Эксперт № 28 (2013)

О печальных итогах амнистии

Александр Привалов

Александр Привалов

Строго говоря, итогов амнистии как таковой ещё нет: она только 4 июля началась и продлится полгода. Зато вполне прояснились итоги прохождения амнистии от идеи до постановления Думы — и сразу стали высвечиваться дальнейшие перспективы развития той главной темы, в которой нынешняя амнистия не более чем эпизод: темы отношения власти к бизнесу. И итоги работы над амнистией, и первые же новости по названной теме выглядят весьма сурово.

Начнём с того, что амнистия прошла с большим скрипом. Нечасто бывает, чтобы в нынешней Думе за документ, лично внесённый президентом, проголосовало всего 298 человек. Дело, вероятно, в том, что общество амнистии за экономические преступления, в общем, не хотело. Судя по опросам, процентам тридцати было всё равно, а среди остальных преобладали противники амнистии: мол, «вор должен сидеть в тюрьме» — и это отразилось в думском голосовании. Что же до трансформации исходного замысла, то она видна в цифрах. Поначалу бизнес-омбудсмен Титов говорил, что амнистия коснётся ста с лишним тысяч человек; вскоре речь шла уже о десятках тысяч; к концу же работы над постановлением — то ли о трёх, то ли о шести тысячах, из которых на свободу смогут выйти несколько сотен. Теперь, когда пыль улеглась, уже и эти ожидания начинают казаться чрезмерными. По первым прикидкам региональных ФСИН, в Челябинской области, например, вообще нет осуждённых, попадающих под амнистию, а в Приморском крае таких вроде бы 15 человек (из них 11 в заключении). Хочется верить, что показатели ещё подрастут, но всё же куцеватая получается амнистия.

Глядя, как съёживается проект, его сторонники утешались тем, что и более скромная, чем хотелось бы, амнистия всё-таки будет полезна, потому что даст сигнал — и даже три сигнала. Полпредам, губернаторам, мэрам и прочим начальникам — что малый и средний бизнес нуждается в их защите; силовикам — что федеральная власть более не склонна оставлять без внимания заказные уголовные дела против предпринимателей; наконец, всему обществу — что есть честные предприниматели, оказавшиеся невинными жертвами властного произвола. Увы, но и с сигналами ничего не вышло. Мотивы заказных дел, рейдерства силовиков и вообще неправосудно осуждённых бизнесменов быстро и радикально исчезли из речей. Статья 159, по которой львиная доля заказных дел и проходит, из постановления об амнистии вылетела. Наконец, амнистия обусловлена непременным возмещением ущерба — в случаях, когда человека посадили, чтобы отобрать его бизнес, условие предельно циничное. В пользу всех этих перемен, конечно же, были приведены доводы, которые здесь нет места обсуждать, но результат, на мой взгляд, очевиден. «Оборотни в погонах» имеют все основания увидеть в происшедшем сигнал обратного содержания: что никакой большой кампании против них не затевается.

Сторонники амнистии подчёркивали, что она призвана стать очередным этапом гуманизации уголовного права. На нынешней неделе публике дали понять, что и с этим, кажется, не срослось. Генпрокурор Чайка, при телекамерах докладывая президенту, высказался об этой самой гуманизации довольно неприязненно. По его данным, замена кратными штрафами реальных сроков наказания за взяточничество и подкуп, сделанная два года назад, кончилась пшиком. На сегодня назначенных судами штрафов скопилось 19 млрд рублей, а реально взыскано 19 миллионов. «По вашему мнению, эта судебная практика должна быть более жёсткой?» — спросил президент. «Более жёсткой», — ответил прокурор и пообещал, проанализировав совместно с ВС накопленную практику, дать конкретные предложения по ужесточению.

Оговорюсь: сама идея кратных штрафов вместо тюрьмы для взяточника или, скажем, мошенника вовсе не кажется мне бесспорной. В той же Америке, например, такого рода преступления традиционно считаются тяжкими и караются свирепыми сроками заключения — нередко сопровождаемыми штрафом. У нас же замена тюрьмы штрафом, возможно, и имела бы какой-то смысл, но только в составе целой системы мер по обузданию антипредпринимательского рвения силовиков, будь то корыстного или бескорыстного. Но такой системы нет, и замена, по выражению Чайки, «пробуксовывает». Судебную практику, это верно, надо анализировать, но знающие люди и сейчас говорят, что штрафы назначают неподъёмные: пятидесяти-, семидесяти-, стократная величина взятки — притом что правоохранители и саму эту величину порой рисуют сплеча, не слишком утруждая себя обоснованиями. Известны случаи, когда подсудимые, которым следствие инкриминировало статью 290 (взятка), в судах признавали себя виновными по статье 159 (мошенничество), по которой их никто не обвинял, предпочитая таким образом отсидку — иногда многолетнюю — запрошенному прокурором заведомо непосильному кратному штрафу. Трудно сомневаться, что если бы законодатель продолжил заменять сроки штрафами и по другим экономическим статьям, как ещё недавно предлагал глава профильного комитета Думы Крашенинников, результаты выходили бы примерно такие же. Впрочем, не очень похоже, что эксперимент всё ещё собираются продолжать.

Разрозненные попытки «гуманизации» отношения власти к бизнесу, таким образом, разбиваются о вполне сложившуюся целостную систему чиновничьего капитализма, в которой отношения правоохранителей к предпринимателю как всесильного конкурента к конкуренту беспомощному не встречаются спорадически, как эксцесс исполнителя, а являются важным несущим элементом всего порядка вещей. Речь надо вести не о том, что у государства-де слишком много активов и, как только мы их живенько распродадим, всё будет замечательно хорошо. Речь приходится вести о том, что государство — и не столько само государство, сколько чиновники (в том числе в погонах) и их корпорации — полностью или в подавляющей степени контролируют слишком много сфер экономической деятельности, вытесняя действительно, а не только по титулу независимый бизнес во всё уменьшающиеся резервации. Конечно, никакой масштабной предпринимательской амнистии в таких условиях просто не могло произойти, и получилось на наших глазах из её идеи то, что единственно и могло получиться.