Энджел
Я просыпаюсь в постели одна.
— «Свет», — приказываю я компьютерной системе. Не знаю, как она называется, но Авель запрограммировал ее слушаться и мой голос.
Я поднимаюсь с кровати, гадая, куда он мог подеваться. Завернувшись в простыню, выхожу на поиски. Из-под одной из дверей, которую мы с Райли безуспешно пытались открыть на днях, пробивается свет. Сегодня она приоткрыта.
— Авель? — зову я, приоткрывая ее еще немного, чтобы предупредить о своем появлении. Я не знаю, что в этой комнате, но он держит ее запертой не просто так. Слышу щелчки, и несколько мониторов гаснут, когда я открываю дверь. Он разворачивается в кресле, чтобы встретиться со мной взглядом. Это кабинет.
— Иди сюда, Энджел.
Он раздвигает бедра, жестом приглашая меня. Авель усаживает меня к себе на колени. Его губы приникают к моей шее, а отросшая за ночь щетина щекочет кожу, заставляя меня смеяться.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, прижимаясь к нему сильнее.
— Разбираюсь кое с чем.
— С тем, о чем не хочешь мне рассказывать?
Отвечает мычанием. Раньше его немногословие меня раздражало, но теперь — нет.
— Почему ты не хочешь мне ничего рассказывать? Потому что работаешь на Каттанео?
— Тебя беспокоит, что я на них работаю?
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Возможно?
Судя по этому месту и тому, как Райли отзывалась об Авеле, или о Чёрче, как они его называют, я догадываюсь, что его работа не совсем законна.
— Я бы бросил. Стоило бы тебе только попросить.
— Правда?
Я поворачиваюсь на его коленях, садясь верхом. Его слова удивляют меня. Я не могла представить, чтобы мой отец хотя бы предложил отойти от дел из-за того, что они плохо на меня влияли. Мое мнение ничего не значило. Но это неудивительно, ведь мой отец — самый эгоцентричный человек на свете. А этот мужчина, с которым я познакомилась всего несколько дней назад, готов на все, чтобы я чувствовала себя в безопасности и была счастлива.
Авель просовывает одну руку под простыню и кладет мне на спину.
— Да, — подтверждает он, его пальцы нежно скользят по коже.
— Я не хочу указывать тебе, что делать. Мне всегда не нравилось, что мой отец занимался такими темными делами. По дому постоянно сновали странные типы.
— В нашем доме, где бы мы ни жили, не будет появляться ни одного незнакомого тебе человека.
Я киваю. Верю ему. Также я отмечаю про себя, что он говорит о нашей совместной жизни как о чем-то само собой разумеющемся.
— Не думаю, что мне действительно стоит об этом беспокоиться. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности. С отцом у меня не было такого же чувства.
— Он нехороший человек.
— Я знаю. А ты?
— Не знаю, Энджел. Это зависит от твоей системы убеждений. Но с точки зрения закона — нет, я нехороший человек.
— Что ты делаешь для семьи Каттанео? Райли в шутку сказала, что у тебя «определенный набор навыков».
Авель отводит взгляд, и я понимаю, что Райли была права.
— Эй, — я касаюсь его щеки, желая, чтобы он снова посмотрел на меня. — Ты рассказывал мне, как ты рос. — У меня разрывалось сердце, когда я представляла Авеля мальчишкой на улице, вынужденным выживать. Зачастую улица была для него безопаснее, чем приемные семьи, в которые его определяли. Он даже упоминал, что государство помещало его в психиатрические клиники и пичкало лекарствами. — Уверена, это и привело тебя к тому, чем ты занимаешься с Каттанео.
— Отчасти. Я работаю не только на них. Я скорее вольный стрелок, но в последнее время задержался здесь.
Интересно. Не потому ли он остался, что Каттанео хоть отдаленно напоминают семью? То, чего у него никогда не было. В какой-то степени он — ее часть. Осознает он это или нет, но они с Николаем — настоящие друзья. Ни один из них в этом не признается, но, видя их вместе, я замечаю определенную заботу и уважение.
— Райли — хороший человек, и не думаю, что она бы вращалась среди Каттанео, если бы они были уж совсем плохи.
— Одна из причин, по которой я держусь рядом с Маттео, в том, что он не одержим жаждой крови и власти. Он делает то, что должен, чтобы держать под контролем нелицеприятные части города.
— И он не притворяется тем, кем не является, — добавляю я. В отличие от моего отца.
— Не притворяется, — соглашается Авель.
— Хорошо, тогда, — я придвигаюсь ближе, желая дать ему понять, что никуда не денусь. — Что ты для них делаешь? — снова спрашиваю я.
— Я добываю для них информацию.
Звучит не так уж страшно, но все не может ограничиваться только этим. Слишком уж он уклончив.
— Какую именно? Типа, следишь за сплетнями? — поддразниваю я со смехом, но лицо Авеля остается непроницаемым.
— Если кому-то нужна информация, я ее... извлекаю.
Мои брови взлетают вверх.
— Извлекаешь для них, — повторяю я.
Он кивает.
— То есть, если бы я что-то знала, а ты хотел бы это узнать, ты мог бы это выудить из меня?
— Как правило.
— Как?
— Ты знаешь как, Энджел.
Я почти уверена, что да.
— Ладно.
— Ладно?
— А что я должна на это сказать?
— Я не думал, что ты все еще будешь сидеть у меня на коленях.
— Я не должна от тебя бежать.
Я провожу руками по его груди и обвиваю шею. Большой палец ложится на шрам. Мне трудно представить Авеля, делающего такое, но, возможно, это делает не Авель. Это делает Чёрч.
— И это то, о чем я говорю, Энджел. Я и сам не знаю, на что способен, но одна мысль о том, что ты побежишь от меня или уйдешь, толкает меня к краю.
— Ты не причинишь мне вреда.
Я не могу в это поверить. Не хочу.
— В тот первый день я сказал тебе, что не хочу причинять тебе вред.
Я припоминаю тот момент. Почему кажется, что это было месяцы назад?
— Что ты никогда не причинишь мне физического вреда.
— Не причиню. Но я также не позволю тебе уйти.
— Даже если я попрошу?
— Даже если ты попросишь.
Я кладу голову ему на плечо. Это должно пугать меня, но почему-то не пугает. Напротив, я чувствую, что влюбляюсь в него еще сильнее. Может, и со мной тоже не все в порядке.
— Я не прошу тебя об этом, — говорю я, прижимая губы к шраму на его шее.
Я хочу быть центром вселенной Авеля, потому что он стремительно становится центром моей.