Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1

Глава 11

Но, к счастью, в подъезде никого не оказалось.

— Пока, Егорка, — сказал мне на прощание Серега, открывая дверь своей квартиры на втором этаже.

— Пока, Серый, — ответил я и двинулся дальше по лестнице.

Дом встретил меня запахом алкоголя и сигаретного дыма. Мама вышла в прихожую и приложила палец к губам. Это могло означать только одно: отец спит. У меня сразу отлегло от сердца — скандалов и рукоприкладства сегодня не будет.

— Аня еще не пришла, — прошептала мама. — Снова ночью вернется. Хорошо, что отец улегся, а то задал бы ей трепку.

Я понимающе кивнул и отправился в ванную мыть руки. После силовых упражнений с болтом у меня вся правая ладонь была в ржавчине. Пока я отмывался 72-процентным хозяйственным мылом, заодно начал восстанавливать информацию о текущем положении в нашей большой семье.

У меня было две сестры: Аня и Женя. Они появились на свет с разницей в один год. Женя была старшей. А я родился через девять лет после Ани. Так что Жене сейчас должно быть двадцать один, а Ане — двадцать. Причем, Женя, уже, насколько я помнил, к этому времени успела выскочить замуж и переехала на квартиру к мужу, подальше от строгого и постоянно срывающегося по пьяни отца.

Аня тоже вроде бы к этому времени уже нашла себе парня, который вскоре должен будет стать ее мужем. Она, как и Женя, не любила бывать дома, особенно по выходным, когда отец напивался. Так что и ее заветным желанием было побыстрее выйти замуж и, по примеру старшей сестры, съехать с нашей квартиры.

Я вышел из ванной и первый раз со своего появления здесь прошел из прихожей в большую комнату. Меня встретила наша старая и казавшаяся мне в детстве всегда такой уютной обстановка. По ближней стене слева стоял большой раскладной диван. Напротив его разместился сервант, в котором за раздвижными стеклами на нескольких полках стояли наборы хрустальной посуды, стопки, бокалы, красивые чайные чашки на блюдечках. Слева от серванта, ближе к окну, расположился черно-белый телевизор, установленный на длинных ножках. На нем красовалась двурогая антенна, которая довольно сносно ловила сигнал двух телевизионных каналов. Справа же от серванта находился раздвижной, стилизованный под темное лакированное дерево стол, который по праздникам помещался в середине комнаты, напротив дивана. В такие дни за ним неизменно собирались шумные и веселые компании.

Направо из зала вела дверь в третью комнату нашей квартиры, в которой в основном и обитали мама и я с сестрой. Здесь по левой стене стояли друг за другом две кровати-полуторки. А напротив них стоял еще один сервант, только на этот раз полностью заставленный книгами. За ним же, у самого окна, расположился письменный стол. Он был покрыт большим толстым стеклом, под которым расположились фото и журнальные вырезки знаменитостей, от которых фанатела Аня. Совсем недавно здесь появились многочисленные снимки дуэта Modern Talking, которые благополучно пододвинули и затмили всех других претендентов на фанатские воздыхания.

Вот такой нехитрой и спартанской была обстановка в нашей квартире. Полы везде были обычные дощатые, покрашенные в одинаковый охристый цвет. А на стенах красовались стандартные полосатые, в ненавязчивый цветочек советские обои.

И вот это уже давно позабытое внутренне убранство повеяло на меня таким уютом и домашним теплом, что я, позабыв про все свои сегодняшние невзгоды, вытащил из серванта свою любимую книгу «Три мушкетера» и, плюхнувшись на кровать, с упоением погрузился в чтение.

Я не знал, что со мной будет завтра. Проснусь ли я в этом же своем светлом детстве? Будут ли вновь вокруг меня мои вновь обретенные друзья? Искупаюсь ли я еще раз в сверкающих на солнце и размеренно текущих водах Волги?

У меня не было ответов на эти вопросы. Но одно я знал совершенно точно: это был один из самых счастливых дней моей жизни. И то, как он заканчивался, мне чертовски нравилось.

Я скинул с себя одежду, забрался под одеяло и продолжил читать про приключения Д’Артаньяна и его друзей. Постепенно глаза стали слипаться, строчки путаться, а голова клониться к подушке. И где-то через четверть часа, засунув книгу под подушку, я уже спал крепким и счастливым сном.

Открыв глаза, я сначала абсолютно не понял, где нахожусь. На улице уже рассвело и сквозь тонкие занавески в комнату проникал рассеянный свет. Надо мной был потолок. Обычный. Побеленный. Не натяжной. От таких потолков я уже давно отвык. И эти старые обои… Что-то они мне напоминают.

Я повернул голову направо и замер от удивления. Передо мной стоял наш старый письменный стол. Но я отчетливо помнил, как много лет назад отвез его на дачу. Что за чертовщина?

Я резко приподнялся на локтях и обернулся. За изголовьем моей кровати стояла еще одна. И на ней кто-то спал. Приглядевшись, я увидел знакомое лицо. Так это же Аня! Только совсем молодая!

И тут меня накрыло волной воспоминаний. Весь вчерашний странный и одновременно чудесный день пронесся перед моим мысленным взором.

Неужели это был не сон? Я посмотрел на свое тело, на посиневшее ребро своей правой ладони, провел дрожащей рукой по вновь появившимся откуда ни возьмись густым волосам. И сразу откинулся на подушку. Мне требовалось немного времени, чтобы еще раз принять, впитать и усвоить эту новую действительность, которая наполняла меня невыразимым счастьем. Я боялся, что это всего лишь сон, который может исчезнуть от любого неосторожного движения.

Я снова молодой. Мне одиннадцать. И у меня ни одной хронической болячки. Сердце работает, как часы, дышится свободно и нет даже никакого намека на высокое давление. Тело готово к росту, подвигам и свершениям. А душа страстно просит новых и одновременно таких родных, но давно позабытых впечатлений.

Я осторожно ущипнул себя за бедро. «Лишь бы это был не сон», — словно заклинание повторял я. Ногу пронзила вполне ощутимая боль. Не удовлетворившись этим опытом, я дотронулся до синяка на правой руке.

— Болит, — радостно прошептал я себе под нос.

Вот уж не думал, что я когда-нибудь буду так радоваться болевым ощущениям.

Неужели я здесь надолго? А может быть навсегда, до конца теперь уже этой жизни? Вот было бы здорово!

Я повернул голову и посмотрел на циферблат большого белого будильника, расположившегося на столе. Стрелки показывали без пяти восемь. Сна не было ни в одном глазу. Да и какой может быть сон, если тебе вновь одиннадцать, а впереди целых три месяца каникул⁈

Я осторожно выбрался из-под одеяла и только сейчас увидел свои грязные ноги и руки. Одежда, беспорядочно валяющаяся на стуле, выглядела еще хуже, чем мое тело. И это было совсем неудивительно, если вспомнить, как закончился мой вчерашний день. Мне даже стало немного стыдно, что я такой грязный забрался под чистое, пахнущее свежестью одеяло.

— Вот ты остолоп, Егорыч, — шепотом обругал я себя.

Я быстро схватил свои майку с шортами и хотел уже двинуться к выходу из комнаты, но вдруг почувствовал непривычную тяжесть в руке. В кармане шорт что-то лежало. И я определенно знал, что.

Осторожно вытащив болт, я спрятал его в нижнем ящике письменного стола, который, насколько я помню, по всем договоренностям с сестрой, принадлежал мне. После этого осторожно, чтобы не разбудить Аню, я вышел из комнаты.

Мама, которая спала на диване в большой комнате, к этому времени тоже встала. Следует упомянуть, что почти сразу после моего рождения, когда отец переселился в отдельную комнату, они с мамой перестали спать на одной кровати. Так что поначалу она ночевала со мной, а после того, как я более-менее подрос, переехала на диван в зале.

Но сейчас диван уже был пуст, а с кухни доносились звуки текущей из-под крана воды, осторожное позвякивание посуды и гул газовой колонки. Похоже, что мама с утра пораньше кропотливо устраняла последствия вчерашней пирушки.

Я заглянул на кухню и произнес все еще сонным голосом:

— Привет, мам.

Мне до сих пор непривычно было видеть ее живой, и я быстро сглотнул подкативший к горлу ком.

— Доброе утро, Егор. Ты что так рано? И зачем ты притащил сюда свою одежду? — удивленно спросила мама.

Я вспомнил, что по выходным в детстве просыпался не раньше девяти. И мамино удивление было мне вполне понятно.

— Я постирать ее хотел, мам. Да и самому помыться не мешало бы. Я вчера так устал после гулянки, что совсем не заметил, что весь грязный.

— Постирать? Помыться? — Мама смотрела на меня широкими от удивления глазами. — Кто подменил моего сына? — Она ласково улыбнулась. — Тебя же в ванную обычно не затащишь, а тут ты еще и постирать сам хочешь?

— Да я быстро мылом хозяйственным простирну и сполосну. Это много времени не займет. Зачем машину ради такой мелочи гонять?

— Ты у меня случайно не заболел? — Мама с беспокойством потрогала мой лоб.

— Ну, мам! — деланно прогнусавил я, чтобы посильнее смахивать на ребенка. — Я уже не маленький. И хочу научиться сам о себе заботиться.

— Ну иди, учись! — немного успокоившись, ответила мама и легонько подтолкнула меня к двери ванной. — Я потом посуду домою.

Не думал я, что будет так трудно вместить взрослого человека в детские рамки. На каждом шагу приходится изворачиваться и при этом внимательно следить за своими действиями.

Я прошел в ванную, налил горячей воды в таз, закинул туда шорты с майкой, а потом, как следует, натер грязные места хозяйственным мылом, добавив к нему немного стирального порошка. После всех этих нехитрых манипуляции я закинул одежду обратно в таз — пусть отмокает.

А я между тем забрался под душ и, намылившись с головы до ног большим куском земляничного мыла, смыл с себя всю, накопившуюся за вчерашний день, грязь. Ощущение после душа было восхитительным. Да и сам процесс мытья в этой давно забытой обстановке доставлял удовольствие. Чего только стоят эти два небольших застекленных окна под самым потолком, одно из которых выходит в кухню, а другое — в туалет. Когда моешься под душем, они начинают постепенно запотевать. В такие моменты мне нравилось что-то вырисовывать на кухонном стекле, расположенном прямо над ванной.

Закончив водные процедуры, я обтерся чистым, немного грубоватым полотенцем, напялил трусы и быстро выстирал, а потом и сполоснул в чистой воде свою многострадальную одежду. Если слишком сильно не придираться, то можно было даже сказать, что на первый взгляд она выглядит относительно чистой. Во всяком случае, она стала намного чище, чем была до этого.

Я быстро слил воду из таза, как следует выжал выстиранные вещи и открыл ванную. Теперь надо сходить на балкон и вывесить одежду. Учитывая, что прямо сейчас яркие и теплые солнечные лучи падали именно на балконную сторону, сохнуть одежда будет недолго.

Конечно, у меня были и другие варианты, во что одеться, но эта майка, а особенно шорты, казались мне самыми удобными.

Развесив одежду на веревки и закрепив ее деревянными прищепками, я с любопытством и даже некоторым восхищением посмотрел на открывающийся с балкона живописный пейзаж.

Напротив стояла пятиэтажка, у которой мы вчера играли в «ножички». Поскольку мой подъезд был самым крайним слева, то с этой стороны, не загороженный никакими домами мне открывался широкий обзор до самого горизонта. На переднем плане находился массив из гаражей, огородов и сараек, среди которых виднелась и та самая красная — Серегина. За ними рядами шли разбитые на личные участки картофельные поля. А уже после них простиралось необъятное и сочно зеленеющее совхозное поле, которое на самом горизонте упиралось в темную кромку далекого леса.

Я невольно залюбовался этой картиной. В ней не было ни одного намека на разруху или какое-либо неустройство. Все было ярким, ухоженным, окруженным ежедневной заботой. И эта картина разительно отличалась от того, что появилось здесь впоследствии.

Если посмотреть на этот же пейзаж в 2024-м, то увидишь лишь по большей части заброшенные и полуразрушенные строения, заросшие высокими сорняками. На месте картофельных полей все поросло частым березняком и кустарником, а совхозные поля методично застраиваются коттеджами. В новостройках, конечно же есть своя прелесть и определенная красота. Но вот дух того времени, в которое я так удачно попал, там уже отсутствует. Все огораживаются друг от друга высокими заборами, зоркими видеокамерами и железными решетками. Люди перестают ходить друг к другу в гости, и многие даже не знают своих соседей. Сейчас, в 1985-м, это для многих показалось бы довольно-таки странным.

Мои размышления прервал громкий звук мотора. В наш двор въехал желтый милицейский УАЗ и притормозил у моего подъезда. Из машины вышел милиционер и, подняв голову, внимательно посмотрел на меня. Я его сразу узнал. Это был наш участковый, Роман Евгеньевич. Он сдержанно махнул мне рукой и решительным шагом зашел в подъезд.

И, кажется, я догадывался, к кому он сейчас направлялся.