Уильям Конгрив Двойная игра

Interdum tamen, et vocem Comoedia tollit.

Horat. Ars Poet[1]


Syrus. Huic equidem consilio palmam do:

hiс me magnifice effero,

Qui vim tantam in me, et potestatem habeam

tantae astutiae,

Vera dicendo ut eos ambos fallam.

Terent. Heaut.[2]

Похвальное слово моему дорогому другу мистеру Конгриву по поводу его комедии под названием "Двойная игра"

Итак, в комедии взошло светило,

Что звезды века прошлого затмило.

Длань наших предков, словно божий гром,

Врагов мечом разила и пером,

Цвел век талантов до потопа злого[3].

Вернулся Карл[4],- и ожили мы снова:

Как Янус[5], нашу почву он взрыхлил,

Ее удобрил, влагой напоил,

На сцене, прежде грубовато-шумной

Верх взяли тонкость с шуткой остроумной.

Мы научились развивать умы,

Но в мощи уступали предкам мы:

Не оказалось зодчих с должным даром,

И новый храм был несравним со старым[6].

Сему строенью, наш Витрувий[7], ты

Дал мощь, не нарушая красоты:

Контрфорсами усилил основанье,

Дал тонкое фронтону очертанье

И, укрепив, облагородил зданье.

У Флетчера[8] живой был диалог,

Он мысль будил, но воспарить не мог.

Клеймил пороки Джонсон[9] зло и веско,

Однако же без Флетчерова блеска.

Ценимы были оба всей страной:

Тот живостью пленял, тот глубиной.

Но Конгрив превзошел их, без сомненья,

И мастерством, и силой обличенья.

В нем весь наш век: как Сазерн тонок он,

Как Этеридж галантно-изощрен,

Как Уичерли язвительно умен.

Годами юн, ты стал вождем маститых,

Но не нашел в соперниках-пиитах

Злой ревности, тем подтверждая вновь,

Что несовместны зависть и любовь.

Так Фабий[10] подчинился Сципиону,

Когда, в противность древнему закону,

Рим юношу на консульство избрал,

Дабы им был обуздан Ганнибал;

Так старые художники сумели

Узреть маэстро в юном Рафаэле[11],

Кто в подмастерьях был у них доселе.

Сколь было б на душе моей светло,

Когда б мой лавр венчал твое чело!

Бери, мой сын, — тебе моя корона,

Ведь только ты один достоин трона.

Когда Эдвард отрекся, то взошел

Эдвард еще славнейший на престол[12].

А ныне царство муз, вне всяких правил,

За Томом первым Том второй возглавил[13].

Но, узурпируя мои права,

Пусть помнят, кто здесь истинный глава.

Я предвещаю: ты воссядешь скоро

(Хоть, может быть, не тотчас, не без спора)

На трон искусств, и лавровый венец

(Пышней, чем мой) стяжаешь наконец.

Твой первый опыт[14] говорил о многом,

Он был свершений будущих залогом.

Вот новый труд; хваля, хуля его

Нельзя не усмотреть в нем мастерство.

О действии, о времени и месте

Заботы нелегки, но все ж, по чести,

Трудясь упорно, к цели мы придем;

Вот искры божьей — не добыть трудом!

Ты с ней рожден. Так вновь явилась миру

Благая щедрость, с каковой Шекспиру

Вручили небеса златую лиру.

И впредь высот достигнутых держись:

Ведь некуда уже взбираться ввысь.

Я стар и утомлен, — приди на смену:

Неверную я покидаю сцену;

Я для нее лишь бесполезный груз,

Давно живу на иждивенье муз.

Но ты, младой любимец муз и граций,

Ты, кто рожден для лавров и оваций,

Будь добр ко мне: когда во гроб сойду,

Ты честь воздай и моему труду,

Не позволяй врагам чинить расправу,

Чти мной тебе завещанную славу.

Ты более, чем стоишь строк,

Прими ж сей дар любви: сказал — как мог.

Джон Драйден

Загрузка...