Два мага

Медальон снова найден

Бессменный получил записку Цветинского, в которой было написано следующее:

«Поезжай сейчас в дом, где живет граф Феникс, и, найдя там человека, француза Жоржа, поговори с ним келейно и расспроси, узнал ли он, кто был на маскараде у Шереметева византийским царем с известным тебе медальоном. Так нужно для моих соображений. С Жоржем обойдись как следует: это не простой лакей, но такой же, как и мы. Он должен скрываться до времени от преследований. Покажи ему эту записку».

На этот раз Бессменный, выздоровевший благодаря уходу Кутра-Рари, чувствовал себя настолько крепко, что испытанное им вновь потрясение не подействовало на него, как прежде. Он доехал домой с Фениксом, не выказав даже признака того, что происходило у него внутри. Душа у него слишком уж наболела в последнее время, слишком уж он измучился. Но теперь он знал, что ему делать, и потому был спокоен. Он знал, что убьет Кулугина без сожаления, потому что это был не честный соперник, открыто идущий на борьбу, но действовавший исподтишка и воспользовавшийся временной болезнью Нади, чтобы соблазнить ее.

Поручение Цветинского как раз совпадало с тем, что предполагал он сделать, то есть поехать к графу Фениксу. Ему нужно было узнать, какой ответ дал Кулугин, с которым обещался переговорить граф. Судя по времени, тот мог уже успеть сделать это, и можно было ехать хоть сейчас. В крайнем случае, если Феникс не вернулся еще домой, подождать его и объясниться в это время с Жоржем.

Бессменный послал за ямской каретой и отправился.

Все рассчитал он верно, но забыл только одно – странные порядки, существовавшие в доме графа Феникса. Когда он вошел на пустынную, никем не оберегаемую лестницу и очутился в затянутой черным сукном с серебряными скелетами передней, где не было тоже ни души, он начал оглядываться, не зная, что ему делать дальше. Ряд комнат виднелся впереди. Бессменный пошел по ним, нарочно кашлянул несколько раз, постучал каблуками – никто не показывался. Наконец он увидел живого человека, который появился откуда-то сбоку, из-за портьеры.

– Вы, очевидно, здешний? – спросил Бессменный.

– Я Петручио, слуга графа Феникса.

– Прекрасно! Можно видеть графа?

– Его нет дома.

– Так я подожду.

– Сделайте милость! Может быть, вам угодно пройти пока в сад?

– Мне все равно, в сад так в сад...

Петручио повел его.

Они вышли на широкую террасу, ступени которой отлого спускались в сад, к пруду.

– Вам угодно было видеть, в ожидании, нашего слугу француза Жоржа? – проговорил Петручио на террасе.

«Разве я сказал ему о Жорже? – удивился Бессменный. – Впрочем, может быть, и сказал, если он спрашивает... Значит, мысли у меня еще не совсем в порядке, рассеян слишком. А впрочем, на моем месте и не мудрено быть рассеянным».

– Да, я желал бы его видеть, – подтвердил он.

– Так я вам пришлю его в сад, – обещал Петручио и не спеша удалился.

Бессменный повременил немного, не зная, с которой стороны придет к нему Жорж, потом стал спускаться по лестнице в сад, в котором вскоре же наткнулся на человека в куртке, чулках, башмаках и фартуке.

– Вы желали меня видеть? – спросил тот по-французски.

– А вы – Жорж?

– К вашим услугам.

– Я к вам по поручению господина Цветинского... Он просил меня спросить... да вот лучше прочтите сами его записку...

Жорж быстро пробежал нацарапанные Цветинским строки и проговорил, несколько замявшись:

– Где же нам побеседовать с вами спокойно?

– Пойдемте в вашу комнату.

– Вам, офицеру, неловко идти ко мне... Это возбудит подозрения. В этом доме нужно быть осторожным.

– Но Цветинский заходит же к вам.

– Он приходит переодетым, не в своем платье.

– Тогда поговорим здесь, в саду.

– Придется здесь уж... только все-таки лучше не на виду.

– Пойдемте тогда... – и Бессменный сделал движение по направлению от дома.

– Что вы! – остановил его Жорж. – Если хотите быть незамеченным из дома, то отнюдь не надо идти в глубь сада, куда отлично видно из окон второго этажа, а, напротив, выгоднее быть поближе к стене. Вот пойдемте сюда! – показал он на густые кусты, росшие у самого дома и заслонявшие целиком окна целого этажа. – Эти окна, – пояснил Жорж, – выходят из кладовых и нежилых помещений, потому и дали им зарасти кустами. Здесь нас никто не увидит...

Они пробрались за кусты к самой стене и, спрятанные таким образом, уселись на подоконник запыленного решетчатого окна.

– Про эту маску, – начал рассказывать Жорж шепотом, – мне удалось узнать очень мало, почти ничего.

– Это был византийский царь?

– И в превосходном одеянии...

– Вы разве видели его?

– Вместе с вашим товарищем.

– Так это вы были в костюме Арлекина?

– Я самый.

– Вот оно что! Ну, рассказывайте!

– Как вам известно, этот византийский царь – за ним следил ваш товарищ – приехал сюда в карете, где обронил медальон, и отпустил карету, то есть остался здесь.

– Очевидно.

– Теперь я рассудил, что если он остался, то, значит, живет тут, а если живет, то и уехал отсюда. Следовательно, оставалось лишь узнать, кто из домашних посылал за каретой в день маскарада...

– Но он мог послать за каретой и уехать и из другого места, а вернуться только сюда.

– Нет, он это не мог сделать, потому что Цветинский следил и видел, что извозчик наемной кареты прямо завернул сюда и не спрашивал, останавливаться у решетки или нет и тот ли это дом, который нужен. Значит, он хорошо знал место, уехал отсюда и знал, куда привезти, иначе он непременно потребовал бы пояснений. Ваши извозчики наемных карет ужасно бестолковы.

– Таким путем вы должны были узнать тогда все, – сказал князь.

– Представьте себе, что почти ничего. Я узнал лишь, что в день маскарада посылала за наемной каретой и уезжала в ней госпожа Лубе, француженка, бывшая у Елагина при его воспитаннице...

– Правда, она перешла к вам в дом; мне Цветинский говорил это. Что она делает тут?

– Живет просто, – ответил Жорж. – Но согласитесь, что византийский царь и мадам Лубе мало имеют общего. Это, вероятно, простое совпадение. Она низенькая, толстенькая, а он был высокий и стройный. Цветинский подтвердит вам это...

– Скажите, пожалуйста, – поинтересовался Бессменный, – если это не нескромно будет с моей стороны, почему вы так близки с Цветинским, что принимаете участие в его делах?

– Почему я так близок с ним, вам, как его приятелю, я могу сказать, хотя я был бы рад закричать об этом на целый свет: он спас мне жизнь...

– Неужели?

– В Париже, в 1788 году. Он тогда приезжал туда и остановился на квартире вот у этой самой госпожи Лубе, которая здесь в настоящее время. Случайно он услышал за стеной разговор...

Но Жорж не договорил. Откуда-то сверху, прошуршав сквозь шапку кустов, упало что-то, блеснуло и ударилось о землю. Бессменный нагнулся и поднял. Это был его золотой медальон.

Обстоятельства, способствовавшие этой находке драгоценной для князя вещи состояли в следующем.

Граф Феникс, вернувшись домой от банкира, быстро направился к потайной комнате за кабинетом и на ходу приказал Петручио:

– Я должен провести тря дня в своей лаборатории; отнесите мне туда консервов – тря дня я не выйду. Никого не принимайте, скажите – я уехал.

– Вас ждет в саду князь Бессменный, – доложил Петручио.

– Не до него мне теперь! Скажите – я уехал... Я не могу принять его! – и Феникс вошел в лабораторию, причем запер за собой дверь.

На столе с мраморной доской были реторты, содержимые в таком порядке, что можно было сию же минуту пустить их в работу. На другом столе лежали костяные дощечки, пергамент, книги и медальон.

После своей бессонной ночи над этим медальоном граф Феникс отрывался от него лишь ради неотложных дел, таких как, например, сегодня утром. В буквах и знаках медальона таился ключ к иероглифам, изображенным на пергаменте. Таких медальонов было всего четыре на свете, и один из них был в России, у князя Бессменного, прадед которого, посланный Петром Великим за границу, вывез оттуда это поистине сокровище для человека посвященного.

Графу Фениксу было открыто полное описание медальона и сообщен рисунок внешнего его вида. Отправляясь в путешествие в Россию, он решил достать этот медальон во что бы то ни стало. Где были остальные три – он не знал, но достаточно было обладать одним из них, чтобы разобрать при помощи их ключа иероглифы пергамента, и тогда (так обещано было посвященными) человек познавал высшую мудрость, какая только может быть доступна смертному, и он получал власть над элементами природы, над металлами, над другими людьми и был неуязвим для своих врагов, как бы сильны они ни казались.

Вот отчего граф Феникс, получив от Кулугина медальон, радостно воскликнул, что теперь он никого не боится и что угрозы индуса не страшны ему. Он верил, что с помощью своего пергамента и ключа к нему достигнет высших знаний, могущих поставить его выше всех на этом свете.

Он жадно принялся за работу. После первой бессонной ночи ему удалось найти одно лишь слово «милосердие»; значение его он знал, но не понимал еще в чем же заключалась тайна этого слова.

Дальнейшие его старания и попытки были бесплодны. Он постоянно сбивался в выкладках, принимался снова, но ничего не выходило пока. А должно было выйти.

Сегодня утром появление Тубини застало его на расчете, который шел, кажется, удачно. Войдя теперь в свою лабораторию, Феникс взглянул на дощечки, взял перо и написал несколько цифр и букв. Ему хотелось только докончить и посмотреть, будет ли удачно? Но, взявшись за дощечки, он перешел к медальону, потом к пергаменту и стал соображать и выписывать.

Однако вскоре он спохватился, что теряет время, необходимое для приготовления «средства», о котором он условился с банкиром и для которого нужно было, не теряя минуты, сесть за реторты.

Выбор был неравный. Медальон оставался у Феникса, и он мог заняться им потом, а тут каждый миг был дорог и нужно было торопиться.

Граф встал из-за стола и перешел к ретортам. Он пересмотрел склянки, отобрал нужные сейчас и, тщательно вымыв одну из них, стал капать туда густую красную жидкость, отсчитывая каждую каплю движением стрелки на часах.

Скоро под ретортой была зажжена спиртовая лампа, и Феникс уже следил за ее кипением. Требовалось внимание, так как одинаково нехорошо было как недодержать, так и передержать.

Но тут граф заметил, что его мысли отвлекаются и внимание рассеивается. Он думал о только что оставленном расчете, его тянуло к другому столу, и он невольно оборачивался и поглядывал в сторону этого стола. Нужно было принять серьезные меры.

Граф сложил пергамент, дощечки и медальон, спрятал их и снова сел к реторте.

За это дело он должен был получить двести пятьдесят тысяч рублей, то есть миллион франков! Миллион! При одной мысли о такой сумме кружилась голова.

Но там, в этом пергаменте, таился не миллион, а множество миллионов, потому что он давал возможность познания и обладания всем на свете. Не оставить ли поэтому реторту и не перейти ли снова к пергаменту? Может быть, не через три дня, а уже сегодня откроется все. И тогда не нужен будет банкирский миллион.

Феникс снова достал пергамент и вынул медальон.

«Да что же это я делаю? – остановил он себя. – Разве это так уже непреложно и верно, разве я знаю безошибочно, что этот ключ откроет мне сверхъестественные знания? А между тем деньги, обещанные банкиром, не мечта воображения, не сомнительное что-нибудь, а вполне реальное и точное».

Он вернулся к реторте, боясь, что упустил время и что поздно уже снимать ее с лампы, но жидкость, кипевшая в ней, не приняла еще того цвета, когда пора было прекратить кипение.

«И потом, на что мне эти знания, если и без них я могу делать то же самое, что при их помощи? – продолжал рассуждать Феникс, нагибаясь к реторте. – Разве меня не считают теперь всезнающим, разве недостаточно власти у меня и разве один миллион я могу получить еще?»

Но, думая таким образом, он чувствовал все-таки, что медальон влечет его к себе и заманивает. Если продолжится так, то нельзя ручаться за тщательность работы, тогда время будет упущено и пропадет верный миллион франков.

Феникс убедился, что, пока медальон будет соблазнять его, он не в силах сосредоточиться. Вот он чуть не пропустил момент, когда надо снять реторту: еще один миг и было бы поздно. Но он успел.

Нет, прочь этот соблазн, прочь этот медальон, сулящий что-то неопределенное в будущем и вредящий вполне определенному настоящему! Прочь его! Надо отделаться от него так, чтобы самому отрезать всякое поползновение к соблазну!

Феникс схватил медальон, распахнул окно и выбросил его в сад. Теперь ничто уже не могло помешать ему, и он принялся за реторту, всецело отдавшись приготовлению «средства».

Между тем, когда Бессменный нагнулся и поднял медальон, ему послышался откуда-то, словно из-под земли, слабый, замирающий стон.

– Что это? Вы слышали? – спросил он Жоржа.

Тот ничего не слышал. Он с открытым ртом смотрел на князя и на медальон в его руках.

– Как будто стонет кто-то внизу, – пояснил Бессменный.

Они оба наклонились и заметили, что у самой земли, под окном, на котором они сидели, было маленькое окно подвального этажа с густым слоем грязи на стеклах. Решетки здесь не было.

Стон повторился.

– Это отсюда, из погреба, – сказал Жорж.

– Несомненно.

Бессменный постучал в окно. Не крик, а усилие крика было ответом на этот стук.

Князь разбил окно. Звякнули стекла, и дрогнуло сердце у Бессменного; из открывшегося за разбитым окном темного пространства послышался обессиленный, милый, знакомый голос:

– Спасите меня!..

Князь схватился за голову, припав к окну. Он узнал этот голос.

– Надя! – мог произнести только он.

– Спаси меня! Я ждала тебя все время! – ответил голос из темноты.

Это был один миг: Жорж видел только, как Бессменный схватил камень, сбил им осколки стекла, торчавшие в раме, и проскользнул ногами вперед в окно.

Подвал был довольно глубок, потому что слышно было, как Бессменный тяжело спрыгнул или упал вниз.

– Вы не ушиблись? – крикнул ему Жорж, но тот не слышал ничего.

Спрыгнув с окна, он удержался на ногах, но был охвачен темнотой, ослепившей ему глаза после дневного солнца. Он огляделся, расставляя руки. Слабый свет из окна чуть брезжил сверху. Глаза пригляделись, и Бессменный различил каменный сводчатый подвал, покрытый плесенью. В углу на соломе, приподнявшись на колени, к нему тянулась Надя. Князь узнал ее, несмотря на бледность и худобу; не было сомнения, это она, настоящая, любящая и любимая.

Не успев и не пожелав даже сообразить, кто была та, другая, в Таврическом дворце, Бессменный кинулся, схватил и поднял девушку.

«Скорей, скорей! – вот все, что желал он в эту минуту. – Скорей освободить ее отсюда, не медля ни секунды и не давая ей лишний миг пробыть в этом ужасном подвале».

– Держите! Помогите! – дал знать он наверх Жоржу, поднося Надю к окну.

Жорж просунул в окно голову и руки. Бессменный передал ему свою ношу. С помощью его и Жоржа Надя выкарабкалась из окна.

Теперь приходилось лезть князю. Но окно оказалось высоко. Спрыгнуть, повиснув на руках, было еще возможно, но с пола, где стоял Бессменный, нельзя было достать окно руками. Молодой человек осмотрелся, ища в подвале чего-нибудь, чтобы встать.

«Ишь, даже стола не поставили!» – подумал он, не зная, как быть, но будучи все-таки уверен, что не останется здесь.

Жорж понял в это время его положение, сорвал с себя фартук, свил из него жгут и опустил в окно. С помощью этого жгута выбрался и Бессменный на волю.

Надя лежала на земле в обмороке.

– Что вы намерены предпринять теперь? – спросил Жорж.

– Отнести ее в мою карету.

– Но вас могут увидеть и остановить.

– О, никто меня не остановит! – воскликнул Бессменный, беря Надю на руки. – Если вы сомневаетесь, тогда не идите за мной...

– Нет, я не оставлю вас, – подхватил Жорж и пошел вперед, указывая дорогу.

Из сада можно было пройти, обогнув дом, прямо во двор, где стояла карета. Они благополучно миновали пространство вдоль всей стены и завернули за угол, но здесь увидели шедшую навстречу им мадам Лубе.

Француженка направлялась в сад для прогулки с неизменной своей заискивающей улыбкой, с опущенной головой и сложенными на животе руками.

Увидав Жоржа и Бессменного с Надею на руках, она вскрикнула, присела и завопила благим матом: «На помощь!» Жорж бросился к ней и схватил ее, стараясь зажать ей рот, но она отбивалась и кричала во все горло:

– На помощь, на помощь!..

Возня их загораживала дорогу Бессменному, но он все-таки улучил минуту, чтобы пронести Надю дальше. Однако было уже поздно. Слуги сбежались на крик француженки.

– Держит их, держит! – орала мадам Лубе, коверкая русские слова. – Это разбойник!

Надо отдать должное Бессменному: вид его после лазанья в подвал был не из блестящих. Он изорвал себе мундир и испачкал его. Шляпа осталась у окна на земле.

Слуги, среди которых были огромные гайдуки, ездившие с графом в белых ливреях, схватили Жоржа, освободили от него француженку и остановили Бессменного.

– Я князь Бессменный! – проговорил тот. – Кто тронет меня, ответит...

– Там видно будет, – сказал один из гайдуков, – а скандал в графском доме тоже делать не полагается.

И он протянул руку к Бессменному.

Но его рука вдруг опустилась, шум и говор сменились тишиной. Все, словно зачарованные, остановились, и все головы поднялись кверху.

Над ними, в растворенном окне второго этажа, как видение, стояла фигура в одеянии византийского царя. Все смотрели на него, видели его красивое лицо с черной завитой кольцами бородой, его большие черные глаза, как магнит, притягивавшие к себе, и никто не знал, что это за человек и откуда он взялся. Толпа затихла и замерла под влиянием взгляда черных глаз. Они владели ею и приказывали ей. Никто не посмел шевельнуться и остановить Бессменного, а он в наступившей торжественной тишине спокойно и беспрепятственно вынес Надю к карете. Жорж помогал ему.