Эхо

Глава девятая

— Ну, а теперь, — протянул Лоренс, когда они удобно устроились за столиком и заказали напитки, — может быть, Терри объяснит, зачем меня вызывали.

Но парень сунул нос в кружку с пивом, делая вид, что ничего не расслышал.

— Все достаточно просто, — начал было Дикон, но старик не дал ему договорить.

— Тогда, тем более, пусть объясняет Терри, — настойчиво повторил он. — Я очень люблю, когда все просто и незатейливо, но до сих пор ты все представлял так запутанно. Я ничего не могу понять и очень сомневаюсь в том, что Терри является тем человеком, за которого себя выдает. Следовательно, это может означать, что мы с тобой имеем шанс оказаться в очень незавидном положении соучастников преступления, которое когда-то было им совершено.

На лице Терри появилось усталое выражение безнадежности.

— Я знал: ничем хорошим эта затея закончиться не может, — мрачно сообщил он Дикону. — Я ни черта не понял из всего сказанного им. Это все равно что слушать проповеди Билли. Он всегда закручивал такие обороты, что, когда дослушаешь до конца предложения, успеешь забыть начало. Я как-то раз попросил его говорить на нормальном языке, а он так расхохотался, будто я ему свежий анекдот рассказал. — Его глаза смотрели прямо на Лоренса. — Некоторые люди так и липнут к именам, — с неожиданной злобой заговорил он. — А что такого важного кроется в этих именах, мать их? И раз уж на то пошло, какая разница, сколько человеку лет? Самое главное, чтобы он вел себя соответственно своему возрасту. Ну, ладно. Допустим, меня зовут не Терри и мне не восемнадцать лет. Но мне нравится и это имя и этот возраст, потому что меня уважают, если я так представляюсь. Когда-нибудь я все же стану кем-то, и люди захотят поближе познакомиться со мной не из-за того, что меня зовут так или иначе. Самое важное в человеке — это он сам. — Он похлопал себя ладонью по груди. — А вовсе не имя.

Дикон предложил Терри сигарету.

— Никаких преступлений за ним не числится, Лоренс, — как бы между прочим сообщил он адвокату.

— Откуда вам это известно?

— Ну, что я тебе говорил? — нахмурился подросток. — Эти адвокаты, мать их!.. Вот теперь он обвиняет меня во лжи.

Дикон уныло покачал головой:

— Дело в том, что два года назад, в возрасте двенадцати лет, Терри сбежал от своего опекуна и не собирается к нему возвращаться. Тот негодяй приставал к нему. Поэтому парень прибавил себе четыре года и взял другое имя, чтобы не привлекать внимания. Сейчас он живет вместе с другими бездомными. Вот и все. Проще не бывает.

Лоренс только щелкнул языком. Гнев, поднимающийся в душе Терри, не произвел на старика никакого впечатления:

— Вы так легко все разложили по полочкам, Майкл. Неужели для вас это так просто? Только вдумайтесь: мальчик живет в невыносимых условиях. Он не получил должного образования, у него нет любящих родителей, которые были бы рядом с ним в течение этих двух, может быть, самых главных лет его молодости. Возможно, мне стоит напомнить вам, Майкл, что всего несколько часов назад вы уверяли меня, будто мечтаете иметь детей. — Он протянул к Терри свою худую, почти прозрачную руку. — Этот молодой человек вовсе не безобидное бездомное существо, которое можно оставить на его собственное попечение. Тем более сейчас, когда вы помешали полиции выполнить их прямую обязанность по отношению к нему. Он в данный момент, как никогда, нуждается в защите и заботе, которые цивилизованное общество…

— Ну вот, опять я слышу речь Билли! — сердито выкрикнул Терри. — Он всегда только и делал, что заботился обо мне.

Лоренс некоторое время молча смотрел на него, а затем достал фотографию, которую позаимствовал у Дикона:

— Это и есть Билли? — поинтересовался он.

Терри бросил быстрый взгляд на изможденное лицо Блейка и тут же отвернулся:

— Да.

— Ты, наверное, сильно горевал, когда потерял его.

— Вы бы этого не заметили. — Он опустил голову. — Не такой уж он был и замечательный. Большую часть времени напивался до беспамятства, так что, скорее, это я о нем заботился.

— Но ты при этом любил его?

Терри снова сжал кулаки:

— Если только вы сейчас скажете, что мы с Билли были педиками, я вас поколочу.

— Дорогой мой мальчик, — нежно проговорил Лоренс, — такие мысли мне даже в голову прийти не могли. Я с ужасом думаю о том, в каком же безобразном мире ты живешь, если люди боятся выразить свою привязанность, из-за того, что другие могут неправильно интерпретировать их отношения. Есть тысячи разных способов любить друг друга, и только один подразумевает при этом секс. Мне кажется, что ты любил Билли как отца, а он, судя по твоим рассказам, относился к тебе как к сыну. Неужели это так постыдно, что ты готов отречься от своих чувств?

Терри ничего не ответил, и над столом повисла пауза. Становилось неуютно, и первым заговорил Дикон:

— Послушайте, я, конечно, не имею в виду остальных, — начал он, — но я провел достаточно беспокойную ночь и не стал бы возражать, если бы сейчас мы закруглились. Мое личное мнение о Терри таково, что этот уличный парень обладает огромной сообразительностью и достаточным опытом, столь нехарактерными для детей его возраста. В моей квартире есть свободная кровать и, судя по всему, мне придется встречать Рождество в полном одиночестве. Так вот, я с удовольствием пригласил бы к себе кого-нибудь для компании. Что ты на это скажешь, Терри? Что выбираешь на праздники: мой дом или свой склад? Мы бы с тобой прекрасно провели время, а Лоренс пока будет думать о том, как устроить твое будущее.

— По-моему, ты говорил, что у тебя там и пожрать-то нечего, — вспомнил Терри.

— И не обманул. Но мы сегодня купим какие-нибудь готовые блюда, а уж завтра достанем и индейку.

— Но только ты же на самом деле не хочешь этого. Ты приглашаешь меня только потому, что Лоренс обозвал тебя никудышным отцом, и ты стараешься исправиться.

— Верно. Но я уже думал об этом. Так каким будет твой ответ? — Он посмотрел на опущенную голову юноши. — Послушай, маленький несчастный бедолага, ведь до сих пор я старался сделать для тебя все, о чем ты просил. Ну, хорошо, я ничего не знаю о том, как надо воспитывать детей, но маленькое «спасибо» от тебя за все мои усилия я, по-моему, все же заслужил.

Неожиданно Терри расплылся в улыбке и поднял голову:

— Спасибо, папуля. Ты вел себя превосходно. А как насчет того, чтобы сегодня прикупить каких-нибудь индийских кушаний?

В глазах Терри сверкнул и тут же исчез огонь победы. Но все произошло так быстро, что Дикон не успел ничего заметить. Однако это не ускользнуло от Лоренса. Будучи и старше, и мудрее, он уже давно ожидал этого момента.

Лоренс вежливо отказался от предложения Дикона подбросить его до дома, но взял у него ислингтонский адрес на тот случай, если его вызовут в полицию. Адвокат посоветовал Терри во время своего пребывания в гостях поразмыслить над тем, так ли уж ему хочется возвращаться на свой склад. Он предупредил парня, что все равно его настоящее имя и возраст всплывут на поверхность, если дело Деннинга дойдет до суда и юноше придется выступать свидетелем. Поэтому, подчеркнул Лоренс, следует подумать и о том, чтобы вернуть себе свое законное имя, при этом ничего не потеряв, прежде чем это будет сделано насильственно. Затем он попросил Терри вызвать ему такси по телефону, находящемуся у стойки бара, и, когда тот отошел на приличное расстояние, принялся упрекать Дикона в наивности:

— Прошу вас, сохраняйте здоровый скептицизм, Майкл, — поучал он. — Помните о том образе жизни, которого приходилось придерживаться Терри. Не забывайте и о том, что вы практически ничего не знаете об этом молодом человеке.

Дикон попытался улыбнуться:

— А я-то боялся, что вы сейчас начнете уговаривать меня сразу же принять его, как родного сына, и всячески ублажать, окунув в мир любви и уважения. Ну, а что касается здорового скептицизма, то тут все в порядке. Это как раз то, чем я могу гордиться.

— О, я полагаю, вы не настолько тверды характером, как хотите казаться, мой дорогой. Пока что вы приняли все, рассказанное им, за чистую монету, не моргнув глазом.

— А вы полагаете, что он лжет?

Лоренс неопределенно пожал плечами:

— Во время нашей беседы он постоянно возвращался к теме гомосексуализма, и меня это несколько насторожило. Если вы действительно поселите его у себя на несколько дней, то будьте готовы к тому, что вас могут впоследствии обвинить в попытке изнасилования. И тогда вам ничего не останется, как заплатить столько, сколько этот мальчик от вас потребует.

Дикон нахмурился:

— Ну о чем вы говорите, Лоренс! Этот парень просто до смерти запуган этой темой: он даже стал походить на параноика. Да он меня к себе не подпускает даже на расстояние вытянутой руки. Я и дотронуться до него не могу, а вы меня устрашаете какими-то обвинениями в изнасиловании!

— В попытке изнасилования, дорогуша, — поправил адвокат. — А насчет его паранойи надо кое-что уточнить. Он успокоил вас своими речами, и вы уже подумали, что взять его к себе будет абсолютно безопасно. Однако на вашем месте я бы не был так в этом уверен.

— Тогда зачем вы подвигаете меня на такой поступок?

Лоренс вздохнул:

— Я этого не делал, Майкл. Я пытался убедить вас обоих в том, что Терри надо обязательно находиться под опекой. — Он смотрел в сторону бара, туда, где сейчас находился парень. Бармен пытался всучить ему телефонный справочник, но тот наотрез отказывался брать книгу. — Ну, скажите мне, какова будет ваша реакция, если он неожиданно начнет визжать, рвать на себе одежду и грозить при этом, что обязательно пожалуется кому-нибудь из соседей, что вы его держите у себя насильно и домогаетесь половой близости?

— Почему он должен себя так вести? — изумился Дикон.

— Я полагаю, что он так уже поступал раньше и прекрасно знает, что этот метод срабатывает на все сто процентов. Поэтому, раз уж вы решились на эксперимент, то я обязан вам немного приоткрыть глаза на возможные последствия.

— Великолепно, — пробурчал Дикон, устало опуская голову на руки. — Ну и что же, черт побери, я теперь должен сделать? Объявить этому маленькому негодяю, чтобы он катился на все четыре стороны?

Лоренс негромко рассмеялся:

— Боже ты мой! Как же вы близко к сердцу все воспринимаете! Наименее благородным, но наиболее разумным было бы вернуть его назад в полицию, чтобы им занялись социальные службы. Но теперь, когда вы пообещали ему провести праздники в своей квартире, это было бы слишком жестоко. Тем не менее, как говорится, кто предупрежден, тот вооружен. Я считаю, что вы, конечно, должны теперь сдержать данное вами слово, но идти всегда на один шаг впереди него.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы, наконец, сами пришли к какому-то определенному решению, — заворчал Дикон. — Полминуты назад вы уверяли меня в том, что этот бедняжка собирается обчистить меня с помощью шантажа.

— Ну, одно другого не исключает. Помните, что ему в жизни не хватало любви, он необразован и еще не полностью сформировался как личность. Ему приходилось жить в сложнейших условиях и, естественно, он обучился кое-каким трюкам, чтобы добывать себе одежду, еду, напитки и наркотики. Истина же состоит в том, что, возможно, как раз вы и являетесь тем единственным человеком, который поможет ему вернуться к нормальной жизни и набраться ума.

— Да он меня за пояс заткнет, что касается ума и житейской мудрости, — мрачно констатировал Дикон.

— Что вы такое говорите! — забормотал Лоренс, вновь взглянув в сторону бара, где Терри, наконец, набрался храбрости и попросил бармена отыскать ему в справочнике телефон таксопарка. — У вас есть большое преимущество перед ним. Вы, по крайней мере, грамотны.

Попавшись в руки Фатимы, Барри не испытал ничего, кроме полного унижения. Эта женщина очень плохо говорила по-английски. Света в комнате, одновременно служащей и гостиной, и спальней, почти не было. Обеспокоенный Барри с тревогой смотрел на помятую постель, с которой, видимо, всего несколько минут назад поднялся предыдущий клиент. Затхлую атмосферу каморки, с ее восточным колоритом, еще больше, чем дымящиеся ароматные свечи на туалетном столике, подчеркивала сама женщина.

Средних лет, слегка полноватая, она вела себя так, словно действовала по расписанию, не теряя ни одной минуты. Пока Барри неуверенно представлялся, Фатима мигом раскусила, что перед ней девственник, и деловито посматривала на часы. Сам Гровер мучительно думал, как выпутаться из ситуации, не обидев при этом женщину.

— Один сотна, — прервала его размышления гурия, выразительно потирая ладони. — Бистро снэмай брук, и какая мой дэло, что ты есть Барр-рри. Всэ вы я называть «сладэнький». Что хочишь? Как собачки? — Она вытянула губы трубочкой, и ее рот стал напоминать полураскрытый бутон розы. — Хароший чистый малчик. За сотня пятьдесят Фатима сделать пососат. Ты лубишь, когда тэбя пососат, да, сладэнький?

Испугавшись, что она не выпустит его просто так, Барри торопливо достал из кармана пальто бумажник, и позволил ей самой отсчитать пять купюр по двадцать фунтов. Это было роковой ошибкой. Как только деньги перекочевали в руки Фатимы, Барри и шевельнуться не успел, как за дело взялась сама хозяйка. Она была женщиной сильной, да к тому же вознамерилась честно отработать свою часть контракта.

— Давай, сладэнький, стэсняться нэт. Фатима понимай вся тонкост. Видишь, праблэма нэт. Ты очен бальшой малчик. — Ловкими пальцами она извлекла из ближайшего ящика презерватив, профессионально надела его на член Барри, и со всей доступной скоростью начала демонстрировать «турецкую усладу».

Барри ничего не мог поделать в ее опытных руках, и буквально через несколько секунд процесс завершился.

— Ну, вот, сладэнький, все карош, все доволен. Ты такой баалшой! Будет еще один сотна, ты приходить снова. Другой раз меньше гаварить, болше дэлать. О'кэй? Ты платить за кароши сэкс, Фатима дэлать кароши сэкс. Может, другой раз будэш хатеть попка Фатима? Тэпэр надэвай брук и гавари «бай-бай».

Прежде чем Барри успел поправить свой туалет, женщина распахнула дверь. Не зная, как поступить с оставшимся в руке презервативом, он рассеянно засунул его в карман. Вслед ему прозвучало:

— Приходи скоро, Барр-рри!

В этот миг Гровер всей душой возненавидел и ее, и секс вообще.

— О чем тебе говорил старикан, пока я звонил по телефону? — с подозрением в голосе потребовал объяснений Терри, когда они с Диконом направлялись к машине.

— Да так, ничего особенного. Он озабочен твоим будущим, и теперь думает о том, как бы все получше устроить.

— Ну, ладно, только если он решит заложить меня полиции, то пусть остерегается и бережет спину.

— Он мне дал слово, что ничего им не скажет. Неужели ты ему не веришь?

Терри сердито ударил ногой по бордюру тротуара:

— Хочется верить. Но только почему он постоянно хлопал меня по руке и называл тебя «дорогуша»? Уж не педик ли он?

— Нет. А впрочем, тебе-то какая разница?

— Большая. Я с голубыми и знаться не хочу.

Дикон вставил ключ в замок, но дверь открывать не стал и внимательно посмотрел на своего спутника:

— Тогда почему ты без конца о них вспоминаешь? — хмыкнул он. — Ты вроде того алкоголика, который только и талдычит о выпивке, потому что ему не терпится поскорее принять дозу.

— Я не педик, — пренебрежительно бросил Терри.

— Тогда докажи это и перестань их вспоминать.

— Ладно. Слушай, мы можем по дороге заехать на склад?

— А зачем тебе? — удивился Дикон.

— Надо кое-что захватить. Одежду, например.

— А почему тебя не устраивает та, в которой ты сейчас?

— Потому что я не бродяга какой-нибудь, мать твою.

Прождав в машине десять минут, нервно барабаня пальцами по рулю и не замечая никаких признаков Терри, исчезнувшего внутри склада, Майкл начал уже подумывать о том, не следует ли ему самому заглянуть туда. В голове его звучал наставительный голос Лоренса: «И ты считаешь себя хорошим родителем, Майкл? Ты же пустил четырнадцатилетнего несмышленыша в логово воров. И ты говоришь, что смог взять на себя ответственность за него?»

Дикон заменил принятие одного сложного решения другим. Он уверенно вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер сестры.

— Эмма? — спросил он, услышав на другом конце провода женский голос.

— Нет, это Антония.

— У тебя голос совсем такой же, как у мамы.

— А кто это?

— Твой дядюшка Майкл.

— Боже мой! — с каким-то то ли страхом, то ли благоговением воскликнула девочка. — Пожалуйста, подождите, хорошо? Я сейчас позову маму. — Было слышно, как трубку положили на столик, и Антония принялась громко звать Эмму:

— Быстрее! Быстрее! Это Майкл звонит!

Вскоре в трубке прозвучал запыхавшийся голос сестры:

— Алло! Алло! Майкл?

— Успокойся и отдышись, — как можно равнодушней произнес Дикон. — Я подожду.

— Я бежала к трубке. Ты откуда звонишь?

— Из машины. Я нахожусь возле заброшенного склада в Ист-Энде.

— Что же тебя туда занесло?

— Тебе это будет неинтересно. — Он понял, что разговор не клеится, потому что сейчас они начали говорить совсем не о том. Эмма была такого же склада, как и сам Майкл, и теперь они оба тянули время, боясь начать разговор о самом главном и сложном. — Послушай, я получил твою поздравительную открытку. И еще одну от Джулии. Она пишет, что мать нездорова.

Наступила короткая пауза:

— Ей не следовало тебе об этом сообщать, — с горечью произнесла Эмма. — Я-то думала, что ты звонишь потому, что тебе уже самому надоела эта бесконечная и бессмысленная вражда, а не из-за того, что испытываешь чувство вины перед матерью.

— Я не испытываю никакой вины.

— Ну, значит, жалости.

Ощущал ли он сейчас жалость? Самым сильным чувством до сих пор оставалась злость. «Не смей приводить эту шлюху в мой дом! — заявила мать сразу после того, как он женился на Кларе. — Как ты смеешь марать фамилию своего отца, передавая ее дешевой потаскухе? Неужели того, что ты убил его, тебе оказалось недостаточным, Майкл?» Это произошло пять лет назад, и с тех пор он ни разу не говорил с матерью.

— Я до сих пор сержусь на нее, Эмма, поэтому я звоню тебе скорее из сыновнего долга. Я не собираюсь просить у нее прощения, и у тебя, кстати, тоже, но мне, конечно, жаль ее. И что же ты теперь от меня хочешь? Я буду счастлив видеть мать, если только она пообещает держать язык за зубами. Как только она произнесет хоть слово в мой адрес, я уйду. Это единственное и необходимое условие, которого я требую. Так мы будем встречаться или нет?

— Да ты, как я погляжу, ничуть не изменился, — сердито бросила Эмма. — Твоя мать практически слепа, и, может быть, ей придется ампутировать ногу из-за ее диабета, а ты договариваешься о какой-то сделке. У тебя нет ни малейшего чувства сыновнего долга перед ней! Почти весь сентябрь она пролежала в больнице, а потом нам с Хью пришлось заплатить Бог знает сколько за частную сиделку, потому что мать живет у себя на ферме и ни за что не хочет переезжать к нам. Так вот, сыновний долг заключается в том, чтобы ты позаботился о матери и обеспечил ей достойный уход, даже если сам в это время будешь терпеть лишения.

Дикон вглядывался вперед, туда, где находился темный склад, и лицо его нахмурилось:

— А что же случилось с ее капиталом? Пять лет назад ее деньги приносили неплохие проценты, так почему бы ей теперь не оплачивать услуги сиделки самой?

Эмма промолчала.

— Ты меня слышишь?

— Да.

— Так почему она не может сама за себя платить?

— Она предложила поместить девочек в частную школу и заплатила за их обучение вперед, — неохотно начала объяснять Эмма. — Себе она оставила самый минимум, только на еду, но теперь этого оказалось недостаточно. Мы сами ни о чем ее не просили, — защищалась женщина. — Это ее личное решение. К тому же, никто и предположить не мог, что ее состояние здоровья так резко ухудшится. И, тем более, никто не собирался навешивать проблемы еще и на тебя. Насколько я тебя знаю, ты бы первым никогда не позвонил и не стал бы мириться с нами.

— Ты права, — холодно проговорил Дикон. — И теперь я звоню только из-за того, что Джулия написала, что я никогда этого не сделаю.

Эмма вздохнула:

— Так это и есть та единственная причина, по которой я слышу твой голос?

— Да.

— Я тебе не верю. Неужели тебе так трудно сказать «прости» и забыть все то, что происходило уже в далеком прошлом?

— Да. Мне не за что просить прощения. Не моя вина в том, что отец умер, и неважно, как при этом думает мать или ты.

— Она сердится вовсе не из-за этого. Ей не понравилось, как ты обошелся с Джулией.

— Ну, это вообще ее не касалось.

— Все же Джулия уже считалась нашей родственницей, и матери она нравилась. Я, кстати говоря, тоже ее любила.

— Да, потому что ты не была на ней жената.

— Дешевый ответ, Майкл.

— А о тебе этого не скажешь, да? Уже поздно, вы все успели выгрести до последнего, — съязвил Дикон. — Я же никогда не брал у матери ни цента и не собираюсь этого делать сейчас. Поэтому, если она хочет меня видеть, то должна принять мои условия. Я ей ничем не обязан, и неважно, сколько ног ей собираются ампутировать.

— Я не могу поверить, что это говорит мой брат, — огрызнулась Эмма. — Неужели тебе плевать на то, что мать тяжело больна?

Даже если это и было не так, сейчас Дикон не собирался открывать свое отношение к матери перед сестрой.

— Либо встреча на моих условиях, Эмма, либо ничего, — упрямо повторил он. — У тебя карандаш под рукой? Так вот, запиши мой домашний телефон. — Он продиктовал ей номер. — Я полагаю, что на Рождество вы поедете на ферму, поэтому обсудите проблему с мамой еще раз, а потом ты позвонишь мне и сообщишь о результатах. Кстати, не забудь, что я обещал проучить Хью, когда увижу его, так что помни и об этом обстоятельстве, когда будешь принимать окончательное решение.

— Ты не посмеешь ударить Хью, — вызывающе бросила Эмма. — Ему уже пятьдесят три года.

Дикон зловеще оскалил зубы:

— Прекрасно. Значит я свалю его с первого удара.

И снова трубка замолчала.

— Между прочим, он уже давным-давно хочет извиниться перед тобой, — заговорила женщина. — Он не хотел обижать тебя. Просто он немного погорячился, и слова будто сами вылетели из его уст. Хью потом долго сожалел о том, что успел тогда наговорить.

— Бедный старина Хью. Значит, ему будет в два раза больнее, когда я сломаю ему нос.

Наконец, из ворот склада вышел Терри с двумя грязными чемоданами, которые он аккуратно пристроил на заднем сиденье. Он объяснил, что поскольку склад кишит ворами, мать их, то он решил не рисковать своим имуществом, а прихватить его целиком и полностью с собой. Дикон подумал, что это больше напоминало окончательный переезд, а не «роскошный отдых на праздники», как ему самому все представлялось.

— Тебе не надоедает без конца повторять «мать твою», а? — проговорил Дикон, выруливая на главную дорогу.

Они пообедали, разложив купленные готовые блюда прямо на капоте автомобиля. Правда, при этом чуть не замерзли на свежем ночном воздухе, но Дикон держался стойко. Ему не хотелось идти домой и подвергать скатерть опасности быть полностью заляпанной красным соусом. Терри поинтересовался, почему они не остались поесть в ресторане.

— Я думаю, что нас никто бы не стал обслуживать, после того как ты наверняка обозвал бы официантов педиками или что-нибудь в этом духе.

— А как же ты их называешь? — ухмыльнулся парень.

— Людьми.

Некоторое время они просидели молча, вглядываясь в темную улицу. К счастью, она оказалась пустынной, и они не привлекли ничьего внимания. Дикон размышлял над тем, кто бы из них смутился сейчас больше: он сам или Терри, если бы их заметил здесь кто-нибудь из знакомых.

— Ну, что будем делать дальше? — поинтересовался парень, запихивая в рот последнее колечко лука. — Нажремся в пивной? Или пойдем в какой-нибудь клуб и надеремся там? Короче говоря, где угодно, но все равно упьемся в доску?

Дикон, до сих пор мечтавший о том, с каким удовольствием он вытянет ноги перед горящим камином и подремлет у телевизора (и неважно, какой фильм там будут показывать!), застонал, услышав о такой перспективе. Нажремся, надеремся или упьемся? Теперь он почувствовал себя старой развалиной рядом с этим юношей, переполненным энергией и жаждой деятельности. Он удивлялся тому, как этот парень не устает постоянно двигаться, суетиться, почесываться и вообще ни минуты не оставаться в покое. Одновременно ему в голову пришло, что Терри, скорее всего, мучают какие-нибудь блохи, вши или клопы. Теперь он думал о том, как бы заманить в ванную самого парня, а всю его одежду сразу же хорошенько отстирать, причем предложить это настолько деликатно, чтобы его действия не были бы неправильно истолкованы.

В одном Майкл был твердо убежден. Он не собирался потакать юноше и превращать свой дом в пещеру дикаря.

Ссора между Хью и Эммой Тремейн разгоралась. Супруги перешли на повышенные тона и, как это обычно бывало, Хью прибегнул к помощи виски, которое считал в подобных случаем незаменимым успокоительным средством.

— Ты никогда не задумывалась о том, что это значит — быть единственным мужчиной в доме, где властвуют одни только женщины? — прогремел его голос. — Тебе никогда не казалось, что мне хочется поступить именно так, как в свое время Майкл? Просто хлопнуть дверью и убраться отсюда, куда глаза глядят. Только и слышу твои бесконечные придирки. Постоянно ты меня пилишь, пилишь, пилишь… По-моему, это единственное, в чем преуспеваешь и ты, и твоя мамочка.

— Ну, во всяком случае, это не я назвала Майкла никчемным мешком с дерьмом, — яростно отбивалась Эмма. — И как тебе только могло прийти в голову выгонять Майкла из его же собственного дома? Единственная причина, по которой тебя еще терпят в нашей семье, так это потому, что ты все еще женат на мне.

— Да, ты, пожалуй, права, — кивнул Хью, еще раз наполняя стакан. — Что я вообще тут, черт побери, делаю до сих пор? Мне временами начинает казаться, что единственный нормальный человек в этой семье, достойный уважения — твой брат. Он, по крайней мере, никогда меня не обсуждал и не критиковал.

— Ты рассуждаешь, как маленький ребенок, — огрызнулась Эмма.

Он угрюмо уставился на жену, разглядывая ее через янтарную жидкость в стакане.

— А мне никогда не нравилась Джулия — эта фригидная сучка — и уж, конечно, я не осуждал Майкла за то, что он сменил ее на Клару. И все равно я принял вашу сторону, защищая тебя и Пенелопу, вместо того чтобы поддержать Майкла и посоветовать ему разнести этот дом ко всем чертям. Что касается меня, то его правом было вообще выкинуть меня отсюда. А вы обе орали на него, как две базарные торговки, не меньше часа, пока он, наконец, не потерял терпение. И вы еще посмели заявить, что его жена — деревенщина, и по цене — не дороже навоза. — Он покачал головой и направился к двери. — В общем, мне на всех вас наплевать. А если тебе все еще требуется помощь Майкла, то убеди свою мамочку обращаться с ним уважительно.

Эмма была на грани истерики:

— Если я только заведу разговор на эту тему, она вообще откажется встречаться с ним. Это все Джулия виновата. Если бы она ничего не сказала про мать, может быть, он бы и так мне позвонил.

— Ты уже и не знаешь, кого тебе обвинять.

— Что же нам теперь делать? — заскулила Эмма. — Ей придется продать свою ферму.

— Ну, это твоя семья, — прорычал Хью, — ты и решай. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не хотел брать деньги у твоей матери. Было же совершенно очевидно, что потом она сгноит нас, упрекая своей щедростью. — Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. — И никуда я на Рождество не поеду, — донеслось уже из прихожей. — Шестнадцать лет я мучаюсь с тобой, и все шестнадцать лет получаю взамен только унижения и недовольство.

— Давай мы с тобой поступим следующим образом, — вздохнул Дикон, останавливаясь у дверей своей квартиры и ставя чемодан на пол. — Ты вынимаешь отсюда все, что можно постирать, причем делаешь это прямо здесь. Затем мы перекладываем все твои пожитки в черные мешки для мусора, которые я вытряхиваю непосредственно в стиральную машину и занимаюсь стиркой. А ты в это время принимаешь ванну. То, что сейчас на тебе надето, ты снимешь в ванной и положишь перед дверью, а сам запрешься. Я поменяю тебе одежду и подыщу что-нибудь из своего гардероба. Договорились?

В полумраке коридора Терри выглядел гораздо старше своих четырнадцати лет:

— Ты говоришь так, будто боишься меня, — с любопытством отметил парень. — Что же такого успел тебе наговорить твой адвокат?

— Он предупредил меня о том, что ты, скорее всего, не слишком соблюдал правила гигиены.

— Это верно. — Однако Терри продолжал глядеть на Майкла вопросительно. — А он ничего не рассказывал об афере с попытками изнасилования?

— Да, упоминал что-то такое.

— Этот трюк всегда срабатывает. Я один раз встречал малого, который на этом деле за один раз заработал пятьсот фунтов. Один пожилой джентльмен пригласил его к себе из самых чистых побуждений, и только они вошли в квартиру, как парнишка начал орать, что его насилуют, да так громко… — Терри дружелюбно улыбнулся. — Я могу поспорить, что Лоренс пытался отговорить тебя от твоей затеи и никуда меня не приглашать. Он острый, как гвоздь, этот твой адвокатишка, но только он здорово ошибается, если думает, что я способен тебя подставить. Билли поучал меня: никогда не кусай руку, которая тебя кормит. Поэтому тебе не о чем волноваться. О'кей? Со мной ты в полной безопасности.

Наконец, Дикон открыл входную дверь и включил свет:

— Что ж, это приятно слышать, Терри. Думаю, у нас обоих теперь на душе стало легко.

— Да? А ты ведь уже что-то задумал проделать в ответ, если бы я все же начал такую аферу? Сознайся.

— Это называется «возмездие».

Лицо Терри расплылось в широчайшей улыбке:

— Ты не имеешь права мстить несовершеннолетнему. Тебя потом легавые на части разорвут.

Дикон улыбнулся в ответ, хотя и не очень радушно:

— Кто тебе сказал, что когда я начну мстить, ты еще будешь ребенком. Или что это вообще буду я. Есть еще одно высказывание, которому Билли обязан был тебя научить: месть — это блюдо, которое надо употреблять в холодном виде. — Внезапно его голос стал тихим и ровным, как пересыпающийся песок: — И у тебя останется не более секунды вспомнить эти слова, если рядом окажется какой-нибудь Деннинг и задумает сделать с тобой то же самое, что сотворил с Уолтером. А тогда, если тебе повезет, и ты выживешь, то будет, о чем сожалеть.

— Да, но ведь этого никогда не произойдет, верно? — забормотал Терри, обеспокоенный необычным тоном Дикона. — Я ведь уже сказал, что со мной ты можешь считать себя в полной безопасности.

Терри сразу же раскритиковал квартиру Дикона в пух и прах. Ему не понравилось, что входная дверь сразу открывалась в гостиную:

— Господи, это же значит, что надо всегда наводить порядок, — прокомментировал он этот архитектурный недостаток.

Не одобрил он и узенький коридор, ведущий к ванной комнате и обеим спальням:

— Если убрать эти дурацкие стены, то места было бы в два раза больше.

Только кухня избежала его строгой оценки, потому что непосредственно примыкала к гостиной:

— А вот это удобно: можно обедать и одновременно смотреть телевизор.

Как только вся одежда была с него снята, он вырядился в огромного размера джинсы и такой же свитер, принадлежавшие Майклу. Теперь ему приходилось часто вертеть шеей, потому что ворот оказался чересчур просторным и очень неудобным. От Терри так сильно пахло жидкостью после бритья «Джаз» («Спер в аптеке», — с гордостью пояснил он), что даже Дикон был вынужден согласиться, что это вносило в его квартиру своеобразный экзотический дух.

Однако окончательный приговор Терри оказался суровым:

— Послушай, ты же отличный малый, Майк, почему же ты живешь так скучно? Здесь же с тоски сдохнешь!

— Что же тут такого тоскливого? — Дикон использовал деревянную ложку-лопатку с длинной ручкой, заталкивая ею одежду Терри в стиральную машину. Он не сводил глаз с этой кучи заплатанного тряпья, в страхе увидеть нечто прыгающее или ползающее. В его планы входило тут же шлепать все то, что движется, ложкой, однако, к счастью, ни один паразит не осмелился показаться на глаза.

Терри обвел рукой квартиру:

— Ну, единственная приличная комната, это, пожалуй, твоя спальня, и то только потому, что там есть стереосистема и полки с книгами. Вообще, в твоем возрасте положено иметь много барахла. По-моему, даже у меня вещей куда больше, ты уж меня прости, а я вдвое моложе тебя.

Дикон вынул пачку сигарет и предложил Терри закурить.

— Если хочешь иметь побольше вещей, то никогда не женись. А то будет, как у меня после двух разводов.

— Билли всегда твердил, что женщины очень опасны.

— Он был женат?

— Наверное. Впрочем, он об этом никогда не распространялся. — Терри открыл дверцы одного из кухонных шкафчиков. — А в этом доме имеется что-нибудь выпить?

— В холодильнике есть пиво, а там, на полке, стоит вино.

— Можно мне баночку пива?

Дикон вынул две, и одну перебросил юноше:

— Там, в буфете, направо, стоят стаканы.

Но Терри предпочитал пить прямо из банки. Он сказал, что именно так употребляют пиво все американцы.

— А тебе известно что-то и об Америке? — поинтересовался Дикон.

— Только то, что рассказывал Билли.

Дикон оседлал кухонный стул:

— И что же такого интересного он тебе поведал?

— Да немного. Он говорил, что Америка испорчена деньгами. Ему нравилась Европа. А еще он много рассказывал о коммунистах. Объяснял, что они подражали Христу.

Зазвонил телефон, но ни Майкл, ни Терри не стали снимать трубку, и автоответчик включил пленку для записи сообщений.

— Майкл, это Хью, — раздался в динамике голос подвыпившего свояка. — Завтра в обед я буду в «Красном Льве». Сейчас я не буду просить у тебя прощения, потому что если ты сломаешь мне нос, то будешь тысячу раз прав. Поэтому все извинения оставляю на завтра. Надеюсь, это тебя устроит.

Терри нахмурился:

— О чем это он?

— Месть, — пояснил Дикон. — А я тебе уже говорил, что это блюдо вкусно только в холодном виде.