Двое из будущего. 1901 -…

Глава 9

Густава Васильевича Тринклера мы нашли через три дня. Он сидел на съемной квартире и прикидывал куда бы податься. Работу в столице не искал, справедливо полагая, что ему все откажут. И даже нам, когда мы с Мишкой заявились к нему с предложением, он не очень-то поверил.

Мишка постучал в самую обычную дверь квартиры. Громко, почти требовательно. Прошла долгая минута, прежде чем она осторожно приоткрылась, упершись в натянутую цепочку. Сквозь щель выглянул недовольный глаз, подозрительно окинул нас с ног до головы:

— Чего вам угодно?

— Мы желаем видеть Густава Васильевича, — ответил дружелюбно Мишка.

— Зачем?

— По делу. Мы узнали, что с господином Тринклером довольно бесчестно обошлись на Путиловском заводе и по этому поводу мы пришли поговорить.

Последовала долгая пауза, во время которой подозрительный глаз внимательно нас ощупывал. Наконец, дверь прикрылась, послышался звук снимаемой цепочки и пред нами предстал сам Густав Васильевич. Выглядел он неважно — мятое лицо, круги под глазами, неухоженные усы топорщились во все стороны, а прическа просила ножниц и расчески. Запахнутый в длиннополый халат и туго перетянутый поясом, он сложил руки на грудь и еле заметно пошевелил головой, приглашая пройти.

— Проходите в комнату, — сказал он устало. Видимо не в очень удачное время мы его решили навестить. Болел человек, если можно так сказать. Но что странно, пройдя в небольшую комнату, я нигде не обнаружил ни следа алкоголя, да и воздух в помещении был просто спертый, давно не проветриваемый, но никак не угарный.

— Присаживайтесь, господа, — сказал Густав, показывая нам стулья. А сам, болезненно уложив руки на груди, присел на край неубранной кровати. Перехватив наш удивленный взгляд, поспешил пояснить. — Голову у меня прихватило. Болит сильно, спасу нет. Будто сверлом над глазом ковыряют. Отлеживаюсь вот…

— Может мы в другой раз? — предложил я, видя его беспомощное состояние. Да и неудобно это, вести беседы с человеком, который не в состоянии сосредоточится на беседе из-за своей мигрени.

— Да ладно, чего уж там, — махнул рукой Густав. — Я потерплю, не впервой. Вы уж извините за бардак, сами понимаете…, — и, поправив сползшее на пол одеяло, спросил, — Так что вы от меня хотели? Вы от господина Нобеля?

— Нет, совсем нет. Мы не имеем к господину Нобелю никакого отношения, — ответил Мишка. — Печально, что с вами так обошлись. Несправедливо. Ведь, насколько я понимаю, ваш двигатель является более совершенным продуктом, нежели тот, что изобрел Дизель. И обидно уходить вот так, словно собаку вышвыривают.

Густав кисло усмехнулся. Вся эта история его сильно раздражала.

— Ну, не сгущайте краски, — ответил он, — вышвырнули меня не как собаку. Просто настойчиво попросили уйти. Обидно только, я столько сил там оставил…

— Мы вас понимаем, — поддакнул Мишка. — Но все равно это несправедливо.

Густав вяло пожал плечами.

— Извините, но я хочу об этом больше говорить, — ответил он, демонстративно показывая насколько его утомила эта ситуация. Человек явно пребывал в депрессии, казалось, что весь его мир рухнул в одночасье. — Мне жена уже все уши прожужжала, а тут еще вы… Дайте не будет про Нобеля.

— Хорошо, хорошо, — согласился Мишка, — больше не будем этого касаться. Но мы, собственно, пришли затем, чтобы предложить вам работу.

Брови молодого инженера удивленно взлетели вверх.

— Вот как? — спросил он, уже более внимательно вглядываясь в наши лица. — Работу?

— Да, именно так.

— И в качестве кого, простите?

— А чем вы занимались на Путиловском? — в ответ спросил Мишка и тут же добавил. — Вот этим же мы и предлагаем вам заниматься. Продолжить, так сказать, ваше движение вперед. А еще мы предлагаем вам возглавить наш отдел по конструированию двигателей.

Тринклер молчал. Он смотрел на нас, пытаясь понять, что же мы за личности такие и нет ли тут шутки. Но мы были серьезны, и это хорошо читалось на наших лицах. Наконец, он хмыкнул в кулак и произнес:

— Да, работа мне нужна. Но неужели вы не понимаете, что предлагая мне работу, вы привлечете к себе внимание, гм…, господина Нобеля. А ведь он сумел-таки надавить на директора Путиловского. Неужели вы его не опасаетесь?

Мишка согласно кивнул:

— Честно? Опасаемся. У Нобеля большие деньги и связи. И вставать поперек его дороги было бы непростительной глупостью. Но мы все же предпочитаем рискнуть. Такого специалиста как вы отпускать было бы еще большей глупостью и, честно вам признаюсь, нам очень повезло, что вы как специалист оказалась без работы. Нет, подождите, не обижайтесь. Поймите меня правильно. Я очень хочу иметь вас на нашем заводе в качестве главного конструктора, а вся эта крайне неприятная для вас история, дает нам с вами шанс на весьма полезное сотрудничество. Ведь честно, если бы вас не выгнали, то мы бы вас никогда не пригласили бы на работу. Никогда бы не познакомились. Как говорится, нет худа без добра. Ну а что до Нобеля… На самом деле не так уж он и страшен. У нас имеется весьма неплохой штат юристов, специализирующихся на привилегиях. И думаю, мы без особых усилий сумеем отбиться от вашего недруга.

И вот тут господин Тринклер посмотрел на нас по-настоящему заинтересованно. Даже головная боль, казалось, его не донимала. Он сначала еще раз рассмотрел Мишку и, не найдя ничего занимательного, переключился на меня. Окинул с ног до головы, впился в мои глаза. После нескольких долгих секунд разглядывания, вдруг вспомнил. В очередной раз его брови взлетели вверх, а рот удивленно приоткрылся. Наконец, так же глядя мне в глаза, спросил:

— Господин, э-э…, Рыбалкин?

Я кивнул, поправляя:

— Рыбалко, он самый. Василий Иванович. А это господин Козинцев Михаил Дмитриевич, вы его тоже наверняка помните по публикациям.

— Если не ошибаюсь «Русские Заводы»?

— Именно. Я думаю, нам следовало представиться раньше, но как-то не получилось.

Тринклер, не сказать, чтобы был ошеломлен, но вот удивлен точно. Кажется, он не ожидал такого поворота. О нашей компании он был явно наслышан, да и я как личность часто мелькал на страницах газет и журналов. Можно сказать, что я стал лицом компании, чему Мишка был откровенно рад. Говорил, что теперь меня можно забесплатно снимать в рекламе. Вон реклама нашего «Руслана» с моей физиономией прокатилась по крупным городам страны на ура. И эта самая реклама раскрутила меня гораздо сильнее, нежели все предыдущие статьи и публикации.

— Ну так что? — спросил Мишка, выждав некоторое время? — Что вы ответите на наше предложение?

— Даже не знаю, — неуверенно ответил Тринклер. — Работать у вас… главным конструктором… А мои задачи каковы будут?

— Весьма простые — проектировать и строить двигатели. Самые разнообразные. На данный момент мы выпускаем небольшие моторы для наших мопедов и мотоциклов, а в будущем хотим наладить выпуск моторов для автомобилей, грузового транспорта, тракторов и транспорта водного. В общем, задумок много, не хватает только вас, как прекрасного специалиста. Соглашайтесь, Густав Васильевич, не пожалеете. У нас много идей, а работы и интересных экспериментов будет столько, что вам бегать домой на ночевку будет некогда. Да и в деньгах мы вас не обидим, а ваши привилегии на ваш выдающийся двигатель, естественно останется за вами. И если мы возьмемся за его производство, то, вполне естественно, мы будем вам перечислять роялти. Ах, да, я совсем забыл упомянуть про подъемные и хороший оклад.

Внутри Тринклера шла борьба. Не знаю, о чем он размышлял, но он не очень-то спешил соглашаться. Он молчал, поджимал губы, качал головой, принимая сложное решение. Видя это, Мишка решил чуть-чуть помочь:

— Густав Васильевич, мы не торопим вас с ответом. Мы готовы ждать сколько угодно. Но знайте, что мы в вас очень заинтересованы и не желаем вас терять. Вы нам крайне нужны. Я не знаю, что вы планировали делать после того как вас весьма неприятно вышвырнули с Путиловского, но, пожалуйста, не отказывайтесь сразу. Подумайте, как следует. Посоветуйтесь с супругой, она у вас женщина умная. А хотите, давайте вместе съездим к нам на завод, и мы проведем вам экскурсию. Посмотрите своими глазами на то, о чем в восхищенных тонах пишут газетные писаки. Да и супругу свою захватите, пускай она тоже развлечется. И вы увидите, что у нас на предприятии весьма недурно. А позже вы дадите нам свой ответ. Вас устраивает такой вариант? И кстати, я не обещаю вам легкой работы, скорее наоборот, но вот что я могу вам обещать так это работу интересную. Вам точно некогда будет скучать.

Тринклер колебался. Наше предложение было весьма заманчиво, но вот его прошлый опыт говорил ему не поддаваться на уговоры сразу. Сначала надо все обдумать, взвесить, рассмотреть различные варианты. Не знаю, как долго бы мы тут еще сидели, уламывая его, если бы в этот момент во входную дверь не постучали. Густав Васильевич словно очнулся, встал с кровати и, извинившись перед нами, пошел встречать очередного посетителя. А когда открыл дверь, то из прихожей донесся удивленный женский голос:

— Ты почему цепочку прежде не накинул?

И оправдывающийся шепот Густава:

— Подожди, помолчи, пожалуйста. У нас гости.

И в ту же секунду в комнату вошла хозяйка жилища, молодая супруга Тринклера. Почти ворвалась. Влетела, развевая полами пальто словно крыльями. Встревоженная, метающая глазами молнии. Увидела нас, смирно сидящих и улыбающихся, нахмурилась, и хотела было уже обругать нас за непонятные грехи, но вовремя вступился Густав. Предостерегающе положил руки на плечи взволнованной супруги и успокаивающе сказал:

— Они не от Нобеля, не переживай. И не от Смирнова. Эти господа пришли предлагать мне работу.

— Вот как? — спросила женщина, внимательно нас разглядывая. И, похоже, узнав меня, сменила гнев на милость, глаза ее перестали метать молнии, а голос смягчился ровно настолько, чтобы не казаться грубым. — Что ж, моего супруга интересует работа.

— Вот познакомься, это господа Рыбалко и Козинцев. Ты о них, наверное, слышала. Известные люди в столице.

Мы как полагается по этикету, встали и представились. И вот теперь, когда горячо любимая супруга присоединилась к нашей беседе, все встало на свои места. Мы с ней быстро нашли общий язык. Почти мгновенно она согласилась на экскурсию на наше предприятие и горячо заверила, что Густав Васильевич даст свой ответ, как только рассмотрит все предлагаемые варианты. И не стала скрывать, что они уже готовы были переехать в Германию, где прекрасный изобретатель точно бы нашел себе применение.

Они пришли к нам на завод через пару дней. Густав Васильевич, переболев мигренью, ничем больше не напоминал того расклеенного и уставшего человека. Наоборот, в его движениях, в его фразах чувствовалась уверенность, внутренняя сила и правота, и супруга его, не видевшая более причин защищать хворого мужа, отошла на второй план. Держалась в тени, почти не говорила, а лишь иногда подсказывала Густаву на что следует обратить внимание. В общем, сложилось впечатление, что она выступала в роли серого кардинала.

А через три дня Тринклер дал свой ответ. Он согласился работать у нас, чему мы несказанно обрадовались. Теперь наше направление по производству двигателей было надежно прикрыто. Не было нужды более самому углубляться в мелкие проблемы, все будет решено и без нас. И первым делом поручили ему усовершенствование нашего мотоциклетного двигателя. Тот оказался со своими детскими болезнями, которые необходимо было обязательно решать. И дали свое согласие на постройку и усовершенствование «мотора-тринклера». Тоже будем его у себя производить и продавать всем желающим. А его двигатель и вправду оказался лучше детища Дизеля. И КПД было больше и экономичность выше, да и работать он мог на сырой нефти, что для нынешнего времени имело очень важное значение. Сырая нефть она была и дешевле того же керосина, да и доступнее. Нефтеперерабатывающих заводов по стране было раз-два и обчелся. А что до господина Нобеля… Вся эту суета возникла из-за того, что тот приобрел права на постройку двигателей Дизеля и приспособил его для работы на той же сырой нефти. И углядел в изобретении Тринклера прямого конкурента. А с конкурентами в это время обходились без сантиментов. Нобель подключил свои связи, надавил на нового директора Путиловского завода через своих юристов и добился того, чтобы пока еще потенциальный конкурент даже не появился на рынке. Обошелся с молодым изобретателем весьма жестко, не только добился увольнения с завода, но и запретил заниматься своим детищем на территории Российской Империи. Так и уехал бы Тринклер в Германию, если бы мы его не уговорили. Сам Нобель, надо полагать, от такого развития ситуации будет не в восторге и наверняка припрется разбираться и к нам. Но мы к этому готовы. Мендельсону уже дано поручение избавить нас от притязаний главного богатея страны и приготовиться к патентной войне. А захочет судиться… Что ж, пускай судится, у нас тоже юристы не по помойкам набирались. Выкрутимся. Нам остается лишь опасаться силового давления, но с этим мы попробуем разобраться. Нонче мы уже не те, что давеча…

В начале мая тысяча девятьсот второго года в Питере выдалась благостная погода. Солнышко, легкие пушистые облачка, ветерок с воды и теплота… Хорошо и тепло настолько, что хоть загорай на набережной. И вот в эту прекрасную погоду, под ярким солнышком, мы принялись за съемку нашего первого фильма. Сценарий мною был написан, а если по-честному, то содран с одного из фильмов с Брюсом Ли, где он, в одиночку противостоял китайской банде. Роль Брюса у нас исполнял, естественно, Серафим, а на роль его возлюбленной сильно просилась моя Маришка. Но тут я ей жестко отказал, она даже обиделась. Не по нраву мне, что моя супруга будет играть любовь с другим мужиком, пусть хоть и не натурально. Поэтому, сильно поругавшись с ней по этому поводу, я пошел по театрам и отыскал там нескольких смазливеньких барышень, прекрасно подходивших на эту роль. Ну а после небольших проб, определилась та единственная, что будет в засос перед камерой целовать Серафима. Барышня оказалась не то чтобы без комплексов, но довольно таки легкомысленных взглядов. Небольшая любовная сцена ее совершенно не испугала. Ну а на роль предводителя бесшабашной банды и главного негодяя у нас выступил один из неместных мужиков, что работал в одном из заезжих цирков. Работал там грузчиком, разносил реквизит, помогал на сцене и был тайно влюблен в искусство. Не представляю, как Серафим разглядел в нем талант, но однажды он привел его ко мне на знакомство полностью загримированным и приодетым по случаю. Запустил ко мне в офисный кабинет впереди себя, а сам, спрятавшись за приоткрытой дверью, стал наслаждаться эффектом.

— Здорово, дядя, — прозвучал из проема двери сиплый и недружелюбный голос. — Ты что ль тут самый главный? — спросил вошедший угрожающе и уставился на меня с прищуром, уперев руки в бока.

А я, взглянув на него, вздрогнул, и рука моя сама по себе потянулась к трости. Зашедший был опасен. Очень высок, широк в плечах, неряшливый костюмчик бандитского вида, заправленные в сапоги штаны, картуз с треснувшим козырьком и заломленный на затылок, а глаза…, в жизни не видел такой злобы и притягательности в этих бездонных глазах. Они-то и заставили меня заворожено глазеть на вошедшего, а руки шарить в поисках холодного оружия. А потом я заметил хихикающего в дверной щели Серафима и, обретя уверенность и подбавив в голос металла, строго ответил:

— Ну, я тут самый главный. Главнее некуда. Чего хотел?

— А хочу я с тобой, дядя, поговорить серьезно, — ответил он, сдвинув брови к переносице, и сделал шаг вперед, а кулаком звонко ударил себе в ладонь.

— Ну, давай, поговорим, — ответил я, не торопясь отмыкая ключиком ящик стола и доставая оттуда револьвер. Положил оружие на стол, демонстративно сцепил пальцы и, с усмешкой воззрившись на пугающего, спросил: — Так, о чем ты там поговорить хотел?

И зашедший поплыл. Стушевался, глаза его испугались, взгляд ушел в сторону, руки опустились вдоль тела и он, неуверенно кивнув, ответил:

— Это шутка была, не надо оружия, пожалуйста. Денис я, значит, Ванин. Пришел вот показаться, как просили.

Я все понял. Догадался для чего он пришел, поэтому, усмехнувшись, ответил:

— Кто просил, что просил, чего показывать? — не смягчая голоса, требовательно вопросил я и через секунду добавил, — Ну а если пришел, то показывай. Чего сопли жуешь? — и тронул рукоять револьвера, поворачивая ствол в сторону мужика. И со смешком стал наблюдать за полной его растерянностью и страхом. А через добрый десяток секунд, когда тот так ни на что не решился, сжалился над ним, и громко обратился к своему главному актеру:

— Серафим, а ты чего там прячешься? Выходи-ка давай. Это что за шутки такие дурацкие?

И усатый казак, недовольный тем, что его розыгрыш не удался, вошел в дверь.

— Ну вот, Василь Иваныч, вы все испортили, — сказал он, расстроено подкручивая длинный ус пальцем. — А я вам такого человека нашел, попросил его вам показать, на что он способен, а вы…

— А не надо меня пугать, — ответил я, вставая с кресла. — А если бы я всерьез принял его за бандита? Убивать бы пришлось по-настоящему, а потом бы от тела избавляться. Где бы я его закапывал такого здорового?

— Да что вы такое говорите! Это же шутка была. Безобидная, — легкомысленно ответил Серафим, обходя Ванина стороной и протягивая мне ладонь для приветствия. — А вообще, полюбуйтесь, какого талантливого человека я вам нашел. Правда ведь он вас напугал? Только честно.

— Да уж, напугал не то слово, — признался я, заново разглядывая незнакомца. Сейчас он мне не казался таким уж грозным. Ничего бандитского в его глазах не читалась, да и одежда, что висела мятым кулем на его плечах, оказалась самой обычной робой рабочего. Все-таки правильно говорят, что у страха глаза велики. Вот стоял он с виду обычный мужик, чуть выше меня ростом, с небольшим, наетым мамоном. И штаны под этим мамоном, подвязаны обычной веревкой. С виду батрак батраком, только что вместо лаптей старые стоптанные сапоги.

— Вот, Василь Иваныч, познакомьтесь. Это Ванин Денис, в цирке я его отыскал, за животными дерьмо убирал. Проведите ему пробы, пусть он вам покажет на что способен. Я чувствую, из него выйдет отличный актер.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил я, не торопя события. — В пятницу я устраиваю кастинг, вот пусть и приходит. А вообще, зачем ты мне этот цирк устроил?

— Ну как зачем? Чтобы вы посмотрели на него с натуры. Ведь талантливый же человек, роль главного бандита он исполнит лучше всех. Вон ведь как вы испугались, когда он зашел. За оружие уже хвататься хотели.

— Ага, а как только я надавил, так сразу и пропал образ. Поплыл Денис Ванин как снеговик под солнцем.

— Это он от недостатка опыта, да и оробел чутка. Да и сложно держать образ, когда на тебя смотрит зрачок револьвера. А он ведь знал, кого пугать собирался, я ему все о вас рассказал. Вот и струхнул слегка, так ведь Денис?

А Ванин готов был сквозь землю провалиться. Ему было неловко стоять передо мной, особенно после того как продемонстрировал свой талант. Картуз давно был снят в нестриженой лохматой головы и беспощадно мялся в широких ладонях.

— Вы извините меня, ваше благородие, я не хотел, — негромко сказал он и я, недовольно поморщился:

— Какое я тебе благородие? Я чинов и титулов не имею. Для всех я Василий Иванович, запомни. А для своих работников тем более. Для чужих господин Рыбалко.

Мужик кивнул, еще больше стушевавшись. Что-то я совсем его застращал, стоит ни жив, ни мертв, боится пошевелиться, кепку пальцами аннигилирует. Но ничего, пусть терпит — не надо было меня пугать.

— Ну так что, Василь Иваныч? — в очередной раз спросил Серафим. — Берете Ванина? Будете смотреть, как он играет?

— В пятницу пусть приходит, — отрезал я. — И на общих основаниях проходит. И баста!

Ванин пришел на кастинг в пятницу, как я и настаивал. И порвал там всех конкурентов с удивительной легкостью. У мужика действительно был актерский талант и на пленке он смотрелся…, гм…, фотогенично? В общем, хорошо он смотрелся в кадре, перетягивал на себя внимание зрителей. Даже Серафим, просмотрев вместе со мною отснятые метры пленки, отчего-то нахмурился. Видимо никак не ожидал, что сам отыскал себе сильного конкурента. Вот и хорошо, значит, зазнаваться не будет.

Отбор на роли проходил весь день. С самого утра я только и делал что смотрел, наблюдал, разговаривал. Крупное объявление в местной газете привлекло внимание разного сорта людей — и обычных пьяниц, решивших попытать удачу и вполне респектабельных людей, одетых по последней моде. Была и парочка настоящих актеров, мужчина и женщина, что пришли на кастинг просто из праздного любопытства. Я их тоже просмотрел, они мне понравились и, щелкнув их физиономии на фотоаппарат, попросил прийти на следующей неделе, когда будет проходить более тщательный осмотр с пробной съемкой по одному из эпизодов сценария. Но это вдруг их оскорбило и повели себя они как самые обычные бабы-хабалки. Раскричались, замахали руками, обозвали меня глупцом и выскочкой и удалились, громко хлопнув дверью. Я не понял, что их обидело, вопросительно посмотрел на Серафима, а тот лишь махнул на умалишенных рукой и покрутил у виска пальцем. Больше я их не видел.

А на следующие неделе мы устроили пробные съемки отобранным претендентам. И вот тут Ванин показал всем класс. Сыграл на камеру так, что даже я, перевидавший сотни первоклассных фильмов, залюбовался. А потом, когда проявили пленку и устроили детальный просмотр кандидатур, выявилась вся его привлекательность. Он на самом деле притягивал к себе взгляд. Хоть и корчил на камеру злобную рожу, дубасил в приступе наигранной ярости невидимого противника и хмурил брови, а все равно, он был чертовски обаятелен. Вот тогда-то Серафим и погрустнел. Сам-то он уже видел свои кадры и представлял, как он выглядит со стороны. Проигрывал наш казачок своему протеже почти по всем статьям. Лишь несколько вещей было недоступно Ванину — это умение мастерски махать кулаками, ногами и шашкой, и не имел он того рельефного, подкачанного тела и смазливую рожу, на которую клюют девчонки. Вот на это мы и будет брать зрителя. При любой драке в кадре будет наш Серафим рвать на груди рубаху и крутить красивые вертушки. Да целоваться в кадре, как он это умеет. Все бабы будут наши, да и подростки, что потянутся на красивый мордобой, влюбятся в главного героя и не раз и не два будут ходить на наши фильмы. А там глядишь и фотокарточки можно будет с его усатой рожей продавать, и плакаты с карманными календарями. Окупаемость фильма будет зависеть не только от продаж самой картины, но и от сопутствующих товаров. Но это все в будущем, ну а пока мы снимем кино.

На самом деле я не ожидал, что процесс съемки даже такого примитивного фильма окажется настолько кропотливым процессом. Здесь не было мелочей. Надо было учитывать буквально все — от количества подготовленной пленки, освещения и гардероба, до самочувствия актеров и обеспечения их питания. С самого начала я задал высокий стандарт, подозреваю, что мои конкуренты по киноискусству не дойдут до этого еще очень долго. Эпоха становления, что тут сказать, понимание необходимого приходит только с годами. И я один, замахнувшись сразу на многое, со всем просто не справлялся. Не успевал за всем следить и именно поэтому я попросил Маришку мне помочь. Пусть она и не стала актрисой из-за моего категорического отказа, но зато стала помощницей главного режиссера. Очень полезной, кстати, помощницей. Ее способности навязывать свою волю, да плюс суфражистские наклонности очень поспособствовали упорядочиванию процесса съемок. Целый день она ходила по площадке с рупором, организовывала процесс, следила за порядком и ругала нерадивых исполнителей. Мне же оставалось только следить за процессом съемок. И сейчас, в самое пекло, когда солнце стояло в зените, я снимал нашего славного Серафима.

— Так, Серафим, давай! — крикнул я рупор и запустил кинокамеру, направляя ее на угол близлежащего дома. В ту же секунду раздался надсадный рык мотора и на улицу чинно и неспешно выкатил наш герой во всей красе. На сверкающем «Руслане», в кожаной косухе с молнией по диагонали, в шлеме, в крагах и в защитных очках. Газанул, красуясь перед случайным зеваками и срывая заднее колесо в занос, и эффектно вкатился в кадр. Красота. Каких трудов нам стоило научить казака управлять этим монстром лучше и не говорить. Битых два месяца он только и делал, что тренировался одновременно держать равновесие, отпускать рычаг сцепления и поддавать газу, чтобы не заглохнуть. Но зато результат весь на пленке. Молодежь с ума сойдет.

— Так, хорошо, — продолжил я направлять действия Серафима. — Теперь останавливайся, байк на подножку.

Он выполнил указания. Я бы мог и не говорить ничего, наш казак и так все помнит, но мне так было удобнее. Вот он поставил «Руслан» на подножку, стащил с лица очки, шлем, скинул краги и слез с мотоцикла, на ходу расстегивая косуху. Вторая камера наехала на него, взяла лицо крупным планом.

Перед самыми съемками мне пришлось усовершенствовать наши камеры. Сильно уж мне не нравилось их низкая частота съемки и вообще качество получаемых кадров. Все время надо было крутить ручку, а это тот еще геморрой. Рука быстро устает, движется неравномерно и в итоге на мы экране видим дерганную картинку около шестнадцати кадров в секунду. Мне это до жути как не нравилось и именно потому я попросил наших электроников придумать нечто, что избавляло бы нашу аппаратуру от этих недостатков. Они и придумали, поставили самый маленький электродвигатель, что смогли найти и через редуктор и ременную передачу присобачили. И теперь, я получал то, что хотел, картинка была более приятной в просмотре без рывков и дерганий, но зато камеры наши стали просто неподъемными. Их уже нельзя было переносить вручную, пришлось ставить на разборные рельсы и уже по ним ездить на операторской тележке. Все по серьезному.

Серафим наслаждался своей работой. Ему это нравилось. Как лихой ковбой он уверенно подошел к замызганной двери кабака, расправил плечи, хрустнул шейными позвонками и неожиданно с ноги всадил в нее, срывая с петель. Дверь от мощного удара улетела глубоко внутрь.

— Стоп, снято! — скомандовал я в рупор. — Отлично получилось, — и уже к своей супруге, — Пленку на проявку. И, Мариш, готовь людей на сцену, где Серафим вылетает из кабака.

— А сама драка? — недоуменно спросила моя супруга.

— Позже снимем. В павильоне, — ответил я нетерпеливо, беря в руки толстый сценарий в котором помимо текста была нарисована примитивная раскадровка. Что и как в какой последовательности должно происходить, какая картинка должна оказаться на экране. Про раскадровку я вспомнил, гоняя в голове мысли про предстоящие съемки. Все ли учтено, ничего ли не забыл? И очень удачно зацепился мыслью про Терминатора, а потом вспомнил про то, как снимали сам фильм и про режиссера, что держал в руках тетрадь с нарисованными кадрами. И понял, что именно таким приемом голливудские компании облегчали себе жизнь. И ведь действительно, после того как я нашел человека умеющего быстро рисовать, объяснил ему что я хочу видеть и целую неделю простоял над его трепещущей душой, мне стало намного легче представлять, что же я хочу на самом деле увидеть на экране. Да и ориентироваться по сценарию стало намного легче. Вот сейчас в промежутке между этими двумя сценами Серафим должен был в кабаке поиметь жесткий разговор с кабатчиком, набить ему морду, выпытать информацию, а затем, оказаться вышвырнутым вон десятком недовольных завсегдатаев. Но все это можно отснять потом, в павильоне, без посторонних зрителей. А то от зевак никуда не деться, стоят толпой, глазеют на происходящее действо, постоянно лезут в кадр, не понимая, что этим очень сильно мешают и вообще серьезно осложняют работу.

Пленку из киноаппарата вытащил помощник и утащил в стоящий неподалеку фургончик. Там у нас походная лаборатория. Он ее проявит, просушит и зарядит в киноаппарат для просмотра. Необходимо сразу же просмотреть ее на предмет брака и, если потребуется переснять всю сцену. Минут через тридцать я с Серафимом и Маришкой дотошно просматривал полученные кадры и в целом остался доволен. Все было хорошо, пленка не подвела, игра нашего казака оказалась на высоте, претензии были лишь к оператору, то бишь ко мне. Руки бы оторвать за такую работу, то, как все получилось на экране, мне категорически не нравилось. Слишком уж примитивно, не дотягивает даже до уровня самых дешевых фильмов из моего будущего. И я сидел перед натянутым полотном, смотрел на вышибающего дверь Серафима и недовольно хмурился. Не так все должно было смотреться, не так… Дешевенький боевичок получается по меркам будущего.

— Ладно, — обреченно выдохнул я через какое-то время и спросил, отбрасывая к чертям собачьим все внутренние противоречия, — к следующей сцене все готово?

В конце концов, в данную эпоху операторское искусство находится еще в зачаточном состоянии и, если сравнивать нынешние картины с моей первой поделкой, то все выходило не так уж и плохо. Я бы даже сказал, мое творение будет на голову выше всего, что выпускали мои конкуренты.

— Да, все готово, — ответила Маринка. — А мы это переснимать не будем?

— Нет, сойдет. Неплохо получилось.

Мы приступили к следующей сцене. Маринка щелкнула хлопушкой, и массовка из десяти человек под объективом камеры вытолкала казака вон из кабака и высыпала вслед за ним с непреодолимым желание начистить морду под жаркими лучами весеннего солнышка. И здесь по сценарию Серафим должен скинуть с себя кожаную куртку, нательную рубаху и вступить в отчаянный бой со всей бандой выпивох. Сцена драки была поставлена, отрепетирована и вроде бы ничего не должно было произойти, но то ли Серафим поймал кураж, то ли кто из массовки промедлил и не отвернул вовремя морду, но факт остается фактом — поймав красивую вертушку прямо по щеке, бедолага улетел рыбкой к стене кабака, разбрасывая зубы и погружаясь в полете в блаженную нирвану.

— Стоп! — заорал я, срываясь с места. Подбежал к несчастному, повернул голову и услышал стон. Щека быстро опухала, наливалась свинцовой тяжестью, а изо рта текла струйка крови.

— Как он, целый? — обеспокоенно спросил Серафим и стал оправдываться. — Я же вроде не сильно, чуть-чуть только, а он… Он не успел отвернуться. Я ж не специально.

— Знаю, что не специально, — ответил я, поворачивая бессознательную голову. — Принесите воды и льда с полотенцем.

Пострадавший медленно приходил в себя. Открыл глаза, рассеянно оглянулся вокруг и, почувствовав боль в челюсти, застонал, ухватившись ладонью за налитую щеку.

— Ты как? Голова болит? — спросил я мужика.

Тот, прикрывая глаза, медленно кивнул. Хотел было что-то сказать, но, едва пошевелив челюстью, осекся, склонился вперед и выплюнул вместе с кровью и тягучей слюной осколки зуба. Я вздохнул разочарованно. Обернулся, нашел глазами свою супругу и, кивнув на пострадавшего, сказал:

— К доктору его. Пусть осмотрит и если понадобится лечение, то пусть лечит. Расходы на нас пусть пишет.

Маринка кивнула и пошла искать, кому бы поручить это дело. И через несколько минут пострадавший трясся в повозке по пути в больницу. Там его осмотрели, оказали первую помощь и удалили осколки двух вышибленных зубов. Мне из личного кармана пришлось заплатить семнадцать рублей. Деньги для меня, конечно, не очень существенные, но и не малые. Целый месячный заработок обычного рабочего. И вот, после этого случая я понял, что и своих актеров, и ассистентов на площадке надо бы застраховать. Тем более что и своя страховая компания имеется. И таким образом моя страховая стала заниматься и актерами. И наипервейшим делом я заставил заключить договор Серафима и Ванина. Они у меня главные актеры, не дай бог что случиться, так хоть финансово они будут защищены. Ну и кинокомпанию я после недолгих раздумий предпочел застраховать. Если вдруг мои актеры вдруг сойдут с дистанции и не смогут сниматься длительное время, то кинокомпания из-за этого будет терпеть убытки. А это очень нехорошо и потому, придя к совладельцу моей страховой компании и вдобавок к прекрасному управляющему, я закинул ему эту идею. И после долгого обсуждения за крепким чаем и составления договора с ожесточенным спором по каждому пункту, мы довольные пожали руки. Мой совладелец был доволен новым деньгам и направлению, а я прикрытым риском. И чего уж греха таить, дополнительный доход в мою страховую компанию меня тоже очень устраивал. С этого момента любой, кто работает в кинокомпании на обязательных условиях заключал договор со страховой.

Съемки фильма шли ни шатко, ни валко почти два месяца. Пленки потратил целые километры. Часто приходилось переснимать неудачные кадры, кромсать бракованные, с сожалением отправлять в утиль неудачно проявленные. От самого процесса съемок у меня уже голова шла кругом. С самого утра вставал, быстро закидывал червячку плошку горячей каши с маслом и ехал на натурные съемки, где весь день и проводил на ногах. Хорошо было со светом, длинные дни, белые ночи. Успевали много сделать и часто, чтобы не тратить время на дорогу, оставались ночевать прямо под открытым небом. В палатках, на походных кроватях, что я купил буквально каждому человеку. Обед готовили здесь же и кормили работников за счет компании. Расходов было немеряно и мой бухгалтер, подбивая отрицательный баланс, лишь удрученно качал головой. А я, сжав зубы, терпел, ибо для нашего становления это было совершено необходимые траты. Расходы на кормежку персонала это одно — никто не будет работать на голодный желудок, а терять время на то, что каждый будет уходить поиски пропитания, я совершенно не хотел. А вот, например, расходы по приобретению гардероба, реквизита и бытовых вещей это совершенно другое. Покупка земли на окраине столицы и постройка легкого здания под павильонные съемки тоже сожрало немало денег. По сути, это разовое приобретение, впоследствии требующего лишь за собой ухода и ремонта. Необходимо лишь один раз потратить деньги, а дальше будет легче. И именно поэтому, наша первая картина наверняка не отобьет все вложения. Даже если предположить, что она очень сильно заинтересует людей, то и то навряд ли. Слишком уж много уже потрачено. Зато вот вторая картина или даже третья или четвертая…, вот там уже точно мы должны будем выйти как минимум на самоокупаемость.

А вообще, быть причастным к великому искусству оказалась на редкость увлекательным делом. Два месяца ежедневного адского труда для меня пролетели как два дня. Быстро и незаметно. Маришка моя, ставшей мне верной ассистенткой, тоже сильно увлеклась процессом — гоняла своих подчиненных так, что те работали со стопроцентной отдачей и боялись лишний раз напортачить — моя супруга оказалась страшна в праведном гневе. И даже я, глядя на ее разносы, невольно хмурился и наедине, чтобы никто не видел, просил сбавить обороты. Вроде бы она прислушивалась к моим увещеваниям, успокаивалась, но проходил день-два и она снова начинала перегибать палку. Ей самой не особо нравилось орать на подчиненных, просто она пока не видела другого способа заставить людей работать честно и с большей отдачей. Впрочем, если не принимать во внимание этот нюанс, она сама отдавала себя работе как никто другой и ей это нравилось. Вполне возможно, что в недалеком будущем она сможет возглавить нашу кинокомпанию, глядишь и найдет она здесь выход своим суфражистским наклонностям. Да и тесть, я думаю, ее занятость одобрит. Одно лишь Маришку огорчало — необходимость быть оторванной от любимой дочери. Но тут спасала Зинаида, что привозила Дашку прямо в жаркие объятия и к нежным поцелуйчикам матери. И полчаса такой ласкательной терапии в день и моя супруга возвращалась к своим обязанностям с удвоенной энергией.

Фильм я монтировал еще месяц. Кропотливо, кадр за кадром подбирал историю, вклеивал диалоги, что нарисовал наш художник. Совершенно утомительный процесс и мне он не понравился. Возможно, я был чересчур требователен к себе, и можно было бы обойтись меньшими усилиями, но я сам не мог изменить себе. Уж я-то как никто другой знал к чему надо стремиться. И потому, прикусив нижнюю губу, я впрягся в эту тяжелую телегу и сбросил хомут только когда вклеил последние кадры целующегося со своей экранной любовью Серафима.

На предпремьерный просмотр пригласил всех своих знакомых. И тех с кем работал и тех с кем просто когда-то встречался. Пригласил и журналистов — пущай смотрят, мне не жалко. Их и уговаривать-то особо не пришлось, только заикнулся о приглашении одному из знакомых журналистов, так сразу же мне на домашний посыпались звонки с просьбой разрешить присутствовать представителям других столичных издательств. У них уже рефлекс на мое имя, ибо знают, что рядом со мной всегда можно найти что-то интересное, что можно будет как следует обмусолить. Я им всем любезно разрешил присутствовать — от меня не убудет, а польза несомненная. Зато потом они напишут о моем творении в газетах во всех красках и привлекут всеобщее внимание. А то, что напишут и привлекут, я нисколько не сомневался — очень уж сильно мой фильм отличался от всего того, что видели нынешние зрители. Здесь и формат фильма совсем другой и длительность чуть более часа. И никаких статических кадров, все в динамике и движении, крупные планы и драки с любовью. Лишь танцев с песнями как индийских фильмах не хватало. Да, черт побери, одна плавность картинки чего только стоила!