Душа в лунном свете

12

Криспину девять лет, и после перелёта Мирабель в Париж он находится под влиянием злых чар…

Только многим позже он думает о себе как о зачарованном, но, независимо от того, действительно ли он находится в таком состоянии или нет, он проводит август и сентябрь этого года в необычном состоянии отрешённости, с пониженной энергетикой для мальчика его лет.

Он читает книги, от которых получает удовольствие, но несколько дней спустя едва вспоминает сюжеты.

Он играет в настольные игры и карты с Харли, но его не волнует — или он не может вспомнить — кто выигрывает.

Он много спит, грезит наяву, когда не спит, и обнаруживает себя некоторыми ночами и вечерами в комнате Харли сидящим у кровати, наблюдающим за тем, как он спит.

Мистер Мордред всё ещё обучает их на дому, но учит с меньшим усердием, чем прежде, и не требует у них домашнее задание. Временами Криспин чувствует, будто домашний учитель и не планирует давать им образование, только создавать видимость образования, что нет ничего, ради чего им потребуется образование.

Харли некоторое время продолжает искать трёх белых кошек, но к середине августа теряет интерес к этим поискам.

Криспин мало видит свою мать, ещё меньше отчима. Эти нерегулярные случайные встречи поддерживают в нём весьма странное ощущение, что размеры «Терон Холла» намного больше его официальной площади, и что он становится всё время больше.

Он постоянно видит нянюшку Сэйо, и когда бодрствует, и во снах. В мире бодрствования она всегда нежна к нему и играет роль родителей. Во снах она обычно такая же, как и в реальной жизни, однако время от времени на неё находит внезапная дикость, и она бросается на него, разрывая его одежду, и кусает за горло, не повреждая кожу, и всё это пугает Криспина, но также странным образом возбуждает.

Иногда нянюшка из снов выглядит в точности как настоящая женщина. Но в остальных случаях каждый раз есть одна отличительная особенность: то это жёлтые глаза ящерицы; а то — зубы рептилии или покрытые чешуёй руки с красивыми жемчужными когтями.

Мирабель снова звонит из Парижа, один раз в конце августа и один раз в середине сентября. Она говорит с матерью, с Харли, с нянюшкой Сэйо и даже с мистером Мордредом. Когда она звонит в первый раз, Криспин спит допоздна, и никто не додумывается его разбудить. Во втором случае он в кровати с таинственной лихорадкой, которая никогда не продолжается дольше, чем один день, но она находит на него каждые несколько недель.

Когда, в конечном итоге, он сбежит из «Терон Холла», он удивится, что ему было доступно так много ключей к правде об этом месте и его обитателях, которые не привели к подозрениям, тревога не сработала. Если он был под влиянием чар, то, должно быть, чары отключают его способность замечать даже очевидные связи, делать выводы на основе фактов и хранить в памяти доказательства того, что его поймали и держат в сетях тайного сговора.

Через два дня после того, как исчезает Мирабель, Криспин выходит из комнаты с миниатюрой и видит главу семьи, Джардену, идущую от лифта к своим апартаментам. Кажется, она не замечает его, но его поражают две вещи, связанные с ней.

Во-первых, несмотря на то, что на ней надето одно из ее длинных тёмных платьев, двигается она быстро и грациозно. Ушло то неуверенное шарканье страдающей артритом старухи.

Во-вторых, если раньше её лицо было как сморщенное яблоко, то сейчас оно похоже, при беглом взгляде, на более свежий фрукт — лицо женщины пятидесяти лет, но никак не ста.

Недели спустя, в самом конце августа, когда Криспин смотрит в окно, мечтая, у передней двери дома останавливается лимузин. Водитель помогает выйти из машины миловидной женщине, которой на вид лет тридцать пять, на ней надет сшитый на заказ костюм, который выгодно подчёркивает достоинства фигуры. Она наблюдает за разгрузкой множества сумок для покупок и пакетов из багажника автомобиля.

Появляется младший дворецкий, Нед, и сбегает по ступенькам крыльца, чтобы помочь перегруженному водителю. Когда женщина поднимается перед ними по ступенькам к передней двери, Криспин поражается её сходством с молодой Джарденой, чьи фотографии в рамках можно увидеть над пианино в музыкальной комнате, а также в других местах дома.

Если это приехала внучка или внучатая племянница Джардены, Криспину о ней никто не говорил. И он не увидит её снова до одной из ночей в конце сентября.

То, что у него не возникло тревожных выводов после тех двух случайных встреч, наверное, можно понять. Сложнее объяснить, однако, как он мог застукать его мать, целующуюся с одной из домработниц, Прозерпиной, и не был после этого в состоянии сильно беспокоиться по этому поводу или даже вспомнить этот инцидент, вспоминал только иногда, по ночам, прямо перед тем, как заснуть.

Скитаясь по дому одним из вечеров, не пытаясь искать трёх белых кошек, но зацикливаясь на странном убеждении, что «Терон Холл» вырос в размерах и продолжает это делать, с отсутствующими мыслями и почти решивший прилечь и ещё подремать, Криспин открывает дверь в комнату для шитья и застаёт их зажимающимися. Прозерпина стоит, прислонившись спиной к стене, а Кларетта сильно давит на неё, растирая бёдра, их рты закрыты. Они дышат, как будто их что-то возбуждает, а их волосы растрёпаны. Блузка Кларетты свисает, наполовину расстёгнутая, а рука домработницы извивается внутри, как будто что-то ищет.

Они сразу же замечают вторжение, но нисколько не смущаются, будучи застуканными. Они улыбаются ему, и его мама спрашивает:

— Тебе что-то надо, Криспи?

— Нет, ничего, — отвечает он и сразу уходит, закрыв за собой дверь.

Он слышит взрыв смеха, обе веселятся. Остолбеневший, как будто его застукали за каким-нибудь проступком, он собирается бежать, но вместо этого прикладывается к двери, слушая.

— Кстати, — говорит его мать Прозерпине, — даты определены. Двадцать девятое сентября, праздник архангелов, а затем четвёртое октября.

— Праздник святого Франциска Ассизского, — говорит Прозерпина. — Хорошо. Один за другим. Я устала от этого города.

— А кто не устал? — говорит его мать. — Но я не устала от тебя.

Криспин думает, что они снова целуются, и спешит в библиотеку. Он проводит некоторое время между книжными полками в поисках книги для чтения.

Если он и помнил о том, что увидел в комнате для шитья, то вмиг выгнал это из памяти, как если бы между тем местом и этим он столкнулся с гипнотизёром, который приказал ему избегать любых мыслей о целующихся женщинах.

Он уверен в том, что ищет развлекательный роман, что-то из весёлых приключений, но книга, которую он находит, именно та, которую он ищет на самом деле: «Год святых». Он садится на кресло в дальней части библиотеки и перелистывает на 29 сентября.

Праздник архангелов относится к святому Михаилу, святому Гавриилу и святому Рафаэлю. Все трое изображены на картинке и кажутся менее реальными, чем всё происходящее в приключенческой истории мальчика.

Он перелистывает на 4 октября, праздник святого Франциска, который был запечатлён кормящим птиц и обожаемым различными животными. Криспин читает три абзаца об этом святом, ничего из них не извлекая, за исключением того, что в каждый праздник в честь него, вероятно, обходится без мясных блюд.

Он неосознанно перевернул страницы на 26 июля, ночь мигрени у Мирабель и канун её вылета в Париж. Он некоторое время всматривается в двухстраничный разворот перед тем, как осознаёт, что сделал.

Этот день в июле — день памяти святой Анны и святого Иоакима, родителей Девы Марии. Он читает о них, но только ещё больше сбивается с толку.

Через два дня ночью ему снится нянюшка Сэйо и Харли. Оба на кровати Харли. На мальчике надета пижама. Нянюшка в пижаме и в красном шёлковом халате. Она поддразнивает Харли, щекочет его, а он с удовольствием хихикает. «Мой маленький поросёнок», — говорит она, — «мой маленький свинкин поросёнок», и между своими хихиканиями Харли хрюкает и фыркает. Она безжалостно щекочет его, до тех пор, пока он не говорит: «Остановись, остановись, остановись!» Но затем сразу добавляет: «Не останавливайся!» Она щекочет его до изнеможения, до тех пор, пока, задыхаясь, он не заявляет: «Я люблю тебя, нянюшка, я так тебя люблю», как будто бы этого признания она добивалась от первого хихикания до последнего. Услышав от мальчика признание в преданности, она говорит: «Спи крепко», и Харли тут же заваливается назад на подушки, без чувств. С минуту Криспин думает, что его брат притворяется, что спит, но он не двигается. Мальчику, который больше не может её слышать, нянюшка Сэйо говорит: «Поросёнок», но на этот раз без любви, голосом, который пугает Криспина. Во сне он открыл дверь в спальню Харли так, что нянюшка не знает о том, что он был у неё за спиной. Теперь он тихо закрывает её.

Когда сентябрь уступает предстоящему октябрю, Криспин время от времени вспоминает этот маленький кошмар, и иногда думает, что это была сцена из реальной жизни, которая произошла перед тем, как появилась в его сне, что он действительно застал нянюшку, щекочущую Харли. Возможно, он забыл само событие, вместо этого вспоминая его как сон, потому что реальный случай был слишком волнующим для того, чтобы обдумывать его. Но это кажется маловероятным.

С каждым днём он проводит всё больше времени в одиночку, отчасти потому что Харли выдумал нелепую фантазию о маленьких существах, которые живут в доме, и которые такие же неуловимые, как и кошки. На самом деле белые кошки сейчас стали «маленькими кошками» для Харли, хотя до этого он никогда не говорил, что они были маленькими. Неминуемо, семилетний ребёнок может время от времени раздражать старшего брата, и это один из таких случаев.

29 сентября, в праздник архангелов, более чем через два месяца после того, как Мирабель уехала во Францию с дворецким, Миносом и миссис Фригг, Криспина в постели пробивает на крик ужаса, но его кошмар, что бы в нём ни было, испаряется из памяти как раз в тот момент, когда он просыпается.

В течение первой половины дня, час за часом, его чувство страха усиливается. Он чувствует это, просыпаясь ото сна, тем не менее, у него такое ощущение, что он всё ещё спит, и что он должен сейчас разбудить себя ото сна наяву, в котором он позволил себе находиться столь долго.

Он ест завтрак и ланч, но у еды почти нет вкуса.

Он пытается читать, но история ему надоедает.

Он обнаруживает себя в комнате для шитья, рассматривающим место, где он нашёл свою мать и Прозерпину целующимися. Он не знает, как очутился здесь.

Он стоит у окна библиотеки, наблюдая за движением на Улице Теней. Когда его ноги начинают болеть, и он сверяется с наручными часами, то удивляется, обнаружив, что простоял здесь больше часа, как будто в трансе.

Каждый, кого он встречает из домашней обслуги, смотрит на него с еле сдерживаемым весельем, и он начинает думать, что они шепчутся о нём за его спиной.

Незадолго до трёх часов тихий тоненький голосок внутри него говорит о комнате с миниатюрой. Он осознаёт, что этот голос шептал ему всё утро, но он отклонял его советы.

Охваченный убеждением в том, что он должен быть худшим из подлецов, которых мог себе представить, что не должен позволить кому-либо знать, где его найти, он сначала скрывается с глаз от всей прислуги. А затем, уверенный, что остался незамеченным, поднимается на третий этаж по лестнице, которая используется меньше всего.

Огромного масштаба модель «Терон Холла» нависает над ним. Никогда прежде эта идеально сработанная миниатюра не казалась зловещей, но сейчас представляет опасность, как любой дом с приведениями в каждом фильме ужасов, когда-либо созданном.

Он почти ожидает возникновения грозовых туч под потолком и грома, грохочущего от стены к стене.

Сперва он планирует подняться по лестнице и изучить строение с самого верхнего этажа до самого нижнего. Но интуиция — или что-то более сильное и индивидуальное — тянет его к северной стороне, где ему приходится пригнуться, чтобы заглянуть в окно в конце главного холла на первом этаже.

Он вошёл в комнату, и когда включил верхний свет, всё освещение в модели тоже включилось: замысловатые девятидюймовые в диаметре хрустальные люстры, которые в реальности имеют размер три фута, трёхдюймовые в высоту бра, лампы из дутого стекла шириной два дюйма и копии из цветного стекла высотой шесть дюймов.

С минуту всё в тридцатипятифутовом проходе — который от одного конца до другого составляет 140 фунтов в настоящем доме — выглядит совершенно так же, как и всегда, как и должен. Затем Криспина пугает движение. По этому коридору приближается что-то низкое и быстрое.

Их двое.

Пара белых кошек.

Каждая из кошек, должно быть, в фут длиной в реальной жизни, но здесь это три дюйма. Они слишком гибкие, слишком плавные, чтобы быть всего лишь механическими созданиями. Быстро перебирая лапами, они несутся к нему, но внезапно пересекают холл и исчезают из вида через открытые двери в гостиной.

Возбуждённый, полностью проснувшийся, как никогда в последние недели, Криспин быстро перемещается по кругу к западному фасаду миниатюрного особняка, находит гостиную и обнаруживает двух белоснежных кошек, не больше мышки, на сидении у окна, наблюдающих за ним через крошечные стёкла французских окон.