Дядя Бернак

5. ЗАКОН

Подвал, куда я был втолкнут с такой поспешностью, был страшно низкий и узкий, и я почувствовал в темноте, что он был сплошь загорожен плетеными ивовыми корзинами. Сначала я не мог определить их назначение и только потом понял, что они служили для ловли омаров. Свет, проникавший сюда через щель в двери, совершенно ясно освещал всю комнату, которую я только что покинул. Измученный и истомленный, с призраком смерти в глазах, упорно преследующим меня, я, тем не менее, был еще способен наблюдать за происходившим передо мною.

Мой худощавый защитник с тем же хладнокровием продолжал сидеть на ящике. Охватив руками колени, он покачивался из стороны в сторону, и я заметил при свете лампы, что мускулы челюстей его ритмично сжимались и разжимались, как жабры рыбы. Около него стоял Лесаж с белым лицом, смоченным слезами, губы его не переставали дрожать от ужаса. Как он ни пытался придать более смелости своему лицу, она тотчас же сбегала с него при воспоминании о предстоящем ужасе. Туссак же стоял перед огнем с мужественной осанкой, с топором наготове, откинув назад голову в знак презрения к опасности. Его черная всклокоченная борода, точно щетина, торчала во все стороны. Он не сказал ни слова, но было видно, что он приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть!

Лай собаки доносился всё громче и яснее с болота; Туссак быстро подбежал к двери и распахнул ее.

— Нет, нет, оставь собаку в покое! — вскрикнул Лесаж, не могший дольше бороться с боязнью.

— Ты с ума сошел! Вся наша надежда основана теперь на том, успеем или не успеем мы убить ее.

— Но она на своре!

— Если она на своре, тогда ничто не спасет нас. Но я скорее склонен думать, что она бежит на свободе. Тогда мы можем спастись!

Дрожащий Лесаж снова прислонился к столу и не сводил своих испуганных глаз с двери. Человек, дружественно относившийся ко мне, продолжал покачиваться с какой-то странной полуулыбкой, застывшей на его лице. Его худая рука постоянно придерживала что-то на груди под рубахой, и я готов был поклясться, что он прятал какое-то оружие! Туссак стоял между ними и раскрытой настежь дверью, и хотя я боялся и ненавидел его, я не мог оторвать глаз от его словно выросшей и как-то облагородившейся фигуры. Я был так занят этой драмой, разыгравшейся передо мною, финалом которой могла явиться гибель всех обитателей хижины, что мысль о моем собственном положении совершенно испарилась из моей головы. Передо мной разыгрывалась страшная, захватывающая драма, и я был единственный зритель, спрятанный в скверном, грязном подвале!

Я, сдерживая дыхание, ждал и наблюдал. По их напряженным лицам было заметно, что все трое следили за чем-то, чего я не мог еще видеть.

Туссак поместил топор на плечо и приготовился к удару. Лесаж откинулся назад и поднес руку к глазам. Старик перестал покачиваться и точно слился с ящиком, на котором сидел; это был не человек, а скорее какой-то призрак. Послышались чьи-то шаги, на пороге мелькнула тень и в дверях показалась собака…

Туссак сразу ударил ее топором; удар был совершенно правилен, и лезвие топора углубилось в горло животного, но сила удара была настолько велика, что топорик совершенно раздробился. Собака, однако, успела повалить Туссака на пол, и там они извивались в последней схватке — на жизнь и смерть! Этот косматый великан и собака, оба с диким рычаньем, не позволявшим отличить человека от животного, бились из-за самого дорогого для каждого существа — из-за жизни! И человек вышел победителем из этой борьбы! Железные пальцы Туссака впились в горло собаки… Я не видел, что было дальше, как вдруг мучительный, душераздирающий вой огласил комнату. Человек встал, слегка пошатываясь, с его рук струилась кровь, а темная неподвижная масса в луже крови лежала на полу.

— Теперь,— крикнул Туссак громовым голосом,— пора! — и он выбежал из хижины.

Лесаж, в страхе отскочивший в угол, пока Туссак боролся с собакой, выбрался оттуда с измученным видом, с глазами, мокрыми от слез.

— Да, да,— крикнул он,— мы должны бежать, Карл! Вслед за собакой идет полиция, но собака опередила ее, и мы еще успеем спастись.

Но Шарль с тем же невозмутимым лицом, на котором не отразилось никакого чувства, и только челюсти равномерно постукивали, спокойно подошел к двери и запер ее.

— Я думаю, друг Люсьен,— спокойно сказал он,— что тебе лучше остаться там, где ты есть!

Выражение ужаса на бледном лице Лесажа постепенно сменилось удивлением.

— Но вы не сознаете опасности, Шарль,— сказал он, бросая на него пытливый взор.

— О нет, мне кажется, я прекрасно всё знаю,— улыбаясь, ответил тот.

— Но ведь полиция может прийти сюда через несколько минут! Собака сорвалась со своры и ушла вперед них по болоту; нет сомнения, что она направляется именно сюда, потому что это единственное человеческое жилье в этих местах!..

— Нет, мы останемся там, где мы есть!

— Безумец, вы можете жертвовать своей жизнью, но не моею! Оставайтесь, если хотите, но я ухожу!

Он с отчаянием бросился к двери, с беспомощно протянутыми руками, но другой быстро вскочил и встал перед ним с таким повелительным жестом, что юноша отклонился от него в сторону, как будто от внезапного толчка.

— Глупец,— сказал Шарль,— бедный, жалкий глупец!..

Лесаж раскрыл было рот, да так и оцепенел; его колени подогнулись от ужаса, он плотно сжал свои руки. В этот миг он был олицетворением страха, безысходного, отчаянного страха, который я когда-либо видел. Лесаж понял, в чьи руки он попал.

— Вы, Шарль, вы! — бормотал он, запинаясь на каждом слове.

— Да, я! — безжалостно усмехаясь, ответил тот.

— Вы — полицейский шпион?! Вы — душа нашего общества! Вы, принимавший участие в самых сокровенных заговорах!.. Вы были нашим вождем! О, Шарль, в вас нет сердца!.. Я слышу их приближение, Шарль, пустите меня; я прошу, я умоляю вас, пустите меня!..

Словно окаменевшее лицо Шарля стало качаться из стороны в сторону в знак отрицания.

— Но почему же я должен быть вашей жертвой? Почему не Туссак?

— Если бы собака помогла мне, я захватил бы вас обоих! Но Туссак слишком силен, чтобы я мог бороться с ним. Поэтому, вы один, Люсьен, обречены быть моим трофеем, и вы должны примириться с этим фактом!

Лесаж с безумным видом потрогал себя за голову, чтобы убедиться, что он не спал.

— Агент полиции! — шепотом повторял он. — Шарль, мой учитель,— агент полиции!..

— Я знал, что поражу этим вас!

— Но ведь вы были самым крайним по убеждениям между нами! Ни один из нас не мог равняться с вами. Сколько раз мы собирались, чтобы внимать вашим философским рассуждениям. И Сибилла с вами! Ради Бога, не говорите мне, что и Сибилла была тоже шпионом!.. Но ведь вы шутите, Шарль? Скажите мне, что вы шутите!..

Черты лица Шарля несколько смягчились, и его глаза загорелись удовольствием.

— Вся эта сцена доставляет мне громадное удовольствие,— сказал он,— по-видимому я хорошо провел свою роль. Не моя вина, если эти неучи допустили собаку сорваться со своры. Но во всяком случае за мной будет честь собственноручной поимки одного из отчаянных и опаснейших заговорщиков.

Он насмешливо улыбнулся при этой характеристике своего трусливого пленника.

— Император умеет вознаграждать своих друзей,— добавил он,— но умеет и наказывать своих врагов!

Во время этого разговора он не вынимал руки из-за пазухи, а теперь, когда он вытащил ее, в ней мелькнуло металлическое дуло пистолета.

— Не стоит пытаться бежать,— сказал он в ответ на вопросительный взгляд Люсьена,— живой или мертвый, но вы останетесь здесь!

Лесаж закрыл лицо руками и глухо беспомощно зарыдал.

— Каким негодяем оказались вы, Шарль,— почти простонал он,— ведь вы заставили Туссака убить того человека из Боу-стрит, вы заставили нас поджечь дома на Лоу-стрит в укреплениях! А теперь вы сами предаёте нас…

— Я сделал это, потому что хотел быть единственным, кто мог бы пролить свет на весь заговор. Удобный момент настал!

— Это очень хитро, Шарль, но что подумают обо всём этом, когда я публично открою всё, чтобы оправдать себя? Как вы объясните свои поступки Императору? Я думаю, что в ваших интересах приостановить разоблачения, которые я могу сделать на ваш счет.

— Вы вполне правы, мой друг,— сказал тот, взводя курок пистолета,— я несколько перешел границу, исполняя данные мне инструкции и поручения, и теперь самое время исправить это. Теперь всё дело в том, оставлю ли я вас жить, или вы умрете, хотя я лично думаю, что вам лучше умереть.

Страшно было смотреть на Туссака, когда он боролся с собакой, но настоящая сцена заставила меня содрогнуться всем телом. Сожаление мешалось с отвращением к этому несчастному, созданному, казалось, самой природой для роли ученого или поэта-мечтателя. Было ясно, что слабого Лесажа подчинили себе другие, более сильные волею люди, чем сам он, и навязали ему непосильную роль в это смутное время. Я забыл уже его предательский поступок по отношению ко мне, хотя это едва не стоило мне жизни, забыл его эгоистические опасения, для рассеяния которых Лесаж не задумался пожертвовать моей жизнью.

Видя перед собой неизбежную гибель, он упал на пол и извивался всем телом в припадке ужаса, а его мнимый друг с цинической улыбкой стоял над ним с пистолетом в руках. Шарль играл этим беспомощным трусом, как кошка с мышью, но я читал в его неумолимом взгляде, что это была не шутка: его пальцы всё время крепко сжимали собачку. Еще мгновение, и раздастся выстрел…

Полный невыразимого ужаса при этом безобразном убийстве, я оттолкнул трап моего убежища и выскочил оттуда с намерением присоединиться к жертве, как вдруг моих ушей снаружи достиг гул голосов и звяканье стали.

С обычным возгласом «Именем императора!» дверь хижины одним ударом была сорвана с петель. Ветер завывал еще свирепее. В отворенную дверь я мог видеть густую толпу вооруженных людей; перья на их касках развевались, развевались и плащи, мокрые от моросившего всё время дождя. Свет лампы из хижины освещал головы двух красивых лошадей и тяжелые, с красными султанами каски гусар, стоявших около них. В дверях стоял высокий молодой гусар, по-видимому, офицер, о чем можно было судить по богатству его одежды и по его манере держать себя. Высокие сапоги, доходившие до колен, ярко-голубая с серебром форма удивительно шли к его высокой гибкой фигуре. Я мог только любоваться его манерой держать себя. Скрестив руки на груди, с ярко блестевшей саблей в ножнах, он стоял на пороге и холодным, беспристрастным взглядом оглядывал залитую кровью хижину и ее обитателей. На его бледном, с резкими чертами, но всё же красивом лице выделялись щетинистые усы, торчавшие из-под медной цепи его каски.

— Недурно! — сказал он.— Недурно!

— Это Люсьен Лесаж,— сказал Шарль, пряча пистолет у себя на груди.

Гусар с презрением взглянул на эту распростертую фигуру.

— А! Красавец-заговорщик! — сказал он. — Вставай, жалкий трусишка! Жерар, возьмите на свое попечение доставить его в лагерь.

Молодой офицер в сопровождении двух солдат вошел, позвякивая шпорами, в хижину и жалкое существо, почти без сознания, было унесено куда-то в темноту.

— Но где же другой, которого зовут Туссаком?

— Он убил собаку и бежал. Лесаж также, верно, последовал бы его примеру, если бы я не предупредил его намерения. Если бы вы не дали сорваться со своры одной из гончих, они оба были бы в наших руках, но это уже не от меня зависело. Теперь вы могли бы поздравить меня, полковник Ласаль, с полным успехом,— сказал он, протягивая руку, но тот, как бы не видя руки, круто повернулся на каблуках.

— Вы слышите, генерал Савари,— сказал он, смотря в дверь,— Туссак бежал!

Высокий смуглый молодой человек приблизился к нему и попал в полосу, освещенную лампой. Волнение ясно отразилось на его красивом умном лице, когда он услышал эту новость.

— Но где же он?

— Четверть часа тому назад он бежал!

— Но он ведь самый опасный из всех заговорщиков-республиканцев? Император сильно разгневается! По какому направлению бежал он?

— Он, вероятно, отправился внутрь страны.

— А это кто? — спросил генерал Савари, показывая на меня. — Я понял из вашего извещения, что тут будут только двое вместе с вами, господин де…?

— Вы отлично знаете, что у меня нет аристократического имени,— резко оборвал его Шарль.

— Да, я припоминаю это,— с насмешкой ответил Савари.

— Я сказал вам, что эта сторожка должна была быть местом свидания, но это не было окончательно определено до последней минуты. Я дал вам способ поймать Туссака, но вы прозевали его, выпустив собаку. Я думаю, что вам придется отвечать перед Императором за это упущение!

— Это уж ваше дело! — в гневе воскликнул генерал Савари. — Вы еще не сказали нам, что это за личность?

Мне казалось бесполезным далее продолжать скрывать имя, тем более что я имел в кармане бумагу, удостоверявшую мою личность.

— Мое имя Луи де Лаваль,— с гордостью сказал я.

Признаюсь, только теперь стало ясно для меня, что я и мои родственники-эмигранты, сидя в Англии, слишком преувеличивали наши заслуги для Франции. Нам казалось, что Франция с жадным нетерпением ожидала нашего возвращения, а на поверку оказалось, что в быстром ходе событий в последние дни о нашем существовании совершенно забыли. Молодой генерал Савари, по-видимому, очень мало был тронут моим аристократическим именем и совершенно спокойно занес его в свою записную книжку.

— Мсье де Лаваль не имеет никакого отношения к этому делу,— сказал шпион,— он замешался в него случайно, и я беру его на свою ответственность, если его потребуют к допросу!

— Несомненно, его потребуют,— сказал Савари,— в настоящее время я нуждаюсь в каждом лишнем солдате, и если вы берете его на свою ответственность, то проводите его в лагерь, когда в этом явится необходимость. Я с удовольствием доверю этого юношу именно вам. Когда он понадобится, я дам знать вам!

— Он всегда будет к услугам Императора!

— Сохранились ли какие-нибудь бумаги в хижине?

— Они все сожжены!

— Очень жаль!

— Но у меня есть копии.

— Прекрасно!

— Идемте же, Ласаль! Каждая минута дорога, а здесь нам больше нечего делать. Пусть люди осмотрят окрестности, а мы поедем далее.

Присутствовавшие при этой сцене солдаты покинули хижину без дальнейших объяснений с моим приятелем; чей-то резкий голос прокричал слова команды, послышалось звяканье сабель, когда спешившиеся гусары снова вскочили на лошадей. Через мгновение их уже не было, и я прислушивался к шлепанью подков, быстро замиравшему вдали. Мой сотоварищ подошел к двери и выглянул оттуда во мрак. Потом он вернулся и посмотрел на меня со своей сухой, саркастической улыбкой.

— Отлично, молодой человек,— сказал он, мы изобразили перед вами недурные живые картины, чтобы позабавить вас, и вы можете благодарить только меня за это прелестное место в партере.

— Я очень обязан вам, сэр,— сказал я, борясь между признательностью и отвращением к нему,— я, право не знаю, как отблагодарить вас.

Он как-то странно взглянул на меня своими, несколько ироническими глазами.

— Вы будете иметь впоследствии удобный случай, чтобы отблагодарить меня,— сказал он,— а теперь, так как всё же для нас вы иностранец, а я вас взял на свое попечение, то прошу следовать за мною в убежище, где мы оба сможем быть в полной безопасности.