Егоркин разъезд

ПОПЫТКА ИЗМЕНИТЬ ПРОЗВИЩЕ

Прозвище свое Егорка ненавидел; когда кто-нибудь произносил его, он лез на того с кулаками. После каждой такой стычки — побеждал ли он, или доставалось ему — он горестно задумывался и ругался: «Черти! Не могли дать другое прозвище. Названий всяких сколько угодно, а они…»

Разгуливая по лужайке, Егорка размышлял: «Разве плохое имя «Смелый»? или «Сильный»? Они в аккурат подошли бы ко мне.

А еще лучше, если бы иметь прозвище Кузьма Крючков». В нем все: и смелость, и сила, и ловкость. Но как сменить «Кулагу» на «Кузьму Крючкова»?

Выход был единственный — надо сначала заставить братишек, чтобы они называли его Крючковым, а уж потом, за ними, его и другие будут звать так. И сделать это нужно сейчас же.

Егорка открыл калитку и сказал братишкам:

— Пошли все домой!

Все вошли в избу.

— Становитесь посередине и слушайте! — распорядился Егорка.

Братишки встали. Егорка приблизился к ним вплотную.

— Запоминайте хорошенько. Кто будет называть меня Кулагой, того я побью.

— За что побьешь? — спросил Ванька.

— За Кулагу, потому что я теперь вам не Кулага.

— А кто? — поинтересовался Мишка.

— Кузьма Крючков. Сейчас вы должны побожиться, что не будете называть меня Кулагой, а будете называть Кузьмой Крючковым. Кулагу варят и едят, а меня никто не варит и не ест. Кулага размазывается, а я нет.

Егорка хотел растолковать еще кое-что и заставить братишек побожиться, но тут его перебил Петька. Ничего не поняв, он пролепетал:

— Ты, Егорка, Кулага, да?

Егорка наклонился к Петьке:

— Кто я? Говори!

Петька испугался, надул губы и готов был зареветь. За него вступился Ванька:

— Он сказал, что ты Кулага.

— А вот я покажу тебе, Каняня, как обзываться.

Егорка схватил Ваньку за грудки, намереваясь дать ему «леща», но в этот момент Мишка вцепился в Егорки ну руку:

— Не тронь, а то я маме скажу.

— А тебе какое дело, Мишабег, — Егорка толкнул его в грудь.

— Я не Мишабег, а вот ты Кулага! Кулага! — выпалил Мишка и стукнул Егорку по уху.

Началась потасовка…

После драки Егорка выбежал на улицу. Нижняя пуговица на его рубашке болталась на ниточке. Егорка оторвал ее совсем, чтобы мать не заметила, покрутился немного около крыльца, подошел к ограде и уселся на верхнюю перекладину.

Из квартиры доносились монотонные Ванькины завывания. Они напоминали о близкой расплате за учиненную драку. Чтобы не слышать их, Егорка перебрался в самый дальний угол двора и снова уселся на перекладину. Отсюда хорошо видно лужайку — постоянное место ребячьих сборищ. Обычно к вечеру на нее высыпала вся детвора разъезда. Сейчас же там находились Ванькины ровесники Федька и Андрюшка. Они сидели друг против друга, держали в руках спичечные коробки и что-то делали. «Чего это они мастерят?» — заинтересовался Егорка и хотел прыгнуть на землю и подойти к ним, но тут ему в голову пришла одна неплохая мысль, и он остался на месте. Мысль была о том, что хорошо бы подговорить Федьку с Андрюшкой, чтобы они помогли изменить прозвище: «Чужие всегда лучше помогают».

«Если бы все чужие стали называть меня Кузьмой Крючковым, то тогда и дома я бы не был Кулагой. Но как и с чего начать?»

Только что приобретенный опыт подсказывал, что делать это нужно не так, как он только что пытался. Но как? Надо что-нибудь подарить им, чтобы они обрадовались и слушались.

Егорка решил подарить Андрюшке с Федькой старый сигнальный рожок, который отдал ему отец. Верно, рожок был неисправный, но все-таки настоящий, железный, с гладеньким блестящим горлышком.

Егорка соскочил с перекладины, чтобы пойти за рожком, но прежде чем зашагать к крыльцу, взглянул еще раз на лужайку. Федька и Андрюшка шлепали ладонями по куче песка и весело смеялись. «И чего им, дуракам, весело?» — поморщился Егорка. Он представил, как Федька и Андрюшка будут бегать с его рожком, хвастаться и дудукать, а он будет стоять в сторонке и слушать.

Сжав кулаки, Егорка сказал вслух:

— Шиш вам, а не рожок!

Да, дарить такую дорогую вещь никак нельзя, никак! А что же можно?

Егорка стал перебирать в памяти свои игрушки и вспомнил о красном флажке — тоже отцовском подарке. Вот его, пожалуй, отдать можно, он старый, выцветший и грязный. Да, да, подарить его не только можно, но обязательно нужно, потому что Ванька с Мишкой любят играть в стрелочники. Получится здорово: хватятся, а флажка-то и нет. А когда увидят, что им размахивают Федька с Андрюшкой, поднимут вой. А Егорка им скажет: «Не хотели менять мое прозвище, вот и выкусите теперь».

Егорка сорвался с места и быстро взбежал на крыльцо. Ванька уже не канючил. «Ну, слава богу, — обрадовался Егорка, — Может, он забыл про обиду, и все обойдется хорошо». Радость оказалась кратковременной: достаточно было подняться на одну ступеньку, как раздался протяжный Ванькин вопль и писклявый Петин лепет: «Мама плисла». Егорка осторожненько прошмыгнул в кладовочку, где хранился ящичек с игрушками.

Флажок лежал на своем месте — рядом с рожком. Егорка взял его и на цыпочках вышел на крыльцо. Тут он развернул флажок, помахал им, чтобы стряхнуть пыль, и поднял над головой. И — удивительное дело — старый, потрепанный флажок вдруг сделался совсем-совсем иным. Пронизанный косыми солнечными лучами, он стал, как пламя: ярким, чистым, а его точеная черная ручка аж заблестела. Егорка поднес флажок к лицу и несколько раз шмыгнул носом. Чудеснейший запах исходил от флажка — запах стрелок, вагонов и рельсов. Нет! Расставаться с такой игрушкой было невозможно.

Егорка аккуратненько свернул флажок, погладил его рукой, нюхнул еще разок и снова прокрался в кладовочку, решив отыскать что-нибудь менее ценное.

На глаза сразу же попалась жестяная баночка из-под вазелина, найденная во дворе, где жило «начальство». В наборе игрушек она служила петардой. В другое время он ни за что не отдал бы ее, но теперь считаться не приходилось, тем более, что ее вполне можно было заменить небольшим деревянным колесиком, лежавшим на дне ящичка. Егорка сунул баночку в карман и побежал на лужайку.

Андрюшка с Федькой все еще сидели над кучкой песка. Около них рядком сохли сделанные при помощи спичечных коробков кирпичики.

Егорка обошел вокруг ребят, присел на корточки и сказал:

— А у меня что-то есть.

Андрюшка с Федькой перестали играть и недоверчиво уставились на Егорку.

— Чего ты? — насупился Андрюшка. — Мы с тобой не играем, уходи, Кулага.

Егорка сжал кулаки. Несколько минут назад за «Кулагу» немедленно последовала бы расправа — по шеям и только, — но сейчас нужно было терпеть.

Засунув руку в карман, Егорка улыбнулся:

— А у меня что-то есть. Отгадайте?

— Наверно, галька, — пробурчал Федька.

— Нет, не галька.

— Железка! — выпалил Андрюшка.

— И не железка, а вот…

Егорка вытащил из кармана сжатую в кулак руку и отогнул один палец. На ладони что-то блеснуло.

— Стеклышко! Осколочек! — крикнули враз малыши.

— Опять не угадали.

— А ты покажи?

Егорка оглянулся вокруг, наклонился и прошептал:

— Только, чур, никому не говорите, потому что это очень хорошая штука. Если узнают, то будут завидовать, и кто-нибудь может утащить ее у меня. Побожитесь, что не скажете.

Ребята побожились.

— Вот! — Егорка разжал кулак. На ладони лежала круглая светлая баночка.

— А можно взять ее в руки и подержать? — спросил Андрюшка.

— Берите, я не жадный, — разрешил Егорка.

Малыши начали рассматривать баночку, а Егорка сказал:

— Такой игрушки ни у кого нет. Она к любой игре подойдет.

— А кирпичики этой баночкой можно делать? — поинтересовался Андрюшка.

— Можно и кирпичики.

— Кирпичики — нельзя, — возразил Федька, — потому что кирпичики круглые не бывают.

Цена баночки оттого, что ею нельзя делать кирпичики, падала.

Егорка никогда не видел круглых кирпичиков, но спорить упорно продолжал, думая при этом, как бы доказать свою правоту. Когда спор вот-вот должен был перейти в ругань, Егорка вдруг нашел то, что искал.

— А ты в Протасовке был? — спросил он Федьку.

— Мы с тятей туда ездили, — ответил Федька, — А круглых кирпичиков все равно там нету.

— А высокую водокачку там видел?

— Видел.

— Какая она — круглая?

— Круглая…

— Из каких же кирпичиков она сложена, раз круглая, а?

Доказательство было столь веское, что Федька замолчал, а Егорка продолжал:

— Все водокачки делаются из круглых кирпичей, церкви тоже из круглых кирпичей. Вот из таких.

Он взял у Андрюшки баночку, наложил в нее глины, придавил ладонью, пригладил, а затем щелкнул пальцами по дну баночки. На землю вывалился круглый кирпичик.

— Дай ее нам поиграть? — попросил Андрюшка.

— А я и хотел отдать ее вам, — миролюбиво сказал Егорка, не выпуская из рук баночки. — Мне она ни к чему, я уже большой. Насовсем отдам, если вы будете говорить всем ребятам: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков».

— А кто такой Кузьма Крючков? — поинтересовался Андрюшка.

— Это такой герой, казак. Он на войне воюет и по десять немцев на пику сажает. Скажите?

— Я скажу, — согласился Андрюшка. — А ты, Федька?

Федька немножко подумал и тоже согласился.

— Молодцы! — похвалил Егорка. — Начинайте сейчас же, бегайте и кричите: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков». И других ребятишек подговаривайте, чтобы тоже кричали эти слова.

— А баночка? — напомнил Федька.

— Баночка… Баночку потом, сразу же получите.

— Мы не будем кричать, потому что ты обманешь, — заявил Федька.

Баночку пришлось отдать. Малыши побежали к казармам.

Егорка пошел за ними.

Андрюшка с Федькой остановились перед оградой и, хотя за ней никого не было, запрыгали и закричали:

— Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков, Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков!

Неизвестно откуда появился Филька, а потом из-за крыльца вынырнула с мячиком в руке его сестра Нюська. Нюська подскочила к оградке, просунула голову в дыру:

— Вы почему кричите?

— Надо, вот и кричим. Ты тоже кричи, — ответил Федька.

— А зачем?

— Кулага дал нам красивую баночку, чтобы мы кричали.

— А ну, покажи!

Федька отступил: не отобрала бы!

Он вынул из кармана баночку и показал издали. Нюська стала уговаривать Федьку с Андрюшкой отдать ей баночку:

— На время, — говорила она. — А я вам за это дам поиграть мячик.

Разноцветный Нюськин мячик был предметом зависти всех ребятишек разъезда, далеко не каждому доводилось даже подержать его в руках. Федька с Андрюшкой не удержались от соблазна.

Нюська быстренько выбежала из-за оградки. Вслед за ней вышел и Филька. Нюська взяла у Федьки баночку и отдала ему мячик.

— А кто же теперь будет кричать? — вспомнил Андрюшка об Егоркином наказе.

— Давайте все кричать, — предложила Нюська.

— Давайте.

Они выбежали на лужайку и закричали: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков».

Егорка спрятался за углом барака, наблюдал и радовался: «Не зря я отдал баночку: сейчас прибегут еще ребятишки, покричат немножко, и я стану называться Кузьмой Крючковым». Действительно, вскоре вокруг Нюськи толпилась и кричала целая орава. Но что такое? До Егоркиного слуха вдруг стали доноситься не все слова, а только три. «Егорка, Кулага, Крючков!»

Егорка выскочил из-за угла:

— Неправильно! Надо так: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков!» Я все слышу. Будете врать, баночку отберу и наподдаю всем.

— Ладно, сделаем правильно, — пообещала Нюська.

Егорка снова скрылся за углом и навострил уши.

Ребятишки еще теснее сгрудились вокруг Нюськи и по ее команде принялись выкрикивать. Кричали громко, отчетливо и по порядку. Но в этот момент в толпу, как вихрь, ворвался Володька Сопатый. Растолкав ребятишек и узнав, в чем дело, он запрыгал на одной ноге и завопил:

— Кулага! Кулага!

Его примеру последовали и другие ребятишки.

— Неправильно! Неправильно! — надрывался рассерженный Егорка.

Но его никто не слушал, потому что прыгать на одной ноге и выкрикивать одно слово куда интереснее и легче, чем выговаривать длинную фразу. К тому же никто и не думал награждать Егорку геройским прозвищем. Особенно этого не хотел Володька. Увидев Егорку, он высунул язык и начал нараспев: «Кулага — размазня, Кулага — размазня!».

Добавление еще одного обидного слова к ненавистному прозвищу вконец разозлило Егорку. Он схватил с земли прут и понесся к обидчикам. Но они тоже не зевали и моментально разбежались в стороны.

Обида сдавила грудь, комком застряла в горле. Дойдя до своей оградки, Егорка сел прямо на землю и заплакал. Размазывая слезы грязным кулаком, он думал: «Почему меня все обижают, обманывают. Баночку выманили, а прозвище не сменили. За других хоть старшие братья заступаются. И почему у других они есть, а у меня нет, ну, почему?..»