Два дня «Вериты» (Художник В. Чурсин)

Глава 24

— Бедный герр Шпеер, — пробормотал Багров. — Он так хотел тишины, одинокий человек.

— Мы с Мануэлем тогда подумали, что он свихнулся и хотел бежать. Но теперь-то я понимаю, что это не было безумием или страхом. Ведь он помог бежать вам из лаборатории! Да, а лаборатории больше нет. Они, конечно, все там разнесли. Я, Мануэль и два солдата едва успели добежать до вертолета и взлететь.

— А сейчас, отсюда, вы собирались удрать в Америку?

— Мы собирались в Кхассаро.

— Зачем?

— Полиции удалось установить, что Гарри Богроуф и доктор Эдвард Беллингем — одно и то же лицо. В Кхассаро забросили группу американских десантников-рейнджеров, подготовленную к диверсиям в альпийских условиях. Вы умный человек, Богроуф, и конечно придумали что-нибудь, чтобы в случае провала вашей акции «Верита» не досталась нам?

— Там мой помощник…

— Так я и думал! И установка, надеюсь, заминирована? Ну ничего, наши парни справятся. Лучше бы там был я, но, к сожалению… Как видите, уважаемые коллеги по камере, шансов у вас никаких. С минуты на минуту здесь появятся американские солдаты, и уж будьте уверены, их не собьют с панталыку никакие импульсы. Они твердо усвоили свою правду — чем больше убитых врагов, тем больше долларов в кармане, а на остальное им наплевать. Поверьте, джентльмены, ваша карта бита.

— Можно подумать, Флетчер, что вы больше всего обеспокоены нашей участью, — засмеялся Слейн.

— Больше всего — своей. Но наши участи взаимно связаны.

— Пока что связаны ваши руки.

— Вот именно — пока! Даже если вы меня убьете, вам не спастись. Эти ребята из Вьетнама… О, джентльмены, я вам не завидую! Дайте-ка сигарету, Богроуф.

— Я вижу, сэр, вам очень хочется сделать какое-то предложение. Валяйте, сэр. Одно ваше предложение мы уже приняли.

— Поверьте, джентльмены, я сумею оплатить то, что проиграл. Гарантирую вам свободный выход отсюда и чек в двести тысяч на предъявителя.

— Неплохо для начала. Ну а «Верита»?

— Но «Верита» еще не в моем распоряжении!

— Довольно, Флетчер, — сказал Багров. — Вы прекрасно знаете, что стоит нам выйти с аэродрома, как в нас вцепятся другие ищейки, которые никаких гарантий и клятв не давали. Нет, мы хотим действовать наверняка. Пока не знаю, как именно. Знаю только, что нас устраивает свобода и «Верита» или гибель моя и «Вериты».

Багров сидел ссутулясь, поглаживая следы наручников на запястьях. Слейн лежал на полу рядом с Флетчером и дымил сигаретой. Флетчер повернулся набок и закрыл глаза, связанные за спиной руки беспрерывно шевелились.

Неожиданно он сказал:

— Я очень хотел бы убить вас, Богроуф. Уж больше я не стал бы ввязываться в бесполезную болтовню с вами. Хватит! Но вот что странно… По правде говоря, нисколько мне не жаль гестаповца. Хоть он и был моим союзником, — Флетчер открыл глаза и посмотрел на Мануэля. — А вот вас, убив, пожалел бы. Чудаки вроде вас внушают уважение, как ни удивительно. И какую карьеру могли бы сделать, если бы…

Он привстал и насторожился. В коридоре раздавались голоса, поспешные шаги. Где-то наверху ударила автоматная строчка.

— Ага! — торжествующе крикнул Флетчер. — Вот они, ребята из Вьетнама! Все, джентльмены! Спешите принять мои предложения! Еще несколько минут — и, пожалуй, будет поздно!

Короткая очередь протрещала совсем близко, внизу, в коридоре. Кто-то закричал. В дверь толкнулись. И знакомый голос:

— Сеньор Слейн! Вы здесь? Откройте же, это мы!

— Рамон! Гарри, это Рамон! Клянусь чековой книжкой мистера Флетчера!

Журналист отбросил табуретку и обнял вбежавшего Рамона, от радости чуть не упав на тело Мануэля. В камеру вошел бородач — тот, с баррикады, — и несколько человек из его отряда.

— Живы! Рамон так и говорил, что вы должны быть живы. Товарищ Армандо очень торопил нас, но пришлось драться с полицейским отрядом на подступах к аэродрому. Не ранены? Выходите же, сеньоры, Армандо велел доставить вас на фабрику.

— Вставайте, сэр, — Слейн поднял за шиворот Флетчера. — Мы тоже хотим выступить с каким-нибудь предложением, теперь наша очередь.

— Кто это? — спросил бородач.

— Преступник. На его совести целые селения.

В коридоре лицом вниз лежал сыщик, рядом валялась измятая и истоптанная панама.

— Из Сан-Гвидо прислали оружие, и теперь наши подошли к самому центру. В наших руках вокзал, телеграф, — рассказывал на ходу Рамон.

— Ты знаешь дорогу, Рамон, — сказал бородач. — Выводи дворами, на больших улицах еще постреливают из домов. С вами пойдут трое, а мы остаемся на аэродроме.

Шагая рядом с журналистом, Рамон весь кипел от переполнявших его впечатлений.

— С передовой баррикады уже видна редакция «Экспрессо»! И наши разведчики дважды подбирались к американскому посольству и обстреливали. Я потихоньку пишу репортажи, сеньор Слейн, когда выдастся свободная минута. Ведь скоро будут выходить газеты, не правда ли, сеньор Слейн? В них будут писать обо всем, писать так, как оно есть!

— Были и прежде газеты, писавшие обо всем так, как оно есть.

— Я знаю, вы сотрудничали в них, — из уважения Рамон даже перестал жестикулировать… — Но ведь большинство газет лгало! И уже никто не мог понять, чему верить. Читаешь статью — как будто все верно, а сам думаешь, не новый ли трюк? Но это должно же было когда-то кончиться!

Флетчер, бледный и помятый, со связанными руками, угрюмо шел под дулами автоматов двух бойцов. К разговору журналистов прислушиваться не хотелось, злость на себя, злость на все, на всех кипела в нем, звала к действию, к рывку… Злость искала выхода. Именно он первый уловил далекий, все возрастающий гул… Флетчер поднял голову.

— Ты слышишь? — спросил товарища один из конвоиров. — Что это, по-твоему?

Флетчер улыбнулся — к аэродрому приближалась, делая разворот на посадку, тройка транспортных самолетов. Отчетливо различались опознавательные знаки американских ВВС. На западе, над центром столицы, снижались два вертолета. Оставляя над городом белый след, пронеслось звено реактивных истребителей.

— Стой! — крикнул один из конвоиров и дал очередь из автомата.

Флетчер бежал по замусоренной немощеной улице, втянув голову в плечи и неловко дергая связанными руками. Непривычный к стрельбе рабочий-конвоир промахнулся, Флетчер успел свернуть за угол ветхого сарая. Багров толкнул Рамона:

— Беги к Армандо, передай: они вызвали карателей из Вьетнама! Это опасно! Беги, Рамон!

— А вы?

— Мы за этим… Он опасней целой роты… Беги!

Петляя среди домишек и сараев, спотыкаясь о кучи мусора, Флетчер выбежал на заросший бурьяном пустырь у ограды аэродрома. Отделение автоматчиков в камуфлированных комбинезонах короткими перебежками направлялось к краю поля, навстречу Флетчеру, намереваясь подобраться к восставшим с фланга. Напрягая последние силы, Флетчер ринулся к проволочной ограде. Десантники заметили его и изменили направление.

Багров первым вырвался на пустырь и с разбегу припал на колено. Но выстрела не последовало. Видимо, Флетчер успел израсходовать обойму при бегстве из лаборатории.

— Уйдет! Что же ты, Гарри! — Слейн почти не целясь выстрелил из «люгера» Мануэля.

Флетчер выгнулся назад, шагнул еще, потом повалился на колючую проволоку и сполз в бурьян.

— Уходить ползком к домам! — скомандовал Багров.

Окраина словно вымерла. Они быстро шли по улице.

Рейнджеры не преследовали, с аэродрома слышались разрывы мин.

Им удалось проскочить на пустую улицу, за которой начиналась пальмовая роща. Но и здесь столкнулись с отрядом полиции, внезапно появившимся из-за поворота. Увидя рабочие комбинезоны, полицейские залегли.

— Уходите, ради бога! Уходите в рощу, если удастся, — перевязывая себе руку платком, сказал один из двоих оставшихся с ними бойцов. — Вы не должны попасть в лапы «синих мундиров». Мы вдвоем прикроем вас, пока хватит патронов.

— Что ж, пойдем, Гарри, — вздохнул Слейн. — Впереди полиция, позади десантники… Может, выберемся порознь. Прощайте, ребята, и уходите сами в другую сторону. Прощайте, удачи вам…

Вдвоем они долго бродили по дворам и переулкам, слыша со всех сторон выстрелы и крики, пока удалось все же перебежать дорогу и углубиться в пальмовую рощу. Выбирая самые глухие тропы, они вышли к реке.

Лежали на прохладной траве, в тени кустарника, всем телом вбирая в себя блаженство передышки.

— Я устал, совсем устал, — лицо журналиста осунулось и потемнело.

— Как там сейчас Руми? — отозвался Багров.