Двое из будущего. 1901 -…

Глава 12

Неделя что я провел в Москве пролетала до обидного быстро. Вроде только приехал и принял с дороги баньку, а уже пришлось снова пускаться в путь. Съездил в Нижний, с удовольствием навестил Дмитрия. Погостил там три дня, сделал ему выгодное предложение от которого он не смог отказаться, да и покатил обратно в столицу. И опять я пилил в продуваемом насквозь вагоне первого класса. Какое-то невезение прямо — утром следующего дня я зашмыгал носом и слег с температурой. И заломило, закрутило в мышцах и суставах, а голова налилась свинцом. Четыре дня меня отпаивали лекарствами и горячим куриным бульоном, целых семь дней я не мог свободно дышать носом. И именно сейчас я с ностальгией вспомнил старый добрый нафтизин и парацетамол, что очень сильно облегчали жизнь больному человеку. И вот лежал я такой из себя напоминающий зомби и в полусознательном состоянии пытался решать какие-то дела. Узнал, что в то время пока я находился в первопрестольной нами заинтересовались-таки флотские. Прислали человека от самого Попова, и теперь некий мичман Власьев сидит у нас в лабораториях и вникает во все детали. Говорят, что уже который день ходит как умалишенный, настолько его впечатлили наши достижения. А это значит, что довольно скоро и сам профессор Попов может к нам пожаловать или кто-то из самой верхушки военного флота. Должны же в конце-то концов окупиться наши старания? И хотя пока с надежностью у нас имелись проблемы, но все это решаемо. Наши электроники под надзором Мишки все время придумывают что-то новое, а сам Мишка, вспомнив свое прежнее увлечение, заново сел за учебники по электрике и электротехнике. И, конечно же, со своим послезнанием сразу же стал выдавать на гора новые идеи, от которых у изумленных электроников срывало свистки. Я сам лично слышал, как он в их лаборатории сыпал терминами «полупроводник», «транзистор», «монокристаллический кремний», «магнетрон», «электроннолучевая трубка» и соблазнял слушателей фантастическими рассказами. Боюсь, ввергнет он их в этот блуд, не отмолимся. Очень уж много шансов на то, что потраченные в этом направлении деньги не окупятся или окупятся ну о-очень не скоро.

А что по поводу нашего радиовещания, то в этом направлении дела у нас ведутся довольно хорошо. Вышка на сто пятьдесят метров уже поставлена в прямой видимости от нашего цеха НИОКР, электричество подведено и сейчас ведется монтаж оборудования. По городу поставили несколько репродукторов, один из них в нашем арендуемом кинотеатре и, скорее всего к Рождеству мы сможем выйти в эфир. Пока будем гнать одну лишь музыку, ну а живчика пустим, когда отладим все оборудование и найдем болтливую парочку с приятными голосами. Новостной отдел, опять же, нужен обязательно. Увижу ли я это или нет, я не знаю, может быть к тому времени буду уже на Дальнем Востоке. Но любому дурачку понятно, что триумф нам обеспечен. О нашем новшестве обязательно заговорят во всем мире, и предприимчивые люди потянутся к нам за опытом и возможностью заработать. Ну и за оборудованием для вещания, конечно же. А это значит, что помимо выпуска передатчика и сопутствующего оборудования нам надо бы еще озаботиться обучением людей, что будут ездить по свету и монтировать его. И кстати, надо бы подумать о том, чтобы показать наше детище на всемирной выставке. Первый приз мы сорвем там обязательно.

Ну а пока я отлеживался по болезни в постели и изредка в зомбированном виде посещал офис, Маринка подготавливала павильоны к новому фильму, а Мишкины диверсанты следили за Куропаткиным. Я у своего друга поинтересовался успехами, и он охотно поделился. Как мы и предполагали охрана у Куропаткина есть. Постоянно ездят с ним в карете два вооруженных человека, да конное сопровождение из четырех жандармов. Иногда карета, судя по тому как тяжело тянули ее могучие кони, была блиндированной, что являлось для нас хорошим плюсом. Извозчик тоже был из жандармских и потому просто подменить его, подкупив, не получалось. Значит, по плану придется ему бить в рожу так, чтобы тот потерял сознание, вязать конечности и брать вожжи в свои руки. И в этом случае блиндированная карета будет хорошо защищать спину возницы, если сидящие внутри вдруг что-то заподозрят. По плану перехватить карету легко, не сложно направить ее в нужный нам проулок и перегрузить Куропаткина в другой транспорт. Но вот с конным сопровождением была проблема. Четверо злых и вооруженных до зубов жандармов для нас представляли серьезную угрозу. И как с ними расправиться мы пока не представляли. А это значит, мы пока не дергаемся, обдумываем различные варианты и следим за генералом, выжидая. Мишка, купив карту столицы, ежедневно наносит маршруты военного министра, отмечает адреса его визитов, пытается найти систему в его перемещениях и подобрать наиболее удобный момент.

Прядя в себя после болезни, я с удивлением обнаружил, что на заводе у меня вдруг не оказалось срочных дел. Вроде бы все крутилось, вертелось, вопросы решались без моего и Мишкиного участия, а Попов управлял нашей махиной железной рукой. Кнопки рубились, скрепки гнулись, велосипеды собирались, а мотоциклы продавались. Наш банкир затеял очередной, третий выпуск облигаций и сейчас идет их удачное размещение и, причем не только в России, но и в Германии. Через берлинское отделение банка за два месяца удалось реализовать бонды на сумму в двести тысяч рублей. Для начала и это неплохо, нам любая мелочь будет в кассу. Сейчас главное засветиться в банковской среде Германии, сделать так, чтобы тебя узнавали. Тогда и облигации будут покупать охотнее и проценты по купону можно будет снизит. Ну а пока процентный доход составлял целых шесть с половиной годовых, что автоматически делало их очень привлекательными. Обычно, наши фабриканты редко когда размещали свои займы выше пяти-пяти с половиной. Не говоря уже про иностранные размещения, где процентный доход был обычно еще ниже. Давая повышенный процент, мы не боялись оказаться в убытке — наше послезнание все отобьет. Гораздо важнее для нас был приток капитала, пусть даже и такого дорогого заемного.

В общем, побродив по цехам и кабинетам родного офиса, я, так и не найдя чем себя занять, решил озаботился съемками коротеньких документальных роликов о нашем предприятии. Придумал сделать серию из пяти небольших фильмов по несколько минут каждый. Набросал темы, составил план, взял в помощники пару толковых ребят, что показали себя еще при съемках первого фильма, да и приперся на предприятие со своей бандурой. Разложили рельсы и проехались по цеху, снимая удивительную для данной эпохи чистоту и порядок цеха. Обязательно сделал так, чтобы в кадре мелькнули опрятные рабочие, а Валентина назначил своим главным героем. Он будет у меня своеобразным экскурсоводом, который пройдет по всем пяти фильмам и поможет показать зрителю все самое интересное. Конечно же, обязательно покажем и нашу бытовку с горячим душем, и ясли для малышни и вечернее обучение работяг. Многое хочется показать, продемонстрировать людям как обязано быть на нормальном производстве. Пусть рабочий люд видит к чему надо стремиться в своих требованиях, а фабриканты пускай думают, как им это обеспечить. Затронул и страхование своих людей и отлично работающий профсоюз. В общем, подлил я масла в огонь, думается что теперь, при будущих забастовках, рабочие будут требовать от своих хозяев куда как больше, чем это обычно было.

Пара толковых ребят, что работали со мной на документалке, проявили себя весьма с неплохой стороны. Уцепившись за возможность хорошей и творческой работы, они впахивались со всем усердием на которое были способны. Чутко ловили мои слова, пожелания, перенимали опыт и учились работать с камерой. Еще на первом фильме я заприметил одного из них и попробовал посадить за вторую камеру и тот, быстро все ухватив, здорово мне помог. Второй же, определился чуть позже. Я заметил его интерес уже под конец съемок и, чуть погодя, решил и его попробовать. И не прогадал. Паренек хоть и был молод и без жизненного опыта, но способности к творчеству у него проглядывались. И вот сейчас, я его тестировал. Посадил его на операторскую тележку и следил за тем как он работает. Сам же я, выступил в роли главного режиссера, определяя тему съемок и постановку кадра. Надо готовить профессионалов. Создание фильмов хоть и довольно увлекательное занятие и способно с головой поглотить тебя, но все же в будущем я не смогу уделять этому процессу даже малую толику своего внимания. Скоро в стране закрутится-завертится, страна забурлит, я буду вовлечен в другие процессы, а потому важно, чтобы наша киностудия продолжила работать без моего участия. Вот Маришка довольно неплохо проявила себя в организаторских моментах, значит, она и будет генеральным директором киностудии. А эти два парня, если покажут себя с лучшей стороны, станут нашими операторами. Для следующего фильма этого нам хватит, а вот на более позднее время мы подберем себе дополнительный персонал. Надо нам организовывать настоящую медиаимперию. И надо бы озаботиться строительством настоящего кинотеатра, такого чтобы и зрителей было несколько сотен, и сидели они с возвышением, так, чтобы высокие прически дам не мешали просмотру. А еще лучше строить сразу мультиплекс на три зала. Идея многозального кинотеатра, конечно, хороша, но, надо признаться честно, преждевременна. Нет пока еще такого количества картин, чтобы можно было обеспечивать постоянный интерес зрителя. А это значит, что первый кинотеатр будет у нас однозальным, таким, каким я его помнил еще по советским временам. И вот с этими мыслями я обратился к уже знакомому подрядчику и попытался ему обрисовать, что же я хочу увидеть. А тот и рад стараться, взял мой набросанный от руки рисунок, уточнил кое-какие детали и пообещал первый эскиз выдать уже через пару месяцев. И если меня все устроит, то приступать к строительству настоящего кинотеатра можно будет уже с весны. Надо только лишь место подобрать.

Время штука все-таки эфемерная и не поддается влиянию. Вроде бы не так давно была весна, распускались листочки, грело солнышка, а оглянуться не успел, как пролетело лето с осенью теплой, и повалил первый снег. Ослепительно белый, крупными хлопьями падал он стеной с неба и укрывал грязную, в вечной копоти столицу, свежим, радующим глаз одеялом. Снегопад зарядил с самого утра и я как завороженный смотрел на белых, кружащихся по воздуху мух. Конечно, этот снег сразу же таял, превращая дороги и тротуары в жуткую слякоть. Но если не смотреть под ноги, а любоваться только укрытыми крышами и присыпанными деревьями, то настроение лишь улучшалось. И именно этим я и занимался, когда меня везли в открытом фаэтоне до нашего офиса. Укутавшись в теплое пальто и натянув поглубже меховую шапку, я откинулся на спинку сидения и, запрокинув голову вверх, с блаженной улыбкой любовался погодой. Да, черт возьми, именно из-за таких моментов я люблю раннюю зиму.

И вот с этим радостным и чистым настроением я завалился к себе в офис. В холле скинул пальто и шапку гардеробщику, в кабинете переобулся в легкую обувь и, желая продлить радостное чувство, наплевал на бумаги оставленные на подпись. И плюхнувшись в кресло, развернулся в сторону большого окна и счастливый продолжил созерцание. В соседнем крыле мелькнул Моллер. Он меня заметил и с улыбкой махнул ладонью, здороваясь. Я взаимно поприветствовал. Кивнул в сторону заснеженного города, он понимающе улыбнулся и показал большой палец.

Но идиллия моя продолжалась недолго. Дела звали. Бумаг накопилось довольно много, и все они требовали внимания. Просто так не подписать, обязательно в каждую бумажку надо вчитаться и если что-то непонятно, начать разбираться. Вызывать к себе ответственного за документ и выслушивать его мнение. Ну или с недавнего момента можно просто позвонить в нужный мне кабинет и потребовать объяснения. Стало это возможным благодаря нашему внутреннему телефонному коммутатору, что не так давно смонтировала нам телефонная компания. Двух барышень с длинными руками и звонкими голосами взяли и посадили в тесную, но в ярко освещенную и проветриваемую каморку.

И выдохнув, я отвернулся от большого окна, пододвинулся к столу и пододвинул к себе пачку документов. Большую такую, увесистую, словно ее мне насобирал сам граф Толстой. Первые листы подмахнул почти не глядя, дело знакомое, консультаций не требовало. Затем, попалась на глаза писулька служебная, что прошла до меня с самого низа. Вчитался в нее, почесал задумчиво нос. Опять Шабаршин что-то мутит, опять что-то через него рабочие требуют. Какую-то библиотеку цеховую просят сделать, такую, чтоб техническую литературу могли читать не только инженеры. Что ж, дело-то в общем хорошее, но только непонятно, почему это предложение пошло через профсоюз. Это забота локального директора, но никак не профсоюзного лидера. Опять он не тем стал заниматься. Энтузиазм его слишком уж велик. Я, конечно, рад за наших рабочих и вполне доволен, что они у нас по факту находятся на привилегированном положении, но все же надо и меру знать. Сегодня через профсоюз требуют библиотеку, завтра спортзал, потом захотят выдать каждому по велосипеду и вообще организовать транспорт до рабочего места! Обнаглели! Нет, я все понимаю, дело это хорошее и правильное, но надо и меру знать. И так у меня слишком хорошо живут, гораздо лучше, чем у соседей на Путиловском, а Шабаршину следовало бы еще раз напомнить в чем заключается роль профсоюза. Не требовать от начальства всяческих материальных благ, а добиваться нормальных условий труда, соблюдения техники безопасности и повышения заработных плат. И если с зарплатой у моих людей все в порядке, а за соблюдением техники безопасности стала пристально следить моя страховая компания, то про условия труда наш профсоюз стал, похоже, забывать. Даже я вижу, что быт у моих рабочих стали не ахти. Людей на производстве сильно прибавилось, а, например, душевая комната, как была три года назад на четыре помывочных места, так до сих пор и осталась. И вот почему бы Шабаршину не заняться этим, а? Или еще вариант, конфетки для малых детишек рабочих в подарок от предприятия и профсоюза на Рождство и Новый Год? А что, я думаю можно внедрить неплохую традицию. В общем, пододвинул я к себе внутренний телефон, дождался ответа Шабаршина и высказал я ему все, что о нем думаю. Нелицеприятно так, довольно жестко. Кажется, он понял. В конце моего строгого монолога он попросил лишь выбросить этот глупый листок в корзину и не вспоминать более о нем. Что я с удовольствием и сделал. А следом поставил себе в ежедневнике поднять тему доступной библиотеки на нашем следующем совещании директоров. Идея-то и вправду хорошая, особенно для тех, кто стремится чего-то достичь на нашем предприятии. Стало у наших рабочих модно обучаться и посещать вечерние занятия. Видят они, что их старания приносят хорошие плоды — кому денежка за повышение квалификации дополнительная капает, а кому и продвижение по службе. Валентин наш Пузеев, в нашем НИОКРЕ вообще встал на особое положение — ему и зарплата и почет и «Руслан» по себестоимости. Гоняет теперь по столице, собирая вокруг своей блестящей техники зевак. Даже сейчас, в самый снегопад и грязь, наверняка прикатил на работу на своем агрегате.

Ближе к обеду в кабинет ввалился Мишка. Разрумяненный, гладко выбритый, по парадному одетый, так словно ему на великосветский прием предстояло идти. Прошел к своему месту, положил портфель на стол и, поежившись, словно от мороза, сел на стул. Скосился на мою озабоченную рожу, хмыкнул и пробурчал недовольно:

— Не понимаю, как тебе может нравиться такая погода… Мерзость, а не погода. Лужи, слякоть, грязи по колено. Только в сапогах и в плаще можно по городу передвигаться.

Я поднял голову. Да уж, вид у моего друга был слишком уж несчастный.

— Ничего ты не понимаешь в колбасных отрезках, — парировал я. — Это даже получше чем загорать на пляже. А грязь и слякоть…, ну не своими же ногами ты ее месишь. Привозят тебя как белого человека к самому крыльцу, под белы ручки проводят, едва дорожку не раскатывают.

— Но-но, ты с пляжами-то свою мерзкую погоду не сравнивай. Ах, ну да…, ты и был-то всего на двух и те с камнями и с мусором.

— Ну да, мы не то, что вы, господин буржуй. Мы народ пролетарский, малым довольствуемся. Пойдет первый снежок, вот нам и радость.

Мишка не захотел со мной спорить. Махнул на меня рукой и залез в недра тощего портфеля. Вытащил несколько бумажек, погонял их в пальцах и затем поинтересовался:

— Вась, а вы сегодня с Маришкой, что вечером делать будете?

Я пожал плечами.

— Не знаю еще. А что?

— Да вот тут у меня случайно несколько билетиков в театр образовалось. На сегодняшнее число. Не желаешь культурно обогатиться?

Я отложил в сторону ручку, откинулся на спинку стула.

— Ну, в принципе, можно. А что будут показывать?

— Не поверишь, — произнес Мишка, — Горького «Мещане».

— Премьера?

— Да нет, похоже. Уже пару месяцев спектакль идет. Ну, так что?

— Ладно, давай сюда парочку. Сходим мы, развеемся.

И Мишка, потянувшись, передал мне билеты. Будет чем вечером заняться, какое-никакое, а развлечение. Даже сейчас, после нескольких лет пребывания в прошлом, я до сих пор не мог привыкнуть к пустым вечерам. Ни тебе телевизора, ни компьютера с его игрушками и всемогущим интернетом. Книги читать надоело, на газеты смотреть не могу, по гостям тоже не находишься. На нарды тут подсел недавно, которые в данную эпоху носят название «трик-трак». Заходит по вечерам сосед, азартно режемся с ним иногда, но все равно скучно. Хоть еще детей делай, чтобы время занять. Но даже это ежедневное кувыркание под одеялом, надоедает. Честно слово, иногда бывают дни, когда я просто хочу отдохнуть и ничего не делать. И даже секса мне не нужно.

Маришка обрадовалась перспективе проветриться и выгулять себя в свет. После моего звонка она до самого выезда приводила себя в порядок. Достала из шкафа новое платье, накрутила вавилоны, подкрасила губки и облачилась в драгоценности. И когда я через несколько часов приехал домой, то застал ее уже в походно-боевом режиме — оставалось лишь натянуть сапожки и накинуть на плечи шубку.

— Ну, просто красавица, — восхитился я, — Нефертити завидует. Только рано ты разоделась, подождать придется.

— Зачем? — покрутившись у зеркала, спросила супруга. — Я готова, можно ехать.

— А я еще не готов. Мне б хотя бы костюмчик переодеть, да туфли другие, а то срамота прямо. Подумают, что это я при супруге выгуливаюсь, а не она при мне.

И Маришка, кинув через зеркало оценивающий взгляд, вынужденно согласилась. Я хоть и был в дорогой английской тройке, но в совершенно не предназначенной для выходов в свет. Здесь нужно что-то абсолютно другое. В этом плане со вкусом у меня не ахти и окажись я в подобном положении в своем времени, наверное, растерялся бы. У меня и костюмов-то приличных не было, только футболки, рубашки, да пуловеры с джинсами. Сейчас же все проще. Есть этикет, по нему положено то-то и то-то и ты, не ломая голову, просто во все это облачаешься как в униформу. По крайней мере, я так к этому относился. Другие же, даже в этих узких правилах умудрялись лавировать и выделяться из богатой толпы. И вроде бы на приемах или деловых встречах приходили люди в таких костюмах, что оценивая покрой и качество ткани, понимал, что к этому облачению приложили очень уж много времени и внимания.

В театр мы отправились через полчаса. И не спеша, под все еще валящим снегом, который покрывал крышу нашей кареты, подкатили к главному входу. Я распахнул дверцу и, опустив ногу на приступок, сошел. Карета скрипнула и качнулась когда избавилась от ноши. Следом, подав руку, сошла Маринка. Радостная от предстоящего развлечения и общения. Ухватила меня за локоть и, аккуратно поддерживая подол платья, чтобы не запачкаться, пошла к входу.

Внутри мы встретили Мишку с супругой. Они как раз снимали верхнюю одежду, отряхались от снега.

— Кажется мы рано, — после того как поздоровался с Анной Павловной, сказал я. И огляделся.

Народу было еще не много. Представление начнется часа через полтора. Поэтому можно просто походить по театру, поболтать и по бокальчику шампанского в буфете пропустить. Маришка меня оставила и, увязавшись за супругой Мишки, отошла к окну. Там они и проболтали, так, словно и не виделись они третьего дня. Встретили знакомую семейную чету и, женщины, образовав тесный кружок, принялись обсуждать последнюю моду. Ну а мы с Мишкой, присев на скамью в холле, углубились в обсуждение дел. Как-то само так получилось, вроде бы и не хотели об этом говорить, но стоило только заикнуться, как остановить мысль было просто невозможно. И разговор у нас зашел о ПВХ.

Прошло уже больше года как мои химики заново нашли способ получения этого по-настоящему уникального вещества. И уже год они бьются над ним, пытаясь понять, каким образом можно изменить его свойства. Ведь тот ПВХ, что они получили совсем не подходил для коммерческого использования — слишком уж при высокой температуре плавился. А нам нужно плавление при ста восьмидесяти-двухстах градусов. Вот и ломают головы подопечные Мельникова, думают как добиться этих свойств. Еще колдуют над добавками, что будут улавливать вырвавшийся из молекулы атом хлора, подбирают экспериментальным путем. И этот процесс ой как долог. Мне казалось, что счастье и богатство вот оно, совсем близко, только руку протяни, а оказалось, что это не так. Проект «ПВХ» пока только и делает, что тянет деньги и даже финиша пока не видно. А попутно еще изобретаются эктрузионные станки. На нашем питерском заводике, где изготавливают оснастку и который сейчас потихоньку превращается в станкостроительный, выточили конический шнек с цилиндром, а в Новгороде их захромировали. Там же отлили станину, а редуктор в единичном экземпляре изобрели и воплотили в металле в НИОКРе. Под моим контролем сделали простейшую щелевую фильеру, по которой я смогу понять насколько хорошо у нас все получилось. Осталось лишь нам получить несколько сот килограммов самого ПВХ, да придумать как контролировать процесс нагрева. Наших электроников я озадачил, и они бьются над этой темой почти целый год. Но пока не слишком результативно. Что-то у них там не выходит. Конечно, для экспериментов процесс нагрева можно проконтролировать и вручную, назначить специального человека, но для промышленного производства такой вариант не годится. Нам просто позарез необходимы термодатчики и термопары.

Время пролетело незаметно. Вроде и разговаривали мы недолго, а заметить не успели, как театр оказался битком набит народом. Это не премьера, и потому количество бриллиантов и золота на зрителях было значительно меньше, чем на опере с Собиновым. Народ был попроще, победнее, пыль в глаза если и пускали, то совсем незначительно. На их фоне моя супруга с ее изумрудами смотрелась просто сногсшибательно. Чем она и пользовалась, демонстрирую свое богатство незнакомым дамам.

Постепенно зрители стали проходить в залу и заполнять места. Стало свободнее и мы с Мишкой, поднявшись, решили пока не поздно пройти в ложу. И вдруг что-то изменилось. Я это понял по Мишкиному лицу. Оно внезапно замерло, фраза оборвалась на полуслове, а взгляд его устремился ко входу.

— Что? — спросил я, оборачиваясь в надежде увидеть причину его изменений. Но заметил лишь широкую спину мужчины в шинели и его немолодую спутницу. Они спешно скидывали с себя верхнюю одежду, стряхивали снег. Торопились на спектакль.

— Вот это да! — выдохнул потрясенный Мишка. — Я, значит, планы всякие строю, голову ломаю, а он, видите ли, сам пришел. Один и без охраны.

Я догадался о ком шла речь и получше вгляделся в прихорашивающегося перед высоким зеркалом мужчину. И когда он повернулся лицом, узнал господина Куропаткина собственной персоной. Лет пятьдесят, красивый, статный, в бороде ни единого седого волоса. Они успели, Алексей Николаевич, пригладив бороду и усы и поправив прическу, уступил место у зеркала супруге. А затем, терпеливо дождавшись ее, взял под локоток и степенно пошел на свое место. Надо полагать, что теперь, когда его заметили, спектакль без него не начнут.

— Вот что, Вася, — вдруг шепотом, склонив голову, заговорил мой друг. — Лучшего момента нам не придумать. Надо выполнять наш план или сейчас или никогда.

Я обернулся — не подслушивает ли кто?

— А у тебя все готово?

— Да, — горячо сказал он. — Все на местах, ждут только команды. Дом я давно снял, карета подготовлена.

— А мы успеем?

Мишка глянул на свои швейцарские хронометры. Прикинул в уме требуемое время.

— Должны. Мне бы главное до телефона добраться, а там все отработано. Да ты и сам об этом знаешь прекрасно. Надо только дополнительно маршрут отработать. Одно плохо, мне надо исчезнуть, а меня уже многие видели.

— Постой-постой, — попридержал его я. — Ты на меня что ли не рассчитываешь?

— Вася, да мне сейчас придется ужом извернуться, чтобы объяснить свое исчезновение. Привел вас всех на представление, а сам куда-то смылся. А если мы вдвоем с тобой исчезнем, то нас просто не поймут. Наши же женщины и не поймут. А потом, когда в газетах раструбят, смогут догадаться, куда мы сбежали. Оно нам надо? Поэтому, Вася, ты давай, оставайся здесь, выгуливай наших женщин, а я уж как-нибудь без тебя справлюсь.

— У нас и так людей мало, — засомневался я в правильности решения друга. — Не лучше ли отложить?

— До каких пор можно откладывать? Лучше момента мы не придумаем. Охраны в театре я не вижу, снаружи только что. Погодка самая подходящая. Нет, надо делать прямо сейчас.

Он был очень убедителен. Казалось, его эта неожиданная встреча даже встряхнула, в глазах появился блеск. Мишка по природе легкий авантюрист и видимо, поэтому он так быстро принимает решения. Что по открытию своего дела, что по путешествию в прошлое. Я же более консервативен, меня труднее столкнуть с печки.

— Все, решено, — твердо заявил он. — Ты, давай, веди наших дам на представление, развлекай их, как можешь, а я убегаю творить историю. Справлюсь без тебя. Ты меня только прикрой перед Аннушкой. Если будет задавать вопросы, придумай что-нибудь убедительное.

Ох, не нравилась мне эта неожиданная поспешность. Не к добру это. Да и свидетелей того, что Мишка посещал театр, было предостаточно, и то, что он исчезнет тоже не останется незамеченным. И вопросы действительно возникнут. И не только у Мишкиной супруги.

— Может мне тебе нос разбить для убедительности? — предложил я. — Вот тебе и причина внезапного ухода.

— Не понял?

— Кровью запачкаешь сорочку, — пояснил я. — Любой тебя поймет и вопросы снимутся.

И Мишка, на пару секунд выпав из реальности, выдал другой рецепт. Оглянувшись и убедившись, что на него никто не смотрит, попросил его закрыть, а сам, прикрываясь платком, засунул мизинец в нос и, сморщившись, что есть силы ковырнул им. И кровь, обильно закапав, окропила белоснежную рубаху.

— Порядок, теперь можно сбегать, — удовлетворенно сказал Мишка, шмыгнув. — Теперь это железный аргумент.

Конечно же, Анна Павловна, едва подойдя и увидев испачканную сорочку, всплеснула руками и первым делом попыталась оттереть расплывающееся пятно платочком. Но, быстро поняв всю глупость, отложила свои попытки и сама уже предложила съездить домой, переодеться. И попыталась было составить ему компанию. Мишке стоило больших трудов ее отговорить.

— Не стоит, Ань. Ну, зачем тебе пропускать представление? Пропадут билеты понапрасну. Василий с Мариной тебе компанию составят, а потом до дома довезут. А я отлежусь пока, в себя приду.

Он, не дожидаясь ее возражения, подошел к гардеробу и затребовал свое пальто.

— И вправду, Аня, ну пошла кровь носом у него, ничего же страшного не случится. Сорочку запачкал — плохо. Если б не это, то никуда б он не поехал. Да?

— Именно, — согласился Мишка. — Нет, Анечка, не стоит надо мною трястись. У тебя был запланирован культурный выход, отдых от быта, вот и отдыхай. Без меня, конечно, но сама же видишь. Нельзя мне в таком виде.

Мы ее убедили. Она сдалась, расстроено выдохнула и помогла Мишка надеть пальто.

— Я не понимаю, — охнула она, заботливо застегивая ему пуговицы на пальто, — как так можно, Мишенька? Ну почему кровь?

— Не знаю, Анечка, — терпеливо отвечал он. — Давление, наверное. Целый день в голове шумит, аспирин пил — не помогал.

— И ты все же повез меня в театр? — покачала она головой. — Надо было дома остаться, полежать.

И Мишка лишь виновато улыбнулся.

— Думал ничего страшного. Пройдет. А оно вон как оказалось.

— Не думаете вы мужчины о своем здоровье, — недовольно сказала супруга Мишки, — все хорохоритесь, бодритесь, а как приходит время, то просто ложитесь и умираете. Нельзя так относиться к себе, беречься надо.

И в тон ей поддакнула Маришка:

— Да-да, я сколько раз говорила Васе, чтоб не обливался холодной водой — простудится. Но он же меня не слушает.

— Да ладно, было-то всего несколько раз, — возразил я. Тот опыт обливания месячной давности мне совсем не понравился и потому, через пару недель мучений я прекратил свое садисткое закаливание.

А меж тем, Мишка полностью облачился в пальто, напялил шапку и теперь лишь стоял, выслушивая заботливую отчитку супруги. Я видел, как он хотел отсюда сбежать, топтался, едва сдерживая свои ноги. Он взглянул на меня, моля о помощи.

— Ну, все-все, отпусти его, Аня. Пускай уже едет. Ему переодеться нужно и полежать.

— Ладно уж, езжай, — нехотя ответила она и передала свой носовой платок Мишке. — Вот, возьми. А свой выброси уже.

Что-то Мишка себе там серьезно сковырнул. Кровь и не думала останавливаться, все текла и текла. Платок супруги он тут же приложил к носу, и, буркнув нам на прощание, поспешил выйти. Я напоследок ему крикнул:

— Снег приложи, быстрее остановится, — а когда за ним захлопнулась дверь, повернулся к дамам и, согнув руки в локтях, изображая хорошее настроение, предложил, — Ну-с, пройдемте в ложу, барышни. Уж нас-то точно никто ждать не будет. Представление начинается!

А по приходу в ложу меня ждал еще один сюрприз. А именно сам господин Куропаткин с супругой. Они уже сидели на мягких стульях и, вполголоса переговариваясь, посматривали на задернутую портьеру. Едва мы зашли, оба обернулись.

— Добрый вечер, — церемонно поздоровался я, скрывая удивление.

Куропаткин молча склонил голову и с интересом проследил за моими дамами. Удивило его то, что они обе зашли в ложу, держа меня под руку. Жена же его, бросив оценивающий взгляд, поприветствовала, но не найдя ничего интересного в наших персонах, снова обратила свой взгляд на прикрытую сцену. А затем, достав театральный бинокль, принялась тщательно разглядывать посетителей в партере и в соседних ложах. Похоже, заметила кого-то из знакомых, добродушно помахала ладошкой и улыбнулась уголками губ.

А меж тем я учтиво рассадил своих барышень, присел сам и, выдохнув, поймав кураж, громко сказал:

— Ну, все, мы пришли. Теперь можно и начинать!

Куропаткин хмыкнул в бороду, а его супруга неодобрительно скосилась на меня. Не понравилась ей моя выходка.

И словно кто-то из распорядителей только и ждал этих слов. Портьера скользнула в сторону и зрителям предстали декорации зажиточного мещанского дома. На неширокой оттоманке восседала симпатичная дама и лениво делала вид, что читает книгу, а другая молодая особа у стола что-то вышивала.

— Взошла луна, — громко продекламировала из книги читающая. — И странно было видеть, что от нее, такой маленькой и грустной, на землю так много льется серебристо-голубого, ласкового света…, — она оторвалась от страницы со вздохом, кинула небрежно книгу на колени. — Темно.

— Ах, зажечь лампу? — вопросила швея.

— Не надо. Устала читать…

В общем, я понял, что спектакли люблю я чуть-чуть больше чем оперы. Здесь смысла поболее, разговоры живее и эмоции кой-какие присутствуют. Но все равно, скука смертная. Уже после четверти часа я откровенно заскучал, зазевал и заклевал носом. То, что происходило на сцене, меня абсолютно не трогало. Горький, конечно, гениальный мужик, поднимал в своих произведениях остросоциальные темы, за что его потом и полюбили большевики, но вот его пьеса про внутрисемейные скандалы зажиточных мещан не лучшее его произведение. Когда он там «Мать» должен написать? Кажется еще до революции, да? Может воспользоваться ситуацией да и встретиться с ним, пригласить на свои заводы? Пущай проникнется нашей атмосферой, может чего другое напишет. Или заказать ему произведение, в эти времена такое практиковалось. Горький, в желании заработать, думаю, не откажет.

Со скуки я стал рассматривать зрителей. Конечно, были среди них настоящие ценители искусства, такие, что не пропускают ни одно мало-мальски значимого представления. Но в основном в партере присутствовали обычные горожане, или мещане, если определять по сословию. Не слишком богатые, без претензий на пафос и кич. Пришли в театр развлечься, провести свободное время с супругами, любовницами и невестами. Весь более или менее бомонд собрался в ложах. Что справа от нас, что слева золота и бриллиантов хватило бы, чтобы построить для моих нужд совсем немаленький заводик. Даже у моей супруги колье сверкало зеленью изумрудов так, что любому было понятно — муж у дамочки при серьезных деньгах. Хотя, если честно, изумруды мне всегда напоминали на вид бутылочное стекло, такие же зеленые, иногда мутноватые с трещинками. Но Маришке нравилось, она своими драгоценностями гордилась, а это главное.

Я в очередной раз глубоко, устало вздохнул. Маришка и Анна Павловна, занятые сценой, этого не заметили, а вот Куропаткину, который скучал так же как и я, чуть повернув и склонив ко мне голову, шепотом спросил:

— Вы, видимо, тоже считаете, что талант Горького сильно преувеличен?

Я бросил взгляд на его супругу, а затем, увидев, что она всецело поглощена зрелищем, также шепотом ответил:

— Если только самую малость. Это его пьеса не очень удачна, по моему мнению, но я верю, что у него все впереди. По бесталанным пьесам спектакли обычно не ставят.

— Может быть, — с сомнением ответил министр. — А вы еще не видели его новую пьесу «На дне»?

— Нет, к сожалению. Говорят, что в Москве она имеет оглушительный успех.

— Оглушительный — это громко сказано. Ставить пьесы о нищих много таланта не нужно. Люди о нем говорят, потому что им показали самую грязь. Воры, проститутки, босяки и шулера. Дали зрителю извозиться в дерьме, вот вам и весь успех.

— М-да, наверное, вы правы, — был вынужден согласится я. Саму пьесу «На дне» я не читал, не смотрел, поэтому и судить о степени одаренности написавшего по ней не могу.

Сказав это, Куропаткин снова сел прямо и со скучающим видом уставился на сцену. Но не прошло и пяти минут, как он опять, склонившись, произнес:

— Нет, честное слово я вам говорю, не написал бы Горький о жизни в ночлежке, никто бы о нем и не говорил. Это не талант, голубчик, смею вас уверить.

— И все же могу вам возразить, — ответил я, увлекаясь беседой. — Настоящий бездарь, написавший пьесу, никогда не сможет заинтересовать театралов. Что бы он там не написал. Так что, Горький, надо ему отдать должное, что-то там, в закромах души данное от Бога имеет. Вспомните хотя бы «Старуху Изергиль».

— Бессарабские сказки, — хмыкнул он и замолчал на некоторое время. А затем, подумав, тихо сказал. — А вы знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами. Горький, конечно не Пушкин и не Лермонтов, но что-то данное от Бога у него есть. Это правда.

— Да уж, он совсем не Пушкин, — согласился я, улыбаясь.

Куропаткин опять выпрямился, пропал на несколько минут. Затем, опять склонившись, прошептал:

— Мы, кажется, с вами незнакомы. Куропаткин Алексей Николаевич.

— Тот самый? — делано удивился я.

Министр кивнул:

— Тот самый.

— Гм, неожиданно, — соврал я и представился в свою очередь шепотом. — Рыбалко, Василий Иванович.

— Неужели тот самый? — уже министру настала пора удивляться.

— Да, собственной персоной. Честно признаюсь, не ожидал, что вы обо мне наслышаны.

— Да кто ж о вас в столице не знает? — хмыкнул он. — А я-то смотрю, что лицо знакомое, а вспомнить не могу.

— М-да, а я вас к своему стыду вообще не узнал. Прошу меня извинить.

— Не стоит, голубчик. Пустое, — снисходительно ответил Куропаткин. И, пододвинувшись ко мне вместе со стулом, он шепотом спросил, — А скажите, Василий Иванович, вот я все время задавался вопросом. Вы такой известный человек, можно сказать, что проповедуете социалистические идеи, а вы случайно не социал-демократ? А может быть социалист-революционер? Вами охранка еще не интересовалась?

— Бог миловал, — ответил я потрясенно и горячо перекрестился. — Было дело, с Зубатовым в Московском отделении встречался, чай с баранками пил, но только лишь с той целью, чтобы удовлетворить его интерес к моим новшествам. Да и политическую деятельность я не веду, никаких подозрительных знакомств не имею. Видимо поэтому я охранке и не интересен.

— Ах, Зубатов. Как же, наслышан про него. Любит он с подозреваемыми о жизни поговорить, это правда. За что его часто критикуют.

Куропаткин усмехнулся в бороду, хотел было еще что-то спросить, но супруга его, которой надоело наше шушуканье, попросила не мешать наслаждаться зрелищем. И Алексей Николаевич, пожав плечами словно извинившись, сел на стуле ровно и перенес свое внимание на сцену.

Я еле дождался антракта. Куропаткин, не смотря на все мое к нему предубеждение, мне показался довольно приятным человеком. Совсем не надменным, каким я его ожидал, а легким в общении.

В перерыве я представил ему и его супруге своих спутниц. А потом, оставив их, мы отошли в сторону и устроили перекур. Куропаткин попытался меня угостить английским табаком, но я отказался и очень сильно удивил его, сообщив о здоровом образе жизни. И он в одиночку затянулся, выпустил дым в потолок и, словно разоблачая меня, сказал:

— Ну-с, Василий Иванович, давайте говорить начистоту. Как есть, без утайки. Вы же не случайно оказались со мною в ложе, да?

— Господи, Алексей Николаевич, как можно?! — мое удивления было по-настоящему искренним. Ведь я и вправду оказался рядом с министром совершенно случайно.

— Да, ладно-ладно, не оправдывайтесь. Я достаточно долго живу на этом свете и много чего повидал. И в такие совпадения я не верю, увы. Тем более я знаю что места, на которых вы располагались, были выкуплены на весь сезон. И я даже знаю, кем выкуплены. Поэтому, вам не имеет смысла отрицать очевидного. Итак, голубчик, зачем вы искали встречи со мной?

— Господь с вами, Алексей Николаевич, — еще раз я попытался оправдаться. — Наша с вами встреча совершенно случайно, могу вам на кресте поклясться. Я на самом деле не искал специально встречи с вами.

— Да полно вам, Василий Иванович, лукавить, — не поверил он мне. — Ведь я не хотел сегодня никуда ехать, думал провести вечер в спокойной обстановке. Но супруге моей предложили места в этой ложе и она согласилась. И вот мы приходим, устраиваемся на местах и что же мы видим? А видим мы вас, человека в столице весьма известного. Человека, который заигрывает с рабочими, вводит всяческие новшества и является безо всякой скромности личностью весьма оригинальной и вдобавок преподносит людям многие свои изобретения. Я знаю, что вы пытаетесь продать флотским ваше новое радио, но у вас пока не очень это получается. В министерство вы там что-то писали с новыми предложениями, но, как я понимаю, вашу инициативу пока не поддержали… Знаете, мне не очень нравится, что меня хотят использовать и будь на вашем месте кто-нибудь другой, я б с ним даже разговор не завел. Но вы, как персона весьма необычная, меня даже заинтересовали. Такой способ встречи со мной еще ни разу не испытывали. Итак, любезный Василий Иванович, скоро закончится антракт. Говорите живее, чего вы от меня хотите?