Двери в черную радугу

Пятый

Старик обходил могилы. Порой он спотыкался о камни, падал, но молча вставал и продолжал идти. Он не обращал внимания ни на жару, ни на поцарапанные руки и ноги. Старик молча ковылял в только ему понятном направлении. Шаг, еще шаг, шаг… Зомби.

Пятый держался в нескольких метрах от бывшего соседа. Взгляд не отрывался от пистолета Сергея Михайловича… Хотя, какой к черту Сергей Михайлович? Просто Ублюдок. Ублюдок, убивший Алёну.

Николай оглядывался, пытаясь увидеть конец кладбища, но на многие километры вокруг простирались деревянные кресты, гранитные надгробия и миниатюрные мраморные статуи. Мертвецы, мертвецы, мертвецы. Одна мертвечина.

Порой старик останавливался и долгими часами пялился на памятники. Пятый выглядывал из-под его плеча и читал обыкновенные эпитафии. Сергей Алексеев (1999–2005), надпись: помним, любим, скорбим. Владимир Грибанов (1956–2001), надпись: герой войны. Владислав Подольский (1991–2045), надпись: музыкант. Николай пытался вспомнить умерших, чтобы найти связь со словами Кивира, однако ничего не получалось. Мертвяки были ему незнакомы.

Коля бросил взгляд на небо. Солнце по-прежнему висело в зените, чуть ниже него висел бледный пятак луны. Однако внимание Пятого привлекали черные полосы, прорезавшие небо. Что это? Сколько Николай не силился, разглядеть получше их не удавалось.

Ублюдок остановился. Губы скривились в легкой ухмылке; в запавших глазах блеснули и погасли красные искорки.

Пятый огляделся. Ничего. Тишина стояла такая, что можно было услышать дыхание старика.

Червь выскочил неожиданно и быстро. Недалеко от Николая задрожали кресты, земля взбугрилась темной кучей. На поверхности появился исполинский червь: серая кожа заблестела в лучах солнца, малюсенькие лепестки век раскрылись, округлый рот ощерился кривыми острыми, как бритва, зубами.

Старик не сдвинулся с места — лишь тупо улыбался.

Вот он момент!

Пятый подскочил к Ублюдку, выхватил пистолет. Он думал, что проводник будет защищаться, однако тот отдал оружие без сопротивления.

Направив дуло на червя, Пятый приготовил нажать на спусковой крючок.

Пробьет ли пуля кожу монстра? И нападет ли тот вообще?

Пятый ждал.

Червь не шевелился, лишь моргали десятки слепых глаз. Комья земли прилепились к массивному телу, отчего монстр становился еще страшнее. Пятый представил, как червь ползает под землей, как поедает трупы, как роет бесконечные ходы. От этих мыслей он поежился.

Не говоря ни слова, старик доковылял до монстра, нагнулся…

Пятый не поверил глазам. Сердце гулко забилось, прошиб пот. Пистолет, казалось, отяжелел на тонну.

Выбравшись на поверхность, червь вынес (?) остатки гробов и трупы. На куче валялся мертвец. Девушка. Лицо осунулось, губы были растянуты в широкой ухмылке, обнажая желтоватые зубы, глаза запали, кожа приобрела сероватый оттенок. Костлявые руки сжимали то ли иконку, то ли крестик — Коле не получалось разглядеть получше. Больше всего Пятого поразила одежда девушки: пышное свадебное платье, которое не портили ни комья грязи, ни слизь, стекавшая с червя.

Старик подошел к мертвячке, схватил её за руки и потащил к Коле. Платье противно зашуршало, трясь о землю и траву. Голова трупа билась о ноги проводника. Пятый застыл, не в силах пошевелиться. Лишь пялился на девушку. Пялился-пялился-пялился…

Улыбнувшись, старик подошел к Пятому и бросил труп. Удивительно: от мертвячки исходил запах роз.

«Прекрати», — хотел сказать Коля, но из хоботка вырвалось лишь слабое жужжание. Чтобы хоть как-то оторваться от страшной картины, Пятый бросил взгляд на земляную кучу, на которой королем возвышался исполинский червь. В отвалах сухой почвы валялись ошметки гнилых досок, выбеленные подземными тварями человеческие черепа, посиневшие части тел — руки, ноги.

«Я хочу увидеть дочь, — подумал Коля. — Хочу вернуться в прошлую жизнь. Когда грязь льется только из телевизора. Когда голова забита тем, как бы отправить дочь в школу, как записать её в спортивную секцию, потому что она слишком много времени проводит за уроками и за компьютером. Когда вечером после работы тебя встречает жена. Я хочу домой».

Старик скрипуче захохотал. Он поднял руку и тыкнул пальцем в небо. В небо ли? Или в черные полосы?

Червь маленькими глазками впился в Пятого. Он перестал моргать. Коля наставил дуло пистолета на монстра.

Пусть только попробует шевельнуться.

Издав хлюпающий звук телом, червь нырнул в нору. Старик же согнулся пополам в приступе смеха. Его зрачки хаотично блуждали под опущенными прозрачными веками, а из-под волос вытекали струйки пота, оставляя мокрые дорожки на морщинистом лице.

Пятый саданул ногой в лицо старика, отчего ублюдок упал на труп девушки. Раздался хруст. Продолжая хохотать, бывший сосед выставил вперед руки. Ладони оказались испачканы липким месивом. Месиво сминалось, брызгало темным соком.

Старик поелозил над телом девушки, облизнул языком тонкие губы, а потом с новой силой засмеялся.

Пятый направил пистолет на Ублюдка. Ярость душила его, не давала вздохнуть. Перед глазами плясали красные круги.

«Проводник, — раздался в голове голос Алёны. — Ты не сможешь найти дорогу без проводника. Успокойся, милый. Он сошел с ума. Он не понимает, что творит. Опусти пистолет. Я тут, я рядом с тобой, родной».

Коля с силой зажмурился.

Тебя нет! Ты сдохла!

«Я жива. Я с тобой».

Пятый надавил на спусковой крючок.

Кресты, надгробия, кресты, надгробия. Иванов, Годов, Краснова, Мельник, Романова… Ничего незначащие имена, фамилии, даты рождения и смерти. Труп N1, труп N2, труп N3. Кто хоронил всех этих людей? И кто ухаживает за могилами? Возле каждого надгробия лежали четыре гвоздики и конфеты. Трава была аккуратно пострижена.

Голова раскалывалась от вопросов. Ответы, где вы? Ау!

Коля потер виски. Где он находится? Кладбище часть Города? Что это еще за место? Откуда черные полосы в небе? Где архаровцы? Почему солнце застыло на одном месте? Где птицы, в конце концов? В Городе всегда было много чаек. Кто такой Кивир? Врал ли он? И на какой вопрос он, Пятый, должен знать ответ?

Стоп-стоп-стоп. Надо мыслить последовательно. Необходимо нащупать зерно истины в происходящих вещах. Ответ должен быть простым. Обязан быть.

Пятый нахмурился.

Первый главный вопрос: кто такой Кивир? Предположим, что мальчик (мальчик ли?) — порождение Города. Некая главная сущность, управляющая архаровцами и мертвяками. Этой сущности зачем-то понадобился он, Пятый. Зачем? Вопрос… Возможно, для того, чтобы получить его душу. Нет, глупо. Остановимся на том, что Кивиру зачем-то он понадобился. Мальчик говорил, что может создавать людей, может влезать в голову. Силен — ничего не скажешь больше.

Получается, что Кладбище — дело рук Кивира. Это он создал кресты, надгробия, червей, вылезающих из земли, черные полосы и… старика. Старик, скорее всего, тоже порождение мальца. Можно отмести большую часть вопросов. Кивир способен менять миры, создавать свои реальности. Не стоит обращать внимание на застывшее солнце, на бесконечное кладбище и прочее-прочее.

Пятый покачал головой.

Снится ли ему это все? С какого момента, он потерял связь с реальностью? Возможно, сейчас он лежит на больничной койке, подключен аппарат искусственного дыхания, на диванчике сидит и плачет Алена.

Стоп. Не спеши. Думай последовательно!

Второй вопрос: можно ли доверять Кивиру? Не кинет ли эта псевдо малолетняя тварь? Пятый сильнее сжал пистолет. Нет никаких гарантий, что после того, как он дойдет до нужного места, Кивир создаст для него новую реальность. Остаётся надеяться на честность главного игрока.

И самое важное: на какой вопрос он, Пятый, должен ответить? Зачем отвечать? Какие цели преследует Кивир?

Нет ответов.

И вот еще: как он умудрился перепутать цвет волос Маши? Белое и черное. Это невозможно! Что должно было замкнуть в мозгах, чтобы не узнать собственную дочь? Была ли в его голове некая сущность, подавляющая мысли? Вопросы-вопросы без чертовых ответов. Что за игла была воткнута в глаз? И когда её воткнули? Зачем? Что за монстр прятался в метро? Список можно продолжать до бесконечности.

Пятый бросил взгляд на старика, идущего впереди него. Пистолет оказался не заряжен. Ублюдку повезло. Однако Коля поклялся себе, что как только старик отведет его до нужного места, так сразу прикончит урода. Разобьет сморщенную голову о гранитное надгробие, выдавит глаза, вырвет язык. От Ублюдка останется лишь кровавое месиво. И пусть старик окажется ненастоящим — наплевать.

«Не злись, милый», — раздался в голове голос Алены.

Иди к черту! Ты ненастоящая! Ты очередное порождение Кивира.

«Да, меня создал Кивир. Но ведь это ничего не меняет. Я Алена».

Пятый сильнее сжал пистолет. Нельзя верить этому голосу. Жена мертва.

«Я помню, какой суп ты больше всего любишь. Тебе нравится солянка. И чтобы обязательно копченую колбасу порезали кубиками. Суп должен быть теплым, но негорячим. Соленым, но не острым. Я знаю, что ты ненавидишь борщ».

Не верить… Это не Алена.

«Ты постоянно раскидываешь носки по квартире. А еще ты обещал мне подарить новый мобильник. А еще ты любишь мороженное шариками. И обязательно развесное».

Пошла к черту!

«Коля, это я! Я! Как мне доказать это? Помнишь, ты рассказывал, как в детстве сломал палец, когда ходил на рыбалку? Ты споткнулся о камень и неудачно упал. Поверь мне! Во время секса ты любишь, чтобы я кусала тебя за мочку уха. А еще…»

Хватит.

«Не хватит! Я люблю тебя. Правда-правда. Я хочу быть с тобой. Прости меня, дуру, что изменяла тебе. Это все от того, что мне стало скучно с тобой. Но ты правда был скучным! Весь в работе постоянно. Сидишь за своим чертежами день и ночь. А если и говоришь, то только с дочерью. А я ведь не железная. Я тоже человек. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь любил меня. Чтобы каждый день говорил о том, как сильно влюблен, как дня не может прожить без меня. Просто говорил, тупой ты обормот!»

Уходи! Уходи из моей головы! Нет тебя, Ален. Ты сдохла, умерла, откинула копыта, отдала богу душу. Труп.

«Но я ведь в твоей голове, милый. Ты меня слышишь. Слышишь мой голос. Разве нет? Мы через многое прошли после моей смерти. Я спасла Машу! И ты можешь снова меня оживить. Можешь вернуть дочь».

Пятый мысленно засмеялся.

Алену никто больше не вернет. Её нет. Есть шансы спасти Машу — и только. Кивир хочет запутать его, Пятого. Хочет дать ложную надежду. Этого кладбища нет. Нет старика, нет голубого неба, нет солнца и луны.

Всё — иллюзия. Бутафория.

«Я настоящая! Не иллюзия!»

Сгинь!

И голос умолк. Но надолго ли?

Пятый смотрел в небо и не мог сдвинуться с места. Сердце тяжело бухало; казалось, что по зеленым жилам, опутывавшим левую руку, струилось пламя; мушиный хоботок лихорадочно бил по щекам и подбородку.

Так не бывает. Невозможно.

Черные полосы в небе были… людьми. Сотни, тысячи тел скатывались по невидимой трубе прямо в человеческое море.

Коля проклинал себя за то, что мечтал выбраться из Кладбища. Старик «вывел» его. Проклятый ублюдок! Урод!

Пятый хотел закрыть глаза, чтобы не видеть, как тела с противным хлюпаньем падают на… Не думать!

Самым удивительным было то, что человеческое море появилось внезапно, из ниоткуда. Пятый по привычке считал кресты, лениво скользил взглядом по эпитафиям, выбитым на гранитных памятниках, как вдруг услышал шум прибоя. Шум прибоя! Каким прекрасным казался этот звук!

Пятый мысленно обрадовался, догнал проводника и двинулся на шум. Он вглядывался вдаль, силясь разглядеть океан или море. Да хоть что-нибудь! Однако кресты по-прежнему сменялись крестами.

Старик положил руку на плечо Коле. Пятый вздрогнул, посмотрел в стеклянные глаза проводника. А когда отвел взгляд, то опешил. Могил больше не было. Вокруг простиралось море. Море из человеческих тел. Сколько трупов плавало в густой крови? Миллионы? Пятый не знал ответа.

Вот возле песчаного берега оказалось тело девушки. Лицо исказило страдание, зеленые глаза глядели в чистое голубое небо. Тело посинело, однако не потеряло. Но больше всего Пятого поразили капельки крови, бусинками застывшие на её животе. Рядом с девушкой плавало тело мальчика. Коля бы дал ребенку лет шесть. Может, младше. Лицо было спокойным. Казалось, мальчик спит и видит сны.

Человеческое море не знало состраданья. Дети, старики, девушки. Порой Пятый замечал чернокожего или азиата.

Огромный человеческий бульон.

И подпитывали это страшное море тела, скатывающиеся с неба.

Удивительно, но запахов крови, запахов гнилого мяса не было. Не роились над мертвецами мухи, не клевали глаза вечно голодные чайки. Могильную тишину нарушали лишь шум прибоя (порой волна крови прибивала к берегу раздувшийся труп) да чавкающий звук упавшего с неба тела.

Пятый хотел повернуть назад, хотел крикнуть в лицо старику, чтобы тот увел его обратно на кладбище. Из тела словно выдернули позвоночник: тянуло к земле, ноги подгибались. Иногда Коля в море замечал лица Алены и Маши. Но стоило с силой зажмуриться, а потом открыть глаза, как морок проходил.

Это все сон, убеждал сам себя Коля. Так не бывает. Тела не скатываются по невидимой трубе!

И запах! Его не было. За эту мысль Пятый цеплялся как за спасительную соломинку. Если бы море действительно существовало, то были бы и запахи, и чайки, и…

— Темная ночь…

Пятый обернулся. Архаровцы длинной цепочкой выходили на берег. Каждый держал в руках раскрытую черную коробку с граммофоном. Музыкальные аппараты синхронно исполняли одну песню.

— Только пули свистят по степи…

Пятый сильнее сдавил рукоять пистолета. Сверхновой вспыхнула мысль: патронов нет. Если архаровцы нападут, то бежать некуда. Коля подошел ближе к проводнику.

Старик тоже обернулся, губы раздвинулись в широкой улыбке (?), в глазах заплясали искры.

— Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…

Пятый пытался придумать пути отхода. Мозг лихорадочно анализировал ситуацию, предлагал варианты решений, но все мысли сводились к одному — выхода не было. Его, Пятого, загнали как крысу. И теперь остается лишь сражаться до последнего…

Старик грохочуще засмеялся. Он бросил взгляд сначала на Колю, потом на архаровцев. Его рот раскрылся, словно он хотел что-то сказать, но из глотки донеслись лишь невнятные клокочущие звуки. Продолжая смеяться, проводник подошел к берегу, зачерпнул крови и с наслаждением размазал алую жидкость по лицу.

Пятый замер.

Внезапно его осенило.

Конечно же! Теперь он такой же как архаровцы. Похож на них как две капли воды.

В ноздри ударил сладкий запах абрикосовых духов. Сначала Пятый подумал, что абрикосами несло от тварей, но, принюхавшись, понял, что абрикосами несло от него.

— В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь, — надрывались граммофоны.

Пятый засмеялся бы, если бы было чем.

Старик же перестал обращать внимание на архаровцев. Он складывал руки ковшиков, зачерпывал кровь и жадно пил, разливая её по подбородку и груди.

«Они не тронут тебя», — раздался в голове голос Алены.

Знаю. Догадался уже.

«Сейчас ты уплывешь от меня. И теперь только от тебя будет зависеть, захочешь ли ты вновь увидеть меня».

В смысле?

«Тебя ждет Кивир. Меня не будет с тобой».

Пятый нахмурился.

Начхать!

«То есть ты не веришь, что я — это я? У меня нет больше времени, чтобы что-то доказать тебе. Ты дурак, Коль! Непроходимый дурак. Надеюсь, что все же будешь вспоминать меня. Хоть иногда. Я люблю тебя».

Пятый, повинуясь порыву, произнес про себя ту единственную молитву, которую знал.

«Я и так в мире. Мне не нужна молитва, глупый. Я просто надеюсь, что ты вернешься. Я так хочу исправить прошлое. Какой же идиоткой я была! Все эти измены, ночные клубы. Прости. Ты хороший. Если бы у меня был шанс, я бы сделала все возможное, чтобы вернуть твое доверие».

Тебя нет.

Тебя нет!!!

Тишина. Голос умолк.

Смотри, они идут по кладбищу, идут, идут. Герой всё видит. А потом вдруг видит, что место другое. Без мерехода вообще. Он даже не моргнул. Посмотрел в глаза старика, да, но если посмотреть кому-то в глаза, боковое зрение продолжает работать. Невозможно не заметить перемен, ну должны же были они хоть как-то себя проявить. Сменилсась панорама, пропали кресты и прочее. Он не переставал их видеть, когда смотрел на старика, но изменения не засёк, и потом начал озираться.

Пятый подбежал к берегу, сел на корточки и начал размазывать кровь по лицу. Он не знал, зачем это делает. Внутри него всё клокотало, ярость душила, обручем сдавливала горло. Мысли кружились, толпились в черепе. Хотелось убивать и рушить. Как жаль, что он не в Городе! Вот бы ему только попался живой мертвяк! Как бы он на нем оторвался.

Коля закрыл глаза.

Надо успокоиться. Нельзя давать выход гневу. Кивир так и ждет, когда же жалкий человечишка даст слабину.

Когда же сдастся…

Подлый внутренний голосок не давал покоя, усиливал пламя злости. Откуда ты, Пятый, знаешь, что Кивир ждет от тебя? Вдруг Анжела настоящая? Может, «паренек» специально обманывал? Никто не знает, какую игру он ведет.

Нет! Уйди!

Коля с силой сдавил виски. Чертовы граммофоны продолжали изрыгать звуки.

«Заткнитесь!» — хотел закричать Пятый, но из хоботка вырывалось лишь слабое жужжание.

Заткнитесь-заткнитесь-заткнитесь!

Старик продолжал хохотать. Казалось, он не видел ничего смешнее моря трупов и толпы людей-насекомых с граммофонами в руках. Проводник кидал взгляды то на Пятого, то на мертвецов, падающих с неба, и разрывался от гогота.

Пятый вскочил и набросился на Ублюдка. С размаху ударил ногой старика в живот. Тот рухнул на мокрый песок. Однако смех не затих. Тогда Коля влепил кулаком проводнику в лицо.

И бил, бил, бил…

Взмах. Удар. Нос старого пердуна превратился в гнилую картошку. Из ноздрей брызнула вязкая черная жидкость, лишь отдаленно напоминающая кровь. Ярость не собирается уходить. Наоборот: хочется вмазать еще и еще. Хочется услышать, как Сергей Михайлович будет просить о пощаде.

Взмах. Удар. В этот раз кулак угодил прямёхонько в челюсть. Раздался хруст. Старческие зубы рассыпались с легкостью — хватило одного удара. Пятый мысленно возликовал. По телу прокатилась волна удовольствия. Как же это здорово — уничтожать врага, выбивать каждый атом из противника. Кулаки просятся в бой. Перед глазами мелькают красные круги, будь они неладны.

Взмах. Удар. Надбровная дуга хрустнула, кожа на лбу порвалась как сухой пергамент. Из раны хлынула кровь. Кровь! Настоящая! Темно-алая, густая. Старик живой! Пятый втянул ноздрями воздух, чтобы почувствовать запахи противника, его страхи, но пахло абрикосовыми духами. Абрикосами, блядь. Это распалило (?) Колю еще сильнее. Ярость и не собиралась уходить.

Взмах. И из пучины воспоминаний всплыл образ Алёны. Жена предстала в воображении так ярко, что Коле на миг показалось, что он почувствовал её запах, услышал дыхание. Алена стояла в шаге от него и пыталась что-то сказать. Её губы шевелились, но из рта не доносилось ни звука.

Злость утихла. Образ жены исчез также быстро, как и появился. Коля почувствовал, как внутри него что-то пропало. Дышать стало тяжелее. Отчего? Непонятно. Казалось, что он, Пятый, вот-вот поймет нечто очень важное, отчего его жизнь станет капельку легче. Однако озарение не приходило.

Коля бросил взгляд на проводника и вздрогнул. Лицо старика превратилось в кровавую кашу: нос расплющило, губы распухли, напоминая толстых слизней. На лбу была большая вмятина. После таких ударов не живут — особенно семидесятилетние. Однако грудь старика мерно поднималась и опускалась.

Проводник попробовал встать, Коля подхватил Ублюдка за локоть, помог подняться. Пятый не сразу понял, что Сергей Михайлович смеется. Только теперь его смех был очень тихим и напоминал скорее бульканье.

Архаровцы никуда не делись: продолжали стоять в некотором отдалении от берега, сжимали на груди коробки с граммофонами и не сводили глаз с Пятого.

Пусть смотрят, решил Коля. Чертовы уроды. Чтоб вы сдохли.

Раздался всплеск. Пятый обернулся и посмотрел на человеческое море. Раздвигая огромными ручищами трупы, на берег выходил великан. Огромный словно небоскреб. Руки были как стволы дубов. На теле бугрились мышцы. Голова казалась маленькой по сравнению с туловищем. Удивительно, но на лице не было ни глаз, ни носа, ни рта — ровная плоская поверхность. Но больше всего Пятого поразила дыра в животе великана. Словно гигантский крот прогрыз нору. С верхней части дыры свисали лоскуты кожи и куски мяса. Можно было разглядеть даже ребра.

Пятый лишь хмыкнул. Сердце продолжало еле-еле стучать, колени не подогнулись от страха. Если суждено умереть, то от судьбы не убежишь. И тем более не убежишь от Кивира. Не хочется думать, что вся эта клоунада с монстрами, выпрыгивающими из дыр в полу, с кладбищем, растянувшимся на многие километры, с морем из человеческих тел, была только ради того, чтобы великан сожрал полудохлое человекоподобное существо.

Великан, молотя мускулистыми ногами тела, выходил на берег. Кровь струйками стекала с него, отчего бы неподготовленный зритель убежал с воплями ужасами. Но Пятого уже ничего не удивляло.

Старик обратной стороной ладони стер кровь с губ. Смех прекратился.

— Ты полезешь в желудок этого большого остолопа, — выдавил из себя проводник. Несмотря на сломанную челюсть и выбитые зубы, Пятый расслышал каждый звук, вырвавшийся из рта старикашки. Когда-то у Ублюдка был красивый низкий голос, но сейчас он напоминал больше скрежет металлических листов.

Пятый кивнул. Он почувствовал, как сильно вспотели руки — липкий противный пот, который Коля всегда воспринимал как первые признаки гриппа. Он вытер влажные ладони о кофту. Где-то глубоко внутри него опять распухала злость. Нужно научиться сдерживать её, не давать выхода.

Великан вышел на берег и упал на колени. Из дыры доносилось тиканье, словно работали часы. Только сейчас Коля осознал то, насколько же огромен оказался гигант. Как его кости вообще выдерживали столь колоссальное давление?

Все вопросы вон из головы. Оставим их для Кивира.

— Больше не бей меня, — сказал проводник и, захлебываясь кровью, противно засмеялся.

За несколько минут его лицо распухло, из носа потекла кровь вперемежку с вязкой черной жидкостью. Пятый сжал кулаки. Ему стало противно за свой поступок. Как он мог ударить старого урода? Он никогда раньше так не срывался. Это всё Кивир! Его рук дело. Гаденыш как-то умудряется залезать в мозги.

— Больше не бей меня, — повторил старик.

Коля кивнул. Надо больше думать о Маше. Именно дочка станет защитой от ярости и злости.

Маша… Думай о Маше. Да, точно. Она поможет. Всего дел-то: представить в голове образ дочки, вспомнить её глаза, голос, цвет волос…

Цвет волос…

Черные или светлые? Как можно было вообще не заметить?!

Проводник полез в дыру на животе гиганта. Даже стоя в полный рост, старик не касался головой мясной поверхности. Пятый думал, что Ублюдок завязнет в сизых кишках, но плоть колосса была плотной. Коля без раздумий полез вслед за проводником. В ноздри ударил запах гнилой рыбы. Но Николаю он даже понравился! Лишь бы не воняло абрикосовыми духами.

— Скоро ты увидишь Кивира, — сказал старик. — Осталось чуть-чуть.

Архаровцы продолжали стоять на берегу. Неожиданно появившийся ветер затрепетал полы плащей уродов. Только сейчас до Пятого дошло, насколько жалко выглядели твари. Мало того: он узнавал в них человеческие черты. В их взглядах читались боль и страдание. Они такие же как он! Архаровцы и рады бы сдохнуть, да не могут. Бог давно бросил их души на растерзание. Живите как хотите, дети мои.

Архаровцы и жили как могли. Ведь все, что им оставалось, это покрепче сжимать граммофоны и ждать ночи, чтобы найти несчастную жертву и снять с неё кожу.

Темная ночь… Над Городом навсегда повиснет темная ночь. Пусть солнце и выглянет над мертвыми многоэтажками, но Зло — с большой буквы! — никуда не уйдет. Зло будет пакостно нашептывать гадости: тебе не скрыться, не уйти. Ты можешь прятаться в кладовке, можешь зарыться в куче мусора. Однако тебя все равно настигнет моя кара.

И на самом-то деле и живые мертвяки, и архаровцы — жертвы. Жертвы той силы, что управляет Городом, что не дает даже сдохнуть. Смерть — это освобождение. А её надо сначала заслужить.

Пятому было жалко архаровцев. Но ведь он сам находился не в лучшем положении. Но в отличие от тварей у него есть шанс вернуть прежнюю жизнь. Возможно, еще удастся обнять дочь, еще получится вдохнуть запах волос Алёны.

Есть шанс…

Прощайте, архаровцы!

Пятый вскинул руку.

Прощайте! Дай бог никогда не увидимся.

Великан поднялся с земли.