Две коровы и фургон дури

Глава 16

Утром Сэм помогла мне согнать стадо с пастбища. День начинался ясный, солнечный и жаркий, дождя не предвиделось, только зной. Мы дошли до нижнего поля, и, пока Сэм уговаривала отставших коров пойти с нами домой, я подошел к кромке леса и поглядел туда, где недавно видел повешенного. Лес не подал мне никакого знака, никакой подсказки, тихий и темный.

По дороге назад Сэм открыла ворота стаду, потом закрыла, продолжая что-то ласково говорить коровам, пока они проходили мимо. Я прислонился к воротам, наблюдая за моей девушкой. Мне нравились ее тяжелые каштановые локоны — они так мягко ложились ей на щеки, нравилось, как она тянулась и гладила животных по бокам, нравился звук ее тихого голоса, ее спина, сужающаяся к талии, ее глубокие карие глаза. Я вспомнил, что когда впервые увидел эти глаза, то подумал, что они похожи на созревшие каштаны, выглядывающие из осенней кожуры, этакие осенние жемчужины.

Когда все коровы собрались во дворе, она прислонилась к стенке доильни, а я приступил к дойке. Теперь уже Сэм наблюдала за моей работой, задавая мне бесчисленные вопросы: «Это для чего?», «А зачем ты так сделал?», «А коровам это нравится?». Она налила молока коту, помогла мне вымыть пол и убрать навоз, и мы пошли завтракать.

Когда мы ели, в дверь постучал мистер Эванс. Из-под мышки у него торчало ружье. Он кивнул в сторону изгороди и сказал:

— Когда закончите здесь, начинай красить коровник. В сарае найдешь побелку.

Позади меня в дверях появилась Сэм с тостом в одной руке и чашкой чая в другой. Мистер Эванс улыбнулся ей, немного закраснелся и сказал:

— Доброе вам утречко, мисс.

— Доброе утро, мистер Эванс.

— Как спалось?

— Отлично, спасибо.

Он взглянул на меня, вытащил ружье из-под мышки и махнул в сторону поля.

— Схожу посмотрю, что у нас делается в дальней роще. Эти кролики… занимаются тем, чем они обычно занимаются. — Он заговорщически подмигнул мне. — Причем слишком уж часто.

— Хорошее ружье, — заметил я.

— Не ружье, а винтовка, — сказал мистер Эванс. — Двадцать второй калибр. Отлично сбалансированная и мне по руке, ложится как влитая… — он протянул ее мне, — вот попробуй.

Я принял винтовку из его рук — да, она оказалась совсем легкой. Сложно представить себе, что из такого оружия можно убить человека. Я приложил винтовку к плечу и прицелился в изгородь.

— Осторожнее, — сказал мистер Эванс, — мы ведь не хотим неприятностей.

Я опустил винтовку и передал ему.

— Точно, — сказал я, — совсем не хотим.

Он снова сунул ее под мышку и отправился на свою охоту.

Когда мистер Эванс скрылся из виду, Сэм тихо сказала:

— Знаешь, я не люблю ружья.

— Я тоже, — сказал я, — уж слишком часто они стреляют, когда не надо.

И мы отправились обратно в трейлер, быстренько разделись и забрались под простыни.

Через пару часов я отвез Сэм в Ашбритл. Она слезла с мотоцикла, обняла меня, а я поцеловал ее очень крепко и сказал:

— Ты мне очень нравишься.

— Неужели больше, чем печенье?

— Гораздо больше.

— Я рада, — сказала она и подула мне в ухо.

— Увидимся завтра?

— Давай.

Я посмотрел, как она заходит в дом, а потом на холостом ходу спустился вниз с холма, докатившись прямо до дверей нашего дома. Мама была на кухне, слушала радио и пекла пирог. Когда я появился в дверях, она всплеснула руками и воскликнула:

— Малыш!

— Привет, ты чего?

— Я очень волновалась.

— Мама…

— Я услышала про пожар у Спайка…

— Да. Это просто кошмар…

— Как это произошло? С ним-то все в порядке?

— Не знаю, что произошло, — сказал я, — но бедный Спайк потерял абсолютно все. Не то чтобы у него изначально много было… Он сейчас живет у друга в Уиви.

— Он может пока пожить у нас.

— Нет, мама, поверь, этого тебе не нужно.

— Почему нет?

— Говорю тебе, не нужно.

Мама открыла духовку, вытащила пирог, потыкала его ножом, сунула обратно и вытерла руки о передник.

— Он что, попал в переделку?

— Да, мама.

— Ты расскажешь мне об этом?

— Просто он вел себя как идиот.

— Ну, это меня как раз не удивляет.

— Конечно нет. Но все-таки он мой друг.

Она потрепала меня по руке.

— Тут ты весь в отца, — сказала она.

Мамина рука была теплая и пахла сдобой.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты верный. Не бросаешь друзей в беде.

— Мам, а как еще можно поступить?

На свете ничего не сравнится с запахом пекущихся пирогов. Он такой уютный и трогательный, в нем столько воспоминаний и надежды. Я болтал с мамой, пока пирог не испекся. Конечно, она говорила, что он должен остыть еще пару часов, но я все-таки уговорил ее отрезать мне кусочек. Мама заварила чай, мы сели за стол, и она сказала:

— А разве больше ты ничего не хочешь мне сказать?

— Да, хочу. Я встретил девушку.

— Мы ее знаем?

— Она живет в коттедже «Милтон». На Памп-корт. Ее зовут Сэм. Она работает в Бамптоне…

— Это что, одна из тех хиппи?

— Некоторые их так называют.

— Например, ты, да и Спайк тоже.

— Да, — поправил я, — только они не просто хиппи.

— Не сомневаюсь. По мне, так очень симпатичные ребята. Мальчики всегда здороваются со мной. К тому же они все работают.

— Да. Просто они хотят жить собственной жизнью. Как все мы. Они никому не желают зла.

— Не сомневаюсь. А она хорошая девушка?

— О, мама, чудесная!

— Что же, я рада за тебя. А когда ты говоришь, что «встретил» ее, это значит, что ты за ней ухаживаешь?

Пирог был еще теплый и внутри весь пропитан малиновым джемом.

— Мы только пару раз встречались, но, наверное, можно сказать, что ухаживаю.

Мама взяла мою левую руку, приложила к сердцу, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Когда она выдохнула, я почувствовал слабое покалывание под кожей и звон в ушах.

— Что ж, кто знает, возможно, именно она принесет тебе счастье.

— Я тоже надеюсь на это.

— Только не забывай про знаки.

— Мама, мне иногда кажется…

— Что?

— Ну, Спайк говорит, что все это ерунда. Он говорит, что надо жить реальной жизнью и не думать о глупостях.

— Что же, немного такой «ерунды» твоему Спайку сейчас совсем не помешало бы… Но речь не о нем. Что касается тебя, Малыш, ты имеешь право на сомнение. Сомнение на самом деле очень полезно. Но поверь мне, очень скоро ты поймешь, о чем я говорю. Может быть, раньше, чем ты думаешь…

Я решил не спорить с ней, потому что уж слишком серьезно она об этом говорила, и сказал:

— Поживем — увидим, — и отобрал у нее свою руку.

Послышался легкий щелчок, как щелканье клювом маленькой птички. Мама улыбнулась и сказала:

— Уж если твой отец понимает знаки, так ты и подавно сможешь.

Я засмеялся, доел пирог и сказал:

— Ну, мне пора возвращаться назад на ферму.

— Конечно, сынок.

— А то мистер Эванс забеспокоится, куда я подевался.

Я поставил кружку и блюдце в раковину и чмокнул в лоб маму.

— Поезжай осторожнее, — сказала она.

— Я всегда осторожен.

— Нет, не всегда.

— Хорошо!

Я вышел из задней двери, обогнул дом, сел на «хонду», с ходу завел мотор и погнал через деревню в сторону фермы. Там я нашел канистру креозота и занялся покраской забора.

Мне нравилось красить — простая, приятная работа. Я красил минут десять, когда послышался первый выстрел. Ага, мистер Эванс подстрелил кролика. Я пробормотал себе под нос «первый готов» и продолжал водить кистью по доскам забора в ожидании следующего. «Вот и второй готов». Я докрасил забор, закрыл канистру крышкой и отнес ее назад в сарай, а потом отправился в коровник, чтобы приготовиться к вечерней дойке.

Сквозь едкий запах креозота в жаркий воздух просачивались другие запахи — Сэм, мама, сено, малиновый пирог… Не так ли и должна протекать жизнь — в тишине и покое, чтобы наши ощущения могли переговариваться друг с другом? Но жизнь протекала не так, как должна была или как мне бы хотелось. Пока я разбирался с клубком запахов, она переменилась. Ее переменил звук незнакомого мне мотора. Я подошел к окну и осторожно выглянул наружу. Во двор въезжал белый пикап; он остановился, немного не доехав до хозяйского дома. Кровь моя, как это всегда случается со мной при испуге, не застыла в жилах, а, наоборот, словно бы наполнила их с новой силой и потекла по ним как-то иначе, более осмысленно. В машине сидели двое. Водителя я не знал, а вот пассажира узнал сразу же. Лысый, с бледно-голубыми глазами и блестящим от пота круглым злым лицом. Он поднял руки и потер глянцевые щеки — на солнце блеснули серебряные часы. Он повернул голову, что-то сказал водителю, и тот вышел из машины и медленно направился в сторону моего трейлера. Он постучал в дверь, подождал минуту, затем резко пнул ее ногой. Дверь дернулась, но не поддалась. Тогда водиле пришло в голову, что можно повернуть ручку, и тут дверь распахнулась. Водила зашел внутрь, несколько минут гремел там чем-то, а затем вышел наружу, подошел к машине и что-то негромко сказал Диккенсу. Диккенс тоже вылез из машины, посмотрел на носки своих туфель и сплюнул. Я увидел, как губы его сложились в слова «Твою мать!». Он махнул рукой сначала в одну сторону, потом в другую, и водитель послушно пошел сначала в одну сторону, а затем обратно. Я отступил от окна, опустился на четвереньки, отполз к задней двери доильни и вышел наружу. На цыпочках пересек задний двор и шагнул в старый, полусгнивший сарай, где мистер Эванс держал кое-какой инструмент, мотки веревки, банки с краской и разный давно забытый хлам. Я взял крюк на длинном черенке — мы им пользовались, когда подстригали изгороди, — и залез по приставной лестнице на чердак. Здесь было душно и валялись растрепанные валки соломы. Доски пола давно прогнили, но ни дыр, ни торчащих гвоздей не было видно из-за разбросанной на полу соломы. Я спрятался у стены за валками. Отсюда было хорошо видно двор, заднюю часть дома и ближайшие поля. Я лег на бок, положил крюк рядом с собой и застыл.

Мне не пришлось долго ждать. Сначала водила появился во дворе как раз под моим окном. Он продвигался осторожно, на полусогнутых ногах, озираясь по сторонам, как будто готовился к прыжку, а глаза его так и стреляли туда-сюда. Невзрачный такой человечек, ничем не примечательный. Такого не заметишь, даже если он сядет рядом с тобой в автобусе. В руке он держал увесистую палку. Он тихо приоткрыл дверь в коровник и вошел внутрь, вышел с другой стороны и направился к моему сараю. Он просунул голову внутрь, но в этот момент во дворе появился Диккенс и рявкнул:

— Ну что, нашел его?

— Пока нет.

— Продолжай искать.

— Слушаюсь, сэр.

Водитель вошел в сарай и начал тыкаться во все углы, послышался грохот и злобная ругань — видимо, зацепился за что-то. Тень его упала на ступени лестницы, и я замер. Он начал подниматься наверх. Ступени протестующе скрипели, а потом его голова показалась над полом чердака, и я услышал его дыхание. Медленное, тяжелое, как ветер, что проносится по лощине. Как сопение быка. Или посапывание курицы, когда она устраивается на насесте. Я превратился в камень. Он вдруг тоже замер. Хриплые вздохи прекратились: он явно что-то почувствовал. Прошло секунд десять, потом двадцать, и водила поставил на пол одну ногу. Потом другую. Он шагнул в мою сторону, остановился, сделал еще один шаг. До меня донесся его запах — он пах пивом и гамбургерами. Он начал шарить своей палкой в кипах соломы, раскидывать их по полу. Оглушительно чихнул. Сделал еще один шаг и замер, прислушиваясь. В сарае повисла угрожающая тишина. И тут ее разорвал треск, прогнившая доска под ногой водилы проломилась, и его нога повисла в воздухе. Не успев найти опору, он полетел вниз с воплем «Бля!..», судорожно пытаясь за что-нибудь уцепиться. Не знаю, что именно он хотел схватить, но это не имело значения. Я не видел его, но мог хорошо представить себе, как выглядела эта картина: одна нога висит в воздухе, вторая под нелепым углом торчит то ли вбок, то ли вперед, пальцы судорожно хватаются за шершавые, занозистые доски. Водила опять выругался и постарался опереться на другую ногу, но тут под его локтем проломилась еще одна доска. Тут я осторожно приблизился и занес над ним мой крюк, глядя сверху вниз. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Сначала он увидел мои ботинки, потом перевел взгляд наверх. Он так и висел в своей нелепой позе — левая нога в дыре, правая рука до плеча ушла под пол. Изъеденные древесным червем и гнилью доски прогибались у него под грудью, а потом послышался еще более сильный треск — пол так и заходил ходуном. Водила открыл рот, протянул ко мне свободную руку и прохрипел:

— Помоги!.. — То ли просьба, то ли приказ, но я не двинулся с места.

— А зачем? — спросил я.

— Да я… — успел сказать он.

Но в этот момент пол окончательно провалился, и он рухнул вниз с двадцатифутовой высоты.

Я отскочил, успев заметить, как он выпучил глаза и задрыгал ногами. Затем он исчез из виду, и снизу послышался страшный грохот и вопль боли. Я прыгнул на лестницу, кубарем скатился вниз и наклонился над ним. Он был без сознания. Из бедра у него торчали навозные вилы, на лбу расплывалось багровое пятно. Я вышел из сарая, пересек двор и нырнул в коровник. Как раз вовремя — буквально через секунду я услышал топот сапог. Я прильнул глазом к щелястой двери и увидел, как Диккенс промчался к сараю, заглянул внутрь и гавкнул:

— Эй, ты здесь?

Ответа не последовало.

— Ты здесь, спрашиваю?

Ничего. Он вошел внутрь.

— Вот черт…

Еще через минуту он снова появился в дверях, держа водилу под мышки, и поволок бесчувственное тело через двор к машине.

— Мать его… — бормотал он. — Мать его… — Он исчез за углом, а я на четвереньках перебежал на другую сторону доильни, к окну, выходящему на дом мистера Эванса, и, осторожно выглянув наружу, увидел, как Диккенс засовывает водилу внутрь машины. Он выпрямился и потер спину. Потянулся. Посмотрел на своего истекающего кровью приятеля, покачал головой и еще раз презрительно сплюнул себе под ноги. И в этот момент, как будто только его и ожидая, во дворе появляется наш бравый мистер Эванс: винтовка наперевес, лицо багровое от ярости…

— Какого хера вы тут делаете?! — заорал он.

При виде винтовки руки Диккенса взметнулись вверх.

— Я… — начал он.

— Что «я»?

— Мы… старинные друзья… Эллиота.

— В самом деле?

— Точно.

Мистер Эванс взглянул в сторону трейлера.

— Просто заехали поздороваться, так?

— Ну да.

— А с ним что случилось?

— Мы искали Эллиота… там. Мой друг споткнулся и упал.

— Ничего себе упал — на нем живого места нет!

— Да он…

— Так вы нашли Эллиота?

— Нет… — начал Диккенс, и в это время водитель застонал и открыл глаза. Он сморщился от боли, приложил руку к ране на бедре и поднес окровавленные пальцы к глазам.

— Проклятая сволочь… там… — просипел он, но тут его взгляд упал на мистера Эванса.

— Какая еще сволочь? — спросил мистер Эванс, потряхивая винтовкой.

Водитель перевел взгляд на Диккенса, потом снова на винтовку. Казалось, он вообще перестал понимать, что происходит вокруг, как будто только что очнулся от кошмарного сна и понял, что не проснулся, а лишь попал в другой кошмар.

— Больно… — простонал он. — Болит как сволочь…

— Знаете что, — заявил мистер Эванс, — валите-ка вы отсюда подобру-поздорову! Я передам Эллиоту, что вы заезжали его проведать, — если он захочет связаться с вами, я уверен, он сделает это сам.

— Что же, — сказал Диккенс, — неплохая идея.

— У меня полно неплохих идей, — сказал мистер Эванс, потрясая винтовкой.

— Что ж, в таком случае мы поехали. — Диккенс подхватил своего напарника под мышки и помог ему усесться на сиденье, потом сам сел за руль и медленно выехал со двора.

Я удостоверился, что пикап уехал, подождал для верности еще минут пять, а затем вышел из коровника и отправился на поиски мистера Эванса. Он был на кухне, мыл руки у раковины. На столе лежало три подстреленных кролика. Когда я вошел, он медленно повернулся ко мне, тщательно вытер руки полотенцем и вдруг швырнул полотенце мне в лицо и заорал:

— Что здесь произошло, едрена мать?

Лицо у него налилось кровью, взъерошенные волосы торчали на голове, как ячменная стерня. Он схватил разделочный нож и с такой силой воткнул его в стол, что нож закачался из стороны в сторону. Я в ужасе уставился на трясущуюся рукоять.

— Это не так просто объяснить…

— А мне плевать, сложно это или просто! Это моя ферма! Моя земля! Какого черта я должен, возвращаясь с охоты, наставлять ствол на двух отморозков, а? Отвечай! Ты что, хотел, чтобы я застрелил их?

— Но вы же не…

Он сделал шаг в мою сторону. Его гнев нарастал, глаза полыхали огнем, изо рта летела слюна. Никогда я не думал, что мистер Эванс может прийти в такую неописуемую ярость. Я всегда считал его одним из самых тихих жителей нашей деревни.

— Еще секунда, и я разрядил бы ствол в этого недоноска! Я уже снял винтовку с предохранителя! Палец лежал на курке! Если бы я нажал на курок, ты получил бы ответ на твой идиотский вопрос!

— На какой вопрос?

— На тот, что ты задал мне недавно, Эллиот. О войне. Вспомнил?

— Ах, на тот…

— Вот именно, «ах»… И поэтому, если не хочешь, чтобы я выкинул тебя с фермы пинком под зад да еще рассказал всем, что ты — самый никудышный работник на свете, немедленно объясни мне, что все это значит. Ты понял?

— Но, мистер Эванс…

Он сжал руками край стола так сильно, что костяшки пальцев побелели, а нож затрясся с новой силой.

— Никаких «но», Эллиот! Говори, мать твою!..

И что мне было делать? Куда деваться? Отступать мне было некуда, я не мог промолчать, поэтому я рассказал ему укороченную версию того, что произошло. Я сказал, что Спайк нашел в лесу парник с дурью и украл эту самую дурь у повешенного чувака и что нынешние посетители, скорее всего, имеют отношение к украденной дури. Я не сказал мистеру Эвансу, что спрятал фургон Спайка в его сарае и что один из бандитов — переодетый полицейский. Эти факты я опустил, так сказать, иначе старик, наверное, пристукнул бы меня на месте.

Когда я закончил рассказ, мистер Эванс набрал полную грудь воздуха и гаркнул:

— Идиот!!! Ты и твой Спайк — два сапога пара. Два идиота, один другого стоит!

— Но я ведь не…

— Заткнись! Если я говорю, что вы друг друга стоите, значит, так оно и есть.

— Но я…

Он наставил на меня палец, и я наконец-то понял, что мне действительно лучше заткнуться. В его жесте была не просто угроза, а реальная опасность.

— Сколько ты здесь работаешь?

— Несколько недель.

— Ты хочешь и дальше работать у меня?

— Да. Да, конечно, хочу!

— А я вот не уверен, что позволю тебе остаться.

— Вот черт!

— Именно так! Можешь и погромче крикнуть, да только это тебе не поможет.

— Но я же старался все уладить! Я предупредил Спайка. Я говорил ему…

— Ах так? Может быть, тебе следовало не просто поговорить с твоим дружком? Может быть, и прикрикнуть не мешало бы.

— По-моему, я даже кричал.

— По-твоему?

— Точно. Кричал.

— Ну не знаю. — Он покачал головой и отвернулся от меня. — Просто не представляю, что теперь делать…

— Мне так жаль…

— Тебе жаль, да?

— Да.

— Знаешь, после сегодняшней встречи я в этом почему-то не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что ты скоро еще больше пожалеешь о вашей дурости. В общем, так. Веди коров на дойку, а я пока вызову тебе замену. По телефону. Возьми пару дней за свой счет — за это время ты должен уладить все свои дела, ясно? А потом решим, возьму я тебя назад или нет.

— Спасибо, мистер Эванс.

— За что это?

— За то, что дали мне еще один шанс.

— Кто сказал, что я его тебе дал? — Он шагнул ко мне, и на секунду я испугался, что он огреет меня по башке кулаком, уж больно угрожающе он выглядел: кулаки сжаты, в горле сипит, глаза сощурены в узкие злые щели. Но он только постучал себя по лбу согнутым пальцем и сказал: — Эллиот, если ты не полный идиот, думай, во что ввязываешься!

С этими словами он обошел меня, вышел из кухни в коридор, вошел в свою гостиную и изо всех сил хлопнул за собой дверью. А я так и остался стоять посреди кухни, пялясь на торчащий из стола разделочный нож. Я дотронулся до него пальцами и закрыл глаза. Я увидел вспышки света, услышал далекие тревожные птичьи крики. По крайней мере, мне показалось, что то были птичьи крики, а может быть, это мой мозг кричал от усталости и пережитого страха.