусство, которое так запросто называем кощунством. Жажда власти заглушает нашу совесть.

— Для остальных это так, но у вас другие личные мотивы.

Гаотона вскинул бровь.

— Вы просто хотите вернуть Ашравана, — пояснила Шай. — Вы отказываетесь признать, что потеряли его. Вы любили его как сына: юношу, которого наставляли, императора, в которого всегда верили, даже когда он сам в себя не верил.

Гаотона отвел взгляд, ему явно стало неудобно.

— Но это будет не Ашраван. Даже если все получится, это будет не совсем он. Вы же понимаете.

Гаотона кивнул.

— Но… иногда хорошая подделка не хуже оригинала. Вы из фракции «Наследие». Вы окружаете себя поддельными древностями и копиями давно утраченных картин. Думаю, и с поддельным императором примерно так же. А вы… вы просто хотите убедиться, что сделали все, что могли. Ради него.

— Как у тебя это получается? — тихо спросил Гаотона. — Я видел, как ты разговариваешь со стражниками. Ты выучила по именам всех слуг. И похоже, знаешь все об их семьях, пристрастиях, чем они занимаются по вечерам… При том, что целыми днями сидишь взаперти в этой комнате. Ты не покидала ее несколько месяцев. Откуда ты все это знаешь?

— Люди по своей натуре всегда пытаются распространить власть на все, что их окружает. — Шай поднялась, чтобы принести следующую печать. — Мы строим стены, чтобы защититься от ветра, крыши — чтобы укрыться от дождя. Мы приручаем стихии, подчиняем природу нашей воле. И нам кажется, будто все у нас под контролем.

Вот только мы просто заменяем одно воздействие на другое. Вместо ветра на нас влияют стены. Возведенные нами стены. Человек всюду запустил свои пальцы. Вытканные ковры, выращенная пища. Все без исключения, что мы видим, к чему прикасаемся, что ощущаем в городе, результат воздействия человека.

Может казаться, что все у нас под контролем, но это не так, если мы не понимаем людей. Контроль над окружающим миром сводится не к защите от ветра, а к пониманию, почему служанка проплакала прошлую ночь или почему стражник все время проигрывает в карты. Или почему наниматель остановил свой выбор на вас.

Гаотона смотрел, как Шай садится обратно и подносит печать. Он нерешительно протянул руку.

— Такое ощущение, что как мы ни старались, но все равно недооценили тебя, девушка.

— Хорошо. Вы уловили суть.

Шай поставила печать.

— А теперь скажите, откуда у вас взялось отвращение к рыбе?