Экспансия Красной Звезды

Глава 4

13 августа 1979 года, понедельник

Москва

А утром все снова пошло по заведенному графику: ранний подъем, пробежка, душ, завтрак, тренировка. В студию приезжаю только, чтобы переодеться в строгий костюм – двойку, и удостовериться, что все мои сотрудники вкалывают. Но некоторым даже поздороваться с любимым начальством некогда – все в делах, аки пчелки.

Вздохнув, еду на Старую площадь. На черной служебной Волге, конечно. А то от вида моего Мерседеса в ЦК у кого-нибудь несварение может случиться. Или нервный тик. Приходится мне мимикрировать под местных партийных чиновников, чтобы не оскорбить их своим внешним видом: обычная черная Волга, темный костюм с белой рубашкой и галстуком, даже туфли с носками сегодня надел вместо привычных мокасин на босу ногу. Ну, и охрану свою, конечно, тоже оставляю в машине, со мной через посты идет только Михаил. Да, и он остается за дверями конференц-зала, где будет происходить совещание.

Вхожу туда и прямо застываю на пороге – у-ух-х… кого здесь только нет! Все корифеи советской эстрадной песни собрались: и Пахмутова с Добронравовым, и Рождественский с Евтушенко, и Зацепин с Тухмановым… Наверняка и других знаменитостей здесь полно, только я в лицо мало кого из них помню. Или просто не узнаю пока. Хотя вот еще признал Никиту Богословского. Микаэла Таривердиева тоже… Этих двух мастодонтов из Союза Композиторов вообще трудно не узнать, уж больно у них характерная внешность.

Задумчиво окидываю взглядом зал… Ну, и куда мне здесь сесть? Так-то по молодости лет мое место в самом последнее ряду. Но по статусу звезды мирового уровня и финансовому вкладу в экономику страны – в первом. А уж по должности помощника Генсека по культуре – вообще в президиуме. И самое смешное, что оттуда меня выгнать ни у кого духу не хватит. Но мне гусей зачем дразнить перед США? Ведь эти суки цэковские сегодня же настучат Романову, да еще так все вывернут, что тот окончательно взбеленится. Нет уж, проявлю-ка я комсомольскую скромность. Вон в средних рядах с рядом с Зацепиным пара свободных мест есть…

– Здравствуйте, Александр Сергеевич! – приветствую я мэтра – не против, если я рядом с вами присяду?

– Привет, Виктор… – улыбается Зацепин – садись, конечно. Как твои дела?

Приятно, черт возьми… мог ведь сделать вид, что в упор меня не помнит. В ноябре с Александром Сергеевичем мы пообщались, от силы, минут десять, причем довольно формально и сухо. Это когда Клаймич с Колей на несколько дней арендовали его домашнюю студию, чтобы свести записи наших первых песен. Тогда я маститого композитора явно не впечатлил – внешний вид нахального «молодого дарования», меня бы сейчас и самого изрядно повеселил. Вырядился к нему, как богатый хач с рынка – в костюм от Шпильмана, шелковую черную рубашку и длинный кожаный плащ. Нашел, перед кем выделываться… А ведь и года еще не прошло с той нашей встречи, но как же сильно все изменилось.

– …С Давидом Федоровичем знаком? – кивает он мне на Тухманова.

– Не имел чести быть представленным.

Тухманов по-доброму усмехается на мою старомодную фразу и первым протягивает мне руку.

– Давид.

– Виктор. Нет, а что вы улыбаетесь Давид Федорович?! Это действительно честь – познакомится с вами. Все мое поколение ваш диск «По волне моей памяти» наизусть знает.

– Вот, Давид! А я тебе что говорил?! Ты этим диском себе памятник воздвиг, прямо как Пушкин! – включается в наш разговор полноватый седой мужчина, сидящий за Тухмановым. Он добродушно протягивает мне руку – Дербенев Леонид Петрович.

Упс… а вот и первая жертва моего произвола – автор «Городских цветов». И «Три белых коня» – тоже песня на его стихи. Неудобно-то как… Но мое смущение он истолковывают по-своему.

– Не дрейфь… Такими темпами ты у нас тоже скоро классиком советской эстрады станешь.

– Ну, вы скажете тоже, а?! – искренне возмущаюсь я – Где вы все, а где я? Вы серьезную, сложную музыку пишите, а у меня все больше простенькая, танцевальная – два притопа, три прихлопа. На Западе даже название особое нашему стилю придумали – «руссо дэнс».

– Некоторые вещи написаны очень даже толково – проницательно прищуривается Зацепин.

– Спасибо за комплимент, я стараюсь! Но если бы не Григорий Давидович со своими отличными аранжировками, все выглядело бы намного, намного печальнее, поверьте.

– Клаймич говорил мне, что ты даже нотную грамоту не знаешь?

– Чистая правда – с готовностью киваю я. Нет, а чего скрывать, раз все равно знают – Мой главный инструмент – синтезатор Yamaha CS 80, и вся музыка придумывается исключительно на нем, а потом пишется на кассету. Это вообще сейчас мировая тенденция – наступает время электронной музыки.

– Время дилетантов… – вздыхает Зацепин – это я не тебе лично в укор, Виктор. Многие из молодых музыкантов и певцов нот не знают.

– А вы в курсе, что Битлы тоже нотной грамоты не знали? И ничего, отличную музыку писали. Так что я в чем-то повторяю их путь. Но обещаю вам взяться за ум! Осенью – смеюсь я – Вот вернемся с гастролей, и сразу же начну учить ноты. Просто раньше некогда было, честно! Школу экстерном закончил, права получил, на чемпионате Европы серебро взял в среднем весе. На юрфак в МГУ поступил…

– Так может, ну ее – эту музыку? – улыбается Тухманов – вон, сколько в твоей жизни всего интересного, помимо ее.

Делаю вид, что задумался и пожимаю плечами.

– Да кто знает… Пишу пока пишется. Говорят, сочинительский дар вообще с годами изнашивается, так что нужно спешить.

Наш разговор прерывает появление начальства. Судя по его количеству, там не только цэковцы, но и чиновники из Минкульта и Спорткомитета. Сейчас будут нас учить, как Родину любить…

Нет, никогда мне уже не понять, зачем нужно целый час вещать взрослым образованным людям о важности предстоящей Олимпиады. Словно здесь одних убогих собрали, которым невдомек, что это международное мероприятие должно пройти на высочайшем уровне. Я уже даже собрался вздремнуть, как вдруг начальство перешло к раздаче «люлей».

Оказывается, есть товарищи, которые уже внесли свой вклад в общее дело, и они молодцы. А есть те, кто отлынивает от работы и наплевательски относится к нуждам страны. При этих словах многие в зале притихли и даже втянули головы в плечи – вот ей богу, ну как провинившиеся школьники.

– Товарищи, почему такое непростительное равнодушие к Олимпиаде?! – у чиновника из Олимпийского комитета только что пар из ушей не валит от возмущения – Почему Александра Николаевна и Николай Николаевич опять отдуваются за всех? А что остальные? Где ваша инициатива, товарищи?! Вот неделю назад закончилась Летняя Спартакиада народов СССР – спортсмены вовсю готовятся к Олимпиаде. Трудящиеся в ударном темпе завершают возведение олимпийских объектов. А каков ваш личный вклад, товарищи поэты и композиторы?

А вот правда, только Пахмутова с Добронравовым и пишут «спортивные» песни.

Народ отводит глаза и даже не возмущается. Понятно, что про какое-то вдохновение партийные чиновники даже слушать не станут – по их мнению написание песен и музыки ничем принципиально не должно отличаться от добычи угля или выплавки стали. Партия сказала:«надо», трудящиеся взяли под козырек и ответили:«есть!»

А я что? Я ничего – сижу на ж… ровно и смотрю на них ясными глазами, поскольку могу хоть завтра выдать им на гора пяток песен с Сочинской Олимпиады 2014 года. Там лишь слова кое-где поправить надо, и полный ажур будет. Да не шедевры. Но пригодятся. Не говоря уже про настоящий хит от Queen «We are the champions». И тема из «Огненных колесниц» Вангелиса зайдет на ура, и его же «Завоевания рая». Можно еще и другие музыкальные мелодии посмотреть по более поздним Олимпиадам. Извините, люди, но моей стране сейчас это намного нужнее. Ну, а про Мишу я чиновникам хоть сейчас сам спою – слова хорошо помню.

Кстати…! Если теперь не будет наших в Афгане, то и до бойкота Олимпиады дело не дойдет? Вряд ли Запад с таким трудом добившийся уступок по СС-20, вдруг возьмет и все одним махом похерит. Европейцы на такое точно не пойдут, даже под нажимом США. И значит, Пахмутовой и Добронравову все-таки придется написать песню «Прощай Москва, здравствуй Лос-Анджелес!», поскольку заказ на нее они уже взяли. Но тогда замечательная песня про Мишу просто не прозвучит. А разве это справедливо? Нет. Мишу надо спасать.

Но напрашиваться и вылезать с инициативой я тоже не собираюсь, поскольку она у нас, как известно, наказуема. И доставшееся легко, у нас никто не ценит, особенно партийные чиновники. Попросят ласково – «напишу». Не попросят – подожду, пока Романов сам мне это прикажет, понятно же кто теперь про Мишу петь будет в дуэте с Лещенко.

– …А Виктор Селезнев у нас собирается как-то участвовать в подготовке к Олимпиаде?

Я так задумался, что сначала даже не понял, что это ко мне, любимому, обращается зампред Оргкомитета «Олимпиада-80» Владимир Иванович Попов. Спасибо Зацепин меня аккуратно локтем толкнул в бок. Я вскакиваю и бодро рапортую чиновнику:

– Конечно собираюсь! Я же готовлюсь выступить в составе нашей олимпийской сборной по боксу.

– Ну, …бокс это хорошо, а с олимпийскими песнями что?

– С песнями? А что с песнями – пожимаю я плечами – партия прикажет, напишу. А сколько штук вам всего надо?

Рядом кто-то громко закашлялся, Зацепин хмыкнул в кулак, еле сдерживая смех.

– Э-э… в смысле «сколько нужно»? – офигел чиновник от такой постановки вопроса – А сколько ты вообще можешь написать?

Я поднимаю глаза в потолок, подсчитывая в уме, что там у меня есть в заначке по данной теме. Потом, прищурив глаз, невинно уточняю у Попова.

– А вам только на русском, или на английском языке тоже нужно? На итальянском?

В зале народ начинает уже тихо угорать. Чиновник краснеет, не зная, как реагировать на происходящее.

– Виктор… ты сейчас шутишь что ли?

– Нет, я вполне серьезен. Вы просто задачу-то конкретизируйте. Может, вам торжественная музыка нужна на церемонию открытия, я же не знаю? Или трогательная финальная песня, выжимающая из зрителей слезу.

Зацепин прикрывает рукой лицо и только по его мелко вздрагивающим плечам понято, что он беззвучно смеется. А я спокоен, как удав и выжидающе смотрю на Попова.

– Оргкомитет будет рад всему – поджимает он губы – и когда же ты представишь комиссии свои…сочинения?

– А когда надо? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Виктор, сейчас не время шутить! – встревает уже другой чиновник, пытаясь погасить смех в зале.

– Я и не шучу. Просто мы почти на месяц уезжаем на гастроли в США. Потом у нас Италия. Так что раньше начала декабря я никак не смогу.

– Как-то это все… несерьезно – ворчит Попов – говоришь, что хочешь войти в состав сборной, а сам улетаешь на гастроли.

– За бокс не переживайте. У меня там личный американский тренер будет.

В зале воцаряется тишина… Кажется, только сейчас до всех начинает доходить, что я вовсе не придуривался и не шутил. Я действительно готов написать все, что озвучил. Но сначала хочу понять, какие ништяки можно стрясти с чиновников за такой беспримерный подвиг.

Попов задумывается и предлагает единственно правильное решение. По его мнению.

– Виктор, а давай ты завтра после обеда приедешь к нам в Оргкомитет и мы обстоятельно с тобой все обсудим.

– Завтра не смогу – тяжело вздыхаю я – Утром улетаю в Японию.

Взрыв общего смеха потрясает конференц-зал, и мне остается только развести руками, глядя на возмущенного чиновника.

– Владимир Иванович, ну, я же не сам себя за границу отправляю… Но как только вернусь, сразу к вам! – клятвенно заверяю я Попова, усаживаясь обратно.

Кто-то из цековцев пытается восстановить порядок в зале, Зацепин вытирает глаза.

– Да, Виктор… с тобой не соскучишься. Даже интересно посмотреть, что у тебя творится в студии. В гости пригласишь?

– Конечно! Гостям мы всегда рады. Может, чего подскажите по оборудованию аппаратной, все-таки у вас опыта намного больше нашего. И вас, Давид Федорович, мы тоже рады будем видеть, приезжайте!

– Тогда созвонимся через неделю, ты успеешь вернуться в Москву?

Успею, куда я денусь… Вот если с кем из коллег и устанавливать хорошие отношения, так это с ними. Зацепин и Тухманов из тех корифеев, на которых держится советская эстрада, и сейчас надо сделать все, чтобы к ним здесь было нормальное отношение. С чиновничьим произволом пора завязывать.

И еще я категорически не хочу, чтобы Зацепин уехал за границу. Все понятно, что человек ищет, где лучше, и что он устал от идиотизма советских порядков – Александр Сергеевич просто хочет спокойно жить и работать. Но травить за это человека? Писать про него заказные пасквили в газетах и распускать гнусные слухи? Нет, товарищи цэковцы, Зацепина я вам в обиду точно не дам. Вон, Пугачиху свою воспитывайте, а нормального человека оставьте уже в покое.

Добравшись до студии, сразу попадаю с корабля на бал. Совсем забыл, что на два часа была назначена встреча с журналистом из Комсомолки. А кроме него меня еще ждет Михаил Юрьевич, чтобы заняться со мной вокалом, и незнакомый крепкий дядька лет сорока, представившийся Андреем – это обещанный Имантом массажист. И хоть оправдание у меня железное – совещание в ЦК это вам не шутки – перед людьми все равно неудобно. Еще и Клаймич, как назло, уехал в ХОЗУ к Калинину, выбивать новые ништяки для студии.

Разруливаю все оперативно. Журналиста Алексея – светловолосого, полноватого парня, сдаю на руки Мамонту и велю его покормить в нашей столовой. Он ждал в приемной больше часа, и наверняка не успел пообедать. Андрею показываю, куда встанет массажный стол – в мою комнату отдыха. Выдаю ему деньги на приобретение этого стола и обговариваю время нашего первого сеанса – днем в следующий понедельник.

Проводив массажиста, бегу к Михаилу Юрьевичу на занятия – это сейчас самое важное для меня. Он показывает мне несколько упражнений для расширения диапазона и укрепления связок, очень толково объясняет, как их нужно чередовать и почему именно в таком порядке. Заставляет меня потренироваться перед зеркалом, и лишь убедившись, что я все запомнил правильно, отпускает.

Я голодный, как бобик. Пока слушаю короткий доклад Полины Матвеевны о текущих звонках, успеваю выпить принесенный ею чай и съесть пару бутербродов. Из звонков, к счастью, ничего срочного – все это вполне ждет до следующей недели. Даже Лапин с конкурсом. А на часах уже начало пятого. Пора с журналистом пообщаться.

Хорошо, что парень попался понятливый, а может просто наш вкусный обед привел его в отличное расположение духа. Но поговорили мы с ним душевно. Он много расспрашивал меня о Вере, поскольку сам помнил ее плохо – коллектив у Комсомолки большой, все, как правило, в разъездах, на месте никто не сидит. Да и совсем мало она у них в редакции проработала. Но на похоронах Веры они с коллегами, оказывается, были, и даже к ее родителям подходили. Надо же… совсем ничего из того дня не помню, как в тумане был, и в голове остались только какие-то отдельные фрагменты воспоминаний.

Рассказываю ему про Францию, о том, с каким сочувствием парижане отнеслись к гибели Веры и как они провожали ее в последний путь. Когда перечисляю Алексею имена известных людей, приславших соболезнования нашей группе, у того отвисает челюсть. О популярности нашей группы на Западе все в СССР, конечно в курсе, но масштаб до конца не осознают – даже, как выяснилось, журналисты одной из центральных газет. Довольствуются тем, что показывают в программе Время и пишет пресса. Молодежь еще «голоса» слушает, но разве там опустятся до того, чтобы наши достижения хвалить? Их больше всякий негатив про СССР интересует.

Про Трампа, конечно, молчу. Зато полиции и властям Франции от меня досталось. У нас же на телевидении и в прессе любят противопоставлять простой народ из стран Запада и их правящую элиту – вот это как раз тот самый случай. Поэтому нахваливаю французских коммунистов, социалистов, и профсоюзы, заодно и Миттерана – морально готовлю советскую общественность к скорой смене президента в дружественной нам западной стране.

Наше интервью неожиданно прерывает появление Розы Афанасьевны. Мадам сегодня в эффектной шляпке-таблетке с вуалеткой и легком крепдешиновом платье в стиле 40-х. Туфли и сумочка тщательно подобраны к наряду – прямо хоть сейчас на обложку модного журнала. Ну, вот как эта женщина умудряется так выглядеть в ее возрасте, а? Просто поразительно! А сумочка кстати, знакомая – сам помнится ее в Лондоне выбирал.

– Ой, Вить ты занят? Ну, извини, дружок. Я могу сегодня Ладочку немного пораньше забрать? Нам с ней в одно место надо подъехать, а там до семи нужно появиться.

– Конечно, забирайте. Они там с Альдоной совсем заработались.

– А… ты не слышал последние слухи из Ялты?

– Нет. И что там случилось?

– Ой, тогда не будут сплетничать. Извините еще раз, что помешала вам.

Наша мадам исчезает, оставляя меня в полном недоумении. Вид у нее был при этом весь такой невинно-загадочный. Странно… что там такого интересного могло произойти?

От Запада аккуратно переходим к нашим поклонникам в СССР. Благодарю всех читателей за соболезнования, сетую, что не могу ответить всем лично. Рассказываю, что написал песню в память о Вере на английском языке, чтобы исполнить ее на предстоящих гастролях в США. Вернемся домой – напишу песню еще и на русском. Заодно объявляю на всю страну, что мы обязательно дадим концерт в память о Вере, а заработанные деньги группа перечислит на счет какого-нибудь детского дома, как делала уже не раз. Третьей солистки в группе в ближайшее время не будет, и о замене Веры речи быть не может. Но это пока. А потом, ближе к весне, возможно будет проведен музыкальный телевизионный конкурс под условным названием «Голос», в жюри которого войдут известные композиторы и артисты – те, кто профессионально и объективно сможет оценить вокальные данные начинающих певиц. Ведь в стране у нас много талантливых девушек, правда?

Беседа идет третий час, Алексей уже вторую кассету меняет в диктофоне. Передо мной лежит список с темами, которые непременно нужно было затронуть, и он уже практически исчерпан. Свой список вопросов есть и у Алексея, многие темы у нас явно пересеклись. А дальше он меня сильно удивил: оказывается, моя июльская статья про рок имела огромный отклик у молодежи. На редакцию обрушился целый шквал писем – «Цунами!» как пошутил Алексей. Хранить в редакции письма уже негде, а они все продолжают и продолжают приходить. Отзывы людей на мою статью самые разные: старшее поколение плюется и требует рок запретить, молодое – требует снять все негласные запреты на его исполнение. И чуть ли не в каждом письме все новые вопросы ко мне и просьбы написать про современный рок более подробно.

Я устало вздыхаю. Ага… все вот брошу и сяду энциклопедию рока писать. Больше-то мне заняться нечем… Но тема, конечно, яркая, животрепещущая, и журналистам хочется развернуть интересную дискуссию на страницах своей Комсомолки. Понятно, что кому-либо такое ЦК не разрешит, но помощник Генсека по культуре – это же совсем другое дело, с такой классной «крышей» можно еще и не такие темы поднять. А то обидно ведь – какой-то «Московский комсомолец» обогнал по популярности главную молодежную газету страны.

– Ладно… – сдаюсь я – давай поступим так: в конце интервью, которое я тебе сегодня дал, напиши, что я готов продолжить разговор с читателями про рок и современную музыку. И анонсируй новую статью. С вас подборка самых интересных писем и список читательских вопросов, которые повторяются наиболее часто. С меня ответы и подборка информации. Но думаю, в начале новой статьи нужно будет дать краткое содержание июльской, чтобы читатели смогли вспомнить, о чем там конкретно шла речь – вряд ли тот номер газеты у многих сохранился.

– Я сам постараюсь этим заняться – кивает Алексей – ты не против?

– Нет, даже рад буду, если ты за эту тему возьмешься, с тобой приятно было общаться.

Просидели мы часов до восьми. Потом я вручил журналисту наш диск-гигант с подписью и пошел провожать припозднившегося гостя. Все наши уже успели разойтись по домам, я даже Полину Матвеевну задерживать не стал. Только в мастерской Львовой, кажется, свет горит.

Уже у самых дверей Алексей, смущаясь, вдруг спрашивает меня.

– Слушай Виктор, а это, правда, что ваша Альдона Веверс встречается с артистом Николаем Еременко?

– Что…?!

Мне стоило в этот момент огромного труда не споткнуться и удержаться на ногах.

– А ты разве не знал? Вся Москва уже говорит об этом…

– О чем «об этом»?

– Ну… что они месяц назад снимались вместе в фильме на юге, и там у них случился бурный роман.

– А ты уверен? – усмехаюсь я – Вон про Зыкину тоже слухи ходят, что она любовница Косыгина, но ведь это бред.

– Нет! – смеется Алексей – Про Альдону и Колю это точно! У нас в редакции есть одна мадам – Серёгина, у нее все сплетни проверенные перепроверенные. Еременко два дня назад сам рассказывал одному своему другу.

– Знаешь, я не слежу за личной жизнью своих сотрудников, мне как-то некогда такой ерундой заниматься! – отшучиваюсь я.

Роман?!!! Скрежет моих зубов был, наверное, слышен даже в Ялте. А уж как я от ярости не снес камин в холле – вообще одному богу известно. Так вот на что мне Роза Афанасьевна намекала… Старая сплетница! А эта предательница белобрысая… я же доверял ей, как самому себе! И главное – с кем?! С этим смазливым самовлюбленным хлыщом, у которого к тому же в Москве жена и ребенок! Значит, не устояла, решила пополнить его донжуанский список… Ну, Алька… как же ты могла, а? Я же тебя так…

Как простился с журналистом не помню… Почувствовал вдруг резкую боль в грудине и начал задыхаться. Да еще и свет в холле кто-то резко выключил…

Пришел в себя уже в мастерской у Львовой. Сижу почему-то на стуле в расстегнутой на груди рубашке, на лбу холодный компресс, рядом хлопочут перепуганные тетушки.

– Ох ну, слава богу! Лешенька, не нужно в скорую звонить, очнулся наш мальчик!

– Витька, напугал-то как…!

Лицо Татьяны Леонидовны испугало меня ничуть не меньше – глаза безумные, длинные пряди челки упали на лицо, губы дрожат, а стакан с водой в ее руке ходуном ходит. Вода видимо для меня предназначалась, но сейчас Львова сама ее на автомате и выпила, стуча зубами о стекло.

– А… что случилось-то, вы чего так все переполошились? – хриплю я.

– Чего?! Ты еще спрашиваешь? – возмущается наш модельер – Вить, ты же в обморок в холле грохнулся! И хорошо еще, что по стене сполз, а не лицом вниз упал!

– Я?! В обморок?! Да ладно…?! – недоверчиво качаю головой – Что я вам – кисейная барышня, чтобы в обмороки падать? Я же спортсмен, здоровый, как бык!

Ощупываю себя, вроде все ребра целы. Да, что за хрень-то со мной приключилась? А Львова уже пришла в себя и теперь сверлила меня недовольным взглядом, сложив руки на груди. Рядом с ней грозно сверкал глазами Мамонт.

– Допрыгался?! Думал, железный? – возмущается Татьяна – Вить, ты когда вообще последний раз нормально высыпался, а?! Сколько можно на себя взваливать?

– Вот именно! – поддержал ее бывший любовник. Или еще не совсем бывший? Вон как они слаженно дуэтом выступают! – В Штатах ты тоже на сцене падать собрался, на радость ихним журналюгам?

Я фыркаю на лехины слова и снимаю со лба компресс – мокрое полотенце согрелось и почти уже высохло. Душно сегодня. На улице жаркая безветренная погода, в помещении даже открытые окна не спасают. Да, и как их откроешь, если за ними постоянно толпа фанатов. Нет, что-то мне и, правда, нехорошо…

Пытаюсь подняться со стула, но рука Мамонта быстро меня перехватывает и возвращает на место.

– Сиди уже, герой! Сейчас опять завалишься.

– Не завалюсь. Лучше скажи, кого ты уже оповестить успел, и какого хрена в скорую звонил?

– А мы что – должны были спокойно смотреть, как ты богу душу отдаешь? Ты себя со стороны-то видел…?

Он мстительно разворачивает меня вместе со стулом к большому зеркалу, висящему на стене. И от этого движения перед глазами снова все кружится и плывет. Из зеркала на меня смотрит бледное осунувшееся лицо с взъерошенными как у попугая волосами. Да уж, красавец писанный… нечего сказать. Краше только в гроб кладут!

– Понял о чем я? – тычет Мамонт пальцем в зеркало – и ты с такой рожей в Японию собрался лететь?

– А что? – пытаюсь я свести все к шутке – испугаются и глядишь, сами от южных островов откажутся!

– Смешно тебе да? – разозлился друг – Сейчас же встанешь и поедешь домой отсыпаться, понял?!

– …Лех, у меня здесь еще есть дела – вздыхаю я – которые надо закончить до Японии.

– У тебя сейчас одно дело – не сдохнуть до Японии!

– Вот именно! – поддакивает ему Львова – Григорий Давыдович и без тебя здесь разберется.

Общими усилиями и угрозами они все же выпихивают меня домой. Единственное, что мне удается – взять со всех обещание молчать о моем обмороке. И лишь в машине я вспоминаю, что случилось перед тем, как я потерял сознание – Алька. Что ж… женское предательство для меня не ново, просто именно от нее никак этого не ожидал. И как же все не вовремя…