Дядя Кузя - куриный начальник [авторский сборник]

Как дядя Кузя лису перехитрил

Лиса повадилась таскать курочек ещё от старой птицефермы: старая птицеферма стояла ближе к лесу и речке.

Дядя Кузя долго ничего не подозревал. Летом пересчитать кур невозможно: некоторые из них ночевать оставались на улице.

Однажды старик отправился в лес наломать веник. Под пихтой он увидел белые перья, свежую кровь и лапку курицы, а на сучке валежины заметил клок шерсти, рыжей, с проседью. Взял старик шёрстку в руки, помял в пальцах.

— Так-так, значит, кумушка здесь промышляет, — и вздохнул. — Ну, эту мудрено изловить, это тебе не балобан. Хитрущая, старая лиса прикормилась…

Дядя Кузя не ошибся. Лиса и в самом деле охотилась очень осторожно. К капканам, поставленным дядей Кузей, она не подходила. Лишь иногда рано утром дядя Кузя замечал лису на опушке леса или на полянке, возле стога сена, примётанного к ели.

Речка вытекала из леса. Она заросла черёмушником, ольховником, кустами смородины и тальника. Лучшего подхода для лисы к птицеферме нельзя было и придумать. Лиса бесшумной змейкой подкрадывалась к глупым молодкам и брала тех, которые отбивались от стаи.

Зимой началось строительство нового здания. Лиса боялась стука топоров, голосов людей и не подходила к птичнику. За это время исчезло несколько кур из дворов колхозников. Но попробуй узнай, кто их стащил, если вокруг деревни живёт, кроме лисы, множество всяких других хищников, любящих курятинку.

К весне новое здание птицефермы было готово, старое разломали, и вскоре на его месте выросли лебеда, крапива, лопухи. Молодые куры неслись в густых и уютных, с куриной точки зрения, зарослях. Дядя Кузя проклинал всё на свете, с кряхтением собирал яйца в колючем бурьяне.

Зато молодки перестали ходить к лесу. Им нравилось сидеть в бурьяне, хлопать крыльями, разгребать лапами рыхлую землю. Словом, наступило для лисы голодное время.

Томилась кумушка, томилась да и выбралась из поймы речки: видно, изголодалась вконец. Охотиться она стала нахально, отбросив всякие свои лисьи увёртки. От бурьяна к речке тянулась уже не одна полоска белых перьев.

Как-то раз на глазах у дяди Кузи лиса схватила петуха, спустившегося к речке напиться, и унесла в кусты.

Дядя Кузя хлопал себя по бёдрам, ругался, плевался, грозил кулаком вслед лисице и в сторону правления колхоза, которое не построило вольеру из проволоки. Правленцы заявили: не всё, мол, сразу; пусть дядя Кузя будет доволен пока и тем, что новый птичник соорудили.

Дядя Кузя отводил душу, ругая лису:

— Поймаю — шапку сошью из тебя, ведьма рыжая!

Но прошло лето, потом осень, наступила зима, и куры стали, по выражению дяди Кузи, жить дома, а лиса, целая и невредимая, бродила на воле, кружилась возле птичника по мягкому снегу. Манил кумушку запах курятинки. Но, как говорится, видит кошка молоко, да рыльце коротко!

Лиса даже тявкала — от досады, должно быть, — и с тоской глядела на птичник.

Дядя Кузя, наблюдая за рыжей гостьей, с ехидцей кричал в окно:

— Ну что, облизываешься? Облизывайся, облизывайся, голубушка, пока на воле! Всё равно скоро на моей голове будешь!

Старик кричал так, для успокоения души. Он уже испробовал все ловушки, взял даже ружьё в деревне, но подстрелить лису не мог.

Вот она, шапка, прыгает возле столба, мышей ловит, а попробуй надень её на голову!

Зимой на птицеферме заболели две курицы. Дядя Кузя напоил их рыбьим жиром, но было уже поздно. Однажды ночью обе курицы околели. Ветеринар вскрыл желудки птиц, и дядя Кузя вытаращил глаза: в желудке одной курицы оказалось два гвоздя длиной почти с безымянный палец, а у другой — тоже гвоздь и копеечная монета.

— Обратите внимание, — ветеринар поправил очки на приплюснутом носу, — монетка-то старая, из красной меди, откопали куры где-то и в спешке проглотили. Известно, как они бросаются на каждый предмет, напоминающий червяка…

— Ну, ржавый гвоздь можно принять за червяка, а копейку?

— Жадность! Какое же, однако, горло у птицы и какой мощный желудок! Обратите внимание: у монетки сработана резьба, чуть заметна цифра, а у гвоздей отсутствуют шляпки. Однако и у куриного желудка не хватило сил переработать ржавчину и медную окись. М-да, причина смерти ясна, но…

Ветеринар был молодой парень. Его в селе уважали, как толкового работника. Но ветеринар мечтал о научных открытиях и свои мысли, выводы, теории высказывал всем, кто подвернётся. Из-за этого старая вдова Федулиха, у которой квартировал ветеринар, называла его чумным. Ветеринар со страстью высказывал свои соображения дяде Кузе по поводу гибели кур. Старик сначала слушал учёного человека с глубоким вниманием, а потом сморил его сон, и он попросил ветеринара закругляться.

Ветеринар составил акт, приказал закопать птиц подальше от птицефермы и ушёл. Дядя Кузя облегчённо перевёл дух, завернул гвозди и монетку в тряпицу, чтобы завтра ошеломить деревенских жителей этакими находками. Потом он пил чай и рассуждал сам с собой насчёт науки, которая способна свернуть человеку мозги набекрень.

Рано утром дядя Кузя дал корму птицам, открыл окна, чтобы проветрить помещение, и увидел лису.

Она сидела возле столба и слушала, как бойко постукивают клювами куры.

— Сидишь? — спросил дядя Кузя. — Ну, посиди, поглотай слюнки. Врёшь, ведь не выдержишь, когда-нибудь поближе подойдёшь… Стоп! — вскрикнул вдруг дядя Кузя так, что лиса обеспокоенно отскочила к речке. Смекнул чего-то дядя Кузя, довольнёхонько потёр руки и рассмеялся с ликованием: — Охмурю я тебя, охмурю! Будешь ты на шапке, кумушка-голубушка!..

Эту шапку старик видел и во сне и наяву. Он даже иногда ощущал её на голове, мягкую, тёплую, рыжую и, самое главное, из той самой лисы, которая, по заверениям дяди Кузи, «выпила из него всю кровь, отняла полжизни и выудила из колхозной кассы мильён рублей».

Дядя Кузя побежал в деревню, обошёл почти все дома. Наконец в одной избе он отыскал моток рыбацкой жилки,[10] выпросил её у хозяина.

Люди разводили руками, посмеивались над дядей Кузей. Чего, мол, это вздумалось человеку рыбачить на старости лет, да ещё зимой. Дядя Кузя никому ничего не объяснял, только возбуждённо наговаривал, привязывая жилку к лапке одной из мёртвых кур:

— И буду рыбачить, да ещё как рыбачить! Шапку поймаю — во!

Мёртвых кур дядя Кузя отнёс к столбу, положил в сухой, потрескивающий на ветру репейник. Жилку он размотал и один конец протянул через окно в птичник.

Лиса, видимо, почуяла что-то неладное и дня два совсем не показывалась.

Но вот следы человека засыпало снегом, и дядя Кузя увидел кумушку. Она бойко бегала у ручья, водила носом, однако приблизиться к столбу не решалась. На следующий день лиса снова выбежала на полянку: играла лапками, помахивала хвостом, прыгала, зарывалась носом в снег, вынимала оттуда мышек. Но что значит мышка или даже десяток мышей для такой старой, прожорливой лисы. Вон как у ней живот подвело!

— Подойдё-ошь, подойдё-ошь, не вытерпишь! — дрожа от нетерпения, шептал дядя Кузя, наблюдая за лисицей.

И всё-таки лисе удалось незаметно стащить мёртвую курицу — ту, что лежала чуть подальше от столба. Но старик не особенно досадовал на это, скорее даже обрадовался.

— Ага, клюнула! Попробовала кумушка курятинки! Идёт дело. Скоро будет у меня шапка! — с этими словами дядя Кузя взял жилку и подтянул вторую курицу метра на четыре поближе к птицеферме.

Лиса, очевидно, заподозрила что-то, затаилась в кустах, смотрела, принюхивалась. Человеческих следов нет, как же тогда курица переметнулась с одного места на другое? Что за оказия?

А ветер пошевеливал перья курицы, и это раздражало лису. Она не могла долго выдержать, стала приближаться к мёртвой птице. Она кружила по поляне, ныряла в мышиные норки, убегала в кусты и снова появлялась.

Прошло уже четыре дня с тех пор, как дядя Кузя положил приманку. Близко она лежала, дразнила лисицу. Кумушка беспокойно шныряла по бурьяну, репьёв в шерсть понацепляла, не успевала зубами их вынимать.

Снова явилась на поляну. Подкралась к столбу и опрометью обратно. Так целое утро, словно забавляясь, прыгала туда-сюда лисица, хитрила. Дядя Кузя наблюдал этот спектакль, посмеивался, бегая от окна к окну.

Ночью подтянул приманку ещё ближе.

Лиса нервничала и беспокоилась всё заметней. Она даже перестала мышковать вблизи птицефермы. Дядя Кузя вёл её как привязанную, вёл на ниточке. Вот уже метров на семьдесят подвёл. Но глаз у дяди Кузи немолодой, ружьишко худенькое, из него надо бить близко и наверняка.

Прошёл ещё день. Лиса измучилась, да и дядя Кузя выглядел неважно. Он мало спал ночами, совсем лишился аппетита.

Можно было только дивиться, откуда взялось у такого суетливого старика столько терпения! Шапка, должно быть, шапка была всему причиной. Наконец-то подтянул дядя Кузя мёртвую птицу метров на сорок и оставил.

Заряженное ружьё стоит в углу. Из рамы вынуто одно звено стекла. Дядя Кузя между делом наблюдает за крадущейся лисой.

Плотно приникая к снегу, прячась за бугорки, выползла наконец она из бурьяна, огляделась, а потом подбежала к мёртвой курице, цап её — и назад. Но щёлкнул в морозном воздухе выстрел, и сунулась лисица седым носом в снег, будто за мышкой. Подёргала ногами, вытянулась, затихла.

А от птичника торопился дядя Кузя в одной рубахе, без шапки. Он черпал снег голенищами валенок и прерывающимся голосом выкрикивал:

— Ага-а-а-а! Попала-ась! Которая куса-алась! Сколько вор ни ворует… Попила кровушки! Шапка! Шапочка! Зря говорить не стану!..

Так дядя Кузя перехитрил лису, а я узнал, откуда у старика рыжая шапка. Сшил он её собственноручно. Шапка получилась не очень модная, но всё-таки дороже всех шапок она старику: мех-то для неё он сам добыл.