Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1

Глава 16

Я быстро расчистил площадку для костра, чтобы огонь не перекинулся на сухие листья и хвою. Расположил я ее на достаточном расстоянии от Аркадия Михайловича — так, чтобы тепло от огня не обжигало его и переходило в первую очередь на туловище. После этого ободрал немного коры с березовых стволов, набрал хвороста и соорудил на подготовленной площадке нехитрый костер. Через пять минут рядом с Аркадием Михайловичем заполыхал и затрещал сухими ветками веселый согревающий огонек.

После этого я нашел рядом с ручьем увесистый булыжник и задвинул его в огонь. Теперь надо было дождаться, пока камень прогреется на всю свою толщину.

Все это время я, не переставая, разговаривал с Серегиным дедушкой.

— Аркадий Михайлович, только не засыпайте. Вы же человек военный. Знаете, что раненный солдат не должен терять сознание, иначе рискует не проснуться. Соберитесь с силами. Потерпите немного. Серега за скорой поехал. Расскажите лучше про войну. Я так люблю книжки про нее. А вы, как ходячая книжка.

Я понимал, что Аркадий Михайлович сейчас не в лучшей форме и речь дается ему с трудом. Но у меня не было другого выхода. Когда он начнет согреваться, то сон будет накатывать с огромной силой. Поэтому он должен говорить. Чтобы не уснуть и не умереть.

Серегин дедушка хрипло прокашлялся и с огромным трудом начал свой рассказ:

— Зима сорок второго — сорок третьего под Сталинградом была суровой…

Я старался внимательно слушать, кивать, задавать наводящие вопросы, одним словом, активно поддерживать разговор. И это принесло свои плоды: Аркадий Михайлович оживился, глаза его заблестели, а голос слегка окреп.

Когда я закончил с костром, то внимательно огляделся по сторонам. По моим расчетам к этому времени кто-то из взрослых, встреченных Серегой, должен был уже прийти нам на помощь. Но вокруг никого не было. Я не слышал отдаленных шагов, криков, разговоров. Только стройный птичий гомон и хриплый голос Серегиного дедушки оглашали лесную тишину.

Ну что ж, делать было нечего, следовало срочно приступать к активному обогреву Аркадия Михайловича. Я, конечно, надеялся, что теплая одежда или одеяла будут доступны уже на этом этапе. Но мой расчет явно не оправдался.

Я подошел к Серегиному дедушке. После того, как я взял у него спички, он снова улегся на живот, подложил здоровую руку под голову, и в таком положении рассказывал мне про свои военные приключения.

— Аркадий Михайлович, надо, чтобы вы поскорее согрелись, — прервал я его. — Для этого лучше всего перевернуться на спину. И мне нужно будет расстегнуть вашу одежду.

На нем помимо курточки были надеты еще пиджак и темная рубашка.

— Что ты задумал, малец? — прокряхтел Аркадий Михайлович, удивленно глядя на меня.

— Я хотя бы частично освобожу вас от сырой одежды. От нее вам только хуже. Вы так никогда не согреетесь. Видите тот камень? — Я показал на булыжник, который задвинул в костер. — Я вытащу его и оберну своей майкой. Когда он немного остынет, то мы поместим его у вашего левого бока поближе к подмышке. Это поможет вам быстрее согреться. Но для этого нужно снять сырую одежду. Хотя бы пиджак и рубашку. Освободим только левую руку. Правая у вас, похоже, сломана. Ее трогать не будем.

— Хм. Разумно. — Аркадий Михайлович удивленно смотрел на меня. — И где ты только этого нахватался, малец?

— Отец. Он у меня в разведке служил.

— Знаю-знаю. Батька твой — мужик, что надо. Когда трезвый, — без обиняков заявил Аркадий Михайлович, пытаясь перевернуться на спину.

Я подскочил к нему и стал помогать, стараясь не касаться сломанных конечностей. Аркадий Михайлович заскрипел зубами и сильно побледнел.

— Ничего, — хрипел он сквозь зубы, — прорвемся. Еще и не такое бывало. Терпи, Аркаша. — И он пару раз размашисто шлепнул себя по щекам здоровой рукой.

Когда дело было сделано и Аркадий Михайлович благополучно перевернулся на спину, я поспешно выкатил толстой палкой камень из костра, а затем начал расстегивать курточку, пиджак и рубашку Серегиного дедушки. И тут я замер в нерешительности. Под рубашкой обнаружилась еще сырая майка.

— Аркадий Михайлович, где у вас нож? — после секундного замешательства спросил я.

— Это еще зачем? — он с подозрением посмотрел на меня.

— Мне не снять с вас майку. А она сырая. Ее нужно разрезать, — спокойно, словно речь шла о завязывании шнурков, ответил я.

Аркадий Михайлович понимающе кивнул.

— В правом нижнем кармане куртки, — хрипло добавил он. Его начинала бить легкая дрожь, а тело было очень холодным.

Я быстро достал нож, разрезал майку и стянул ее с озябшего тела фронтовика. Дальше действовать нужно было быстро. Я стянул с себя майку, обернул в нее разогретый в костре камень и придвинул его к левому боку Аркадия Михайловича, ближе к подмышке. Потом быстро закидал сухими листьями грудь Серегиного деда и его расстегнутую сырую одежду, а затем улегся сбоку, рядом с камнем, прижавшись к озябшему старику своим нагретым от проделанной работы туловищем.

— Не дури, малец, — прохрипел Аркадий Михайлович, — простудишься, воспаление легких подхватишь. А у тебя еще вся жизнь впереди. — И он попытался меня оттолкнуть.

— Если замерзну, у костра погреюсь. Лежите спокойно, Аркадий Михайлович. Скоро кто-нибудь из взрослых придет на подмогу. Только не засыпайте. Лучше дальше про войну рассказывайте.

Когда примерно через четверть часа в овраге зазвучали встревоженные взрослые голоса, Серегин дедушка уже заметно согрелся.

— Сюда! — изо всех сил заорал я. — Помогите! Мы здесь!

Через полминуты из-за поворота показались двое: мужчина и женщина. Они несли с собой большое шерстяное одеяло, фуфайку и несколько досок. Увидев меня с дедом, они в растерянности замерли.

— Что же вы стоите? Помогите! Его надо согреть. Несите сюда одеяло и одежду. — Я вскочил на ноги и начал руководить процессом, пока вновь прибывшие сами не освоились с ситуацией.

Совместными усилиями мы обернули торс Аркадия Михайловича в теплое одеяло, а сверху укрыли фуфайкой. После этого мужчина быстро насобирал еще хвороста и закинул в костер. А после этого мы вместе с ним соорудили шины в местах переломов.

Все это время я продолжал разговаривать с Аркадием Михайловичем, чтобы не дать ему уснуть. Было заметно, что он хорошо согрелся и сильно разомлел. Глаза его начали слипаться. Однако, боль от переломов, усилившаяся в согревшемся теле, и мои назойливые вопросы про войну, похоже, не давали ему окончательно забыться сном.

Примерно через четверть часа после того, как были наложены шины, из-за поворота оврага наконец-то появился бледный и всклокоченный Серега Сабуров. Его сопровождал здоровый мужчина, похоже, из местных жителей, который нес на плече сложенные носилки, а также женщина, фельдшер скорой помощи.

Она быстро провела первичный осмотр Аркадия Михайловича и удивленно мотнула головой, глядя на умело наложенные шины. Однако, лишних слов на похвалу тратить не стала, быстро скомандовав двоим мужчинам, как правильно и безопасно поместить пациента на носилки.

— Надо как можно скорее доставить его до нашей машины. Она в лесу на дороге. Метров триста отсюда, — обеспокоенно сказала она, показывая в дальнюю сторону оврага.

Мужчинам два раза повторять было не нужно. Они поудобней взяли носилки и осторожно пошли по дну оврага, направляясь к мостику, от которого уже можно было выйти наверх и двинуться в направлении дороги.

Я остался на месте. Надо было потушить костер, а потом вытащить из ямы свой велосипед.

— Спасибо тебе, Егор! — услышал я тихий хриплый голос с удаляющихся носилок. — Если бы не ты…

Что там дальше сказал Аркадий Михайлович, я уже не расслышал. Махнув ему на прощание рукой, я огляделся по сторонам. Оставшись в полном одиночестве, я наконец-то осознал, что только что произошло. Я смог хоть немного изменить историю. У меня получилось вырвать хорошего человека из рук неминуемой смерти. А это значит, что в моих силах менять судьбы отдельных людей, а возможно даже и влиять на глобальный ход истории.

Я скептически осмотрел грязную майку, которую натянул на свое худосочное юное тельце после того, как теплый камень стал не нужен.

— Что-то ты не очень смахиваешь на вершителя мировых судеб, Егорыч, — пробурчал я себе под нос и грустно усмехнулся. — За такую майку мама меня точно по голове не погладит.

Эта отрезвляющая мысль вернула меня с небес на землю. Я горестно вздохнул и поплелся к ручью, чтобы набрать пригоршни сырого песка и затушить ими костер. И тут я увидел, что у меня под ногами сверкнул какой-то блестящий предмет. Я перевел на него взгляд и чертыхнулся. Это был портсигар Аркадия Михайловича. Всеми позабытый, он остался лежать на земле после того, как я развел костер.

Убрав дорогую и по всей видимости памятную вещицу в карман шортов, я затушил песком костер и устало двинулся по оврагу к месту, где был спрятан мой велосипед. Портсигар я решил занести домой к Сереге, когда вернусь к себе во двор.

Сейчас внутри у меня зрело совсем недетское чувство. Оно больше всего походило на радостную усталость после возвращения с боевого задания, на котором удалось без потерь выполнить поставленную задачу. Двигаясь по этому заросшему сорняками и крапивой оврагу, я вновь ощущал себя взрослым и несущим на себе груз ответственности за окружающих меня людей. Это было очень важное и нужное чувство, которое я едва не потерял, вернувшись в свое детское тело.

Достав свой велосипед из небольшой ямки, где мы с Серегой его спрятали, я двинулся к мостику. Только там можно было вытащить его из оврага. В остальных местах склон был слишком крутым и заросшим.

Когда я выбрался из оврага, то услышал вдали звук сирены скорой помощи. Похоже, что машина, везущая Аркадия Михайловича, наконец-то добралась до основной дороги и помчалась в больницу. Я очень надеялся, что с Серегиным дедушкой все будет хорошо. Переохлаждение и два перелома, да еще в таком возрасте — это не шутки. Но почему-то внутри меня крепла уверенность, что бывалый фронтовик выкарабкается из этой передряги и вернется домой бодрым и относительно здоровым.

Я запрыгнул на велосипед и неспеша покатил к выезду из леса. Никто не встретился мне на пути. Да я и не ожидал никого увидеть. Я понимал, что Серега Сабуров сейчас на всех парах мчится домой, чтобы сообщить, что дедушка нашелся, и указать, в какую больницу его увезли.

Ну а мне спешить было некуда. Поэтому я, не торопясь, покатил в сторону дома.

Когда я въехал к себе во двор, милицейской машины там уже не было. Я надеялся, что участковому все-таки удалось найти Вовку Никитина и провести с ним воспитательную работу. Однако, пока я не удостоверюсь, что опасность со стороны этого отморозка полностью миновала, мне нужно быть начеку. Именно поэтому я для начала оставил велосипед у входа в подъезд и, зажав в руке болт, осторожно зашел внутрь и осмотрелся. Проверив парадную до пятого этажа и убедившись, что опасаться нечего, я закатил велосипед под лестницу.

После этого, достав портсигар Аркадия Михайловича и поднявшись на второй этаж, я постучался в квартиру Сабуровых. Дверь открыла Серегина бабушка. Увидев меня, она всплеснула руками и воскликнула:

— Егор! Какой ты молодец! Нашел моего деда непутевого! Да ты проходи, проходи, не стой на пороге. — И она втянула меня за руку в квартиру. — Вон Сережа на кухне толокно пьет. Может и тебе навести?

Толокно! Я к своим пятидесяти совсем позабыл не только его вкус, но даже и название. А сейчас мне вдруг вспомнилась его коричневая картонная коробка с желтым утенком, пьющим из красной чашки в белый горошек. И вслед за этой картиной мне припомнился и его необычный вкус, а также то чувство насыщения, которое я неизменно испытывал, выпив всего стакан этой высокобелковой смеси, разведенной в обычной воде.

— С удовольствием, Валентина Петровна, — улыбнувшись, ответил я. — Умираю от голода! — Я нагнулся и стал стаскивать с себя сандалии. — Ой, совсем забыл! Я же вам портсигар Аркадия Михайловича принес. Он его в лесу обронил. — И я протянул Серегиной бабушке серебристую коробочку.

— Спасибо, мой милый, — ласково ответила Валентина Петровна, кладя портсигар на трельяж. — Спасибо тебе за все! А что ж у тебя майка такая грязная? Давай снимай, я простирну. — И она протянула руку. — Давай-давай, а то мои все в больницу к деду уехали, а мне и занять себя нечем.

После этих слов я решил не упорствовать и, покорно стянув майку, отдал ее Валентине Петровне.

— До чего ж ты худющий, Егор! — покачала головой Серегина бабушка. — Мало каши, поди-ка, ешь. Ну давай, иди руки мой, а потом за стол. Я пока толокно наведу.

Забежав в ванную и приведя себя в относительный порядок, я уселся на кухне рядом с Серегой и с удовольствием принялся пить теплый и аппетитный напиток, заедая его большим куском сладкого тульского пряника.