Эдуард III

Я вижу, что глаза ее своими

Он так и ест и с губ, как мед, впивает

Ее слова; лицо ж его подобно

Тем облакам, что по ветру несутся

И тают, очертания меняя.

Когда она краснеет, он бледнеет,

Как будто кровь его волшебной силой

Влечет она к себе; а побледнеть

Случится ей в почтительной боязни

Он вспыхнет всей красой своей багряной,

Похожей на ее румянец чистый,

Как на коралл кирпич, как смерть на жизнь.

Чем объяснить такое состязание?

Ее вгоняет в краску скромный стыд

От близости особы венценосной;

Его же - стыд нескромный, от сознания,

Что он, король, глядит куда не надо.

Она при нем, как женщина бледнеет,

Невинный страх к величию питая;

А он - переживая страх вины

Перед своим достоинством державным.

Прощай, война! Придется нам, пожалуй,

В осаде сердца стойкого завязнуть.

Вот и король, бродящий одиноко.

При мне она еще прекрасней стала;

Что слово у нее - то гибче ум

И серебристей голос. Как забавно

Давида и шотландцев представляет!

"Вот, что он мне сказал", - такой же говор

И обороты все такие ж, но выходит

Получше, чем шотландцы говорят.

"А вот, что я сама ему сказала".

И кто ж подобно ей сказал бы это!

Когда врагов она в глаза хулила,

Не ангельский ли клич со стен был слышен?

Заговорит о мире - посылает

Войну в темницу словно; о войне

Воскрес бы Цезарь сам, чтоб с нею слиться

В воинственном восторге. Мудрость только

В ее речах не глупостью звучит

И лишь в ее наружности прекрасной

На красоту природа не клевещет.

Приветлива она - нет лета жарче;

Сурова - холоднее нет зимы.

Мне ль осуждать шотландца за осаду

Ценнейшего из всех сокровищ края!

Но трусом он себя явил бесспорно,

Покинувши добычу так позорно.

Людовик здесь? Чернила и перо!

Несу, мой повелитель.

Да скажи

Там лордам, чтобы в шахматы играли

Спокойно: я один хочу остаться.

Исполню, государь.

(Уходит.)

Молодчик этот

Порядочно в поэзии начитан

И шустр умом. Я страсть ему свою

Хочу открыть: пусть он ее завесит

Покровом из батиста, сквозь который

Царица над царицами красы

Увидела б свое изображенье.

Все есть? перо, чернила и бумага?

Все, государь.

Тогда садись со мною

Под эту сень. Вообразим, что в зале

Совета мы. Совет наш будет зелен,

Как мысли наши зелены; когда ж

Мы снимем бремя с них, нам станет легче.

Теперь нужна мне золотая муза:

Зови ее сюда с пером волшебным.

Начнешь вздыхать - должны быть вздохи слышны;

Скорбеть начнешь - должны быть слышны стоны;

А где дойдет до слез - должна быть речь

Мольбами так окутана, чтоб очи

Татарина увлажнились и жалость

Кремневым сердцем скифа овладела.

На это власть дана перу поэта

И, если ты поэт, будь властен так же,

Любовью государя вдохновившись.

Созвучье струн налаженных способно

Вооружить вниманьем уши ада:

Тем более душа поэта может

Привлечь к себе отзывчивое сердце.

К кому же речь держать, милорд?

К той,

Кто в силах пристыдить красу любую

И мудрость в глупость превратить; чье тело

Всех женских чар сияние, прекрасней

Прекраснейшего: вот тебе начало.

Красивому название дай еще

Красивее и, им же восторгаясь,

Превозноси его как можно выше.

За льстивость осуждения не бойся:

Будь твой восторг хоть вдесятеро больше,

Все ж вдесятеро десять тысяч раз

Действительность окажется ценнее.

Пиши, а я предамся созерцанью.

Не позабудь сказать, что от ее

Красы я изнываю в муках страсти.

Так, значит, это женщина?

Какой же

Иной красе я покориться мог бы?

Кому же, как не женщинам, поем

Мы о любви? Иль думал ты, что лошадь

Я воспевать хочу?

Необходимо

Еще мне знать сословие иль сан.

Престол - вот сан ее; а мой - скамейка,

Которую она небрежно топчет.

По этому могуществу ты можешь

Судить и о сословии. Пиши,

Пока я размышляю. Не сказать ли,

Что голос у нее, как соловей?

Но каждый ведь пастух весной про то же

Твердит своей зазнобе черномазой;

И к месту ли тут соловей, поющий

О горестях супружеской измены?

Нет, прочь его! Хоть грех - все грех, - но слыть

Грехом не хочет он: ему приятно

Слыть доблестью, как доблести - обратно.

О волосах сказать, что мягче шелка

И янтаря желтее в отражении

Угодливого зеркала. Нет, лучше

Я с зеркалом сравню ее глаза:

Они, скажу, в себя вбирают солнце,

Горячими его лучами брызжут

На грудь мою и зажигают сердце.

О, сколько вариаций порождает

В моей душе мелодия любви!

Что ж, превратил ты в золото свои

Чернила? Нет? Моей богини имя

Лишь крупно напиши: позолотит

Оно бумагу вмиг. Читай скорее!

Давно открыл я уши, чтобы звуки

Твоей поэзии ловить.

Еще

Периода хвалы я не закончил.

Хвале, как и любви моей, нет меры;

Они так бурны обе, что в период

Законченный вмещаться не желают.

Краса ее равна моей лишь страсти:

Там - целый мир, здесь - тот же мир с прибавкой;

Ее хвалить трудней, чем в море капли

Пересчитать, - чем обратить в песчинки

Огромный холм и каждую запомнить.

Так что же ты с периодом суешься,

Когда о восхваленье бесконечном

Идет вопрос? Я слушаю, читай.

"Прекрасней и скромней царицы ночи..."

И сразу же две грубые ошибки.

Сравнил ее ты с тою, чье сияние

Во мраке лишь мы светом почитаем;

При солнце же она огарком жалким

Нам кажется. Моя любовь и в полдень

Перед небесным оком устоит:

Сними с нее покров - затмит и солнце.

Еще ошибка в чем, мой повелитель?

Перечитай.

"Прекрасней и скромней..."

Скромней! Я не велел тебе копаться

В ее душе. Мне было бы приятней

Скоромницу, чем скромницу в ней видеть.

Все вычеркни - луны я не желаю.

Уподоби ее ты лучше солнцу;

Скажи: она в три раза ярче солнца,

Соперничает качествами с солнцем,

Родит благоухания, как солнце,

Смягчает стужу зимнюю, как солнце,

Пестрит убранство летнее, как солнце,

Смотрящих на нее слепит, как солнце,

И, так во всем ее равняя с солнцем,

Проси и щедрой быть подобно солнцу,

Которое к ничтожной травке так же

Благоволит, как и к пахучей розе.

Теперь, что за луной идет, посмотрим.

"Прекрасней и скромней царицы ночи

И в твердости отважней..."

Ну, отважней?

Чем кто?

"Отважней, чем Юдифь..."

Вот стих

Чудовищный! Недостает меча:

Тогда бы я ей голову подставил.

Долой! Долой! Послушаем, что дальше.

Я дальше ничего пока не сделал.

Спасибо, что, хоть плохо, да немного,

Плохого же довольно за глаза.

Нет, пусть уж о войне боец толкует,

О тягостях неволи - заключенный;

Страданья лучше всех больной опишет,

Голодный - сладость пиршества, прозябший

Живительное действие огня

И каждый горемыка - прелесть счастья.

Уж попытаюсь сам, давай-ка.

Тссс!

Сокровще души моей идет.

Негоден никуда твой план, Людовик,

И неуч ты изрядный в этом деле.

Разведчики, летучие отряды

Все, все не там, где следует.

Простите

За смелость, повелитель: из одной

Лишь преданности я пришла проведать,

Как добрый государь мой поживает.

Ступай и переделай все.

Иду.

(Уходит).

Мне больно, что король наш так печален:

Чем подданная верная могла бы

Тоску, к тебе приставшую, прогнать?

Ах леди! Не способен я, тупица,

Стыд прикрывать цветами утешения.

Здесь не живу я - мучаюсь, графиня.

Чтоб здесь могли тебе не угодить

Избави Бог! О государь мой добрый,

Скажи, скажи мне, чем ты недоволен?

Приближусь ли тогда я к исцелению?

Настолько же, властитель мой, насколько

Могу ручаться в том я женской властью.

Ну, если это верно, я спасен.

Лишь поручись, что ты вернешь мне радость,

И радостен я буду вновь, графиня;

Иначе - смерть.

Все сделать я готова.

Клянись.

Клянусь святыми небесами.

Теперь поговори сама с собою;

Шепни, что есть король, в тебя влюбленный,

Что ты властна его счастливым сделать,

Что поклялась ты радость мне вернуть

Своею женской властью, - сделай это

И объяви: когда я буду счастлив?

Все сделано, мой грозный государь.

Что из любви моей отдать я вправе,

То получил ты с преданностью вместе:

Приказывай - тебе я повинуюсь.

Ведь я сказал, что я тебя люблю.

Нужна тебе краса? Бери, коль можешь:

Хотя она и очень мало стоит,

Ее ценю я вдесятеро меньше.

Иль честь тебе нужна? Бери, коль можешь:

В расходе честь растет. Что дать я в силах

И что ты в силах взять - бери.

Хочу

Я взять красу твою.

О, будь она

Личиной разрисованной, охотно

Я стерла бы ее и отдала бы;

Но, государь, она с моею жизнью

Так слита, что брать уж надо обе:

Краса моя - лишь тень от солнца жизни.

Но ты ее взаймы, для наслаждения,

Могла бы дать.

Как невозможно душу,

Живым оставив тело, дать взаймы,

Так невозможно дать взаймы и тело,

Сберегши в нем живую душу. Тело

Обитель, храм, престол души; она же

Божественный, бесплотный, чистый ангел:

Тебя впустить в ее жилище - значит

Убить ее и быть убитой ею.

Но ты клялась мне дать, что захочу я.

Дать, что могу, клялась я, государь.

Мне нужно только то, что дать ты можешь;

Я не прошу: скорее - покупаю.

Любви твоей хочу и за нее

Плачу ценой своей любви безмерной.

Из уст, не столь священных, осквернила б

Такая речь любви святое чувство.

Любовь, что вы сулите мне, - не ваша:

У цезаря есть цезаря супруга;

И я своей любви не госпожа:

У Сарры есть владыка. За подделку

Печати вашей смертью вы казните;

Дерзнете ль долг и клятву преступить

Вы, царь земной, перед Царем Небесным?

Дерзнете ль на металле запрещенном

Подобие Его вы отчеканить?

Священных брачных уз не признавая,

Вы большему величию, чем ваше,

Наносите удар: сан мужа старше,

Чем короля, - ваш праотец Адам,

Единственный тогда владыка мира,

Был Богом возведен в мужья, но не был

Им в короли помазан. Нарушитель

Не вами даже изданных законов

Считается преступником: насколько ж

Преступнее попрать закон, скрепленный

Десницею Господнею! Я знаю,

Что государь испытывает только

Жену того, кто честно исполняет

Свой долг в рядах бойцов, к словам любви

Преклонит слух она иль не преклонит?

От этих слов и удаляюсь я:

Не государь мне страшен, а судья.

(Уходит.)

Краса ль ее от слов небесной стала?

Слова ль ее красу смиренно славят?

Как прелесть придает ветрилу ветер,

Ветрило же нам ветра прелесть кажет,

Так и она себя словами красит,

Слова - собой. Завистливый паук,

Вбирающий смертельный яд порока,

О, почему я не пчела, чтоб медом

Душевной чистоты ее питаться!

Но для красы столь нежной - долг суровый

Не чересчур ли строгий надзиратель?

Ах, будь она моей, как этот воздух!

Да так и есть: хочу ее обнять

И самого себя лишь обнимаю.

Добьюсь я своего - заставит смолкнуть

Любовь моя и разум и рассудок.

Ее отец! Подговорю его,

Чтоб стал моей любви он знаменосцем.

Что моего властителя печалит?

Дозволено ли будет мне узнать,

Чтоб мог я мрак души его рассеять,

Коль старых сил моих на это хватит?

По доброте ты мне сулишь в подарок

То самое, что выпросить хотел я;

Но для чего - о мир, кормилец лести!

Ты золотишь язык наш, а поступки

Свинцом отягощаешь и ко лживым

Обетам нас неволишь? Если б мы

Могли читать в закрытой книге сердца,

Чтоб сдерживать язык, когда он хочет

Сказать не то, что там!

Не доведись

Мне, государь, в летах моих преклонных

За золото платить свинцом! Мой возраст

Скорее груб, чем льстив, - и повторяю:

Лишь знал бы я причину вашей грусти

Да силы бы мои не изменили

На муки сам пойду, чтоб вас утешить.

Обманщиков знакомая повадка:

Что словом задолжали - не платить.

Ты мне и клятву дашь, не сомневаюсь;

Когда ж узнаешь правду, - как отрыжку,

Проглотишь необдуманное слово

И в помощи наверное откажешь.

Клянусь вам, государь: подставьте меч

Готов на нем я жизнь свою пресечь!

А для того, чтоб мне помочь, решился б

Ты на потерю чести?

Если средства

Иного нет у вас, потерю эту

Я прибылью считал бы для себя.

Не можешь ты поклясться и отречься?

Нет, не могу; а мог бы - не хотел бы.

Возможно все. Что мне тогда сказать?

Что говорят обычно негодяю,

Который святость клятвы нарушает.

Что ты ему сказал бы?

Я сказал бы,

Что изменил и Богу он и людям,

И отметен и Богом и людьми.

Уговорить кого-нибудь нарушить

Святой обет - кто мог бы это сделать?

Не человек, а дьявол только мог бы.

Так сослужи мне дьявольскую службу

Иль стань клятвопреступником - порви

Все узы между мною и собою.

Коль господин ты и себе и клятве,

Ступай сейчас же к дочери своей

И прикажи, уговори, как хочешь

Заставь, чтоб на любовь мою любовью

Ответила она. Без возражений!

Пусть твой обет ее обет убьет

Иначе знай, что твой король умрет.

(Уходит.)

О, подлый долг пред королем безумным!

Велик соблазн: ведь он меня заставил

Поклясться Божьим именем - обет,

Во имя Бога данный, уничтожить.

Поклялся бы я правою рукою

Отрезать руку правую! Не лучше ль

Святыню осквернить, чем ниспровергнуть?

Ни то, ни это, нет. Сдержу я клятву

И отрекусь пред дочерью моей

От всех благочестивых наставлений:

Скажу, что позабыть супруга надо

И королю объятия открыть;

Скажу, что преступить обет не трудно,

Но трудно получить потом прощенье;

Скажу, что вправду добр лишь тот, кто любит,

Но доброта не есть еще любовь;

Скажу, что сан ее бесчестье смоет,

Но от греха все царство не избавит;

Скажу, что я обязан убеждать,

Но ей вольно со мной не соглашаться.

Вот и она. Найдется ли другой

Злодей, как я, для дочери родной?

Я вас ищу, отец. И мать и пэры

Меня послали к вам с усердной просьбой,

Чтоб вы его величество старались

От мрачных размышлений отвлекать.

(в сторону)

Как быть мне с порученьем злополучным?

Начать: "мое дитя"? Хорош отец,

Склоняющий дитя свое к соблазну!

Женою Солсбери ли мне ее назвать?

Но мы друзья: хорош и друг, что дружбу

Способен обокрасть! - Ты мне не дочь

И моему испытанному другу

Ты не жена. Не Уорика ты видишь,

А стряпчего по дьявольским делам:

Я в Уорика преобразился только,

Чтоб короля исполнить порученье.

Великий наш король в тебя влюблен;

Он властен у тебя взять жизнь, как властен

Отнять и честь, - так соглашайся лучше

В залог оставить честь, чем жизнь: из чести

Что потеряешь - вновь найти ты можешь,

А жизни мы лишаемся навеки.

От солнца сохнет сено, но траву

Оно живит; король, позоря, славит.

Ахилл своим копьем целил те раны,

Что наносил: для сильных мира, ясно,

Зло исправлять добром легко. Мы знаем,

Как с подданными кроток сытый лев;

Поэтому-то он для нас прекрасен

И с пастью окровавленной. Король

Величием своим твой стыд покроет:

Кто высмотреть тебя за ним захочет,

Тот зрения лишится, как от солнца;

И что за вред от капли яда морю,

Когда оно в своих пучинах может

Все утопить и сделать яд безвредным?

Священнейшее имя государя

Смягчит твой грех и горькому напитку

Упреков даст приятнейшую сладость;

И нет греха в деянии, когда

Его не совершить нам без позора.

Так, моему властителю радея,

Одел я добродетелью порок

И от тебя ответа ожидаю.

В осаду из осады! Для того ли

Я от врагов напасти избежала,

Чтоб вдесятеро горшую напасть

Изведать от друзей? Иль опорочить

Не мог он кровь мою, не совращая

На грех того, чья кровь во мне течет?

Не диво, что полны заразой ветви,

Когда и корень заражен; не диво,

Что гибнет прокаженное дитя,

Когда в сосцах у матери отрава.

А если так - пусть будет грех свободен;

Пусть молодость живет, узды не зная:

Долой все запрещения закона!

Долой закон Господен, воздающий

Стыдом за стыд и карою за грех!

Нет, лучше умереть, чем согласиться

Стать жертвою нечистых вожделений!

Вот это речь желанная; теперь

И я могу от слов своих отречься.

Почетная могила стоит больше

Срамной опочивальни короля;

Чем выше человек, тем все поступки

Его видней - хорошие, дурные ль;

На солнце и ничтожная пылинка

Для нас как бы существенное нечто;

Чем жарче день, тем, будто бы целуя,

Скорей он разлагает мертвечину;

Могуч топор - могучи и удары;

Тяжеле в десять раз тот грех, который

В священном месте совершен; дурное

Деяние особы властной вводит

В соблазн других; одень ты обезьяну:

От красоты наряда станет только

Уродливей она. Я много мог бы

Сравнений привести, соизмеряя

Величье короля с твоим позором:

Так, в кубке золотом отрава гаже,

При молнии черней ночная тьма,

Гниющие лилеи сорных трав

Зловоннее, - и честь, к греху склонясь,

Втройне твое сияние бесславит.

Я ухожу - пока с благословением,

Но может стать оно проклятьем, если

Ты чистотой пожертвуешь своей

Тому, чего на свете нет грязней.

(Уходит.)

Я за тобой - и обрекаю душу

На вечный ад, когда свой долг нарушу!

(Уходит.)

Как рад я с благороднейшим Одлеем

Здесь встретиться! Что - государь и пэры?

Не видел государя я с тех пор,

Как он меня отправил на вербовку;

Приказ его исполнил я - доставил

Ему солдат, прекрасно снаряженных.

А ладно ль с императором у нас?

Так ладно, как не может быть ладнее:

Помочь его величеству готовый,

Он всех своих владений назначает

Наместником его. Итак - вперед,

Во Францию великую!

И что же?

Обрадовался очень государь?

Он ничего пока еще не знает:

Сидит в своих покоях, огорченный,

А чем - Бог весть! - и приказал себя

До самого обеда не тревожить.

И на кого ни взглянешь - на графиню,

На Уорика, на Артуа, - все хмуры.

Уж что-нибудь здесь кроется наверно.

Ага, трубят! Теперь он вышел, значит.

Сюда его величество идет.

Да будет все по воле государя.

Ах, если б ты владел волшебным словом!

Привет от императора сердечный.

(Подает письма.)

(в сторону)

Не от нее!

Исполнены теперь

Все вашего величества желания.

(в сторону)

Неправда, не исполнены. Но если б!

Владыке моему - любовь и верность.

(в сторону)

Что мне в твоей любви! - Какие вести?

По вашему приказу, и пехота

И конница готовы, государь.

По нашему отказу, пусть пехота

На четырех ногах обратно скачет.

Взгляну, что мне графиня пишет, Дерби.

Графиня, государь?

Ну, император.

Оставь меня.

Что в мыслях у него?

Уйдем, пока в таком он настроении.

(Уходят.)

Так от избытка чувств уста глаголят:

Вдруг, вместо императора, графиня!

Ну что ж? Она и есть мой император,

А я - вассал коленопреклоненный,

Обязанный по взгляду понимать,

Довольна ли она иль недовольна.

Что Цезарю сказать велела та,

С которой не сравняться Клеопатре?

Что нынче же ответит государю.

С чего там растрещался барабан,

В моей груди пугая Купидона?

Вот шкуре то несчастной достается!

Поди, избавь бедняжку от злодея;

Я нежными строками устелю

По ней дорогу в грудь небесной нимфы:

Бумагой писчей мне она послужит

И барабан сварливый превратится

В глашатая, в любезного посла

От мощного властителя к богине.

Невежду поучи играть на лютне

Иль удави ремнем от барабана:

Сдается мне, сегодня непристойно

Нескладной трескотней тревожить небо.

Ступай.

В бою, к которому я рвусь,

Себя своим рукам лишь поручаю:

Пусть моему врагу спешат навстречу

Под бурный марш проникновенных стонов;

Глаза мне будут стрелами, а вздохи

Сослужат службу ветра и до цели

Все выстрелы из сердца донесут.

Но солнца для меня уж нет: ведь солнце

Она сама! Вот почему поэты

Зовут слепым крылатого буяна:

Любовь - наш вождь, пока от страсти зренья

Не лишена.

Ну, что там?

Государь,

Веселый треск о вашем храбром сыне,

О принце Эдуарде, возвещает.

(в сторону)

Вот он - весь в мать! Ее черты зовут

На правый путь, увещевают сердце

И глаз журят за алчность: уж смотрел бы

На то, что есть, не зарясь на чужое!

Гнуснее всех тот вор, который даже

Не может и на бедность-то сослаться.

Ну, мальчик мой, что скажешь?

Дорогой

Отец и повелитель! Я собрал

Все лучшее, что Англия вскормила,

Для нашего похода и явился

Принять от государя указанья.

(в сторону)

Как ни гляжу, все матери лицо

В нем вижу. Да, глаза ее как будто

Впились в меня - и я уже краснею;

Скрыться грех не может: страсть - огонь,

А люди, словно фонари, свет страсти,

Зажженный в них, наружу пропускают.

Прочь, суетности шелковые путы!

Не мне ли суждено расширить грани

Британии прекрасной? И в клетушку

Души моей владыкой не войду я?

Подайте панцирь мне из вечной стали:

Иду на королей! Чтоб добровольно

Склонился я и недруга стал другом?

Немыслимо. Вперед, мой Нэд! Пусть наши

Знамена воздух Франции полощат.

(подойдя к королю и шепча ему на ухо)

С улыбкою приветливою просит

К вам доступа графиня, государь.

Вот и пропало все! Одна улыбка

Освобождает Францию из плена

И нам дарит свободу. - Милый мальчик,

Оставь меня - иди, пируй с друзьями.

(В сторону).

Что в матери твоей? Черна - и только;

А ты напоминаешь мне об этом.

Введи сюда графиню - пусть рассеет

Над нами тучи зимние: покорны

Ее красе и небо и земля.

Грешнее бедный люд рубить и резать,

Чем обнимать на любодейном ложе

Сосуд сокровищ редкостных: поднесь

От ветхого Адама так ведется.

Иди, залезь в мой кошелек, Людовик:

Мотай, швыряй, играй, бесчинствуй - делай,

Что хочешь, лишь оставь меня на время.

Души моей подруга! Ты явилась

Откликнуться небесным словом "да"

На жалобы любви моей нежнейшей?

Отец благословил меня...

Чтоб ты

Мне уступила?

То, что вам по праву

Принадлежит, возлюбленный властитель.

Не меньше, значит, чем за право - право

И за любовь - любовь.

Чем зло за зло

И ненависть за ненависть. Но вижу:

Ни мой отказ, ни мужняя любовь,

Ни ваш высокий сан, ничто святое

Не властно мне помочь в борьбе с величием,

Святого ничего не признающим;

И потому должна я несогласье

В согласье обратить и "не желаю"

Заставить быть "желаю", - если только

Вы сами те препоны удалите,

Что стали между нашею любовью.

Лишь назови: клянусь, что их не будет!

Хотела уничтожить я те жизни,

Что стали между нами, мой властитель.

Чьи жизни, леди?

Вашей королевы

И графа моего: пока они

В живых, распоряжаться мы не смеем

Их собственностью - нашею любовью.

Ты хочешь преступления!

Как и вы:

Уж если строгий ваш закон исполнить

Мешает вам одно, то пусть он также

Вам запретит другого домогаться;

Могу ли я любви поверить вашей,

Когда не соблюдаете вы клятвы?

Довольно! И она и он - умрут.

Ты превзошла красою Геро, я же

Сильнее безбородого Леандра:

Он переплыл пролив пустячный, - я же,

Чужую кровь пролив, достигну Сеста,

Где ждет меня возлюбленная Геро.

Вы сделаете больше: создадите

Реку из крови сердца двух супругов,

Разлучников двух любящих сердец.

В твоей красе - вина супругов этих,

И в ней же - смерть обоих; их судья,

Им смертный приговор я объявляю.

Преступная краса! Судья неправый!

Когда в палату звездную над нами

Всемирный суд нас призовет к ответу

За это зло - мы оба затрепещем.

Что говорит моя любовь? Решилась?

Решилась - кончено. Сдержи лишь слово,

Великий государь, и я - твоя.

Стой, где стоишь, я отступлю немного

И посмотри, как буду отдаваться.

(Быстро поворачивается к нему и показывает два кинжала, висящие у пояса.)

Вот два ножа венчальные - ты видишь?

Возьми один, убей им королеву,

А где ее найти - сейчас узнаешь;

Другим покончу я с любимым мужем,

Который спит спокойно в этом сердце.

Свершится - полюблю тебя. Ни с места.

Державный похотник! Моя решимость

Проворней, чем усердие твое

Меня спасти, - и, сделай лишь движенье,

Вонжу я нож; поэтому стой смирно

И слушай, что даю тебе на выбор:

Иль поклянись от мысли нечестивой

И от меня навеки отказаться,

Иль, вот клянусь,

(На коленях.)

- той кровью, что хотел

Ты запятнать, в мгновенье запятнится

Твоя земля. Клянись, король, клянись

Иль здесь же я умру! Не шевелись!

Клянусь той высшей силой, что дает

Мне силу пристыдить себя, - навеки

Уста мои для просьб таких замкнуты!

Встань, истинная английская леди:

Тобой гордиться может остров больше,

Чем древний Рим гордился той, чей клад

Утраченный стольких стараний вздорных

И множества такого перьев стоил.

Встань, леди, - добродетели твоей

Мой тяжкий грех грядущей славой будет:

От суетного сна я пробудился.

Нэд, Уорик, Дерби, Артуа, Одлей,

Куда вы, удальцы запропастились?

Ты, Уорик, будешь север сторожить;

Ты, принц, и ты, Одлей, - скорее к морю:

В Нью-Гевене часть войска мне оставьте;

Мы ж трое через Фландрию проедем

И дружескую помощь обеспечим.

Едва лишь этой ночи хватит мне

Прощение снискать в моей вине:

Поход наш так приветствовать мы будем,

Что солнце раньше времени разбудим.