Два дня «Вериты» (Художник В. Чурсин)

Глава 11

Дело что-то не ладилось. Никак не мог добиться равномерного излучения. До сих пор не знаю, в чем была причина. Сидел над схемами, проверял расчеты. Да еще хотелось увеличить угол излучения импульсов, приблизив экран-отражатель к окну трубки. И ничего не удавалось. Дождавшись 16 часов (я строго выполнял требование Флетчера включать аппаратуру только в определенные часы), замерял концентрацию излучения, менял режимы на лампах генератора.

…Тихий нервный стук в дверь оторвал меня от работы.

— Кто там еще? — недовольно спросил я.

— Мистер Богроуф, пустите, прошу вас…

Голос Шпеера. Я ему ничего не заказывал, а без надобности он не приходил. Не выключая аппаратуры, я впустил его. Вечно бледное лицо Шпеера было испуганно, он тревожно оглядывал комнату.

— У вас никого нет? — спросил он, закрывая за собой дверь.

— Никого. Что случилось, герр Шпеер?

— Наш шеф… вы говорили, что он хороший человек… Мистер Богроуф, вы здесь единственный, кто вызывает у меня симпатию и доверие… Я уверен, вы честный человек, вы любите тишину… и ничего не имеете общего с этими…

— Да в чем дело?

— Сюда, в соседнюю комнату… ну, где раньше был склад… полчаса назад привели человека в наручниках! Такое уже было позавчера… Флетчер и еще трое. Сегодня мне удалось рассмотреть одного. И я узнал его, я видел его в Германии — тогда! Только тогда он носил форму «СС», а теперь в плаще и шляпе. И теперь они называют его сеньором Мануэлем. Но я узнал его! Поверьте, у меня интуиция, я насмотрелся всего этого в рейхе!.. Когда водили на допросы…

Оттолкнув Шпеера, я бросился по коридору. Вход в комнату, где хранились инструменты, находился с другой стороны нашего блока, и пришлось пробежать до конца коридора, спуститься и подняться по лестницам. Меня просто взбесило, что Флетчер ведет какие-то там допросы без моего ведома. С какой стати!

Я сразу узнал двоих в штатском, которые тогда сопровождали на допрос гангстера Ривейру. Один, прислонясь к стене, курил сигару и щурился от дыма. Второй зевал и смотрел через окно во двор. Они повернули ко мне головы, и тот, с сигарой, заслонил спиной дверь в склад.

— Сюда нельзя.

— Что? Разве вы меня не узнаете?

Да, они видели меня на допросе Ривейры, и мой уверенный тон подействовал. Полицейский поспешил вынуть изо рта сигару и пробормотал:

— Прошу прощения, сеньор…

Стараясь ничем не выдать своего возбуждения, я открыл дверь и вошел в склад. Собственно, это помещение уже не было складом, здесь не осталось ни одной лопаты, ни одного каната. В пустой комнате стояли только два табурета. На одном магнитофон. На втором, у самой стены, сидел привязанный тонким прочным шнуром к водопроводной трубе пожилой седоволосый мужчина. Его загорелое, в ссадинах и кровоподтеках лицо побагровело: напрягаясь всем телом, он пытался разорвать шнур, выкрикивал ругательства и все старался ударить ногой стоявших перед ним Флетчера и Мануэля.

— Чтоб вы сдохли на виселице, проклятые гиены!.. — хрипел он и бился затылком в стену.

— Адреса! Говори адреса! Где найти Хуана Гверильо?

— О-о, сволочи!.. Что? — гримаса ярости вдруг сбежала с его лица, он произнес отчетливо: — Улица Де-Глорио, 96.

За этой стеной моя лаборатория и включенная «Верита»… Так вот что!

— Где найти Хосе Бланко?

— Где найти днем, знает только он сам. А ночью… Улица…

— Прекратите! — крикнул я и пинком сбросил магнитофон.

Только тут меня заметили.

— Кто впустил этого идиота! — взбешенно заорал Мануэль.

Тотчас ворвались оба детектива и, повинуясь яростному жесту Мануэля, скрутили мне руки, потащили к выходу. Флетчер растерянно топтался на месте.

— Адрес! Быстро говори адрес Бланко! — Мануэль ударил связанного по лицу, но получил ответный удар ногой…

В коридоре я вырвался из лап полицейских, бросился к лестнице, промчался по коридорам, рванул дверь лаборатории и выключил рубильник «Вериты». Упал на стул и застонал. Я предал старого друга Хосе Бланко…

…У меня в банке счет, вполне приличный для начинающего инженера, — это аванс за предательство Бланко.

…Скоро я получу крупную сумму за патент «Вериты» — это расчет за предательство Хосе.

…Я женюсь на Аните, мы поедем в Европу — каждая минута нашего счастья будет оплачена кровью Хосе и его товарищей.

…Я должен буду всегда молчать об этом — Ведь Анита знала Хосе и не подозревает во мне предателя.

…Что из того, что имена и адреса произнесли окровавленные губы незнакомого мне человека! Седой смельчак молчал, когда его били, но выдал всех под действием невидимых импульсов, добытых мной из «Вериты». Погибнут в застенках те, кто посвятил жизнь борьбе за правду. Погибнут из-за меня, мирного инженера, который хотел подарить человечеству правду!

Флетчер пришел спустя полчаса, когда я немного успокоился и смог обдумать положение. Он вошел без стука и сказал как ни в чем ни бывало:

— Что это с вами, мой милый Богроуф?

В голосе чуть-чуть слышалась тревога, но вид у него был такой же жизнерадостный, как всегда.

Внутри у меня захолонуло, словно к моим ногам подползла кобра. Я не ответил и старался не смотреть на Флетчера, чтобы не наделать глупостей.

— Простите, Богроуф, что я не предупредил вас об этом допросе. Они приехали так внезапно, и я не хотел вас отвлекать. Ну-ну, успокойтесь, ничего ведь страшного не случилось. Просто очередной эксперимент, и «Верита» еще раз прекрасно оправдала наши надежды. Впрочем, готов поклясться, что ничего подобного в дальнейшем…

— Дальнейшего не будет.

— Что вы хотите этим сказать? Ведь ваши импульсы…

— Мои «импульсы правды» предназначались для всех слоев общества, равно для президента и для нищего, но не для полиции только.

— Не все сразу, мой дорогой Богроуф!

— Я понял, Флетчер! Понял, хотя и поздно, что «Верита» не должна попасть в руки именно таких, как вы. И постараюсь исправить то, что сделано.

Я обошел его, замкнул дверь и положил ключ в карман.

— И еще я понял, Флетчер, что «импульсы правды» должны быть направлены против таких, как вы.

Я отходил от двери, а он шаг за шагом пятился к окну. Дрожь у меня прокатилась, голова работала четко и ясно. По его лицу было видно, что он меня понял.

— Очень жаль, Богроуф, но придется…

Его правая рука украдкой поползла к заднему карману брюк.

Ну все! Больше я не мог и не хотел сдерживаться.

Я не бог весть какой спортсмен, да и, сколько помню, мне никогда не приходилось драться. Но теперь во мне проснулся зверь, которому грозит гибель. Я схватил табурет и бросил ему под ноги.

Все-таки он никак не ждал от меня такого начала и, упав, не сразу сообразил, что произошло. Его промедление решило дело в мою пользу. Я навалился на Флетчера и хорошенько ударил его головой о пол. Верно, он потерял сознание, во всяком случае, я успел скрутить ему руки обрывком провода, пока он набрался сил боднуть меня в грудь.

— Лежите спокойно, Флетчер. Давайте-ка поговорим, — сказал я, подбирая оброненный им пистолет. И включил «Вериту». — Не барахтайтесь, или придется вас опять стукнуть. Побеседуем по душам, мне ведь пока так и не удалось испытать на вас импульсы.

— Опасно играете, Богроуф! — что было сил завопил Флетчер. — Сюда придут с минуты на минуту, и вы будете убиты, вы, проклятый русский идиот!

— Буду убит, но только после вас. И не орите так, в ваших лабораториях прекрасная звукоизоляция. Ведь вы производите здесь опыты над людьми, не так ли?

— Да… — простонал он. «Импульсы правды» действовали равно на нас обоих. Но допрашивал-то я!

— Кстати, какие работы ведутся в других отделах лаборатории?

Он извивался на линолеуме, пытаясь освободить руки. Но мой дебют в связывании оказался удачным, со злости я так затянул узел, что и сам не смог бы развязать быстро.

— Отвечайте, Флетчер, — я видел, как сходятся полоски индикатора и торопил его с ответом.

— Ведутся работы… по массовой стерилизации животных при помощи гамма-лучей…

— Животных?

— Да, пока животных.

— А потом?

Он притих. На бледном, сразу осунувшемся лице глаза метались как крысы в клетке. Но импульсы усилились опять и…

— В случае надобности массовая стерилизация будет… при… применена к неже… нежелательным членам общества…

— Себя-то, конечно, вы считаете желательным?

— Я делец! А деловые люди всегда необходимы для прогресса! Без них остановилась бы история!

— Без вас? Не думаю. Но продолжим беседу. Что еще?

— В лаборатории «Флокс» разрабатывается аппаратура для сверхдальней радиации гамма-лучей… Ну да, с целью вызвать лучевую болезнь в армии противника. Заинтересован Пентагон!

Тут Флетчера всего перекосило от злобы, но он говорил правду. Зрачки его горели диким зеленым огнем, точно у волка в капкане. Но он говорил все как есть…

— В какой стадии сейчас эти опыты?

— Фирма ухлопала уйму денег, но все что-то не клеится. Если бы там были инженеры вроде вас, Богроуф!

— Ого! Вы начинаете льстить, Флетчер?

— Какая к черту лесть! Нам нужны талантливые инженеры, только без ваших идиотских выходок.

— Что вы собирались делать с «Веритой»?

— Вы уже видели что…

— Но ведь, начиная работу в фирме, я высказал свои намерения, ничего общего не имеющие с этими гнусными допросами!

— Я был уверен, Богроуф, что вы образумитесь, открыв хороший счет в банке. Так всегда было и будет. Дайте мне воды.

Я подал ему стакан с водой. Стуча зубами, он выпил, передохнул и продолжал:

— Я не разгадал вас сразу, Богроуф. Да и правы те, кто уверяет, что русских никогда не разгадаешь, что русский может подложить свинью в самый неожиданный момент. Вы казались талантливым ученым дураком, не желающим ничего знать, кроме разных там волн и импульсов, ничего не смыслящим в политике. И вот теперь, когда у вас почти в руках сотни и тысячи долларов, вы устраиваете сцену благородного негодования!

— Может, я и дурак, но не подлец.

— Черт вас возьми, да какое вам дело до вечно недовольных оборванцев, страдающих только от своей неполноценности! Вы талантливый ученый, вы из числа избранных! Мы, люди делового мира, предлагаем вам деньги — часть своей власти! Но взамен должны получить ваши знания… и лояльность. Да-да, лояльность!..

— Вот как!

— Но так было всегда! Ученый изобретает, делец использует его изобретение на пользу себе, другим дельцам. А вы… Я купил ваши мозги! Этот товар покупается, к сожалению, только в упаковке, а она, как показала практика, не всегда удобна покупателю. Но все же я купил! И упаковка не должна портить сам товар. Ваше место с нами. Что у вас общего с нищими? С этими вот… «борцами за справедливость»?!

— Есть общее — порядочность. Вы сильны пока, Флетчер, спору нет. Но вы подлец. И ваша гибель в конце концов неизбежна.

Он поднял голову.

— Уж не собираетесь ли вы пристрелить меня?

— А почему бы и нет?

Он захохотал. Нельзя сказать, чтобы это был веселый смех. Но — смех. Под «импульсами правды».

— Да ведь у вас не хватит духу! Ставлю тысячу против одного, как только вы возьмете меня на мушку, так у вас в мозгах зашевелится что-нибудь детское, какой-нибудь принцип вроде «лежачего не бьют».

Он был прав, будь он проклят! Все время, пока мы этак беседовали, я мечтал всадить пулю в его злобную морду. Мечтал — и оттягивал этот момент, не понимая почему. Он объяснил мне — почему! А между тем мое пребывание здесь становилось все опаснее. Стоило кому-нибудь явиться сюда… Сказал об этом сам Флетчер:

— Вы неисправимы, Богроуф. Вам надо как-то выходить из этой заварухи, а вы вот философствуете. Что же вы намерены делать дальше? А?

— Довольно, Флетчер, — сказал я и взял короткий тяжелый ломик, которым пользовался иногда при монтаже.

— Хотите пристукнуть меня ломиком? Логично — без шума. Но на это у вас совсем уж не хватит духу. Постойте, Богроуф! Что вы хотите делать?! Стойте же, черт вас!..

Я отключил главный рубильник аппарата.

— Хочу исправить собственный просчет, Флетчер.

— Нет, вы не сделаете этого! Остановитесь!!!

Он забился так, словно это я его хотел ударить.

Брызнули осколки стекла. Со всей яростью, сколько у меня накопилось, я бил по своему детищу, аппарату правды, я убивал свою «Вериту». Флетчер верещал, как поросенок на бойне, а я калечил шасси, бил лампы, выворачивал пучки проводов, молотил сплеча по проклятому аппарату. Когда от него осталась груда хлама, подбежал к столу, собрал бумаги, чертежи, расчеты и поджег, «Вериты» больше не было.

— Вы дурак, Богроуф. Боже мой, какой вы дурак.

— Это я уже слышал, — сказал я. — Прощайте, Флетчер. Убить вас я так и не смог. Я ухожу. Если сумею уйти. И будьте вы прокляты!

Я вышел, закрыл дверь на ключ и направился по коридору к выходу. Пока еще кругом было спокойно. На лестнице встретился кто-то из сотрудников.

— Вы не видели шефа, мистер Богроуф? Его здесь спрашивают.

— Кажется, он собирался в Санта-Дору, — соврал я спокойно.

После схватки с Флетчером и уничтожения «Вериты» я, как ни странно, почувствовал себя спокойнее, только где-то в глубине болела раной мысль о Хосе Бланко.

Была уже ночь. Двор, парк и бетонный гребень стены освещали мощные прожекторы. Уходить через ворота не следовало — в такое позднее время выход инженера за пределы лаборатории вызвал бы подозрение у охраны. Скорее всего, меня просто не выпустили бы. Пятиметровая ограда казалась препятствием, для меня неодолимым. Даже если удастся взобраться по отвесной стене, охрана сразу заметит человека на хорошо освещенном гребне. И все-таки стена — единственное, что мне оставалось. Не спеша, как бы гуляя, свернул я в аллею маленького парка, пролез через кустарник и вышел к ограде. Да, похоже было, что мне не вырваться. Между кустарником парка и стеной оставлено свободное пространство метра в три шириной. Еще на подступах к стене увидят.

Тихо шел я меж кустов вдоль ограды, высматривая какую-нибудь доску или ящик, может быть, лестницу, оставленную садовником. Но парк содержался в образцовом порядке — ничего лишнего. От корпусов донеслись громкие голоса: искали пока не меня, искали Флетчера. Охрана-то знала, что он не уехал в Санта-Дору. Может быть, ему удалось освободить руки от провода, и он сейчас бьет в дверь табуретом, призывая помощь. Интересно, что он сделает со мной? Уничтожит сразу? Или попытается заставить восстановить чертеж «Вериты»? Черта с два! Хватит ли у меня мужества держаться, как тот седоволосый революционер?

Вдруг в темноте акаций послышался не то глухой стон, не то вздох. Я замер. Все тихо, только голоса там, у корпусов, звучали тревожнее и стало их больше.

— Кто здесь? — прошептал я.

Темнота молчала. Потом прошуршали кусты, обозначилась высокая фигура. Я вынул из кармана пистолет Флетчера. Но по сутулости, по вялости движений узнал инженера Шпеера и спрятал оружие.

— Герр Шпеер? Что вы здесь делаете?

— А, это вы, мистер Богроуф. Я гулял. Я здесь часто гуляю. Потому что здесь тишина, да…

Немец подошел и остановился, всматриваясь, склонив голову набок. Что ж, он все-таки единственный человек здесь, который мне сочувствует…

— Слушайте, герр Шпеер, — зашептал я. — Помогите перебраться через стену.

— Что? Как вы сказали? Через стену? Но это невозможно! Выходить надо через ворота…

— Туда мне нельзя, мне надо бежать, сейчас, сию минуту! Иначе Флетчер и этот… бывший гестаповец… Вы поможете мне, Шпеер? Ну! Да или нет?!

— Боже мой, мистер Богроуф! Я не знаю… Я боюсь…

Вся его длинная фигура выражала полнейшую растерянность.

— Боитесь! Ну и черт с вами! — мне некогда было уговаривать и я шагнул прочь.

— Боже мой!.. Подождите, мистер Богроуф, я только… Что я должен делать?

— Мы подбежим к стене, и я встану вам на плечи. Как только взберусь наверх, бегите к себе в комнату или в бар.

— Ну да, ну да… О, я всегда думал, что вы не… Но я хотел только тишины! Боже мой! Железный канцлер Отто фон Бисмарк говорил: «Если вы не касаетесь политики, не воображайте, что и политика не коснется вас…»

— Ах, да бросьте вы философию! Скорее, герр Шпеер!

Я схватил его за рукав.

Высокий рост немца очень пригодился. Он только успел прохныкать свое «боже мой», как я уже ухватился за бетонный гребень и, напрягшись, подтянулся.

— Удирайте, Шпеер!

Но его уже не было внизу. Наверное, внимание охраны привлекла суета у корпусов, потому что я успел сесть на гребне, когда ночь перехлестнул выстрел.

Спрыгнул я удачно, сразу поднялся и побежал. Длинная пулеметная очередь просвистела над головой. Скатился кубарем под уклон и пополз к реке под прикрытием песчаной гряды. Автоматы застрочили вперебой, зацокало впереди и рядом. У ворот лаборатории взвыли мотоциклетные моторы. Не веря еще в спасение, я окунулся в прохладную воду реки.

Спасла ночь и былое увлечение плаванием. Правда, сказывались долгие месяцы без физической нагрузки, я задыхался, но все же мог держаться под водой, когда луч прожектора падал на реку. Течение уносило меня быстрей, чем рассчитывала погоня. Через полчаса фары мотоциклов, выстрелы, собачий лай, рычание моторов остались позади. Одежда намокла, я устал, плыть становилось все труднее. Надо было на всякий случай держаться поближе к берегу, не выходя, однако, на сушу — ведь у них собаки.

И здесь, под берегом, передо мной возникла лодка. Я немедленно погрузился в воду, но силы и дыхание были на исходе. Чуть не захлебнулся и вынырнул, хватая ртом воздух. Меня заметили с лодки, но ни окрика, ни выстрела не последовало.

— Эй, это ты, Ужик? — спросили из лодки. Я промолчал. — Давай сюда, — буркнул хриплый голос, чья-то рука сгребла меня за шиворот. Втащили в лодку. Я лег на дно, еле переводя дух. Часто захлюпали весла. Мы плыли вниз по реке, быстро удаляясь от погони.

— Мы уж думали, тебя замели, — сказал тот же хриплый голос. — Как ты на них нарвался, а, Ужик?

Я не ответил.

— Э, да ты совсем выдохся. Ну лежи, лежи.

Во мне все устало, каждый мускул, каждый нерв. Слушая мерный всплеск весел, я уснул…

Когда проснулся, брезжил рассвет. Лодка всё плыла по течению. Река стала шире, горы отступили, по берегам тянулись чайные плантации. Надо мной склонились двое. Один в сомбреро, с узкой черной бородкой-эспаньолкой. Второй бритый, кажется метис, худощавый узколобый парень.

— Ты кто? — спросил тот, что в сомбреро.

— Доброе утро, ребята, — приветствовал я их. Сон освежил, но очень хотелось есть. — Вы здорово выручили меня вчера.

— Так это за тобой гнались ищейки? А мы думали… Ну а кто ты такой все-таки?

— Какая вам разница, ребята? Спасибо вам, вот и все.

— Хм… На нашего ты не похож… Ну да ладно, не продашь, если сам бегаешь от синих мундиров. А Ужик-то, видно, сгинул, — обратился он к метису. Тот пожал плечами.

— А знаешь, паренек, — сказал опять тот, что в сомбреро, — худа мы тебе не хотим, только сматывайся-ка ты на берег. Кто тебя знает, что ты за птица. Нам и своих хлопот по горло.

Они высадили меня у кокосовой рощи. Я помахал им рукой, и лодка уплыла по течению.