УТЕШЕННОСТЬ РАЗРУШЕНИЯ (1939). Книга стихотворений

LES ORAGES DE LA JEUNESSE SONT

ENVIRONNES DE JOURS BRILLANTS

VAUVENARGUES

«Светающее пробужденье птиц…»

Светающее пробужденье птиц…

На неподвижной и незримой ветке –

Порозовевшей ранее денниц

Дремотный щебет мелодично-редкий.

Клубится ночь глубокая вдали,

Бледнеют звезды, восходя отвесно,

Над предрассветным сумраком земли,

Смешавшимся с туманностью небесной.

«… И на подушке нежная щека…»

… И на подушке нежная щека

Еще лежит дремотно, неподвижно,

Не ведая, что жизнь любви близка,

Что жизнь любви любовью станет жизни…

Не ведая, что посветлела твердь

И что еще светлее — изголовье…

И явственная пред рассветом смерть

Сокрылась перед вечною любовью…

«Страницей недочитанной уснув…»

Страницей недочитанной уснув,

Ты встала рано — с зябкою росою,

Коленями на утра блеск взглянув,

И первый шаг был с пяткою босою…

Смеется с ясной свежестью вода

Над верностью горбатого кувшина…

Под водопадно-глиняной вершиной

Твое лицо струится, как звезда…

«С прозрачным парусом прозрачный руль…»

С прозрачным парусом прозрачный руль

Сливаются и тихо веют в тюле…

И якорь нежных стрел влачит июль –

Все глубоко, бездонно все в июле…

Лазурная сияющая мель

Мечтательно и медленно уносит

И якорь стрел, и сладостную цель

Под набеганье тюлевых полосок…

«Букет цветов, стоящий на столе…»

Букет цветов, стоящий на столе,

Составленный из полевых наречий,

Умолк в блестящем горле, в хрустале,

И воду пьёт благоуханье речи…

Окно гостиной голубая даль –

Раскрытое – всё шире – раскрывает,

И стёртая рояльная педаль

Полдневное молчанье продлевает…

«Златого зеркала сребристый внук…»

Златого зеркала сребристый внук

Светло уснул у полдня на коленях,

И маятника безмятежный стук

Вновь возвращает к невозвратной тени.

И столько раз свершается возврат

К тому, что лишь однажды миновало,

Что счастья настоящего квадрат

Пройдет, и станет прошлого овалом…

«Ничем непобедимая сирень…»

Ничем непобедимая сирень

Тебя еще недавно покоряла…

И вот уж перековывает сень

Меч лепестков на лепестков орало.

Но эта пораженья борозда

Есть борозда победоносной грёзы.

Теперь – без упоенья, без труда,

Всесильные ты побеждаешь розы…

«В раскрытой пасти каменного льва…»

В раскрытой пасти каменного льва

Покрытый мхом тяжелый шар грохочет…

…Не жизнь, а смерть слышна едва-едва,

Но ничего он заглушить не хочет…

Лазурный, безмятежно ясный день

Наполнен тяжким неподвижным громом,

И – львиную пересекая тень –

Светло порхает бабочка пред домом…

«Чтоб этот мир, чтоб эта тишина…»

Чтоб этот мир, чтоб эта тишина

Достойны были будущего счастья,

Чтоб жалость прошлому была верна —

Тяжелый шар грохочет в львиной пасти…

Угрозы милость иль пощады гнев

Звучит в клыках окаменевшей болью…

…Рычащей лавой раздирает зев

И попирает лапой своеволье…

«Белеющими перьями гусей…»

Белеющими перьями гусей

Лазурь как бы написана с нажимом…

Она местами — синевы темней

И углубленная – непостижимо…

И, легкою преградою ресниц

Разъединив безоблачное слово,

Бездонное сливаешь без границ

Лазурное ее пространство снова.

«Когда в тиши гармонии наук…»

Когда в тиши гармонии наук

Звучит пчелы беспамятное слово,

Раскрытый полдень падает из рук

Разжавшихся мечтания земного.

Полуденного счастья бытиё

Лежит у ног, всегда у ног мечтанья…

Жужжание безоблачней всего,

Но ты, душа, безоблачней жужжанья…

«Далекий – на дворе открытый – кран…»

Далекий – на дворе открытый – кран

Распахивает настежь дверь гостиной…

И слуха зачарованный обман

Заворожен миражем без пустыни…

Блестящая незримая струя

Бьет о паркет – но заливает плиты…

И брызгами – букеты острия

Разметаны – с глубоким зноем слиты…

«В зелёный лёд зеркал глядит жара…»

В зелёный лёд зеркал глядит жара,

Своё пыланье видя тёмно-синим.

Счастливый Рим уснувшего двора

Спасают некричащие гусыни.

И так светло, что делается вдруг

Чуть сумрачно от солнечного блеска…

Всё хаотично – трепетно вокруг –

И веет гармонично занавеска…

«Лазурный день блаженно-неподвижен…»

Лазурный день блаженно-неподвижен –

Поля, леса – как неподвижны вы…

Кармин ланит к ветвям настоль приближен,

Что кажется оттенком синевы.

Но стоит лишь пунцовости заката

Блеснуть в ветвях, как лес в лучах летит…

Зато теперь в тенистости крылатой

Кармин ланит стал зеленью ланит…

«С прохладною смешавшись тишиной…»

С прохладною смешавшись тишиной,

Глубокий воздух комнаты нагретой

Еще хранит великолепный зной,

Весь день сиявший за порогом этим.

Как огненный и чем-то грешный рай…

И лоб горячий вытирали люди,

Одежды приподнявши легкий край,

Смиренным детским жестом, полным чуда…

«С какою негой побеждает день…»

С какою негой побеждает день

Свой знойный, ослепительный свой хаос…

Темно-лиловую местами тень

Земля полураскрыла — задыхаясь…

Все замерло, все дремлет — чуть дыша…

Мир опустел… Могучие мгновенья

Текут — и в грозном блеске, не спеша,

Безлюдное свершается боренье…

«Природы светло-голубая тень…»

Природы светло-голубая тень

Чуть розовеет в зелени глубокой,

И, с солнцем перемешанная, сень

Мелькает набеганьями потока…

Божественного торса наготу

Над бытием слегка приподнимая,

Ланитою прижавшися к персту,

Она молчит, и эхо ей внимает.

«Лиловые и синие цветы…»

Лиловые и синие цветы

Покачиваются и благоухают,

И в заговоре знойном красоты,

Как полумаски, бабочки порхают.

Но ничего правдивей нет полей,

Верней травы, ласкающей колени.

Скорей туда – под сумрачность аллей,

Под сумрачность блаженства и измены.

«Лазурь полна волшебных чувств живых…»

Лазурь полна волшебных чувств живых

И воздух в неподвижном трепетаньи…

Безоблачней средь капель дождевых

Сияющее счастие мечтаний…

Медлительная туча все растет,

И ясность неба тихо убывает,

И тот лиловый сумрак настает,

Что перед ливнем блещущим бывает…

«Вдали негромко начинает гром…»

Вдали негромко начинает гром,

Два рокота из трех перебирая,

И, долго-долго медля на втором,

Грохочет глухо у немого края…

И в рокот нарастающий листва

Вступает, ставши в ветре мельче вдвое,

Средь светлых капель, брызнувших едва,

Сливаясь с ними в трио дождевое…

«Стелилась темно-голубая тень…»

Стелилась темно-голубая тень

Неровно потемневшими полями,

Перебирая, как слепец плетень,

Простор земли с небесными краями.

И капли падать начали сильней,

И с тенью их мельканье тасовалось,

И вдруг тасуя все быстрей, быстрей,

Их редкий сумрак в частый блеск смешало…

«…И свежесть потемневшею полей…»

…И свежесть потемневшею полей

Ликующее солнце озаряло,

И вместе с солнцем, но еще светлей,

Дождь хлынул с возрастающею силой…

И льется, ослепительно сплошной,

С подножием сверкающим паденья,

И высится, как арфа, весь сквозной

Сквозь плеск, журчащий с блеском усиленья…

«Сквозь ливня ослепительного строй…»

Сквозь ливня ослепительного строй

Бежала обветшалая беседка

И вдруг остановилась… В прутьях редких

Струится звук, как в струнах, неземной…

С шуршаньем тайным пропускают плеск

Местами обвалившиеся своды,

И влажный обнажающийся блеск

Прикрывшей эхо наготы Природы…

«Стоять и слушать с мокрой головой…»

Стоять и слушать с мокрой головой

Торжественное трио дождевое…

Сверкающий, прохладный и живой

Его единый звук между листвою…

И мокрым быть от ног до головы,

Когда единый звук журчит сильнее,

И делается звуками листвы,

И сладостно струится вместе с нею…

«Неутолимый, нестерпимый блеск…»

Неутолимый, нестерпимый блеск

Не темной и светлой летней лучи –

Одним лучом она померкший лес

Вдруг озаряет сладостно и жгуче.

Не все стволы в тот миг озарены,

Но те, которых свет ее коснулся,

Те видят, навсегда ослеплены,

Что сумрак только к ним одним вернулся…

«Есть час, когда лишь прутья шалаша…»

Есть час, когда лишь прутья шалаша –

Шурша — не пропускают воду.

И, обнаженная, идет душа

Под ветхие укрыться своды…

И дождь умолк… Биенье двух сердец

С шуршаньем трепетным звучало…

И радуги божественный конец

Сливается с любви началом…

«Дождь перестал… И только по бокам…»

Дождь перестал… И только по бокам

Еще летят пленительные капли —

Одна — другая — здесь — и там — и там

И вот они исчезли, не иссякли…

И вдруг с поголубевшей высоты,

Блестя, летит еще одна куда-то…

И — как дыханье — затаив цветы,

Земля молчит в восторге аромата…

«Тяжелый гром дорожки укатал…»

Тяжелый гром дорожки укатал,

Беседки разрушения поправил,

Благоухающий цветов развал

В огромной клумбы заключил в овале…

С землею вместе всходит светлый пар,

И вновь лазурна неба половина…

Лишь каменный и громогласный шар

Еще грохочет глухо в пасти львиной…

«Еще светло, но начало темнеть…»

Еще светло, но начало темнеть,

И вечер близок на закрытой двери

Блистает ручки стершаяся медь

Лучом прощальным, ярким до потери…

Но этот луч не может быть земным.

Но эта дверь не может быть небесной…

И взор по украшениям резным

Скользит вне Времени Красы безвестной…

«Свершает спинка кресла свой закат…»

Свершает спинка кресла свой закат,

И ручки, округленностью бездонной

Удерживая день, еще блестят

Лучей златистых эхом позлащенным…

Торжественно и тихо день прошел

И меркнет медленно паркет под воском –

Распиленный на солнце пыльный ствол,

Отбрасывая тень с оттенком лоска…

«Уходит в небо глубоко скамья…»

Уходит в небо глубоко скамья

И в небо высоко врастает урна.

О, всё нежнее камни бытия,

Их тяжесть всё воздушней, всё лазурней…

Я чувствую средь мёртвой тишины

Утешенность земного разрушенья…

И прошлого ещё не сочтены

Не только годы – краткие мгновенья…

«В пустынный парк через стены пролом…»

В пустынный парк через стены пролом

Вхожу… Как тихо… Листья осушают

Давным-давно заглохший водоем…

Есть разрушения, что утешают…

Безличный до паденья, до руин –

В руинах каждый камень отличаешь…

Среди других камней всегда один –

Как ты – один грустит, как ты – дичает…

«Смеркается… Темнеет – наугад…»

Смеркается… Темнеет – наугад –

То здесь – мгновеньями, то там – местами

С дорожками то исчезает сад,

То смутно возвращается кустами.

С решеткою туман все глубже слит

И прутья то раздвинет, то сближает,

И белой тенью статуя стоит

И ничего уж не изображает.

«К глубокому столбу привязан пруд…»

К глубокому столбу привязан пруд…

Свисает цепь, своих длиннее звеньев…

И две ступени черные ведут,

Нет, лишь одна — в чистилище гниенья…

Неровные и низкие кусты

Стоят вокруг — не образуя круга…

…Объятия небесной пустоты

В объятиях земли — забвенье друга…

«О тяжести, о сладости обид…»

О тяжести, о сладости обид

Полусловами полустёртых звуков…

…И на тумане пьедестал стоит…

Чуть слышен голос статуи безрукой…

…Я для тог безрук до пле

Чтоб нежн и ранящ длань

Не прикаса боль ко мне нич…

…О пьедестал стоящий на тумане…

«Пустынная в безмолвии луны…»

Пустынная в безмолвии луны…

В голубоватом трепете аллеи…

Скамейки бесконечности длины…

И статуи до черноты белеет…

И чернота накладывает блик

На тень, усиленную белизною…

И тусклый в слепоты орбитах лик

Мерцает страшным, мертвым лунным зноем…

«Смежает вечер синий абажур…»

Смежает вечер синий абажур

В большой букет исполненный покоя,

И света замигавшего амур

Грозит слегка коптящею стрелою…

День отошел торжественно-простой…

Он был как все – велик, как все ничтожен…

И под его бессмертною чертой

Нет ничего и быть уже не может…

«Из черноты подчеркнутых глубин…»

Из черноты подчеркнутых глубин

Медлительно исходит блеск рояльный,

И вновь кончается, совсем один,

Сверканьем лакированным, печальным…

Глубин своих подчеркивая хлад,

Широкий блеск, стремительно сужаясь,

Уходит бесконечно продолжаясь –

Дорожкой черноблещущею в сад…

«Ты голову откинула назад…»

Ты голову откинула назад,

Как бы ослепшая перед музыкой.

И стала на мгновения безликой…

И шесть свечей на бабочку летят.

В полночной дымке сумрачных зеркал…

И долго ты глядела в позабытость…

И вдруг рояль, как тайна, нераскрытый

Таинственно и тихо зазвучал…

«Шестью свечами сумрак упоен…»

Шестью свечами сумрак упоен

И жирандоли хрустали дробятся…

И много раз твоей рукой продлен

Аккорд, с которым сладостно сливаться.

Он будет полон нежности иной,

Ты сколько бы его ни повторяла…

И нотная калитка над роялем

Раскрыта в сад безмолвный и ночной…

Загрузка...