Двинские дали

Остаются за кормой теплохода километр за километром… Следующий после Красноборска районный центр — село Верхняя Тойма. Оно любуется на Двину с пятнадцатиметровой береговой кручи.

Это одно из самых древних поселений на Двине, в летописях упоминается раньше Москвы. Здесь жило племя чуди — тоймичи (по летописи — «тоймици»), родственное современным коми и удмуртам. В XIII веке городки этого племени называли «тоймокары», а на языке коми «кар» — город, удмуртов — «городище». В Удмуртии есть река Тойма. По Уставной новгородской грамоте 1137 года Тойма платила десятину новгородскому епископу. При Иване IV здесь была учреждена «земская изба». Она вершила суд над простыми людьми, вела торговые дела, раскладку и сбор податей и повинностей среди населения.

В XIX веке Верхняя Тойма — волостное село. В 1859 году в нем числилось шесть дворов с 55 жителями, две церкви, училище и удельный приказ. Село окружали деревушки Ермолинская, Ручьевская, Горка, Сумарокове, Савинская Бармиха (ныне Усть-Паленьга). Некоторые из них входят теперь в районный центр.

В глубокую древность ушло время племени тоймичей, в далекое историческое прошлое отошли земские избы, а удельный приказ под другим названием остался в памяти живых свидетелей властвования на тоемской земле удела, перечеркнутого только социалистической революцией.

На подходе к пристани Нижняя Тойма на высоком берегу в окружении старых деревьев виден дом не крестьянского типа. До революции здесь жил удельный барин. Так в народе называли чиновника, управляющего удельным имением. В районе Верхней и Нижней Тоймы, Борка, Двинского Березника и по Ваге из государственных лесов в XVIII веке были выделены имения царскому двору, которыми ведал департамент уделов министерства двора. Отсюда и название — удельные имения.

На усадьбе Красная Горка в Нижней Тойме было 23 строения. Кроме барского, стояли дома урядника и писаря, амбары, скотные дворы, сараи, баня… В барском доме — девять комнат с двадцать одним окном. Большую часть года в нем жили двое — барин с женой. Обслуживали их повар, три прислуги и дворник. Сын одной из служанок Федор Кузнецов помнит, как барыня чистоту полов проверяла белым носовым платком и придирками вгоняла служанок в слезы.

В литературе, освещающей положение крестьян на Севере, обычно подчеркивается, что здесь не существовало помещичьего крепостного права, деревня не была так задавлена, как в губерниях, где это право сохранялось до 1861 года, а помещичья кабала оставалась и позднее.

В южных уездах Вологодской губернии, где были дворянские имения, удел в период крепостного права покупал крестьян. Так у помещицы Межаковой купил «464 мужских души с женами, детьми, внучатами, с наличными и беглыми, с их крестьянским имуществом, строением, со скотом мелким и рогатым, с хлебом стоячим, молоченым и в землю посеяным», Правда, на Двине большими безлюдными площадями лесов владели графы Строгановы и княгиня Шаховская, но в первой половине XIX века они продали лесные владения уделу.

Двинские села не знали дворянина-землевладельца. Здесь не было помещичьих сельскохозяйственных имений и уделу не у кого было покупать крестьян в собственность. Это верно. Но если ограничимся признанием только этого бесспорного факта, то положение двинских удельных крестьян представим в явно розоватом свете. Здесь властвовал первый помещик Российской империи — царский двор. Его лесные имения окружали многие деревни, в состав имений входила и часть сельскохозяйственных угодий, в которых нуждались земледельцы. Удельные крестьяне несли большие тяготы налогов и поборов. Об этом рассказывают документы Вологодского архива.

На противоположном Нижней Тойме берегу Двины находятся деревни Афанасьевского сельсовета с центром в селе Вознесенском. В удельные времена здесь был Афанасьевский удельный приказ. На крестьян приказа в 1850 году было наложено сборов «за тягловые 118

участки и запасные запашки» 8604 рубля 85 копеек. Кроме того, «оброчных» по 2 рубля 58 копеек с 1021 души, состоящей на оброке — 2634 рубля 18 копеек. Брали еще за мельницы, за ловлю рыбы. Всего 1 1239 рублей 86 копеек.

Взяты деньги за землю, получен оброчный сбор, казалось бы, и все. В расчете с уделом! Далеко не так. С каждой души еще взыскивалось по 95 копеек «на устройство путей сообщения», 28 копеек — «на общие повинности по губернии», 16 копеек — «на составление вспомогательного капитала», 9 копеек — «на содержание полиции», 4 копейки — «на устройство присутственных мест и тюрем», 8 копеек — «на государственные и губернские частные повинности». По этой раскладке при-считывалось с оброчных 1633 рубля 60 копеек.

Всего афанасьевские оброчные удельные крестьяне в год заплатили 12873 рубля 46 копеек. На душу приходилось более 12 рублей. При урожайности и ценах на хлеб по тем временам надо было отдать с душевого надела почти половину урожая. Уплата хлебом обрекла бы семью на голод. Расплачивались с уделом деньгами от неземледельческих заработков. Как только выпадал первый снег, многие уходили на всю зиму в лес, занимались смолокурением. Спрос на смолу был большой, она шла на экспорт. Правда, солидная доля заработка попадала в карман богатеев — скупщиков смолы. Афанасьевцы работали и на постройке барж, необходимых для транспортировки смолы. Некоторые в поисках заработка уходили пешком за тысячу верст в Петербург.

Аппетит удела на поборы не знал предела. Приехал, например, удельный чиновник Ламанский с писцом в Афанасьевский приказ — и взыскано с крестьян 51 копейка прогонных и 3 рубля 56 копеек порционных. Содержание приезжих чинов за счет крестьян однажды вызвало бунт в соседней Пучуге. Приезжего землемера не выпускали, пока он не расплатится за «хлеб, квас, молоко, яйца, петухов и рябчиков, картофель и лук, вино», израсходованные на него за дни пребывания в селе.

Многие не могли рассчитаться с уделом по разнообразным налоговым платежам и за лес, срубленный на постройки и на дрова. Удельный старшина Дудоров спрашивал начальство «неблагоугодно ли будет взыскать с Алексея Пилицына через продажу имения» (имущества). За долги неплатежеспособного домохозяина отвечали однодеревенцы. Так, сообщал старшина, у Андриа-на Пономарева «никаких средств к взысканию не предвидится, кроме как с мирского общества, к коему он принадлежит».

Да, удельные крестьяне современных Верхнетоемско-го и Виноградовского районов не знали помещичьего крепостного права. Их не выменивали на борзых щенков, не проигрывали в карты. Они не были прикреплены к земле и могли отлучаться в города на заработки. Но гнет от поборов и платежей ставил их в тяжелое экономическое положение. Они были бесправны.

Управляющие удельными имениями в дореформенный период (до 70-х годов прошлого века) занимались не только пополнением казны царского двора, но вмешивались во многие стороны деревенской жизни.

Удельные конторы давали старшинам приказание: «не бывших у исповеди и святого причастия непременно понудить к выполнению сей обязанности». В архиве имеются «дела» удельных контор и о ремонте церквей, и уголовные дела о грабеже и изнасиловании, и брачные дела. Так, «крестьянская девка Авдотья Мякишева» была оштрафована на 39 рублей 96 копеек «за выход самовольно в замужество».

Удельное ведомство, полновластное в решении разнообразных вопросов, проявляло беспомощность и классическую волокиту в разрешении споров между деревнями о пользовании землей. Это и понятно: вражда крестьян между собой за пользование землями отвлекала их от борьбы с царским уделом — главным виновником нужды.

Спор между пучужскими и борокскими крестьянами о владении островом Хохлы тянулся почти двадцать лет. Пучужане посылали ходока Федорова к министру царского двора. Из Петербурга он вернулся ни с чем. Наотрез отказалась разбирать спор между Пучугой и Бор-ком и Межевая канцелярия, указав, что «входить в спор между удельными крестьянами не может». Спорьте, удельные мужики, сколько вам угодно! Интересы удела не затрагиваются… А мужики решали тем временем спор своими средствами. В деле имеются акты и об увозе в Пучугу сена, накошенного борокскими крестьянами, и об увозе в Борок сена, заготовленного пучужанами.

Из актов видно, что в споре на острове Хохлы не ограничивались руганью, а крестьянин Кондратьев однажды получил «изо всей силы по щекам и другой раз по оным и по левому уху». Нет сомнений, что многие рукоприкладства остались не увековеченными в архивах.

Отмена крепостного права, проведение в государстве ряда реформ в семидесятых годах прошлого века изменили правовое положение удельных крестьян. Они стали государственными крестьянами. Однако экономическое положение их оставалось тяжелым. Некоторые пахотные и сенокосные участки, расположенные не только в удельных лесах, но и внутри крестьянских душевых земель, оставались «оброчными статьями», за которые требовалась арендная плата. Казна не упускала ни одной копейки долга. С жителей Федьковской волости Ивана Корепина и Степана Журавлева были взысканы недополученные 20 копеек. На оброчных участках, арендованных Григорием Захаровым, за невзнос платы конфисковали и продали с торгов сено.

Тяжелое положение деревень после освобождения от удельной зависимости признавал даже губернатор. Во «всеподданнейшем докладе» царю он писал: «крестьяне остались без собственного леса, необходимого для своих построек и других хозяйственных надобностей, без топлива, без выгонов для скота». В этих губернаторских словах была не забота о крестьянах, а опасения, что тяжелое положение деревни вызовет революционную вспышку.

Бывшие удельные крестьяне Шенкурского уезда, куда входил и современный Виноградовский район, написали в 1905 году царю о своем бедственном положении и произволе удельных чиновников и полиции. Не получив ответа, стали самовольно заготовлять в удельных лесах строительный материал и дрова. Массовое «самоуправство» заставило губернатора выехать в уезд и пойти на некоторое снижение платы за пастьбу скота в удельных лесах, за торф, вывозимый на поля, и за рубку леса.

Подачки не удовлетворяли крестьян. В 1906 году развернулось массовое движение за самовольную распашку удельных земель, увеличились порубки леса. В уезд были направлены солдаты и казаки. Карательную экспедицию возглавил вице-губернатор. Руководители крестьянского движения были арестованы.

Но вот произошла Февральская революция. Не стало ни царя, ни царского двора, ни департамента уделов… Во главе министерства земледелия после революции встал кадет Шингарев, потом сменил его лидер эсеров Чернов. Что же изменили в положении удельных крестьян эти правители? Ничего! Управляющий Паденгским удельным имением в августе 1917 года (через пять месяцев после свержения самодержавия!) предлагал крестьянам заключить договоры на аренду удельных оброчных участков.

Лишь советский Декрет о земле и переход органов власти на местах в руки большевиков и беспартийных, поддерживающих Ленинскую партию, узаконил революционные действия бывших удельных крестьян.

Ныне Верхняя Тойма — центр большого района. В него входят населенные пункты, расположенные не только на ста километрах берегов Двины, но и далеко в глубине лесных пространств. Деревни Горковского и Выйского сельсоветов находятся в верховье Пинеги, за 100–150 километров от районного центра. Летом туда можно попасть только пешком или на вертолете. К услугам делового человека и путника, дорожащего временем и удобствами, — регулярный транспорт. Турист проверит себя на выносливость в пешем пути по малопроходимым участкам дороги на Талицких и Горковских болотах. Верхом на лошади преодолевал этот путь в 1935 году М. Пришвин.

На больших лесных площадях современного Верхне-тоемского района в прошлом, кроме удельных имений, были казенные лесничества. И удел и лесничества продавали лес на корню капиталистическим фирмам. В последние годы перед революцией удел и сам вел промышленные заготовки леса, став владельцем лесопильного завода в Архангельске.

Работали на заготовке и сплаве бревен крестьяне. Необеспеченность от сельского хозяйства гнала их в лес на кабальных условиях. О бесправном положении лесорубов писал В. И. Ленин в «Развитии капитализма в России». «Лесопромышленность оставляет почти в полной неприкосновенности весь старый, патриархальный строи жизни, опутывая заброшенных в лесной глуши рабочих худшими видами кабалы, пользуясь их темнотой, беззащитностью и раздробленностью».

Крестьяне по снегу уезжали в дальние лесные делянки. Пока не построят избу, спали на земле, настелив хвойные ветки. В избе делали каменку или глиняный очаг без трубы, дым выходил в прорубленное в стене отверстие. Освещалась изба от огня в очаге или лучиной. Рабочий день длился, пока позволяли силы свои и лошади, да и сверх сил. На рождество и на масленицу выезжали в деревню, чтобы помыться в бане и завезти хлеб и фураж.

Изредка в лесах еще можно встретить такую избу. Стоило бы привезти ее в современный благоустроенный лесной поселок как экспонат, чтобы молодое поколение лесных рабочих узнало о быте старых лесорубов не только по рассказам.

Условия найма лесорубов были поистине кабальными. В договоре фирмы с артелью лесорубов указывалось, что лесорубы «лесные избушки обязаны строить сами без всякой оплаты», «за увечье рабочих фирма не уплачивает, какие бы последствия не были». Наиболее тяжелым было положение безлошадных крестьян, так как фирма платила за бревно, вывезенное «на катище», и заработок безлошадника зависел от условий, на которых его наймет крестьянин, имеющий лошадь, или возьмут в «артель», какие сколачивали подрядчики-кулаки.

Когда в самую отдаленную Гавриловскую волость района солдаты-фронтовики И. Заборский, А. Рудаков, Я. Дунаев, И. Рудаков, М. Толстиков и петроградский рабочий-большевик, уроженец деревни Хорнема, И. Си-няев принесли весть о победе Октябрьской революции и о ее вожде В. И. Ленине, собрался самый многолюдный за всю историю волости сход, который единогласно принял резолюцию:

«По тщательному обсуждению собрание пришло и: следующему выводу: вековой гнет капитала, нужда, эксплуатация труда, державшая нас в кабале, отсутствие просвещения, отдаленность от центра не могли на нас отразиться благоприятно. Мы были слабы, не организованы. Мы хотели защищать интересы, но не знали, как выпутаться… Теперь мы прозрели. Мы ясно видим: кто наши друзья и кто враги. Приветствуем наше Рабоче-Крестьянское правительство!»

Да, ленинская правда позволила потомственным лесорубам разглядеть, кто их друзья и кто враги. В первые дни интервенции в волости организовался отряд красных добровольцев. А когда со стороны Пинеги в волость пришли белые, то только два человека пополнили белое воинство.

В начале 1918 года капиталистические фирмы заявили волостному Совету, что они прекращают лесозаготовки. Совет ответил на угрозу саботажа: «Если со стороны лесопромышленников последует прекращение работ, то немедленно оповестить всех рабочих, чтобы они оставались на своих местах и производили работу, а все заготовленные материалы реквизировать».

В первые годы революции нужда в древесине встала с особой остротой. Молодое Советское государство, разоренное войнами, нуждалось в восстановлении промышленности, а для этого необходим был ввоз из-за границы машин. В. И. Ленин указывал: «…Наш основной интерес возможно скорее получить от капиталистических стран те средства производства (паровозы, машины, электрические аппараты), без которых восстановить нашу промышленность сколько-нибудь серьезно мы не сможем… Чтобы получить лучшие машины и пр., мы должны платить. Чем платить?.. И здесь нет объекта более удобного для нас экономически, чем леса на дальнем Севере…»

В годы первых двух пятилеток Северный край стал валютным цехом страны, дав на индустриализацию от экспорта леса сотни миллионов рублей золотом. Северные лесорубы помогали сооружению Магнитки, Уралмаша, Днепрогэса и других гигантов индустрии.

Лесозаготовки в первые советские годы во многом оставались прежними: сезонник крестьянин с топором и пилой, лошадь на возке, общая оплата труда за рубку и вывозку. Положение крайне усугублялось тем, что деньги были обесценены. В какой-то мере старались заинтересовать лесорубов выдачей таких крайне дефицитных продуктов и товаров, как мука, соль, мыло, табак, спички.

Совершенно новым явлением был большой политический подъем трудовой деревни, с плеч которой революция сбросила удел и капиталистов-лесопромышленников. Афанасьевские крестьяне ехали в лес, на Кодиму, с красными флагами. Улучшались жилищные условия лесорубов: за счет государства строили в лесу бараки с дымоходами, сушилками для одежды, с керосиновым освещением, с красными уголками.

Важным хозяйственным и политическим шагом явилось постановление Архангельского губисполкома в 1928 году о раздельной оплате рубки и возки и о создании в леспромхозах своих конных обозов. Деревня в то время была единоличной, безлошадник теперь мог работать в лесу на рубке или возчиком на конях леспромхоза независимо от лошадного соседа.

Вопрос о механизации лесоразработок ставился в Советском правительстве еще в 1921 году. Но более первоочередным было вложение средств в другие отрасли. И еще многие годы нечем было заменить топор и коня.

Архангельская губерния стала инициатором внедрения тракторной вывозки древесины. В речи на XV съезде партии делегат от Архангельской партийной организации С. А. Бергавинов, секретарь губкома, говорил о необходимости механизации лесоразработок. В леса Верхнетоемского района первые восемь тракторов пришли в 1929 году. Тракторная база организовалась около деревни Завал, на берегу речки Малая Унжица. Тракторный поезд из двадцати и более саней доставлял за рейс около трехсот кубометров древесины на берег Двины. В числе первых трактористов района был Василий Любимков.

Внедрение тракторной вывозки было поистине революцией в лесозаготовках. Замена лошади трактором позволила вести заготовку древесины круглый год. На валку леса потребовались постоянные кадры рабочих, а не сезонники. И хотя еще много времени, вплоть до первых послевоенных лет, пришлось прибегать к дополнительной сезонной силе колхозников, революция в лесу была очевидной. Тракторы вытесняли лошадь, позднее ее заменили автомобили, мотовозы и паровозы. Лесоруба-сезонника с топором и лучковкой заменял кадровый лесной рабочий, вооруженный механической пилой. Все это явилось поступью индустриализации в лесу, шагами социализма!

В наши дни Верхнетоемский район — крупнейшая лесозаготовительная зона на Двине. В 1928 году в современных его границах было заготовлено 178 тысяч кубометров древесины, в 1970 году — больше миллиона. В 1940 году на Нижней Тойме построили первую автолежневую дорогу протяженностью четырнадцать километров и начала действовать недалеко от Верхней Тоймы семикилометровая узкоколейная железная дорога с конной тягой. В 1970 году длина автолежневых дорог в районе равнялась 240 километрам, стало четыре узкоколейки с вывозкой древесины мотовозами на Двину, Илещу и Ергу. Сейчас протяженность основных магистралей узкоколеек превышает 100 километров. На трелевке древесины — больше трехсот тракторов.

Лесозаготовители ищут пути дальнейшего совершенствования организации работы и механизации труда. Это заблаговременная подготовка лесосек, улучшение дорожного строительства, выделение из комплексных бригад погрузочных работ, переход на валку дерева одним рабочим, внедрение хозрасчета в бригадах, механизация на нижних складах… Не затронута пока механизацией в верхнетоемских лесах (да и не только там) обрубка сучьев. Здесь властвует топор. Но и обрубка сучьев топором станет столь же архаичной, какой сегодня является валка дерева лучковкой. Директивы XXIV съезда партии по новой пятилетке обращают «особое внимание на механизацию трудоемких работ на лесозаготовках, внедрение более совершенных машин и оборудования…» Придет время, и валочно-пакетирующие и передвижные сучкорезные машины полностью вытеснят на заготовке леса ручной труд.

Богаты у Верхнетоемского района перспективы развития заготовок древесины. В десятке километров от Верхней Тоймы создается крупнейшее на Двине Корни-ловское лесопромышленное предприятие. В его организацию вкладывается сорок миллионов рублей. Строится железобетонная лесовозная дорога с берега Двины в верховье Пинеги протяженностью семьдесят километров. От нее в стороны отойдут сотни километров веток, которые проникнут в богатые нетронутые лесные массивы. Запас древесины здесь сорок семь миллионов кубометров. Проектный грузооборот дороги 650 тысяч кубометров в год. Ведется изыскание другой лесовозной дороги вблизи границы с Виноградовским районом. Предполагаемый ее грузооборот 600 тыс. куб. Два новых предприятия будут давать больше древесины, чем заготовляли все четыре леспромхоза района в 1970 году.

Корниловская дорога дойдет до местечка Мужиково на Пинеге. Несколько лет назад я добирался до него четверо суток пешком через таежный водораздел и на резиновой лодке по реке. И вот еду по первым двадцати километрам Корниловской дороги. Автомашина уверенно бежит по бетонным плитам. Через несколько лет расстояние Корнилово — Мужиково большегрузные автомашины будут покрывать за два часа!

Верхнетоемский район издавна известен кустарной лесохимией/Смола и скипидар, выгоняемые афанасьевскими и другими смолокурами, славились на внутреннем и международном рынках. В 1924 году в районе (в современных его границах) было добыто больше двух тысяч тонн смолы, а в 1969 году получено только шестьдесят тонн. Добыча скипидара сократилась почти в пятьдесят раз.

Произошло вот что. В химической — нефтяной и угольной — промышленности получили заменитель древесной смолы, спрос на нее упал, добычу ее свернули. Позднее выяснилось, что заменитель далеко уступает по качеству натуральной древесной смоле. Ярославский завод резиновых технических изделий, расположенный в одном городе с крупнейшим нефтехимическим предприятием, просил у лесохимиков: дайте смолу! Быстро восстановить добычу ее в большом объеме трудно. В годы свертывания лесохимии кадры растеряны. Подготовленный для добычи смолы лес ушел в рубку, а готовить сырье для смолы надо семь лет. В последнее время резиновая промышленность, очевидно, нашла нужный заменитель древесной смолы, и спрос на нее очень сократился.

За последние годы лесохимики Верхней Тоймы развили добычу живицы и барраса, которые отправляют для переработки на канифоль и скипидар. Добывать живицу начали семь лет назад и увеличили за этот срок заготовку ее почти в десять раз.

Неузнаваемо изменился быт лесных рабочих. Вот поселок Авнюга Верхнетоемского района. В нем более полутора тысяч жителей. Столько в прошлом не было ни в одном селе на Двине. Рабочие живут в рубленых домах. В поселке — электричество, шесть магазинов, столовая, пекарня, средняя школа более чем на пятьсот учащихся, интернат, клуб, детсад, больница, которую обслуживают пять врачей, баня. Когда я был там, уже заканчивалась прокладка водопровода. Таков современный лесной поселок.

Замечательная перемена на лесозаготовках в районе— рост местных кадров. Когда в дореволюционное время местного деревенского парня Федю Гришенькина фирма Володина взяла на лесозаготовки «обходным» (десятником), то это была сенсация на всю Гавриловскую волость… Самую богатую невесту прочили в жены знатному жениху. А теперь в тех местах, в Осяткине, и начальник лесопункта, и главный механик, и бухгалтер, не говоря уже о мастерах, — все из местных жителей! Да и директор леспромхоза В. Д. Дунаев местный. Из здешней деревни Бор лесоруб А. Н. Замятин поднялся на высокий пост руководителя лесной промышленности на Урале. И все это не сенсация, а закономерность нашего времени. Великий Октябрь раскрепостил силы и талант народа.

Верхнетоемский район — родина стахановцев первой пятилетки. Лесоруб Дмитрий Заборский один из первых на Севере и в стране применил для валки дерева вместо топора лучковую пилу и с подручным перекрывал дневную норму почти в десять раз. Лесному богатырю в Кремле вручили орден Трудового Красного Знамени. Из далекой верхнетоемской деревни Керас вышел стахановец Степан Первышин. Правительство и его наградило орденом. Он был депутатом Верховного Совета Российской Федерации первого созыва. Партийная организация Ахангельской области посылала Первышина делегатом на XVIII партийный съезд. Верхнетоемец Николай Баскаков из деревни Село стал первым Героем Социалистического Труда лесозаготовительной промышленности Севера.

Есть ли «порох в пороховницах» и теперь у верхне-тоемских лесозаготовителей? В тех же местах, где трудился Дмитрий Заборский, вальщик из того же фамильного рода Аркадий Заборский награжден орденами «Знак почета» и Трудового Красного Знамени. Орденом Ленина отмечен труд механизатора Павла Голубева.

Сорок верхнетоемцев награждены орденами и медалями за выполнение восьмой пятилетки по лесу. Чтобы не перехвалить верхнетоемцев, замечу, что комплексная выработка на одного рабочего в 1969 году по району была меньше средней по области. Думается, что верхнетоемцы не дадут «пороху отсыреть» и займут передовое место среди лесозаготовительных районов на Двине.

Революционные перемены произошли и на полях, которые некогда единоличники обрабатывали деревянной сохой и засевали из лукошка. Да и откуда на двинских полях было взяться сеялке, если в 1910 году по отчету Архангельского губернского склада сельхозмашин была продана в губернии всего одна сеялка…

Механизация на Двину пришла много поздней, чем в хлебные районы страны. Это и понятно. Не на северные же лоскутки пашни надо было давать тракторы и комбайны в первую очередь. В 1940 году на полях района было меньше тридцати тракторов, а в 1970 году их стало больше трехсотпятидесяти, число комбайнов увеличилось в пятнадцать раз. Колхозы тогда не имели ни одного автомобиля, ныне в сельском хозяйстве района стало больше ста автомашин.

Большой шаг сделан в животноводстве. В 1953 году средний годовой надой от коровы не достигал и полутысячи килограммов, в 1970 году стал 2375 килограммов. С 1933 по 1968 год производство масла в районе увеличилось в четыре с половиной раза.

Побываем в селе Вознесенском, где был Афанасьевский удельный приказ. Здесь теперь колхоз имени В. И. Ленина. Деревенская кузница — вот единственное предприятие, которое было до революции в большом селе. В колхозе две лесопилки, столярная мастерская, электростанции, ремонтные мастерские. Богат машинный парк: в нем 41 трактор. На каждый колхозный двор приходится теперь почти четыре тягловые железные лошадиные силы; в дореволюционной единоличной деревне более четверти дворов были безлошадными. В Афанасьевском колхозе девять комбайнов, семь грузовых автомобилей.

Коллективное хозяйство возникло здесь в первые советские годы, члены его назывались коммунарами, хотя организация и оплата труда были не по принципу коммуны. 8 начале тридцатых годов сельхозартель возглавил ленинградский рабочий-двадцатипятитысячник Иосиф Кубланов. После него сменилось восемь председателей. Всех дольше, девять лет, руководил колхозом Александр Сумароков. Он проявил себя новатором в хозяйстве: первым в районе ввел в севооборот клевер и приступил к созданию долголетних культурных пастбищ.

И если колхоз вышел по надоям молока на первое место в районе, достигнув в 1970 году 2801 (килограмма в среднем от коровы, то это является платой и за клевер, и за хороший травостой на пастбище, и, конечно, за труд таких замечательных доярок, как Анастасия Давыдова, Екатерина Рухлова, Мария Моисеева и другие, возглавляемые зоотехником Марией Шараповой. Это и плата за труд механизаторов, звено которых из семи человек под руководством Анатолия Петрова успевает за двадцать дней заготовлять более трехсот тонн сена.

Ныне во главе колхоза — молодой Владимир Васильевич Лагунов. Его председательский пост как бы наследственный: председателем несколько лет был его отец, мать — бригадиром четырнадцать лет. Но, понятно, не это родство выдвинуло В. Лагунова на председательское место. Уроженец Вознесенского, он здесь окончил школу, позднее получил образование в техникуме, работал в своем колхозе специалистом по механизации.

В колхозе есть агроном, зоотехник, экономист, механик, видна забота о пополнении специалистами: три колхозника учатся в Ленинградском сельскохозяйственном институте, два — в Холмогорском зоотехникуме. Но пополнение кадров массовой квалификации молодежью крайне слабое. Из сорока доярок, например, только одна моложе двадцати пяти лет, многие приближаются к пенсионному возрасту.

Вопрос о передаче эстафеты колхозного труда в Вознесенском, как и в других двинских селах, — один из злободневных. В колхозе имени В. И. Ленина 244 человека в рабочем возрасте, 271 — старше.

Из второго поколения можно назвать многих. Это не только председатель колхоза В. В. Лагунов. Сын одного из первых коммунаров Ильи Калачникова Геннадий — 130

плотник, его жена Лидия — доярка. Бухгалтером работает Виталий Савелов, сын первых коммунаров Василия Илларионовича и Елизаветы Николаевны, первой в районе трактористки с двадцатипятилетним стажем… Но трудно назвать семьи, из которых на колхозную работу пришли представители третьего поколения, как, например, в семье Алексея Лагунова, сын которого Николай работает бригадиром, дочь Лидия — животноводом, внучка Валя — счетоводом. В некоторых семьях третье поколение еще не подросло, а там, где выросло, улетело из села. За последние десять лет число детей до 12 лет в колхозных семьях уменьшилось с 303 до 145, а подростков до 16 лет увеличилось только на семь. Может быть, произошел большой переход подростков в группу старше 16 лет? За десятилетие число колхозников в этом возрасте уменьшилось на 84. Шел «отлив» подростков из колхоза.

В 1970 году наметился некоторый перелом. В колхозе осталось четырнадцать выпускников школы. По отзыву председателя, замечательно работают ребята! Трактористы Саша Пьянков, Коля Останин и Саша Меньшаков уже в первый год не отставали от старых механизаторов. Дает высокую производительность шофер Александр Коптелов, ранее пришедший на работу из восьмилетки. Среди ребят в школе растет интерес к колхозному труду. Этого пока нельзя сказать о девушках.

О причинах утечки, закономерности ее и об условиях закрепления колхозных кадров за последние годы писалось много. И не прозвучит откровением, что дальнейшая механизация сельскохозяйственного производства и, в первую очередь, комплексная механизация животноводства, где труд пока наименее облегчен, рабочее время менее упорядочено и где нужда в кадрах особенно остра, будут способствовать решению острой проблемы рабочих в сельском хозяйстве на Двине. Этому поможет и дальнейшее улучшение культурных и бытовых условий в селах.

Социалистический строй внес перемены во все стороны жизни двинской деревни, в том числе в культуру.

Приехавшая в 1909 году в Вознесенское восемнадцатилетняя учительница О. В. Раввинова обучала двадцать пять детей в избе Павла Лагунова. Школа существовала с 1842 года, а своего здания не имела, мыкалась по крестьянским домам.

Ныне в Вознесенском — средняя школа, в ней больше двухсот пятидесяти учеников, классы и интернат размещаются в больших бывших купеческих домах.

Пожелтевшие архивные листки познакомили нас с экономическим и правовым (а точнее, с бесправным) положением удельных крестьян. Стоит спуститься с Красной Горки от дома удельного барина, где теперь помещается детский дом, пройти в музей Нижнетоемской школы, и получим представление о некоторых сторонах крестьянского быта прошлого и начала этого века.

В одной из комнат показан весь процесс ткацкого домашнего ремесла в северных деревнях от пучка льна-соломки до готовых швейных изделий из холста. Каждая стадия процесса представлена и орудием, которым обрабатывали лен, и продукцией, какая получалась на каждом этапе. Здесь и кичиги, которыми околачивали на поветях льняную соломку, чтобы освободить ее от семян, тут и мялки и трепалки, на которых мяли и трепали соломку. Здесь обивалы и щети, с помощью которых делали волокно идеально чистым.

Вычесанный лен переходил на прясницы и в сноровистых руках на веретене превращался в пряжу. Пряли девушки длинными зимними вечерами при свете лучины, скрашивая однообразный труд лирической песней и озорной частушкой под аккомпанемент гармошки парней. Длинен путь пряжи, прежде чем она попадет в ткацкий станок. Учительница Н. С. Сенчугова знакомит с устройством и действием станка, какую роль играют его десять деревянных частей. Металла в «машине» нет ни грамма.

Из музея выходим с представлением об одной из наиболее убедительных сторон натурального крестьянского хозяйства с его малопроизводительным утомительным ручным трудом.

Пройдя сотню метров от музея, я попал в сельский магазин. У прилавка группа женщин выбирала ткани, всесторонне обсуждая их достоинства и недостатки. Они «соткут» себе материал на платье не за осень и зиму, а за минуты…

Вечером на заседании правления нижнетоемского колхоза «Красный Октябрь» обсуждался вопрос о подготовке ферм к зиме. С озабоченностью председатель колхоза Василий Репин говорил о том, что автопоилки в коровниках вышли из строя, а замены им нет, дают их только в новые коровники. Сегодня руководитель колхоза беспокоится о том, чтобы потомки крестьянок, не знавших отдыха рукам на обработке льна и в другом труде, — нынешние доярки, не вернулись от автопоилок назад — к ведрам на коромыслах.

От музея, где показано ткацкое ремесло, до магазина, торгующего тканями, и до правления колхоза, где озабочены, чтобы не вернуться к коромыслу, сотни метров. Но в это расстояние легли добрые полвека, перестроившие и хозяйство, и быт деревни, и психологию людей.

Перемены во всем… Мы привыкли к ним, как к обычным явлениям. Но иной раз непродолжительная и даже случайная встреча заставляет воскресить в памяти далекое прошлое и ярче увидеть в новом значимость перемен, оценить их в свете необычного явления.

Лет пять назад в деревне Новинки Верхнетоемского района встретился с товарищем школьных лет Николаем Виноградовым. В его доме висел над столом пузырек электролампы. Обычное явление! В беседе товарищ напомнил мне, что в годы нашего детства, на пороге этого века, у крестьян был обычай ходить зимой на долгую вечернюю беседу к соседу с березовым поленом. Считалось неэтичным вводить соседа в расход хотя и вовсе не дефицитного осветительного материала… Керосиновая лампа входила в быт на нашей памяти.

Шагал недавно по лесной дороге в самую дальнюю деревню района Тиневу. Меня обогнала на велосипеде девушка. Это была почтальон Лина Малеева. Пятнадцатикилометровый путь с почты из Романова Острова она делала на велосипеде или пешком три раза в неделю. В маленькую деревню приходит шестьдесят газет и журналов. Ну что же, и велосипед и доставка почты в далекое селение — тоже обычное явление в наше время. Верно. Но ведь в дореволюционное время в Тиневу совсем не ходила почта, сюда не выписывалось ни единой газеты, а письмо от солдата приносил случайный попутчик из волостного правления, отстоявшего от Тиневы за тридцать верст.

Мне довелось познакомиться в Верхнетоемском районе со старым фельдшером П. А. Поповым, награжденным орденом «Знак почета». Он ушел на пенсию к семидесяти годам после полувековой работы. В первые советские годы был единственным медиком в селе Согре. Один на три тысячи жителей в волости, растянувшейся на полсотни километров.

— Проснусь рано утром, а у крыльца стоит уже несколько лошадей, — рассказывает Петр Алексеевич. — Приехали из разных деревень, чтобы отвезти меня к тяжелобольному или к женщине, мучающейся в родах. Надо ко всем поспеть вовремя! Не легкая задача… Что только не приходилось делать: вправлять вывихи, рвать зубы, лечить открытые переломы, принимать осложненные роды, ликвидировать вспышки эпидемий… Одному! Врач и больница в Тойме за сотню километров бездорожья. Не было самолетов, чтобы отправить в больницу нуждающегося в стационарном лечении. Не было телефона, чтобы посоветоваться с больничным доктором.

Теперь в Согре своя маленькая больница, есть здесь и врач. В пятилетку намечена постройка больницы на 35 коек. И это тоже обычное для нашей современности явление!

Как-то при возвращении с Двины попал в Котласе в купе вагона, где ехали трое молодых людей из Воркуты. На пиджаках двоих — «ромбы», значки о высшем образовании. Как часто бывает в пути, разговорились — откуда кто едет. Я начал передавать свои впечатления о переменах на Двинской земле. Один из собеседников с недоумением заметил:

— Когда это старое было!.. Ну и что в новом особенного?!

Для него все перемены — только обычное явление. Ведь я рассказал не о полете на луну из Верхней Тоймы, а только об электричестве, сменившем березовую лучину. И это действительно стало здесь обычным явлением. Спорить тут не о чем! И старое было действительно очень давно, более шестидесяти лет назад. Тоже правильно! Но если замечательные, но ставшие обычными перемены соизмерить с прошлым, то к признанию обычности прибавляется радостное сознание величия преобразований жизни.

Реплика молодого спутника со всей силой подтверждает правоту слов М. Горького: «Чем лучше мы будем знать прошлое, тем легче, тем более глубоко и радостно поймем великое значение творимого нами настоящего». Ум и сердце во многом обычном тогда увидят больше, новое оценят достойней.