Дверь в стене

Наш маленький сосед

Первая встреча с нашим маленьким соседом случилась во время осмотра дома, который мы намеревались снять. Необычный домик этот утоплен вглубь холма, так что более массивный его склон, облицованный изнутри кирпичом, загораживает здание с севера и с востока и возвышается над печными трубами. Перед домом разбит сад, который с двух сторон ограничен высокой кирпичной стеной, доверху увитой мощными жгутами плюща, а с третьей – изгородью из бирючины и дорогой. За домом вровень с крышей расположен другой садик, куда со двора ведут кирпичные ступени. Увидев над его дощатым забором конек крыши и трубы, мы и узнали о существовании соседа.

Моей супруге приглянулось это своеобразное жилище. Дом был, так сказать, с изюминкой.

– Этот необычный верхний садик так мил, – заметила она. – На будущий год засажу его красными и белыми маками.

– Соседский сад подступает прямо к стене, – сказал я. – Фасад нашего дома так близко, что можно, заглянув в печную трубу, узнать, что у нас на ужин. Это, пожалуй, недостаток. Сад плодовый, с яблонями и сливами.

Я проследовал к дощатому забору и обнаружил, что верхняя его часть густо утыкана гвоздями. И что сам забор слишком высок, чтобы заглянуть поверх него.

Мы спустились по крутым ступенькам обратно, и Мариана пришла в восторг при виде холла. Она поклеит желтые обои, снизу покрасит стены коричневой краской и повесит две акварельные миниатюры Беркета Фостера[50] – фамильную ценность, доставшуюся ей от тетушки.

Наконец мы снова вышли в сад перед домом.

– Лучше устроить газон на месте клумб, – предложил я.

– Сад переделать не сложно, – ответила супруга. – Главное – этот роскошный плющ не трогать… – Она осеклась, затем произнесла странно изменившимся голосом: – Джордж, за нами следят.

Я тотчас взглянул на жену. Она испуганно смотрела на высокую стену, что нависала над домом и садом. Проследив за ее взглядом, я впервые узрел нашего маленького соседа.

Тот почти успел ретироваться, так что я заметил только плечо, уши и затылок. Одет наблюдатель был в голубоватое пальто, с виду старое и засаленное. По кривизне плеча я заключил, что он горбун. На вроде бы безволосой голове красовалась черная ермолка.

Мариана сдвинула брови.

– Ужасное существо!

– Я не вполне его разглядел, – признался я.

– Он глазел на нас.

– Интересуется будущими соседями, полагаю.

– Но ты видел его физиономию?

Не очень-то приятную, судя по выражению лица Марианы.

– Мельком, – сказал я. – Он что… рябой? Нет. Альбинос?!

– Он ужасен, – ответила Мариана.

– Не будем отвлекаться. Кажется, мы обсуждали газон и скамейку.

– Не нравится мне его лицо, – проговорила Мариана и снова посмотрела наверх. Выбитая из колеи, она какое-то время не могла обсуждать переустройство сада, а лишь повторяла, что наш маленький сосед – уродливое мелкое существо. Чтобы отвлечь ее от мыслей о соглядатае на стене, мне пришлось сделать вид, будто я сомневаюсь в необходимости буфета. Сполна воспользовавшись моей неуверенностью в этом вопросе, Мариана тут же вернулась к прежней теме.

– Ты ведь узнаешь, кто он? – дважды спросила она. – Не нравится мне такое соседство.

Итак, я спросил у комиссионера, что за джентльмен в голубом пальто глядел на нас со стены.

Комиссионер вздрогнул и уставился на меня.

– Сложный вопрос. И вряд ли он в моей компетенции.

Тогда я поинтересовался, кому принадлежит соседний участок.

– Его фамилия, кажется, Аното, – сообщил комиссионер. – Истинный джентльмен, насколько я могу судить.

– Живет один? – спросил я.

– Нет, с братом, – ответил комиссионер и, видя мою настойчивость и желая упредить дальнейшие расспросы, пояснил: – Возможно, его-то вы и видели. Ходит в чем-то голубом. Невысокий джентльмен, сутулый и… совсем без волос. Он… словом, он страдает недугом. С рождения. Но, уверяю вас, вполне безобиден. Решительно ничем вас не потревожит. Крайне печальная доля у бедняги: не выходит за пределы участка, иначе деревенские мальчишки его изведут. Но его брат очень хорошо с ним обращается, очень-очень хорошо. Он ни разу не причинил вреда ни единому существу.

– И все же он мне не нравится, – снова сказала Мариана по дороге на железнодорожную станцию.

Я прочел Мариане лекцию о милосердии, поскольку по меньшей мере в одном вопросе она проявляет жестокосердие: не выносит отталкивающую убогость. Трагизм, сопутствующий телесной нескладности, не дается ее пониманию. Она отшатывается от немытых попрошаек, калек и вообще от любого свидетельства физического страдания. Притом она готова пожалеть промокшего под дождем котенка или милую мертвую канарейку. На это я и не преминул ей попенять.

Мариана прекратила дискуссию сугубо женским замечанием:

– Если бы ты видел, как он таращился на меня, то был бы иного мнения.

Впервые я как следует рассмотрел карлика уже после переезда. Из лондонского мебельного магазина привезли Марианин буфет, и я вышел к воротам.

– Ишь как уставился, – заметил один из грузчиков в зеленом суконном фартуке.

Я понял, о ком он говорит, только когда вскинул голову и взглянул на стену.

Да уж, нашего соседа нипочем нельзя было счесть привлекательным малым. Полагаю, особое безобразие ему придавали кривые зубы, отвисшая и вывернутая нижняя губа и покрасневшие глаза. Подробнее описать его наружность у меня, увы, не получится. Он с ухмылкой наблюдал за нашим переездом; лицо, скривившееся в слюнявой усмешке, определенно не вызывало симпатии.

Признаюсь, я испытал нервное потрясение – так, по крайней мере, назвал бы это наш маленький преданный соглядатай. Вдобавок я, пожалуй, ощутил раздражение оттого, что за нами следят. Но я тут же устыдился своего желания отказать этому несчастному, неразумному и всеми отвергнутому существу в невинном развлечении, коим для него являлся приезд соседей, и в качестве компенсации за невольный порыв помахал ему шляпой, как если бы приветствовал дитя.

Он осклабился, что выглядело отнюдь не привлекательно, и замахал руками в ответ – очень длинными руками, по крайней мере для столь короткого тела. И вместо приветствия разразился грубой пародией на человеческую речь. Под эти неразборчивые звуки я повернулся и последовал в дом за грузчиками.

Снова выйдя на улицу, я краем глаза глянул на карлика. Он все еще размахивал руками. Мне подумалось, что с моей стороны было довольно глупо его раззадоривать, и я сделал вид, будто не замечаю его присутствия.

Весь день, однако, меня не оставляли мысли о несчастном бессловесном существе с помраченным рассудком, которое через забор, тянущийся вдоль высокой стены, пыталось объяснить мне свои бессвязные мысли, подать неведомый знак, и я ощущал угрызения совести за то, что отвернулся от него. По правде говоря, его нелепая внешность и повседневные условия его жизни захватили мое воображение. Я представлял себе, как он бродит от одного забора с гвоздями к другому в маленьком саду, которым ограничен его мир, и, приписывая ему собственные чувства, ужасался тоскливости такого существования. В тот вечер он, к огромному облегчению Марианы, не показывался, но наутро снова был на своем посту, и я в порыве человеколюбия помахал ему рукой.

Днем я свел знакомство с деревенским доктором по фамилии Мортон.

– У вас в соседях будет пугало из семейства Аното, – заявил он. – Уже видели? Жутко, что оно начнет за вами подглядывать. – Доктор говорил о нашем маленьком соседе, как о какой-то зверушке. – Насколько мне известно, ему двадцать три или двадцать четыре года, но пять-шесть лет назад он выглядел точно так же. Я дважды навещал его во время припадков. Его брат не в своем уме, иначе не держал бы это существо рядом с собой, а отправил бы в лечебницу. Полагаю, оба страдают какой-то врожденной патологией. У существа тоже тот еще характерец, однажды оно укусило меня за палец. Своего же врача, представьте себе! – Доктор помолчал, потом продолжил: – Аното отдал в его распоряжение комнату, которая выходит окнами в сад, и весь сад, кроме участка за кухней, который он обнес забором. Однажды я попенял ему на это, но он ответил, мол, в братце течет благородная кровь Аното и он не собирается запирать его в лечебнице, где доктора и санитары будут над ним измываться и проводить опыты во благо науки. В общем, спровоцировал спор о врачебной профессии, больницах, вивисекции и таким образом отвлек меня от разговора о пугале.

– Полагаю, это существо везде ощущало бы себя одинаково, – заметил я, подражая манере речи доктора.

– В том-то и дело, что нет, – возразил Мортон. – Я считаю, что оно опасно.

– Чушь! – воскликнул я, хотя от убежденного тона доктора мне стало не по себе. – Он ведь ни разу не совершил ничего плохого. Или совершил?

– Нет, – сказал Мортон. – Это всего лишь мое предположение. Но видите ли… В юном возрасте он, насколько я знаю, бывал в деревне. Мальчишки дразнили его и приводили в ярость. Тогда и случился первый припадок. После этого его перестали выпускать из дому, и он невзлюбил одну из служанок, да так сильно, что той пришлось уволиться. Это престранное дикое создание, и доверять ему нельзя. Не просто недоразвитый альбинос, а настоящий атавизм. Одна из попыток природы подпустить в нашу жизнь дикое, первобытное начало. Окружающие считают, что это существо способно лишь на невинный лепет, однако у него определенно имеется по-своему работающий разум. Равно как и собственные надежды и желания, пусть столь же убогие и отталкивающие, сколь и его наружность. Высокого забора с гвоздями и сада недостаточно, чтобы их сдержать.

– Нет, – возразил я, отказываясь соглашаться с ходом его мыслей. – Я думаю, бедняге и так досталось от жизни.

Воротившись домой, я увидел, что страдалец, о котором мы беседовали с доктором, находится на своем посту. Я помахал ему шляпой, но он лишь свесился пониже, словно силясь разглядеть нашу гостиную.

Мариана встретила меня в холле.

– Как картины, пришлись к месту? – спросил я.

Вид у жены был обеспокоенный.

– Прогони его, – попросила она. – Он все утро там торчит.

– Он безобиден, – сказал я. – Ты драматизируешь.

– Нет, Джордж. Не выношу его. Он кривляется и строит рожи… – К глазам Марианы подступили слезы.

Я открыл парадную дверь, намереваясь погрозить кулаком маленькому соседу. Но он исчез.

Все это произошло в первые два дня нашей жизни в новом доме. Я полагал, что мы привыкнем к соседу, или ему надоест наблюдать за нами, или Мариана поймет, что он безобиден. Сам я демонстрировал дружеское расположение и каждый раз махал ему шляпой или рукой. Но в следующие две недели ситуация только ухудшилась, и наконец я начал думать, что беспокойство Марианы сказывается на ее нервах. Она держалась подальше от окон и страшилась выйти за порог – ведь это означало, что придется пройти по саду под присмотром нашего маленького соседа. Перед сном Мариана несколько раз переспрашивала меня, все ли дверные засовы и оконные щеколды я задвинул, и я заметил, что с наступлением темноты она пугается теней в собственном доме. Я заразился ее антипатией, и в конце концов один лишь вид живой горгульи сделался мне противен. Раньше я радовался ясной погоде, теперь же с нетерпением ждал дождливых дней, которые прогоняли соседа прочь с наших глаз.

Наконец все это стало невыносимым, и я нанес визит Аното, но его не оказалось дома. Не застав его и во второй раз, я написал ему письмо. Он оказался сварливым человеком и заявил, что не понимает, что мы можем возразить против того, что его брат гуляет в собственном саду. Я снова отправился к нему, однако ничего не добился. Он отказывался взглянуть на ситуацию с нашей точки зрения. Да, со стороны его брата невежливо пялиться на нас, но мы должны быть снисходительны к его недугу. На это я ответил, что моя жена очень встревожена.

– Но вы же не можете винить меня в причудах вашей супруги, – ответствовал Аното с сардонической усмешкой.

Тогда я предложил заплатить за постройку забора повыше. Аното покачал головой.

– Не вижу причин, почему из-за вас я должен лишаться вида на окрестности, – заявил он.

Дома мне было доложено о новой проделке несносного маленького монстра. Мариана гуляла в верхнем садике, как вдруг хорошо знакомая физиономия соседа возникла по ту сторону ограды, среди яблоневых ветвей, за которые тот уцепился своими длинными конечностями.

– Он был так близко, – сказала Мариана. – Не помню, как я сбежала по ступенькам.

В тот вечер я начал демонстрировать враждебное отношение к возмутителю нашего спокойствия. Топал ногой, грозил кулаками и кричал: «Убирайся!» Карлик ухмылялся, издавал все те же ужасные нечленораздельные звуки, но, похоже, понял, что я не шучу, поскольку принял сконфуженный вид и исчез – причем так резко, как будто спрыгнул на четвереньки. Вскоре, освежая чайные розы перед домом, я вдруг сообразил, что могу довольно действенно использовать опрыскиватель, если сосед опять доставит мне беспокойство.

Следующее происшествие я не могу описать в точности – хотя бы потому, что мне так и не удалось узнать все подробности. По всей видимости, они были крайне неприятными. Я находился в кабинете, а супруга в спальне. Я услышал крик и поспешил туда. Мариана стояла на коленях подле кровати и была готова вот-вот лишиться чувств. Я мельком успел заметить, как с оконного карниза сорвалось нечто, похожее на темную птицу. Мариана пришла в себя, и я пустился ее расспрашивать. Насколько мне удалось понять, ей в окне внезапно предстала перевернутая физиономия нашего гадкого маленького соседа. Резкое появление чьего-то перевернутого лица, даже симпатичного, само по себе малоприятно. Очевидно, сосед перебрался к нам по плющу и свесился вниз, держась за него своими длинными руками.

Должен признаться, как только я привел Мариану в чувство и уразумел суть дела, мое сострадание к этому инкубу испарилось. Я был в ярости и несколько опасался того, что еще он может выкинуть. Подобное было мне внове. Судя по всему, мелкая бестия лишь сейчас додумалась задействовать плющ в своих сомнительных и отнюдь не желанных попытках искать нашего общества – или же, скорее, общества моей супруги. Я отправился к Марвину, адвокату, а после – снова к Аното. Адвокат подтвердил, что мои претензии обоснованны, и, возможно, спустя некоторое время… Я вышел из кабинета, чертыхаясь.

Дома я схватился за топор и принялся рубить самый толстый стебель плюща в углу между домом и кирпичной стеной. В разгар моих трудов сверху раздался хорошо знакомый гортанный хохот. Тогда я принес из дому опрыскиватель.

Мелкая тварь с выражением дьявольской злобы на физиономии угрожающе замахала своими обезьяньими конечностями.

– Значит, быть войне, – сказал я и струей из опрыскивателя ударил прямо в лицо незваному гостю.

Вода, стекавшая с уголков рта, который кривился в безобразной ухмылке, придавала карлику еще больше сходства с горгульей.

Он спрыгнул, на этот раз точно приземлившись на четвереньки, и скрылся из виду.

Посреди ночи меня разбудила Мариана. Она сидела на постели и к чему-то прислушивалась. Сплю я крепко и уже собирался рассердиться на то, что мой сон прервали, как вдруг за окном зашелестели листья плюща.

– Не бойся, малышка. – Я встал и принялся шарить вокруг в поисках спичек. Наверное, в тот момент я был способен на убийство.

За окном послышался треск, затем такой звук, будто по стеклу провели скомканной бумагой. Эта краткая возня завершилась глухим ударом и хриплым стоном.

Синеватый отсвет спички выхватил из темноты помертвелое от ужаса лицо Марианы. Я бросился к ней, и она схватилась за меня, слишком испуганная, чтобы заплакать.

– Не оставляй меня одну! Не уходи!

Мы замерли, озаренные неровным светом свечи. В саду раздался скулящий звук, который сменился всхлипами. Потом все смолкло.

Я изо всех сил пытался успокоить Мариану, но до рассвета она не отпускала меня, даже не разжимала рук. В этом ожидании, которое казалось нескончаемым, мы, прижавшись друг к другу, молча просидели остаток ночи. Когда утренний свет наконец набрал силу, Мариана мало-помалу высвободилась из моих объятий и уснула. Я убедился, что ей ничто не угрожает, спустился в холл, отпер входную дверь и выглянул наружу.

Огромный стебель плюща был вырван из стены, а почти у самых моих ног лежало мертвое тело нашего маленького соседа. Между лопатками у него виднелся окровавленный треугольник лезвия; по дорожке из гравия растеклось в сторону клумбы алое пятно.

Преодолевая отвращение, я перевернул труп. Из его груди торчала рукоятка большого ножа, похожего на хлебный. Должно быть, маленький сосед спускался по плющу с ножом в руке, но сорвался и упал прямиком на острие.

Утро было ясным и свежим; мир нежился в розовых лучах зари. Недолго поразмыслив, я решил пойти к соседям и позвать Аното.

Так закончилась история о нашем маленьком соседе. Когда Мариана проснулась, труп уже убрали, кровь впиталась в гравий. Я постарался как можно аккуратнее рассказать супруге о происшедшем. Она ничего не знает про нож и думает, что наш маленький мучитель сломал шею, – смерть, как говорится, ничуть не менее ужасная. И все же, чтобы избавить Мариану, а заодно, пожалуй, и себя от гнетущих воспоминаний, нам пришлось, к некоторой выгоде находчивого хозяина дома, отказаться от обязательств по договору и съехать. Больше всего я опасался, что воспоминание о маленьком монстре серьезно скажется на здоровье Марианы, которое тогда не отличалось крепостью, но мои страхи, к счастью, не оправдались.

1895