Единственная и неповторимая

Глава 6

Джеки проснулась в восемь утра от телефонного звонка. Ей понадобилось времени больше, чем обычно, чтобы поднять трубку, потому что она спала нагишом, а шторы в комнате не были задернуты. Ей пришлось согнуться пополам и прятаться, как от снайперского огня, сначала за кухонную дверь, потом за стулья. Наконец она опустилась на пол за диваном, потянулась рукой к телефону и стащила его вниз.

Это была Аманда. Только Аманда могла звонить ей в такую рань. Джеки тщетно просила ее не делать этого, ссылаясь на то, что поздний сон — одно из главных преимуществ одинокого, бездетного существования.

— Ну же, Джеки, уже все давно встали! У меня есть для тебя кое-какая работа, — обычно говорила Аманда.

Или:

— Не спеши, интервью раньше десяти не начнется.

Если Джеки не брала трубку, она доставала ее по автоответчику:

— Ку-ку. Я знаю, что ты там. А ну вставай!

— Меня могло не быть дома. Я могла не прийти ночевать прошлым вечером, — однажды попыталась отговориться Джеки.

— Могла, — ответила тогда Аманда, — но от меня просто так не отделаешься. Не поможет ни твое пребывание в любовном гнездышке с тем, кого ты встретила прошлым вечером, ни то, что ты сейчас спишь в своей кровати с маской для релаксации на глазах, что более вероятно. К тому же, встреть ты кого-то стоящего, ты бы мне еще вчера позвонила, чтобы рассказать все подробности.

— Алло! — Джеки попыталась ответить живым, энергичным тоном, как будто она только что закончила укладывать волосы феном.

— О-о Боже! — протянула Аманда. — У тебя голос, как у Ли Марвина в том фильме. Где платье?

— Какое платье?

— Что ты с ним сделала, когда вчера сняла?

— Ничего.

— Пойди посмотри. Я подожду.

По-прежнему согнувшись в три погибели, Джеки пробралась в спальню. Платья нигде не было. Она заглянула в ванную, в корзину для грязного белья… Платья не было. На всякий случай посмотрела в шкафу для посуды. Ничего. Затем бессознательно подняла покрывало. Платье, помятое и скомканное, было засунуто в щель между стеной и кроватью.

— И где ты его нашла? — Голос у Аманды был такой, как будто она рассматривала свои ногти.

— На спинке стула.

— Неправда.

— Хорошо, лежало на кровати.

— Да уж, представляю. Тебе надо успеть сдать его в химчистку до пятницы. Как все прошло?

— Кошмарно!

— О нет! И каблуки не помогли?

— Я не о платье, а об ужине. Лидия разошлась под конец и теперь грозится поведать Десятому каналу свою версию событий.

— Какую версию?

— Ну что придумает поужаснее, то и расскажет.

Аманда молчала. Джеки ждала, закрыв глаза и закусив нижнюю губу.

— Ну, — сказала наконец Аманда, — какими бы ужасающими ни оказались откровения Лидии, каналу мы все еще нужны. Без нас у них программы не получится. Я с ними завтра поговорю. Но сначала нужно разобраться с твоим свиданием. Что ты сейчас делаешь?

— О, я собиралась…

— Прими ванну. Не спеши одеваться. Я сейчас заеду, и мы быстро посмотрим, что тебе надеть.

«Быстро посмотреть, что надеть» было своего рода ритуалом, восходящим еще ко времени первого интервью, которое Джеки брала для «Ла мод». Тогда Аманда взяла на себя все заботы по подборке гардероба для Джеки, «редактирование», как она выразилась. До этого они встречались мельком всего несколько раз. Однако, как Джеки поняла позднее, в мире моды не было ничего личного. Аманда вела себя как знакомый сантехник, предложивший починить протечку в ванной. Поэтому не было нужды церемониться и стесняться, как это обычно делают женщины, советуя друг другу, что надеть.

Среди подруг существует целый свод законов, как вести себя в примерочной. Например, если подруга А примеряет брюки, которые ей совсем не идут, подруга Б ни в коем случае не складывается пополам от смеха, но делает недоуменный взгляд, размышляет пару секунд и затем применяет стратегию «не ты такая, а тебе не идет». Например: «Я думаю, у них неудачный покрой сзади».

В мире Аманды такое вихляние было не только излишним, оно считалось признаком непостоянства стиля и незнания моды. В ее мире существовали только или твердое «да», или категоричное «нет». Для очень редких случаев было припасено особое выражение лица, которое означало: «О-ох, я делаю все, что в моих силах, но пора позаботиться о себе самой».

Первая проверка гардероба Джеки была своего рода шоковой терапией. Не только потому, что Аманда очень быстро раскритиковала всю ее одежду, а в основном из-за того, что последние, довольно удачные, ее приобретения Аманду также не вдохновили.

— Я купила это совсем недавно, — говорила Джеки, надев что-нибудь и становясь у кровати, раскинув руки в стороны, чтобы Аманда получше ее разглядела.

Аманда долго и пристально смотрела на нее, а потом говорила:

— Я знаю, на кого, по твоему мнению, ты похожа, но ты ошибаешься.

Обычно она угадывала (на Джейн Фонду), поэтому с ней приходилось считаться.

Аманда ходила с Джеки за покупками и в последующие годы их знакомства, при этом действовали те же самые правила: не делать бессмысленных покупок, не идти на компромисс, никаких «если». Эти «если» были самой большой проблемой Джеки. Не то чтобы у нее был ужасный вкус. Просто она не могла не покупать бессмысленную одежду, которую ей зачастую некуда было надеть. В результате ее гардероб состоял из нескольких предметов, в которых она выглядела хорошо, и многих вещей, в которых она выглядела бы хорошо, если бы, например, ее пригласили на бал в очень жаркой стране и перед этим она сильно похудела бы. Для этой цели, например, Джеки приобрела просвечивающее оранжевое платье с блестками на размер меньше. У нее имелся огромный кашемировый свитер под горло, подходящий только для отдыха после спортивных занятий на воздухе — в помещении в нем было слишком жарко в любое время года. У нее были туфли, в которых она не могла ходить, юбки, в которых было не сесть (как она сказала, подойдет для вечеринки у нее дома).

Причем это было намного опаснее, чем эпизодические покупки просто ненужных вещей. Острый приступ синдрома «если» случался у Джеки, когда она смотрелась в зеркало примерочной и видела там не себя, а какую-нибудь загорелую красотку, пляшущую у бассейна в Маракеше.

Аманда потратила несколько суббот на искоренение этой пагубной привычки, сопровождая Джеки в походы по возвращению ненужных покупок. Она стояла рядом с Джеки, барабаня пальцами по прилавку, в то время как продавец задавал обычные вопросы:

— Ваш чек, мадам. Прекрасно. Какие у вас претензии?

Тут Аманда шипела на ухо:

— Давай расскажи, что ты купила это, думая, что ты рок-певица Марианна Фейтфул образца шестьдесят седьмого года, но при свете дня, посоветовавшись с подругой, поняла, что в этой тунике ты скорее новообращенная сектантка.

Послышался звонок в дверь. Джеки, которая снова завалилась спать сразу же, как положила трубку, открыла Аманде подъезд через домофон и принялась разглаживать те характерные складки на лице, которые появляются в промежуток времени между пробуждением и вставанием с постели.

Аманда толкнула дверь и остановилась на пороге. На ней была бежевая замшевая юбка с вышивкой и розовый асимметричный топ из набивной ткани в японском стиле. Она говорила по мобильному телефону:

— …и написать на открытке: «Поздравляем! Новость потрясающая! Твоя фотография нужна нам на обложке прямо сейчас», восклицательный знак. Да, это такая палочка с точечкой внизу. И пусть Рашенда мне позвонит, я буду около одиннадцати.

Аманда щелчком закрыла свой телефон-раскладушку и деловито вошла в комнату, бросая вокруг себя рассеянные взгляды.

— Криста перешла работать в «Луис». Настоящая катастрофа для нас. Куда мне можно сесть?

— На стул. На диван. На пол, если хочешь.

— Ты знаешь, о чем я. Где я могу сесть в моей юбке?!

— А-а-а. Лучше всего на кровать, я думаю. То есть попробуй сесть на самый краешек. Сэм недавно спал здесь, а у него, может, была перхоть и грязные волосы. Точно не могу сказать.

Аманда посмотрела на кровать, перевела взгляд на Джеки и очень медленно моргнула.

— Одевайся, я проконтролирую, как ты накрасишься.

Десять минут спустя она сидела на краю кровати, а Джеки, как обычно, стояла напротив. Она надела свое новое платье, туфли на каблуках, маленькие прозрачные трусики, которые Аманда нашла в недрах шкафа, и ожерелье из серебра. Губы она накрасила красной помадой, а на волосах было столько средства для укладки, что они слиплись, как иголки у ежика. Такой мультяшный стиль.

Отсутствующее выражение лица Аманды и то, как она покачивала ногой, говорили о том, что до совершенства еще далеко.

— Может, мне надеть кардиган? — спросила Джеки.

Аманда скривила губы.

— Что тогда не так? Если ты о том лифчике, я его не ношу. Это все равно что надеть накладную грудь.

— Нет-нет, все прекрасно. Нам над тобой нужно поработать.

— То есть?

— Джеки, с одеждой все в порядке, но кое-что в тебе не так, как надо. Наслаждайся собой — покажи свои формы, будь более раскрепощенной. Ты выглядишь так, как будто вышла из бассейна посреди зимы и обнаружила, что кто-то украл твое полотенце.

Джеки насупилась и сложила руки на груди.

— Ну вот видишь. В таком платье руки на груди не складывают. Плечи назад, назад плечи! Сделай вырез на груди поглубже.

— Неестественно как-то.

— Дорогая моя! На одной естественности далеко не уедешь. Она хороша для девятнадцатилетних девчонок, но вряд ли хороша для тех, кому за тридцать. Ладно, давай немного прорепетируем твое свидание.

Аманда подняла брови, как бы ожидая, что Джеки выдвинет какие-нибудь идеи.

— Ну хорошо. Во-первых, тебе надо опоздать минут на десять — пятнадцать. Во-вторых, тебе надо казаться популярной. Пусть твой мобильный будет звонить несколько раз за вечер. Или ты столкнешься с кем-нибудь из знакомых, лучше всего — с великолепным мужчиной.

На лице Джеки сначала отразилось смущение, потом подозрение.

— Дальше, во всем должна присутствовать чувственность: в том, как ты пьешь, ешь, снимаешь пальто. В каждом твоем действии должен сквозить секс. Проще говоря, веди себя, как Жюльетт Бинош. — Аманда затянулась сигаретой и прищурилась. — То же касается и разговоров. Везде должен быть сексуальный подтекст. Ну расскажи, например, не о глобальном потеплении, а о твоем чудесном отдыхе в Бразилии. И не о твоей тяжелой работе, а о том, как ты любишь заниматься йогой и как хорошо у тебя получается поза вьющегося лотоса, или как там она называется? А, не важно.

Джеки выглядела совсем загруженной — у нее опустились плечи, и она, казалось, ссутулилась почти до земли.

— Просто… знаешь ли… не так уж легко, когда одна твоя половина чего-то желает, а другая твоя половина с удовольствием бы осталась дома и посмотрела сериал.

— Стоит только начать, и все будет отлично.

— Но последний, с кем я целовалась, был тот парень на вечеринке. Я не готова к поцелуям, это точно.

— Дорогая моя, за восемнадцать месяцев ничего не изменилось. Действуют те же правила. Пусть они все чувствуют себя богами, но они должны знать, что у тебя есть несколько богов на выбор.

— Но это же Саймон! Издательство «Гералд» объявило его Самым Желанным Мужчиной Британии. Дважды. Дело в том, что он знает, что он бог, и у него есть все тому доказательства.

Аманда зевнула.

— Хотелось бы мне знать, — сказала Джеки, — как бы ты справилась, будь у тебя свидание с мужчиной, который был недавно помолвлен с Моникой Кей.

Моника Кей была моделью, не так давно снявшейся в фильме «Стриптизерши». Эпизод с ее участием был описан в «Гардиан» как «грязные танцы, уровень исполнения которых превосходит выступления многих гимнастов». У Аманды и Джеки этот эпизод тут же начал рисоваться в воображении, однако Аманда смахнула его вместе с сигаретным дымом.

— Не время фантазировать, — сухо сказала она. — Скорее всего Саймон по горло сыт всеми этими фокусами в духе Гудини. В постели гимнастки с упругими телами могут быть скучными, сама знаешь. Он, возможно, мечтает о реальных женщинах с целлюлитом и плохими зубами. — Джеки округлила глаза. — Это как у Чарлза и Камиллы, не так ли? Они поняли, что им не нужны большие сиськи и ноги от ушей. Им нужно нечто большее — друг, спутник жизни.

У Джеки перед глазами появились первые страницы таблоидов с ее фотографией под руку с Саймоном и подписью: «Эффект Камиллы. Саймон Бест предпочел гламурным красоткам спокойную жизнь со старой подругой».

— Я только хочу сказать, — сказала Аманда, наблюдая как эффект Камиллы отражается на лице Джеки, — что ты по-своему не менее привлекательна, чем любая Моника Кей.

— Дело не только в ней. — Джеки уже сидела на полу, теребя подол платья. — Я перестала быть женщиной. У меня больше нет необходимых качеств. Я… привыкла без мужчины, все делаю сама. Никто мне не дарит цветы, мне не для кого надевать красивое нижнее белье. Когда ты долгое время одинока, то попросту забываешь все женские уловки и штучки и, как бы пройдя по кругу, вновь становишься девственницей. Саймон думает, что у него ужин со взрослой, опытной женщиной, а на самом деле он получит четырнадцатилетнюю девочку-подростка в откровенном платье.

— Ну, думаю, бокал мартини все исправит.

У Аманды зазвонил телефон.

— Рива? Да. Что ты имеешь в виду? Кто она такая, если не влиятельная женщина? Кто? Я знаю, но в этом случае нам бы понадобилось нечто совсем иное, чем парик в стиле мисс Хрюшки и топ от Версаче для королевы Елизаветы, не правда ли? И вообще-то я думаю, что ты могла бы меня и поддержать перед миссис Элсворт. Нет, поддержать, то есть защитить. Ах, ладно, забудь. Скажи миссис Элсворт, что я заеду к ней, когда занятия в школе закончатся. — Аманда закатила глаза: — Этого мне не хватало! Понятно, что не Донателлу Версаче имела в виду школа Пинтон-Преп, когда подбирала наряд для мисс Влияние. Ну, мне пора.

Она соскользнула с кровати и разгладила юбку.

— У тебя все как надо, Джеки. Остается только подправить кое-что. И если ты собираешься привести Саймона сюда после ужина, постарайся, чтобы твоя квартира не выглядела уж совсем как в той комедии с Роми Шнайдер. Пусть, войдя к тебе, он попадет в будуар, клоаку или бордель на худой конец. Только не в общагу студентов-медиков, милочка. Позвони мне попозже.

С этими словами Аманда покинула Джеки, оставив ее один на один со всеми мыслями. Принимая во внимание предмет ее размышлений, Джеки было не позавидовать.

В 15.30 Аманда припарковалась у Пинтон-Преп — школы, где учились ее дети. Она забирала своих отпрысков раз в неделю, обычно по четвергам. Детям было все равно, кто возил их по городу на различные мероприятия, однако Аманда завоевала определенную репутацию в Пинтон-Преп. Неприязнь, которой веяло от других матерей, вперемежку с толикой уважения действовали на Аманду возбуждающе.

Подъезжая к воротам школы на светло-коричневом «мерседесе», Аманда чувствовала себя Круэллой де Вилль на благотворительном вечере Общества гуманного обращения с животными. Чего стоила одна ее машина — вряд ли кто-нибудь мог подумать, что мать возит на ней детей в школу. Светло-серые кожаные кресла, салон отделан под мрамор, словом, «только для взрослых». Не сравнить с оборудованными всем необходимым автомобилям и других матерей, которые представляли собой одновременно игровые комнаты и крепости на колесах со специальными светоотражателями, подстаканниками для детских кружек, ящиками с кучей учебных фильмов и детскими наборами для оказания первой помощи. Весь вид такой машины говорил: «Дайте проехать. В автомобиле благополучная семья, в которой дети на первом месте».

Все мамаши были одинаково практичными и энергичными. Они все были похожи друг на друга, как члены одной большой семьи: длинноволосые блондинки с прическами, как у афганских борзых, в удобных ботинках на каблуках, в обтягивающих джинсах. Все они мечтали об одном и том же: денег побольше, дом попросторнее, няня попокладистее. С каменным лицом сборщика налогов они вытягивали из своих мужей ценные подарки, поводом для которых служил, например, день рождения их ребенка. Они содержали в порядке свои дома и скелеты в шкафу с той же деловитостью, с которой раньше работали в области связей с общественностью или в службе доставки пиццы. Соперничество друг с другом было по большей части единственным, что заставляло их вставать с постели по утрам. Аманда была из другого мира, поэтому не заслуживала даже их презрения.

— Привет, Аманда. Как дела? — Одна из мамаш постучала пальцем по стеклу машины. Как ее зовут, Аманда не помнила.

Она опустила стекло, послышался рэп, звучавший почти на полную мощность. Блондинка изогнулась, чтобы рассмотреть, как Аманда одета.

— Какая у тебя чудесная юбка! — выдохнула она. Эта мамаша была одной из немногих почитательниц Аманды в отличие от большинства, считавшего ее честолюбивой и жесткой — как Джоан Кроуфорд в фильме «Дорогая мамочка».

— Это Донна… Каран, — сказала Аманда, вытаскивая прикуриватель и роясь в сумке в поисках сигареты.

Справа от дружелюбной блондинки она заметила русалочий светлый парик, который подпрыгивал вверх-вниз на головке Кэсс. Блузка Аманды из тончайшего шелка смялась под лямками рюкзака девочки.

— Извините, — высунулась Аманда из окна. — Милая, поосторожнее с рюкзачком, не порви мамину кофточку!

Кэсс остановилась, одернула рукава и вновь направилась к машине. Парик слегка съехал в сторону, а блузка скомкалась на спине, так что стали видны ее штанишки.

— Ладно. — Аманда спрятала голову обратно в машину и откинулась на кожаном сиденье. — Что тут сделаешь. — Она зажгла сигарету.

Блондинка смотрела, как Кэсс, волоча ноги в розовых туфлях на платформе, прошла мимо нее к машине. Открывая дверь, она дружелюбно помахала ребенку, на котором было монашеское облачение с мантией.

— Пока-пока, Кэсси, — сказала блондинка писклявым детским голоском.

— До свидания, миссис Ван Хопенмейер. — Кэсс величественно взмахнула ручкой и принялась пристегиваться.

— Дорогая, сними сначала рюкзак. И кто это был? — Аманда взглянула в сторону блондинки в обтягивающих брюках.

— Это мама Эмили.

— Эмили?

Кэсс закатила глаза:

— Ну, Эмили ты знаешь. Ее папа в сельской тюрьме.

— А, ну да. Она показалась мне знакомой. Дорогая, — Аманда перегнулась через кресло и поправила свою блузку, — что же случилось с твоими глазками-пугалками?

— Миссис Элсворт их забрала.

— О Господи! Что она сказала?

— Она сказала, что тебе надо бы увидеться с ней после школы. — Кэсс криво улыбнулась. — Смотри! Вот она идет.

Аманда посмотрела. К «мерседесу» приближалась сама миссис Элсворт.

Аманда засунула окурок в пепельницу, вытащила духи из сумочки и побрызгала в машине, распространив густой аромат «Д’Эдриен». Кэсс наблюдала за всем этим своими большими, подведенными тушью глазами.

— Мамочка, она знает, что ты куришь, — сказала она как бы между прочим.

— Откуда?

— Картинка Поппи, помнишь?

О да! Одним из первых домашних заданий, которое получил Поппи, было нарисовать «мамин портрет». На картинке Поппи была изображена огромная синяя голова в форме картофелины с единственным глазом посредине, а вместо рта была гигантская сигарета в желтую крапинку с пылающим концом.

— Бобу Марли и в подметки не годится, — сказал Николас, когда увидел этот портрет.

— Миссис Ворт, — миссис Элсворт постучалась в окно, — я подумала, что сэкономлю ваше время, если выйду к вам сама.

Аманда выскочила из машины, захлопнув за собой дверцу. Она погрозила за спиной пальцем, чтобы Кэсс не вздумала играть с ручным тормозом или еще с чем-нибудь.

— Спасибо, миссис Элсворт. Мне очень жаль. Как я понимаю, Кэсси нужно было одеться иначе.

Миссис Элсворт сложила ладони перед грудью и улыбнулась той улыбкой, которую заставляют изображать на занятии йогой, когда вы делаете растяжку на пределе возможностей, а вам еще надо не забыть правильно дышать.

— Ну, мы полагаем, что она одета не совсем подходяще для семилетней девочки, — начала лгать миссис Элсворт, глядя не на Аманду, а на Кэсс, которая осторожно высыпала содержимое бардачка на сиденье.

Очевидно, миссис Элсворт ожидала увидеть детскую книжку или энергетический обед в пластиковом контейнере. Ведь это и должно быть у правильной матери в бардачке. Но у Аманды там оказались (миссис Элсворт мысленно делала опись): пара колготок, освежитель полости рта, упаковка таблеток нурофена, шариковая ручка, две пары солнцезащитных очков, бутылка «Баккарди бризер».

— Вполне осознавая, что ваша работа приобщает Кассандру к миру высокой моды, — она явно хотела сказать «откладывает грязный отпечаток на ее ранимой детской душе», — мы все-таки надеялись увидеть образец для подражания, которому дети могли бы следовать. Например, таких влиятельных женщин, как Жанна д’Арк, королева Елизавета I, мать Тереза, Шерри Блэр.

Аманда нахмурилась настолько сильно, насколько ей позволял ботокс.

— Шерри Блэр, я думаю, было бы трудно повторить, — сказала она задумчиво, вспоминая, было ли у нее что-нибудь в гардеробе, что могло сойти за вещь от индийского дизайнера Ронит Зилха, — может быть, лучше Мадонна? Кэсс как-то мечтала стать Мадонной. — Миссис Элсворт уставилась на Аманду. — Во всяком случае, она здесь живет. Мадонна. В Британии. И она дружит с принцем Уэльским и с Полом Маккартни, и она какой-никакой, но столп… — Миссис Элсворт опять заулыбалась, как на йоге. — Да, миссис Элсворт, спасибо, мы поняли.

Аманда отвернулась и приоткрыла дверь машины.

«Ты, сучка, убирайся с глаз моих, убирайся!» — оглушительно заорало радио, и миссис Элсворт содрогнулась. Аманда, нагнувшись, сделала звук тише.

— Миссис Элсворт, — Кэсс взглянула из-под прядей своего русалочьего парика, — а что такое презерватив?

Аманда и миссис Элсворт обменялись многозначительными взглядами.

— Милая моя, я тебе позже объясню, — сказала Аманда, сделав Кэсс страшное лицо.

— Но ты неправильно пишешь слово «помидор». — Определенно, Кэсс получала удовольствие.

Аманда повернулась к учительнице.

— Такое часто случается? — спросила она компанейским тоном, каким между собой разговаривают подружки.

— Я с этим не сталкивалась, — строго сказала миссис Элсворт, — иногда такое поведение наблюдается у детей, у которых есть старшие братья или сестры переходного возраста.

— О!

— Однако при возникновении подобных проблем лучшим путем их решения мы считаем правду, поданную в упаковке любви и взаимопонимания.

— Еще раз спасибо, — сказала Аманда, садясь в машину и закрывая оконное стекло. — Помаши рукой миссис Элсворт. — Аманда отъезжала от школы на рекомендуемой скорости семь миль в час. — Маши, маши. Ох, ну и влипли же мы.

— Так что же это? — спросила Кэсс.

— Это то, что мужчины натягивают себе на голову, когда дурачатся, или иногда на выхлопную трубу.

— А можно послушать песенки из фильма «Мой друг Флик»?

— Нет, нельзя. Мы послушаем из фильма «Сердце». Они тебе понравятся: «Желтая лента, повязанная вокруг дуба», «По морям».

— Хорошо.

Аманда включила радио и откинулась на сиденье. И вдруг из динамика послышался хриплый, надтреснутый голос Феликса Кэта: «Да, именно это они всегда и говорили, — Аманде показалось, что Феликс присвистнул, — но понимаете, я думаю, что окружающие не сознавали, как много влияния она оказала. Песня «Я не влюблен». Ведь в ней слышатся нотки «Взрослые парни не плачут» Дитера Болена. В этой песне вся Эмбер: ее голос, ее идея. А «Энджи» ведь «Роллинг Стоунз» написали для нее. Сначала песня называлась «Эмбер», правильно я говорю? Только когда Мерлин пригрозил переломать кое-кому ноги, название изменили. Таких случаев немало. У нее был дар вдохновлять. Она кружила мужчинам головы. В этом все дело, так я думаю».

«Уитли, вы согласны?» — спросила дикторша нервно.

«Нет, я вынужден не согласиться. — Новый голос был низким и слащавым, таким обычно говорят тучные мужчины, любящие удовольствия. — Я считаю большим преувеличением называть Эмбер Бест одной из значимых персон двадцатого столетия, даже в области популярной музыки. Но конечно, ее личность была харизматической. И никто не сомневается, что она умела подчинять мужчин своему обаянию и заставляла их выполнять все ее прихоти. Феликс это подтвердит, я уверен».

Опять послышались свистящие нотки. Говорил Феликс Кэт. «Но в тридцатых какая-нибудь Джеральдина Шарп…»

— Они говорят о маме Зельды, правда?

От неожиданности Аманда вздрогнула и схватилась за руль. Нагнувшись, она выключила радио.

— Да.

— Почему они о ней говорят?

— Потому что ее показывали по телевизору.

— А что такое харизма?

— Это когда люди от тебя в восторге.

Кэсс посмотрела на нее так, как будто подумала, что ей преподнесли облагороженную версию настоящего значения.

— У мамы и папы Зельды не одна кровать. Зельда говорит, что у них много кроватей в разных комнатах, и ее папа иногда спит внизу, в кресле или в гамаке.

Кэсс уставилась на мать, ожидая, что она будет изумлена.

Аманда ничего не ответила.

— Папочка говорит, это потому, что мамам и папам иногда нужно побыть отдельно, а то они начнут швыряться друг в друга тарелками. — Глаза ее были как два больших блюдца. — Поэтому папочка был в доме Зельды? Мамуля, почему ты грустная?

Аманда поняла, что по ее щекам текут слезы.

— Я думаю о маме Зельды, вот почему.

— Потому что она умерла?

— Да.

— Папочка говорит, что люди никогда не умирают в твоих мыслях, если их очень любишь. Они точно такие же, как и все живые.

— Ну, папочке виднее, — сказала Аманда, — конечно, ему виднее.

Она припарковалась у дома, затормозив так, что шины завизжали на асфальте.