У Алены были маленькие сиськи. Дохляк улыбнулся. У его жены были маленькие сиськи! Точно! И именно из-за них он часто ссорился с Аленкой. Воспоминания выплывали из глубин памяти для того, чтобы побольнее ужалить душу Дохляка.
— Я больше не Дохляк, — поправил себя он. — Меня зовут Николай.
…Алена отворачивается от него. Не хочет смотреть в глаза. Она такая красивая, когда злится. Да и когда не злится — тоже красивая. Его любимая звездочка. Его жизнь. Алена со злобой в голосе говорит:
— Ну вот и дай денег для того, чтобы я себе сиськи побольше сделала!
А ему смешно до слез. Он сдерживает себя, чтобы не расхохотаться. Поэтому хмурится и низким-низким, как говорили крутые детективы из фильмов-нуар, отвечает:
— Прости. Я же пошутил!
На его лице появляется заискивающая улыбка. Он пытается посмотреть в лицо Алене, но та все равно отворачивается. У него в запасе есть еще одна уловка. Он обнимает Алену и целует в макушку. Ее волосы пахнут ванильным шампунем.
— У тебя дурацкие шутки, Шолохов! — говорит она. Голос как у обиженного ребенка, но ему все равно удалось растопить лед обиды.
Ему ничего не остается как снова сказать:
— Я пошутил. Прости…
Николай посмотрел на труп «архаровца». С какого момента его жизнь разделилась на «до» и «после»? Как он стал жрать кукол и ползать по помойкам? Не помнил. Обрывки прошлого крутились в голове так же, как космонавт в центрифуге. В груди вновь раздалось — бам, бам, бам.
…Глаза и лицо. Лицо жены. Очень красивое. Ослепительно прекрасное, — и такие блестящие в ночи глаза. Он обнимает свою звездочку и говорит:
— Я так боюсь тебя потерять.
— Не потеряешь, если сам не захочешь, — отвечает она…
Дохляк прислушался. Но в магазине было тихо. Возможно, ему сегодня повезет и «архаровцы» не будут искать исчезнувшего соплеменника(?), подумал Николай. Может, твари вообще не обращали внимания друг на друга!
Бам, бам, бам.
Толчки в груди скорее раздражали Дохляка, чем радовали. Его чертов механизм, называемый сердцем, работал со сбоями, но с каждым днем он «тикал» дольше и дольше. Николай пытался представить, как кровь вновь струится по сосудам, как легкие опять засасывают испорченный воздух Города, но у него ничего не получалось. Его внутренний голос говорил о том, что сердце заработало не просто так, что за вернувшиеся воспоминания придется платить. Но платить чем?
…Маша стоит на подоконнике и смотрит на прохожих. Он поддерживает ее и смеется. Эта кучерявая кроха оставила его сегодня без сил. Он носился за ней по комнате, причесывал куколок, возился с детским обедом и, наверное, поменял миллион памперсов. А Маше хоть бы хны (?) — носится по квартире, полная сил и энтузиазма.
— Бибика! — говорит она.
— Да, бибика, — отвечает он.
— Бибика тр-р-р-р-р-р?
Он секунду колеблется и кивает:
— Бр-р-р-р.
Машенька смеется и показываем ему два передних зуба. Он стаскивает ее с подоконника, ставит на пол…
Свечи подрагивали в темноте, шипели фитили.
Дохляк сел на пол и облокотился спиной на дверь. В комнате было тихо, как в могиле. Сравнение с могилой усиливал накрытый пледом труп. То, что испытывал сейчас Дохляк, было больше похоже на приятную меланхолию. Это была не грусть, а скорее — печаль по «прошлому» Дохляку. Сегодня изменился мир. Сегодня был брошен вызов «архаровцам». Николай решил для себя, что больше не будет прятаться. Возможно, его сердце вновь завел бог. Для чего — пока не понятно, но Дохляк пообещал себе, что он обязательно разберется со всем.
…на улице зима. Ночь, редкий снежок, минус девять градусов. Он и Алена возвращаются из магазина. Маши тогда даже в планах не было. Жена идет довольная: ей удалось найти те духи с ароматом роз, что так давно хотела купить. До дома совсем близко. Мы идем и кушаем мороженное. Такое мороженное шариками в вафельной трубочке. Ночь, редкий снежок, минус девять градусов. Редкие прохожие смотрят на нас как на идиотов, но нам все равно…
Николай еще немного посидел на полу, опустив голову и зажав руки коленями. В конце концов он понял, что не может больше находиться рядом с трупом и вышел обратно в магазин, где его ждала двухлитровая бутылка минеральной воды вместо подушки и грязные витрины. Навряд ли удастся сегодня поспать, решил Дохляк. Он уже пытался заснуть в магазине, но мешали выплывающие из памяти воспоминания. И труп в подсобке.
Пригибаясь, Дохляк нырнул к стойке с комиксами, закрывающей витрину. В магазинчике было темно. Солнце давно уже село, а звезды и луну скрывали плотные облака.
Николаю хотелось свернуться калачиком и погрузиться в собственные чувства. И темнота должна была помочь ему в этом.
— Но-о-о-очь, — шепотом сказал он и облизал пересохшие губы.
Дохляк бросил взгляд на дверь подсобки, высматривая пробивающиеся лучи света. Он не хотел задувать свечи в каморке: а вдруг ему все-таки надоест сидеть в темноте? Но «архаровцы» могли разглядеть свет, и поэтому Дохляк плотно прикрывал дверь.
Город погрузился в больной сон. Выжившие прячутся на крышах домов, в мусорных кучах, в подвалах и канализациях в попытке обмануть «архаровцев». Твари же выходят на охоту, чтобы содрать с очередного полоумного бедняги кожу под романтическую музыку военных лет. Но сколько бы «архаровцы» не ловили «живых мертвецов», все равно зомби не становилось меньше. Почему? Нет ответа.
…Он, Алена и Маша возвращаются с пикника. Вечереет. Небо окрасилось дымкой рассвета. На улице достаточно тепло — градуса двадцать три. Алена и он выпили немного красного вина, поэтому у обоих блестят глаза и на щеках разливается румянец. Маша держит в руках пузатую бутылку «кока-колы». Вообще-то Алена запрещает дочке пить газировку: боится испортить желудок. Но ведь сегодня особенный день. Девятая годовщина свадьбы.
— Коль, а ты уверен, что два литра газировки для нее не много? — спрашивает Алена. Спрашивает потому, чтобы Маша ей возразила. Алена улыбается.
— Не много! — отвечает Маша и оттопыривает нижнюю губу. На кукольном личике отражается целая гамма чувств: обида, огорчение и возмущение.
Он смеется и пожимает плечами. Мол, ничего не поделаешь. Маше не возразишь. Алена порой упрекала его, что он слишком добрый с дочкой. Но как можно было запрещать этому милому комочку с золотистыми волосами?
— Пусть пьет, — говорит он.
Маша смеется, а Алена прижимается к нему и целует в губы…
Одна четкая, ясная мысль все же пробилась через смесь противоречивых эмоций и мыслей: нужно сопротивляться «архаровцам». Не надо сдаваться. Не надо. Да, именно так.
В магазинчике пахло шоколадом и пылью. Дохляк пообещал себе, что после того, как он избавится от трупа, обязательно приберется. Вымоет витрину, выкинет протухшие продукты, отдраит до блеска полы. Дохляк сравнил магазин с садом. Вместо бутонов роз, ромашек, фиалок повсюду росли сорняки, плоды яблок пожирали черви. Но ничего: ему удастся вновь вернуть саду прежнюю красоту. Всегда можно вдохнуть жизнь в любую вещь или в любое место. «И даже в кусок говна?» — спросил внутренний голос. Дохляк не стал отвечать.
Бум-бум-бум. Сердце все не хотело остановиться, не хотело отдохнуть, настойчиво билось. Дохляк сосредоточился на сердцебиении. Ему показалось, что если считать удары, то моторчик в груди остановится, и Николай вновь превратиться в Дохляка-мертвяка. Но сердце продолжало жить.
…Вокруг него толпятся родители с детьми. Запредельно шумно. Галдеж такой, что хочется закрыть уши руками и бежать-бежать скорее в машину. Но он заставляет себя улыбаться и терпеть выпавшие на его душу мучения. Все-таки Машенька идет в первый класс.
Алена держит букет с пятью розами. Цветы он купил сегодня ранним утром. На лепестках роз блестят капельки воды — только что прошел дождь.
Маша щебечет с мальчиком (поправка: с будущим одноклассником). Она вся такая нарядная, хоть отправляй на подиум: воздушное розовое платьице, банты в волосах, белые чулочки и белые туфельки. Ангел во плоти.
— Сфотографируй ребенка, — говорит Алена.
Он мысленно ругает себя за нерасторопность, достает фотоаппарат и…
Дохляк схватился руками за голову и свернулся калачиком на полу. Жена, дочь. Дочь, жена. Воспоминания каменными плитами падали на Николая, заставляя ожившее сердце стучать быстрее. Дохляк и был бы рад отказаться от картинок из прошлой жизни, но только не знал как.
Тоска раздирала душу Николая. Раздирала восставшую из ада душу.
Ночь наполнялась звуками. Заиграли граммофоны где-то поблизости от магазина. На улице послышались тяжелые спокойные шаги. «Архаровцы» просыпались. Городу нужна была еда.
Силой воли Дохляк заставил себя остаться в магазинчике, хотя его так и подмывало спрятаться в подсобке. Вдруг «архаровцы» учуют труп? Тогда он, Дохляк, сможет попытаться убежать… Нет, решил он. Хватит скрываться! Если «архаровцы» придут, то он будет бороться!
«Правильно. Не сдавайся!» — Голос в голове Дохляка принадлежал Алене.
«А ради чего бороться?» — спросил Николай.
«Ради меня».
«Ты мертва! Я мертв! Маша мертва! Я разговариваю сам с собой».
«Не говори так, Коль. Ты же сильный, ты справишься».
«Все эти слова — ложь!»
«Не правда».
«Правда!»
«Коль, перестань спорить».
«Ты мертва».
«А ты повторяешься. Послушай, ты должен бороться! Должен ради того, что, возможно, ты сможешь выбраться из Города! Представь только!»
«Из Города нет выхода».
«Но ведь сердце твое забилось, дурачок. Разум вернулся к тебе. Бог дает тебе шанс».
«Ален…»
«Что?»
«Я люблю тебя».
«Я тоже».
Голос Алены умолк.
Дохляк почувствовал, что засыпает.