Дьявол в синем

Глава 3

Я отправился домой, думая о деньгах и о том, как они мне необходимы, ну хотя бы самая малость. Я всегда с удовольствием думал о доме. Может быть, потому, что я вырос на ферме издольщика, или же потому, что, пока не купил этот домик, никогда не имел никакой собственности. Я любил свою лачугу. В палисаднике, засеянном густой травой, росли два дерева – яблоня и авокадо, а у боковой стены дома – гранатовое дерево, каждый сезон приносившее более тридцати плодов, и банановое дерево, никогда ничего не рождавшее. На клумбах цвели георгины и шиповник, а также африканские фиалки, которые я ставил в большой кувшин на крыльце.

Сам домик крошечный. Гостиная, спальня и кухня. В ванной даже нет душа, а задний дворик не более надувного детского бассейна. Но этот домик значил для меня больше, чем любая из женщин, с которыми меня сводила судьба. Я ревностно любил его, и если бы судебный исполнитель действительно явился его отбирать, я, пожалуй, стал бы защищать его с ружьем в руках. Я понимал: чтобы сохранить дом, мне ничего не оставалось, как только принять предложение приятеля Джоппи. Но я сердцем чувствовал, здесь что-то не так. Мистер Олбрайт внушал мне беспокойство. И суровые, хотя и справедливые слова Джоппи – тоже. Я пытался уговорить себя лечь в постель и забыть обо всем на свете.

"Изи, – успокаивал я себя, – нужно хорошенько выспаться, а завтра утром отправиться на поиски работы".

"Но сегодня двадцать пятое июня, – возражал мой внутренний голос. – Откуда возьмутся шестьдесят долларов, которые тебе предстоит уплатить первого июля?"

"Я достану их", – ответил я.

"Каким образом?"

Мы продолжали препираться в том же духе, что было абсолютно бессмысленно. Я с самого начала знал, что возьму деньги Олбрайта и сделаю все, что он скажет, если это не будет противоречить закону, потому что моя хижина нуждалась во мне и я не собирался ее покидать. В пользу моего согласия говорило еще одно обстоятельство. Дело в том, что Де-Витт Олбрайт внушал мне страх. Он был крупный и сильный на вид мужчина. По тому, как он расправлял плечи, можно было судить о его склонности к насилию. Впрочем, я, пожалуй, не слабее его. И, подобно большинству молодых людей, от меня никогда нельзя было чего-то добиться с помощью угроз. Но как бы то ни было, Олбрайт нащупал мое уязвимое место – гордыню – и сыграл на этом. Чем больший страх он мне внушал, тем более я утверждался в решимости согласиться на его предложение.

Адрес, который дал мне Олбрайт, привел меня к небольшому желто-коричневому дому. Соседние дома были выше, но уступали ему и по добротности, и по архитектуре. Я миновал ворота из кованого железа и оказался в холле с входными дверьми в испанском стиле. Поблизости никого не было видно, табличка с именами жильцов или номерами квартир отсутствовала. Вдоль стены тянулся ряд дверей кремового цвета безо всяких надписей на них.

– Извините...

Я вздрогнул от неожиданности и, оглянувшись, увидел маленького белого человека в униформе.

– Кого вы ищете?

– Я ищу... гм, я ищу... – в растерянности повторял я. Я забыл имя. Пришлось сощуриться, чтобы комната не поплыла перед глазами. Я приобрел эту привычку щуриться еще мальчишкой в Техасе. Когда какой-нибудь облеченный властью белый человек заставал меня врасплох, я напрочь забывал обо всем на свете и утрачивал дар речи. "Чем меньше ты знаешь, – говорили мне тогда, – тем меньше у тебя будет неприятностей". Я просто ненавидел себя, а также ненавидел белых и цветных за то, что они сделали меня таким.

– Чем я могу вам помочь? – спросил остроносый белый в униформе, с вьющимися рыжими волосами, а поскольку я продолжал молчать, он добавил: – Корреспонденция принимается с девяти до шести.

– Нет-нет, – пробормотал я, пытаясь вспомнить имя нужного мне человека.

– Именно так! А теперь вам лучше уйти.

– Нет, я хочу сказать, я...

Человек в униформе попятился к скамейке у стены. Я сообразил, что там он держит резиновую дубинку.

– Олбрайт! – завопил я.

– Что?! – завопил он в ответ.

– Олбрайт! Я пришел к Олбрайту!

– А кто такой Олбрайт?

Его взгляд не смягчился, и рука продолжала шарить под скамейкой.

– Вы хотите что-нибудь передать? – спросил он, протягивая тощую руку.

– Нет. Мы договорились о встрече. – Я прямо-таки возненавидел этого человечка.

– Вы договорились встретиться? И даже не помните с кем?

– Мы условились встретиться с мистером Олбрайтом сегодня, в любое время после семи.

– Условились встретиться после семи? Но сейчас половина девятого, он, наверное, уже ушел.

– Он сказал, в любое время после семи.

Человек в униформе не унимался:

– Он дал вам записку, где указано, чтобы вы пришли в неурочный час?

Я покачал головой. Мне хотелось растерзать его на части.

– Откуда мне знать, что вы не какой-нибудь там воришка? Даже имя не могли вспомнить. А может, у вас сообщники, которые только и ждут, чтобы я вас впустил.

Меня мутило от отвращения.

– Ладно, хватит. Просто скажите Олбрайту, когда с ним увидитесь, что приходил мистер Роулинз. Скажите ему, чтобы в следующий раз он давал записку, потому что ниггеров с улицы без записки вы не пускаете.

Я уже был готов вернуться домой, решив, что в конце концов деньги можно попробовать достать где-нибудь еще.

– Подождите, – вдруг остановил меня человек в униформе, – я сейчас.

Он бочком протиснулся в одну из кремовых дверей и запер ее за собой, через несколько минут приоткрыл ее и помахал мне рукой. Впуская меня, он боязливо озирался по сторонам, видимо опасаясь моих возможных сообщников.

Дверь выходила на открытый дворик, вымощенный темно-красным кирпичом. Здесь росли три большие пальмы, их вершины подымались выше трехэтажного дома. Внутренние двери двух верхних этажей были зарешечены, и с решеток водопадом сбегали вьющиеся стебли белых и чайных роз. Было еще светло, но над крышей виднелся серп луны.

Человек в униформе открыл еще одну дверь, по другую сторону двора. За ней была уродливая железная лестница, ведущая вниз. Мы миновали котельную и попали в пустой коридор, выкрашенный грязноватой желто-коричневой краской. С потолка свисала густая бахрома паутины. В конце коридора виднелась дверь того же цвета, вся выщербленная и покрытая толстым слоем пыли.

– Вот то, что вы искали, – сказал мой провожатый.

Я поблагодарил его, и он исчез. Больше я его не видел. Мне часто приходит в голову, что люди заглядывают в мою жизнь всего на несколько минут, вздымают облачко пыли, а затем исчезают навсегда. Таким был мой отец, да и мать немногим лучше.

Я постучался в уродливую дверь. Она открылась, и я увидел комнатушку, а в ней двух мужчин странной наружности. Человек, открывший дверь, был высок и худощав, с курчавыми каштановыми волосами и с темной, как у индийца, кожей. Карие глаза были такими светлыми, что казались почти золотистыми. Его приятель, стоявший напротив двери у противоположной стены, был невысок ростом. По разрезу глаз я принял было его за китайца, но, приглядевшись к нему попристальнее, передумал. Между тем человек, открывший дверь, улыбнулся мне и протянул руку. Я думал, он хочет поздороваться, но он принялся похлопывать меня по бокам.

– Эй, приятель! Ты что? – удивился я, отпихнув его от себя.

Тот коротышка, что стоял у стены, проворно сунул руку в карман.

– Мистер Роулинз, – сказал смуглокожий с чужеземным акцентом. Он все еще улыбался. – Отведите, пожалуйста, руки немного в стороны. Это простая проверка. – Улыбка превратилась в ухмылку.

– Не давайте волю рукам. Я никому не позволю себя обыскивать.

Коротышка наполовину вытянул руку из кармана и шагнул ко мне. Смуглокожий попытался ощупать мне грудь, но я вцепился ему в руку и с силой стиснул запястье. Глаза смуглокожего сверкнули, он улыбнулся и сказал своему партнеру:

– Не беспокойся, Мэнни. Он в порядке.

– Ты уверен, Шариф?

– Да. Он парень ничего, только немного дерганый. – Зубы Шарифа блеснули между темными губами.

Я все еще сжимал его запястье.

– Мэнни, доложи, – сказал Шариф.

Мэнни опустил руку в карман и снова вынул ее, чтобы постучать в дверь. Через минуту она распахнулась, и на пороге появился Де-Витт Олбрайт. Он улыбнулся:

– Это Изи.

– Парень не хочет, чтобы до него дотрагивались, – сказал Шариф, когда я отпустил его руку.

– Оставьте, – велел Олбрайт. – Я просто хотел убедиться, что он пришел один.

– Как пожелаете, – сказал Шариф с видом очень уверенного в себе, даже слегка надменного человека.

– Вы с Мэнни можете идти, – продолжил Олбрайт. – Нам с Изи нужно кое-что обсудить.

Мистер Олбрайт сел и положил ноги в светлых ботинках на большой белый письменный стол, где стояла початая бутылка виски. За его спиной на стене висел календарь с изображением корзины с ежевикой. И больше ничего. Пол был покрыт желтым линолеумом в цветную крапинку.

– Присаживайтесь, мистер Роулинз, – пригласил Олбрайт, указывая на стул. Он был без шляпы и без пиджака. Из-под левой подмышки выглядывала белая кожаная кобура. Дуло пистолета почти касалось пояса.

– Приятные у вас друзья, – сказал я, разглядывая пистолет.

– Они вроде тебя, Изи. Когда мне требуется подкрепление, я призываю их. Существует целая армия людей, готовых за приличное вознаграждение выполнить любое поручение.

– Этот коротышка – китаец?

Олбрайт пожал плечами:

– Этого не знает никто. Он воспитывался в приюте для сирот в Джерси-Сити. Хочешь выпить?

– Конечно.

– Это одно из преимуществ человека, работающего на себя. Я всегда держу бутылку на столе. Все прочие, включая президентов крупных компаний, хранят спиртное в нижнем ящике стола, а у меня оно всегда на виду. Хотите выпить? Прекрасно. Не хотите? Дверь как раз у вас за спиной.

С этими словами он достал из ящика письменного стола два стакана и плеснул в них виски.

Меня заинтересовал его пистолет – единственный черный штрих на белом фоне его костюма.

Когда я протянул руку за стаканом с виски, он спросил:

– Так, значит, ты согласен, Изи?

– Все зависит от того, что вы имеете в виду.

– Я разыскиваю одну девушку.

Из кармана рубашки он достал фотографию красивой белой девушки и положил ее на стол передо мной. Это была черно-белая фотография, раскрашенная от руки. Подобные раскрашенные фотографии джазовых певиц обычно выставляются при входе в ночные клубы. Светлые волосы, струящиеся по оголенным плечам. Широкие скулы и голубые глаза, если только художник верно подобрал краски. Целую минуту я внимательно изучал фотографию девушки и пришел к выводу, что стоит ее разыскать хотя бы затем, чтобы она вот так же вам улыбнулась.

– Дафна Моне, – пояснил Олбрайт. – На вид неплоха, но ее дьявольски трудно разыскать.

– Я все еще не понимаю, какое это имеет ко мне отношение. Я ни разу ее в глаза не видел, – сказал я.

Олбрайт улыбнулся:

– Весьма сожалею, Изи. И тем не менее я думаю, ты мог бы мне помочь.

– Не представляю себе, каким образом. Таким женщинам вряд ли известен номер моего телефона. Вам следовало бы обратиться в полицию.

– Я привык иметь дело с друзьями или по крайней мере с друзьями моих друзей. Я не знаком ни с одним полицейским, равно как и мои друзья.

– Ну, тогда вы...

Он не дал договорить:

– Видишь ли, Изи, Дафна склонна водить компании с неграми. Она обожает джаз, поросячьи ножки и "темное мясо", если ты понимаешь, что я имею в виду.

Я понимал, но слышать это мне было неприятно.

– Значит, вы думаете, она может оказаться где-нибудь возле Уаттса?

– Вне всякого сомнения. Но, видишь ли, я сам не могу отправиться на ее поиски: я не обладаю даром убеждения. Джоппи вполне доверяет мне и сообщает все, что ему известно. Я обратился к нему за помощью, и он посоветовал мне нанять тебя.

– Так зачем же она вам?

– Один мой друг хочет попросить у нее прощения. Друг ужасно вспыльчив, они повздорили, и она ушла от него.

– И теперь он хочет ее вернуть?

Мистер Олбрайт улыбнулся.

– Не знаю, смогу ли я вам помочь, мистер Олбрайт. Как сказал вам Джоппи, два дня назад я потерял работу и должен найти другую, прежде чем получу уведомление из банка.

– Сто долларов в неделю, и плата вперед. Если завтра ты находишь ее, деньги остаются у тебя в кармане.

– Даже не знаю, мистер Олбрайт. А если я влипну в какую-нибудь историю? Что вы...

Олбрайт многозначительно прижал палец к губам:

– Изи, стоит только выйти утром за дверь, и ты можешь влипнуть в любую историю. Единственное, что должно тебя беспокоить, так это, как глубоко ты влипнешь – по уши или слегка.

– Я не желаю иметь дело с властями.

– Вот почему я и хочу, чтобы ты работал на меня. Я и сам терпеть не могу полицию. Дерьмо собачье! Блюстители закона! Только какого? Я думаю, ты знаешь!

У меня было свое мнение на этот счет, но я держал его при себе.

– Законы, – продолжал Олбрайт, – сочиняют богачи, чтобы закрыть бедному люду путь наверх. Ты не хочешь иметь дело с законом, я тоже не хочу.

Он поднял стакан и принялся разглядывать его, словно ища в нем возможных насекомых, потом поставил на стол и обхватил ладонями.

– Я прошу всего лишь найти девушку и сообщить, где она находится. Найти и шепнуть мне на ушко. Вот и все. Ты находишь ее и в награду получаешь сумму, равную стоимости твоей закладной. А мой друг подыщет тебе работу и, может быть, даже вернет на прежнее место – в "Чемпион эйркрафт".

– Кто же именно жаждет разыскать девушку?

– Никаких имен, Изи, так будет лучше.

– А что, если я ее найду и ко мне тут же заявятся фараоны с обвинением, что я – последний, кого видели с ней до ее исчезновения.

Олбрайт рассмеялся и покачал головой, словно я удачно сострил.

– Все может случиться, – сказал он. – Ведь ты образованный человек, не так ли?

– Более или менее.

– Значит, газеты читаешь. Сегодняшнюю видел?

– Да.

– Три убийства! Три! За одну ночь. Что-нибудь все время случается. Еще вчера эти трое намеревались жить долго. Возможно, у них были какие-то деньги на счету в банке. Они строили планы, как провести уик-энд. Но это не уберегло их от смерти. Планы не спасли, когда настал их час. Когда у людей есть все, они забывают, что прежде всего нужно заботиться о собственной безопасности.

Он откинулся в кресле и улыбнулся. И эта его улыбка опять напомнила мне о приятеле по кличке Крыса. Тот всегда улыбался, особенно когда несчастье случалось с кем-нибудь другим.

– Ты найдешь девушку и сообщишь мне об этом, вот и все. Я не собираюсь причинять ей вред, и мой друг тоже. Тебе не о чем беспокоиться.

Он достал из ящика стола белый бумажник, извлек из него пачку купюр, слюнявя большой палец, отсчитал десять бумажек и сложил их аккуратной стопкой рядом с бутылкой.

– Сто долларов, – сказал он.

И я подумал: почему бы им не стать моими?

Когда я был бедняком, я думал только о ночлеге и еде. И получал то и другое без особых трудов. Друг всегда покормит, и женщина найдется, которая пустит к себе в постель. Но с появлением закладной оказалось, что отныне я нуждаюсь не только в дружбе. Мистер Олбрайт мне не друг, но только он может мне помочь. Кроме того, он хороший хозяин. Виски отличное, и человек он обходительный. Развлекал меня байками. Рассказал, как он служил адвокатом в Джорджии.

– Я защищал одного говнюка, которого обвиняли в поджоге дома банкира. – Де-Витт рассказывал, уставясь на стену поверх моей головы. – Банкир лишил его права на владение имуществом, как только поступил вексель. Он даже не оставил ему шанса договориться с кредиторами. Этот парень был виноват ничуть не больше, чем банкир.

– Вы его выручили? – спросил я.

Де-Витт улыбнулся:

– Конечно. У прокурора было достаточно улик против Леона, этого самого говнюка. И у достопочтенного судьи Рэндолфа Кори тоже. Но я отправился к Рэнди домой, подсел к столу и вытащил вот этот пистолет. Я говорил только о погоде и одновременно чистил пистолет.

– Для вас так важно было оправдать своего клиента?

– Чушь. Леон был дрянь. Но Рэнди за два года слишком занесся, и я считал, что пора бы ему проиграть хоть одно дело. – Олбрайт расправил плечи. – Когда дело касается закона, все должно быть по справедливости.

После изрядных возлияний я заговорил о войне. Незамысловатый мужской разговор, где меньше половины – правда, а остальное сущий вздор. Так мы болтали час и другой, когда он вдруг спросил:

– Изи, ты когда-нибудь убивал человека своими руками?

– Что?

– Ты кого-нибудь убил в рукопашном бою?

– Почему вы спрашиваете?

– Да просто так. Я ведь знаю, ты участвовал в боевых действиях.

– Случалось.

– Ты убивал кого-нибудь вот так, в упор? Так, что ты мог видеть, как стекленеют его глаза? Когда убиваешь человека, самое скверное – это кал и моча. Ты убивал на войне, и бьюсь об заклад, это было погано. Бьюсь об заклад, что после этого ты больше не видел во сне свою мать и вообще что-то приятное. Но со временем привыкаешь жить со всем этим и даже утешаешь себя тем, что во всем виновата война.

Его бледно-голубые глаза напомнили мне глаза мертвых немецких солдат, широко раскрытые и гоже голубые. Их трупы были сложены штабелями по дороге на Берлин.

Он взял со стола пачку денег и протянул их через стол мне.

– Ты не должен забывать, Изи, – предостерег он. – Для некоторых из нас убить человека – все равно что опрокинуть стакан виски. – Он допил свой стакан и улыбнулся. – Джоппи говорил, ты частенько заглядываешь в кабачок на углу Восемьдесят девятой и Центральной. Не так давно кто-то видел Дафну в этом баре. Не знаю, как называется это заведение, но по субботам и воскресеньям там бывают знаменитости. Хозяина зовут Джон. Ты мог бы начать уже сегодня вечером.

Взгляд его тусклых глаз означал, что наша беседа подошла к концу.

Все было сказано. Я положил деньги в карман и направился к выходу. Хотел попрощаться, но Де-Витт Олбрайт наполнил свой стакан и уставился пустыми глазами в стену. Мысли его витали где-то очень далеко от этого грязного подвала.