Его Америка

Заря ниже горизонта

«Ну, вот! Наконец-то я сумел.

Ну, вот! Наконец-то я студент.

Правда, папа очень уж шумел,

Что у меня большой ассортимент:

Что я мог бы стать ювелиром,

Что мог бы электриком стать.

Но я выбрал правление миром.

Наконец-то я будущий депутат.

Теперь только остается подниматься,

Найти место; словом — адаптация», —

Так думал молодой Адалят,

Ехавший учиться в столицу.

Он был безумно тому рад,

Что открывает новую страницу.

Двухлетней подготовки плод

Его в Баку с почестями ожидал.

А пока он без гитары и забот

Один приехал в автовокзал,

Не дал отцу его провожать,

Попусту тратиться, руку жать.

Отец Адалята не пожилой,

После смерти жены упиваться стал.

Воспитание сына серой полосой

Прошло в драках за лишний бокал.

Вечные ссоры за трезвость

Между алкашом и сыном

Рождали отвращение и мерзость

К алкоголю небеспричинно.

Но все ж Адалят любил отца,

Из одной крови отлиты сердца.

Автовокзал Гянджи нищий,

Грязный, немытый, малолюдный.

Последний перрон излишний,

А в автобусах выбор не скудный.

Адалят слышал, помощники шофера

Выкрикивали: «Через полчаса…»;

С клиентом в расчете ссора

Тоже происходила на его глазах.

У пассажиров шофёры такси

Спрашивали: «Куда отвезти?»

Адалят замечал издалёка,

Пустовало перед кассой,

Хоть автобусы полные потоком

С вокзальной прощались трассой.

Какая царила нечистота

В месте, где продавали пирожки.

И как продавщица молода;

Как её взгляды кратки.

Адаляту её было жалко,

Но не заговорил с ней, однако.

Какую музыку благую ставили

Там, где продавали диски.

Какие певцы их вкусами правили!

А Адалят сам слушал Mysticals.

Он видел, как ходил участковый —

Ступни сорок шестой размер.

Как он ловил голос новый;

Как он сам был хмур и сер.

Никто Адалята не замечал,

А он наблюдал, ждал и молчал.

В этот год все выбрали электричку:

Автобусами ехал мало кто.

Потому Адалят по привычке

Не спешил: купит билет потом.

Пока посидит, понаблюдает;

Изучит недостатки вокзала — запишет.

В полночь сядет, времени еще хватает.

В Баку прибудет — работу поищет.

Столько раз он мечтал об этом,

Об обучении в городе воспетом.

В глаза — отражатели душ —

Смотрел внимательно Адалят.

Видел из злости кустов глушь,

Болото лжи и его дрожащую гладь.

Глаза играли, метались, выдавали

Всю натуру хозяина своего.

Он видел и крупинки печали,

Но печаль входила с ложью в родство.

Адаляту всегда смотреть нравилось,

Как честь пред жизнью плавилась.

Особенно его удивляли

Склад ума, быт, поведение,

Нажива методов детали,

Слепой веры значение

В жизнях людей его окружения.

Госпожа Удача, ему казалось,

Порвала все свои отношения

С ними за их лень, за вялость,

За вечные жалобы, за бездействие,

За невежества победное шествие.

«О, Боже! Сколько в этих людях

Боязни совершить мечту!

Сколько в них, в мнимых судьях,

Склонности выбрать дремоту!

Неужели они по-другому

Пожить не попытались?

Ужель к сословию золотому

Ни разу ни срастались?

Правда, для них примера нету —

Такая болезнь охватила планету.

Неужели их alter ego

Не зовет их к лучшей жизни?

Молчит и он, и его коллега —

Чувство развития отчизны.

Захлебнутся… Но что толку?

Будто Адалят не знаешь их!

Они готовы судить без умолку,

Но вместе взято их голос тих.

Все исправить, наверно, путь есть,

И начало может быть где-то здесь».

Адалят раскрывал душу отцу.

Но тот не понимал,

Говоря: «Какому подлецу

Надо вбивать в голову сына идеал?

Сынок, будь далёк

От таких беспочвенных идей.

Этот мир сам великий порок.

Ты не исправишь никаких людей.

Будь к истине, сынок, поближе,

Например, моё положение видишь?»

Песня за песней звучали

В недорогих наушниках Адалята.

Они ничего не давали,

Кроме, конечно, жаргонного клада.

Время-таки быстро шло,

Но Адалят всё сидел.

Его внутри ожидание жгло,

Какой ж будет новый удел?

Час до полночи остался.

Адалят воспоминаниям поддался:

Как все говорили ему,

Что пусть он далеко не гений,

Но он положить конец клейму,

Которого поставили на Родину тени…

Он слепо верил во всё это —

Ведь все верили в него.

Он думал, что будет согрето

Сердце народа его торжеством.

Как он питал сладкую надежду,

Что вернёт Карабах, все как прежде.

Отец, Нуреддин, учитель

Рядовой в школе, педагог.

Читал Макаренко, кому-то мучитель,

И ни для кого ни полу-, ни сам Бог.

Потенциала он Адалята

Ни в детстве, ни сейчас не видел.

Видел пустослова,…

Которого…

Он, как собака, знал,

Что сын не лидер, не идеал.

Нуру утешало лишь одно:

Сын проживет во все удобства.

Сыну счастье будет дано;

Сын не увидит жизни уродства.

Какой-то малый чин

Адалят в министерстве получит.

Поженится иль проживёт один,

Иль все-таки детям чести научит.

Но что бы там ни было,

Нуру пророчил сыну много прибыли.

Нуру отлично знал, что вскоре

Все мечты возвышенные сына:

Родина, народ, народа горе

Взорвутся, как старая мина.

Он знал, что сын поймёт,

Что такие глупые слова

Как «благополучие» и «народ»

Пустая, пустая лишь молва.

Объяснить это сыну не смог.

Не преподнёс он жизни урок.

Мол, пусть жизнь сама

По полочкам Адалята расставит;

Пусть развитие ума

Разочарованиями его потравит.

Пусть мужчиной становится;

Художником жизни да будет.

Пусть под натиском ломится;

Пусть его превратности посудят.

Одним словом, в жизнь бросается пусть!

И высь, и падение, и неизбежности грусть…

Но отказать в поддержке

Чувство отцовства Нуру бы не дало.

Его взгляд ежеминутно в слежке

За сыном, но Нуру и того было мало.

Самая важная забота, сын

Ощущал отца руку на плечах.

Пусть он алкаш, а не властелин,

Зато сила его в советах, словах.

Адалят уверен был и знал, что

Папа жив — есть у него, значит, гнездо.

Половину двенадцатого часы

Без особой сварливости показывали.

Он захотел в кассе спросить,

Есть ль билет, но службу не оказывали.

Вышел к автобусам взбешённым.

Ну что ж? Один из вопросов

В голове стал теперь решённым:

Почему пассажиры от взносов

В кассу отказываются — там никого нет!

Ага! Вот он корень вех бед!

Из поношенного рюкзака

Адалят достал толстую тетрадь:

Запишет, что причиной бардака

Безответственность опять.

В некоторой степени

Преувеличивал всегда и он.

В ходе долгого времени

Заполнялась тетрадь времён.

Всё записывал, чтоб потом исправить.

Носил всегда, пусть даже и давит.

Они с отцом неделю назад

Вещи нужные к дяде отвезли.

Дядя сказал, чтобы Адалят

Чрез неделю приехал. Они ушли.

Дядя занятой, плюс жена,

Кто была против гостя,

Но дядя сказал, что она

Может переламывать себе кости.

Племянник приедет всё равно:

Поддержка нужна, никаких «но».

И поэтому только рюкзак

Ему, как ноша, остался.

Сто манатов отец дал, чтоб впросак

Перед дядей он не попадался.

Жизнь его в Баку

Благоухала приятным.

Он туда хоть на скаку,

Город был отрадным.

Забитость его деревни проклятой

Явилась причиной мечты крылатой.

Положил он тетрадь обратно.

И голову лишь поднял:

Ветерок подул приятно,

И лик пред ним предстал.

Это был молодой парень

Не ярко одетый и лысый.

Не скажешь, что он благодарен

Судьбе своей, и убитые мысли

В глазах его ждали могил.

Он мечты свои давно убил.

Худощавый и ростом малый,

Но бритый, видавшие виды.

Потухший взгляд усталый,

Но взрослый и развитый.

Адалят подумал, что время

Парень у него спросит.

И дешёвый телефон — его бремя, —

Что он до стипендии поносит,

Достать готов был Адалят.

Но парень о другом хотел вопрошать.

Не улыбался парень этот.

В теплую куртку был одет,

Хоть было еще бабье лето.

Ему было двадцать лет.

Тайная, влекущая аура;

Синяки даже на переносице;

И признаки бывшего траура —

Он рисковал в пропасть броситься.

Адаляту парень не понравился:

«Он точно наркотиком травился».

Парень рек: «Гагаш, привет.

Есть зажигалка иль сигарета?»

— Не курю, зажигалки тоже нет.

Адалят отодвинулся на полметра

К скамейке, чтобы присесть.

Парень за ним: «Как зовут?».

Адалят сесть не брезговал здесь.

Он вообще ценил уборщиц труд.

— Адалят, — он ответил.

И смущение у парня заметил.

— Так мы с тобой адаши.

Меня тоже зовут Адалят.

Фамилии наши даже,

Может, будут совпадать, —

И глупо как-то улыбнулся.

Не сказал он фамилию свою.

Будто в чтение чего-то воткнулся,

Не отвечал Адалят. — В каком краю

Родился? Куда ты едешь?

Думал студент: «Что ты бредишь?».

— В Баку, я из Самадабада.

Это Евлахский район, —

Был ответ таков Адалята.

И немногословен был он.

Но для поддержания разговора

Иль приличия ради сказал:

— А ты, из какого простора?

— Я из древних Закатал.

Вижу, окончил школу, да?

И студентом едешь туда.

А куда поступил, будешь кем?

— Дипломатом, ну, это, депутатом.

Думал Адалят: «Тебе-то зачем?

Уж точно не стану твоим братом».

— Я, вот, тоже учиться хотел.

Жизнь… И у меня были мечты.

Ну и жара, я вспотел.

— Да, куртку снял бы ты.

— Снял бы, но, между нами,

Под ней майка с дырами.

Воцарилось молчание долгое.

Адалят хотел было встать.

Но вдруг слово колкое

Заставило его подождать.

Парень сказал: «Я заключенным был.

За кражу телефона туда попал.

Сколько раз себя слезой мыл,

Как из-за греховности страдал.

Прости, если беседой мешаю,

Прости, что своей беде посвящаю…

Завтра день рождения

Моей подруги жизни — матери моей.

А я вот в зале ожидания

То ли жду чуда, то ли рвусь к ней.

Неправильный человек не тот,

Кто, как я, попадал в тюрьму.

А тот, кто, съёжившись как крот,

Не протягивает руку через тьму

Тому, кто в глазах его

Неправильное, гадкое существо…»

Адалят хотел ему сказать:

«Парень, ты свою философию,

Свою против жизни рать,

Свой приступ, свой опиум

Другому вешай на уши», —

Но он всё молчал и терпел.

А парень излияния своей души

Продолжить дальше смел:

— Не дай Бог тебе туда попадать…

Деньги там не будут давать.

И выпустили без денег меня,

Но я верил, что деньги — не главное!

Что буду дома чрез полдня,

Что дорога будет плавная,

Что найдётся такой шофёр,

Кот безвозмездно примет меня…

Но теперь эту мысль я стёр,

Снова понял, свобода — западня.

С утра выпустили, полночь сейчас.

Своровать ли в очередной раз?!

Эти поганые подонки теперь,

Хотя мест довольно много,

Врут мне, что им здешний кассир

Запрещает «такое» строго,

Что они за пассажиров число

Определенные деньги должны.

И меня от тряпок унесло…

Им хоть мольба, хоть угроза — хоть хны!

Но знаешь, что я себе сказал?

Я сказал: пусть их сердце сплошной металл!

Пусть! Ну, вот пускай!

Не может же быть такого!

Не скуден же мой край

Сынами, достойными слова

………………………………

Не останусь я без крова!

У меня есть братья, я не один!

Я сказал, не буду красть снова,

Скажу каждому брату моему:

— Помогите братцы.

И они скажут: «Помогу!».

Адалят подумал: «Наконец!

Что ж сразу не сказал, вор?

Нет таких «братьев». Тебе бы крест

Ставить на чудо и нравов спор».

Адалят сказал: «Адаш,

Видишь ли, я тут отца жду.

Видишь, у меня малый багаж.

Он придёт — я помощь найду.

Но у меня с собой гроши…

Помогу проблему твою решить».

Парень пять минут подождал.

Адалят прикованный по лжи,

Не мог встать и сидеть продолжал.

Парень сказал: «Ты можешь гроши,

Брат, дать мне? Копеек двадцать.

Чтоб душу сигаретой согреть.

Через минут пятнадцать

Я вернусь, ты здесь будешь ведь?».

Дал ему эти деньги Адалят,

Подумав: «Вот редкий гад!».

Получив деньги, парень скрылся.

Думал Адалят: «Борец за свободу!

Тоже мне, в грязи порылся,

И человеческому говорит роду,

Что спасти должны. Пошёл к черту!

Вот общества палач!

Разум ты свой тёртый

Подальше от меня спрячь!».

Адалят просидев минуты две

Встал будучи в мыслей колдовстве.

Дальше он подошёл к шофёру

Пузатому, отрастил кто бороду.

Водители моду своей афере

Внедрили в мозги шоферов в городе.

То есть цены они самовольно

Подняли на билеты в столицу.

И Адаляту стало больно,

Но он не стал демагогией биться.

Купил билет на манатов семь.

Хотел уснуть, забыться насовсем.

Ему шофёр сказал, что они

Через пятнадцать минут отбывают.

Адалят, видя, что в автобусе огни

На глазное яблоко прямо мерцают,

Решил, что лучше б ему

Подышать воздухом ……………

Подумал: «Дай-ка в последний раз обниму

Взглядом я ………, ………

Посмотрю на то, что я бросаю.

И на то, что исправить постараюсь…».

С автобуса спустился, принял вид.

Стал думать одну и ту же думу.

Снова он был откровением убит:

Ему ведь исправлять ошибок уйму.

Снова почувствовал сей порыв.

Снова с наитием взглянул на луну.

Снова вник, что он только жив,

Чтобы развивать свою страну.

И луна говорила ему будто:

— Парень, это будет круто.

Около трех минут спустя

Он услышал громкий мат.

Подумал: «Глас вокзального бытья.

А нет, кажется, орёт Адалят».

Адаляту снова стало плохо:

Мол, зачем мирно не живут?

Все побежали, поднялась суматоха.

Кто-то кого-то назвал «шут».

И шофёр тоже побежал.

Был встревожен весь вокзал.

Бывший заключенным

После беседы со студентом,

Почувствовав себя осуждённым,

Захотел стать безбилетным клиентом.

Он пошёл к шофёру опять.

И сказал: «У тебя сына нет?

Ну, что тебе стоит, брат?

Я заплачу за мой билет.

Ты ж в Закаталах живёшь.

Ты на моего отца похож…».

А шофёр ему ответил:

— Всякий божий криминал

Находит нас. Я же отметил.

Не понимаешь? Если я б взял,

Ты тут в автобусе мне

Воровство устроишь бесследно.

Будь даже ты в вечном сне,

Не покажешься мне безвредным.

Завтра день рождения матери его!

Устрой в другом месте воровство!

Подумал униженный судьбой:

«Зачем такие живут на свете?

Искоренить их! В последний раз в бой!

И побить нечеловеков этих!»

И он из последних сил

Бросился на шофёра с кулаком.

Удар удался. Охотно побранил.

И громко обозвал …………

Ещё раз удар, и ещё…

И после ему стало хорошо.

Бившего захватили сразу.

Шофёр побить его приказал,

Сквозь слова: «Вот зараза!»

Адалят тоже прибежал.

Он понял из-за чего драка.

Прискакал сам участковый.

Он повёз бившего в царство мрака —

И цвет лица вора — кумачовый…

Адалят вернулся весь погруженный

О жизни в спор односторонний.

Вернулся в автобус и тетрадь

Всех недостатков записать достал:

«Заключенным деньги давать

На поездку, если есть нужда».

И всё шофёра чревоугодие

Перед Адалятом стало зиять.

Он вернётся сюда через полугодие,

И увидит жизнь вокзала опять,

Но ему улучшение в манерах

Виднелось в малых размерах.

Адаляту не верилось никак,

Что изменится сами по себе порядки;

Что без его прямых атак

Мир перестанет быть гадким;

Что если бездействовать яростно,

Становясь причиной жизни порчи,

То мир без притеснений безжалостно

Превратится в наши же корчи.

И он думал: «О, Господь!

В чём таких случаев причина?

Почему твой человек — урод?

Может, была непрочна глина?..

Он ждал поддержки. Но нет!

Его заставили опять в кулак…

Иль ему так надо?.. Травлений след

Подтолкнул его, а он дурак!

Теперь повезут его и побьют.

И свершат над ним Линча суд.

Вдруг он понял свой мятеж.

Вник захоронению высших надежд.

— Солнце светит? — Пойдут дожди.

Власти хочешь? — Умрут вожди.

Обернувшись чрез плечо, молча,

Увижу я пройденный путь,

Пойму, что завершилась сердца порча.

Не поздно! Потрогаю я грудь.

Дошло, что ветер разрывали солнца лучи,

Это моя жизнь, жизнь моя — учись!

Автобус выезжал из вокзала.

Какая-то хромая музыка играла.

Бросился к шофёру Адалят:

— Остановитесь, я возвращаюсь назад.

Верните деньги. Я не еду.

И думал он: «Если не вернут,

Я ему в утробу врежу».

Помощник шофёра: «Мы в путь

Отправляемся, и вернем половину.

— Бог с вами, хоть не знаю причину…

Ему объяснили, что если б он

Вообще не садился, место не занимал,

Они б посадили на его трон

Кого-то, кто бы их рейс уважал.

И согласился с ними Адалят.

Вышел, к диспетчеру подошёл,

А там из-за шора смрад

Вынудил его почувствовать боль.

Он сел в такси и сказал:

«В отделение милиции, знаете?».

Шофер место знал.

Прибыл в участок, подождал часок,

Когда уже лопалось терпение,

Когда рука, вот, жала в курок

Для излишков личного мнения,

Он думал: «Ещё подожду».

Дождался: «Сколько надо?»

— Парень, ты предлагаешь нам мзду?

Пятьдесят манатов из кармана Адалята

Выдворили в участке из-за адаша,

Сняв с обвинения слово «кража».

И выпустили бывшего вора.

Деньги ему дал Адалят.

Утром, после долгого разговора

Они расстались примерно в пять.

Адалят сел в автобус,

И отцу своему позвонил:

— Отец, мой незыблемый глобус

Случай жизни прокрутил.

Я выезжаю, пусть пропущу первый урок.

Но теперь я к истине уже не далёк!

И стала в его руках тлеть

Вся блокадная доброты власть.

И разум начал сладостно петь:

— Моя борьба только началась!..

27/03—04/04/2010