У выхода из больницы репортеры стояли стеной — кто-то им сказал. На шквал вопросов мы ответили молчанием, зато Дойля в инвалидном кресле они отсняли со всех сторон. Что Дойль согласился сесть в это кресло, показывает, насколько серьезны оказались его ранения. Другое дело Эйб: он в кресло уселся скорее из лени и потому, что любил внимание к своей персоне — хотя сидел он все же боком, чтобы не тревожить спину. Хафвин не удалось вылечить его полностью — за пределами наших холмов ее сила куда слабее действует.
Репортеры знали, из какой двери мы выйдем. Кто-то из персонала больницы принесет домой денежку в клювике — то ли нас направили к выходу, где ждали репортеры, то ли им сказали, из какой двери мы выйдем. В общем, кто-то на нас наварил малость.
Вспышки камер слепили глаза. Больничная охрана вызвала полицию заранее, и когда мы вышли, нас встретили еще полицейские вдобавок к тем двоим, что сопровождали нас сюда. После сеанса магии, устроенного мною для доктора, Кент и Брюэр стали меня несколько остерегаться, но обязанности свои выполняли — вышли вперед и помогли своим коллегам оттеснить толпу.
Один раз репортеры нажали и продавили линию полицейских — тогда мои стражи влились в линию и восстановили барьер. Кто-то из стражей брал соседнего копа или охранника за плечо — и человек выпрямлялся, словно прикосновение стража вливало в него храбрость и силу. Не помню, чтобы стражи раньше были на такое способны — а может, это новенькие? Что же такое я привела с собой из волшебной страны в мир людей? Даже я не знала наверняка.
У меня на глазах стражи пробуждали в людях храбрость, как я будила похоть — и мне стало интересно, останется ли с людьми храбрость и удача навсегда, или быстро пройдет, как внушенное мной вожделение? Спрошу потом, без зрителей.
В один лимузин мы теперь не поместились бы, нас ждали два лимузина и два «хаммера» — и лимузины, и джипы один белый, другой черный. Я даже задумалась, у кого это чувство юмора проснулось — или это просто случайность? Я взялась было помогать Дойлю забраться в машину, но Рис меня отодвинул, и Дойля внесли Мороз с Галеном. Из-за вспышек я ничего вокруг не видела. Чей-то голос крикнул сквозь общий гам:
— Мрак, почему король Таранис хотел вас убить?
Рука Риса напряглась у меня на плече. Мы думали — я-то точно, — что проговорился кто-то из случайных свидетелей, но по этому вопросу ясно стало, что информатор был неплохо осведомлен. Нападение видели только юристы и охранники — и тем, и другим принято доверять, полагаться на их умение хранить секреты. Кто-то из них предал наше доверие.
Наконец мы забрались в лимузин. Эйб уже лежал на животе на большом диване. Дойль сидел на боковом сиденье, неестественно выпрямившись. Я хотела сесть с ним рядом, но он отправил меня к Эйбу.
— Пусть он положит голову тебе на колени, принцесса.
Я нахмурилась, не понимая, почему он меня отсылает к Эйбу. Наверное, вопрос у меня на лице был написан, потому что Дойль сказал:
— Прошу тебя, принцесса.
Дойлю я верю. Он без причины ничего не делает. Так что я села на край дивана и положила голову Эйба себе на колени. Он улегся щекой на мое бедро, и я погладила тяжелую роскошь его волос. Никогда еще я не видела их заплетенными в косу — похоже на длинную полосатую карамельку с готским таким оттенком, черно-серо-белую. Наверное, медики просто хотели убрать волосы от ран на спине.
Мороз сел напротив Дойля. Гален хотел сесть рядом, но Дойль сказал:
— Сядь в джип. А Рис во второй. Там слишком много стражей, которые знают только страну фейри. Будь их глазами и ушами в современном мире, Гален.
Рис хлопнул его по спине:
— Пошли.
Гален огорченно на меня глянул, но подчинился.
Мороз сказал:
— А сюда пришлите Айслинга.
— И Усну, — добавил Дойль.
Мороз кивнул, соглашаясь. А мне непонятно было, почему именно этих двоих. Но у меня за плечами не было векового опыта боев, шок и растерянность окутали меня будто туманом.
Дверь захлопнулась. До того, как Рис с Галеном пришлют себе замену, оставалась пара минут, и я спросила:
— А почему их?
— Айслинга изгнали из Благого двора, потому что их ситхен, их холм, королем на новой земле выбрал именно его, а не Тараниса, — ответил Дойль. Голос у него казался совсем обычным, никакого намека на испытываемую боль. Только подвешенная на повязке рука и перевязанное лицо выдавали то, что скрывал голос.
— Значит, ему нужно сказать, что Хью пытается отнять его королевство?
— Нет, — возразил Эйб, не поднимая головы с моих колен. — Это уже не его королевство.
— Но ведь ситхен выбрал его правителем?
— Да, — сказал Эйб, — как выбирал когда-то королей Ирландии камень Лиа-Файл. Но ситхен переменчив, а с той поры, как он выбрал Айслинга, прошло больше двух сотен лет. Айслинг теперь не тот, каким он ушел в ссылку — его изменило время. Холм Благих может теперь его не признать.
У Эйба прерывался голос — ему трудно было говорить.
Я погладила его по щеке, и он улыбнулся этой нехитрой ласке.
— Мать Усны по-прежнему в фаворе при Благом дворе, — сказал Мороз, — и с сыном она постоянно общается.
— Значит, Усна может знать о заговоре против Тараниса, если такой существует, и о планах Хью, — заключила я.
Мороз кивнул. Дойл сказал:
— Да.
Я посмотрела им в лица — одинаково отстраненные и холодные, очень похожие на те, что были у них, когда они только пришли ко мне на службу. Что с ними такое? Я из королевской семьи, я не должна проявлять слабость, но я люблю их обоих, а свидетелей здесь один только Эйб, так что могу себе позволить спросить прямо.
— Почему вы оба так закрылись?
Они переглянулись, и взгляд их мне не понравился — даже при всех бинтах на Дойле. Ничего хорошего он не обещал.
— Ты не беременна, Мередит, — тщательно контролируемым голосом сказал Дойль. — А по твоим поступкам становится видно, что ты выбрала нас. Но если ты не носишь ребенка, то мы не можем стать твоими избранниками. Ты должна искать других мужчин, более одаренных судьбой.
— Ты от боли с ума сходишь и несешь чушь, — сказала я.
Дойль попытался повернуть ко мне голову, но это было больно, и он повернулся всем телом.
— Не схожу. Совсем напротив, пытаюсь мыслить разумно. Тебе нельзя отдавать сердце тем, кого не выбрало твое тело.
Я покачала головой.
— Не решай за меня, Дойль. Я не ребенок, и я сама выбираю, с кем мне спать.
— Мы боимся, — с грустью сказал Мороз, — что твои чувства к нам затруднят близость с тобой для других.
— Я сплю с другими. Притом, что мы вернулись всего несколько недель назад, мне кажется, я уделяю им достаточно внимания.
Мороз слабо улыбнулся:
— Не все мужчины жаждут только секса, даже после тысячи лет воздержания.
— Я знаю, — сказала я. — Но сердец на всех у меня не хватит.
— В том-то и беда, — заметил Дойль. — Мороз рассказал мне, что было с тобой, когда меня ранили. Нельзя тебе выбирать любимцев, Мередит, рано пока. — По лицу Дойля пробежала тень страдания, но вряд ли физического. — Ты знаешь, что я к тебе чувствую то же самое, но тебе необходимо забеременеть, Мередит. Или ребенок, или не будет ни трона, ни короны.
Эйб положил руку мне на бедро, рядом со своей щекой.
— Хью не ставил для Мерри таких условий. Просто предложил ей править Благим двором.
Я попыталась припомнить точные слова сэра Хью.
— Эйб прав, — сказала я.
— Может быть, для них магия имеет большую ценность, чем дети, — предположил Мороз.
— Может быть, — согласился Дойль. — А может, у Хью свои расчеты.
Открылась дверца лимузина, и мы вздрогнули, даже Дойль и Эйб. Эйб застонал, Дойль промолчал, только лицо на миг исказила боль. Когда Усна с Айслингом пробрались в машину, лицо Дойля вернулось к прежнему стоическому выражению.
Двое стражей уселись — Усна рядом с Морозом, Айслинг с Дойлем. Дойль попросил:
— Скажите, что можно ехать.
Мороз нажал кнопку интеркома:
— Едем домой, Фред.
Фред возил Мэви Рид добрых тридцать лет. Он поседел и постарел, а она оставалась юна и прекрасна. Фред спросил:
— Поедем колонной, или мне оторваться от репортеров?
Мороз посмотрел на Дойля. Дойль посмотрел на меня. У меня опыта в общении с прессой было побольше, чем у любого из них. Я нажала у себя над головой кнопку интеркома, хоть дотянулась с трудом.
— Незачем, Фред. Все равно они нас достанут. Лучше доберемся до дома всей компанией.
— Непременно, принцесса.
— Спасибо, Фред.
За прошедшие десятилетия Фред привык иметь дело с «аристократией» Голливуда. Настоящие аристократы его не впечатляли. И вообще, если возишь повсюду золотую богиню Голливуда, много ли значит какая-то принцесса?