Экспедиция. Туда, но не обратно

Глава 10

Тармач был сыном бека Аарона и родился в Самкерце, что стоит на море, носившем некогда название Таматарха. Отец, как и все влиятельные хазары, был иудеем, как, впрочем, и сам Тармач, но дал своему сыну исконно хазарское имя.

Тармачу не повезло, он был третьим сыном влиятельного в Сакерце бека и не мог претендовать на многое. Он даже не мог осуществить свою мечту и выйти в море на корабле. У его отца, как и вообще у хазар, было мало собственных кораблей, он пользовались больше греческими или русичей, редко собственными, поэтому Тармачу не досталось после смерти отца судна, да и мало чего досталось. Старший брат Васиф по-родственному повел себя, и дал десяток опытных воинов, хороших коней, оружие и арабского серебра, чтобы Тармач смог создать свой отряд и найти себя на огромных просторах каганата.

Прошло уже четыре года, когда пятнадцатилетний Тармач ушел из отцовского дома на север, чтобы собирать дань с диковатых людей, которые зовут себя по-разному, но все говорят на языке, что зовут словенским, среди них были и иные — угорские племена. Порой сложно было определить где роды веси и мурома, а где вятичи.

Это было выгодным занятием, особенно для охочего на женские прелести молодого парня. Даже когда Тармач был лишь заместителем командира отряда, он первым выбирал себе женщин для утех, так как старший был уже не молод, да и со странностями в выборе себе объектов для утех. Иногда это были совсем уж молоденькие девочки, которых Тармач даже не воспринимал, как женщин.

Это и погубило старика. Год назад по осени, когда по обычаю и устремлялись отряды верных сынов Хазарии к славянским и угорским племенам, чтобы собираться дать после сбора урожая, Старика Булхана убила мать одной изнасилованной девочки, которая также оказалась в числе рабынь, что отряд сопровождал на невольничий рынок в Итиль. Женщина смогла развязать путы и ночью проникнуть в шатер Булхана, где зарезала его, а потом и себя.

И вот Тармач предвкушал свой поход в земли словен, когда только он будет принимать решения и выбирать, кого оставить в рабстве, а кого, попользовав, одарить милостью остаться в своем роде. Да и серебро, и железо, и украшения, как и шкуры пушных зверей, теперь будет распределять именно он. Многое придется отдать кагану, но тот, кто собирает дань никогда не останется ни с чем. Тормач ещё не встречал бедного сборщика дани со словен.

Сегодня Тармач, как и вчера и позавчера, занимался тренировками своих воинов и принимал пополнение. Уже две с лишним сотни воинов скопилось под его рукой, и нужно было этот большой отряд привести к покорности и слаженности. Тем более, что среди воинов оказались и аланы, и с десяток армян, и грузины, выходцы из Хорезма, даже словене. И, если аланы были слаженным отрядом и конные, то остальные инородцы пехотинцами и только учились сражаться подразделениями.

Вот и нужно было наладить взаимодействие конных с пехотой, которая стала остро необходимой в противостоянии с некоторыми русичами-бунтовщиками, которые очень мало используют конный бой и чаще разбегаются по лесам после первой атаки. Конные не всегда могут в дремучих лесах изловить разбойников, и приходится держать в отряде и пехоту. Тем более, что было несколько случаев, что приходилось брать приступом огороженные поселения, а катапульты и иные осадные механизмы тащить за собой было невозможным.

Уже после тренировки, где молодой, но горделивый командир чуть до смерти не забил одного из грузинского десятка, что тот, нарушив строй, помешал конным лучникам отстреляться. И теперь командир одного из десятка отрядов, что стояли у реки Воронеж, ожидая осени, отдыхал в своей хижине — не большом круглом сооружении из глины и крышей из камыша и соломы.

— Говори! — примеряя на себе роль командира и даже повелителя, произнес Тармач, когда его отдых прервал прибывший с докладом сотник первой сотни.

— Господин, вести пришли от радимичей и северян. Они говорят, что не станут давать кагану дань, ни черную куницу, ни дев молодых, ни мужей, ни серебра, если тархан, или сам каган не решит их проблем, — сказал сотник и проследил за реакцией командира, тот бывал сильно вспыльчив, мог и нож метнуть в принесшего дурные вести.

Радимичи, как и северяне были зоной ответственности Тармача, вернее старика Булхана, но тот убит, и нельзя было показать свое бессилие в решении проблем, иначе парень так и будет ходить в подчинении, а он сын бека, пусть и третий.

— Дальше говори, не бойся, гнева не будет, буду размышлять, — поморщившись, сказал Тармач.

— По Борисфену от Новгорода пришел конунг Вольга, по дороге взял Смоленск, но кривичи нам дань и так не платили, но он взял и Любеч и Киев, — продолжал сотник доклад.

— То мне известно, каган не станет воевать, пока не станет, Киев. Это важный город, в котором есть и иудейские общины и ромейские. Там место, где можно торговать, и многое сбыть из награбленного, как варягами, так и нами. А ещё ромейский император просит пока не сильно ссориться с русами, ему выгодна торговля с ними. Так что Киев не тронет каган, пока не заручится поддержкой ромейского императора, но тот стар и тоже не станет вмешиваться, — рассуждал вслух Тармач, ему нравилось чувствовать себя политиком, вершителем судеб. Парень был уверен, что мог бы справиться и с должностью визиря.

— Все так, господин, но племя северцев не станут платить нам дань, если Вольга будет по весне ходить к ним в полюдье. А радимичи уже говорят, что дань прежнюю собрать не смогут, так как варяги сожгли много их лесных общин, который и били пушного зверя, — вернулся сотник к докладу.

— Врут, конечно, — Тармач усмехнулся. — Может одно, ну два поселения и сожгли варяги, больше вряд ли, но радимичи решили преувеличить урон и оставить себе часть того, что наше по праву.

— Вы мудры, господин, — польстил своему командиру пожилой воин.

— Я сын бека, иначе быть и не могло, — не заметил скрываемого сарказма Тармач. — Но ты еще что-то хотел.

— Вы еще и прозорливы, — произнес сотник и немного поморщился, понимая, что уже перебарщивает с лестью. — Нам еще сообщают, что у границы расселения радимичей появился большой город. Больше разрушенного Любеча, но много меньше Киева. Они располагаются на границе зон не только радимичей, но и северян, неподалеку от дреговичей, которых мы не смогли обложить данью из-за расселения на болотах и еще древлян. Важно, что город толи основан Вольгам, то ли кем иным из рода Рюриковичей. Там наместником конунга является некий Сол-дат.

— И что? — спросил Тармач, не улавливая к чему ведет, много на себя берущий, десятник. Не нравилось командиру, когда он не понимает ситуации.

— Это центр влияния, контроля, место сбора для войск. Город почти замыкает радимичей в реках Сож и Ипуть без выхода на торговый путь к эллинам. Еще некоторая часть северян обосновала там свои общины, и собираются снабжать город продуктами. У них есть немало ремесленников — кузнецы, гончары точно хорошие. Все в странной обуви, сложной для производства, есть и те, кто в сапогах. Не менее, трех варяжских кораблей… — докладывал сотник, но почувствовал резкий перепад настроения командира на последнем слове и сделал паузу.

Многомудрый сотник первой сотни Иосиф, пусть и не был знатного происхождения, но был иудеем и умел учиться, слышать и анализировать, да и воином был отличным, даже в свои почти пятьдесят лет. Ранее Иосиф был постоянно при командире Булхане, много подчеркнув у того мудрости для себя. Пусть погибший командир и был с извращенным вкусам к утехам, порой чересчур, но был и умным, прозорливым военачальником, что впору было вести в бой большое войско. Этот же мальчишка не был лишен мудрости, но его разум затмевали его слабости. Достаточно было найти светловолосую пышногрудую красавицу из числа рабынь, как мальчик становился полностью управляемым и внушаемым. Сегодня же Иосиф использовал иной прием, прекрасно зная о страсти Тармача к морю и мечте стать капитаном корабля.

Сам же десятник был уверен, что внезапно появившийся город может стать большой костью в горле для хазар. Нет сомнений, что мощь каганата сотрет с лица земли и Славград, и Новгород, и Киев со всей Русью, если в этом будет смысл, и не станет препятствовать император ромеев. Но проблему с городом у впадения Сожа в Днепр решить необходимо собственными силами, может, только с привлечением охочих людей из числа тех же радимичей.

— Корабли у них есть, говоришь? — мечтательно сказал Тармач. — Нам нужен этот город, и мы будем в своем праве покарать за смерти наших данников и рабов. Найми, сотник, еще отряды, только не хазар, аланов или бродников. Мы вначале возьмем город, а уже после пойдем к радимичам и северцам за данью. Дикие племена будут устрашены нами и соберем дани больше уговора.

— Вашей мудрости нет границ, господин, — проговорил сотник и с поклоном вышел из хижины командира.

Уже на улице, Иосиф смотрелся в пасмурное небо и выдохнул. Если бы он, заслуженный сотник был хоть какого-нибудь знатного происхождения, то обязательно стал бы командиром тех двух сотен хазар, пяти десятков аланов и сотни пехотинцев. Но нет, нельзя, да и этот отпрыск знатного бека был направлен по протекции тархана. Второй же сотник, близкий друг Иосифа и вовсе был из болгар, но не волжских, а тех, что расселились в империи. Так что мальчика придется терпеть, он меньшее зло. Не станет Тармача и тархан или, не дай Яхве, сам каган, пришлет мудрого и опытного командира, а Иосиф уже сдает понемногу, возраст сотника уже не предполагает долгих переходов и битв.

«Правильно сделал, что послал людей в Итиль для вербовки инженеров. Как этот малец думает брать крепость? Сотней пехотинцев? Или лучники должны воспарить над стенами города на своих конях? Мальчишка, там же стены, а не воткнутые в землю палки, как в других поселениях» — думал по дороге к своей хижине Иосиф.

— Ты мудро сдеял, что глаголи мне о граде том, житно жити станешь, — выжимал из себя славянские слова Иосиф, обращаясь к северцу, который и прибыл с докладом к сотнику.

Еще пять лет назад сотник пощадил этого убогого человека, когда тот, привезя дань от своего рода, спрятал молодую девицу, чтобы та не оказалась в рабстве, вопреки договоренностям между хазарами и северцами. Под угрозой лютой смерти, дикарь сам предложил приносить сведения сотнику обо всем, что случается в его племени и у соседей. Вот и пригодился. Пообещав предателю своего рода богатую жизнь за раздобытые сведения, сотник солгал. Он пустит молодых воинов через некоторое время после ухода словенина, порезвится и отыскать трусливого северца, чтобы обязательно убить, пусть молодые потешатся.

— Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные, острогрудые челны, — кричал, не попадая ни в одну ноту Большой, стоя на носу драккара.

— Острогрудые… Вот сколько эту песню пел, не задумывался, а тут воно как… — проворчал Рыгор, цепляясь за слово из песни про Стеньку Разина.

— А ты, Рыгор, не переживай Малка же прибежала провожать, так что вернешься с соляных приисков, да как ей… — Большой неприличным жестом показал, что именно должен сделать Рыгор, но сражу же, не обращая на смущение и попытки возразить от влюбленного моховца, начал задирать Волькомира. — Эй, кривич, а у вас бабы в поселении острогрудые есть?

— Аз есмь Волькомир, не треба речь мя кривичем, — осклабился сотник, а Большой непроизвольно взялся за подбородок, ощущая фантомные боли.

Во второй день речного похода Большой своими подначками вывел на драку Волькомира, специально того спровоцировав. В понятии бывшего гомельского бандита, любая крепкая дружба начинается после пьяной драки.

Большой не так часто посещал тренировки, не запуская себя, больше тренировался соло, всем рассказывая, что он не строевой боец, а скорее вольный боевой охотник за воинами. Отчасти это так и было, строй Большой держать не любил, да и не умел, но своей двуручной секирой, немного переделанную в кузнечной мастерской по запросам бойца, управлялся угрожающе ловко и даже профессионально. Так что был грозным противником как одиночный воин.

Между тем, Волькомир, как только появился на тренировочной площадке и был бит в рукопашной схватке Солдатом, для понимания у кого харизма больше, да для мотивации, стал самым целеустремленным учеником. Тренированный молодой воин, и до этого знавший некоторые ухватки и приемы, впитывал, как губка, все техники, которые давал и глава города, и профессиональный боксер Рог. Да и Арнольд, увлекавшийся восточными единоборствами немного, но привнес в систему обучения боя без оружия.

Поэтому, когда Большой все же добился «дружеской драки» с Волькомиром, получил-таки по своей бороде, да и по ребрам прилетело. Пусть Попаданец и додавил массой и опытом таких поединков, но перегибать палку в шутках об Волькомире, зарекся. Пусть после драки и не случилось большой и светлой дружбы между двумя мужчинами, но уважать они стали друг друга, точно.

— Выплывали, расписные, Стеньки Разина челны, — продолжил демонстрировать художественную самодеятельность Большой. — Эх, сейчас бы какую княжну, да острогрудую, да вот так ее за борт, — высказался Большой, полной грудью вдыхая воздух.

— А что, двух жен уже не хватает? — поинтересовался Рыгор.

— Что ты понимаешь, жены — это другое, они у меня милашки. А вот так княжну, да за борт, как Стенька Разин… Это же воля казацкая, раздолье бескрайней русской души, — Большой задумался. — Вот обустроимся немного, и пойду на Дон казачить, да басурман бить.

— Эт вряд ли, нет пока нужды воли искать, чем не воля вольная в городе? А нет — иди на поселение и вообще считай никакой власти над тобой, только честь и слово даденное. А на Дону сейчас, наверное, хазары сидят, или еще какие бандиты нерусские. Нужно этот Дон еще отбить у них, — вмешался в разговор Алик.

— Отобьём, студент, и Дон и Волгу-матушку, дай срок, — ответил парню Большой.

Это был уже шестой день похода. Два достаточно быстроходных корабля, да по течению, да чаще с попутным ветром, ходко прошли то место, где была Любечь. Несмотря на недавний разгром, в городе уже были люди, отстраивали сгоревшие срубы. В бинокль можно было не только различить человеческие фигурки, но и посчитать веснушки на лице одной молоденькой девушке, которая была одной из крайне малочисленных представительниц прекрасного пола на городище. Остальные же были мужиками, которые укладывали бревна и разгребали завалы. Однако, при приближении кораблей, все разбежались, устремляясь в лес. Драккары теперь для этих людей — зло, пусть и с красивым, ярким солнцем на стяге.

Отдых и расслабленность сменилась монотонной тяжелой работой, когда корабли, ниже по течению от Любеча, не сильно далеко от Киева, вошли в Припять. Течение на этой реке не было сильно быстрым, не таким, каким в Березине, но не уступало сожскому, точно, да и ветер перестал помогать. Так что с опущенным парусом, в две смены, за дело взялись гребцы. Оказалось, что люди Волькомира более сноровисто загребают воду, и при своей смене преодолевают куда большее расстояние, чем коренные славгородцы, пусть те и казались и выше и сильнее. Так что сделали смешанные смены и перераспределили места за веслами.

На втором корабле были подобные проблемы, но Карп, командующий командой на том драккаре, быстро смекнул что к чему и наладил работу сразу, так что корабль Карпа бывало обходил флагман маленькой, но гордой, а с некоторыми юмористами, еще и веселой, флотилии.

— Становище ладить треба, — сказал Волькомир, когда Костя сломал свое весло, а запасное осталось только одно.

— Угу, — скупо ответил Большой, осматривая в бинокль окрестности.

— Что там? — спросил Рыгор, заметив резкую смену настроения бесталанного вокалиста.

— Да кусты, будь они не ладны, странно шевелятся, вон там и там, — Большой указал пальцем, продолжая что-то высматривать.

— Зверь? — высказал свою догадку Волькомир, так же всматриваясь в указанное направление.

— Боюсь, что это самый злой и страшный зверь, — Большой сделал паузу и продолжил. — Человек, точнее люди и немало. Передвигаются вслед нам.

— Уже, — Рогов посмотрел на ручные часы. — Шесть часов и максимум часа через два нужно будет приставать к берегу, это не по течению идти, отдых нужен.

— Волькамир, чьи это земли? — спросил Большой.

— Не ведаю али древляне, али дреговичи, — пожал плечами сотник.

— Али волыняне, але северяне, али ацтеки с апачами. Взять бы языка, да узнать чего хотят, — бурчал Большой.

— Дай бионоклей, — попросил Волькамир.

Большой нехотя отдал оптику кривичу, у которого и без прибора было феноменальное зрение.

— Дреговичи, числом… — сотник запнулся, считать он умел кратно хуже, чем дрался.

— На перстах длани, — посоветовал Рыгор использовать пальцы рук для определения числа.

Волькамир продемонстрировал трижды обе ладони с растопыренными пальцами, а после подумал и добавил еще пять пальцев.

— Тридцать пять, вряд ли хорошо вооружены, против явно опытных бойцов, других на драккарах не водится, ну, если только Волькомир, — не удержался от «шпильки» Большой, но сотник толи не понял, толи не услышал его. — Они смертники или полные придурки?

— Не прав ты, — философски заметил Рыгор. — Вот пример. Если мясник да еще с тесаком за поясом несет сочный кусок мяса мимо собаки, она разве не заинтересуется, не пойдет следом, в надежде. Может кусочек отвалится, или положит мясник мясо в доступном месте, а сам уйдет…

— Да понял, не дурак, а был бы дураком, так не понял, — перебил Большой увлекшегося аллегорией Рыгора.

— Сигнал тревоги! — скомандовал Волькомир, используя лексикон славгородцев.

Быстро был поднят флажок черной материи, и второй драккар ускорился, сокращая образовавшееся приличное расстояние от флагмана.

— А ведь мы, Ящер меня подери, в патовой ситуации. Пристать на ночевку не можем, подкрадутся по темну разбойники, бед наворотят. Или нужны такие дозоры, что большая часть ребят не выспится, а завтра вообще мало пройдем. Да и не пристать нельзя, — рассуждал Большой.

— Так давайте остановимся в удобном месте, типа пляжа, тут такие попадаются, да исполчимся, пусть знают, что мы о них знаем, — влез в разговор Алик.

— Вот и не по чину тебе, десятник лезть в разговор взрослых дядек, но резон тут есть. Как думаете, генералы? — после некоторой паузы, взятой на обдумывание предложения парня, спросил Большой.

— Волькомир не все понял, и потратили еще минуту для объяснения предложение десятника кривичу.

Еще меньше времени ушло на принятие решения. Быстро поменялась смена гребцов, чтобы все были более-менее отдохнувшими. И теперь все, незанятые галерным трудом гребцов, включая Большого, Волькомира и Рыгор, как командиров освобожденных в этот раз от работы, высматривали удобное место для остановки, да чтобы на нужном берегу Припяти.

И такое место через минут сорок обнаружилось. Песчаная поляна, с плавным спуском в реку и пусть и окруженная кустами и деревьями, но на расстоянии пятьдесят-сто метров. Из драккаров, под прикрытием арбалетов и лучников на палубе, быстро стали выпрыгивать воины и спешно исполчаться, образуя стену щитов.

— Мир вам, люди добрые! — прокричал Большой, когда уже как минут пятнадцать ничего не происходило, между тем присутствие чужих людей рядом ощущалось.

— Знатно прячутся, — заметил Рыгор, поудобнее перехватывая двустволку. — Может пальнуть в кусты?

— Карп, что делать будем? — спросил Большой у стоящего рядом славгородского сотника.

— Воев слать у древы неможно, посекут, — высказался Карп.

— Волькамир, а ты что мыслишь? — взял на себя роль модератора Большой.

— Коли не выйдут дивые, огнем жечь гай, — предложил сотник жечь деверья и кусты, если дикие не выйдут на переговоры.

В это время из-за ствола серебряного тополя, самого большого дерева из тех, что были у реки, послышалась возня, и после раздался зычный голос:

— Аз есмь Лесьяр, сие мя зень.

— Меня зовут Лесьяр, это моя земля, — перевел Бушуй слова, что кричал из-за укрытия незнакомец.

Перевод со старославянского языка перестало быть нормой, люди из будущего уже неплохо знали местные наречия. Но когда дело касалось переговоров, где каждое слово может иметь отдельное значение, лучше иметь переводчика, роль которого часто играли либо Умник, но он остался в Славграде, либо Бушуй, чьи знания языка будущего были неплохи, пусть и меньше, чем знания старославянского у Михаила.

«Отцы командиры» переглядывались между собой. Если общее руководство экспедицией было за Рыгором, то ответственным за военно-охранную составляющую похода назначили Карпа с заместителем в лице Волькомира. Отдельной статьей в иерархии шел Большой, но загонять его в рамки субординации было опрометчиво, порвет те рамки и выкинет.

— Ну, кривич, прости, Волькомир, будешь отвечать, али сядем жрать? — в своей манере высказался Большой, определяя переговорщика.

Волькомиру понадобилось время понять и осознать сказанное этим берсеркером, так было проще для восприятия сотника, ибо берсеркеры всегда отдельны от отряда, они сами отряд. Поэтому Волькомир нарушил образовавшуюся тишину:

— Пошто, аки тати кастиша збиратися? — выкрикнул вопрос Волькомир, подавшись вперед стены щитов.

— Почему, как бандит… э… собираешься… э… сделать плохо, — с трудом перевел смысл сказанного сотником Бушуй, а Большой впялился в кривича и с упреком покачал головой.

— Ниже, ночесть узрели челны, яко град Любеч жгли, бысте там, маты деяли? — отозвался «голос»

— Наши говорят проще, — высказался Большой, щурясь при попытках уловить смысл сказанного.

— Он говорит, что еще прошлой ночью нас увидели и спрашивает … э… — запнулся с переводом Бушуй.

— Он спрашивает за то, делали ли мы беду, в Любече, у нас такие же корабли, что и у тех людей, которые захватывали тот город, — пришел на помощь Бушую Рыгор.

Такие переговоры длились еще минут двадцать. Вопросы, краткие ответы, типа «это наша земля, уходите», «а мы не уйдем», «нет, лучше уходите». Большой уже чуть рот не порвал, зевая, когда договаривающиеся стороны договорились. И, на удивление попаданцев, начались торги.

На поляну вышли под сотню человек и явно специально показались еще с десяток лучников, которые заняли позиции в зарослях, но без наложенных на тетиву стрел. Люди из будущего согласились с определением Волькомира, когда тот назвал преследующих славгородцев людей дикарями. Длинные даже не рубахи, а какие-то балахоны из грубой льняной ткани, никаких доспехов, большинство вооружены копьями, реже у кого кроме копья был боевой топор, мечей вообще не было. На ногах перемотанные веревки, что-то похожее на чешки, — других ассоциаций у людей позднего СССР эта недообувь не вызывала. В сравнении с речными путешественниками, они были сущими оборванцами, но настроенными предельно серьезно.

— Нет, Волькомир, нам нужна соль шкуры, ткани, если они такие, как на них, только на тряпки брать, — возмущался Большой, вклинившийся в торговые переговоры, которые от славгородцев вел многоопытный в таких делах Вран.

При помощи переводчиков, а так же мата, но не старорусском значении слова «беда», а искрометном ругательстве, все вокруг быстро освоились и уже разница в наречиях не мешала. И, если тот же Рыгор спокойно разговаривал с одним из дреговичей, а это были представители этого племени, то Большой ярко и громко выражал свои эмоции, мешая Врану вести переговоры.

— Полпуда соли, пятнадцать шкур черной куницы и козу и лося, — озвучил цену за одну лопату и четыре боевых топора Бушуй.

— Лось — это хорошо, но соли мало, — сделал свой вывод Большой.

— Это у нас соли было много, а тут она сильно дорога, и пока ее не копают и не варят. Отдадим одну лопату, сильно не обеднеем, выкуем, — прояснил ситуацию для товарища Рыгор.

— Так добро разбазарим, и будет нам не «выкуем», а «выкусим», и что именно выкусим понятно, — бурчал Большой, но возражать сделке не стал.

Остаться на ночь решили на той самой поляне, где собирались воевать. Пусть дреговичи и поклялись богами, что чинить пакостей не станут, но к охране отнеслись серьезно. Большая половина всего отряда в разное время будет нести охрану ночью. Тем более, что товар дикие болотники обещали принести не раньше, чем к полудню и время поспать в теньке деревьев у воинов будет, да и рыбу половить получится. Так что и запасы пополнятся.

Несмотря на все предосторожности, ничего дурного не случилось, пусть Вран, как, возможно, самый опытный воин-охотник и говорил, что около лагеря были соглядатаи. В целом же, союз родов, который и представлял Лесьяр, уже давно занимался торговлей на Припяти, дежуря на реке, поселения же их находились где-то поодаль от водной артерии, в полесских болотах. Когда дозорные видели корабль, то быстро сообщал в род о гостях и уже там решали, что именно делать. Скорее всего, если торговцы казались местным диким слабым противником, то могли и пограбить. Нет, то вели торговлю. Для славгородцев же болотники собрали всех воинов, кто хоть как мог держать оружие в руках. Дреговичи знали от немногочисленных беженцев, которые прибивались у берегов Припяти, прежде всего из Киева, подельники Дира и Аскольда, реже из Любеча, что с севера пришло много воинов, и они сжигают все поселения и убивают всех людей по Днепру. Вот и испугались, что корабли принадлежат именно тем людям, и злыдни пришли убивать родичей. Когда же уверились, что это не так, то занялись вполне понятным для себя делом — одурачиванию в торговых отношениях пришлых гостей.

Хорошего железа у дреговичей было не много, несмотря на то, что болотная руда у них была в достатке, но мастеров хороших очень мало. А тут продают лопату, непонятно зачем выделанную из хорошего металла, да и отличные боевые топоры. Род станет сильнее, значит, больше сможет заработать на торговом пути.

Припять являлась так же частью того самого пути в греки, только западной его веткой. Из Варяжского моря корабли входили в Двину, потом волоками в Припять и по течению в Днепр. Тут не было больших городов, как Смоленск, если только Полоцк у Двины на реке Полота, но путь был, может даже более удобнее, чем через озера и реки с многочисленными волоками у ильменских словен.

Торг прошел успешно. Уже к десяти часам утра пришли дреговичи и принесли все нужное и даже больше того, хотели сторговать еще забитого кабана на два ножа. И им предложили ножи, но диких изделия не устроили. Они видели на представителях командного состава лучшие ножи, а не те, которыми можно только кусок вареного мяса отрезать. Предложили же им трофейные, и не самые лучшие. Между тем, обострять договаривающиеся стороны не стали и сошлись на трех ножах все тех же маленьких, но добавили к ним пять стрел. Такая цена за пусть и большого убитого некогда хрюкающего зверя была завышена, но имело место желание в будущем не терять контакты для торговли с этим союзом родов. Та же соль, которую те где-то брали, шкурки. Поэтому, когда за принесенные сверх уговоренных десяти шкурок черной куницы и двадцати беличьих, почти без торга славгородцы расплатились серебряными арабскими монетами. Болотники не особо стремились брать серебро, предлагали им за все отдать часть дирхем, что были в походной казне, но пусть торговля и в эти места пришла, серебро не съешь и им битву не выиграть.

Уже через четыре дня после торговой сделки с дреговичами Рыгор стал присматриваться к местности. Появилась так называемая в будущем Калинковичско-Мозырьская гряда — наследие последнего ледникового периода. И тут, на подошве, для этой местности, высоких холмов и залегала соль.

Еще день понадобился, чтобы найти и предполагаемое место будущей соледобычи, из-за некоторого несоответствия рельефа, озер, проток и ручьев, пришлось потратить больше времени. Потом вырубить кусты и деревья у берега Припяти, чтобы затащить туда корабли и хоть как-то их замаскировать. В это время под общим командованием Врана, две группы разведчиков отправились на поиски следов пребывания человека. Не меньше недели придется прожить соляной экспедиции, и безопасность была на первом месте.

Палатки были к месту, как и одна большая армейская, поэтому тратить много времени на бытовое устройство лагеря не пришлось, и началась работа. Забили два шурфа пять на пять метров. Капали пятью сменами и продолжали работы даже при потемках не менее, чем до одиннадцати вечера при свете факелов. Уже скоро пришлось значительно расширять раскопы, так как спускаться в них оказалось невозможным, даже с использованием лестниц. Грунт в ведрах на веревках вытаскивали из шурфов, и продвижение вглубь становилось все более медленным.

На пятнадцати метрах все же стала попадаться порода, где можно было различить соль, но все же там больше было земли, чем ценного ресурса, а еще столкнулись с проблемой грунтовых вод, но повезло и в какой-то момент, на семи метрах, количество воды начало уменьшаться. Между тем, радости и целеустремленности в работах прибавилось, когда стало понятно, что с местом угадали.

На шестой день изнуряющих больше своей монотонностью, чем сложностью, работ, Рыгор дал команду выгружать белые и матово-серые камни для ее отправки в Славград. Галит, как назвал моховец, выгружаемую породу, казался Рыгору неплохим, и он даже хотел было выстроить баню для выпарки соли, которую сначала хотел растворять в горячей воде и процеживать от примесей, но этот порыв был задавлен.

Какое-то напряжение начало царить вокруг. Сильно нашумели, пусть людей и не было видно в округе. За все это время только один корабль, типа драккар, был замечены на Припяти, судно шло со стороны Киева. Волькомир предположил, что это скорее все были варяги, которые отбывали от Олега, выполнив свою часть наряда, который заключили на поход и захват Киева. Между тем, попасть в поле зрения таких наемников, уже не обремененных условностями договора, не хотелось никому.

— Переведи этой змее, что свою жизнь он сможет выкупить через виру мне, Торгейру и брату убитого его людьми Сигурда Лысого, Эйстейну Железной Голове. По праву сильного и во славу Тора, и отца его Одина, я назначаю виру в десять дев, а еще в сто шкур черной куницы, или сто серебряных кругляшей, или десяти коней, — горделиво говорил молодой викинг, вступивший в право командовать командой гребцов одного корабля после смерти в бою под Любечем ярла Свена, бывшего ранее именем Бетотур.

— Он говорит, что вначале Сигурд Лысый с Освельдом Длинноруким напали на его людей и убили четверых, и не по правде давать виру за защиту, тем более такую несправедливо большую, — перевел Акке, чья мать была словенкой и успела выучить сына своему языку, пока тот не ушел в пятнадцать лет в первый свой поход.

— Тогда я уничтожу весь его род, дев заберу в рабство на время перехода до Полотеска, там продам. Оскоплю его, чтобы новый род не начал, а так, пусть живет и здравствует, — Торгейр зловеще рассмеялся и Акке, который презирал молодого командира за то, что тот получает удовольствия от чужих мучений, скривился.

Отряд Торгейра сильно измельчал после взятия конунгом Хельги Любеча и Киева. Прежний ярл отряда Свен пал. Можно было сказать, что в бою, так оно и было, Свен пал с мечом в руках, но сраженный стрелой не северцев, а выпущенной уже сейчас убитым Сигурдом Лысым по сговору с Торгейром. Поэтому новый ярл, пусть титул еще и не утвержденный тингом, не жалел о смерти своего подельника. Теперь все концы в воду и никто не знает, как именно погиб бывший уважаемый всеми ярл.

Торгейр был племянником ярла Бьерна, который выбрал в свои заместители Свена, что сильно давило на психически неуравновешенного нынешнего ярла. Некогда отец Свена спас жизнь Бьерну и стал его названным братом, несмотря на то, что был не свеем, как Бьерн, а полабом словенским. Уже после смерти своего побратима, Бьерн взял на себя обязанность воспитать сына друга, подростка Бетотура, а старшую дочь верного соратника выдал удачно замуж в Бирке.

Будучи в священной дубовой роще Упсалы, ярл Бьерн перед богами испросил разрешения считать Бетотура своим сыном и приемником, так как своего сына не имел. Боги выразили согласие и нарекли словенина Свеном, который и стал после смерти Бьерна ярлом и повел две сотни варягов в Гардарику на служение Рюрику.

Когда же Свен был убит, команда взбунтовалась, не желала видеть своим предводителем Торгейра, который отличался излишней жестокостью даже в среде суровых варягов, получая удовольствие от мук жертв, как иные от женщины. Тогда случился раскол и бывшие побратимы, сидящие в одном ряду гребцов на драккаре, устроили свару. Случилось это уже в Киеве. Вот и пришлось Торгейру уходить, оставив большую часть добычи. Все свеи и даны пошли с ним, а иные, — кривичи, полабы, собры, латгаллы, остались служить Хельге.

И тут, такой повод проявить себя, как предводитель, вернуть истинную воинскую славу, чтобы боги в Вальгалле обратили внимание на своих будущих собутыльников. Торгейр решил полностью истребить род Лесьяра и переговоры о вире только для развлечения, так как унижение людей так же было приятно предводителю викингов.

— Он говорит, что может снабдить нас важной информацией, если мы не станем убивать его род, даже готов участвовать в каком-то деле, что сулит огромную добычу, — перевел слова Лесьяра Акке.

Торгейр думал достаточно долго, подобный процесс он не любил, предпочитая хитрости бога-обманщика Локки, прямолинейность и силу Тора. Перед ним стоял на коленях избитый Лесьяр, еще шесть его человек были связаны и ждали своей участи. Торгейр же пребывал в предвкушении мук, которые он доставит этим людям. С другой же стороны, перед хорошо вооруженными, богато одетыми в дорогие порты и красные сапоги, эти дикие казались нищими. Что с них взять? Два драккара Торгейра, что остались после разделения большого отряда, итак были груженные и солью греческой, что ценится на Севере, и тканями, серебром, пятью конями, оружием. В оплате и при дележе трофеев конунг Хельге был справедлив и дал много, даже сверх договора. И сейчас грабить этих оборванцев, перегружать корабли? Если только девы будут полнобедрые, да и то перед волоками убить их придется.

— Что он предлагает, если добыча будет вдвое больше, чем я могу взять с его рода, то пощажу и даже поделюсь с ним, — соврал Торгейр, усмехаясь, что Локки так же обратил внимание на его, раз послал в голову мысли о хитрости.

И Лесьяр рассказал о двух драккарах, где все в твердой обуви, бронях, с мечами и дорогими луками, что есть у них и ткани и даже лопаты сделаны не из дерева, а из хорошего железа. И многие там молодые, пусть и видно, что воины. А еще они что-то капают глубоко в земле и грузят это в мешки, перегружая свои корабли. И всего-то находятся за излучиной реки в пятнадцати полетах стрелы.

— Скажи Освельду Длиннорукому, чтобы пришел ко мне, — скомандовал Торгейр, и Акке отправился искать лучших разведчика и охотника отряда, понимая, что ненавистный ярл хочет напасть на тех, о ком рассказал дикий.

— Злыдень, живота лишу тя, — проворчал Акке на словенском языке, обещая убить Торгейра.

Парень не ушел из отряда с другими только с желанием мести. Нынешнего командира отряда он ненавидел по-юношески маниакально. Акке недолюбливал Торгейра и раньше, иногда тот подтрунивал парня, что мать Акке шлюха или рабыня, погибший ярл Свен пресекал такое, чтобы не допустить убийства в отряде, но Акке пять раз не побоялся выйти без оружия против Торгейра. Как итог — у него нет мизинца, который был откушен безумцем и Акке всегда был на грани смерти после таких поединков. Торгейр был отчаянным воином, бесстрашным и впадал в состояние, схожее с берсерком в любом бою, поэтому часть команды, которая чтила только храбрость и личные боевые качества, но не ум, пошла за маньяком.

— Пошто сумна, люба, али не добры пир? — обратился Олег к Лиде.

— Люб, аки и ты, великий князь словен и славны конунг варягов, — витиевато ответила девушка, льстя своему мужчине, постоянно играя словами, определяя его титулы.

Лиду пригласил на пир князь только после того, как это мероприятие уже вошло в стадию «эх, цыган бы сейчас». Вот только цыган для расширения и без того широкой русской души еще не использовали, да и не знала Лида, где сейчас представители этого народа. Но что она знала уже хорошо, так это то, что внутри Олега бушуют эмоции, и причиной этому она, странная девушка из странного Славграда.

Три дня Олег не появлялся в большой и просторной горнице Лиды, три дня князь избегал ее. И девушка, долго думая об этом, теперь понимала почему. Сильнейший воин и предводитель иных сильных мужчин, боялся той привязанности к девушке, которую уже испытывал. Не предполагая, какую обиду и унижение князь несет для Лиды своими поступками, он овладевал иными женщинами на глазах славгородчанки, он требовал, чтобы та присоединялась к иным девам и обихаживала своего господина, как это она умеет. Но не получал в таких случаях и части того наслаждения и страсти, которые испытывал наедине с Лидой.

Олег страшился показать свою слабость перед женщиной, которых у него, как у прославленного предводителя, должно быть много. Тем более, что его жена должна успеть прибыть в главный город на Днепре еще до того, как вода покроется льдом и за ней уже отправлен один из самых быстрых кораблей с данью для Новгорода в триста гривен серебра, как и обещал Олег и чтобы не появилось еще одного авантюриста, который соберет тех же варягов, что еще недавно были с князем, и ударит на Киев.

Женился же еще тогда будущий князь на дочери знатного боярина Новгорода, одного из немногих, кто некогда поддержал Рюрика в его противостоянии с предводителем восставших против варягов новгородцев Вадимом. Это был выгодный брак, освещенный богами и позволивший Олегу снарядить свой большой отряд не хуже, чем были оснащены самые удачливые викинги. Пусть теперь князь был в своем статусе на голову выше и сильнее любого боярина и торговца, пусть тесть уже умер, и Богумила больше предпочитала проживать во Пскове, где у рода были земли, но терять связи в Новгороде и Плескове-Пскове, было нельзя. Положение Олега пока еще было не прочным.

Зыбкая ситуация была вызвана многими факторами. Зыбко, что хазары не приведут свое войско под стены Киева, при том, что держать в городе большое количество воинов для Олега невозможно из-за ограниченности и продовольствия и возможности расселения даже двух тысяч дополнительных наемников. И это без учета оплаты услуг убывающим наемникам и безопасности внутри города. Зыбко и в том, что греки могут, и уже угрожают, что это сделают, полностью перекрыть торговлю по Днепру. Море под ними, нижнее течение реки под ними. Да и от греков идет много полезного для Олега и создаваемого им государства. Зыбко и то, что власть Олега зиждется на его славе воина, личной силы и удачливости, но в меньшей степени на родстве «пятая вода на киселе». Кто он Игорю? Дядя, да еще по материнской линии.

Воз и маленькая тележка проблем у князя, а тут еще душевные терзания. Ну не может дать князь всего того, чем, вероятно, и сам желает, одарить Лиду. Не может он и отказаться от многочисленных женщин. Да и банально боится того, чего еще никогда не испытывал, размывая свои чувства и эмоции на многочисленных женщин, с которыми приходилось проводить время для очередного доказательства своей мужественности. Кто сказал, что князьям легко живется? Есть такие? Так живите, словно скоморохи, под разными личинами, но никогда под своей собственной.

— Глаголи ме, Лида, яко мыслишь о Славграде? Боярин, али яко аз нарек граф, Сол-дат, вяще выти, аще дал ме? — спросил князь только через минуту любования девушкой.

«Скажи мне, как думаешь о Славграде, боярин, или как я его назвал граф, у Солдата, многим больше продуктов, чем дал мне?» — быстро в уме перевела Лида слова князя. Она так делала часто, особенно при общении с Олегом. Любой нюанс в словах важен, подтекст, иносказание. Поэтому лучше перестраховаться и проговорить сказанное в уме.

— Так, мой князь, — произнесла Лида, покорно склоняя голову.

— А можливо выть торгати в Славграде? — спросил Олег, любуясь той, которая его приворожила, вот только волхв и советник Гавран так и не может победить это колдовство.

«Выть — еда, Олегу нужны продукты» — подумала Лида.

— Так, великий князь всея Руси, мыслю снедь Солдат мает, — произнесла девушка и, резко выпрямив голову, стрельнула глазами в сторону князя.

Она знала главную проблему заготовки продуктов в общине попаданцев и прибившихся к ним — соль. Рек, проток, озер там много, и кишат они рыбой. Лес достаточно богатый, пусть охота уже не так много приносила мяса, но оно было. Большое количество уток, чуть меньше диких гусей, — хватало у Славграда всего. Но главное, что получилось собрать два урожая, а яблок, слив и груш просто очень много и сухофруктов уже хватит на годы.

— У Киеве голодьба буде, — пожаловался Олег и неожиданно даже для себя произнес, чего на самом деле хочет. — У истопку поидешь с мя?

— Яко речешь, господарь, — ответила Лида и многообещающе улыбнулась.

Может князь и вызывал ее, чтобы сказать о надвигающемся голоде в Киеве, спросить не может ли продать продуктов граф-боярин Солдат, но все же он ее хочет и прежде всего, ищет повода для встречи, вот и в баню позвал. Не выдержал Олег больше трех дней разлуки, призвал Лиду к себе, и девушка готовилась сделать все возможное и даже больше, чтобы князь не разочаровался в своем выборе.

Последний раз, когда князь призвал славгородскую красавицу, Лида испортила княжье развлечение, готовые на все две девушки были обнажены и ждали Олега. Лида же была одета, но одежда была такова, что только возбуждала фантазию и стимулировала интерес мужчины. Ведь мужики часто просто теряются, если видят голую, податливую женщину, это становится не интересным, теряется состязательность. Мужчине нужно раздеть глазами, пофантазировать, а потом уже кульминация. И вот, когда зашел Олег, чтобы устроить себе приключение с тремя женщинами, невольно смотрел только на Лиду. Ну, а попаданка пережила и это унижение, в очередной раз продемонстрировав князю, что встреча тет-а-тет более приятна, чем хоть десяток девиц на одной шкуре.

Что касается ситуации с продовольствием, то проблема вырисовывается действительно серьезная. Нет, не сейчас, пока в Киеве достаточно всего, но после смены власти даже поляне не спешат выказывать всеподданические чувство. Выжидают. Олег же не может покидать город, чтобы элементарно его не лишиться, так как далеко не всех пособников прежней власти выявили и нашли. Кроме того, немало продовольствия «странным» образом оказалось на складах представительства ромеев и их христианской миссии, представителей Хазарского каганата. Торговцы платили серебро, чтобы прикрыться именем империи и кагана. Там и много товара, что можно было обменять на продукты на зимовку, там и сами продукты.

Ну, и «вишенка на торте», как сказали бы попаданцы из будущего, — это отказ в торговле вообще с Русью со стороны греков. Что это означает? Да то, что власть Олега над Киевом отсчитывает, если и не дни, то месяцы. Все, что делал князь, все, в чем его поддерживали разные силы из Ладоги и Новгорода, даже в Смоленске, это уклад на торговом пути, безопасность и порядок. А в случае, когда торговли вообще не будет, сметут и Олега и княжича Игоря. Последнего может и оставят, чтобы делать свои дела под его именем.

Обо всем этом Лида знала, как и все заинтересованные люди в городе. Киев ждал решений и действий нового князя, от чего будет зависеть и поддержка Олега со стороны активных горожан. При этом, не советуясь с князем, Лида уже сходила в византийское представительство, где перекрестилась, прочла «отче наш» и «символ веры» — выучила не без помощи бабы Клавы, поговорила. Девушка поняла, что греки блефуют, наводят страхов и набивают себе цену. Отец Антоний, являющийся одновременно и миссионером и торговцем, совмещая должности военного атташе и просто авантюриста, не был готов к разговору, почему и сказал больше, чем хотел.

— Истаиша тя, Антоний, колгота с князем, — пригрозила Лида, что потенциальная ссора с князем будет иметь печальные последствия для Антония.

И христианин понял, чем грозит для него все то, что может последовать за действительным прекращением торговли на Днепре, а девушка исподволь помогала прийти ему к нужным решениям. Лида училась быть мудрой, читала все, что перенеслось в прошлое, выуживала любую информацию ото всех источников, кроме только Игоря Посталовского, кому до сих пор маниакально хочет доказать… что-то… Сама не знала, что именно.

«Пять коней и два пуда соли — это от меня, сэкономила на хозяйстве. Тут считать никто не умеет, так что рай для коррупционера и казнокрада. Еще князь собирает соль, что есть. Днепр у Киева не прокормит горожан, вы же можете выловить много, и сетями, и даже динамитом. Если что, то и картошку передавайте, я найду ей применение. Важно еще меда и воска. Если есть уже налаженное производство оружия, то несколько хороших мечей, чтобы умаслить некоторых упертых баранов, иконку еще нужно. Так же, если есть кто желающий ко мне, якобы в слуги, то жду. И не бойтесь приезжать и торговать сейчас самое лучшее время, потому как торговли вообще нет. Еще важное, у хозар ходят слухи, что по осени наказывать вас придут. Они уверены, что в городе не больше полторы сотни воинов из неопытного молодняка. Надеюсь, это не так. Писала тебе, граф-боярин Солдат, Лида — дева рода Славграда» — сочиняла письмо девушка из будущего, когда уже были готовы две ладьи отправиться в такой, как оказалось, родной город, Славград.

Игорь заслушивал доклад от главы комитета городской безопасности, КГБ для Артура было привычным, и вот такая игра слов была оправдана желанием самого комитетчика.

— Завербовал троих человек из окружения Рыси, и теперь мы знаем о любом проклятье, которое он шлет нам, — усмехнулся Артур.

— Может, уже пора оправить идиота в его болотный рай или ад? Надоел, что горькая редька, — перебил особиста Солдат.

— Я уже думал об этом, тем более, этот гад уже думает, как угодить радимичам, если те с хазарами придут, предлагал показать тропы к городу со стороны его общины, — Артур зачерпнул в деревянной кади кружкой воды и сделал несколько жадных глотков. — Нельзя так пить, зачем меня позвал пьянствовать с людьми Олега вчера?

— Так уже как бы вечер, пора бы отойти! — опешил Игорь, он то огурцом.

— Извини, неправильный опохмел, Казак принес свою новую наливку, чуть оторвались от дегустации, — промямлил Артур и вновь зачерпнул воды.

— Ты хоть успел проработать в направлении Лиды? — спросил Игорь и комитетчик кивнул.

Вчера рано утром, еще в потемках главу города разбудили неприлично громко, что проснулась и Света и проявила себя, загнув трехэтажного мата с проклятиями и угрозами в отношении осмелившихся посягнуть на ее сон. Солдат даже по-другому посмотрел на свою жену, как-то уже было затерто в памяти, что девушка уже убивала.

Оказалось, что оставшийся городской гарнизон уже поднят по тревоге, как того и предписывал недавно утвержденный Устав. Две больших ладьи входили в расширенную протоку и направлялись в озеро. Таможня не подымает тревогу, значит ситуация вполне нормальная и прибыли не враги, ну или не явные враги.

На самом деле это были два корабля от Олега, и тот отправил ладьи для торга. Ситуацию прояснили письма от Лиды, в которых она подробно описывает ситуацию в Киеве, слухах о Славграде и его графе. Девушка смогла подкупить одного из хазар, и тот рассказал, что именно должны делать сборщики дани, если вышла такая ситуация. Но заявлений о необходимости объединения хазарских отрядов или запроса в каганат о помощи, не было, поэтому больше чем три сотни карателей не будет. Однако, те могут привлекать и податные племена для решения своих задач и чтобы данников повязать кровью. И тут Олег предлагает через Лиду помощь, чтобы город оплатил наем части олеговой дружины и вместе с наемниками разбили вероятный карательный отряд каспийских завоевателей.

Хитро получалось, город платит Олегу за то, что тот решает руками города свои же задачи по противостоянию с хазарами. И тут важно, с чем на Совете согласились все, кроме «женского клуба», что нужно громко продемонстрировать в регионе, что Славград может постоять за себя и сам, что с городом нужно считаться. Да и вероятные трофеи очень не помешают, тем более, если хазары будут уже с данью. Сложнее может быть, если еще и радимичи захотят половить рыбку в мутной воде и усилят хазарский отряд своими воинами. Но от идеи взять ограниченный небольшой отряд в наем не отказывались. Для чего решено было дождаться возвращения Волькомира, как и всей соляной экспедиции. Этот сотник уже понял реалии городской общины, в которую был поставлен Олегом в качестве обозначения княжеского присутствия в городе, при этом, не меняя власть в Славграде. Волькомир должен знать и указать на нужный отряд, взяв который в наем оборона города усилится, а не ослабнет из-за угрозы уже от наемников.

— А для этого уже в двух ближайших поселений радимичей есть наши люди, как и в Гомле, будет… — отвечал Артур на вопрос, как мы сможем заблаговременно узнать о нападении.

Ждать же гостей с обнаженным оружием стоит не ранее середины-конца сентября, когда урожаи будут собраны, или в процессе. Скорее всего, даже к началу октября, так как хазарам придется вначале прийти к радимичам, или северцам, а уже после к Славграду. К этому времени прибудут из соляного похода воины, подучится молодежь, оставшаяся в городе, достроятся оставшиеся двое ворот с башнями, произведется больше арбалетов и катапульт. Так что набега уже не боялись, как-то страх постепенно уходил из людей будущего, постоянно бояться сложно, и ко всему привыкаешь. Поэтому шла планомерная работа.

С людьми князя горожане расторговались ко всеобщему удовлетворению. Соль пришлась в пору, так как созревал уже второй урожай, пригождались и княжеские кони, которые уже частью планировалось отдавать и в сельское хозяйство, облегчая работу единственным двум пахотным коням. Прислал Олег и ткани, но в основном льняную, мало греческой порчи.

В ответ князь получил свой корабль, практически полностью груженый зерном, если бы использовали славгородцы свои меры, то определили восемь тонн зерна. Князь же пользовался эпитетом типа «дохрена». Другой же корабль был загружен овощами, в том числе и картофелем, копченой рыбой и вяленым мясом. Такое количество припасов могло способствовать прокорму полтора тысяч киевлян на месяц или больше, если экономить.

Игорь прекрасно понимал, что продешевил, как он понимал, зерно ценилось в этом времени очень сильно, тем более, что урожай собирать еще рановато, это попаданцам так повезло с рожью. Пшеница, ячмень и овес, как и многое другое, посаженное уже после переноса в прошлое, только созревают, но и они дадут больший урожай, чем могли бы в двадцатом веке. Погода стояла просто идеальная для сельского хозяйства, а почвы еще первоначально богатые, да еще и сдобренные удобрениями из пепла и органикой.

К Олегу отправилось и изрядное количество лука и чеснока, в том виде, в котором его просто нет, отправились и кабачки с патиссонами, найдут применение и этому. Тыква, горох, свекла, маринованные бочковые огурцы, мед.

Зачем нужно было так всего и много отдавать? Тут славгородцы преследовали свои корыстные интересы. Перестройка в СССР некоторых товарищей подвигала изучать все никак не загнивающий капитализм. И для того же Михаила-Умника было уже понятно, что реклама — двигатель торговли. Так говорил его отец, которые открыл немаленький кооператив по пошиву одежды, своего рода, частное ателье, а сам Аарон Борухович Штейн для души промышлял ювелиркой.

Поэтому, для того, чтобы в будущем попаданцы могли удачно продавать дары со своих огородов и полей, нужно к этим дарам народ приобщать. Для чего в одном из писем Лиде, так сказать, коллективном, от Совета города и просили девушку способствовать популяризации овощей, предоставляя примерную таблицу, сколько ожидается еще урожая, сколько можно продать в Киев, и что в первую очередь нужно Славграду.

Вообще, Артур взялся за фактор нахождения рядом с князем Лиды, серьезно. Ей отправлялись рекомендации по поведению, некоторые вещи, которые девушка может использовать для улучшения своего положения «при дворе Олега». Предполагалось, что такого изощренного соперничества и интриг, которые были при дворах правителей в XVIII века, в Киеве не будет. Были изготовлены десять небольших зеркал из одного из трюмо, сладив годные оправы. Эти диковинные вещи частью передавались Лиде, чтобы умаслить нужных людей, тех же греков. Так же была изготовлена пробная партия стеклянных браслетов, которые должны были бы стать в двенадцатом-тринадцатом веке главным женским украшением. Пусть и их покажет, чтобы интересующиеся лица подумали о торговле со Славградом.

— А не решат они, что проще нас взять на щит, что столько добра от сюда идет? — спросил Солдат.

— Вот в том числе и для этого, нужно небольшое, но деятельное усиление военного присутствия от князя. Да и нам прохлаждаться нельзя, усиливаться, — ответил Артур, потом задумался и, решаясь, продолжил. — Теперь о не очень хорошем, но нужным. Первое, Малка, которая так попала в душу Рыгору, смотрит замутненным взглядом на Рога. Это может стать причиной для ссоры внутри Совета между очень нужными людьми. Да Рогов уже нашел себе женщину с двумя детьми и вроде как у них период страстных отношений, но мало ли. Нужно ненавязчиво поговорить и тебе, Игорь, я тут стану лишь раздражителем. Второе, более трагичное — вчера нашли девушку-студентку голую в кустах у озера в километре от города, там что-то вроде небольшого пляжа. Следов побоев нет, она добровольно пошла на свидание с кем-то, но есть след от укуса змеи. Скорее всего, Марина, так зовут девицу, была пьяна. Версия — пошла на свидание и после или во время купания голышом получила укус гадюки. Сам укус смертельным быть не должен, но она была накачана алкоголем и одно на другое и как следствие — смерть. С кем была, выяснить не получилось.

— Почему не доложили? — взъярился Игорь.

— Хотел по горячим следам выяснить, не получилось, скорее всего, кто-то из попаданцев из будущего, так как аборигены относятся к крепкому алкоголю со страхом. Есть предположение, что это мог быть Киря — Кирилл Иваненко, житель Мохова девятнадцать лет, женат на Ждане из поселения Горыничи, восемнадцать лет, двое детей от прежнего брака. Но у него алиби, пусть и не отрицает, что к Марине присматривался, но после случая с изнасилованием в первую ночь в этом времени, даже и мыслить не мог.

— Разбирайся, — скупо ответил Игорь и добавил. — И не любится им в городе, все норовят куда-то сбежать.

Между тем, это был не первый случай, когда приходилось хоронить горожан на образованном кладбище в полутора километрах от города в остатках дубравы. Первак, прибившийся из общины Рыси, погиб при охоте на кабана, что привел свою семью под город, когда другая семья была убита и съедена еще в начале существования города. Хвала — девочка из Рыбацкого, племянница Малки, утонула. Вовчик Малинин, полный парень, который так и не смог найти себе достойного занятия, и был на подсобных работах, между тем так и не похудевший, погиб — на него упало бревно со строящейся башни на юго-востоке крепостной стены. Так что смерть ходила рядом и все разговоры про технику безопасности и охрану труда, имели только ограниченное влияние на умы.

— Ну, и предпоследнее, — Артур усмехнулся. — Катерина не рассчитала свои силы и ударила палкой девку из общины Рыси, что подрабатывала на полях. Та деваха умудрилась испражняться возле пищеблока. Челюсть вынесла негоднице, сейчас та в лазарете.

— Мда, и смех и грех. Как бороться с санитарией, наверное, уже только так, выносить челюсти, — Игорь замотал головой, чуть ли не расписываясь в бессилии побороть нечистоплотность. — Давай последнее.

— К твоей жене собирается целая делегация, в составе в основном из женщин и поддерживающих их мужиков, чтобы та не артачилась, а перестала волжбовать, привязывая тебя только к ней. Мол, такой воин и правитель города не может ограничиваться одной женой. Или, по крайней мере, должен поделиться своим семенем с женщинами из других родов, — Артур в голос рассмеялся. — У них уже очередь, кого ты будешь пользовать.

— А чего к Свете, не ко мне? — озадачено спросил Игорь, понимая, что смех смехом, но проблема серьезная.

Да и не хочет он никого. Света более чем устраивает, несмотря на беременность, страсти и любви ему хватает, излишнюю энергию тратит на административные дела и тренировки, куда ему гарем, не нужен он.

— Так говорю же, тебя считают околдованным. Вначале думали, что слаб ты, как мужчина, — Артур сделал паузу, ожидая закономерную реакцию Игоря после таких слов, потом продолжил. — Потом кто-то ушлый послушал, как ты …э…любишь свою жену и пошли уже другие сплетни, которые только увеличили желающих понести от тебя ребенка. Да и много мужиков ушло за солью, пока они были, уж не знаю, кто и как, но особой проблемы недолюбленых баб не было.

— Чего-то мне муторно, — произнес Большой, озираясь вокруг.

— Да все уже, загрузили много породы, даже вон и поохотились, порыбачили сетью. Еды хватит на всю дорогу назад, если только во время первой стоянки докоптим все, что добыли сегодня, — успокаивал и себя и Большого Рыгор.

Он тоже был в напряжении, но объяснял свое состояние легким волнением перед отъездом. Миссия прошла успешно, и пусть Рыгор и гнал такие мысли из головы, но слишком успешно все было.

— Алик, Алик? — звал десятника Большой.

— Да? — через минуту парень подошел к кораблю под погрузкой.

— Твой десяток на охране? — дождавшись положительного ответа, Большой предельно серьезно, что с ним было только во время опасности, продолжил. — Усиль бдительность, выстави два-три секрета в кустах.

— Так у меня людей всего-то на два-три секрета, — озадачено, проникаясь тревогой Большого, сказал Алик.

— Выставляй, я пойду, поговорю с кривичем и Карпом, — Большой похлопал по плечу парня и направился ко второму кораблю, куда уже готовились залазить воины.

— Вшс-шс, — лицо Большого ощутило резкий ветерок от пролетевшей мимо стрелы.

— К бою! — проревел попаданец, перехватывая свою огромную секиру в руки.

Вокруг уже слышались крики и боли и призывающие к обороне. Стрелы все еще свистели вокруг, но находили все меньше жертв. Тренировки и муштра позволила быстро воинам Славграда ощетиниться, пусть и выставить прочную стену щитов все еще не получалось.

— Твою мать… Танька, прости не уберег, — вначале краем глаза, а потом и повернувшись все телом, не обращая внимание на смертельный свист стрел, Большой увидел Алика, которому стрела попала прямо в лоб, не оставляя шанса выжить.

Между тем, два сотника — Карп и Волькомир — вышли вперед, в направлении наиболее активных лучников врага и стали творить чудеса, или демонстрировать технику, недоступную многим и многим, как в этом мире, так и в будущем. При помощи щита-капельки и мечей, сотники сбивали все летящие в них стрелы, позволяя быстрее выстроиться в стену щитов за их спинами другим воинами.

Уже через полторы минуты боя сделали свои первые выстрелы многозарядные по китайскому образцу чо-ко-ну, но усовершенствовавшийся умельцами в городе. Арбалетчики на кораблях стреляли скорее «в ту степь», но вынуждали врага периодически прятаться, опасаясь, скорее, шального болта. Заряжались камнями и катапульты, которые так же дали залп через три минуты, когда стена щитов была уже прочной и уже лучники и арбалетчики во всю вполне успешно занимались «контрбатарейной борьбой».

Складывалась патовая ситуация, когда погрузиться на корабли без потерь не могли славгородцы, ну, а взять теперь их не представляется такой уж и легкой задачей. Тем более, что уже в сторону окружающих кустов полетела одна бутылка с зажигательной смесью, недолёт «зеленки», где было немало сухих деревьев и палок, продемонстрировал возможности и Торгейр задумался.

— Переведи этому трусу Лесьяру, чтобы послал своих воинов в атаку, — сказал Торгейр неизменному переводчику Акке.

Акке, понимая, что складывающаяся ситуация — это шанс отомстить и убить ненавистного Торгейра, перевел слова предводителя отряда варягов словами пренебрежительными и обидными для любого воина, унижая достоинства отряда дреговичских воинов. Акке ждал, что Лесьяр разъярится и начнется свара между двумя отрядами, что ослабит викингов, и он сможет, убив Торгейра, сбежать, но ошибся. Дрегович многие оскорбления просто пропустил мимо. Да, мы не воины и не многие не знают своих отцов, это нормально, да, мы трусливы, чего бежать на стену щитов и еще под стрелы.

— Ладно, — поняв по-своему отказ Лесьяра, который, впрочем, и не отказывался, но крутил головой в отрицании, Торгейр решился. — Скажи ему, что мы следом отправимся.

Толпа старых знакомых дреговичей высыпала на поляну неожиданно. Славгородские воины не ждали, что именно эти торговцы-разбойники решаться на нападение. Они же видели, что тут, на кораблях воины, вооруженные на порядок лучше их. Однако, с задержкой в двадцать секунд из зарослей стали выходить уже другого порядка враги. Это были прожженные воины, большая часть из которых провела не одну битву, некоторые бывали еще в походах Рагнара Кожанные штаны. Так что эти противники были серьезными.

Когда дреговичи оказались на расстоянии метров тридцати от стены щитов славгородцев, в атакующих отправилось не меньше тридцати сулиц, разряжали свои запасы болтов корабельные арбалеты, разрядились небольшие катапульты камнями. Потери отряда Лесьяра сразу стали просто огромными, больше половины бегущих больше охотников, чем воинов, остались на песчаном береге Припяти. Зычным и испуганным голосом предводитель дреговичей, пожелавший легкой добычи, но лишил свой род сильнейших мужчин, стал призывать соплеменников отступить. Кто-то успел развернуться, некоторые по инерции продолжали свой боевой путь, пытаясь врезаться в стену щитов.

— Торгейр, это ты привел сюда свой вик? — закричал на свейском наречии Волькомир, узнав многих из наступающих викингов.

— Вечно проигрывающий бой, Волькомир? Ты ли это, словенский трус? — послышался голос в крайней линии вражеской стены щитов, от чего мог возникнуть вопрос о том, кто именно является трусом.

Больше разговоров не получилось. Вражеские лучники, видимо являясь намного лучшими, чем дреговичские, стали выискивать щели в стене щитов и отправлять туда смертоносные подарки. При этом шквал болтов из кораблей не принес результата, как только уменьшение активности вражеских лучников.

— Давай! — прокричал Большой и три бутылки с зажигательной смесью полетели в наступающую стену викингов.

Одномоментно за большим, пользуясь растерянностью врага, выбежал Рыгор, с двустволкой, заряженной крупной дробью. На расстоянии метров десяти дуплетом разрядилось ружье, и Рыгор поторопился уйти за дружественную стену щитов.

Враги бросали горящие щиты, кто-то хватался за лицо, в которое попала дробь, стена щитов противника распалась и те, угрожающе рыча, словно впавшие в безумие, рванулись на славгородцев.

Первые четыре викинга пали, попав под новый залп с корабельных арбалетов, но остальные, многие из которых уже были раненые, кто от выстрела дробью, кто от стрел и болтов, врезались в строй обороняющихся. Стена щитов долго не продержалась, и начались индивидуальные схватки. Вот Бранко берет на щит удар, который был устремлен увлеченному боем Бушую, вот Большой своей секирой прорубает кольчугу врагу и пытается вытащить застрявшее в теле викинга оружие. Выстрел и один воинственный свей падает, получая чуть ли не в упор заряд дроби, еще выстрел и двое противника, получая ранения, сбивают с ног Рыгора, но на выручку моховцу устремляется Шишон и Константин. Первый получает удар топора по щиту и отлетает на полтора метра, Костя же успевает сделать выстрел из своего пистолета и, попадая в грудь, смертельно ранит обидчика Шишона, однако, получает не увиденную им сулицу в плечо и заваливается на спину. Степан, обильно залитый кровью, скорее всего, чужой, наносит удар шашкой с низу вверх, разрубая тонко заточенным кончиком клинка кольчугу противника, а вторым ударом, уже сверху вниз, разрубает тому грудную клетку.

Громкий рев рога, заглушает и звуки боя, и стоны раненых, побуждая обратить на себя внимание. Все викинги, что еще могли передвигаться, пятятся назад. Некоторые из них получают арбалетный болт в спину, но большинству врагам не мешают покинуть место побоища. Песок на поляне становится алым и размягчается, обильно удобренный кровью.

— Пи… — прорычал ругательство тяжело дышащий Большой.

Он так же был ранен, сулица врага вскользь прошла по правому бедру, но не чувствовал боли от раны, но сокрушался от увиденного. Поляна была услана не только врагами, но и союзниками. Алик убит, Костя получил ранение и срочно нуждается в обработке раны, или истечет кровью, Шишон… нет, вроде бы шевелится и пытается привстать.

— Стена щитов! — кричат Карп с Волькомиром, а Большой с Рыгором затаскивают парней за построение, чтобы попробовать хоть кому помочь, вовремя перевязать рану и спасти жизнь.

Противник так же не спешит возобновить боевые действия, отступив на шестьдесят-семьдесят метров, у них потери в количестве больше. А в отряде Лесьяра остался только он и еще два родича, все в разных степенях ранены. И уходить у дреговича нет и мысли, ему теперь одна дорога — погибнуть на поле боя, иначе не сможет смотреть в глаза старейшинам, своим женам, сыновьям.

— Поединок три на три! — кричит все тот же голос из-за стены щитов врага.

Это был Торгейр, спрятавшийся за своими воинами и теперь судорожно думающий, как поправить свой авторитет. Сейчас, пока бой еще не закончен, никто разбираться не станет, почему ярл не был впереди воинов и не успел к сражению с непокорными словенами. И то, что Торгейр оказался и сам под ударом, никого не волнует. Да, предводитель отряда устремился, пусть и не в первых рядах, в атаку, но сразу же почувствовал угрозу сзади. Развернувшись, Торгейр успел принять стрелу на щит и устремится на предателя Акке, который неожиданно оказал активное сопротивление и был не без усилий, оглушен щитом. Торгейр не убил предателя, он очень жаждал сделать его смерть наиболее мучительной и точно без меча в руках, чтобы по ошибке, а боги могут ошибаться, Акке не попал в валгаллу.

— Что он хочет? — перевязывая молодого воина кривича, который получил неглубокое ранение в левый бок, спросил Большой.

— Боя троя, а трое, — ответил Волькомир, знающий свейское наречие, потом на том же скандинавском языке обратился к оппоненту, выясняя условия поединка.

Торгейр ужаснулся, когда понял с чем он остался после этой схватки со словенами. Викинг считал, что нападение будет обычной прогулкой, неожиданность, отвлечение словен на отряд Лесьяра и неотвратимый натиск опытнейших воинов. Ничего не могло было противостоять плану Торгейра, с чем согласились и его десятники. «Это хорошо, что я разделил с ними ответственность» — подумал предводитель отряда.

Торгейр понимал, что очередная атака будет последней и плевать, сколько воинов врага он и его люди убьют, отряд просто перестанет существовать и это при хорошей добыче в походе конунгу Хельги. Да и хотел еще Торгейр пограбить этих диких и глупых дреговичей, которые стали помогать ему, но сами ослабли. Поэтому, чтобы и сохранить остатки отряда и чтобы восстановить свою подмоченную репутацию, нужен поединок. Выходить против того же Волькомира один на один, опасно, кривич знал все или многие хитрости Торгейра, в последнем тренировочном поединке в стане Хельги, словенин почти одолел викинга. И сейчас это была лотерея с большим риском. А вот три на три, а Торгейр видел, что еще два лучших воина его отряда боеспособны, можно. Это были великие воины, которых опасался и сам предводитель, они главные претенденты на лидерство после знатного по происхождению Торгейра.

— Что думаешь, Рыгор? — спросил Большой сидящего раненого товарища, когда моховец упал, по нему серьезно потоптались, возможно, сломали пару ребер, но в сравнении с другими, ничего страшного.

— Волькомир предлагает тебя и Степана? — спросил Рыгор, осматривая своего товарища. — Но ты ранен.

— Да, можно было Карпа, но тот ранен сильнее — плечо и левая нога, — отвечал Большой, осматривая Бранко.

— Большой, клич, Бушуя, отхожу я, — прохрипел Бранко и Рыгор, посмотрев на умирающего, покачал головой «не жилец».

Бушуй был без единой царапины после боя, во многом именно потому, что его опекал многоопытный, но уже не такой быстрый, как в лучшие годы, Бранко. Они были из одной общины и старый воин часто опекал Бушуя больше других, учил и охоте и бою, в этом была своя тайна, которую знал только Бранко.

— Живи, ты сын мой, — на последней воле хоть что-то сказать перед смертью, прохрипел Бранко, как только увидел склонившегося над собой сына.

Да, это был его грех, очень красивая была мать Бушуя, давно уже покинувшая этот мир. Горислава не любила Бранко, но тот сходил с ума от красоты некогда богатого купца в Новгороде, который был на стороне восстания Вадима и был казнен. Мужем же Гориславы был ближний друг Бранко, умерший на охоте шесть лет назад. Когда Бранко совершил насилие над Гориславой, хотел жениться на ней, вызвать на поединок своего же друга, но многомудрая и еще более красивая женщина расценила иначе — она никому ничего не сказала. Когда же родился Бушуй, то Бранко сразу понял, что это его сын, тем более родинки на правых руках отца и сына были одинаковы.

— Давай, парень, битва не закончилась! — Большой похлопал по плечу парня, по щекам которого текли слезы. — А я отомщу, обязательно отомщу. Рыгор, дайка пармидола уколоть из твоих запасов, чтобы нога работала.

Пока происходила сцена прощания Бранко со своим сыном Бушуем, Волькомир торговался с Торгейром о условиях.

Согласились на следующем. Если побеждает Торгейр, то все имущество, кроме одного драккара, и какого именно, решать викингу, так как один из его кораблей был хуже словенских, достается победившим. Оружие так же достается остаткам дружины Торгейра, за малым исключением для самозащиты, но без каких-либо броней.

Если же проигрывает Торгейр, а тот, было, понятно, даже не рассматривает такой вариант, то условия схожи, за исключением того, что славгородцам достанется две трети добычи викингов, чтобы оставшиеся в живых смогли добраться до Полотеска не с пустыми руками.

На бой Большой, Волькомир и Степан выходили с суровой решительностью. Большой сильно беспокоился за сына своего товарища, Рог младший, здраво рассудив, попросил не опекать его в бою, чтобы не мешать и не ослаблять всю группу.

Напротив славгородцев стояли два «гнома» — низкорослых мужиков лет под сорок, с огромными плечами и лицами сплошь во шрамах. Третьим же был достаточно высокий для людей этого времени молодой мужчина, он то и имел самую цельную кольчугу, шлем, был практически не вымазанным в крови, в отличие от всех других бойцов.

Когда поединщики произнесли клятву богам, образовался круг, наполовину из викингов и частью воинов Славграда.

Тактика, которую выбрали ведущие Велькомиром бойцы была рассчитана на присутствие в группе огромного Большого, который возвышался над противником на голову, а то и на две. Принцип многих подобных поединков заключается в быстром натиске, ударе по щиту, если противник среагирует, поломку щита и новый круг подобных действий. Вот и должен был Большой сломать эти щиты.

Оказалось, что не так все просто, противники, грамотно и профессионально амортизировали мощные взмахи секиры по их щитам, чуть пропуская по умбону инерцию ударов. Однако, в таких действиях противника увидел «окно возможностей» Степан. Фехтовальщик провернул финт, который больше подходил для рапиры или шпаги, но был крайне сложным в сабельном исполнении, однако клинок попадаца самым кончиком, но добрался до бедра одного из «гномов», подрезая тому артерию. Теперь дело времени, противник умирает, но способен сражаться.

На профессиональный выпад, провести который и в голову не могло прийти воинам-викингам, имеющим абсолютно другую технику боя, среагировал Торгейр. Он пытался поймать Степана на откате от сложно выполнимого финта, но пападанец перекрутился по земле, пропуская мимо себя меч викинга, тот втыкается в землю и Волькомир резко выбивает оружие из руки Торгейра. В это время, размашисто, но очень утомительно машет секирой Большой, отвлекая на себя одного из противников и косясь на происходящее рядом.

Вдруг «гном» ныряет под очередной пролет секиры и бьет щитом по животу Большого, а когда тот, на мгновение теряется, пытается гиганта рубануть по голове. Попадая по шлему, «гном» рассчитывал если не убить, то оглушить и свалить с ног неудобного большого противника. Однако, непомерно рослый попаданец выдерживает удар и проводит прямой удар ногой. «Гнома» не спасает щит и тот отлетает, взмывая над землей, прочь, косвенно задевает своего собрата.

И тут все заканчивается. Волькомир, чуть подраненный в районе локтя, силой, наотмашь, рубит своего оппонента, который уже и так немного растерялся от потери крови, а тут еще и товарищ по оружию падает рядом, задевая щитом. Степан же резко в два прыжка подбирается к стремящемуся встать после «полета» викинга и отрубает тому руку, кольчуга не помогает, а только делает разрез рваным.

Торгейр пытается провести свою атаку, но ему остается только обороняться. Когда же викинг решает сжульничать и кидает жменю кроваво-красного песка в глаза Большому, временно выводя того из строя, получает неодобрительные возгласы из толпы, что окружала поединщиков. Перед богами те поклялись честно сражаться. Но, если бы Торгейр победил, не нашлось бы викинга, который бы обвинил своего предводителя, так как боги часто поощряют хитрость в бою, но только в случае победы, а она уже не возможна. К умениям Торгейра, но не к его чести, нужно было отметить грамотную оборону от двух наседающих на него воинов. Практически минуту трое отличных бойцов кружили друг вокруг друга, пока оправившийся Большой, пользуясь увлеченностью викинга не ударил того плашмя своей секирой.

— Вижу отца своего и мать свою, они зовут меня, — читал Торгейр отповедную песнь, готовясь к смерти.

Под одобрительные возгласы оставшихся викингов, Волькомир дал меч в руки уже стоящему на коленях Торгейру, чтобы воин ушел в валгаллу.

На удивление людей из будущего, которые сразу после поединка порывались продолжить сражение и добить оставшихся противников, но Волькомир, заручившись поддержкой раненого Карпа, резко воспротивился таким действиям. Видите ли, не по правде, не по чести, урок учинили, то есть договорились, и все, нельзя.

Еще всем уже без разбору хотелось поквитаться с теми родами дреговичей, которые мало того, навели викингов, описывая слабость и уязвимость славгородцев, так еще и участвовали в битве. А когда Большой узнал, что первые стрелы были пущены именно людьми Лесьяра, то уже хотел учинять геноцид его роду, потому что именно первый выстрел убил молодого жизнерадостного и правильного пацана Алика.

— Охолони, Большой, ведаю о беде твоей, також беды мають и иншая, пусчай вороги возьмут селища болотных, — увещевал Большого Карп.

Отправиться получилось только через четыре дня. Пока справили тризну над погибшими, пока викинги сходили в три поселения дреговичей, взымая виру, по их понятиям там тоже что-то должны были им болотники. Потом окончательный дележ трофеев и рабов, уход вниз по течению. При том, что и оставшиеся викинги отправились теперь в Киев, им-то уже особо не с чем идти к Полотеску-Полоцку. Да и как таковой дружины уже нет, осталось двадцать семь воинов, среди которых еще легко ранеными половина, тяжелые-то умерли, им первую помощь никто не оказывал.

Итогом соляного похода стали девять человек убитыми, среди которых Алик, Бранко, было бы еще больше, значительно больше, немало еще лежащих воинов, но выживших из-за действия антисептика, трав и мазей Веданы и бабы Клавы, ну и бинтов, уже почти закончившегося стрептоцида, других лекарств. Были ранены и Костя и Большой и Рыгор, Карп, проще сказать, кто травму не получил.

Еще трофеями стали двадцать семь юношей и два десятка девушек, которых выкупили у викингов, ну якобы выкупали, чтобы не множить проблем, когда эти юноши станут мстить, живя уже в Славгороде. Ведь только несколько человек знали о договоренностях со свеями, что те приведут и девиц покрасивше, и парней работоспособных. Жестоко? Вот и Большой спрашивал себя, а не превратился ли он в омерзительную тварь, способную не стать на защиту детей и стариков. Кто он? Да, дреговичи, именно что эти рода, как оказалось, вполне паразитировали на соседях и на торговом пути. Наслышались славгородцы по дороге домой и о массовых человеческих жертвоприношений Стрибогу, что уничтожались все торговцы, если только попадали в ловушки людей Лесьяра. Но сильно ли легче после таких откровений.

Рыгор меньше предавался душевным терзаниям. Его психика оказалась более гибкой, чем даже у бывшего бандита Большого. Тем более, что он не был ни к кому настолько лично привязан, как Большой к Алику. Поэтому именно моховец и записывал в блокнот весь прибыток, который везется аж на трех драккарах и одной ладье дреговичей. Десять тонн солесодержащей породы, чуть более полутора тысяч арабских монет от Торгейра и части общей добычи викингов. Три больших отрезов отличной греческой ткани, вино и оливковое масло, четыре козы, три пахотных кобылы, пудов шесть ячменя, столько же овса и под десять пудов ржи, семь свиней, кур так же всех не порезали, а везли с собой.

На ладьях было просто не протолкнуться. При том, что гребцы, в основном рабы, несмотря на почти попутный ветер и течение, были на своих местах. Все спешили домой, задержались в походе больше планированного времени на восемь дней, вот хотя бы два дня и спешили нагнать.