Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1

Глава 9

— Где это ты так играть научился? — изумленно спросила мама, когда вернулась на кухню. — Отец до сих пор в шоке.

— У старших ребят в школе. Они в актовом зале после уроков собираются. Ну и я с ними, — пришлось соврать мне.

— А что это за песня такая, про комбата? Никогда такой не слышала. — В голосе мамы прозвучало нескрываемое любопытство.

— Услышишь еще, лет через десять-одиннадцать, — тихо пробормотал я себе под нос.

— Что? — не поняла мама.

— Не знаю, говорю, чья она. Ребята в школе пели. Мне понравилась, я и выучил, — снова выкрутился я.

— Ясно. Ну давай доедай и, если хочешь, можешь еще погулять. Только рубль дома оставь, а то потеряешь, — улыбнулась напоследок она и ушла в комнату к отцу.

Я быстро умял ужин, помыл посуду и выскочил на улицу. Велосипед брать я пока не стал, потому что увидел из окна Мишку Борисова на лавочке у дома напротив. Он водил по сторонам скучающим взглядом и тоже, по всей видимости, был без велосипеда.

— Миш, а ты чего один? Пацанов не видел? — подбежав к нему и усевшись рядом на лавку, спросил я.

— Не-а. Все, по домам пока сидят поди-ка. Хотел уже за тобой или за Серегой Сабуровым зайти, а тут смотрю — ты сам бежишь.

— Понятно. Значит все еще ужинают. Похоже, я первый вышел.

— Я так и подумал, — скучающим голосом ответил Мишка. — Слушай, а давай в «ножички» сыграем? — И он достал раскладной ножик с увесистой и толстой рукояткой.

Я недоуменно посмотрел на Мишку, будто он сейчас передо мной Америку открыл. Я совсем позабыл про эту игру, хотя, в свое время очень даже поднаторел в ней. А теперь воспоминания вернулись с новой яркой силой. Я опустил взгляд на лавочку. Она была вся утыкана, а местами даже и выщерблена кончиками перочинных ножей.

Я начал с трудом вспоминать правила. Насколько я помнил, существовало два способа метания ножика в лавку. Первый был относительно простым, а для второго требовалась определенная сноровка. Для начала лезвие ножа раскладывалось только наполовину, чтобы в итоге он приобрел форму буквы «Г».

В первом варианте броска ножик легонько втыкался в лавочку, устанавливаясь «домиком» на ее поверхности, а его рукоять подхватывалась снизу указательным пальцем. После этого резким рывком он подкидывался в воздух. Приземлившись, ножик должен был обязательно воткнуться в лавку и не упасть. Если рукоять задиралась над деревянной поверхностью, то под нее пытались подсунуть как можно больше пальцев, сложенных вместе. Сколько пальцев влезало, столько и получал игрок дополнительных очков: за каждый палец — по десять. Если рукоятка воткнувшегося ножа касалась поверхности лавки, то такой бросок считался только за десятку. Если же ножик не втыкался в лавку, то ход переходил сопернику. Игроки обычно заранее договаривались до какого счета они играют. Чаще всего играли до ста, но иногда бывали партии даже и до тысячи.

Почти всегда играли с так называемым «перебором», что на последних стадиях прибавляло игре остроты. Суть состояла в том, что если, к примеру, игра идет до ста очков, а у какого-то игрока уже есть девяносто и он выкидывает ножик, скажем, на двадцать, то получается, что у него уже сто десять очков. Этот момент назывался «перебором». То есть очков заработано больше, чем нужно. В этом случае игроку оставался только размер «перебора», а все остальные очки сгорали. Следовательно, в случае со ста десятью очками, у игрока оставалось только десять и ему приходилось вновь добирать еще девяносто.

Другой же вариант броска, более профессиональный и трудный состоял в следующем. Изогнутый буквой «Г» нож брали пальцами за конец рукояти и поднимали над поверхностью лавки, направляя лезвие от себя. После этого надо было сделать резкое движение кистью вниз, «закручивая» и одновременно отпуская нож, который в полете переворачивался один или несколько раз и при этом должен был воткнуться в лавочку.

Мишка был не особый мастак в этом более трудном способе броска и поэтому чаще всего проигрывал. Но при этом он обладал особым умением бросать нож на спинку рукояти, так чтобы изогнутое лезвие торчало вверх. В этом случае игрок сразу зарабатывал сто очков.

— Конечно! Давай сыграем! — оживился я.

Мне было интересно, сохранились ли у меня навыки этой игры. В детстве я много в ней тренировался и поэтому часто выигрывал.

— Миш, дай попробовать твой нож, а то я к своему уже привык. Надо с твоим руку набить.

Мне нужно было попробовать все варианты бросков, чтобы понять, стоит ли вообще сейчас играть. К тому же более сложный бросок был довольно опасен. Если не успеешь вовремя убрать кисть, то нож спокойно мог серьезно поранить руку.

Для начала я попробовал легкий вариант броска. Из пяти попыток только две увенчались успехом. Это был весьма отвратительный результат. Что ж, теперь вся надежда на более сложный вариант. Я аккуратно схватился большим, средним и указательным пальцами за конец рукояти, сосредоточился, сделал глубокий вдох и в следующий миг резко рванул кисть вниз, отпуская нож.

И, о, чудо! Он глубоко воткнулся в поверхность лавки. Причем рукоять задралась так, что у меня влезло под нее четыре пальца правой руки и даже еще один левой. Мишка при этом с завистью посмотрел на меня. У него редко когда получались такие резкие броски. Обычно он просто подкидывал ножик повыше в надежде, что он под своим весом примет на излете нужное положение и при этом достаточно сильно воткнется в лавку и не упадет.

Я сделал еще несколько попыток, которые были завешены так же успешно, как и первая.

— Ну все, я готов! Играем до ста с переборами. — На моем лице расплылась широкая улыбка.

Мишка же наоборот погрустнел. Похоже, что он был уже не рад, что предложил мне сыграть в «ножички».

Игра началась. По жребию первому бросать выпало Мишке. Он выбил первую десятку, но следующий бросок не увенчался успехом. После этого я начал втыкать раз за разом нож в лавку и быстро дошел до пятидесяти очков. У Мишки при этом физиономия была, как у Карлсона из мультфильма, когда тот произносил свою коронную фразу: «Ну я так не играю».

Однако, следующий мой бросок оказался провальным и нож, отскочив от лавки, упал на землю. Мишка, особо ни на что не надеясь, приготовился бросать, при этом тихо приговаривая:

— Ну давай, ножичек, не подведи!

И он на удивление не подвел, плюхнувшись после нескольких переворотов на спинку рукояти. Лезвие победно смотрело вверх. Мишка вскочил с лавки и, торжествующе потрясая руками, заорал на весь двор:

— Да-а! Я выиграл!

Его радости не было предела. Он скакал возле меня, как сумасшедший. Похоже, в последнее время он совсем редко выигрывал, раз победа доставила ему столько радости.

Я ничуть не расстроился из-за проигрыша. Все-таки сознание у меня было от пятидесятилетнего мужчины, а в таком возрасте я уже научился радоваться удачам друзей, даже если сам при этом оставался в проигрыше.

— Ну что, еще сыграем? — Я подначивающе подмигнул другу.

— Давай! — не без самодовольства заявил Мишка.

И вновь началась игра. Следующую партию он проиграл и очень из-за этого расстроился. А потом я стал ему немного поддаваться, чтобы, так сказать, вселить побольше уверенности в друга. Эмоции при этом у Мишки били через край.

Минут через пятнадцать к нам присоединился Серега Сабуров, а за ним подошел и Серега Сомов. Они, в свою очередь, тоже затеяли игру на соседней лавочке.

Так совершенно незаметно пролетел час. К этому времени уже перевалило за девять вечера и на улице заметно посвежело. Доиграв последнюю партию, мы с Мишкой поднялись с лавки. Оба Сереги в это время тоже заканчивали. Счет был в пользу Сомова.

— Миша, домой! — вдруг послышалось от дома напротив.

У первого подъезда стояла Мишкина мама.

— Мам, ну еще пять минуточек! — прогнусавил Мишка.

— Никаких пяти минут! Домой! Живо! — тут же послышалось в ответ.

— Ладно, парни, я пошел. До завтра. — Грустно попрощавшись с нами, Мишка поплелся в сторону своего подъезда.

Мама у него была строгая и не давала ему особого спуску. У меня же, к примеру, никогда не было таких проблем. Никто меня не звал ни с балкона, ни от подъезда. Я был полностью предоставлен сам себе. Особенно по субботам, когда отец предавался чрезмерным возлияниям. Если мама ложилась спать до того, как я вернусь, она запирала квартиру, а ключ оставляла под ковриком у входной двери.

Я смотрел, как мальчишки доигрывают партию в «ножички» и вдруг каким-то шестым чувством ощутил угрозу. Было такое чувство, что кто-то долго и пристально смотрит мне в затылок.

Стараясь не показывать особой заинтересованности, я потянулся, делано зевнул и при этом окинул ленивым взглядом наш двор. И тут же увидел его. Между дальними гаражами стоял Вовка Никитин и сверлил меня угрожающим взглядом. Я также медленно и вальяжно повернулся обратно, сделав вид, что ничего не заметил, и начал вновь следить за игрой.

Я понимал, что этот негодяй задумал что-то серьезное. Просто так оставить эту обиду и публичное унижение он не мог. Убивать он, конечно, меня не будет, но сломать нос, палец или одну из конечностей, а вдогонку и пару ребер вполне способен. Не говоря уж о том, что с легкостью может отбить мне внутренние органы, типа печени и почек. Одним словом, простым разговором по душам он точно не ограничится.

А это значит, что надо готовиться к столкновению с этим отморозком. Я опустил руку в карман и нащупал мой боевой болт. Он по всем моим расчетам должен значительно упростить мне противостояние с Никитиным.

Конечно, я в свою очередь тоже не должен допускать опасных ударов. Придется сдерживать свои инстинкты. В армии, во время спецподготовки, меня учили убивать. Не драться, а именно убивать. Максимально эффективно, точно и быстро. Я научился, куда надо бить, чтобы человек больше никогда не встал. И эти инстинкты, засевшие слишком глубоко, надо было обязательно обуздать, чтобы не натворить непоправимого.

Страха внутри меня не было. Только холодный расчет. Мне даже представить было страшно, что бы я чувствовал в этой ситуации, будь я действительно одиннадцатилетним юнцом. Стыдно признаться, но мне кажется, я бы вообще все лето из дома носа не показал.

Но сейчас было совсем другое дело. В кровь начал поступать адреналин, внутри загорелся какой-то азарт. Захотелось самому пойти и сделать первый шаг, чтобы раз и навсегда убедить этого подонка, что не стоит вести себя так некультурно по отношению к окружающим.

Однако, это была плохая идея. Мне нужно сохранять образ жертвы, а это значит, что первым должен напасть Никитин. И тогда всё, что я с ним сделаю, будет расцениваться, как самооборона. При этом надо постараться, чтобы будущее столкновение произошло по моим правилам и на выбранной мной территории. И желательно, чтобы с моей стороны был хотя бы один свидетель, который подтвердит, что не я первый начал драку.

Я стал прокручивать в голове варианты и тут мой взгляд вдруг упал на Серегу Сабурова. И все сразу стало на свои места.

— Серег, тебе же сейчас еще теплицы в огороде надо будет закрыть? — словно бы от нечего делать спросил я.

Мой друг тут же нахмурился и глухо пробурчал в ответ:

— Мог бы и не напоминать. Без тебя знаю.

Он, насколько я помню, до чертиков не любил это занятие.

— Да не дуйся ты. Давай, я тебе помогу? — неожиданно заявил я.

— Ты не прикалываешься? Реально поможешь? — Серега смотрел на меня с недоверием.

— Конечно помогу, дружище! Ты же меня сегодня из пруда вытаскивал, или ты забыл? — дружески похлопал я его по плечу.

— Да ты сам выплыл, притвора. Похоже, ты всех нас сегодня надул. Плавать-то, оказывается, хорошо умеешь, — отмахнулся, улыбнувшись Серега.

Он глянул на маленькие наручные часы и сказал:

— Минут через десять сходим, хорошо?

— Да хоть сейчас, — бодро ответил я.

— Сейчас? — Серега задумчиво почесал макушку. — А пойдем! — воскликнул он. — Серега, ты с нами? — обратился он к Сомову.

— Не, ребят, — хитро усмехнувшись ответил тот. — Я вас лучше во дворе подожду. Если что, я на карусели буду. — И он кивнул в сторону игровой площадки. — Только давайте побыстрее, хорошо?

После этих слов, он быстро ретировался к карусели, рядом с которой заметил ухмыляющуюся веснушчатую физиономию Женьки Андреева.

Ну а мы с Серегой направились к его огороду. Он — на встречу с теплицами, а я на встречу со своей судьбой.