Два мага

Опять медальон

До сих пор у Бессменного с Цветинским не было особенной дружбы, но дуэль и, главное, болезнь Бессменного сблизила их.

Цветинский ухаживал за князем, как нянька. Днем он просиживал у него безотлучно и только на ночь уходил домой. Тогда его сменял Петрушка и оставался бодрствовать у постели больного.

Бессменный, хотя медленно, но поправлялся, несмотря на то, что полковой доктор сказал, что рана безнадежная.

Кутра-Рари, оживив раненого князя в первый день, подробно рассказал Цветинскому, что и как делать дальше, и оставил пузырек с эликсиром, который нужно было давать больному. Индус сказал также, что, если будет хуже, он придет, когда нужно. Однако посланный за ним, по просьбе Бессменного, Петрушка не нашел его. Кутра-Рари выехал из номеров трактира на Миллионной, а куда – неизвестно.

Это обстоятельство сильно огорчило Бессменного. Он, оказывалось, потерял свою последнюю надежду: кроме как на Кутра-Рари, не на кого было ему рассчитывать и неоткуда ждать помощи.

– Да что тебе дался этот индус? – стал наконец спрашивать Цветинский. – Ну, пропал он и бог с ним! Важное дело! Ты поправляешься и без него, ну и отлично! Он научил нас, как тебе выздороветь, и все идет по-хорошему, зачем он тебе eine? Без его фокусов скучно стало, что ли?

– Это, брат, не фокусы, – ответил Бессменный. – Я не могу назвать фокусом такой случай, какой был с отъездом воспитанницы Елагина; я сам все видел, своими глазами в хрустальном шаре.

И он подробно рассказал обо всем, что предшествовало отъезду Нади и что было потом.

– А знаешь, голубчик, – решил Цветинский, выслушав рассказ, – ведь ты влюблен. Теперь я понимаю, отчего у тебя тут того! – и он повертел пальцами у себя перед лбом. – Ну, это другое дело; тут можно увлечься и штуками индуса и этого графа... А из-за чего, собственно, у тебя была дуэль с ним?

Пришлось рассказать и историю с медальоном, потому что этот медальон был собственно исходной причиной дуэли. Граф Феникс упоминанием о медальоне смутил за обедом Надю, за что Бессменный и вызвал его.

– Ну, давай теперь говорить серьезно, отбросив всякие эти таинственности, – начал рассуждать Цветинский, когда князь кончил рассказывать. – Из всего, что ты тут излагал мне, два происшествия вполне существенны и действительны: внезапное исчезновение твоей невесты и пропажа медальона. Остальное все – философия.

– Да мне медальон не важен... – возразил было Бессменный.

– Ну как не важен?

– А впрочем, в самом деле, – пришло вдруг Бессменному в голову, и он высказал это вслух. – Ведь как пропал этот медальон, так и пошло все: и Надя уехала, и ранен вот я, и денег нет.

– Ну, я думаю, у тебя их никогда нет, – подхватил Цветинский, – тебе сколько ни давай – все истратишь. Так вот и не говори, что медальон не важен. Значит, нужно нам искать...

– Надю!

– Нет, сначала медальон, потому, во-первых, что это легче и скорее можно сделать, а во-вторых, медальон поможет и невесту твою найти.

– Так и ты говоришь то же, что Кутра-Рари. Он мне тоже твердил: «Ищите медальон!» – и придавал этому особый таинственный смысл.

– Это опять философия. Я, брат, придаю совсем другой смысл, и вовсе не таинственный. Ты сам говоришь, что денег нет, а чтобы отыскать твою невесту – они нужны, без них ничего не поделаешь.

– Но при чем же тут медальон?

– Как при чем? Мы его продадим, вот и деньги будут.

– Да что же за него дадут?

– Твой индус говорит, что ему цены нет.

– Да, но он говорит, что не хочет покупать.

– Купит, если предложить; пустяки!.. Иначе с чего бы ему являться было к тебе? Ну так вот! Начнем, значит, разбирать, куда девался медальон? На горничную нет подозрений?

– Нет. Она призналась во всем откровенно, и я верю тому, что, когда она забралась в шкатулку, медальона там не было.

– А подговорил ее Кулугин?

– Да, она и Кулугина назвала, словом, ничего не скрыла.

– А ты не предполагаешь, зачем Кулугину медальон понадобился?

– Не знаю. Он говорил горничной, что для фанта; очень может быть, что это и правда.

– Правда? Ну, не думаю! Впрочем, это мы выясним впоследствии. Пока удовольствуемся тем, что медальона у него нет, если горничная не отдала ему его. Посмотрим, кто мог пробраться в комнату, кроме горничной, ночью.

– Никто.

– Из посторонних, разумеется, никто, иначе было бы выломано окно или что-нибудь в этом роде и утащили бы всю шкатулку. При твоей невесте был кто-нибудь?

– Была мадам, француженка.

– А! Была мадам француженка! Она, разумеется, могла входить в комнату своей воспитанницы когда угодно. Ну, вот это важно! Что же, она уехала тоже с твоей невестой?

– Нет, Надю увез какой-то старик.

– А мадам осталась?

– Не знаю.

– Значит, надо узнать.

– Как это я раньше не подумал об этой мадам! – удивился Бессменный.

– Ну, а теперь давай обедать, – заключил Цветинский, – Петрушка нам на кухне уху варит по моему рецепту, славная, брат, уха будет!

И он начал рассказывать, какая будет уха, но Бессменный по предыдущему разговору уже видел, что до сих пор совершенно не знал Цветинского и что с ним можно и полезно разговаривать не об одной только еде.

В тот же день вечером Цветинский был призван к светлейшему, получив от Попова записку с требованием явиться немедленно. Вечером получил он записку потому, что, пообедав с Бессменным, отправился на остров в дом к Елагину, чтобы разузнать, куда девалась Надина мадам. Заехав домой переодеться, он застал у себя записку и сейчас же полетел в Таврический дворец.

– Батюшка, куда вы запропастились? – встретил его Попов. – Вас светлейший спрашивал, велел вас привести, когда бы вы ни пришли! Пойдемте!

Он торопливо довел его до кабинета Потемкина и постучал в маленькую дверь, через которую имели вход к светлейшему только самые близкие.

– Войдите! – послышался голос Потемкина.

Попов отворил дверь и, пропустив Цветинского, удалился.

Цветинский вошел, но всякий, кто встречал его в обыкновенной жизни, сильно удивился бы, увидев его теперь. Обычного Цветинскому добродушия, слегка даже глуповатого, не было на лице и следа; напротив, это лицо было серьезно, выразительно и умно. Глазки, обыкновенно искусно суженные, вечно смеющиеся, раскрылись и глядели сосредоточенно и словно устало; даже в теле как будто похудел Цветинский.

– Здравствуй, – сказал ему Потемкин, – садись!

Цветинский сел.

«Не в духе!» – подумал он про Потемкина, заметив его небритую бороду.

– Слушай! Мне нужно дать тебе поручение и вместе с тем спросить тебя...

– О чем, ваша светлость?

– Ты тогда из-под Очакова ездил в Париж за планом; ты достал его через графа Феникса?

– Совершенно верно, через графа Феникса, хотя он жил тогда во Франции под другим именем.

– Как же это случилось?

– Именно «случилось», ваша светлость, потому что мне удалось достать план только благодаря случаю. Отыскал я тогда в Париже себе квартиру у некой француженки, госпожи Лубе. Ходил я там с бородой, в казацком одеянии, в папахе, словом, русским варваром, который ни слова по-французски не понимает. На всякий случай скрыл я свой французский язык и нанял переводчика из поляков, с ним и бывал всюду. Только раз сижу у себя в комнате вечером, а рядом у француженки сборище – молодые люди и старые, все одни мужчины. Заинтересовало меня это. Я прилег на постель, сделал вид, что сплю. Слышу – спрашивают голоса, можно ли свободно говорить и не подслушивает ли кто. Француженка уверяет, что безопасность полная, что жилец у нее только в соседней комнате, но он ничего не понимает по-французски. Через некоторое время дверь ко мне чуть приотворилась, посмотрели в щелку. Ну, и начались тогда у них разговоры...

– О чем?

– Это было за два года до учреждения национального собрания во Франции, когда в Париже много развелось тайных политических клубов. Из разговоров я понял, что тут собрание кружка, принадлежащего к одному из этих клубов. Дело у них шло...

Но Цветинский не договорил. Он не мог договорить, потому что в кабинет вбежал взволнованный и растерянный Попов.

– Ваша светлость, ваша светлость! – тяжело дыша, повторял он.

– Что такое? – почти крикнул Потемкин, вдруг поднявшись с места и поняв, что его секретарь не вбежит к нему зря без доклада и без зова.

– Пожар, ваша светлость, у нас пожар, – проговорил Попов.

Потемкин вздохнул свободнее; он думал, что случилось что-нибудь более ужасное.

– Где горит? – спросил он.

– В левом флигеле, внизу...

– В левом флигеле? Внизу? – снова взволнованно повторил Потемкин и обернулся к Цветинскому, – ступай, потом... пришлю за тобой...

– А приказание? – решился все-таки напомнить Цветинский.

– Потом, потом, теперь мне не до поручений, ступай! – пробормотал Потемкин и вместе с Поповым поспешно вышел из кабинета.

Цветинский не подозревал, чтобы светлейший мог так взволноваться. Страх одного пожара не подействовал бы так на него; тут крылось что-то другое, но что именно – трудно было догадаться...

Оставшись один, Цветинский пожал плечами и вышел, поспешая к больному Бессменному.

Тот ждал приятеля с нетерпением.

– Привык я к тебе, – встретил он его, – без тебя одному тут лежать куда как тяжело! Что так долго пропадал?

– Дела, брат, были еще, кроме твоих, – ответил Цветинский. – Один тут важный повар новую похлебку затевать собирался, кажется; так вот, моей помощи просил.

– Что же, ты помог?

– Непредвиденный случай помешал. Кстати, ты знаешь, в Таврическом дворце пожар.

– Ну, это меня не интересует! Что, у Елагина узнал ты что-нибудь?

– То есть не у самого Елагина, я, брат, с важными барами не знаюсь, как ты, зачем мне было самого беспокоить? Я и через дворню сведений получил о мадам. Не важная барыня.

– Она там еще?

– Нет, перебралась... в загородный дом по реке Фонтанной, принадлежавший князьям Туровским. Понимаешь?

– Ничего не понимаю! Каким князьям Туровским?

– Дело тут не в князьях, а в том, что живет теперь в этом доме не кто иной, как граф Феникс.

– Значит, и Надя там! – воскликнул Бессменный и чуть не привстал на кровати.

– Не шевелись ты, рану разбередишь. Из того, что мадам у Феникса, вовсе еще не значит, что и воспитанница Елагина там. Напротив, вернее, что там ее нет, потому что иначе постарались бы скрыть также и куда мадам переехала. А вот в отношении медальона это может быть некоторым указанием.

– Каким же?

– Ты ведь говоришь, что, на твой взгляд, вещица эта ничего не стоящая или очень мало стоящая?

– Да, медальон, правда, золотой, но самый обыкновенный – ни особенной работы, ни камней.

– Вот видишь! А между тем твой индус ценил его высоко. Значит, в этом медальоне есть что-нибудь важное только для таких людей, как индус, оккультистов, что ли, последователей тайных наук.

– Ну?

– Ну, а граф Феникс – тоже фокусник, то есть последователь тайных наук, и ему, как такому последователю, вероятно, интересно получить тоже этот медальон. Теперь, если мадам у него...

– То она могла, – подхватил Бессменный, – взять этот медальон для графа Феникса...

– Конечно! И это знакомство мадам с Фениксом мне очень подозрительно... Надо разобрать это...

– Как же ты разберешь?

– Ну, да уж как-нибудь попробуем, а теперь надо велеть, чтобы Петрушка принес поесть что-нибудь... Я голоден...

Вскоре стол был сервирован обильными яствами.