Дзен в большом городе

Глава шестая

Жизнь — слишком сложная штука, да еще и любит подбрасывать гнусные моральные задачки. Нет тут белого — черного, нет четкого понятия «хорошо» и «плохо».

Вот, скажем, убийство детей… Одно из самых чудовищных деяний, что только может сделать человек. А что вы скажете о ситуации, когда ангелоподобный малыш, невинно улыбаясь, сидит в песочнице и тянет чеку у гранаты? А вокруг него — еще штук пятьдесят детишек?

По условиям задачи вы умеете стрелять, у вас есть пистолет, а до песочницы — слишком далеко, чтобы успеть добежать, да еще и этот высокий забор детсада…

Девять из десяти социально адекватных людей не смогут поднять руку на ребенка. И спустя время они забудут о трагедии, что приключилась у них на глазах, забудут кровавые брызги и крошечные трупики. А десятый убьет одного, зато спасет пятьдесят детей. А после не сможет ни забыть, ни простить себе того, что совершил…

Дай бог никому не оказаться в подобной ситуации.

Но гораздо хуже — когда надо выбирать: твоя жизнь или чужая. Инстинкт самосохранения твердит, нет, вопит, о том, что самое ценное, что есть у меня — это я. Совесть указывает на то, что тот, другой человек, заслуживает жизни не менее, чем я. В Евангелиях без труда можно найти четкое указание: в такой ситуации надо положить душу за другого.

Только, видимо, Женька прочитал это раньше меня. И сделал выбор.

Кинув рюкзак на кухонный стол, я принялась обходить его квартиру, расставляя по периметру зажженные свечи. В окна и двери я втыкала иголки, в углы сыпала четверговую соль. Слегка споткнулась, зайдя в Женькину комнату — тот, меланхолично насвистывая, рассматривал боевую катану, что стояла около дивана.

— Твоя?

— Ты дура? — процедил он.

— Ты чего? — опешила я.

— Если она в моей комнате — чья она еще может быть?

— Логично, господин Умник, — кивнула я, — а теперь выйди, пожалуйста, из квартиры.

— Нафига? — лениво отозвался он.

— И не заходи, пока я тут, — не обращая внимания, продолжила я. — Увидишь, что я вышла — не вздумай со мной заговорить, а после иди в квартиру. Все понял?

— Я не идиот, Магдалина, не то что некоторые.

Я посмотрела на него тяжелым взглядом:

— Послушай, может быть, хватит меня оскорблять?

— А что я сделаю, если ты дура? Вопрос к тебе на самом деле.

Я вышла, хлопнув дверью.

Как я, девушка, могу спорить с воином Катори? Да он меня одним ударом пришибет… пришиб бы. Как я, живая и во плоти, могу спорить с бестелесным привидением? Нечестно это. И как я, ведьма, могу спорить с тем, кого скоро сожгу заживо?

От последней мысли каменная стена, что я выстроила около сердца, все-таки рухнула, и я рванулась обратно к Женьке в комнату. Черт, мы придумаем что-нибудь, обязательно придумаем!

«Успокойся! — жестко рявкнул внутренний голос, сноровисто укладывая кирпичики в стену, — ты ему ничем не можешь помочь, ясно? Так подумай же о себе».

Если бы Женька вышел в тот момент — все было бы по-другому. Но я в одиночестве стояла в коридоре, хватая ртом воздух и чувствуя странную пустоту в душе.

А потом я пошла в кухню, достала из рюкзака Библию Ведьмы и открыла ее. Сила привычно ринулась в вены, заставив меня вздрогнуть. Краем глаза я увидела, как Женька молча вышел из квартиры. И тогда я распахнула руки, словно в полете, и принялась читать заклятье, не позволяющее вору выйти из этого дома. Я изменила его, теперь оно будет держать и морочить тут любого, кроме меня, а то ведь как не крути — но именно Женька тут хозяин, могло и не сработать.

Я уверенно читала заклятье, и чувствовала, как струится сила из кончиков пальцев, дальше, дальше, к маячкам свечей. Словно паук, я плела охранную сеть из чар, дабы любой, кто ее потревожит — увяз и уже не выбрался. Никогда…

И я мастерски ткала эту сеть, вывязывала узелки, плотно укрывая ей всю квартиру. Мир менялся около меня с каждым произнесенным словом, я чувствовала это, и со спокойной горделивостью принимала подчинение моей воле.

Вплетя в сеть надежную печать, я собрала в рюкзак свои вещи и не оглядываясь вышла из квартиры. Тщательно ее заперла, ключи сунула в карман — потом Женькиной матери отдам. Огляделась — привидения нигде не было.

Пока я ехала домой — следила за тем, дабы ни одной мысли не поселилось в моей голове. В пробках преувеличенно тщательно смахивала кончиком косы невидимые пылинки с колена. По пути заехала в бутик, с толком и расстановкой вусмерть загоняла продавщиц, требуя от них нечто особенное. Так ничего и не купив, поехала дальше.

По дороге я позвонила в больницу, представилась Женькиной невестой. Медсестра на посту с некими паническими нотками в голосе велела срочно приехать — больному стало значительно хуже в последние полчаса. Я сама поразилась спокойствию, с которым я выслушала это сообщение о том, что Женькино тело умирает.

Все получилось. Он был прав, это сработало. Я отвязалась от него, и на мое тело больше некому посягать.

Отличная новость.

И уже в собственном дворе, припарковавшись у забора, я неожиданно уронила голову на руль и разревелась.

В голове стучала одна мысль — я только что убила человека. Пока я примеряла шмотки — он корчился в огне. Его кожа лопалась от нестерпимого жара, и некому было помочь ему.

Я плакала навзрыд, остро осознавая, что этот мальчик меня спас. Он мог бы выждать время и снова стать полноценным человеком, пусть в моем теле, но лучше так! А он пытался уйти от меня, пытался держать дистанцию, и лишь когда я приперла его к стене — сделал выбор.

«Изолируй меня от себя, и, по моим расчетам, через некоторое время проблемы не станет».

Он ведь знал, что когда я его запру в квартире и уеду — он умрет. Знал, отлично знал…

У меня теперь все будет нормально. Будут тысячи дней, скучные и веселые, будут тысячи людей и впечатлений, а у него больше не будет ничего.

Ничего.

Я напою себя успокоем, сниму тоску, и забуду о нем. Никаких дурных снов, никаких угрызений совести.

Все замечательно.

Я треснула кулаком по рулю так, что ладошку кольнуло острой болью, завела машину и рванула на Доудельную. Господь благословил меня — не было ни пробок, ни неуклюжих чайников, светофоры исправно горели зелеными огоньками.

По лестнице его дома я неслась так, что встреченная старушка только охнула, прижавшись к стене и испуганно глядя на меня. Руки мгновенно вставили ключ в замок, провернули — и вот я уже влетела в дом.

— Женька! — отчаянно крикнула я.

Он не ответил. И я побежала по квартире, рывком распахивая двери — кухня, ванная, гостевая, его комната…

Он сидел у стены рядом с катаной, бессильно склонив голову.

— Женечка, — я кинулась к нему, уселась рядом, не решаясь дотронуться. — Женечка, ну прости меня дуру, а?

Он с усилием взглянул на меня мутными щелочками глазами, и я кое-как удержалась от того, чтобы не отодвинуться — кожа на его щеках вздувалась огромными багровыми волдырями.

— Зачем ты пришла? — прошептал он. — Все ведь получилось…

Голос его был сух, словно шелест песков Сахары.

— Так дура я, сам ведь сказал, — сквозь слезы улыбнулась я и протянула руку, чтобы его обнять. И лишь когда она уперлась в стену за ним, вспомнила — что это привидение. А выглядел — как настоящий…

«А он и так настоящий, не чета некоторым», — жестко сказал внутренний голос.

Он улыбнулся обожженными губами:

— Ты не обижайся. Просто иногда мы говорим не то, что думаем.

— Я знаю. Знаю, Женечка…

Он поморщился:

— Магдалина, ты могла бы не рыдать, как на похоронах?

— А ты не умрешь? — с безумной надеждой спросила я, вглядываясь в изуродованное огнем лицо.

— Ты же рядом, — вздохнул он. — Значит — нет. Вот только ты хорошо подумала?

— Да я вообще не думала, — созналась я в припадке честности. — Просто развернулась и поехала к тебе.

— Дурочка, — прошептал он, улыбаясь, и — черт побери! — это звучало как лучший на свете комплимент.

— Вот только ответь мне, — печально сказала я. — Зачем ты это сделал? Ведь ты же знал, чем это тебе грозит…

— Зачем тебе это знать? — хмыкнул он.

— Люблю учиться.

Он закрыл глаза, и бесстрастным голосом начал:

— Один человек убегал от тигра. На его пути был овраг и он принялся карабкаться по крутому склону, уцепившись за лозу. И внезапно он увидел, что вверху сидят две мышки и быстро-быстро перегрызают лозу, его единственную опору. Внизу, порыкивая, ждал голодный тигр. И когда человек посмотрел вокруг себя — он увидел, что сбоку растет кустик земляники. И он, уцепившись за лозу одной рукой, принялся другой рвать ягоды.

— Ну и? — поторопила я замолчавшего Женьку. — И как он спасся-то?

— А как тут можно спастись? — пожал он плечами. — Никак. А вот земляника, говорят, была очень сладкая…

— Идиотская история, — поморщилась я. — Где ты только ее выкопал…

— Это не история, это дзенская притча. Ничего ты не понимаешь, глупенькая.

— Я понимаю, что эта история — отличное оправдание для неудачников и слабых! Лапки сложить — это, знаете ли, легче всего! Я бы на месте этого парня все силы приложила, чтобы взобраться по этой лиане, пока мышки не перегрызли ее. Наконец, можно было б кинуть в них чем-нибудь, крикнуть погромче — мышки не тигр, испугались бы! А он — земляничку решил поесть, видите ли!

— Ты слушала невнимательно, — мягко улыбнулся он. — Человек уже сделал все, чтобы спастись. Он убегал от тигра, который его быстрее и сильнее. Он не сложил лапки, когда с ним повстречался — нате, ешьте меня. Он спасался, понимаешь? Просто иногда надо понять, что есть ситуации, в которых уже ничего нельзя сделать.

— И что, ты считаешь, что эта ситуация — безвыходная? — тихо спросила я.

— А ты — нет?

— Я думаю, что тебе не обязательно умирать, Женечка. Я думаю, что есть, есть способ вернуть тебя в тело! Где есть выход — там по-любому есть вход, понимаешь?

— Магдалина, я тебе уже говорил — я не могу попасть в свое тело. Я, признаться, уже все использовал. Так что про эту возможность забудь. А ты, как ведьма — можешь что—то сделать?

Я молчала. Могла бы — давно бы все поправила, но как я могла в такой ситуации озвучить этот ответ?

— Придумаю что-нибудь, — глядя ему в глаза, спокойно ответила я. — Не бывает безвыходных ситуаций. Я, знаешь ли, всегда была поклонницей русской сказки про двух лягушек, попавших в горшок со сметаной. Так что вставай и поехали жить ко мне.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — он очень внимательно смотрел на меня и ждал ответа.

— Да, — не колеблясь, кивнула я и протянула ему руку. — Итак, мы команда?

— Мертвого уговоришь, — хмыкнул он, и на мою ладошку невесомо легла обожженная рука привидения. И в который раз я поразилась тому, что плоть его выглядит как живая.

Мы ободряюще улыбнулись друг другу, отлично понимая, что большей глупости, чем сейчас, мы совершить не могли.

По дороге домой я молчала. Я анализировала ситуацию, пытаясь найти лазейку, хоть самую маленькую, хоть трещинку. А уж мы с Женькой вобьем туда колышек и пробьемся. Но в голову упорно лезли мысли о том, что раз в моей Библии Ведьмы не записан ни один подобный случай, когда в результате ошибки ведьмы получалось привидение — значит, такого еще не было. С четырнадцатого века ведьмы из рода Потемкиных делают в книге рабочие записи, уж такой случай они бы не упустили. Так что была большая вероятность того, что я не знаю, как это поправить просто потому, что сие невозможно. Что нет тут моей вины.

Так что же тогда случилось с Женькой? Напрашивался один вывод — он реально просветлился во время медитации. Как обратно затемниться — он не в курсе, это я уже выяснила, значит, надо искать того, кто сможет помочь. А это значит — мне придется пойти в Женькину боевую школу.

— Как там твоя школа-то называется? — спросила я сидящего рядом привидение.

— Тенсин Сёдэн Катори Синто-рю, — ответил он. — А тебе зачем?

— Не запомнить, — покачала я головой. — А покороче?

— Школа Катори, — пожал он плечами. — Так ты не ответила на вопрос. Зачем тебе это?

— Думаю сходить на тренировку, косточки поразмять.

— Ты что задумала? — нахмурился он.

— Давай потом, а? Понимаешь, я блондинка и мысли мои нелогичны и трудно поддаются объяснению. Действую на уровне интуиции.

— Тогда знаешь что? — усмехнулся он. — Зайди на сайт катори. ру и почитай о том, куда ты собралась. Возможно, это поможет тебе выстроить мысли согласно логике.

— Так и сделаю, — кивнула я.