Экран наизнанку

- Колеса у него в порядке.

- Буди! - подвел черту другой знакомый голос.

- Ну ты, фраер, раздевайся!

Сева открыл глаза и увидел в свете потолочного керосинового фонаря своих знакомых - героев его экзаменационных рассказов - Нового, Бадая и еще одного, незнакомого.

- Новый, это я, Севка...

- Чего ж ты свое Крутое проспал? - от неожиданности Новый откликнулся не сразу.

- Я решил спать до Петушков, а оттуда обратно - спать до Москвы. Мне ночевать негде.

- Подфартило тебе - тут еще зуевские работают. Они бы тебя точно раздели.

- Значит, повезло.

- Выпьешь? - Новый протянул бутылку.

- Ты же говорил, когда делаешь - не пьешь.

- А у нас работа закончилась. В Посаде два угла сделали и сквозанули. Вот думали тебя расковать... Ты Булку знал? - совсем неожиданно спросил Новый.

- Какого Булку?

- Какого? Ты же про него в своем рассказе писал. Он своих подельщиков обокрал.

- А... Почему "знал"?

- Нету больше его. Уработали мы его за сучьи дела. Упал на рельсы между тамбурами... Ну, выпьешь?

- Я лучше посплю.

- Ну, спи, Петушки не проспи... - Новый с подельщиками удалился к тамбуру.

Но после полученной неожиданно информации Севе было не до сна.

Он возбужденно ходил со своим неизменным портфелем.

По ночному пустынному перрону в Петушках.

Загудел подходящий поезд.

- Внутренний монолог, активный внутренний монолог! - звучал голос шефа за кадром. - Вспоминай о хорошем, о своем, личном. Во всех подробностях... Вот так... Хорошо! А теперь - о тревожном... О трагическом!

Героиня Элла, вытирая посуду за столом под яблоней в садике, "активно вспоминала о своем хорошем и плохом" - съемочная камера неслышно по кривой наезжала крупней и крупней.

- Гениально! - шептал Давыдович.

- Порядок, - подтверждал почти беззвучно оператор Вадим, не отрывая глаза от лупы.

- Восхитительно, - просто млел от увиденного Ван Ваныч.

Рука его потянулась к деревянному ящику с аккумулятором и постучала по нему три раза.

Героиня Элла протирала тарелку.

- Стоп, - послышался голос оператора.

Элла застыла на полудвижении.

Давыдович резко развернулся к съемочной камере.

- В чем дело?

- Контакт отошел, - объяснил остановку ассистент оператора.

- Сам отошел? Пошел погулять?! - закричал Ефим Давыдович.

- Не сам, - вступился за своего ассистента оператор, - ваш, - Вадим напирал на слово "ваш", - второй режиссер постучал по аккумулятору, и контакт отошел.

- Зачем вы стучали по аккумулятору? - теперь уже злобно цедил шеф.

- Чтобы не сглазить дубль... из суеверных соображений. - Ван Ваныч затряс головой.

- Идиот!! - взревел Давыдович.

Элла грохнула тарелку о стол и убежала в кусты, изображая рыдания, шеф устремился за ней.

Оператор Вадим спокойно достал из портфеля термос и принялся за "перекусон".

Его ассистенты прозванивали кабель.

Сева вытащил из кармана уже вскрытое письмо и принялся дочитывать.

- Уже девочки пишут - просят взять на съемку? - спросил Певзнер, удобно перекуривая на ящике с боржомом шефа.

- Нет. Друг из Запорожья. Служили вместе. - Сева вытащил из конверта и протянул коллеге фотографию с кокетливыми провинциальными зубчиками по краям.

С фотографии смотрел матрос в обнимку с дородной девицей.

- Тоже хочет сниматься?

- Хочет жениться, - засмеялся Сева, - но просит для начала устроить его в какую-нибудь клинику по глазам, как он выражается. Не выдают шоферских прав из-за зрения...

- Он преувеличивает твои возможности. - Певзнер выпустил дым из ноздрей.

- Ну... Я попробую, - промямлил Сева.

Певзнер появился из узкой щели приоткрытых массивных ворот павильона.

- Ты в курсе? У нас уже нет второго режиссера. Ван Ваныч ушел!

- Куда? - опешил Сева.

- Куда - не знаю. Знаю - откуда...

- Ну что ты тянешь кота за хвост?

- Давыдович его убрал. Только что при всех объявил: "На сегодняшний день у нас нет второго режиссера".

- Его нет, будет другой... Если честно, неизвестно, какой будет лучше...

- Другим Давыдыч предложит быть тебе...

- Травишь? - Удивление Севы было искренним. - Откуда ты знаешь?

- Я знаю Давыдовича и знаю, как ему хочется угодить Фролову: он мечтает запуститься с новым вариантом "Ивана Грозного". А для этого нужно решение президиума ЦК!

- А при чем здесь я?

- Не играй ваньку. Ты живешь с дочкой Фролова.

Сева изучающе посмотрел на Певзнера.

- Зиновий, если мне предложат, ты хочешь, чтобы я отказался?

- Ты один не потянешь. Давай вместе. - Певзнер уловил колебания Севы и "дожимал" его. - За добро платят добром!

В свете прожекторов густые, слегка вьющиеся волосы Ефима Давыдовича гляделись нимбом.

- Человек с таким лицом, как у Ван Ваныча, не может быть вторым режиссером. Как только он входит в кабинет, ему сразу хочется отказать!

- Я никогда не ходил по кабинетам, - пожал плечами Сева, стоя напротив разместившегося в кресле мэтра.

- Научишься, - отмахнулся Давыдович, считая вопрос решенным.

- А если мы вдвоем, с Певзнером? Он старше меня, солиднее...

- Старше! - взревел мэтр, - Аркадий Гайдар был моложе тебя и полком командовал! А ты - "вдвоем". Вдвоем хорошо пилить дрова! В общем, решай: или ты один, или - обратно, в "Националь", пить кофе и мечтать о признании...

Весь этот разговор происходил на глазах у съемочной группы.

Певзнер, не дослушав его, вышел через щель павильонных ворот.

Хлопушка "Цена человека".

На экране героиня Элла "рвала страсти в клочья".

Сцену мы уже видели, но в этот раз камера фиксирует крупно лицо героини.

- Коля! Ты должен прийти и все рассказать в милиции! Все, как было! Ты же мне рассказал - и я поверила! Расскажи там. Там тоже люди!

Героиня совершает много физических усилий, тормоша и дергая Колю. Но глаза - пусты.

Снова хлопушка "Цена человека".

- Где люди? - враждебно отстранил героиню от себя герой Коля, которого на этот раз мы видим только со спины. - В милиции?

- Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.

- Откуда тебе знать?

- Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!

Снова хлопушка "Цена человека".

И новый дубль последнего кадра

- В стране все изменилось! - этих слов в предыдущем дубле не было.

В зале зажегся свет.

- Кто хочет сказать? - спросил Давыдович.

Группа и редактура молчали.

Героиня Элла из-под ладони, прикрывающей глаза, зорко следила за присутствующими.

Сева вжался в обтянутое белым чехлом кресло, но что-то заставило его подняться:

- Я.

- Говори! - разрешил мэтр.

- В прошлый раз я был потрясен материалом, а сегодня... что тут долго говорить... все сыграно фальшиво...

- Кто ты такой?! - взревел Давыдович. - Как ты сюда попал? Вон со студии!

Сева сглотнул комок, образовавшийся в горле, и вышел.

Героиня Элла ухмыльнулась краешками губ.

Директор студии попенял мэтру:

- Вот, берешь их из провинции, а они срут на голову!

- Что можешь делать? - спросил прораб, не отрывая взгляда от бумаг, в которых он на ходу проставлял какие-то цифры.

- На флоте был по радиолокации... - отвечая, Сева понимал, что флотская специальность здесь ни при чем, а киношная - тем более.

- Этот дом строится пока без радиолокации, пердячим паром... Маляром пойдешь? - Мимо прораба пронесли носилки со строительным мусором, и он отвлекся от Cевы: - За территорией все вываливайте! Понятно? Проверю! И наряды не закрою! - погрозил он вслед чернорабочим и снова занялся Севой: Маляром, понял?

- Пойду, если общежитие дадите, - согласился Сева.

- Московской прописки, конечно, нету?

- Что спрашивать! - подтвердил Сева.

- А судимость, конечно, есть?

- И судимости нет, - улыбнулся Сева.

- Уже легче. Иди, паспорт и трудовую книжку сдай в кадры. Они дадут ордер на место в общежитии. - И прораб протянул Севе записку.

Комната в общежитии была коек на восемь. На угловой, несмотря на дневное время, лежал парень в одежке и обувке и пел, подыгрывая себе на гитаре.

Коля парень не простой, Колька наш пройдоха

Если ищут до сих пор, значит клали плохо.

- Какая койка свободна? - перебил его стоящий у дверей со своим неизменным портфелем Сева.

Парень окинул взглядом новичка и продолжал петь:

Если фраера поддел на тропинке узкой,

Значит, к Зое прилетел со своей закуской!

Ваши уши - не топор, вас замучит совесть,

Я кончаю разговор, закругляю повесть!

Он приподнялся на локтях и спросил пришедшего:

- Обождать не можешь? Торопишься на трудовой подвиг за копейки?

- Мое дело, - отрезал Сева, - я про койку спрашиваю.

- Вон та, - лениво показал гитарист и, когда Сева сунул под указанную койку портфель, добавил: - Ты свой сундук здесь не оставляй - сразу уведут. Сдай комендантше.

Гитарист снова запел:

Ваши уши не топор, вас замучит совесть,

Я кончаю разговор, закругляю повесть!

Сева, в заляпанном краской комбинезоне, стоял на подоконнике лестничной клетки и тщательно красил оконную раму.

Подошел такой же перемазанный работяга, спросил:

- Тебе какой разряд дали?

- Пятый.

- А зарплату какую обещали?

- Сдельно. Сколько заработаю.

- Если по малярке процентовку закроют, получишь за месяц триста.

- Сколько? - поразился Сева.

- Сколько слышал. Хочешь больше?

- Кто не хочет? - пожал плечами Сева.

- Видишь вон того мужика, - работяга показал через окно вниз, где по двору шел низкорослый коренастый крепыш.

- Ну, вижу - это наш прораб.

- Во! Мы хотим его помять, чтобы закрывал процентовки, как надо! Работяга показал, что значит помять. - Пойдешь с нами?

Перспектива избиения начальника не улыбалась Севе, и он уклонился:

- Надо подумать...

- Подумай, а то мы тебя помнем!

- Отвали.

Работяга отвалил.

Сева присел на подоконник переварить предложение и во дворе неожиданно увидел Ефима Давыдовича - тот стоял, нелепый в своем модном наряде, среди куч строительного мусора, а крепыш-прораб показывал ему этаж, где работал недавно испеченный второй режиссер мэтра.

Давыдович шел навстречу Севе, разбросав руки в стороны.

- Звонила Тамара, беспокоилась, куда ты исчез, - он засмеялся, успокоил ее. Сказал, что в командировке... Пришлось разыскать... не пора тебе возвращаться?

- Вам виднее, - уклонился от прямого ответа Сева.

- Тогда поехали, - Давыдович массивной бамбуковой палкой указал направление.

- На стройку просто только поступить, а уволиться... - И Сева пояснил сложность положения: - В кадрах паспорт отбирают.

- С отделом кадров я устрою. Но, впредь учти, не вздумай хамить при всех. - И мэтр ушел в кадры.

За спиной Севы снова возник работяга.

- Ну, идешь с нами мять прораба?

- Отвали! - огрызнулся Сева.

- Помнем! - пообещал работяга и ушел.

- От тебя пахнет краской, - сказала Тамара в танце, ожидая разъяснения.

- Две недели снимали на стройке, - не моргнув глазом соврал Сева.

- С чего вдруг? - удивилась она.

- Герой освободился из колонии и теперь по воле Давыдовича работает на стройке...

- Перевоспитывается! - понимающе кивнула Тамара. Конечно же, Верочка информировала подругу о истинном положении Севы на студии, но он продолжал игру:

- Приобретает трудовые навыки с кистью в руке...

Танцевали в пустой квартире Тамары.

Из радиолы звучала новая песня Утесова:

Сам не знаю, как я раньше жил.

Как тебя не знал и не любил.

Появилась ты средь бела дня,

Поселилась в сердце у меня.

Будь со мною строгой, будь со мною нежной,

Будь моей тревогой, будь моей надеждой...

Маленький столик, мимо которого они протанцевали, был сервирован на двоих. Поварихи Клаши и близко не было.

Мне с тобой, красивою такой,

Даже как-то совестно порой.

До сих пор я не могу понять,

Где я смелость взял тебе сказать:

Будь со мною строгой, будь со мною нежной,

Будь моей тревогой, будь моей надеждой...

Слова песни звучали совместным внутренним монологом танцующих.

- А у меня есть сын, - сказала она после очередного поцелуя в танце.

- Что же я его ни разу не видел?

- Он в загородном детском саду - на неделю. В воскресенье его привозят, а в понедельник - отвозят.

Он поморщился.

Она уловила его гримасу и поняла ее по-своему:

- А с мужем я... разошлась. Он не понравился отцу... но отец был прав: он бездельник...

Тамара сняла его руку с талии, подошла к двери спальни. Приоткрыла ее и, обернувшись, сказала:

- Папа на неделю улетел в Индонезию... - И засмеялась: - Его сегодня не будет.

Он был в ударе: с полутораметрового помоста, через мегафон руководил съемочной площадкой. Внизу, под ним, сновали машины, актеры эпизодов, массовка.

- Носилки! Быстро! - кричал он. - Теперь машина. Пошла. Пошла. Стоп. Водитель проспал! Еще раз! Водитель... Как тебя зовут? Нет. Не тебя! Со "скорой помощи". Коля? Коля, ближе, как можно ближе к тротуару! И тут же носилки из подъезда! Кто старший на носилках? Не назначали? Зиновий, мягко обратился он к Певзнеру, мрачно курившему в сторонке, - определи, пожалуйста, самого смышленого, а то мы эти носилки будем грузить до утра. Приготовились! Все стали на исходные... Теперь - герой.

Сева спрыгнул с практикабля и сквозь нагромождение машин, носилок, тележек, осветительных приборов и людей устремился к герою, стоящему на исходной точке.

- Вы первый раз идете по воле. В начале прохода вы - один, в конце другой!

- Что это значит? - герой скептически оценил рвение новоявленного руководителя съемки, - покажи!

- Пожалуйста! - И Сева прошел по маршруту героя.

"Зыркающий" взгляд исподлобья менялся в движении на спокойно оценивающий. Менялась на глазах и походка, кисти рук, вначале привычно, по-зековски сцепленные за спиной, переместились в карманы, уходила постепенно сутулость, распрямлялись плечи. Иным стал постав головы и торса...

Наверное, показывая, как идет герой, он показывал, как сам старается идти по жизни.

Словом, к финальной точке панорамы на фоне красот университета подошел уже другой человек.

Сева обернулся к герою и сказал:

- Вот так.

- Но этого нет в сценарии. Герой просто идет к женщине, - возразил тот.

- Он идет по жизни... И... к любимой, - Сева выделил это слово, женщине.

- Твои упражнения мне дорого обойдутся! Я своей шеей перед Давыдовичем рисковать не буду, - сопротивлялся герой.

Севу не остановило сопротивление:

- Этот кадр Давыдович доверил снять мне. Рискую своей шеей - я!

- Только под твою ответственность, - нехотя согласился герой и обратился к присутствующим: - Все слышали?

- Сева! - пропищала за спиной девушка с хлопушкой, на которой было написано "Цена человека", - Люся Яровая, - тебя к телефону...

- Пусть перезвонят через полчаса! - отмахнулся Сева.

- Срочно.

- Кто?

- Мужской голос.

- Ну, ты объяснила...

- Объяснила, объяснила. Он говорит "очень срочно".

Сева беззвучно выругался, рыкнул в мегафон: "Перекур - пять минут", миновал сутолоку съемочной площадки. В подвальном складе соседней со съемочной площадкой какой-то вещевой базы на полке, уставленной рулонами туалетной бумаги, его ждала трубка.

- Слушаю! - с тревогой прокричал он.

- Давай мириться! Мне одиноко! - донесся голос Губана.

- Да нужен ты мне! - перекрывая галдеж выпивающих рядом грузчиков-подсобников, выкрикнул Сева, - я из-за тебя жилья лишился!

- Я нашел для тебя хату! Дешевую. Давай мириться! Мне одиноко! - рыдал Губан, вытирая слезу с синяка под глазом. А за его спиной по озерку сновали лодки.

- Поговорим в "Национале", - закруглял разговор Сева.

- Я туда не хожу.

- Травишь? - Сева не сдержал любопытства.

- Не пускают. Подрался. Дал одному стукачу по роже. А он головой разбил настольную лампу. - Губан шмыгнул носом. - Давай вечером в Парке культуры. В "Поплавке".

- Где? С чего это вдруг?

- В "Поплавке". Я о них статью напечатал. Директор дал слово с утра до вечера день поить и кормить бесплатно.

- Проверим! - Сева бросил трубку.

Дощатая палуба нависала над рукотворным озерцом и была отделена от воды штакетником, вдоль которого расположились за столиками под пестрыми зонтами многочисленные посетители. Еще бы - здесь подавали шашлыки и бочковое пиво кружками. Редкое сочетание! К тому же джазик и танцы.

Губана директор поместил в центре, на видном месте - очевидно, хвалебная статья журналиста была нужна торговому делу.

Сева поглощал плоды труда приятеля.

- Почему ты лезешь ко мне в друзья? - спросил он после очередного крупного глотка.

- Потому, что ты такой же, как я.

- Чем?

- Хочешь сделать себя сам.

- Сам... - повторил Сева раздумчиво, - самому не получится... без поддержки...

- Вот оно что! А поддержка у тебя, конечно, сам знаменитый режиссер? заржал Губан. - Только Давыдыч тебе вряд ли поможет. Он слуга сталинского режима. А сейчас режим хрущевский. И слуги новому режиму нужны новые. Вроде этих мальчиков из "Националя": они бездарны, но на роль слуг подойдут... Давыдыч старается сам уцелеть, но поезд его ушел.

- Ефим Давыдович в полной силе.

- Дело не в силе, а в биографии. Вон, - он показал взглядом за спину Севы, - она в полной женской силе, а по биографии - блядь.

Сева обернулся и увидел Галку. Та сидела рядом с солидным "сдобным" мужчиной, что-то излагавшим мужичку напротив - попроще, - и откровенно скучала.

- Подожди... - остановил разглагольствования пьяневшего Губана Сева, я хочу пригласить ее потанцевать...

- Кого? - не понял Губан.

- Вон, ее, - Сева указал взглядом на скучавшую Галку. И встал.

- Это же блядь с улицы Горького! - Губан схватил его за рукав.

- Я сам разберусь. - Сева освободился от "захвата" приятеля.

У Галкиного столика он склонился к уху "сдобного" мужчины:

- Вы разрешить пригласить вашу даму?

Мужчина удивился, но разрешил:

- Танцуй...

И снова включился в разговор со своим визави.

Джазик выводил что-то монтановское, кажется "Желтые листья".

В танце Сева поинтересовался:

- Значит, опять "здравствуй, столица!".

- Нет, мы всего на неделю... погулять...

- Кто "мы"?

- Я и партнер.

- Тот, который за столиком?

- Да.

- Руководитель?

- Нет. Деловой человек. Солидняк из Ростова

- Что ж вы сюда завалились? Или нет места солидней?

- Мое пожелание. В центре меня слишком хорошо знают. А ты-то почему здесь?

- Губан позвал.

- Антисанитарный тип. Забыл, когда мылся. Я с ним ни за какие деньги не лягу.

"Сдобный" мужчина - деловой человек, - разговаривая, поглядывал на танцующих.

Дальше танцевали молча.

Вдруг Галка сказала:

- А у меня дома твоя фотография. С пропуска.

Сева ответил вопросом:

- Может, на неделе увидимся?

- Нет. Партнер не отпускает ни на минуту.

Танец пошел на коду.

- Ну, может, пересечемся когда-нибудь... - только и оставалось сказать Севе.

- Как карта ляжет, - пожала плечами Галка.

Сева усадил Галку рядом со "сдобным" и вернулся за свой столик. Губан уже изрядно окосел.

- Договорился? - спросил он, предвидя ответ.

- Нет.

Брови Губана поползли вверх.

- Задрала цену?

- Она при партнере, - не стал вдаваться в подробности Сева.

- Работа - прежде всего! - Губан хватанул водки.

В большом пустом зале для записи музыки звучал рояль.

Лирическая тема, тема тоски возникала под пальцами композитора Эрика.

Давыдович слушал, устремив взгляд в высокий потолок. Сева, опершись локтями о колени, завороженно следил за летящими пальцами композитора.

Тот взял завершающий аккорд и вопросительно посмотрел на Давыдовича, который долго молчал. Потом снял шляпу-лопух, бросил ее на колени Севе и вытер со лба испарину.

- Нет, не это нужно для сцены признания и раскаяния героя. Нужна песня, которая заменит монолог, которая пронзит каждого.

Композитор был само внимание.

- Сколько миллионов сидело в лагерях при Сталине? Нужно, чтобы они стали нашими зрителями. Без различия пола и возраста. Без различия статьи, по которой они сидели... В моем фильме о войне была песня, которую считали своей и в тылу и на фронте.

- Я попрошу Матусовского написать слова на мою музыку, - осмелился вставить молодой композитор.

- Матусовский - не для таких песен, - отмахнулся Давыдович. - Нужен поэт-сиделец!

- Кто? - не понял Сева.

- Сиделец - кто сидел.

- Бывший зек? Есть такой, - решился Сева.

- Ну? Снял один удачный кадр и думаешь, что можешь во все влезать? удивился нахальству сотрудника мэтр.

- Вы, пожалуйста, послушайте. - И Сева процитировал Бадая:

Там же, братцы, конвой заключенных,

Там и сын охраняет отца.

Он ведь тоже свободы лишенный,

По приказу убьет беглеца...

- Неплохо, - согласился Давыдович, - веди этого сидельца сюда.

- Не смогу, он не захочет светиться. Он - в розыске, - объяснил Сева.

- Реальный персонаж твоих уголовных рассказов?

- Еще какой реальный! - грустно ответил Сева, вспомнив последнюю встречу с Бадаем в поезде...

- Значит, слова эти - блатные-народные, - радовался Давыдович, сейчас же дай их Эрику, - приказал он Севе и встал над композитором. - А ты пиши музыку. Чтобы завтра разучили. Дуэт! Герой и героиня! Вместе поют! Слияние душ! Сначала он... а она подпевает...

Сева восторженно слушал, как "фонтанирует" шеф.

Обед был накрыт на три персоны в знакомой большой комнате.

Сева серебряной вилкой робко выстукивал что-то незамысловатое о край зеленоватой тарелки кузнецовского фарфора

Тамара машинально поворачивала против часовой стрелки подставку для салфетки.

Третий прибор оставался недвижимым.

По ковру в коридоре зашуршали шаги - Сева отложил вилку и встал.

К столу подошел в бархатном халате поверх белой рубашки с приспущенным галстуком отец Тамары и, усаживаясь, вялым жестом кисти показал: садись, мол, и ты.

Сева вернул свой зад мягкому стулу.

- Где мой любимый борщ? - спросил отец Тамары в пространство.

Клаша внесла супницу и начала разливать по тарелкам пахучую густую жидкость.

Отцу, Тамаре, потом и Севе.

- Люблю еще с войны, - сказал отец и пояснил: - Сразу и первое и второе и третье.

Дальше ели молча.

Тамара поглядывала попеременно - на отца, на Севу...

Наконец, отложив ложку, отец спросил, пристально вглядываясь в гостя:

- За что тебя хвалит этот знаменитый режиссер?

- Мне он этого не говорил, - ответил Сева как можно небрежней, чтобы выглядеть независимым.

- Мне говорил. - И отец встал со стула. - Ну, продолжайте, а я пойду покемарю, - закончил он по-простецки.

И Сева, и Тамара облегченно улыбнулись в ответ.

Снова появилась Клаша с фарфоровой миской для жаркого в руках.

Сева чинно остановил ее жестом, когда содержимое его тарелки превысило приличие.

Клаша удалилась.

- Ты в воскресенье свободен? - спросила Тамара.

- По воскресеньям мы, как правило, не снимаем.

- Я обещала Вовке сводить его в зоопарк. Пойдем с нами?

- Сходим, - с готовностью согласился Сева.

Хлопушка "Цена человека".

Девушка-помреж, хлопнув, выскочила из кадра, открыв стол, за которым сидел герой фильма рядом с героиней.

Опустошенный взгляд его был устремлен мимо бутылки портвейна и нехитрой застольной снеди.

Герой то ли запел, то ли заговорил...

Но, как водится, хорошо сказанное - наполовину спето. В общем, в съемочном павильоне звучало:

Заболеешь, братишка, цингою

И осыпятся зубы твои...

Героиня прильнула к плечу героя, и запели вместе:

А в больницу тебя не положат,

Потому что больницы полны.

Во время припева, который пела уже одна героиня, герой потянулся к наполненному портвейном стакану, опорожнил его и с новой силой включился в песню.

Там же, братцы, конвой заключенных,

Там и сын охраняет отца.

Он ведь тоже свободы лишенный,

По приказу убьет беглеца.

Припев они пели в унисон. Увлажненные глаза. Голова к голове - полное слияние.

Он ведь тоже свободы лишенный,

По приказу убьет беглеца.

И снова удар хлопушки "Цена человека".

На этот раз дощечка с надписью открыла комиссара милиции в полной форме.

- Товарищи, если кто-нибудь из вас станет равнодушным к судьбе человека, пусть подаст рапорт и уходит из милиции. Наша главная задача возвращать людей в ряды строителей социализма.

Подчиненные - сотрудники разных рангов - с пониманием слушали начальника.

Комиссар взял из папки, лежащей на столе, фотографию героя "Цены человека" Коли:

- Вот человек, у которого еще возможна настоящая жизнь, а не тюремная карусель!

Он продемонстрировал фото собравшимся.

- Возможно, это мой будущий крестник! Мы ведь должны не только ловить, но и перевоспитывать. Запомните это!

Ефим Давыдович устало махнул рукой:

- Стоп.

И набросился на исполнителя в форме милиционера, стоящего перед камерой с пистолетом в руке:

- То, как вы входите задерживать рецидивиста, - детские игрушки!

- Я никогда не был на задержании... Покажите, как нужно, - предложил исполнитель.

Режиссер счел себя оскорбленным.

- Ты еще будешь меня экзаменовать! - Давыдович взревел перейдя на "ты". - Все, съемка окончена!

Гасли осветительные приборы, Давыдович пил боржом.

- Сева, - позвал он.

Рысцой подбежал Сева.

- Завтра поедешь в МУР и будешь дежурить там с оперативниками, пока не поймешь все тонкости их работы. Понял?

- А как же съемки? На мне площадка.

- На площадке будет твой дружок Певзнер.

- Тонкости работы может подсказать консультант, - сопротивлялся Сева.

- У консультанта глаза милиционера, а у тебя, я хочу надеяться, глаза режиссера.

- У нашего автора сценария - глаза писателя.

- Да. Писателя, который десять лет не выходил со своей дачи. И написал все по старым воспоминаниям!

Севе хотелось спросить, зачем мэтр взялся ставить залежалый сценарий, но тот ответил сам:

- На современную тему ничего лучше не было, но, - Давыдович глотнул минералки из горлышка бутылки и заговорил так, чтобы слышали все на площадке, - мой долг сделать картину на уровне моих лучших фильмов! Ты понял? И не приходи сюда, пока не сделаешь, что я велел. Понял?

Сева понял.

...Они с Вовкой, наверное, облазили весь зоопарк.

Все, что Сева знал о животных, включая анекдоты, он рассказал Тамариному сыну, когда они ну только что не влезали за решетку к зверям.

Мальчик был в восторге, мальчик смеялся и постоянно задирал голову вверх, ожидая от Севы очередной истории.

Тамара наблюдала за их общением со стороны. Ей явно нравился возникший мужской контакт.

Иногда Сева брал тайм-аут, и компания перемещалась к очередному вольеру.

- Хочется мороженого, - просяще бросил Вовка, когда они проходили мимо лотка на колесиках.

- Что за вопрос! - лихо отреагировал Сева и полез в карман за деньгами.

- Не нужно ему мороженое, - тотчас откликнулась Тамара, находясь в тройке шагов от "мужчин".

Сева отмахнулся и вручил вафельный стаканчик пацану.

Пока Вовка, облизывая края стаканчика, созерцал антилоп, Тамара подошла к Севе, отвела в сторону и негромко пояснила:

- У него - гланды.

- Ну и что? У меня тоже были гланды. Нужно закалять и тогда...

- Давай условимся, - перебила Тамара тоном, которым однажды говорила при Севе с поварихой Клашей, - раз и навсегда: если я говорю "нет", значит - "нет".

Она подошла к сыну, взяла из его руки стаканчик, зашвырнула в вольер и приветливо улыбнулась Севе.

Сева выдавил ответную улыбку.

На пруду лебеди уже забирались в домики, когда они вышли к ограде зоопарка, где их поджидал уже знакомый зим.

Сева по-мужски "по петухам" простился с мальчиком.

Тамара посадила сына на заднее сиденье в машину, несколько мгновений стояла, склонясь над ним у открытой двери, и вернулась на тротуар, к Севе.

- Ты ему очень понравился. Знаешь, что он мне сейчас сказал? Он сказал, что хочет быть режиссером!

Тамара поцеловала Севу в щеку и, помахав рукой, укатила.

Через заднее стекло было видно, как активно машет Севе мальчик.

Сева отвечал медленными взмахами.

В темноте милицейского "газика" настороженно блестели умные глаза овчарки. Проводник, державший ее на поводке, задремывал.

- Куда едем? - спросил Сева майора Бичева, единственного оперативника в форме. Остальные в "газике" были в штатском.

- В Сходню. Там рецидивист со своими корешами встречается. Сидели вместе.

- Ну и что здесь противозаконного?

- А то, что он в бегах.

Сева всмотрелся в зарешеченное окошко.

- А зачем сейчас свернули на Маяковку?

- За участковым. Он один знает рецидивиста в лицо.

- Откуда узнали, что он в Сходне? - не унимался Сева.

- От наседки, - уже раздраженно ответил Бичев, - и, вообще, много вопросов задаешь.

Дальше ехали молча.

"Газик" с потушенными фарами затормозил возле такого же милицейского на пригородной улице. Оперативники осторожно высадились из машин и цепочкой побрели по грязной обочине.

Бичев придержал Севу.

- Не лезь вперед.

- Мне нужно все видеть.

- Можешь навсегда ничего не видеть: они с оружием!

Луч карманного фонаря пополз по приоткрытой дощатой двери. На дверном карнизе темного подъезда сидел котенок. Оперативник в треснутых очечках поднял руки, снял котенка с карниза, погладил, отбросил в сторону.

- Отдохни в другом месте, а то могут зашибить. - И исчез в темноте подъезда. За ним - проводник с могучим Райтом и вся группа, которую замыкал майор Бичев.

Прозвучали удары в дверь, выстрелы, собачий рык, и наступила тишина.

Сева понял, что если не войдет сейчас, вообще ничего не увидит.

В комнате под лампой без абажура стояли трое парней со скрученными за спиной руками в окружении оперативников.

Как только Сева переступил порог, он сразу опознал в одном из парней своего давнего знакомого - Вову Нового.

Парни посмотрели на вошедшего, под которым скрипнула половица.

Новый тотчас отреагировал своей улыбочкой.

- Снюхался, падла! Жалко руки повязаны, а то бы я тебя, сучару, порвал!

Объяснять ему что-нибудь было бессмысленно.

Хлопушка "Цена человека".

Герой рассказывал героине у входа в ее частный домик:

- Позвонил я ему из проходной. Подождал. Вижу, выходит лейтенант, спрашивает меня. Я откликнулся, а он мне, мол, по фото он меня другим представлял. Провели меня к комиссару. Ну, рассказал я все, как было, и сказал, что в лагере я каменщиком стал, что хочу дома строить. Комиссар говорит: "Это хорошее дело, особенно нужное сейчас, когда партия переселяет людей из подвалов в отдельные квартиры"...

Героиня напряженно слушала, глаза ее увлажнялись.

-...Ну, поговорил он по телефону с кем надо, встал, пожал мне руку и сказал: "Иди работай, крестник! Строй людям дома!"

- Ты видишь, нужно верить в добро! - говорит сквозь счастливые слезы героиня.

Ефим Давыдович был удручен. Сидел мокрой нахохлившейся птицей под зимним низким небом, с которого сыпалось или летело что-то мокрое.

Мимо его кресла проходили сотрудники, пронося детали обстановки и реквизит - разбирали съемочную площадку. Зная характер шефа, никто не решался нарушить его мрачное безмолвие; лишь директор попытался подступиться, чтобы решить какую-то неотложку, но получил вялую отмашку рукой и ушел со словами "побольше братолюбия".

- Сева, - слабо, даже немощно позвал мэтр. Сева присел на корточки перед его креслом.

- Сева, картина не получается. Я чувствую... такого у меня никогда не было, в моем возрасте сделать слабую картину... ты не представляешь, как обрадуются все эти интеллигентные бездарности... они ждут моего провала. Они всю жизнь завидовали мне. Никакие их теории не заменяют таланта. У меня есть картины, которые переживут и их, и меня, и... тебя... но сейчас я не могу позволить себе остановиться на плохой работе. Я должен подтвердить, кто я, как спортсмен подтверждает свой рекорд... понимаешь?

Мэтр тяжело встал и побрел.

Велюровая шляпа и нераскрытый зонт остались висеть забытыми на спинке кресла.

Сева устремился за шефом, потом вернулся, забрал шляпу и зонт.

Пустое кресло одиноко рисовалось на белизне площадки.

Они медленно, по причине отдышки Давыдовича, поднимались по пандусу, ведущему к хвостовому павильону студии. Мимо заснеженного и нелепого под снегом самолета, оставленного во дворе студии.

Сева нес над непокрытой головой шефа зонтик, а шляпу держал в другой руке...

- И ты должен мне помочь.

Вот этого Сева не понял и поднял на шефа вопрошающий взгляд. Шеф остановился.

- Почему я посылал тебя в МУР? Подумай.

- Вам не хватало конкретности в сценарии...

- Вот! Сценарий нужно лечить на ходу. Твой рассказ, где топят вора, который обокрал своих, я хочу включить как эпизод в картину. Согласен?

- Согласен.

- Деньги за это ты получишь. Но без упоминания твоего имени. Согласен?

Сева молчал.

- Я не хочу тебя ущемлять... но наш сценарист - маститый писатель, можно сказать - классик. И рядом с ним неловко писать тебя в титры. Тем более за один эпизод.

Сева молчал, и шеф сменил тему, двинувшись вдоль натурных декораций.

- Я мечтаю о новой постановке "Ивана Грозного". Ты будешь у меня не вторым режиссером, а сопостановщиком. Это дороже, чем авторство одного эпизода... если, конечно, ты всерьез решил стать режиссером. Согласен на такие условия?

Тяжелая трость Давыдовича врезалась в мягкий грунт.

Сева кивнул не сразу

- Чтобы снимать "Грозного", нужны большие деньги. Их не дадут без решения президиума ЦК... поговори с отцом Тамары. Он обещал мне... напомни...

- Я видел его всего один раз...

- Будешь видеть чаще.

- Возможно, - вынужден был открыться Сева.

- Вот видишь, - понимающе кивнул Давыдович, - давай помогать друг другу. Хочешь Новый год в Доме кино встречать? Бери с собой Тамару, мне дадут лучший стол!

- Не смогу. Пригласили домой... К Тамаре.

- Это серьезно, желаю удачи! - Давыдович энергично протянул руку Севе. - И никаких неопределенностей! О своих намерениях нужно говорить конкретно.

Губан окликнул Севу на улице Горького в том же месте, где раньше произошло знакомство с Галкой.

- Свататься идешь? - хмыкнул он, посмотрев на букет в руках приятеля.

- Предположим, ну? - ощетинился Сева.

- Не торопись. Тише едешь - дальше будешь.

- Тебя не спросил!

- Я и так скажу, - с превосходством ответил Губан, - папашу твоей невесты сняли за крупные злоупотребления!

- Откуда ты знаешь?

- Видел набор в нашей газете. Должно было пойти в сегодняшний номер, но оттуда поступила команда - задержать публикацию...

- Может... отменили? - недоверчиво спросил Сева.

- Не, - ехидно ответил Губан, - всего-навсего отложили. Чтобы не портить народу праздничного новогоднего настроения. Как же так! В руководстве страны - вор! Я думаю, потом имущество его конфискуют... Так что - лопнуло твое благополучие...

Губан рассуждал, придерживая оттопыренные карманы с бутылками портвейна.

Сева, не дослушав, бросился к соседнему телефону-автомату.

Звучали длинные телефонные гудки.

Все окна в высотном доме на Котельнической светились.

Ефим Давыдович готовил себя к встрече Нового года. У трельяжа в спальне выдергивал пинцетом волосы с кончика носа.

Торс борца в крахмальной рубашке на тоненьких голых ногах, в ярком полосатом галстуке. Он с неудовольствием поднял телефонную трубку с прикроватной тумбочки:

- Слушаю... Сева! Ты не вовремя! Что?

Давыдович сел на кровать.

- Откуда узнал? - Он полез в тумбочку за патрончиком с нитроглицерином и положил белый комочек под язык.

- Это точно? - переспросил он, не закрывая приоткрытого рта. - Значит, не зря Вера намекала... это конец моего замысла...

- Печально... - только и смог выдавить Сева на другом конце провода.

- Что тебе печально! - сочувствие взорвало мэтра, - тебе - печально! Для меня это конец мечты о "Грозном"! Печально! Ты женишься. Деньги там есть. Квартира есть. Машина есть. Дача - тоже. Что тебе еще надо!

Монолог шефа был ударом наотмашь. Шеф срывал злобу.

- Мне нужна профессия, которую я полюбил! - В голосе Севы звучали одновременно обида и твердость.

- Будет тебе профессия, - Давыдович понял, что перебрал, и продолжил, как мог, миролюбиво, чтобы отделаться. - Мне тут звонил Лукинский, он хочет делать про Фрунзе. Спрашивал о тебе. Приглашает.

- Кем? - после паузы спросил Сева.

- Ассистентом! А ты хотел - режиссером? Еще сопли не высохли! Давыдович швырнул трубку и тупо смотрел на свое тройное - в разных поворотах - отражение в трельяже.

Сева подавленно уставился на нелепый в этой ситуации букет.

Из повисшей в руке телефонной трубки неслись гудки.

В такой момент идти в дом с предложением... Там не до него... А вообще-то "до него" там без случившегося?..

Снова возник Губан. Будто подслушал его размышления.

- Если раздумаешь идти к невесте, приходи на Пушкинскую, думаю, будет не скучно. Только мужиков недобор. - Он нацарапал на клочке бумаги адрес и вложил его в чащу букета. - И учти: зять проворовавшегося чиновника в вашем кино никому не нужен. От тебя побегут, как от чумного!

- Отвали! - только и оставалось сказать Севе.

Понуро, с опущенным букетом он брел к Тамариному "начальственному" дому мимо светящихся новогодних витрин с размашистой надписью "С Новым годом!". Мимо веселых прохожих с крохотными елочками.

У подножия памятника Пушкину клубилась новогодняя толчея.

Из-за толстенного дуба, перехваченного златой цепью, появлялся "кот ученый"...

Развернувшись налево, кот сказывал "Сказку о попе и о работнике его Балде".

- От первого щелка подпрыгнул поп до потолка, - с восторгом рассказывал "кот ученый".

Сева недолго простоял в толпе зрителей, жующих горячие булки с сосиской.

Его мало интересовало сказочное шоу или, как оно официально называлось, обозрение. Но слова "от первого щелка подпрыгнул поп до потолка" звучали в ушах всю дорогу к Тамаре.

Недалеко от дома Тамары пришлось огибать изрядный строй людей, так как пересечь его очередники не разрешили, приняв за нахала, желающего протыриться без очереди.

- Одесская кончилась, осталась только краковская! - звучали ему вслед выкрики очередников.

Держа букет перед собой, он открыл дверь Тамариного подъезда, за которой возникла фигура знакомого охранника.

- Никого нет дома! - Охранник не был так же вежлив и обходителен, как тогда, на дне рождения Тамары, сообщая, что Фролов не приедет.

- Как это? Я же звонил час назад, - растерялся Сева.

- Тебе же русским языком говорят: никого нет дома! - И, предвидя следующие вопросы, страж информировал: - Улетели.

- Куда?

- Для тебя - в никуда! - Охранник захлопнул дверь.

Сева оторопело стоял перед входом с нелепо торчащим перед собственным носом букетом, потом сунул его под мышку, сделал несколько неуверенных шагов от двери, остановился, долго смотрел на букет, что-то соображая, тряхнул им, как банным веником, и резко швырнул цветы на заснеженный асфальт.

Из распластанных цветов вывалилась писулька Губана.

Поднял ее, на этот раз внимательно прочитал...

Из заиндевевшего оконца Тамариного подъезда выглядывал охранник.

- Привет! - В квартире на Пушкинской из-за стола ему улыбалась... "шахтинская" Галка.

Он подошел, отдалившись от сопровождающего Губана.

- Какими судьбами? Из Ростова?

- Из Москвы. - И предвкушая его удивление, продолжила с расстановкой: - Я теперь директор фабрики местной промышленности.

- Как? - вырвалось у него.

- Ты помнишь моего партнера... того, в "Поплавке"?

- Да.

- Он сделал. Купил мне место.

- Ты говорила - он из Ростова.

- Он - отовсюду...

- Но ведь ты... это... засвечена на Петровке...

Галка засмеялась:

- На Петровке тоже деньги любят. Садись сюда... - Она подвинула соседний стул ближе к своей стройной ляжке, четко рисовавшейся из-под юбки с чехлом. - Ну, за старый год! Мы живы и даже неплохо его провожаем.

Выпили. Галка активно подкладывала Севе закуски - тот самый дефицит, так искомый в магазинах накануне праздников.

- Миноги хочешь?

После второй рюмки за старый год возник Губан, попытался облапить, но Галка живо отшила:

- Мужик, прекрати работу!

Губан, неловко хихикнув, заглотнул фужер водки и удалился на другой конец стола.

Гости под музыку "Истамбула" запивали проглоченные таблетки кодеина.

Галка вдруг сообщила Севе на ухо планы об их радужном совместном существовании.

- Собиралась тебе звонить. Сразу после Нового года...

- Куда? Я там уже не живу.

- Ну и что? Ты же центровой - тебя в "Национале" каждый знает.

Губан со своего места внимательно, как может только пьянеющий человек, наблюдал за их разговором.

- Пойдешь ко мне на фабрику...

- Ты уже предлагала раньше - завклубом...

- Это в Шахтах, а здесь - выше. Культоргом дирекции.

- У меня интерес на киностудии...

- Ну... я помогу... твоему интересу, переезжай ко мне на квартиру. Поживем... понравится - распишемся?

Внезапно Сева оказался на полу, лежа на спинке своего опрокинутого стула. Над ним стоял Губан и хохотал:

- Будешь помнить, как лезть к чужим бабам!

Сева вскочил, бросился к Губану, но между ними возник быстро отваливший от компании кодеинщиков Андрей Коробов - боксер, чемпион "Спартака" в тяжелом весе.

- Только не здесь! А то мебель переломаете. И кровью зальете паркет. Раздевайтесь до пояса, чтобы рубашки остались в порядке...

Они разделись, побросав одежду на стулья.

- Пошли! - скомандовал Андрей.

Остальные гости не захотели участвовать в аттракционе. Только Галка провожала их взглядом, приподнимаясь со стула.

Медленно спустились с третьего этажа по старой литой лестнице. Губан первым, между ним и Севой - мощная фигура Андрея Коробова.

Вышли на заснеженную улицу.

На тротуаре он развел бойцов, отскочил к Сене и взмахнул рукой:

- Сходитесь!

Они ринулись друг на друга, принялись молотить кулаками носы, скулы, рты...

Пар валил из ноздрей.

Губан не выдержал - он, в отличие от Севы, курил, и дыхалки не хватило, - как был, голый по пояс, убежал домой в "Славянский базар", где жил тогда в огромной коммунальной квартире.

Сева смотрел ему вслед, но победного было мало в его окровавленном лице.

На Спасской башне ударили новогодние куранты.

Галка - "дама сердца" накинула на Севу принесенное пальто.

Он благодарно кивнул и слушал бой часов, успокаивая дыхание.

В простреле между Историческим и Музеем Ленина сияла звезда Спасской башни.

Он с Галкой расположился в "Национале" за уютным столиком у стены.

Мельхиоровый кофейник, такой же молочник, яблочный пай. В общем, то, что мог позволить на свою зарплату Сева.

- Ну и что ты так надолго исчез?

- Проклятое кино засасывает! - отшутился Сева.

- Смотри, не потони.

- Тебя позову спасать!

- Всегда готова. Я ведь не зря тебе тогда предлагала... Переезжай ко мне.

- Учту предложение...

- А я, пока тебя не было, новый гарнитур купила. Чешский - "У-300".

Севе от этой новости сразу стало скучно, и он не поддержал разговора, но Галка взяла инициативу на себя:

- Этот гарнитур продают только по записи, но за двести сверху мне быстро достали и даже сами привезли!

Сева по-прежнему молчал.

- Так что сегодня у меня обмоем покупку, - тарахтела она.

- У нас завтра с шести - съемка.

- Ну и что? Одну ночь не поспишь. Ничего с тобой не случится!

Сева, чтобы уйти от ответа, с видимым желанием проглотил кусок пая.

- Давай закажем еще... Ну, поесть чего-нибудь, - предложила Галка, заметив аппетит Севы.

- Ты хочешь есть? - уточнил Сева.

- Нет. Для тебя. У меня с деньгами порядок.

- У меня сегодня тоже.

- Тебе в кино стали много платить? - засмеялась Галка.

- Нет. Получил случайно. За один эпизод... как автор.

В этот миг официантка поставила на стол блюдце, на котором красовался фужер портвейна, а под ним - записка.

- От кого? - естественно поинтересовался Сева.

- Просили не говорить. - Официантка ушла.

Сева развернул записку и пробежал корявый нетрезвый почерк:

"Не вышло с начальственной дочкой - живешь альфонсом у бывшей проститутки! Вот и все твои принципы!"

Он поискал глазами Губана.

Тот был уже на выходе и, перехватив взгляд Севы, издевательски помахал рукой.

Пока Сева решал, где бить оскорбителя, Губан смылся.

Галка тоже прочитала послание.

- Ты расстроился?

- Приятного мало, когда тебя считают альфонсом.

- Да плевать, кто как считает. Главное, что ты сам знаешь про себя.

- Про себя я еще не все знаю, - с сожалением заключил Сева.

- Узнаешь, какие твои годы! - ободрила Галка.

Ночь он провел у Галки.

У разложенного широко дивана "У-300" стоял журнальный столик с бутылками шампанского.

Они с бокалами в руках, раздетые, лежали на смятых простынях и слушали армстронговское "Сесибо", подперев головы диванными подушками.

Популярная мелодия еще звучала в ушах, когда он вышел из подъезда и наткнулся на парня, сидевшего на объемистом фибровом чемодане.

Обошел было его, но что-то заставило обернуться...

У подъезда ждал кого-то Вася Завирюха, его флотский товарищ, из Запорожья. В темных очках.

- Завирюха?

"Флотский товарищ" поднялся. Снял очки.

- Севка, ты?

- Я. Ты что - не видишь?

- Никого не вижу.

- Как? - только теперь Сева обратил внимание на мутные зрачки Завирюхи.

- А вот так. Помнишь, как на флоте "стеол" из откатников пили?

- Еще бы.

- Ну вот, демобилизовался. А потом стал видеть плохо. Я же писал тебе... ты, правда, не ответил...

- Я... Не думал, что так серьезно... - пытался оправдаться Сева, - я тоже "стеол" пил... - Ему не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить их флотские выпивки.

- Значит, мне больше досталось, - невесело усмехнулся Завирюха, - а теперь - потеря зрения 90 процентов на оба глаза.

- Лечиться приехал?

- Если получится... тут у вас какой-то Гельмгольц есть. По глазам. Но к нему мне самому не пробиться...

Сева молчал, понимая, что кореш ждет поддержки. А откуда ее взять, эту поддержку, когда у него с Давыдовичем...

Завирюха будто чуял направление его размышления и подтолкнул:

- Ты у знаменитости работаешь! У народного артиста. Может, он порадеет. Поможешь?

- Попытаюсь, - не сразу ответил Сева, - я... Попытаюсь... Как ты меня нашел?

- Ты же писал, что ходишь в "Националь". Ну, с вокзала меня туда вечером и подвезли. Швейцар дал адрес твоей бабы... Сказал: "Она у нас человек известный".

Сева помрачнел.

- Вась, ты с вечера здесь сидишь?.. - Он попытался замять возникшую неловкость.

- Ну да, а что вас ночью беспокоить...

- Поднялся бы...

- Я же знал, что ты с бабой...

- Сейчас я позвоню на студию. Скажу, что не буду сегодня. - Сева устремился в подъезд.

- Стой. Это тебе. В грелке - самогон, а здесь - сало, - Вася Завирюха протянул грелку и сало в белой тряпице, - все наше, запорожское!

Последний объект снимали в тюрьме.

В Пресненской пересылке.

Площадкой руководил Певзнер.

- Машины идут одна за другой, дистанция - максимум три метра! - кричал он в мегафон. - Вадим, так годится? - спросил он у оператора.

Вадим, глядя в визир съемочной камеры, одобрил:

- Годится, но не реже...

- Где Севка? - спросил тотчас, как появился, Ефим Давыдович.

Певзнер молчал.

- Я спросил: где Севка? Ты плохо слышишь?

Певзнер уткнулся взглядом в раструб мегафона.

- Что ты молчишь, как уркан на допросе? - наседал Давыдович.

- Он... У врачей... звонил.

- Молочные зубки зашатались? Или молодежный триппер прорезался?

- Его диагноза я не знаю.

- Зато я знаю. Он решил, что ему все позволено! Но сегодня для него не то время! Мы здесь дышим смрадом этих стен, а он гуляет! Я ему разъясню, что незаменимых нет! Певзнер! Ты, кажется, претендуешь на роль второго режиссера? Ну командуй! Покажи, на что ты способен!

Певзнер недолго колебался.

- По местам! - неистово прокричал он. - Генеральная репетиция! Машины, пошли!

Ефим Давыдович с удовлетворением наблюдал движение в кадре.

Хлопушка "Цена человека".

На фоне тюремной стены затылок героини Эллы. Внезапно она поворачивается, смотрит прямо в камеру и почти кричит:

- Пустите, пустите меня к нему! Он должен знать, что о нем кто-то думает! - Она проглотила слезы и уже шепотом произнесла: - Что кто-то помнит! Помнит!

В белом халате, накинутом на плечи поверх флотской суконки, Сева разговаривал с Васей Завирюхой у окна в коридоре больницы.

- Меня смотрел академик. Сказал, что будет думать, что со мной делать, - доложил Завирюха грустно.

- Даст бог, тебе повезет...

- Я не знаю, что мне даст бог, но тебе - уже спасибо. Без тебя я бы года три ждал сюда места.

- Просто случай... Улучил момент, когда секретарша повисла на телефоне, и рванул прямо в кабинет к академику. Ну а он тоже когда-то служил на флоте, - пояснил Сева причину успеха своей "акции".

- И никакого звонка или письма от твоего народного артиста не было? недоверчиво уточнил Вася.

- Я к нему не обращался.

- Почему?

- Надоело ходить на коротком поводке! Хочется самому хоть что-то сделать!

Давыдович, восседая в брезентовом кресле, привычно спрашивал оператора:

- Проекция на рисунок стены есть?

- Есть, - успокаивал Вадим.

- Еще дубль для гарантии.

- Тогда перезарядка.

Сева появился перед креслом шефа.

Тот смерил его насмешливым взглядом.

- Осчастливил нас! Явился, наконец, на работу!

- У меня была серьезная причина.

- Слышите, - Давыдович встал с кресла и говорил, чтобы слышала вся группа, - у него - серьезная причина, чтобы не являться на съемку! Да я из-за съемки опоздал на собственную свадьбу! Если есть дела важнее съемки лучше не работать в кино!

Сева протянул шефу лист бумаги.

- Что это?

- Заявление.

- Решил общаться со мной при помощи бумажек?

- Могу сказать и устно. - Сева старался говорить спокойно..

- Сделай одолжение...

- Ухожу.

- Бросаешь картину?

- Почему бросаю... сегодня - последний съемочный день.

- А если досъемки?

- У вас есть Певзнер.

- Да, пригрел змею у сердца. - Давыдович опустился в кресло.

- Мне нужно готовиться.

- Поступаешь в институт?

- Да.

- В какой?

- Мой секрет.

- На режиссуру?

Сева кивнул.

- И не просишь меня помочь?

Сева молчал.

Съемочная группа от осветителя до главного оператора ждала его ответа.

- Салагу, - шеф издевательски произнес это словечко морского жаргона, - гордыня заела?

- Попробую сам.

- Ты не поступишь, - Давыдович сощурил глаза, - без моей помощи.

- Ну тогда мне в режиссуре и делать нечего.

- Режиссером может быть каждый, кто не доказал обратного! - Шеф открыл паркеровскую ручку, подписал заявление и протянул листок Севе. Провалишься, придешь проситься ко мне - не возьму!

За мутным окном тамбура волочились без листвы унылые рощи Подмосковья. На подъеме вагон тряхнуло, и кто-то больно саданул Севу. Он обернулся и увидал спину соседа по тамбуру, а через его плечо - угол газеты с портретом Ефима Давыдовича в траурной рамке. Стучали колеса на стыках...

Другая актриса, никак не похожая на Эллу, кричит в камеру уже снятые прежде реплики:

- Пустите меня к нему! Он должен знать, что о нем кто-то думает! Что кто-то помнит, помнит!

- А почему героиня другая? - шепотом спросил Сева у Зиновия на той же самой съемочной площадке, где происходил последний разговор с Давыдовичем.

- У них теперь все другое! - развел ладони Певзнер, обвешанный мегафонами.

У камеры, рядом с оператором Вадимом, сидели в одинаковых креслах рядышком новые режиссеры.

- Твое мнение? - Низкорослый брюнет - режиссер энергического склада обратился к своему раздумчивому коллеге с бородкой.

- Думаю, еще дубль...

- Еще дубль, - скомандовал энергический, - мотор!

Появилась хлопушка "Цена человека".

- Стоп! - Энергический заметил Севу. - А почему посторонние на площадке?

Сева, сжав челюсти, развернулся и зашагал мимо внушительной шеренги осветительных приборов, а вдогонку ему неслась песня "Здравствуй, столица, здравствуй, Москва...".

Фильмы Леонида Марягина

Арбузный рейс

Автор сценария - И. Ракша.

Оператор - П. Терпсихоров.

Художник - Т. Антонова.

Композитор - Б. Троцук.

В ролях: А. Бениаминов, Н. Погодин.

"Мосфильм", 1964 г.

ОжиданиЯ

Автор сценария - А. Рекемчук.

Оператор - В. Шейнин.

Художник - Б. Чеботарев.

Композитор - Л. Афанасьев.

В ролях: Г. Польских, С. Любшин.

"Мосфильм", 1965 г.

Про Клаву Иванову

Автор сценария - В. Потейкин.

Оператор - С. Зайцев.

Художник - В. Щербак.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: Г. Сайфулин, Н. Рычагова, Б. Кудрявцев.

"Мосфильм", 1969 г.

МоЯ улица

Автор сценария - Н. Фигуровский.

Оператор - В. Шейнин.

Художник - В. Щербак.

Композитор - Е. Птичкин.

В ролях: Г. Сайфулин, Н. Сайко, Н. Сазонова,

Б. Кудрявцев.

"Мосфильм", 1970 г.

Двое в пути

Автор сценария - Д. Василиу.

Оператор - В. Шейнин.

Художник - В. Щербак.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: Н. Зоткина, С. Крючкова, Д. Мониава.

"Мосфильм", 1973 г.

Вылет задерживаетсЯ

Автор сценария - Д. Василиу.

Оператор - В. Чухнов.

Художник - В. Щербак.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: Т. Лаврова, В. Заманский, Е. Симонова, С. Крючкова, А. Вокач.

"Мосфильм", 1974 г.

Мое дело

Автор сценария - А. Мишарин.

Оператор - В. Чухнов.

Художник - В. Щербак.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: Б. Андреев, Г. Тараторкин, И. Владимиров, И. Рыжов.

"Мосфильм", 1976 г.

Вас ожидает гражданка Никанорова

Автор сценария - В. Мережко.

Операторы - Ю. Авдеев, В. Фридкин.

Художник - А. Кузнецов.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: Н. Гундарева, Б. Брондуков, И. Рыжов.

"Мосфильм", 1978 г.

Незваный друг

Авторы сценария - Д. Василиу, Л. Марягин.

Оператор - Ю. Авдеев.

Художник - Ф. Ясюкевич.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: О. Даль, О. Табаков, А. Ромашин, В. Ларионов, И. Алферова, Н. Белохвостикова, Н. Гундарева.

"Мосфильм", 1981 г.

День рождениЯ

Авторы сценария - Д. Василиу, Л. Марягин.

Оператор - Ю. Авдеев.

Художник - В. Щербак.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: А. Ромашин, С. Тормахова, А. Чернова, Е. Герасимов, Н. Прокопович.

"Мосфильм", 1983 г.

Город невест

Автор сценария - Л. Марягин.

Оператор - Д. Фатхуллин.

Художник - Н. Маркин.

Композитор - Я. Френкель.

В ролях: О. Табаков, А. Табаков, И. Чериченко, Т. Кравченко, Г. Жженов, Л. Зайцева.

"Мосфильм", 1985 г.

Дорогое удовольствие

Автор сценария - А. Розанов.

Оператор - В. Шестоперов.

Художник - И. Пластинкин.

Композитор - Я. Френкель.

Директор - Ю. Шекуров.

В ролях: С. Мигицко, Л. Кузнецова, В. Гафт, О. Табаков, Г. Бурков, П. Щербаков, В. Фенченко, В. Демин.

"Мосфильм", 1988 г.

Враг народа Бухарин

Авторы сценария - В. Демин, Л. Марягин.

Оператор - Б. Новоселов.

Художники - Ф. Ясюкевич, Н. Маркин.

Композитор - А. Тертерян.

В ролях: А. Романцов, С. Шакуров, Е. Лазарев, К. Борисов.

"Мосфильм", "Часовое фото" (США) и "Денн Мосс" (США), 1990 г.

Троцкий

Авторы сценария - Э. Володарский, Л. Марягин.

Оператор - С. Тараскин.

Художник - Д. Алексеев.

В ролях: В. Сергачев, И. Саввина, И. Пиварс, Е. Жариков, А. Пашковский, В. Разбегаев, В Меньшов.

"Дева-фильм" совместно с США, Мексикой, Турцией,

1993 г.

Крыша приехала

Авторы сценария - А. Марьямов, Л. Марягин.

Операторы - И. Мордмилович, М. Суслов, В. Фридкин. Директор - А. Пронченко.

НЭЦКИ-производство. 1997 г.

101-й километр

Автор фильма - Л. Марягин.

Оператор - Ю. Невский.

Художник - М. Нижинский.

Художник по костюмам - Т. Марягина.

Продюсер - А. Литвинов.

Исполнительный продюсер - Н. Попова.

В ролях: П. Федоров, О. Жуков, Л. Шатило, Г. Сотникова, О. Литвинова, Е. Косырев и др.

Студия "Жанр" концерна "Мосфильм", 2001 г.