Interdum tamen, et vocem Comoedia tollit.
Syrus. Huic equidem consilio palmam do:
hiс me magnifice effero,
Qui vim tantam in me, et potestatem habeam
tantae astutiae,
Vera dicendo ut eos ambos fallam.
Итак, в комедии взошло светило,
Что звезды века прошлого затмило.
Длань наших предков, словно божий гром,
Врагов мечом разила и пером,
Цвел век талантов до потопа злого[3].
Вернулся Карл[4],- и ожили мы снова:
Как Янус[5], нашу почву он взрыхлил,
Ее удобрил, влагой напоил,
На сцене, прежде грубовато-шумной
Верх взяли тонкость с шуткой остроумной.
Мы научились развивать умы,
Но в мощи уступали предкам мы:
Не оказалось зодчих с должным даром,
И новый храм был несравним со старым[6].
Сему строенью, наш Витрувий[7], ты
Дал мощь, не нарушая красоты:
Контрфорсами усилил основанье,
Дал тонкое фронтону очертанье
И, укрепив, облагородил зданье.
У Флетчера[8] живой был диалог,
Он мысль будил, но воспарить не мог.
Клеймил пороки Джонсон[9] зло и веско,
Однако же без Флетчерова блеска.
Ценимы были оба всей страной:
Тот живостью пленял, тот глубиной.
Но Конгрив превзошел их, без сомненья,
И мастерством, и силой обличенья.
В нем весь наш век: как Сазерн тонок он,
Как Этеридж галантно-изощрен,
Как Уичерли язвительно умен.
Годами юн, ты стал вождем маститых,
Но не нашел в соперниках-пиитах
Злой ревности, тем подтверждая вновь,
Что несовместны зависть и любовь.
Так Фабий[10] подчинился Сципиону,
Когда, в противность древнему закону,
Рим юношу на консульство избрал,
Дабы им был обуздан Ганнибал;
Так старые художники сумели
Узреть маэстро в юном Рафаэле[11],
Кто в подмастерьях был у них доселе.
Сколь было б на душе моей светло,
Когда б мой лавр венчал твое чело!
Бери, мой сын, — тебе моя корона,
Ведь только ты один достоин трона.
Когда Эдвард отрекся, то взошел
Эдвард еще славнейший на престол[12].
А ныне царство муз, вне всяких правил,
За Томом первым Том второй возглавил[13].
Но, узурпируя мои права,
Пусть помнят, кто здесь истинный глава.
Я предвещаю: ты воссядешь скоро
(Хоть, может быть, не тотчас, не без спора)
На трон искусств, и лавровый венец
(Пышней, чем мой) стяжаешь наконец.
Твой первый опыт[14] говорил о многом,
Он был свершений будущих залогом.
Вот новый труд; хваля, хуля его
Нельзя не усмотреть в нем мастерство.
О действии, о времени и месте
Заботы нелегки, но все ж, по чести,
Трудясь упорно, к цели мы придем;
Вот искры божьей — не добыть трудом!
Ты с ней рожден. Так вновь явилась миру
Благая щедрость, с каковой Шекспиру
Вручили небеса златую лиру.
И впредь высот достигнутых держись:
Ведь некуда уже взбираться ввысь.
Я стар и утомлен, — приди на смену:
Неверную я покидаю сцену;
Я для нее лишь бесполезный груз,
Давно живу на иждивенье муз.
Но ты, младой любимец муз и граций,
Ты, кто рожден для лавров и оваций,
Будь добр ко мне: когда во гроб сойду,
Ты честь воздай и моему труду,
Не позволяй врагам чинить расправу,
Чти мной тебе завещанную славу.
Ты более, чем стоишь строк,
Прими ж сей дар любви: сказал — как мог.